Текст книги "Хранители времени"

Автор книги: Янина Жураковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Мертвяк странно повёл рукой и мотнул головой, словно отгоняя муху.

– Ты-то чего лезешь, семург, "Большая магическая энциклопедия", том десятый, страница двести сорок пять? – хрипло спросил он. – Лезь в свою нору и сиди там, а в дела мои не суйся!

– Щ-щас тебе! – от лица, казалось, отхлынула вся кровь (это была ярость!), нос похолодел, губы онемели, а язык намертво приклеился к нёбу. Я навёл-таки арбалет на мертвяка и прицелился ему в… вроде бы, глаз. – К-к-катись, г-гнида, п-пока я т-тебя на к-к-куски не п-п-порвал!

Мертвяк расхохотался. Стремительный, точно мазок краски, рывок – я едва успел отпрянуть и заслониться арбалетом. Тварь, похоже, только что поела и была очень быстра. И очень сильна – стальная дуга смялась, как оловянная, а от деревянного приклада полетела щепа. Ещё рывок – кривые когти располосовали вскинутую руку от запястья до локтя. Краем глаза я заметил какое-то движение слева, снова полыхнула вспышка, и мертвяка отшвырнуло в сторону. Он завис в воздухе над чьей-то островерхой оградой, а потом рухнул вниз, нанизываясь на неё. Вопль его, казалось, заставил подпрыгнуть луну в небе.

Я, скуля от боли, выронил покорёженный арбалет и прижал покалеченную руку к груди. Колени тряслись так сильно, что я едва мог стоять на ногах. Никакого воодушевления и гордости не было в помине, лишь облегчение, что всё закончилось. Тошнота подкатывала к горлу, кровь стучала в висках, и как никогда прежде хотелось домой. В кроватку. Накрыться с головой одеялом и спать… чтоб никаких мертвяков и никаких Хранителей…

– Бачили очи шо бралы, тэпэрь дывытэсь, хоть повылазтэ, – с расстановкой произнёс незнакомый певучий голос. Я повернул голову – Дженайна уже не лежала, а сидела на земле, часто дыша. Одной рукой она растирала горло, другой – пыталась утереть кровь, текущую из носа, но только размазывала её по щекам. – Это и есть самый настоящий подвиг. Нравится? Что молчишь, как яду принял?

С невероятным трудом ворочая языком, я на тайном диалекте тюремной стражи острова Эйххо поведал ей, что думаю о подвигах, как они мне нравятся, где я их видел, и заверил, что яда не пил, но как только найду, выпью и леший меня кто остановит.

– "Пить, так пить", сказал котёнок, когда его несли топить, – без всякого выражения произнесла Дженайна. Вопли мертвяка понемногу стихали. – Все подвиги, дружок, через то место обычно и совершаются, если только Могучий и Отважный не историю на глазах у восторженных зрителей.

– Ты… его… того? – тупо спросил я.

– Я. Его. Знаком. – Голос её не менялся, оставаясь напевным и мягким, завораживающим… как у ("Нетнетнетнетнет! – ужаснулся я. – Творецзачтожетыменятакне любишь?!!") сирены. – Только хотела Аметом, а вышла Блата. Такой вот пердимонокль.

– Не знал, что ты умеешь, – я бухнулся на землю рядом с ней.

Дженайна закашлялась. На её шее проступали тёмные пятна синяков. Если приглядеться, можно было даже различить узор из кольчужных чешуек.

– Жить захочешь – на сосну вскочишь, – отдышавшись, сказала она. – Я эти знаки в твоей книжке о техниках чародейских нашла, но рисовал их, видно, пьяный орк левой ногой своего варга. Знак Жара Огонёк по-другому делал, и у него всё работало… Показывай руку. Надо резать… Я о рукаве вообще-то. Хирургическое вмешательство показано, только если рана грозит заражением крови или гангреной. Нашатырь есть. Чудно. – Хранительница без затей распотрошила мой подсумок.

"Глупцы разные бывают, – писал дедушка, – но тому, кто помереть способен от пустяшной, вовремя не промытой царапины, право, не стоит даже руки подавать. Посему, ерой, глупцом не будь: на подвиг идючи, озаботься, чтобы в котомке твоей не токмо нож да кольчугу сыскать можно было, но тряпицы чистые, йод и нашатырь. Великая вещь – нашатырь! Сколь часто сберегал он славу воинскому человеку!"

