Текст книги "Хранители времени"

Автор книги: Янина Жураковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

– Бедолага, – всхлипнул Саша и снял с пояса связку осиновых кольев. – Не колеблет, оплачено. Пообедаем, други-сестры, и на кладбище. Кто с тротилом к нам пришёл, тот от него и погибнет. Сомкнём лохматые шеренги, открутим гаду плавники! – он осёкся, увидев выражение моего лица. – Ведьмусь, если ты хочешь сказать мне то, что я думаю, не моги! Слышь, не моги!

…Население в Яблоньках было не только практичное и весёлое, но ещё находчивое и сильно пьющее. После полнолуния, омрачённого жертвами, оно всё же сообразило, откуда у бесей ноги растут, выбрало дюжину крепких мужичков и, снабдив их осиновыми кольями и солидной порцией отваги и мужества, отправило на кладбище. Когда ближе к вечеру могилка колдуна нашлась, команде уже море было по колено, седьмой этаж – по пояс, и покойный мэтр очень удивился, когда ему в руку сунули бутылку, а чей-то заплетающийся голос произнёс: "Т-ты м-мя увжаешь?" В своей могиле он с тех пор не появлялся.

– Тогда мы всё равно пообедаем, потом поспим и пойдём на кладбище ночью, – постановил брат. – Истинное полнолуние сегодня. Барьер сил, пара экзорцизмов – и встанет как штык от «калаша», никуда не денется. А дальше вы забиваете ему осиновые колья во все отверстия тела, я угощаю пульсаром, мы получаем деньги и живём долго и счастливо.

– Дурацкий план, – отрезала я, про себя прикидывая, какая доза снотворного нужна, чтобы он всю ночь не отрывал голову от подушки.

– Это не слишком? – Идио был менее категоричен.

Саня надменно, по-королевски, вскинул голову.

– Как говорили древние: отвергаешь – предлагай. Предложения есть?

Предложения были, но спорить я не стала, потому что переговорить Саню не-воз-мож-но. Если он возьмётся за дело всерьёз, вы поверите, что солнце – чёрное, трава голубая, все самолёты упадут, поезда остановятся, а похитители тел атакуют планету, если сию секунду не уступить ему место за компьютером и не пойти мыть за ним гору грязной посуды. Так что я отхлебнула желудочного зелья… и тут же, выпучив глаза, рванула к окну.

Никогда не пробовали прокисший борщ пополам с манной кашей? Тогда не поймете.

~ ~ ~

Канира, которую Лукан на мужских междусобойчиках иначе как макитрой не называл (вполголоса и с оглядкой), любила считать себя бабой разумной и спокойною и только себе – нехотя – признавалась, что терпеньем Творец её обделил. Жила она как все живут – изба пятистенная, сад-огород, сынок ненаглядный, муж работящий да свекровь-кровопийца. Сына в строгости держала, памятуя, что ухо ребячье на спине находится, свекровищу терпела, поученья, зубками поскрипывая, выслушивала, а делала все ж по-своему, мужика и любила, и жалела, и пилила, и скалкой лупила. Чуть того, щепотку этого, каплю зелья Ведёхиного – и весь секрет счастливого житья-бытья. Лукашка, хоть на морду лица и не шибко пригожий, был мужичонка правильный и хозяин крепкий. Что бестолков – не беда; при хорошей жене мозги мужику вовсе без надобности. Что пил горькую – так кто сегодня не пьёт-то? А когда буен во хмелю бывал, сковородка чугунная мигом разъясняла, кто в доме хозяин.

В храм Канька ходила, как все ходят: позевать на святых, подремать в уголке (наловчиться если – так и с открытыми глазами) похихикать в кулачок над Ришкой-оглоблей в выходном платье, послушать, как трещит скамья под Живодёрихой, а речи волховские пускай покуда в одно ушко влетают, а из другого вылетают. Потому и не верила она, что ведьмари с магиками из поганого семени выходят и против добрых людей козни умышляют. И камня за пазухой на них она не держала. Нет, не держала. Если, конечно, не носили они Звезду и Ключ. Сиречь, не были тварями лукавыми, вражьей силой Светлою.

