Текст книги "Хранители времени"

Автор книги: Янина Жураковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Не могло у людей быть таких глаз. И у ведьмарей не могло. Желтых с чёрными мушками зрачков, как у волка… да почему «как»? Волчьих и есть. Канька услышала дробный стук и лишь через миг поняла, что это её зубы.

Оборотень оскалил блестящие белые клыки – баба почти ждала рычания или воя, но он заговорил звонким мальчишечьим голоском.

– А, ты здесь ещё? Пшла вон. Поклон твоей хозяйке.

Канька вылетела из корчмы, не чуя под собой ног. На улице дрожащие служки помогали подняться бранящемуся волхву. Под глазом старика наливался громадный багрово-синий фингал, из разбитых губ сочилась кровь.

– Охти ж, грехи мои тяжкие, как скрутила ревматизма клятая! – хватаясь за спину и за вихры помощников, прохрипел Фандорий. – Лихоманка разбей того обёртыша! Добро бы только рёбра перечёл да по очёсам залепил со всего плеча, в окно шваркать-то зачем? Душа хсуддова, ёрт кантц шаргершт!

Из распахнутого окошка ласточкой вылетел вопящий Канькин брат. За ним другой – солдатиком. И третий – журавликом. И чётвертый… Баба тихо взвыла.

– Дурьё дубовое, – оценил волхв, с хрустом распрямляясь. – Но полетели! Птицы вольные!.. Нюшка, не ной, всё сладим, будет у нас благолепие полное. Ну, помолясь… – Он подмигнул бабе и заголосил с надрывом: – Люуууди добрые! Вы погляньте, шо творитси, шо деитси! Зверюка злая пробралася! Чуда лесная прокралася!

– Ты, дед, умом тронулся?! – вмиг взопрела баба. – Пошто орёшь, адиёт старый, кидай твой труп через плетень?! Ить заметут, кудахнуть не поспеешь!

– Я тебя хлеб печи не учу, не учи и ты меня языком трепать, – хихикнул волхв.

– Гнида ты, старик, – высунулся из окна мальчишка. – Как есть гнида.

– Поговори мне, сопляк! У самого Тьма на лбу отпечатана, а со Светлыми якшаешься! Выходи своей волею, не то…

– На-кося, выкуси! – оборотень показал ему кукиш и скрылся в комнате.

– Как хошь, – беззлобно сказал Фандорий и возвысил голос: – Людям горлы рвать хощет, косточки ломать, кишочки из животов выпускать! Ой, бежите ж сюды, доподмога честным людям надобна! А якщо хтось в подпол схоронитси, тот на веки вечные проклят будет! Протухнет заживо, змеюки да лягвы в нутре заведутси!.. – Он поманил Каниру пальцем. – Ну-ка, придай братьям позы, трагизму… тьфу, страданья исполненные. Будут они пострадальцы в неравной битве с…

–..обёртышем! – радостно догадалась Канька.

– То-то и оно, – покивал волхв. – Не передумали, благородный де Вил?

– Чтоб тебе нутро короста выела, лешачий сын, – пожелали сверху. Судя по грохоту, там подпирали шкафом дверь.

– Зимка, урод, что ты с ним сделал, сними немедленно, – ласково попросила я, не отрывая глаз от наступавшей на нас нежити. Вампир издал нервный смешок и качнул головой. – Да на что вы тогда годны, сильный пол?! Саша, очнись! Саша! САША!!!

– Что? Где? Пожар? Налёт? Воздушная тревога? – брат подскочил, уронив и череп, и вилы, и цепь. – Trisst'an Vaiezh, это ты! Миллион раз просил тебя не орать… ой, ёж твою зелёнку!!!

Брат отпрянул, моментально выставив перед собой руки, окутанные красновато-желтым сиянием. Передний упырь, хрипя, сорвался на бег – и огненный шар, как медуза, размазался по его морде, в свалявшейся шерсти заплясали язычки пламени. Зима отступил на шаг назад. Второй фаербол, замерцав, распался на белые горошинки – и изрешеченное, дымящееся тело кхарши повалилось на землю. Зима отступил ещё на два шага.

Саша поднял вилы и тяжело оперся на них.

– Товарищи воины, – шмыгая носом, проговорил он, – как не больно это признавать, мне бы не помешала силовая поддержка. Ребята, помогите, а?..