Сколько я ни перечитывал сии строки, не мог понять, зачем героям нашатырь – не обмороков же пастись? – но с собой склянку носил исправно и решил по случаю узнать суждение знатока. Знаток лихо заломил бровь и показал наглядно: полил рану йодом. Рука мгновенно отнялась от запястья до плеча, в глазах потемнело, горло судорожно сжалось. И тут же в нос шибануло такой вонью, что я затряс головой и испустил шипение, сделавшее бы честь любой змее. Сразу стало легче.

– Ясно? – убирая склянку и накладывая повязку, невозмутимо спросила эта… эта… – Садюга, зверюга, подлюка, мне уже говорили. Вы, мужики, боли как упырь осинки боитесь. – Дженайна поморщилась и потёрла виски. – Блин недорезанный, не голова, а будка трансформаторная. Что ж она так гудит? С перегрева или с переклина?

– С перепою, – прохрипел я. – Как у Тирона после аарта. И кровь носом пошла оттого, что много сил отдали…

– Очаровательно, – она аккуратно затянула узелок. – Вот и всё, стоило дёргаться? Раны поверхностные, жить будешь.

– Долго? – После такого лечения ни смерть, ни Моргана уже не пугали. Фею я даже расцеловать был готов (и геройски погибнуть от несварения желудка).

– Секунд десять. Ложись.

– Чего?

– На землю, дурак. Он же сперва шарик кинет, а потом разбираться будет.

– Не поня… А-А-А-А-А!! – Дженайна резко дернула меня в сторону и обещанный ком жидкого огня, голубовато-белый, похожий на маленькую шаровую молнию, с гуденьем рассёк воздух в вершке от моей щеки. Лицо обдало чудовищным жаром, волосы встали дыбом во всю длину, а шар врезался в высокую вишню, и она рассыпалась невесомой пылью.

– Яна, держись! Я иду! – прокричал срывающийся голос, и топот ног возвестил о прибытии чародея.

– Долго ты, – поприветствовала Дженайна запыхавшегося брата.

Саша:

Если Яна в самом деле ожидала, что я буду спокойно сидеть за закрытыми дверями, пока они с Идио бродят неизвестно где, дерутся непонятно с кем или, что вероятнее, их дерут, её постигло жестокое разочарование. Злости и обиды хватило до вопля баньши, а потом меня точно окунули в прорубь. Отрезвление наступило мгновенно, и, вспомнив всё, что в ярости выкрикивал (были там и "Чтоб вы!.." и "Чтоб вас!.."), я схватился за голову и рванул на поиски ребят. Темнота выла и стонала на разные голоса, но барабанные перепонки, привычные к городскому шуму и воплям сестры, пережившие не один рок-концерт, легко справлялись с перепадами звука. Даже хору гарпий далеко до Кипелова, нежно шепчущего в микрофон "Штиииль!!! Сходим с умааа!!!"

На полутёмной улочке меня едва не сшиб с ног рослый вонючий мужик с лохматой шевелюрой.

– Придурок, химеру тебе в зад! – рявкнул он. – Смотри, куда прёшь!

– Обурел в корягу, мужик? На кого батон крошишь? – огрызнулся я. – Скройся там, где журчит вода! Вы – слабое звено, прощайте!

И помчался дальше, игнорируя летящие в спину проклятья.

Луна сияла в небе как огромный пятисотваттовый прожектор, видел я, конечно, похуже ведьмачки и оборотня, но ни о какой непроглядной тьме речи не шло. А две тёмные фигуры, одну повыше, другую пониже, сидящие посреди залитой мертвенно-бледным светом улицы, не заметил бы только слепой. У той, что повыше, причёска имела знакомые очертания вороньего гнезда, а та, что пониже, дрожала, словно в лихорадке, издавая глухие хлюпающие звуки, и тянула, тянула к горлу первой трясущиеся лапы с огромными желтыми кривыми (фантазия слегка разыгралась) когтями!

– Держись, Ян, я иду! – несколько патетично, зато искренне прокричал я, и метнул в «упыря» фаербол. Не скромненькую жёлто-алую единичку, а роскошный плазменный сгусток, слепящий как маленькое солнце. Дерево режим имплозии оценило. Упырь тоже оценил, если бы не шарахнулся вовремя в сторону. – Сдохни, гнусный кровосос! Получи пульсаром в нос!

