Текст книги "Раминар (СИ)"

Автор книги: Яна Левская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)

Книга первая

   1 глава.

   Вдова

   Дикими тропами в ночь.

   Страхи сотрет голод.

   Запах травы – мед.

   Крови дурман – солод.

   Дышит во тьме лес.

   В кронах не спит ветер.

   Жертва твоя путь

   Жизни теплом метит.

   Резкий удар, вздох.

   К ране – сухой пастью.

   Смерть – это смысл жить,

   Вывернутое счастье.

   2

   Шаг – и за ним след

   Красной двойной нитью.

   Заново весь путь

   По лоскутам сшить бы...

   Только к чему ложь?

   Не развернуть реки -

   Как не сомкнуть сну

   Каменные веки.

   Пропасть пустых зим

   Холодом снов веет.

   Страх и за ним – боль

   Делают взгляд злее.

   3

   Днем на губах тлен

   Тонким лежит слоем.

   Раной былых лет

   Слабо душа ноет.

   Гадкий, гнилой вкус -

   По языку ядом.

   Жить вопреки всем!

   Жить через смерть. Надо.

   Взгляд на показ нем.

   Сердце стучит глуше -

   Вместо него жив

   Зверь, что пожрал душу.

   В тишине полутемной кожевенной лавки раздался резкий тройной стук. Невысокий сухой мужичок лет пятидесяти в кожаном переднике со множеством карманов и петлиц вынырнул из соседней комнаты и прошел к двери. Прежде чем открывать, он прильнул к глазку, затем без видимого восторга отодвинул два засова, снял цепочку и подался назад, пропуская запоздалого гостя внутрь. На лице его мигом растеклась заискивающая улыбка, от чего небольшие крысиные глазки стали еще меньше, спрятавшись в сети морщин.

   – О-о, Вдова сегодня с добычей! Проходи, уважаемая, проходи.

   Порог переступила высокая черноволосая женщина в мужском охотничьем костюме и епанче с высоким воротом. У ее пояса висели два длинных ножа в чехлах, а через плечо был перекинут увесистый сверток.

   – Вечер добрый, Микаль. Я не поздно?

   – Да о чем ты! Всего-то... хм. А который час уже? За работой и вовсе позабыл, который час.

   – И такое бывает, – гостья вышла на середину комнаты, сбрасывая куль с плеча на соломенную подстилку, укрывавшую пол. При падении ткань сбилась в сторону, открыв взорам крупную звериную лапу в сером мехе.

   – О! Да тут целый волк! – кожевник уже распеленал тушу животного и теперь разглядывал его, отмечая каждую деталь. – Самец. Года три, судя по клыкам. Правое ухо, гляди-ка, разорвано под самый корень!  И заросло как попало. Ну, это мы подправим... Мех отличный. Отличный, да.

   Микаль завелся и бубнил не прекращая.

   Та, кого он назвал Вдовой, уже зацепила единственный в доме стул, поставив его рядом со своей добычей. Усевшись, вольготно развалясь, она водрузила ноги прямо на перевернутого к верху брюхом волка. Последнее ее действие оборвало поток слов Микаля, чем гостья не преминула воспользоваться:

   – Потом рассмотришь. Сначала купи, – Вдова достала из-за пазухи кошель и протянула его скорняку, распутав перед этим тесемку и раскрыв нутро пошире.

   Старик, невнятно крякнув, побрел в боковую комнатушку, из которой пять минут назад вышел на стук. Обращаясь уже к его спине, гостья скупо добавила:

   – Тридцать готлемов.

   Микаль сбился с шага, но промолчал. Скрылся в подсобке, стукнув дверью. Не прошло и десяти секунд, как он снова высунулся, умоляюще воззрившись на Вдову.

   – Нечего меня завораживать, – ответила та, носком сапога поддевая волчью голову.

   Уже не закрывая дверь, Микаль продолжил рыться на полках.

   – Ты его где выискала-то, уважаемая?

   Вдова пнула волка чуть сильнее и криво ухмыльнулась.

   – Звал.

   Кожевник решил, что она имеет в виду весенние игры и призыв подруги, услышав который, охотница взяла след. Но сама Вдова подразумевала кое-что другое.