Сама Канира за всю жизнь дальше Мокрянца не бывала, а Госпожи в глаза не видала, однако ж имя носила не людское, а тёмноэльфье, требы не Свету Предвечному, а Матери Тьме клала, плевала через правое плечо, и хозяйства её твари, тёмными прозванные, не касались вовсе. А раз в год в один и тот же день у прапрабабкиной могилки появлялся странный купец в одежде чёрной, как безлунная ночь, – эльф не эльф, человек не человек, вампир не вампир – цветки чудные возлагал, кошель с золотом Каньке совал, да уходил, слова не сказав. О чём сие говорило? Ваша правда, о давних семейных традициях и крепкой дружбе между народов! Каковые традиции и дружбу Канира намеревалась крепить и далее. Согласно велению сердца и слову материнскому.

"Кады Свет с Тьмой на узкой дорожке сходятся, в стороне никому стоять немочно. Тем же, кто меж двух лавок мечется, головки снимают – квакнуть не поспевают – хотя б для того, чтоб к врагам не перекинулися. Семья наша уж, почитай, три сотни лет под рукою Тьмы ходит, глазками ейными глядит, ножками топочет, и вреда окромя добра от неё не видывала. Будешь правду блюсти, и тебя милостью не оставят. Сильней Госпожи нет на всем белом све… нигде не сыщешь, а сильному отчего ж не послужить? Но всё с оглядкой твори, да по сторонам гляди: у Света помощничков много, ой, много-о! Они речи сладкие ведут, головкой кивают, рученькой пол подметают, а опосля ка-ак разогнутси, да ка-ак чирканут по шейке ножиком! Прости, мол, Творец, невинное прегрешение наше! Памятуй сие крепко, доча. А ще про вежество не забывай: кады героям-то в кашу яд сыплешь, завсегда доброго здоровьичка желай! Героев на свете много, не переведутся, чай, на наш век хватит…"

Что делать Канира знала. И как делать – ведала. Досталось ей от матери зеркальце всевидящее, что в один миг могло с замком хозяйкиным связать. Да вот беда: старое оно было, с норовом. Просыпалось всего в месяц раз, в полнолуние – пело и места дальние являло, а после тухло как лучинка сгоревшая до другой луны. «Артехвакту» глупую и угрозами не смутить, и посулами не умаслить, а вопли "Круглая луна, ровно блинок! Чё ж те щё надыть, волчья сыть?!" ей и вовсе до заслонки печной. Вот и выходило по всему, что хоть и увидало око зоркое врага лютого, толку от того было как подмоги от шуша задверного.

Разгрызла Канира с горя орех, да и послала Лукашку… зачем лесом? Далеко, если пойдёт, не воротится. В корчму мужика спровадила, монетой умы вражьи смущать, на дело ратное нанимать. Мыслила так: польстятся на денежку, задержатся денька на два, мы весть пошлём, куда надобно, а нам покамест упыря изведут. Самой до усрачки надоело за дверьми дубовыми отсиживаться да изболевшегося муженька зельями лечебными отпаивать. Ни тебе к соседке на посиделки сбегать, ни полюбовника проведать… не жизнь – каторга Усольская! А так и нам хорошо, и Госпоже польза. Ай да Канюшка, ай да умница!

Верно говорят, что дуракам завсегда везенье: сговорился Лукан с пришлыми. Деньгу они, само собой, грабительскую затребовали, но Канька тем утешилась, что отдавать остаток не придётся. И переслала ведьмарке цепку упырью, кою муж по пьяни домой приволок – не со злобы душевной, а токмо за ради пользы общей, чтоб, не дай Творец Всеблагой, не прозевала упыря девка. Аль упырь девку – один ляд. С тем пошла поутру к отцу Фандорию (Тёмному отцу, но о том ни-ни…), еле вырвавшись из тисков Живодёрихи. И долгонько отпаивала черешневым, клюквенным и на березовых почках настоянном «вареньицем» дрожащего волхва, дознаванье проводя, отчего с заурядного похода до ветру на него вдруг такой колотун напал.

Было же дело так: дождавшись, когда невидимы зверушки на перекур уйдут, собрался святой отец облегчить, так сказать, душу. Нацепил обереги ("Магистерские, – хищным взором отметила Канька, – по уставу волховскому – сечение розгами и каменование, ну, да волхов мудёр, ему видней"), помолясь, отодвинул засовы… и узрел, как на его забор сам собой упырь нанизывается. Ох, и струхнул волхв, не сказать чтоб больше! Орать и визжать не стал – не по чину всё ж таки, на крыльце постоял, зенками полупал и задом обратно в дверь сунулся, а про гряздец позабыл. За ненадобностью. Успел приметить, как упырь с забора ссаживается, гнилые клочья на кольях оставляя и бранясь богомерзки, спотыкнулся, и что-то больно по затылку его садануло. То был пол.