– Долго ты, – спокойно откликнулся чей-то очень красивый, мелодичный голос. – Кстати о птичках, мертвяк-то сбежал.

Пульс вдруг резко сбился на сто сорок ударов в минуту, глаза предприняли отчаянную попытку выпрыгнуть из орбит. Я чётко понял, что сейчас меня хватит Кондратий.

"Опять всё пропустил!"

– Не может быть! Ты же так хорошо его убила! – горестно вскричала низенькая фигура ("Идио", – автоматически отметил я), схватила валяющуюся на земле секиру и бросилась к забору. – М-мандрагорова кочерыжка, эртха аш ворт! Вот ыргиц!..

– Не при ребёнке, – у незнакомого голоса были знакомые Янины интонации. "Ну не томи, Кондратушка, вижу ведь, что приобнять хочешь!" – слёзно взмолился я. – Сань, ты что творишь? Ценю твой энтузиазм, но ты едва не дезинтегрировал Идио. Ты не тайный шпион Морганы?

– Это была имплозия, – я выпятил губу. Обида подействовала, как хорошая порция валидола, и сердце перестало скакать взбесившимся кроликом. – И что за наезды? Мне, может, упырь померещился! Подумаешь, ошибся немного, я же тебя, aldeorne, спасти пытался! Чтоб я ещё раз… когда-нибудь!.. Иди в баню, ведьмуся, если ты ещё не там!

– Не хами и не убит будешь, – невозмутимо отозвалась сестрёнка. Идио вернулся, злой, как ыргиц, и продемонстрировал ей лоскут грязной рубахи. – Чего и следовало ждать от наевшегося мертвяка. След взять сможешь? В перспективе у нас труп.

Идио немного покружил по улице и сказал, что сможет. Яна, кивнув, с видимым трудом встала, а до меня с некоторым опозданием дошло, что я сброшен с самолёта жизни, посему кина не будет, и поэтические чтения отменены.

– Э нет, дорогие тафаришши! – возмутился я, подставляя сестрёнке плечо. – Прежде чем на позиции выдвигаться, надо один вопросик перетереть! Что я пропустил?

– Всё, – просто сказала Яна.

– А именно?

– Долго рассказывать.

Оборотень подобрал с земли нож и кочергу и, не торопясь, затрусил по улице. Пошатываясь, как пара пьяных матросов, мы поковыляли следом. Я секунду поразмыслил, подобает ли герою-Хранителю канючить, и пришёл к выводу, что для добычи информации все средства хороши.

– Ну и не надо лекций, ты коротенечко. А? Янусь!

На её одежде висела тоненькая ажурная паутинка, в лунном свете мерцающая голубым и зелёным. Я осторожно потрогал её. Нити замерцали сильнее, Яна вздрогнула.

– Мы сели в лужу, – ответила она. Коротко и лаконично.

– Так нечестно! – я попытался притормозить, но чуть сжавшиеся на плече пальцы заставили вспомнить о стальных тисках.

– Ты сам просил коротко, – спокойно напомнила сестра. – Если подробнее, вопли и крики – это, прости за тавтологию, просто вопли и крики, а в Яблоньках завёлся мертвяк. Нежить восставшая – восставшая, не поднятая, четвёртый уровень по системе Лестваэла ти'Шаэлледверна – коего злого дядю я и повстречала. Метнула нож, ударила секирой, он попытался меня задушить, Идио всадил в него болт, Звезда его ослепила, потом я ударила его кочергой, мертвяк швырнул меня на землю, сломал Идио арбалет, располосовал руку, я отбросила его знаком Блата и насадила на штакетник. Но этот поганец недавно поел, поэтому не сдох, а сполз с забора и удрал.

– Яна, ты… в порядке? – после небольшой паузы (челюсть подобрать пытался) озабоченно осведомился я.

– Мне плохо, у меня трещина в ребре, куча царапин на спине и гирлянда синяков на горле, – ещё спокойнее сказала она. – Голова болит, а маг из меня паршивый. Чуть не забыла. Спасибо, что не выкинул кольчугу с воротником. Выкинул – пришлось бы разоряться на похороны и оформлять себе постоянную прописку по новому месту жительства.

Я вывернулся из-под её руки и заглянул ей в лицо. Оно было безмятежно, словно мы обсуждали цены на нефть, на щеке красовались длинные полосы засохшей крови.