Плечи вампира напряглись, и, шестым чувством угадав, что сейчас произойдет, я стиснула его горло обеими руками и горячо зашептала:

– Он не твой кровный, зато он мой брат, и если ты ему не поможешь, заставлю на мне жениться, усёк?! Моё слово твёрдое!

Зима не колебался ни секунды.

– Прости, Яна, – сказал он и побежал прочь.

– Не понял? – вырвалось у Сани, прежде чем на него набросились сразу две стрыги, костец и гэргень.

Зима отбежал метров на десять, грубо швырнул меня на землю и так же бегом помчался обратно, выдирая из ножен меч.

– Не поняла?!

Санин сенсей гонял его не зря. Одной стрыге достался фаербол в пасть, другую сбили с ног рукоятью вил и пришпилили к земле железными зубцами. Костец был слишком туп, гэргень – слишком неповоротлив, но, увлекшись, Саня пропустил бросившегося сбоку упыря. Тяжелые лапы ударили его в грудь. Отлетев, братишка мягко перекатился через плечо и припал на колено, готовясь метнуть заклинание.

– Посторонись с дорроги! – рявкнул вампир, стремительно проносясь мимо него и в скольжении красиво срубая упырью башку.

Показушник, решила я, наблюдая, как Зима аккуратно, точно на турнире по фехтовальному мастерству, разделывает ещё одного упыря. Саша тем временем, благополучно добив обеих стрыг и спровадив гэргеня к Зиме, пытался упокоить костеца.

– Кто так поднимает? – возмущался он, вертко уворачиваясь от костлявых рук мертвеца. – Кто так поднимает? Кости да кожа, и не горит, сволочь!

– Солью попробуй! – посоветовала я.

– Откуда я её возьму?!

– Подсумок! Справа! Маленький белый пузырёк!

– Нашёооооол!

Он вполне мог бы обойтись и без вопля: с моей стороны было хорошо видно, как обсыпанный солью костец почернел, затрясся и разлетелся черной пылью. Саня отряхнул руки, выдернул из земли вилы и устремился на помощь Зиме. Тот старательно полосовал гэргеня, но меч не колол и не пластал, а вяз в теле нежити, словно в комке теста. Саша метнул в мертвеца горсть соли, а когда это не помогло – огненную искорку. Язычок пламени приклеился к спине гэргеня, замерцал и потух.

– Яна?! – завопил брат.

– "Святую землю"! – посоветовала я. – Или «упокой»!

– Маны мало!!! И жить хочется!

– Кол! Осиновый! В основание шеи! В левом кармане!

– Че… а! Сейчас!

Гэргень рухнул к ногам Зимы и растекся по земле широкой зловонной лужей. Вампир отпрянул, морща нос. Крутанул мечом, стряхивая с клинка слизь, и направился ко мне.

– Да, Зима, не стоит благодарности… – проворчал Саша, засовывая за пазуху череп и цепь, и побрел следом.

Я терпеливо дождалась, пока меня отряхнут, возьмут на руки и, виновато заглядывая в глаза, спросят: "Ты не ушиблась? Мне пришлось так поступить…" Выдержала паузу. И негромко сказала:

– Идея брака нравится мне все больше и больше.

Зима пошатнулся, чудом устояв на ногах. Лицо побелело от схлынувшей крови, глаза расширились, рот жалко перекосило. Саня запихнул поглубже за пазуху череп, предпринявший попытку к бегству, и прокомментировал:

– Если следовать терминологии каратэ, это был классический сэйкен.

Вампир несколько раз глубоко вздохнул. Потом ещё несколько. Потом стал считать свои шаги. Дойдя до тридцати двух, он открыл рот, но я успела первой:

– Зима, тебе не стыдно?

– Что? – не понял он.

– Будь по-твоему. Стоять.

Вампир застыл на месте, как приклеенный. Недоумённо похлопав длиннющими ресницами, он попытался шагнуть и едва не упал: ноги его словно вросли в землю. Он дернулся ещё раз, не слабее носорога, получившего заряд крупной дроби. Тщетно.

Я с интересом наблюдала за его потугами.

– Это мило с твоей стороны, но мы очень любим Идио и не хотим его терять. Разворот на 180 градусов и прогулочным шагом в сторону деревни. Саша, не отставай.

– Rengwu nyort! – одними губами выдохнул брат. – Я забыл…

– Не ты забыл, тебе забыли. Не отставай.

– Прекрати это! – простонал вампир.

– Нет.