Знала б Канира, что волхв с перепугу депеш настрочил да всех голубей с ними разослал, по-другому б изъяснялась: с заботой о каждом вдохе его, с битьём утвари о пустую голову. А так – утешила старика, думками хитрыми поделилась да, уходя, строго-настрого наказала козней пришлецам не чинить, с речами подмётными не выступать, к Рисенне наведаться и тотчас обратно, а то "я вашу натуру ехидную, энтузьязменную знаю, утворите что, впору голову под мышку сунуть!" Как в воду глядела.

Увидав, что пуста голубятня, озлилась Канира не на шутку. А обмолвился Вихря, что-де зазвал отец Фандорий ведьмарку к себе чай пить, тут и села баба. Когда язык вновь ворочаться стал, такой загиб надсмотрщический выдала – у свекровки глаза-бусинки на колёса тележные походить стали. Канька-то хорошо знала, что за «чаи» у волхва водятся, сама их готовила, подбирала травку к травке. Знахарь из святого отца был никудышный, в лютых кореньях он понимал не больше, чем хряк в заморских овощах. Удержу не ведал вовсе – сыпал «чай» на глазок, а Канирину ложку мерную на смех подымал.

С превеликим трудом баба гнев смирила, до вечера кое-как дотерпела. Когда стало смеркаться, волхв разжёг костры возле храма и стал хворостиной людей через дым прогонять, подобралась к нему тишком и взяла за грудки:

– Ты што ж, сукин сын, лешак безголовый, одурел, так тебя разэтак? Сызнова людей губишь, трах-тибидох, обомшей, плешивый лох? Што сыпанул, сказывай! Каков порошочек, белый аль серенький?

– Окстить, Нюшенька, о чем ты? – на лице старика изобразилось недоумение.

– Желтенький, вестимо? – гадюкой зашипела Канька. – Лунницу? И, поди, усю склянку вывернул? У-у-у, старый, расшибу, дребезгов не сыщешь! Дюжину ведьмарей с той скляницы под дерново укрывальце упрятать можно, куды единой девке-то!

Канька едва не плакала. На кой Свет Госпоже дохлая ведьмарка, какой с неё прок? Ни в пыточную сволочь, не поглумиться, не потешиться – всей радости, что ремешков наделать… Да и то неведомо ещё, из кого ремешки резать будут: из мёртвой девки или из живых олухов, которые её во тьму спровадили.

– Видел я кошкоглазую эту, – с величавым спокойствием ответствовал волхв, – сейчас только на погост с рыжим пошла, мальца в корчме оставила, он-то прямо за столом уснул… Жива-здорова, ничего с ней не сделалось, зелье твое не такое лютое, как ты о нём сказываешь. Аль повезло ей, девка-то – тьфу! Дура, нескладёха! И чаровник, видать, не умней… мальчишка, сопляк… Как только боги Света и Тьмы допустили непотребство сие?

– Не моги! – рыкнула Канька, встряхивая старика как облепиху по осени. – Слышь, не моги! Никому не мочно Хранителей лаять! Ин самим Хранителям не мочно!

Канира не любила словесной вязи и ничего не знала о Сократе. Но если в чём была уверена, так в том, что утром взойдет солнце, а Госпожа – великая женщина. Хранители же – вечная заноза в руке её, стало быть, они велики тоже. Потому бесстыдство стариковское у бедняжки не только в голове не укладывалось, а и вдоль хребта спинного не растягивалось.

– Ин лунница не сразу бьёт, сколь говорено-то было! Спит себе да опосля аки гадюка жалит! Ну как нежить в ту самую пору встанет? Прости-прощай, головушка!

– Да, бедный, бедный Аргеша, – покивал волхв, по одному разгибая её пальцы и высвобождая свой ворот. – Сытая-то курица волка залягает, а злая ведьмарка голодного упыря на лоскутья порвёт. Надо было и из шкатулки расписной взять… ну да, потерявши голову, по волосьям не плачут. Всё, Нюшка, ступай, твой черед. Ступай, говорю! – Он развернул очумевшую Каньку и подтолкнул к проходу меж кострами, наградив отеческим шлепком… по ней, родимой. – Худа тебе от того не будет, слово волховское.