– М-дя. Прости, но… – я собрался с духом, – пользуясь расхожим штампом, ты мне потом сама спасибо скажешь.

И резко, почти без замаха, хлестнул её сначала по одной щеке, потом по другой. Яна остановилась и моргнула, удивленно глядя на меня.

– И что это было, брат?

– Э-э-э… реанимационные мероприятия? – предположил я.

– Зачем? – в сочетании с невозмутимым тоном вопрос звучал убийственно.

– Разве у тебя не истерика? – глупо спросил я.

– А похоже на то?

Контрольный выстрел.

– Это Полог Покоя, ловчее заклинание, – растолковал Идио, принюхиваясь к чему-то. – Чуйства все гасит, и жертве, как вы говорить изволите, по барабану, что её убивают. Только они, чуйства, то бишь, не уходят, а копятся, и если снять Полог, разом нахлынут. Но зачем мертвяку было на тебя?.. Нам сюда, – он свернул направо.

– Так он же съесть меня хотел, – пояснила Яна, обходя меня как столб и следуя за оборотнем к дому за невысоким покосившимся заборчиком.

– Полог? Вот хрень болотная, седьмой порядок! – охнул я. – Ничё, ведьмусь, щас я эту паутину вражью… – Я ухватил оную и потянул на себя. Яна ахнула, оступилась и, нелепо взмахнув руками, рухнула носом в землю.

– Нет! Не сейчас! Потом… – предупреждающий вопль Идио запоздал. Паутинка замерцала и, вспыхнув, рассыпалась золотыми искрами.

– Чего ждать-то? – удивился я. Секунд пять Яна лежала, не шевелясь. Потом резко подтянула колени к груди, перекатилась вбок и стремительно вскочила. Глаза у неё были размером с чайные блюдца, а взгляд – совершенно маньяческим. – Только не говори, что я где-то ошибся, и теперь из-за меня всё погибло.

Яна метнулась к Идио, обхватила его за шею и запрыгнула к нему на руки. Оборотень уронил секиру себе на ногу, взвыл и рассказал, кем именно меня считает как человека и чародея, откуда у меня растут руки и что находится в голове. Говорил он не меньше минуты. Сестра тихо всхлипывала. Зубы её отчётливо выстукивали "Спартак-чемпион!"

– Давайте, забрасывайте тапками бедного чародея, – уныло пробубнил я, когда Идио замолк, сопя от возмущения. – А я чё… я ничё, я ж так… и вообще… Я не нарочно, просто ноктовидения нет, вот и… Извини. За фаербол.

– Что вы, всегда мечтал умереть от огнённого шара в голову.

Яду в его голосе позавидовал бы василиск.

– Мертвяк ушёл? – шепотом осведомилась Яна в надёжное дружеское плечо. Проснувшаяся, было, совесть вновь захрапела, и я подался вперёд, стараясь навечно запечатлеть в памяти эту картину: перепуганная до потери пульса, дрожащая как лист на осеннем ветру Янина свет Гордеева.

– Да-да, ушел, не волнуйся, – поспешил успокоить её Идио, посылая мне суровый взгляд, от которого я устыдился, если б было чем.

– Ты уверен? – "О, боги! Демоны! Полдуши за фотоаппарат!"

– Мы хорошо его потрепали, ему бы сейчас раны зализать. Раньше следующей ночи не явится, зуб даю, коренной. Поставить тебя на землю?

Сестра так энергично закрутила головой и всем корпусом, что Идио страдальчески скривившись, уронил кочергу и чуть не уронил перетрусившую ведьмачку.

– Так это ж я с мертвяком на улице столкнулся, когда к вам бежал! – осенило меня. – Rengwu nyort! Я ж мог его!.. Но постойте, мага нельзя поднять в качестве мертвяка. Это совершенно невозможно и лженаучно.

– Ага, а ещё головой я ем… – буркнула Яна, с безумным видом нюхая нашатырь. – Какое из слов "нежить восставшая, а не поднятая" тебе непонятно? "Я ж мог его!" Что ты мог, когда из тебя маг, как из коровы балерина?!

Я выдержал паузу, аккуратно подбирая слова, потому что без купюр высказать то, что вертелось на языке, мне не позволяло воспитание.