Вокруг потемнело, точно звёзды и луну заслонила исполинская тень. Я не увидела, но отчётливо почувствовала, как чьи-то незримые руки мягко легли на плечи вампира, вежливо развернули его и легонько подтолкнули в спину. Среди кромешного мрака на миг вспыхнули два огромных ярко-желтых глаза, и тут же снова засияли звезды, и хмурая луна посмотрела на нас, как на тройку мокриц, выползших на стол.

В трезвом образе жизни, определённо, были свои плюсы.

– Что это, а? – после некоторого молчания спросил братик, беспрестанно поправляя то вилы на плече, то череп за пазухой. – На Сумрачного Стража похоже, но какой дурак согласи… Зима? Зачем?!

Вампир его проигнорировал. Впрочем, Сашу куда больше занимал сам Страж.

"Это дух, – мысленно пояснил братик. – То есть не дух, а что-то вроде. Призывается откуда-то с пятого плана и очень быстро дохнет, если – обрати внимание! – его с кем-нибудь не связать. И тогда-то уж размахнись рука, раззудись плечо! Другу-товарищу дает букет каких-то талантов, а взамен требует только одно: исполнение желаний… тьфу, то есть обещаний. И что это делает с кровным долгом, а? Scethran37, вот что. Говоря твоим языком, превращает его в обязательный магический контракт. Зимка обязан спасти тебе жизнь, а до тех пор – мелким шрифтом в низу страницы – целиком и полностью в твоей власти. Сделает, что захочешь. Ха, ха, ха".

– Яночка, милая, послушай меня, – тяжело начал вампир. "Ничего себе! Яночка! Милая!" – охнул внутренний голос. – Мальчишка – обычный оборотень. Не такая дрянь, как прочие де Вилы, но по большому счёту – бесполезный груз. Он знал, на что идёт, когда рвал когти… мать демонов и три сотни её сожителей! убегал из Дуремора. Вы хотите спасти его – похвально, но придурь полн… неразумно. У вас есть предназначение. И, если это позволит избежать ловушки, оборотень – вполне допустимая потеря…

– Что?

– Хранители должны беречь себя для других битв и…

– Ты неверно понимаешь её вопрос, – ухмыляясь, точно его трофей, разъяснил Саша. – Это было не "Повтори ещё раз", а…

– Заткнись, чтоб я тебя больше не слышала!

Зима захлопнул рот – только зубы лязгнули – и гневно замычал. Обнаглевшее alter ego захихикало. Оно уже предложило мне велеть вампиру: а) не дышать и засечь, как быстро он скопытится; б) прыгнуть с обрыва; в) поцеловать в щечку, в плечико и сделать что-нибудь приятное. Поправлять личную жизнь таким образом было стыдно, избавляться от незваного помощника в мои планы не входило, но проучить гордеца стоило.

– Это был не приказ, – мирно заявила я. Зима судорожно дернул головой, но на скулах заиграли желваки. – Поставьте меня, пожалуйста, на землю, Ni'Gw?rr38. Истец в моём лице не имеет к вам никаких претензий. Вы свободны, идите, куда хотите.

– И проклинайте себя, пока смерть опять не сведёт нас, – добавил брат.

Вампир открыл рот. Потом закрыл его. Потом снова открыл. Потом попытался взять себя в руки, но они были заняты.

– Нет, ну какого ведь… лешего?! – тоскливо вопросил он небо. Оно сокрушенно мигнуло звёздами. – Не притворяются, не-ет, они такие и есть, добрые, благородные… Светлые, скоффин их заклюй! Избранные! Знают, что в ловушку идут, но всё равно идут. И я с ними, ибо не смертным решать, когда долг отдан, а лишь тем силам, что двигают море и землю… – Он безрадостно рассмеялся.

– Что-то странное ты сказал, я не понял, – фыркнул Саня. – Почему идём? По причинам морально-этического характера, которых дяде-вампиру не понять. Злобные вопли мы уже вчера проходили (ты тоже там был, должен помнить), решетки на окнах, акулью улыбочку её гнуснейшества и тяжелые цепочки перетерпим как-нибудь. А дальше – плаха, топор, палач… нет, два топора и два палача, нас-то двое! – Брата несло. Он это понимал и рад был бы остановиться, но не мог. – И пусть покемоны местные дружно орут: "На кос-тёр! На кос-тёр!" Мы же Хранители! Наш девиз: "Врагу не сдамся, лучше сдохну героем!" И оставь в покое мозги, не напрягай. Мы вот не напрягаем, разве что Яна по мелочи, решения не умом принимаем, а сердцем. И если нам чего-то хочется, если что-то кажется нам правильным, мы берём и делаем, а не думаем. Ясно?