Баба, спотыкаясь, побрела сквозь дым, пахнуший полынью и можжевельником, костеря волхва на все корки. А он, осенив себя священным знамением, задумчиво сказал:

– Может, хоть один проймёт? Из пяти-то?

~ ~ ~

Ночь бархатным покрывалом окутывала землю. Чернильно-синее небо было усыпано сияющими огнями, и при взгляде на него казалось, что смотришь в бездонную звездную пропасть. Бойкие звездочки, пересмеивались и играли в салки, распугивая бродячие кометы, а бледная как царевна Несмеяна, луна снисходительно наблюдала за ними: как и я, она ждала. Серебристая пелена барьера мягко колыхалась вокруг кладбища, Саша, стискивая кулаки, выплетал Восстань-из-праха, я играла в «ножички».

План был прост как всё гениальное: накапать чародею в кружку сонного зелья и уложить баиньки. Он был продуман до мелочей. Он был буквально обречен на успех.

И провалился с оглушительным треском.

Хаосу нет никакого дела до теоретических выкладок. Хаосу чихать на законы логики. Поэтому бутерброды падают маслом вниз, оттираемое пятнышко всегда находится с другой стороны, объект усыпления меняется кружкой с соседом, а вам остаётся выслушать упрёки и топать на кладбище в компании сердитого чародея. И смотреть, как накрывается медным тазом его гениальный план – из дюжины экзорцизмов он выучил тот, что действовал на всю нежить, даже на глумов и злыдней, но совершенно не работал на восставших мертвяках.

Мораль: читайте сноски мелкими рунами.

Что сколько головой о стенку не стучи, «ой» она не скажет, Саня понял лишь на седьмой попытке. Похвальное упорство – я скисла бы на четвёртой-пятой. Сходила за кольями и кувалдой, разделила кладбище на квадраты и к утру упокоила бы мертвяка методом исключения. Но бешеный бык рассуждать не привы… то есть, нормальные герои всегда идут в обход. Брат выпрямился, принял позу a-la Крепкий орешек-2, свирепо процедил: "Ты хотел жесткий вариант? Что ж, будем действовать жёстко!" и начал читать стихи. В них бушевало пламя, ревела буря, гром гремел, лилась кипящая смола, а названия говорили сами за себя «Жизнь-дерьмо», "Варон залэз балшой сасна и начал пасылат всэх на…", "С корнем вырвали язык, наступили на кадык…"

Завершив моноконцерт пафосным "Выходи, злой нахвальщик, на честный бой!", Саша с необычайно злорадным видом упёр руки в боки. "Если б понты светились, здесь была бы белая ночь", – очнулся от спячки внутренний.

– Ну вот, – объявил брат, задрав нос чуть ли не до неба. – Начало положено, переходим к основной части. Я тут подумал ("Не надо!" – мысленно взмолилась я) и решил ("Не-е-ет!")… В общем, есть идея.

Слова, из которых получилась бы отличная эпитафия.

– Краткость, конечно, сестра таланта, – Саша в предвкушении потёр ладошки, – но сейчас вирши трэбэ примэнити. Аарт! Шоб, значит, всэ у нас було и ничё за цэбэ нэ було. Шекспира эта образина плотоядная, однозначно, не заслуживает, но, как говорится, не единым Шекспиром!.. А «КиШ» и не такое поднимет. Клянусь глазом Одина!

"Просто вывернуть руку или превратить запястье в кисель?" – подумала я.

~ ~ ~

Где-то в высших сферах Отец Богов проснулся и в ужасе схватился за здоровый глаз. Вокруг зашевелились лежащие вповалку пьяные эйнхерии. Эхо звонкого мальчишечьего голоса затихало под сводами Палат павших.

"Хранители, чтоб их тролли затоптали", – обреченно подумал бог и выудил из подпространства граненый стакан с прозрачной как слеза жидкостью.

~ ~ ~

Саша откашлялся и выразительно замолчал.

– Концерт отменяется? Тенор не в голосе?

– Ну шо "нэ в голосе"? – возмутился он. – Может, я мотив забыл!