   Жжение в груди и зов... Настойчивый и такой мощный, что все тело стонало на грани боли. Покой не приходил, лишь бессонница и лихорадочное желание отозваться, подчиниться этому притяжению, позволить вести себя. Быть ведомой, чтобы найти и поглотить. И вот рывок! – барьеры взломаны... Впереди тьма ночи, за спиной – пустой и темный дом. В нос ударили восхитительные запахи весеннего леса, доведенные до кристальной чистоты ночной сыростью и прохладой. Она помчалась, как пущенная стрела, к своей цели, не обращая внимания ни на скользкий мох под ногами,  ни на ветви деревьев, хлещущие по лицу – ветви, усеянные липкими, влажными почками. Важен был только след. След и Зов. Что же это? – жжет, как никогда! Кто он, кто этот огромный сгусток силы? Моей силы!.. Волк...

   – Та-ак, – хриплый голос Микаля вырвал гостью из колодца воспоминаний, куда она чуть не нырнула с головой. Кожевник вернулся, неся в руке потяжелевший кошель Вдовы. – Вот, держи. Твои кровные, как говорится.

   Вдова натянула подол нижней рубашки, и одним махом вытряхнула над ним мошну. Передвигая монеты пальцем, быстро пересчитала выручку.

   – Дружок, мы же условились. Или ты думаешь, я двадцать от тридцати не отличаю? – в голосе прошелестели недобрые нотки.

   – Ничего подобного я не думаю! Просто хотел, чтоб ты своими глазами увидела, какая это куча денег – двадцать готлемов! Уж что говорить про тридцать. Что говорить про тридцать, – последнюю фразу Микаль добавил уже тише.

   – Тебе никто не сообщал,  что ты просто бесподобный жмот, уважаемый? –  сощурив глаза, зашипела Вдова. – Тебе староста за чучело шестьдесят, а то и семьдесят отвалит. Весь околоток в курсе, что нашему Дорму не хватает волка для коллекции. Он за такого зверя душу жору продаст! Так что, дражайший, давай сюда еще пятнадцать монет.

   – А что так расценки скачут?

   – Ой, кто бы говорил.

   Пожевав губы, кожевник протопал в подсобку и по возвращении добавил десять монет к уже имевшимся двадцати. Поймав вопросительный взгляд, он лишь нахмурился  сильнее.

   – Хитрый ты лис, Микаль, – зашипела Вдова. – Попадет однажды и твое чучело на стену старосте.

   – А угрожать мне не надо.

   – А кто угрожает?

   Тихо бряцали готлемы, падая на дно кошелька.

   – Я лишь образно подвожу тебя к мысли о том, что совесть надо иметь... и не как жену, только по праздникам.

   На лице кожевника не осталось и следа улыбки, которую он так ловко нацепил при виде охотницы на пороге дома – только глухая неприязнь и твердое решение своего не отдавать. Мрачным взглядом он проследил, как женщина поднялась со скрипнувшего стула, пряча туго набитый кошель за пазуху, и пошла к выходу.

   – Тихой ночи тебе, Микаль.

   Вдова вышла, бухнув дверью.

   Микаль только сейчас заметил, что нервно сжимает край фартука в кулаке. С досадой выпустив передник и отряхнув руку, чтобы избавиться от напряжения в суставах, он перевел взгляд на волка. Мысленно желая камнепада Вдове на голову, опустился на колени перед мертвым зверем. Что-то смутно беспокоило скорняка, пока он ощупывал труп, приподнимая по одной лапы. Что-то было не так. Наконец, он понял, в чем дело – в ране,  ставшей причиной смерти. Она отсутствовала. Шкура – цела целехонька, мех – чистый и сухой. Только на морде виднелись три тонкие царапины, кровь вокруг которых уже запеклась. Перевернув тушу, Микаль обследовал волка еще раз с тем же успехом и, сбитый с толку, сел на тощий зад, обдумывая одну тревожную мысль: "Как она его убила?".

   – Трит, погоди. Идет ктой-то, – прошептали, тяжело дыша в темноте. Слабые попытки оттолкнуть прильнувшего к вырезу рубашки парня ни к чему не привели. Он продолжал жадно зарываться в манящие глубины, скрытые тонкой, сладко пахнущей разгоряченным девичьим телом, тканью. Марика с досадой выдохнула и слегка пнула кавалера, куда пришлось. А пришлось как раз туда, куда надо было.