Вампир нехорошо промолчал. Мне легонько, почти невесомо защекотало затылок – словно подул ветерок, взъерошив волосы, и тут же стих. Зима перевёл взгляд на Сашу, задержал на мгновение…

– Только попробуй, – предупредила я.

– Что? – не понял брат.

– Что? – невинно спросил Зима.

– Никакой телепатии. Никакого гипноза. Это ясно?

Вампир улыбнулся мне, как старший брат пигалице-сестрёнке, требующей купить ей бочку варенья и корзину печенья.

– Неисполнимо, Хранительница, – с неподдельным злорадством сообщил он.

– Бедный Йорик, – в сторону произнёс Саня. – Я знал его, Горацио… Говорил же Идио, с вампиром водиться – что в крапиву садиться, а я не верил, чтоб их всех трижды и четы… Блин! Уж и рот раскрыть нельзя!

Заспанный полуодетый люд, вооруженный всем, что под руку попалось (кто-то на ходу выдергивал колья из соседских плетней), стянулся к корчме быстро. Выслушал разоблачающую проповедь отца Фандория (на части «о тварях злобных, страхолюдных, Тьму славящих, в ей рыщущих», прослезился даже оборотень), ахнул при виде изувеченных в неравном бою братьев, и понеслись отовсюду грозные крики: «Кажному обёртышу по серебряну колу!», «В тычки ведьмарей! Взашей!» и даже «На костёррр тварей!» Канира купалась в гневе народном, как мавка в озере, а потом пришли муженек с сынком и ба-а-альшущего хряка мамке подложили.

Лукан примчался с дровяным колуном, от одного вида которого медведи драпали со всех лап, и, припомнив, видно, что он какая-никакая да власть, заявил, что без ведьмарки с чародеем расправу чинить не след. Но звать их не можно, потому как работа ведьмарья требует… Чего требует, не досказал, но колуном взмахнул весело – люди так и сели. А мужик, ничтоже сумняшеся, продолжал, что ведьмарям, мол, видней, кого заместо собак держать, перекидыш-то не вурдалака, он!.. От новой отмашки людей в землю так и вдавило. Отец Фандорий втихомолку спровадил десяток мужичков понадёжнее за перевёртышем, а Канира стала проталкиваться к мужу – поучить уму-разуму.

– Никому не в попрёк, токмо ради правды людской сказываю! – вещал мужик. – Обёртыш той, конешна, вреден зело, дык ить не жрал никого, надкусывал токмо! А ведьмари слово своё держут, бесей уж повыгнали… Таперча пущай батьку ихнего утишают, а кады угомонят, тады и бары порастабаруем. Моё слово твёрже гороху!

Канька взъярилась.

– Ты што творишь, аспид проклятый? – плачущим голосом закричала она. – Кому заступу чинишь, курохват ненасытный? У всех мужики, как мужики, одна я с дуроломом мыкаюся! То ж тварюка гнусная, зверюга лютая, жадная да вредная, а думка у ей едина, как бы дитятю на клоки порвать да мясой евоной брюхо до отвалу набить! Ей послабу давать – себе лихо чинить! Ох, прибью, Лукашка, волосья повыдеру!

Она выхватила у Ришки помело и грозно замахнулась на супружника. Тот скукожился, как вынутый из воды топляк, но рядом с ним грозной сторожевой башней выросла Горпына, сонная, а потому злая пуще обычного.

– Эва, жескач каков! – громко и даже весело пробасила тётка. – Бешену мужику море по пояс, а бабе, сталбыть, по колены? Много ты, Канька, знаишь, ровно по-писаному гришь, и откель шо беретси? Не оттуль, куды ты посредь ночи шляисси, покель усе честны бабы сплят? Никшни! А тя, волхвуша, – Живодериха нахмурила сросшиеся брови, – за кой надобой к Гриньке понесло с такою-от ратью? – Узловатый палец ткнул в мигом притихших Канириных братьев. – Да в потёмках, аки душегуба ночного? Гляди, старый, камни в тя покель не мечу, но коль надумаю…

Она с силой шибанула кулаком одной руки по ладони другой. Звук был, словно кому-то переломили хребет. Люди сглотнули. У Каниры опустились руки, подкосились ноги, язык приклеился к нёбу, но отец Фандорий стойко вынес удар. А Вихря закивал головёнкой, соглашаясь с тёткой, и такое брякнул, что у матери сердце замерло:

– Мамк, ведьмарей-то не замай, они своё дело знают! Я аще чуток вырасту, да ка-ак пойду! На полночь, в ученье! Госпожа Дженайна мне всё как есть поведала! Ведьмарь не чаровник, им кажный сделаться могёт, было б желанье да к наукам усердье! А окликаться буду вовсе Вихремиром из Ведьминова! Красотища! Мамк, а мамк?