– Брат мой, но ум у него свой, – тяжело вздохнула я. – А ведь на вид нормальный парень – сутками сидит за компьютером, портит желудок в «Макдональдсах», слушает панк-рок… И не скажешь, что он наизусть цитирует замшелого дедулю с туманного Альбиона, а наше, русское, забывает! Два вора, лихо скрывшись от погони…

– Делить украденное золото решили! – подхватил брат, наступая на горло своей песне и прощая мне вздох и замечание по поводу замшелого дедули. Следующая его реплика возникла сразу в голове: – Вроде пошло… Не глуши мотор, клиент на проводе!

Я собралась презрительно хмыкнуть и на манер внутреннего голоса потянуть "А разве это не ты чародееей?", но внезапно у меня возникло какое-то необъяснимое и очень дурное предчувствие. Звезда легонько, словно неуверенно, дрогнула.

– На старом кладбище вечернею порою… – проговорила я. Предчувствие сделало головокружительный финт ушами и растворилось, как кубик льда в стакане горячего чая.

– Уселись рядом на заброшенной могиле, – Саша внимательно оглядел ближайшую могилку и, найдя её достаточно заброшенной, принялся скакать по ней, как горный козёл, объевшийся белены, размахивая руками и выразительно тряся головой. Он старался ради общего блага ("Ты говори, говори, только лапшу с ушей стряхивать не забывай", – фыркнул внутренний), но эти шаманские камлания наводили на одну мысль: "Януся, водку дальше спрячь-ка – у брата белая горячка". – Я тут подумал…

– И вроде поровну досталось им богатство… Опять?!

– Но вот беда – последняя монета. Один кричит: "Она моя, я лучше дрался!!!!" – Назвать его вопль просто истошным мог лишь человек с очень скудным воображением. – Что ты такая сердитая? (удивлённо)

– Да что б ты делал, друг, без моего совета? А что ты такой веселый? (угрюмо)

Мысль прострелила меня как ревматизм спину. Голубятня. Голубятня в селе была, а птичек в ней – нет. Значит, пока мы трудились в поте лица и отсыпались, наши работодатели зажигали сигнальные костры и строчили доносы (Северо-восточный район, Дом тысячи дверей, её Темнейшеству лично в руки). Шансов, что фея уже позабыла двух обаятельных славных Хранителей и не захочет лично с ними встретиться, было один к миллиону. Что она при этом не возьмёт с собой элитный отряд демонов-убийц, про который взахлёб рассказывал Идио – один к миллиарду. Оставался только вопрос: когда?

– Отдай монету, а не то я рассержусь! Яна, не парься (успокаивающе). Ты пероцениваешь скорость почтовых голубей и длину рук Морганы.

– Мне наплевать! Я твоей злости не боюсь! Ты не воспринимаешь её всерьёз, да?

– Но ведь я похитил деньги и всё дело провернул! Я воспринимаю серьезно то, что вижу. Например, это кладбище. И мертвяка, который реально может свернуть нам шеи как паре цыплят. А глубоконеуважаемая фея – Главный Злодей. Главный Злодей не появляется до финальной битвы. Это факт.

– Без моих идей, невежа, ты б и шагу не шагнул! К вопросу о шеях: зря ты не надел кольчугу. Кузнец её отлично подогнал.

– Что же делать нам с монетой, как же нам её делить? Ты про тот панцирь из консервных банок, в котором я повернуться не могу и не тяну выше второго порядка?

– Отдадим покойнику! Перетерпел бы, не рассыпался (едко). У мертвяка когти…

– Отлично! Так тому и быть! А у тебя секира, и близко ты его не подпустишь (с непоколебимой уверенностью)… Зачем тебе меч? "Разойдись – зашибу!" на манер ломика?

– Я был проворней, значит денежка моя! Чтоб был! (твёрдо)

– Не допущу, чтоб ты богаче был, чем я! (пауза) Ну, с другой стороны, если бы Бог хотел, чтобы мы всё время думали головой, он бы сделал нас колобками.

– Сейчас вцеплюсь тебе я в горло и на части разорву! (тяжелое молчание)

– Я прибью тебя дубиной и все деньги заберу! Уж и пошутить нельзя! (виновато) Слушай, а зачем мертвяк мясо жрал? Я думал, он только кровь…

– Что же делать нам с монетой, как же нам её делить? Кровь не так питательна, как о ней думают. В основном, это плазма. Для насыщения ему пришлось бы охотиться еженощно или каждое полнолуние выпивать около 60 литров. А мясо, в частности, печень и сердце, прекрасно восполняет энергетические затраты… Ты хотел узнать или просто так спросил?