– Ведьмуся. Яна. Сестрёнка. На сей раз, учитывая наше родство и твое состояние, я тебя прощаю. И не скажу, какой из тебя ведьмак. Но какого баклана ты меня лечишь, когда сама повисла на бедном раненом оборотне, как Тарзан на лиане?

– Ой! – Яна даже не слетела, а ссыпалась на землю. – Прости, совсем забыла…

Пресловутые «беси» выбрали именно этот момент, чтобы продолжить кошачий концерт. Рычанье, густое и низкое, тоскливый, рвущий душу плач – не то крик гусиной стаи, не то рыданья ребенка, не то волчий вой. Пронзительный, на грани ультразвука визг, точно дрель впивающийся в голову, тихий цокот множества коготков и крысиный писк, хохот, стоны, вопли ужаса, хруст костей и влажное чавканье… Я не знал и половины зверушек, чьи голоса сливались в ужасающую музыку сфер, но нисколечко о том не жалел.

Идио, значительно насупив светлые бровки, попытался что-то сказать, но из-за дикого шумового фона казалось, что он просто открывает рот. Тогда, досадливо качнув головой, оборотень подобрал кочергу, толкнул калитку и вошёл во двор. Яна с секирой наперевес последовала за ним. При этом сестрёнка так нежно стискивала ладонь Идио, что беднягу то и дело перекашивало, выкручивало и проспираливало.

Во дворе было темнее, чем на улице, свет луны с трудом пробивался сквозь густые, пышные кроны деревьев, росших возле дома, но тело, лежащее на земле у крыльца, я увидел сразу. То была молодая девушка с кудрявыми тёмными волосами. Мёртвая, я даже не сомневался – так вывернуть шею живой человек не смог бы при всём желании. Глаза, устремленные в небо, казались осколочками стекла, рот был открыт в немом крике. Разодранное на груди платье промокло от крови.

Лысая, похожая на череп, луна насмешливо оскалилась с неба. Бледнолицая бродяжка была заодно с мертвяком, и от неё тянуло сладковатым запахом тления и смерти.

Идио отпрянул назад так резко, что Яна едва успела ослабить хватку. А парень, даже не заметив, что чуть не остался без руки, по инерции сделал несколько шагов, упал на четвереньки, и его вырвало. Одно дело – читать о смерти, и совсем другое – сталкиваться с нею лицом к лицу… Сестрёнка, разом забыв про стресс и панику, присела рядом с девушкой, зачем-то пощупала шею и, покачав головой, закрыла ей глаза. Мне мучительно захотелось набить кому-нибудь морду или попрактиковаться в пыточных заклятьях. А ещё – пойти на кладбище, поднять мертвяка и распылить его. Нет, сначала отрезать ему все выступающие части тела, начиная с головы, а потом распылить. И кинуть "Раненую душу", чтоб возмездие до цели доходило. До сердца, до печёнок, до всего его гнилого ливера!!!

Но мог я лишь подойти к мертвой девушке и взять её за руку.

– Так не должно было случиться, – в горле застрял противный скользкий ком, глаза невыносимо жгло, словно в них высыпали ведро песка. Я говорил, нисколько не заботясь о том, что меня услышат. Да и не могли – я сам едва себя слышал. – Не должно. Мы, rengwu nyort, тхартовы герои! Мы должны спасать, а не закрывать глаза мёртвым! Кто-то должен был сказать… научить… Болван ты, Саша, разве такому можно научиться?! Бестолковый… м-дя, а разговоры с самим собой – прямой путь к удлинению рукавов рубашки… Простите, девушка, я не волшебник, я только учусь… да и учусь не так чтоб очень, с «двойки» на «тройку» переползаю, и товарищи подсказывают. Объясните, что тут и с чем, пожалуйста, лапша уже на ушах не держится, и спать, если честно, хочется, а делать что-то надо… Вот танки для Янки, я бормочу, да? Простите, волнуюсь сильно, криминальная обстановка в вашем мире сами знаете какая. Моргана спит и видит, как бы нас пристукнуть, и теперь ещё мертвяк этот маячит тёмным пятном в дверном проёме. Но мертвяк мертвяком, а почему именно тебя, то есть, вас? И зачем ему эти вопли Видоплясова? Звуковое прикрытие или склонность к дешёвым спецэффектам? Хоть намекните, а? И мы этого м-м-м… этого п… натянем, как чехол на пианино. Надо будет – из-под земли достанем. Слово чародея.