Из окна за балаганом наблюдал оборотень с бездной интереса на раскормленной мордахе и тяжелым самострелом в руках. Улучив момент, он сообщил, что бочка пива опустела, можно второй отряд засылать. Хор хмельных голосов, поддакивая ему, затянул "Скачет груздочек по ельничку". Гриняй упал на колени, посыпая голову пылью. Отец Фандорий волосы на себе рвать не стал, а выхватил из чьих-то рук факел и пошёл поджигать корчму. "Если хочешь что-то сделать, сделай это сам. Дымом зенки проест, выползешь…" – бормотал он. Но на дороге у него встал безумный, всклокоченный Гриняй, рванул на груди рубаху и заорал, что есть мочи: "Кровь пей, а «Яблочка» мово не трожь!". Негромко щелкнуло, и волхв, выронив факел, с воплем схватился за мягкое место. Народ пугливо колыхнулся. Оборотень перезарядил самострел.

– Пока упреждаю, но не доводи до предела, дед, – миролюбиво посоветовал он. – Назад подай. Я вообще добрый… внутри, если меня не дразнить и движений резких не делать… Там и стой. То не беда, коль во двор взошла, а то беда, как со двора не идет!

Нет, не везло сегодня служителям Тьмы…

– А если у тебя есть фонтан, заткни его, дай отдохнуть и фонтану! – остервенев, заорал Зима. – Что ты меня лечишь? У волка вашего тоже рыльце в пушку! Я хотя бы не скрывал, что вампир, а он вас две недели за нос водил! Ладно, округляю, но ведь водил?! И хватит дурака валять, ты давно всё по… нет? – Он слегка остыл. – Как же?.. А, ясно. На детях гениев природа отдыхает. А также на братьях и… – Зима споткнулся. – Мне? Куда? Что засунуть?

Поймав хвостик Сашиной мысли, я смущенно заёрзала: профессиональный жаргон геймеров мог дать юридическому сто очков вперёд.

– Что? – тихо повторил вампир, но, опомнившись, заорал ещё громче прежнего: – Что-о-о-о?! Да я тебя наизнанку выверну, плесень рыжая!!! Два гига вирусов тебе на хард и ни одного фрага до пенсии!!! "I love you" на вас нет… кагри рхат нэн эве! – застонав, он прижался лбом к моей щеке. Я снова заёрзала, на сей раз польщенно. – Сашка, зараза, прекрати меня замещать! Остонавьило говорить, как Хранитель!

– Закончил? Словесный поток иссяк? – спокойно осведомился брат. – Никто тебя не замещает, hasst'an schard, не фиг по чужим мозгам шарить. Полезешь ещё, такой метемпсихоз организую – до конца жизни глюкозу будешь через трубочку всасывать. Kano sy Faro'ngad sy shwaarmequin, dimfeigh баранья.

Я несколько раз повторила фразу про себя, стараясь запомнить. Послать к лешему в болото на высоком вирте – это вам не с зомби в догонялки играть, калибр другой!

Зима онемел. Судя по взгляду – онемел к Сашиному счастью.

– А колёса чух-чух-чух, тыгыдын-тын-тын… – робко затянула я. Вампир шагнул к чародею, чародей материализовал на ладони фаербол размером с апельсин. – Где-то тут моя радость живёт… – Мне очень хотелось решить дело миром, но дипломатия "лазерного меча" была эффективнее. – Где-то тут на Крыжополь, на Крыжополь, на Крыжополь, НА КРЫЖОПОЛЬ должен быть ПОВОРОТ!!!

У моего голоса есть одно достоинство: он громкий. Две уцелевшие стрыги рассыпались пеплом, Зиму качнуло, Саня обжегся фаерболом. Парни гневно зыркнули на меня, переглянулись и зашагали дальше.

– Как ты догадалась, что он… ну, того? – проворчал братик, помахивая вилами. – Снова озарение? На меня собак не вешай, я даже Древа Жизни на тебя не кидал.