– Отдадим покойнику! Мпрфкшвзжгл…

– Отлично! Так тому и быть! И я тебя.

Брат резко остановился и, переводя дыхание, упёрся руками в колени.

– Вроде, всё… Сила ушла, отката не почувствовал, надо ждать. Аарты всегда срабатывают с отсрочкой.

Едва удержавшись, чтобы не напомнить про ряд побочных эффектов к основному действию, я сунула нож за голенище ботинка. Поправила ворот кольчуги, проверила осиновые колья на поясе. Поднялась и несколько раз присела, разминая затекшие ноги. Саша некоторое время скептически наблюдал за мной, потом громко, протяжно зевнул.

– Мертвяку ты тоже будешь гланды демонстрировать? – вежливо уточнила я. Саня зевнул ещё раз. – Дождёшься, сделает тебе тонзилэктомию с выдиранием гортани.

Брат послал мне такой проникновенный взгляд, что я невольно икнула.

– Ales Nirenwe, какое счастье! – Чёртики отплясывали в его глазах зажигательный канкан. – Под этой черной курткой и этой уродливой кольчугой всё-таки моя сестричка, а не жук из Внешних Миров, напяливший её кожу!

Звезда трепыхнулась как маленькая рыбка, и предчувствие чего-то нехорошего накатило с новой силой. Но на сей раз к нему добавился слабый запах гнили и тихий шорох. Я взяла секиру наизготовку и вытащила из-за пояса осиновый кол.

– Расслабься, ведьмусь, – Саня истолковал моё движение по-своему, – подниму я мертвяка. Если сейчас не встанет, испробую вариант «Ё» или «НВП».

– Что за "Ё"? – я вытаращила глаза. – Что за «НВП»?

Брат замялся. Ей-богу, замялся!

– Ну-у-у… ладно, скажу, только помни, ты сама спросила… Мкпфшрс твлдкрп! Лвждщрсл ншгпдмст! – протараторил он на космической скорости, отдышался и продолжил: – Жирафу, если залезешь на стол, вот только с ёжиком…

– Спасибо, поняла!!!

Я готова была поклясться, что в варианте «НВП» говорится об особенностях конструкции некоего магического устройства. Помните: на волшебном посохе… хмм… Саня невинно поковырял кроссовкой землю и схлопотал заслуженный подзатыльник.

– Ещё и драться?! – потирая макушку, возмущенно вскричал он. – Всё! Я обиделся! Не разговариваю с тобой три минуты! – И тут же без видимого перехода нахмурился: – А вот здесь уже должно было начаться "И мертвец, гремя костями, вдруг поднялся из земли"… Алло! Стражники сказочного королевства!

Шорох стал громче. Звезда затрепыхалась сильнее.

– Время, – уверенно изрекла я.

– Какое время? – не понял Саша.

– Оглянуться, – пояснила я, разворачиваясь и быстро задвигая его себе за спину.

Земля не затряслась, могилы не разверзлись, облака не закрыли луну. Всё произошло очень быстро и, на Сашин взгляд, почти беззвучно. Мертвяк не поднялся, а вырос из земли, как исполинский гриб или дерево, политое суперфосфатом, стряхнул с плеч земляную крошку, откинул со лба спутанные волосы, и бледное, с темными пятнами разложения лицо расплылось в приветливой улыбке. Взмах руки – меч вылетел из ножен и вошел по рукоять в каменную плиту на чьей-то могиле. Новый взмах – вместо секиры в моей руке затрепыхался живой карп. Ещё… и Саня, вцепившись мне в плечо, как клещ, полсотни лет сидевший на диете, взмахнул рукой и выкрикнул что-то срывающимся голосом. Воздух замерцал, пахнуло мятой и клубникой. Мертвяк пошатнулся, а карп превратился в вилы.

– Воздушник! Тьфу! – хрипло сказал Саша, дыша как после марафонского забега. – Ян, ты его только сразу не бей. Сигаретку попроси, то да се… а потому можно и сапогом по морде, то есть осиновым колом в брюхо!

– Вы всегда так радушно встречаете гостей, мэтр? – словно со стороны я услышала свой голос и крепче сжала вилы.