   – Уй... Ты чего!?

   – Тише, ну! Тебя, котяра эдакий, ничем не отвадить! Сюда идут. Что коли отец из кабака топает? Хоч и пьяный, а все сразу поймет. Не вчера ведь родился! – пальцы Марики проворно зашнуровывали рубашку. Трит подал ей легкое пальтишко, сброшенное  под горячие поцелуи на скамью, и оба торопливо выскользнули из беседки.

   Идти к домам напрямую было опасно – там лежал пустырь, откуда их будет видно любому прохожему-перехожему, несмотря на темноту. Решили притаиться в кустарнике, что окружал старую, видавшую под своей крышей еще молодыми теперешних дедов, беседку.

   Человек, чье появление спугнуло парочку, быстро приближался. Вскоре замершим в своем укрытии Марике и Триту стал виден темный силуэт в тяжелом плаще нараспашку, полы которого бились о ноги незнакомца на каждом шагу. Девушка невольно попятилась, когда поняла, что человек идет в их сторону. Возможно, он просто хотел выбраться из бурьяна на дорогу, которая проходила как раз мимо беседки, а, может быть, он заметил их с Тритом, пока они прятались в кустарнике, и теперь направлялся именно к ним. Чем меньшее расстояние разделяло их и незнакомца, тем большее волнение охватывало девушку. Ей чудилось что-то тревожно знакомое в этой высокой тонкой фигуре, в бодрой пружинистой походке...

   – Вдова, – шепнул Трит на ухо подружке – и все стало на свои места: и холодящее душу беспокойство, и неприятные предчувствия.

   В Малом Наре Вдову недолюбливали и побаивались все от мала до велика, даже охотники. Хотя, ясное дело, ни один из них в этом не признался бы. Что-то присутствовало в нелюдимой бабе такое, от чего мороз шел по коже. Она была не местная – пришла в поселок лет десять назад с кое-каким скарбом, что умещался в двух седельных сумках, ведя в поводу белого замученного коня. Поговорив со старостой, она осталась жить в Наре, и получила в полное владение заброшенную хижину у подножия Северной Кручи. Ласанда(*) на два вокруг не было больше ни одного домишки – только пустырь, поросший бурьяном и яр, отрезавший все поселение от ветхой развалюшки. Вроде бы там раньше жил странный нелюдимый тип, про которого говорили, что он наедается каких-то трав и грибов, которые собирает в Дубовом лесу, а потом лежит днями без движения под действием дурмана. Сидя в кабаке в непогоду за пятой кружкой пива шептались, что он и вовсе ведьмак. Вдову вынужденное одиночество и слухи, витавшие вокруг ее нового жилища, нисколько не расстроили. Сперва она часто появлялась в поселке, закупала домашнюю утварь, инструменты – видно, имела с собой кое-какие сбережения. Потом вообще наняла людей, чтобы помогли подлатать домишко. Когда обжилась и разузнала все, что хотела, про соседей, отдалилась ото всех и дни напролёт бродила по окрестностям, иногда пропадая неделями.

   Со временем к ней привыкли, как привыкают к бородавке где-нибудь за ухом – как рукой наткнешься, неприятно, а пока не видишь, то и не думаешь о ней. Изредка Вдова заходила в Малый Нар купить муки, соли, молока или меду. Позже начала заглядывать в кожевенную лавку – продавала добытых охотой зверей. Шло время. Вроде бы все оставалось по-прежнему, но что-то все же менялось. Постепенно год за годом росла людская неприязнь к ней. В присутствии Вдовы у людей холодела спина, хотелось побыстрее избавиться от ее общества. Словно невидимый туман растекался от нее во все стороны, обвивая, ощупывая окружающих. Не было никаких оснований для суеверных страхов, но любой, кто оказывался рядом с Вдовой, нутром чувствовал гнетущее дуновение этого тумана. Окрестности Северной Кручи пользовались дурной славой и до приезда незнакомки, теперь же при одном упоминании о той местности людей передергивало.