Огоньки, тускло мерцавшие вдали, потихоньку приближались. К ним прибавился невнятный гул, словно шумело море или много людей, собравшись вместе, громко говорили, молились или спорили. Я вздохнула с облегчением: раз болтают, значит, ещё не началось! Успеем!

– "Того" – это рыба. Сырая. А я Светоч, – сухо сказал Зима, словно невзначай беря на полградуса левее, и тут же подскочил, будто ужаленный десятком гадюк сразу.

Я закусила губу, чтобы не рассмеяться, и вслух сказала:

– Никаких озарений, обычная логика. Когда некто рассуждает о вещах, которых знать никак не может… с ходу узнает в Идио семурга… или начинает говорить так, что мне мерещится, что у меня два брата, это ведь о чём-то говорит?

Зима промолчал, Саня пнул подвернувшийся под ногу камешек.

– Только это не всё. Оный некто ни разу не уличил во лжи молодую, талантливую ведьмачку. Упорно называет её Яниной Сергеевной, давит на сломанное ребро… да, на это, осторожней! Выходит, посторонним вход воспрещен.

– Совсем не читается? – вскинулся Саня.

– Да, – неохотно подтвердил вампир. – Никогда такого не было. Если без амулетов и блоков, то проницаемость полная – мысли, чувства, воспоминания. Но эта голова…

– Как сказала собака при виде баобаба: "Это неописуемо", – помог ему брат.

– Не то слово. Такая окрошка и у психов нечасто… ох.

– Продолжай, – добродушно подбодрила я. – Скажи ещё: "То ли дело ты, Саша! Есть где развернуться! Одна беда: чем глубже лезешь, тем больше охранительстваешься". Ой, тяжко в наше время работникам ментального труда! Хорошо, что я больше по ножам и топорам! Сань, раз тащишь с собой эти вилы, напряги мозги и преврати их обратно в секиру. Не мозги. Вилы.

– Ведьмусь, ты злишься? – осторожно предположил Саня.

– Я? Злюсь? На единственного брата, который пытается меня то поджарить, то испепелить? Который бьет меня по голове здоровенной дубиной – для моей же пользы, и отвешивает пощёчины, мотивируя это тем, что потом я сама ему «спасибо» скажу? За что, скажи, пожалуйста, мне злиться на бедняжку?

– Так это месть, ты, мерзкая, зловредная…

– Попытки воззвать к лучшим сторонам моей натуры тебя не спасут, Александр. Колдуй. В толпе больше толка будет от секиры, чем от ошмётков твоего резерва.

Ответа не последовало, но сердитое сопение подсказало, что всё записано, подсчитано, и на должок начисляются проценты. В Сане погибал великий ростовщик.

А шум голосов доносился уже не спереди, а откуда-то справа! Я повернула голову: огоньки светящихся окон переместились туда же. Изобретательность вампира заслуживала всяческих похвал: идти он шёл, но приходить никуда не собирался.

– Зим, тебе не тяжело? – грустно спросила я.

– Говорила мама: не связывайся с людьми: сами утонут, и тебя за собой потянут, – не слушая меня, уныло бормотал вампир. – Они тщатся стать в каждой бочке затычкой, и в каждой затычке гвоздём, а я должен быть им родной матерью… Ёкарный загрызень! А? Что? Нет. Какая к навьям разница?

– И в темноте хорошо видишь?

Сане достало нахальства фыркнуть. Он собрал кожу на лбу в умные складочки, сосредоточился и, применив ассоциативный метод трансфигурации, превратил ржавые вилы… в алебарду. Моё alter ego восхищённо хрюкнуло.

– Творец, ты меня не любишь, не могу только понять, за что, – невесело продолжал Зима. – Цветы не рву, деревья не ломаю, во сны с криками: "Отдай своё сердце!" к смертным не прихожу, так за что?! Рхат!.. Пока не жаловался. А что?

– Мы ходим вокруг деревни кругами, и меня это начинает беспокоить.

– Так-так… В чём именно выражается ваше беспокойство? – тоном заботливого психоаналитика осведомился брат и превратил алебарду в розовую лейку-слоника.

Я настойчиво переспросила:

– Почему мы ходим кругами вокруг деревни?

– Потому что вам не терпится ощутить крылышки на лопатках, а я пытаюсь вас вразумить, – нехотя ответил вампир. – Глупо отдавать жизнь за…

– Конечно.

– Что? – Саня поскрёб лейку ногтем.

– Что?! – выдохнул Зима.