– Обычно я их ем, но ради вас, милая… – мертвяк отвесил мне иронический поклон.

– Тогда не будете ли вы столь любезны постоять спокойно, пока мы будем вгонять в вас осиновый кол и отсекать голову?

Саша отпустил моё плечо, задышал медленно и ровно. Краем глаза я заметила, как он изящно перебирает пальцами, словно завязывая невидимые узелки.

– А если не буду? – полюбопытствовал мертвяк.

– Отрубим ноги – в чем проблема, – без тени жалости сообщила я.

– Драгоценная, вам язык десны не режет? – с интересом вопросил маг.

– С какой стати? – не поняла я, прикидывая, попаду или нет, если метну осиновый кол на манер дротика.

– Острый больно. Была у меня? Была, вижу. И входить не стала, умница. Пять лет несчастья – чары не самые сильные, зато неснимаемые, – мертвяк резко выставил перед собой развернутую ладонь, и колышек завис в воздухе, а потом мягко упал на землю. "Не попаду", – уныло постановила я. – Умная. Красивая. Веселая. Где ты была всю мою жизнь? – мертвяк играючи отбил Серп. "Спортсменка! Комсомолка! Красавица!" – истерически завизжало alter ego. – А что это твой братец всё молчит и молчит? Трусит, что ль?

– Ждёт, пока я скажу, что на хрен ты мне сплющился, пёс смердящий, костогрыз вонючий, бабуин кастрированный, подгузник использованный?! – не выдержала я. – Пиды соби в садочок, нажрыся червячкив, мроед поганый! Озвучь мне: ты понял?

– Дура, – последовал ответ. – Будь ты про…

Брат без затей отпихнул меня в сторону, резко всплеснув руками. Огненно-красная, светящаяся сеть мгновенно облепила колдуна как паутина муху, и его "Довели меня проклятые, ей-богу, довели!", Сашино "Три минуты! Сильный, гад!" и моё "Размахнись, рука, раззудись плечо!" слились воедино. Я прыгнула вперёд на манер белки-летяги, пришпилила мертвяка вилами к земле и вогнала кол ему в сердце. Колдун, не подумав сдохнуть, затрепыхался, как мерзкая раздувшаяся гадюка, и как гадюка зашипел "И вас с собой заберу!". Я растерялась всего на миг, а потом метнулась к надгробию, выдернула меч и без особых затей отсекла мертвяку голову. Тело того, кого при жизни называли мэтром Аргеллом, рассыпалось в прах, плоть серой трухой облетела с черепа. В свете луны заблестела желтоватая кость.

Саша медленно, по-стариковски, вынул из кармана пузырёк, откупорил и старательно полил мутно-серой жидкостью прах и череп. Просто и веско сказал:

– Жидкое коллоидное серебро пополам с осиновым пеплом, Чтоб уж наверняка.

Его качало, из носа текла кровь, но глаза воинственно сверкали. Когда кровь в жилах этого потомка славян закипала, остановить его могла только глухая стена. Я дрожащими руками вытерла меч и тряхнула головой. Звон в ушах стал на порядок громче и противнее. Сердце частило как пулемет, Звезда, не утихая, трепетала на шее, в траве что-то неумолчно шуршало и шелестело.

– Да будет земля тебе трясиной, аминь, – братик перекрестил прах и, чуть поморщившись, выудил из него толстую цепь. Не цепочку, а именно Цепь, какой злых собак приковывают. На ней болталась медаль с откушенным бочком. – Жесть!.. В смысле, платина. Череп берём? Закопаем после, в этом гнилом мире без вещдоков, в смысле, риальной предъявы, ничего не даётся, кроме люлей… Как-то скучно всё вышло, а, Ян? По-моему, концовка должна быть более эффектной.

Звезда дёргала шнурок всё сильнее, а шорох становился всё громче и отчётливей – это был звук разгребаемой земли. Все до одного могильные холмики дрожали.

– Яна? – недоуменно позвал брат.

Кажется, он ещё что-то говорил и даже кричал, но я не слышала: слова затухали где-то на полпути, превращаясь в невнятное бормотание. Сказать, что мне стало худо, было все равно, что "Я взорвал бомбу, и она жахнула". Боль напала внезапно. Выскочила, как убийца из-за угла, воткнула в грудь отравленный нож и с садистским наслаждением повернула его. Воздух превратился в жидкий азот, в глазах потемнело, внутренности скрутились в тугой узел, и я, не в силах ни вздохнуть, ни охнуть, упала на колени, выронив меч.