Тишина обрушилась подобно каменной глыбе, заткнула уши пуховыми подушками. Но я даже не заметил её – вокруг левого запястья девушки медленно проступила широкая тёмная полоска. Сперва блёклая и расплывчатая, она постепенно становилась всё отчётливей и всё больше походила на витой браслет. Я осторожно пощупал запястье покойницы, но рисунок никуда не исчез.

– Что ты делаешь? – скептически спросила Яна, и я вздрогнул от неожиданности.

– Э-э-э… пульс проверяю?

– Во-первых, пульс надо проверять не на запястье, а на шее. А, во-вторых, что проверять, с такой-то дырой в груди…

– Она же м-мёртвая! – проблеял Идио, одной рукой утирая рот, а другой пытаясь содеять святое круговращение. – С-совсем м-мёртвая!

– Мы видим, – отрывисто сказала сестрёнка. "А был ли стресс?" – гнусные подозрения меня охватили. – Без сердца и вампир не выживет. Давайте внесём её в дом.

– Зачем? – не понял я.

– Надо осмотреть тело, – терпеливо, как маленькому, разъяснила она.

– Зачем? – вопрос был значительно тупее предыдущего.

– Очевидно, чтобы понять, что с девушкой случилось, – еще терпеливее сказала Яна.

– А здесь ты не можешь? – я вышел в число финалистов на приз "Золотого осла".

– Могу, но это, знаешь ли, неудобно. К тому же некрасиво оставлять несчастную валяться здесь как дохлую кошку.

– А если людей созвать? – "И Золотой ослик присуждается…"

– Девушка жила одна. Можно, конечно, постучать к соседям, но если нам и откроют, то лишь для того, чтобы всадить в живот вилы и расколоть череп топором, – Яна с почти искренней тревогой потрогала мой лоб. – Идио, помоги мне. – Оборотень закрутил головой, таращась на Яну, как храбрый партизан на гестаповского палача. – Саня? – Я нашёл, что звезды сегодня удивительно хороши и заслуживают самого пристального внимания. – Эх, вы! Сильный пол, называется, – сестрёнка легко подняла труп на руки, пинком открыла дверь и, шагнув за порог, канула во тьму.

После залитого лунным светом двора темнота в доме показалась кромешной. Первым делом я наткнулся на лавку, вторым – зацепил пустое ведро, и оно, громыхая, покатилось по полу. Яна передвигалась по комнате так уверенно, будто видела всё.

– Сюда иди, – позвала сестра. Раздался стук – она куда-то, кажется, на стол, сгрузила тело. – На мой голос. Только осторожно, тут пол неровный.

Я зацепился ногой за выступающую половицу и растянулся на полу, основательно приложившись локтями и коленями.

– Спасибо, только что заметил.

Она бесшелестно, как тень, подошла и, ухватив меня за ворот (меня! Который на голову её выше!), одним рывком поставила на ноги.

– Запусти светляков, пожалуйста, мне нужен хороший свет. Я сказала, запусти. Я сказала, светляков, не огненные шары. Светляков, шбыш д'ахут!

Я пожал плечами, скомкал уже готовый пульсар и запустил к потолку стайку мерцающих шариков. Бело-голубое сияние осветило комнату, домовые и теневушки попрятались по углам, тени сказочных зверей задвигались, затанцевали на стенах, с любопытством приглядываясь к незваным гостям. Дом сиял прямо-таки хирургической чистотой, не хватало лишь таблички: "Стерильно. Вход только в спецодежде". Стены были белыми, потолок – белым, кружевные занавески – белыми, скатерть на столе – опять-таки белой, полотно, закрывавшее проход в другую комнату… а вот и не угадали, белым с чёрной каёмочкой. В начищенных боках кастрюлек и чугунков мы видели себя как в зеркале, а на натёртых до блеска половицах после каждого шага оставляли пыльные следы…

Но хозяйке, чья кровь сейчас пятнала скатерть, это было, мягко говоря, фиолетово.

На пороге появился Идио. Сказать, что он плохо выглядел, означало невообразимо ему польстить. На негнущихся ногах, с перекошенным лицом и блуждающим где-то в Заполярье взором он подошёл к скамье, стоявшей у стены, и почти рухнул на неё. Выудил из подсумка упаковку таблеток с яркой надписью «Прозак32» и кинул в рот сразу три штуки.