– Отдавать жизнь глупо. Великих дел – что воробьёв на помойке, а жизнь одна. Куда приятнее не стать историей, не вляпаться, в неё, а войти! Отвалтузить местную братву, выручить друга и торжественно свалить в закат.

– Как же вы собираетесь осуществить это, сударыня?

– Не знаю. Но придумаю.

Саша содрогнулся и, видимо, со страху преобразовал лейку в довольно приличный топорик. Критически осмотрел своё творение и сунул мне.

– Ещё чуток и я всухую, – пожаловался он, потирая виски. – Идём срубать кровные, пока ноги держат?.. – Брат покосился на вампира и вызывающе приподнял брови. – Что такое? Что ты на меня смотришь, как баран на дверь ангара? А! Ну и друга спасать, одно другому не помеха. Когда в кармане звякает…

– …и меч держать легче, – подтвердила я. – К корчме шагом ма-арш!

– Не знал, что ты держала, – подчиняясь, буркнул Зима. Я помахала топориком перед его породистым носом. – По-настоящему, имею в виду.

– Вот и держала.

– Лжёшь.

– Что?! – возмутилась я. – Да я снесла им башку мертвяку! Отмахивалась им от семнадцати видов нежити! Он сломался в процессе эксплуатации!

Зима смерил меня взглядом из серии "на-инфузорий-не-размениваюсь" и пренебрежительно фыркнул. Я обиделась. Так, значит? Сначала Януся – враг номер один, коварный и беспощадный, а потом – просто «пффф»? Хам! Нахал! Мерзавец!

Я покрутила головой. Огоньки сияли в нужной стороне.

– Молодец, вампирчик. Правильной дорогой идешь.

Зима заскрежетал зубами.

– Это произвол, – мрачно проговорил он. – Я буду жаловаться!

– Вот этого не надо, не надо, – Саня погрозил ему пальцем. – Перепугаемся…

– …в обморок упадём, – подхватила я. – А нервные клетки…

– …не восстанавливаются. Так шо утри слезу, друже, и не городи…

– …из картонки баньку, а неси свой тяжкий крест к месту…

– …куда его следует втыкать. Отрабатывай, так сказать…

– …большой интернациональный долг, выхода у тебя…

– …всё равно нет. Поворот налево, поворот направо караются…

– …ты понял, в общем.

– Яна, заткнись. Заткнись! Заткнись!!! А ты не смей думать, – зарычал он на Саню. – Сказал, не думай!!! Ядрён козелец! Мне не нужна ваша жалость, Светлые!!!

– Не нужна? Ладно, – легко согласилась я. – Дурака свалял? Свалял. Долг отдавать надо? Надо. А раз так… – я набрала в лёгкие побольше воздуха и что есть мочи рявкнула ему в ухо: – НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ СМЕЙ НА МЕНЯ ОРАТЬ!

– Ох, – пролепетал Зима, роняя меня на землю, – словно небо на голову упало. Ох, Морриган… ох, Нидхёгг… кто-нибудь, помогите. Я должен был догадаться. Творец, спаси меня. Сирена, как есть, сирена…

– Я не понял, ты оскорбить хотел или, типа, комплимент сморозить? – почесал в затылке Саня. – А если комплимент – ты опух, что ль? У неё и жабр-то нет!

Горпына, грозным рыком собрав дочек с зятьями, убрела сны досматривать, но её односельчане расходиться не спешили. Кто-то достал из-за пазухи кулёк с семечками, кто-то захрустел сочным яблоком, кто-то, увидев, что осталось от штакетника, подступил, потрясая кулаками к соседям, а те почёсывали головы и мямлили, что-де, «все похватали, и я похватал». Ребятня с визгом носилась по улице, играя в упырей и ведьмаря. Лукан бросал тоскливые взгляды на дверь корчмы, откуда озверевший Гриняй выкидывал пьяненьких охотников за нечистью. Отец Фандорий прихлёбывал из припрятанной фляжки травяной «взвар», залечивая раненую гордость. Канира, расхаживала взад-вперёд, стискивая кулаки. Ждали только Хранителей.

И те пришли – вовсе не с той стороны, с которой их ждали, а тенями возникли за спинами селян и направились к корчме, рассекая толпу, как боевая ладья нордлингов морские воды. Впереди вышагивал красивый темноволосый парень с мечом в руке. Одетый в простую черную рубашку и штаны, он каждым шагом точно втаптывал в грязь смердов, ненароком оказавшихся рядом. Нет, он не задевал их – о нет, только не он. Люди сами отступали с его пути, пугливо вздрагивая от взгляда непроницаемых глаз, черных, точно душа Керна Братоубийцы.