   Женщина ступила на порог беседки и остановилась. В свете луны молодые люди четко видели каждую черточку ее лица – не молодого, хмурого, расчерченного тонкими нитями шрамов. Вдова моргнула и обвела взглядом кустарник за перилами. Губы еле заметно дрогнули, будто в усмешке. Тихо выдохнув, она развернулась и зашагала в сторону домов.

   Марика перевела дух и глянула на Трита – тот стоял с широко раскрытыми глазами, и рот его кривился, словно парень хотел заговорить, но не мог.

   – Что с тобой? – девушка коснулась его лица, ласково поглаживая.

   – Ты разве не видела?

   – Чего?

   Трит покачал головой, опуская глаза.

   – Быть не может, чтоб мне почудилось!

   – Что почудилось-то?

   – Да в глазах у ней свет луны блеснул – ровно, как у кошки. Когда уходила, обернулась и...

   Марика смотрела на него со смесью недоверия и страха. Потом оглянулась за спину, туда, где по дороге шла, удаляясь, Вдова.

   – Ну и пусть ее. Лучше нам не соваться, – прошептала девушка. – Погодим, пока она скроется, потом отведешь меня к Радме. Я мамке сказала, что пробуду до утра на ее девичнике.

   Трит кивнул в ответ, продолжая пялиться в сторону деревни. Женщины видно уже не было.

   Потихоньку, стараясь не шуметь, будто их еще могли услышать, ребята выбрались из кустов на дорогу и вернулись в беседку, честно намереваясь отправиться по домам минут через десять.

   Полчаса спустя разгоряченные и довольные с блестящими глазами оба сидели рядышком, приводя одежду в порядок – подгоняла предрассветная сырость и прохлада.

   Чуть позже Трит обнимал Марику, стоя на пороге Радминого дома. Поцеловавшись на прощанье они, наконец, разошлись. Когда за девушкой затворилась дверь, скрыв от глаз Трита хохочущих и лукаво поглядывавших на любовников подружек Марики, он потоптался пару мгновений в нерешительности, а затем быстрым шагом двинулся в сторону Северной Кручи.

   Стоя на тропинке, уводящей через яр и пустырь к дому Вдовы, Трит смотрел на слабо светящиеся  прямоугольники окон. Из трубы тянулся дым. Хозяйка не спала. Он сам не мог сказать, какая нелегкая сила привела его сюда, и зачем ему так необходимо знать, что представляет собой Вдова на самом деле. Он уже не был так уверен в том, что видел два часа назад, прячась в кустарнике за беседкой. «Мож, и правда, показалось? А если нет?» В общем, он не мог уйти, не выяснив, что не так с этой бабой. Наверное, взыграла кровь непоседливого деда, в свое время занимавшегося поисками сокровищ в развалинах ларвьевских монастырей. Богатства он не раскопал, зато лишился ноги, пропустив одну из тайных ловушек, оставленных древними монахами. Пожалуй, его внуку стоило обратить внимание на наследственность и отказаться от своей затеи, но, как видно, судьба уже распорядилась иначе. Трит шагнул на тропинку, ведущую вниз ко дну оврага.

   Когда он подходил к маленькому приземистому домишке Вдовы, небо начинало сереть – скоро рассветет. Забора вокруг дома не было. Двор представлял собой расчищенный от бурьяна полукруг. К маленькой постройке вроде сарая, служившей одновременно и конюшней, примыкал деревянный навес, под которым высилась аккуратная поленница. Напротив торчали дебелые рогатины с растянутой между ними бельевой веревкой. К порогу притулились, вставленные одно в другое, деревянные и кожаные ведра, а на крючьях, вбитых в стену, висело кое-что из домашней утвари – Вдова не опасалась воров, потому что любой вор опасался ее самой.