Интермедия. Шаг во Тьму.

Самый вредный из людей, это – сказочник-злодей.

Вот уж врун искусный! Жаль, что он невкусный…

Бабки-Ёжки.

А в это время где-то на северо-востоке, в черном-черном подземелье чёрного-чёрного замка, что высился на чёрной-чёрной скале над бушующим морем, чёрная ведьма вынашивала черные замыслы по истреблению отважных посланцев Добра и Справедливости. Волны бились о берег, ветер завывал голосами утопленников, а ведьма сидела на черном-черном троне, над головой у неё кружили нетопыри, а под ногами бегали отвратительные крысы, и ползали ядовитые змеи…

Нет, простите, то было в другое время и в другом месте.

Замок нашей ведьмы, сложенный из белого камня, стоял на острове посреди дивного озера, и днём был насквозь пронизан светом, падавшим сквозь огромные стрельчатые окна, а ночью сиял тысячами магических огней. В подземелья хозяйка спускалась только по крайней необходимости, ибо ненавидела сырость, крыс и пауков не меньше Хранителей. В настоящий же момент она в домашнем платье и пушистых тапочках сидела в кресле и вышивала гладью.

Волосы у неё в самом деле были чёрные, длинные и прямые, как у любой уважающей себя служительницы Тьмы. Но в глазах отражалось полуденное небо.

По крайней мере, в левом. Правый глаз был узким и жёлтым.

Назвать её красавицей мог только бесстыжий лжец, хотя при определённом освещении и в определённом ракурсе она выглядела довольно миленькой. Впрочем, чародейка, которую во всех частях света знала каждая собака, а в некоторых ещё и боялась, могла позволить себе носить любое лицо, даже своё собственное.

Ларвеор ан'Эрвет из клана Эрветов, преклонив колено и склонив голову, терпеливо ждал, пока Госпожа соизволит обратить на него внимание. Он хорошо знал, что случается с теми, кто докучает хозяйке, перечит ей или просто невовремя открывает рот. В конце концов, именно после такого «случая» он из лейтенанта стал капитаном гвардии, а служанки долго оттирали от паркета большое алое пятно – единственное, что осталось от трёх его командиров.

– Мальчишка смог провести их через Дикий лес, – наконец, произнесла Госпожа. Ларвеор промолчал. – Я не ошиблась, у него отличный потенциал. Жаль будет потерять… Да и коврик пока не истёрся, – она небрежно кивнула на волчью шкуру, лежащую на полу. Фея утверждала, что собственноручно содрала её с Фингала де Вила, но капитан подозревал, что та была куплена за три золотых у бродячего торговца. – А вот господа Хранители достаточно от нас побегали. Самое время побеседовать.

Ларвеор смотрел в пол. Колено ныло невыносимо.

– Встань, – приказала фея. Ларвеор поднялся: не слишком быстро – чтобы не разгневалась, и не слишком медленно – чтобы не усмотрела непочтительности. – Слушай моё повеление. Возьмёшь Ведьмину дюжину, навестишь эти… Яблоньки и приведешь мне Хранителей и оборотня. Целыми и невредимыми. Не упусти их, как в прошлый раз.

"В прошлый раз вы решили всё сделать сами и послали меня на кудыкину гору собирать помидоры. Затем спалили мне волосы, брови и ресницы и посулили, что если услышите что-нибудь, кроме "Да, Госпожа! Будет исполнено!", одним умником станет меньше", – тихо (не дай Тьма, услышит) подумал Ларвеор. Фея ойкнула и, поморщившись, сунула в рот уколотый палец.

– Девчонка не помеха, но рябь в Силе мог создать только весьма одарённый чародей, – невнятно заявила она. – Возьмёшь с собой магов… Кристанну и Сивера.

Кристанна и Сивер. Квартеронка-троллина и полуэльф. Бывшие любовники и бывшие супруги (ходили упорные, хотя ничем не подтверждённые слухи, что разводивший их волхв остаток жизни провёл под кроватью, стуча зубными протезами). Парочка, которую в одной комнате могла удержать только железная воля Госпожи и её воспитательные «костогрызы» и «мозгоклюи». Маги, после последнего «спора» которых северное крыло Академии пришлось отстраивать заново…