Хромавшей за ним конопатой ведьмарке ночь, похоже, выпала бурная. На лиловой макушке будто свила гнездо неряшливая птичья семейка, штаны были перемазаны в земле, а куртка свисала с плеч такими живописными клочьями, словно хозяйке её пришлось загонять в землю не одного, а сотни три не-мертвых. Топорик чуть меньше Луканова лежал в её руке как влитой.

Замыкал шествие рыжий чародей. Его пошатывало, лицо было цвета плохо просеянной муки, серое в рябушках. Но в голубых, точно льдинки, глазах мерцали отблески магии, а волосы воинственно топорщились, словно говоря: "Не тронь меня!" Он нёс человечий череп и цепь хитрого плетения, которую – это знали все – не снимая, носил покойный маг, и которую никому так и не удалось содрать с его мертвого тела.

Добрый дух Шухера, что начинает истошно верещать, когда менять что-то поздно, в крестьянской избе гость частый: сельский-то люд к природе ближе, а, стало быть, доверчивей и добрей. Толп он не любит, но уж ежели накроет – не охнешь, не вздохнёшь. Вот и теперь вышло: в один миг народ ещё зевки в кулак сцеживал, а в другой – уже знал, что зря он сегодня за порог выполз.

И спины вдруг зачесались – не иначе, к битью.

Трое вышли на свободный пятачок перед корчмой, оглянулись, и крестьяне как по команде отхлынули назад, суетливо пряча колья, вилы и топоры. Вихря с улыбкой от уха до уха помахал ведьмарке. Лукан с точно такой же улыбкой осенил себя двойным кругом. Обёртыш едва не выпал из окошка, захлёбываясь восторгом и издавая малоразборчивые восклицания, из которых всем стало ясно, какие молодцы эти убийцы буйных мертвяков, какие себялюбцы, что не взяли его, какие глупцы, что притащили с собой Это, и какие обалдуи, что бродят незнамо где, пока он, рискуя головой и прочими частями тела, защищает их добро, батюшки-зверушки!

– Идио, изобрази шум морского прибоя, – негромко велела девка. Обёртыш послушно замолк. – Привет труженикам села и доброго вам… не знаю чего, ночи, утра, но доброго, – продолжала ведьмарка. – Мертвяк упокоен в жизни и посмертии. Восемьдесят торохиев, уважаемый Лукан.

"Знает!" Канира вздрогнула и отвернулась, не в силах смотреть в желтые глазищи. Баба сдёрнула с пояса нужный амулет, заметив, как поправляет рукава волхв.

Красавец толкнул ведьмарку в бок.

– Кредиток не предлагать, только твёрдая монета, – заявил чародей, беря череп под мышку и суя под нос Лукану цепь. Мужик робко потянулся к ней. – Трогать артефакт только глазами, – не меняя тона, сказал рыжий, – окрашено. В смысле, проклято. Рога вырастут, нос отпадёт и что-нибудь ещё отвалится… – На его ладонь шлепнулся туго набитый кошель. – Приятно было иметь с вами дело. Живите дружно, не шалите больше.

Он развернулся, чтобы отойти… а дальше всё произошло быстрее, чем сердцу стукнуть три раза. Отец Фандорий вытряхнул на ладонь тряпичный кулёчек, чужак с ведьмаркой рванулись к нему, как спущенные стрелы, но Канька метнула им под ноги зачарованную монетку – и земля вмиг обернулась трясиной! Чернокудрый, успев отшвырнуть девчонку, провалился по грудь в болотную топь, болт, нацеленный обёртышем, клюнул волхва в плечо, чародей что-то крикнул, но заветный кулёчек уже взлетел в воздух и лопнул, выпустив облако мерцающей пыли.

– Схватить их! Всех четверых! Чтоб двинуться не могли! Связа-а-а… – удалось простонать волхву, прежде чем кулак ведьмарки врезался ему в челюсть.

Тьма накрыла его.

Саша:

Пылинки искристым снегом легли на плечи, запутались в волосах, и крестьяне застыли, словно кто-то бросил на них "цепенящий камень". В расширенных глазах читался ужас, рты были раскрыты в безмолвном крике…

– Апчхи! Апчхи! Апчхи!!!

Чародей думал только о том, как бы не вычихнуть мозги.