   Осторожно ступая, Трит приблизился к дому и краем глаза заглянул в окно. С той стороны висели плотные серые занавески, но одна чуть сбилась в сторону, и неровный колеблющийся свет лился во двор. Увидев, что в комнате никого нет, Трит присмотрелся внимательнее, изучая внутреннее убранство. Он сам не знал, что ожидал увидеть, но открывшаяся картина ничем не отличалась от той, к которой он привык в родительском доме: та же деревянная мебель, печь с камином, плетеные подстилки на скамье и стульях, полки, уставленные посудой. Возможно, хозяйке не хватало женской домовитости – царящий внутри легкий бардак больше подходил для холостяцкой берлоги – но в остальном ничего подозрительного и зловещего вроде коровьих или чьих-нибудь еще черепов на стенах, консервированных органов в стеклянных сосудах и корней мандрагоры в миске с молоком Трит не увидел. Он даже смутился, когда понял, какие нелепости ожидал найти в хижине у подножия проклятой Северной Кручи. Парень собрался уже уходить, когда взгляд его привлек медный таз, стоявший на полу у печи. Он был полон чем-то черным, скомканным и взъерошенным – похожим на растрепанную шерстяную кофту или... ворох перьев... Еще не поняв окончательно, на что смотрит, Трит уже скривился в отвращении и тут же отпрянул от окна. В тазу лежали бесформенными комками мертвые вороны, мыши и что-то еще крупнее. Шерсть животных была измазана кровью, которая запекшись, приобрела бордово-черный цвет. Кое-где из массы торчали растопыренные птичьи лапы. Омерзительная картина стояла у парня перед глазами, яркая и детальная до жути, хоть он и видел ее всего секунду. Та-ак, а вот это уже не было нормально, совсем не было! Ничуть не рад своему открытию, Трит попятился назад, на чем свет стоит проклиная свое дурацкое любопытство. Идя сюда он в глубине души не верил в то, что Вдова может оказаться чем-то более страшным, чем нелюдимая охотница-чужачка, но после увиденного в ее доме, Трит больше не считал свою идею отправиться к Северной Круче посреди ночи удачной. Опасливо озираясь, парень двинулся через двор. "Скорей бы унести отсюда ноги", – подумал он, когда из-за спины раздался голос:

   – Насмотрелся?

   Бедняга замер, где стоял.

   – Что видел? – Вдова оттолкнулась от опоры навеса и обошла Трита кругом, остановившись у него перед носом.

   – Ничего не видел.

   – Почему дрожишь? Меня боишься? – в черных глазах промелькнула насмешливая искра.

   Трит бравым охотником не был и в том, чтобы признаться в собственном страхе ничего для себя оскорбительного не находил.

   – Боюсь.

   – Правильно делаешь. Тебе надо меня бояться, потому что я терпеть не могу, когда шастают по ночам вокруг моего дома.

   – Т-теперь убъешь? – голос парня предательски дрогнул.

   – Это было предложение? – женщина изогнула бровь.

   – Н-нет.

   Вдова тихо рассмеялась, а Трит совсем опешил, не зная, чего ждать дальше.

   Женщина скрестила руки на груди и внимательно осмотрела опустившего голову паренька.

   – Это ты сегодня прятался в кустарнике за беседкой? – неожиданно спросила она.

   Трит окончательно смутился и чуть слышно буркнул:

   – Я.

   – Тогда я начинаю серьезно за тебя беспокоиться.

   – То есть?

   – Похоже, друг мой, ты извращенец.

   – Чего?! – Трит даже на секунду забыл, в каком отчаянном положении находится, от такой наглости.

   – Кто же еще преследует одиноких женщин по ночам, а потом лезет к ним домой?

   – Я никого не пер-следовал! Мы с Марикой просто..., – он замолчал на полуслове, поняв, что сболтнул лишнее.

   – Да-да, продолжай. Вы с Марикой... и просто. Здесь ты тоже с ней?

   – Ее тута нет.

   – Тем лучше для нее. А теперь серьезно: какого жора ты забыл под моими окнами? – голос Вдовы обдал Трита холодом, но парень промолчал. Что он мог ответить? – что посчитал чужачку ведьмой и только что в этом убедился? Теперь пойдет всем рассказывать.

   – Я жду, – женщина переступила с ноги на ногу. – Терпение мое не вечно.

   – Я с друзьями поспорил.

   – Что встретишь рассвет в доме с привидениями?

   – В доме у Проклятой Кручи.

   В воздухе повисло напряженное молчание, Вдова мерила гостя изучающим взглядом...

   – Что ж, ты выиграл, – она повернулась на пятках и, обойдя Трита, направилась к дому. Хлопнула дверь.