– Что ж, – Яна неторопливо вымыла руки в тазике, – приступим. Женщина, белая, возраст двадцать – двадцать пять лет, волосы темные, глаза голубые. На теле отсутствуют синяки и царапины, жертва сопротивления не оказала… при проникающем магическом сканировании на запястье левой руки обнаружена темная полоса, возможно, след от украшения типа браслет. Шейные позвонки сломаны… хмм…

Сестрёнка склонилась над телом с совершенно зверским (вообще-то бесстрастным, но от этого не менее зверским) выражением лица. Глаза её горели нездоровым интересом.

– Вы уверены, что сняли Полог? – замогильным голосом спросил Идио, чей взгляд выражал серьёзную озабоченность проблемами дрессировки лиловых крокодилов.

– Угу, – откликнулся я, шустро обшаривая шкафы и полки. Было время полуночного жора, и чтобы отбить у меня аппетит требовалось кое-что побольше и пострашнее мёртвой девушки. – Но она в своей жизни больше трупов видела, чем ты кроликов съел, два года скальпелем орудовать училась… Не трясись, ты опять всё не так понял! Никакой некромантии, Яна на доктора, на целителя, в смысле, училась, а на покойниках они тренировались. Мышцы отделять, внутренние органы извлекать, рёбра пилить, препараты всякие де…

Я неосторожно глянул в сторону стола и подавился словами утешения.

– Ну, как говорят наши американские коллеги, вставьте скальпель и поворачивайте его, пока рёбра не раскроются как ржавый разводной мост33, – сестрёнка сунула руку в развороченную грудину и принялась что-то ощупывать. – Ребята, если почувствуете, что начинает тошнить, выйдите, пожалуйста, за дверь.

– Откуда вы такие взялись на мой загривок?! – жалобно проскулил пучок нервов, в молодые годы отзывавшийся на имя Идио, и зажал ладонью рот.

Как уже упоминалась, Яна учится на юриста, и счастлива этим настолько, что Уголовный кодекс цитирует даже во сне. Но! У нашей мамы есть ма-а-ленький пунктик: она хочет (а желание мамули равносильно приказу), чтобы в семье был свой врач. И Яна, которая в отличие от меня, с мамой спорит редко, выслушала её доводы (экспрессивные возгласы вроде «Я мать, я лучше тебя разбираюсь в том, что тебе нужно, потому что я старше») и сразу после школы подала документы в медицинский. Поступила без проблем (при всех тараканах у Яны фантастическое трудолюбие) и начала учиться.

Училась она два года. Ходила на лекции, без жалоб и воплей посещала практикумы, и после каждого визита в анатомический театр исправно смотрела цветные сны со столь лихо закрученным сюжетом, что поутру вся семья щеголяла роскошными лиловыми синяками под глазами. Измученное бессонницей младшее поколение не раз заводило разговор на тему "А, может, не надо?", но всякий раз мамуся ледяным как айсберг голосом изрекала что-то вроде: "Это нормальная реакция. Пройдёт. И пока ты живёшь с нами, изволь соблюдать, бла-бла-бла, слушать маму, бла-бла-бла, и не открывать рот, пока тебя не просят!" Далее следовала демонстрация женской логики с использованием приёмов дятловой долбёжки. Под конец папе (если крайних нет, их всегда можно назначить) высказывалась настоятельная рекомендация "не портить девочке жизнь", и два дня нас обливали безмолвным презрением. Нас – это мужчин, ибо со стороны тихой девочки Яночки бунта никто, даже я, не ждал.

Но, как выяснилось, у неё были свои планы на будущее.

Кончился второй учебный год, Яна с блеском сдала летнюю сессию… и на торжественном ужине мимоходом сообщила: спасибо, мам, за твои заботы, но я забрала документы, потому что медицина – это не моё. И пока мама, потеряв дар речи, открывала и закрывала рот, как рыбка, вытащенная из воды, а я шумно аплодировал сестре, папа флегматично изрёк, что всегда знал: штопать – не в Яниной натуре. Вот рубить и кромсать – совсем другое дело. Мама потянулась за валерьянкой, а папа ещё флегматичнее поинтересовался, не возражает ли Яна против юридической академии. Яна не возражала.