   Трит остался стоять, не веря, что все закончилось вот так. Он оглянулся назад – двор был пуст, и в окнах больше не горел свет. Будто и не было ничего. Все еще не веря своему счастью, парень поспешил прочь. Небо из серого становилось розовым, воздух был свеж и сладок.

   Вдова провожала взглядом крепко сбитого паренька, рысцой бегущего через поросший бурьяном пустырь. Смутное неприятное ощущение поселилось у нее внутри – так волк предчувствует готовящуюся облаву: еще не видя самих охотников, чует неуловимые изменения в окружающем пространстве, слышит, как плетутся сети и ставятся капканы, как рвутся с привязей голодные псы. Тряхнув волосами, она отошла от окна и подтащила стул к камину. Усевшись перед медным тазом, Вдова полными горстями загребла мягкие тушки и швырнула в огонь. За первой порцией последовала вторая. Парень точно что-то видел, небось, вот эту гадость. Женщина мрачно погрузила руки в содержимое таза. Если проболтается, то, скорее всего, в ближайшем будущем ей придется покинуть Малый Нар. Вот гадство!

   – Багран! Багра-а-ан! – крик взрезал тишину утреннего леса, и с ближайших деревьев в небо вспорхнули птицы.  Из кустов донеслось смачное ругательство, и под хруст валежника на свет божий выбрался усатый всклокоченный здоровяк в охотничьем снаряжении. На ходу испепеляя взглядом позвавшего его, Багран семисандовыми шагами свирепо продирался сквозь переплетения прошлогоднего плюща.

   – Что тебе в башку взбрело?! Олень умчался, как в ляжку ужаленный, от твоих воплей!

   – Тут дело поважнее, – глухо прозвучало в ответ.

   – Болот. Не пугай зазря, что стряслось?

   – Ты иди сюда. Лады трепаться. Сам смекнешь.

   Откуда-то из чащобы вынырнул еще один охотник. Даже если этот и собирался что-то спросить, то быстро передумал, едва увидел осунувшиеся лица первых двоих, что стояли рядом, глядя на нечто, лежавшее в траве.

   – Бедная тетка Ита, – только и смог выдавить Лут, подойдя к товарищам и увидев у их ног посиневшее мужское тело в рваной, окровавленной одежде. – Трит у ней был самым любимым – младшим...

   В ответ только тяжело вздохнули. Глаза мертвеца смотрели в небо, обрамленное частоколом елей. Вся грудь парнишки изорвана была в клочья, а на лице не осталось ни тени агонии – черты застыли безразличной маской. Объяснение этому могло быть только одно.

   – Думаю, он уж помер, когда ему... грудь повыгрызли.

   – Ну. Спокойный – чуть не лыбится.

   – Сдаётся мне, зверье тут не при чем.

   Болот присел на корточки, в поисках каких-либо следов, чего угодно, что могло бы прояснить картину гибели Трита. Остальные присоединились к нему. Несколько минут спустя все трое озадаченно переглянулись.

   – Это меня глаза подводят, али вы тож заметили? – Багран медленно встал на ноги, продолжая рыскать взглядом по нетронутым траве и мху вокруг трупа.

   – Следов нет.

   – Во-во. Но кто-то ж его жрал, причем недавно.

   Из-за спин охотников донесся голос Лута:

   – Не могу найти, откель сам парень притопал, – мужчина кивнул на мертвого Трита. – Здесь только наших сапог отпечатки. Свежие.

   – Жор знает, что такое! – Багран повернулся и плюнул через плечо. – Так. Что б там ни было, надо его забирать. Пойду за волокушей.

   – Н-да, добре поохотились.

   Нечто подозрительное стряслось сегодня в Малом Наре – люди  какие-то замороченные, то тут, то там толпятся небольшими кучками и вполголоса переговариваются, качают головами. Этим утром Вдова, по обыкновению, направлялась сперва к Микалю Скорняку, а затем по «соседям» за продуктами: к мельнику за мукой, потом к Хромой Фаде за молоком и так далее по списку. Ведя коняшку в поводу, она зорко осматривалась по сторонам, силясь понять, что происходит. Но стоило ей поравняться с одной из группок, разговоры притихали, как обычно в ее присутствии, и возобновлялись только, когда она отдалялась лакратов на пять. Услышать ничего не удавалось. «Да и ладно, сейчас Микаль всю подноготную выложит, никуда не денется». Привязав коня к столбику у забора, женщина ловко перепрыгнула через невысокую оградку и зашагала к порогу. Микаль вечно запирал калитку даже среди белого дня, требуя, чтобы посетители дёргали деревянную сосульку, висевшую на шнуре между воротными столбами. Сосулькой этой приводилась в движение толстая верёвка, протянутая от забора через весь двор к дому, где над порогом болтался коровий колокольчик. Колокольчик в свою очередь возвещал хозяина о приходе гостей, а так же (хоть это вряд ли планировалось) о птичьих посиделках, устраиваемых на такой, с точки зрения пернатых, удобной и практичной верёвке.  Таким образом, добропорядочные посетители терпеливо ожидали под забором, пока хозяин рассмотрит их в окошко, а потом решит, идти ли ему отпирать. Вдова этой процедурой надменно пренебрегала, что, само собой, не способствовало установлению со скорняком теплых отношений. Широкими шагами она пересекла двор, переступив полосу птичьего помёта, что проходила аккурат под облюбованной пичугами верёвкой, и громко постучала в двери. В доме зашуршало, затопало – в общем, засуетилось по полной. Это Микаль лихорадочно убирал все, что, с его точки зрения, могло оказаться лишним при визите Вдовы. Что за стратегически важные объекты пытался он там скрыть, и какую опасность для него могло означать их Вдовой обнаружение, она не знала, но хозяину виднее. Убеждать мелочного старикашку, что никогда не опустится до того, чтобы наносить увечья за вредность характера, она, разумеется, не собиралась. Наконец, двери «гостеприимно» распахнулись, и неизменная улыбка на сморщенном желто-коричневом котелке скорняка была первым, что предстало взору гостьи.

   – О, день добрый, уважаемая. А что, колокольчик опять не работает?

   – Ну, как обычно.

   – Да... Как обычно...

   – Пропустишь, или так и будем стоять?

   – А-м... Проходи.

   Вдова ступила внутрь лавки, в темень и вонь.

   – И как ты так живешь?

   – В смысле?

   – Весна на дворе. Окна открывать не пробовал?

   – Так холодно еще и сыро, у меня кожи поведет. Что я заказчикам скажу?

   – Какая самоотверженность, – пробубнила она себе под нос, кладя пухлую сумку на стойку. – Тут пара зайцев. Смастери мне рукавицы.

   – Так весна же на дворе! – съехидничал Микаль. – А там и лето. Зачем они тебе?

   Вдова только молча посмотрела на мужичка, и тот счел за лучшее, не приставать с вопросами.

   – Как скоро справишься?

   – Как только кожа готова будет... А шить не долго, – он уже скрылся в подсобке.

   – Ты не знаешь, что тут стряслось? – бросила охотница ему вдогонку. – Люди взбудоражены.

   – А, тут... Итыного сына сегодня в лесу нашли – мертвехонького. Трита.

   – Трит? Что за Трит?

   – Ну... Высокий такой, крепенький. Хороший парень был.

   – У вас тут таких пол села! Объяснил, можно подумать.

   – Ты чего интересуешься-то? – скорняк вернулся с кошелем и начал отсчитывать монеты, укладывая в ряд на стойке.

   Вдова повела бровью и вопросительно воззрилась на него.

   – Грибов объелся? То из тебя лишний готлем не выбьешь, то сам разбрасываться начинаешь.

   Кожевник застыл, глядя на деньги, потом плюнул и ловко сгреб монеты обратно в мешочек.

   – Совсем плох стал. И не говори, – поохивая, он направился к буфету, достал стакан и налил себе чего-то золотистого и дурно пахнущего брагой. – Местного коньяку? – скорняк  приглашающе протянул Вдове второй, пока еще пустой, стакан.

   – Благодарю, но по утрам не пью ничего крепче чая. Всего хорошего.

   – Ну что ж я сам буду?

   – В лечебных целях можно и самому, – женщина натянуто улыбнулась и вышла.

   Прикрыв за собою дверь, она облегченно втянула свежий воздух, запивая им прогорклый душок скорняцкой лавки.

   Невдалеке от дома молочницы Фады у одного из дворов сгрудилась толпа человек в двадцать. Оттуда доносились женские голоса, жалобные всхлипывания и причитания. По общей атмосфере уныния и траура, а также, располагая полученными от Микаля сведениями, Вдове не сложно было догадаться, что там еще вчера жил ныне покойный Трит. Ведомая предчувствием, женщина направила коня к людям. Не ожидавшие ее появления, они расступились, открывая взгляду тело на волокуше. Вот тут настал черед Вдовы впасть в уныние – мертвецом оказался ее вчерашний, если можно так выразиться, гость. "Ничего себе поворот", – оторопело подумала она, разглядывая бледное лицо, разметавшиеся во все стороны русые волосы с увязшими в них травинками и прочим сором, и, наконец, темное багровое пятно, проступившее на ткани, которой была прикрыта грудь бедняги.

   Она молчала, остальные тоже.

   Ситуация крайне драматическая, но еще более нелепая.

   "Что она тут делает?" – крутилось в головах сельских.

   "Какого жора я тут торчу?" – спрашивала сама себя Вдова, продолжая пялиться на труп. Что-то было в нем не нормально. Вопрос, что? Едва уловимая неестественность, некая ошибка. Словно у бутафорного фрукта из театрального арсенала не докрашен листик у черенка. Вдова втянула воздух, принюхиваясь к запаху трупа – мертвечиной не пахло. "Вот оно!" Не было запаха крови и плоти. Бутафория. Очень странный, однако же логичный вывод: если колбаса не пахнет колбасой, значит, это не колбаса. Чувства ее обострились, ей вовсе не нравилась такая вот нестыковка, возникло неодолимое желание во все этом разобраться, но немая сцена затягивалась, и это было плохо.

   Сквозь общий фон напряженности и отчуждения повеяло страхом. Вдова так четко ощутила этот непередаваемый аромат, возбуждающий мозг любого хищника, что не удержалась и качнулась вслед за запахом к его источнику. Худенькая белокурая девушка, стоявшая по ту сторону волокуши, отшатнулась и сдавленно пискнула. Подружки, толпившиеся рядом, встрепенулись.

   – Марика, что с тобой?..

   "Марика... Девушка Трита, которая пряталась ночью в кустах со своим ненаглядным. Отчего-то безумно меня боится. Отлично. Пора рвать когти".

   – Сочувствую вашему горю, – глухо проронила она, чтобы не показаться совсем уж чудовищем и зашагала прочь.

   Дело оборачивалось очень плохо. Если после своего вчерашнего визита Трит не успел повидаться с дружками, на спор отправившими его в логово "ужасной ведьмы", то вышеозначенной ведьме придется туго. Попробуй, докажи потом, что от Северной Кручи он ушел на своих двоих.

   "Вот гадство!" – вновь плюнула Вдова про себя, но уже с гораздо большим чувством, чем накануне.

   После утреннего визита в деревню и рухнувших на голову откровений Вдова ожидала, что не далее, как этой ночью, деревенские придут к порогу ее хижины с факелами вершить самосуд. Поэтому, собрав все самое необходимое и оседлав верного конька, она ближе к вечеру ушла в лес. Ей известны были несколько укрытий, где можно было переждать капризный март, а в апреле двинуться в путь прочь от Малого Нара. Но жечь «ведьму» не пришли ни на следующий день, ни через день. Утром третьего дня к ее дому пожаловал какой-то охотник, постучал в двери, потоптался на пороге и ушел ни с чем. Зря она паниковала. Хотя перестраховаться в такой ситуации никогда не лишне. На четвертый день она вернулась домой, а на пятый к ней заявились гости.

   На этот раз, открыв двери, Вдова увидела двух мужчин. Один был значительно старше второго, но одинаковые острые носы, слегка выпученные глаза и вьющиеся барашками каштановые волосы наводили на мысль о родстве этих двоих. Младший подбоченившись выглядывал из-за плеча старшего, а старший решал, куда деть руки: пересчитал пуговицы кафтана, заткнул большой палец за пояс, свободной рукой огладил полу. Забавно было наблюдать, как сквозила из-за тщательно изображаемых решимости и твердости мальчишеская робость. Чтобы подбодрить гостей, она пригласила обоих внутрь и предложила чаю.