…А сейчас мне уже пятнадцать, пора выбирать профессию, и мама всё чаще заводит разговоры, начинающиеся со слов "Как ты относишься к медицине?"

– Сердце извлечено без использования хирургических инструментов… О, это мне? Спасибо, – одной рукой копаясь в ране, другой Яна в наглую экспроприировала только что состряпанный мной бутерброд и откусила от него внушительный кусок. Запинав как недостойную мысль сделать так, чтобы тело сестры нашли, но опознать не смогли, я принялся готовить второй бутерброд, вдвое больше первого. – Ещё бы лучка зелёного и помидорчиков… Черепная коробка пуста. Мозга нет, – она взяла труп за подбородок и бесцеремонно покрутила его голову вправо-влево.

– Как нет? – задушенно пискнул Идио. – Голова совершенно цела!

– Если ты считаешь, что извлечь мозг можно только проломив череп, мне искренне тебя жаль, – вытирая жирные пальцы о скатерть, заявила Яна. Я перестал жевать, предчувствуя очередную повесть из серии медицинских ужастиков, которыми студентов Яниной группы щедро потчевал преподаватель анатомии. – Когда-то давно в нашем мире правителей одной страны после смерти мумифицировали – это сложная процедура сохранения тела, во время которой все внутренние органы извлекаются. Так вот, чтобы извлечь мозг, жрецы вводили особый крючок в нос покойника, ломали перегородку решетчатой кости, отделяющей носовую полость от черепа, и… – она подкрепила свои слова более чем выразительным жестом.

Идио, позеленев ещё больше (хотя куда больше-то), закатил глаза и сполз в обморок.

– Слабонервная здесь молодёжь, – философски заметила Яна. – А ведь этот ещё из лучших… Что поделать – средние века, темнота, недостаток образования.

– Яна, нашатырь, – сдавленным голосом попросил я. Сестрина рука немедленно сунула мне пузырёк мне под нос. Мерзкий запах немедленно отбил всякую охоту падать куда бы то ни было. – Это великая вещь… я даже не подозревал, насколько великая…

– Светка тоже так говорила, когда её после практикумов откачивали, – согласилась Яна, шлёпая Идио по щекам. Голова бедного оборотня моталась из стороны в сторону, как у тряпичной куклы. – Эй, товарищ де Вил, приходите в себя! Ну что вы, ей-богу, как маленький? Мертвяка на комбикорм готовы быть пустить, а от бедной тихой покойницы шарахаетесь как лабораторная жаба от скальпеля… – Идио сменил цвет лица с зелёного на пепельно-серый. Яна безжалостно ткнула ему в нос пузырьком с нашатырём. – Нашатырь нас всех спасёт.

– Мё-мё-мёртвые! – затрясся паренёк, давая понять, что ему требуется помощь не только психиатра, но и логопеда. Сестра снова пошлепала его по щекам.

– С косами стоят и тишина… В глаза смотри. В глаза, кому сказано! Думаешь, тебе одному страшно? И мне страшно. И Саше. Страх – нормальная реакция организма на воздействие окружающей среды. Тот, кто говорит, что ничего не боится, либо лжец, либо иди… болван. Нужно притвориться, что всё хорошо, не лязгать зубами, как голодный гуль, не трястись, как трактор на колдобинах, и страх пойдёт.

Речь её была настолько невнятна и лжива, что не поверить было просто невозможно.

– Хорошо, я не буду бояться, хотя мертвяк нас пометил и если его не упокоить, он… – оборотень со значением провёл рукой по шее. По моей шее. – Либо в стремя ногой, либо в пень головой.

– Пойди на крылечко, кислорода покури, – после секундной паузы попросила Яна.

– Сказали бы просто, что вам надо поговорить… – обиженно вздохнул оборотень и вышел. Еле дождавшись, пока за ним закроется дверь, я придвинулся к Яне.

– Ну говори, говори же! – выпалил я, изнывая от нетерпения и едва сдерживаясь, чтобы не начать трясти её за плечи. – Ты догадалась? Как? Что молчишь как тухлая рыба?! Что ты узнала? Говори и пойдём объяснять сопле тролльей, кто тут Хранитель! Забьём стрелку мертвечине! Двойным настучательным по черепушке!

Я говорил бы ещё долго, но кончился воздух, и пришлось сделать паузу. Яна аккуратно отцепила мои пальцы от своего рукава и спокойно сказала: