Текст книги "Стихотворения. Рассказы. Малостранские повести"

Автор книги: Ян Неруда

ПРОСТЫЕ МОТИВЫ

ВЕСЕННИЕ

* * *

 
В очках и с палкой суковатой
Броду, как будто и не видя
Того, что вкруг меня творится,
Как будто на весну в обиде.
Такую же весну я вспомнил,
И сорок лет назад так было,
Цвели деревья, пели птицы,
И солнце ласково светило.
И нынче также в хороводе,
То шумным кругом, то попарно,
Под пенье новой звонкой песни,
Танцуют девушки и парни.
Ах, все на свете неизменно
Идет своим обычным ходом,
А старики, мы все дряхлеем
И все умнеем с каждым годом.
Боюсь, что до скончанья века
Все так останется повсюду,
А у весны цветы и травы
И молодые песни будут.
Бреду я мимо молодежи,
Весельем, пеньем одурманен,
В очках и с палкой суковатой,
С лицом недвижным, словно камень.
 

* * *

 
Когда я в зеркало посмотрюсь,
Себя изучая уныло,
То вижу – я действительно жив,
Смерть про меня позабыла.
Как выгляжу! Пусть дышу на стекло
И тру его шелком… Все же
Мне виден тусклый, безжизненный взгляд,
Сухая, желтая кожа.
Как выгляжу! Будто в тесном шкафу
Висел я долгие годы
И сделался затхлым, как старый фрак,
Который вышел из моды.
Моя борода – дрожащий пух…
И, если б могла случиться
Встреча с собой, я б убежал,
Чтобы не запылиться.
 

* * *

 
На мир ожесточен, унес я
В безлюдье гор печаль седую.
Но вот весна ко мне навстречу
Шлет дочку, зелень молодую.
И манит зелень молодая
Меня росистым слезным взглядом.
Как быть мне с девочкой невинной?
Возьму вот и пойду с ней рядом!
И в руки мне цветы стремятся,
Как только их в траве замечу,
И кажется – любая травка
Готова ринуться навстречу.
И кажется – любая птица
За мною вслед готова взвиться,
И хочет каждая дубрава
Мне величаво поклониться.
Я тронут: вот она – сердечность!
Вот искренность. И нет сомненья -
Кто так простых людей встречает,
Тот сам достоин уваженья.
И в грудь свою смотрю я зорче,
И сердце помолодело.
Ну вот! Я снова с вами вместе,
И нынче с вами я всецело!
И ближний холм взывает к небу,
Чтоб гром слова мои услышал,
И, взяв свой бич, хлестнул бы звонко,
Чтоб громче праздник этот вышел!
 

* * *

 
Сколько дней в моей жизни, словно трава, увяло,
Сколько вешних цветов – пышноцветущих – опало,
Сколько песен не спелось, мечтаний не воплотилось.
Сколько вздохов заглохло и слез горячих скатилось!
Все ж, едва после ночи увижу проблески света,
Я взываю в туманную даль: «Счастье! Где же ты! Где ты?»
 

* * *

 
Где я очутился! Общественный садик,
В нем женщины – будто войска на параде,
А около женщин – все дети и дети,-
Ах, сколько от них беспокойства на свете,-
И вот я сижу между ними.
Все кругом идет, голова как в тумане,
Глаза еле видят, слабеет сознанье,
Все вертится, бегает, пляшет и скачет.
Кричат и дерутся, смеются и плачут…
Невыносимые крики!
И вдруг – что за дерзость! – двухлетний ребенок,
Желая испробовать силу ручонок,
Схватил меня за ногу, дергает, тащит
И глупо, как будто на няньку, таращит
Огромные синие очи!
Спугнуть его, что ли? Взглянуть бы построже!
Смятенье растет. Но начать мне с чего же?
И вдруг – говорю вам! – причуда такая,
С чего это вышло, ей-богу, не знаю,-
Беру я его на колени.
И глажу волосики я золотые,
И вот я, как будто влюбившись впервые,
Как будто бы девушке в том признаваясь,
Шепчу неуверенно и заикаясь:
«Ты любишь меня, моя детка?»
 

* * *

 
Гей, увидишь, Природа, увидишь,-
Мы еще кой-кого одолеем,
Мы с тобой от корней до вершины,
С головы и до ног молодеем!
Заиграла какая-то жилка,
Улыбаясь цветам и дубравам.
Там, где можно идти по тропинкам,
Шагом легким иду я по травам.
Я с журчащим ручьем повстречаюсь,
Повстречаюсь, беседовать стану;
И высоко я шляпу подкину,
Чтоб приветствовать луг и поляну.
Если юное деревце встречу -
По стволу его нежно поглажу,
Милой птицы услышу я трели,
И под них я свой голос подлажу.
Что б ни делал, куда бы ни шел я,-
С каждым часом мне все интересней.
Роза! Твой лепесток я срываю -
И к устам подношу, и играю вдохновенную
нежную песню!
 

ЛЕТНИЕ

* * *

 
Косой повержен луг, цветы изнемогают,
Злак испускает дух, и тяжко дышит мята,
Бледнеют травы, гаснут, затихают.
Но, затухая, так благоухают! –
Затягивают в омут аромата.
О, если б в час последнего заката
И ты, певец, испил из чаши полной,
И стих стекал, как колос под косою,
Из уст, сведенных смертною тоскою,
Очарованья зрелого исполнен.
 

* * *

 
Деревья говорят в лесу…
Как много люди написали
На этих вековых стволах,
А для кого – пе знали сами!
И у меня березка есть,
И я пишу в безвестность тоже:
«Хотел бы я счастливым быть,
Ты ж этого не хочешь, боже!»
 

* * *

 
Солнце – как огромный жернов, им природа день свой мелет
И сиянье золотое по горам и долам стелет.
Только утро наступило – вся долина перед нами,
Словно чудная картина в золотой сияет раме.
Сколько сказочных сокровищ! Сколько красок, сколько блеска!
И рассыпаны алмазы в темных тропках перелеска.
Стройный лес стоит как войско, весь в топазах и в сапфирах,
В час, когда играет солнце на серебряных секирах.
И ручьев несутся волны – все в серебряных коронах,
Изумрудами сверкают камни, спящие в затонах.
Берег озера окутан синей дымчатой фатою,
Что кончается далеко, за лесами, за горою.
А на солнечной вершине полыхает желтый пламень.
Это, может быть, над кладом так сверкает «божий камень»?
Или феи там на солнце разложили ожерелья,
Что ревниво сохраняли в мраке горного ущелья?
И тепло бежит по телу, словно я целуюсь с милой,
И блаженная улыбка на устах моих застыла,
И, красою восхищенный, я объятья раскрываю
И к стволу зеленой липы, как влюбленный, припадаю.
Так мне сладко, так блаженно в этом утреннем сиянье,
Словно, весь объят истомой, я лежу в молочной ванне.
 

* * *

 
Наш край сегодня с тучею венчался,
И опытные люди говорят,
Что, кто хотел, давно уж догадался,-
Мол, оба на свидание спешат
За темный лес, туда, где дремлют горы.
И облака, слетясь из синей дали,
Столпились у невестиных дверей
И долго жемчугами расшивали
Ее фату из дымчатых теней.
И так спешили все – не опоздать бы!
Впрягли в карету вороных коней,
И пыль взметнулась – вот начало свадьбы!
Уж музыка гремит и оглушает,
Уж кучер хлещет молнией коней,
Гром из пищалей залпами стреляет,
И свадьба мчится, мчится все быстрей.
В жилищах люди окна раскрывают
И просят бога: «Дай земле дождей!» -
И добрым взглядом свадьбу провожают.
Промчалась… Только шлейф дождя блестящий
Еще влачится следом на восток,
И радуга висит уже над чащей,
Как пополам разорванный венок,
И вспаханное поле отдыхает,
Впитав прохладный дождевой поток,
И, словно свежий хлеб, благоухает.
 

* * *

 
Ты прав, господь, что выгнал нас из рая.
За это гимны мы тебе поем
И праотцев своих благословляем
За то, что наделили нас грехом.
С тех пор он переходит по наследству,
Мы бережно храним его, как клад,-
Ах, без греха весь этот мир прекрасный
Нам показался б хуже во сто крат.
Не будь его – весною не звенели б
По склонам песни в предвечерний час,
И ни. цветы, ни нежные подруги,
Увы, господь, не радовали б нас!
Мы никогда бы так не ликовали,
Когда кричим: «На танец! Выходи!»
И так не замирали бы от счастья,
Любимую свою прижав к груди.
Спросите слуг и их господ спросите,
Пастушек, барышень – спросите всех,
И каждый вам шепнет, не лицемеря,
Что в мире, ах, всего прекрасней грех!
 

* * *

 
Ах, я от любви умираю,
Конец всем земным утехам!
Так возвести же, дева,
Час мой серебряным смехом.
Яму в постели вырой
В шесть милых туфель длиною,
А вместо хвойных иголок
Пусть косы лягут волною.
Сладка мне эта могила:
Два глаза над ней сияют,
Цветут две розовых губки,
Две щечки нежно пылают.
Но вдовой ты жить не сможешь,
Ложись-ка со мною тоже,
Дай бог нам уснуть послаще
На этом смертельном ложе!
 

* * *

 
Всего лишь – август. С голубого неба –
Теплыни ливень и сиянья осыпь.
У всех сегодня – лето и блаженство,
У дерева – уже печаль и осень.
Всего лишь – воздух, округливший шторы,
Но и такого маленького ветра
Достаточно для сильных веток, чтобы
Стряхнуть обузу золотого цвета.
Смотрю в окно и думаю: ты право,
О дерево, что ты уходишь рано,
Уж если уходить – то полным силы,
Под музыку созвучий недопетых,
Сверкнуть военным золотом доспехов.
 

ОСЕННИЕ

* * *

 
Осень… Коротки дни опять, разделся мир и ложится спать.
Все бурым стало; без травинки горы стена.
И вспомнишь весну, и спросишь ты – была ль она.
Думать пробую о весне, но невозможно поверить мне,
Что птичей песней лес был полон, теперь немой,
И розами был усыпан куст, теперь нагой.
Зимний трепетный блеск на миг обжег земли безмятежный лик.
Смотрю, как гаснет отблеск смутный, вдыхаю холод,
И в сердце моем дрожит вопрос:
«А был я молод?»
 

* * *

 
Всегда быть как осень хотел бы я,
такой, как вначале бывает,
когда она крепче железа,
но, как ребенок, играет.
Хлестнет хворостинкою каждою,
в расселину каждую свистнет,
туманы за ветки зацепит,
ветер в ущелье затиснет.
На самую маковку Боубина
с громадой тумана взберется
и даже не смотрит, что вниз
он капля за каплею льется.
Детей своих, вихрей-проказников,
гулять выпускает в долину,
игрушек для них набросает –
листья, песок и мякину.
Потом позовет басом пушечным,
глаза озорные прищуря, и вдруг
ниоткуда является дева могучая – буря.
Горами проходит, долинами,
взлетает все выше и выше,
а осень учтиво ей в фартук
сучья кидает и крыши.
И снова свистит – так что дрожь берет -
и, тучам махнув свинцовым,
в лесу расщепляет деревья
клином тяжелым, громовым.
И, молнию вырвав из сердца их,
силой хвалясь непочатой, кричит:
«Срежу головы скалам
этой пилой зубчатой!»
 

* * *

 
Но осенью быть не хотел бы я,
когда уж близки морозы.
Она как дитя: небо хмурится -
и сразу из глаз ее слезы.
А солнце бредет, словно с палочкой,
глядит оно все неприветней,
встает поутру меж туманами седое,
как старец столетний.
И осень от холода сшится,
чуть ветром повеет – согнется,
в лесу зашуршит – так и кажется,
что кожа о косточки трется.
Пойдет чуть быстрей – задыхается.
Живет, еле ноги таская.
Бывает, что гневом исполнится,
но злость лишь забавна такая.
Для этого гнева бессильного
искал и нашел я сравненье:
осенняя буря – лишь отблески,
а гром – только старца хрипенье.
 

ЗИМНИЕ

* * *

 
Чей лоб приник к оконному стеклу?
Чьи это очи белые зажглись там?
Я вижу зиму, злую госпожу,
Перстом колдующую мглистым.
Немеют ноги… Ах, уйти бы прочь,
Уйти бы в ночь по ледяной дороге,
Но за руку берет меня зима,
Безмолвно вставши на пороге.
Не тронь мою горячую ладонь!
Угадываю я ее желанье. Губительница!
Тянется обнять, Целует, пьет мое дыханье.
Освободиться! Не освобожусь.
Она из уст тепло живое тянет,
И чувствую, как замирает пульс,
А сердце падает и вянет.
 

* * *

 
Однажды, голову склонив в печали,
Читал я басню славного Крылова.
Дышало правдой каждое в ней слово,-
О васильке стихи его звучали.
Тот василек увял до половины
И, голову к стеблю склоняя низко,
Вздыхал о том, что смерть подходит близко,
И горько плакал о своей кончине.
Вот глупый василек! Хирея цветом
И голову склонив, он в то же время
Для будущей весны развеял семя,-
Иль глупый василек не знал об этом?
Ведь о своем конце лишь тот вздыхает,
Кто пустоцветом был, отцвел бесплодно.
Кто не воскреснет в памяти народной,-
Пусть тот пред смертью плачет и рыдает!
Что ж дальше? Ничего. Ах, это чтенье!
Все знают, что нельзя читать так много
И думать о прочитанном с тревогой,-
Полезны ли такие размышленья?
 

* * *

 
Угрюмо и молча, один на один,
Борюсь я с житейской волною -
Неужто ничья не желает душа
В ладью уместиться со мною?
Прости меня, боже, за этот вопрос,
Не множь ты грехов моих, боже,
Смотри: я весло над волною занес,
А брызги на слезы похожи.
На след за кормой я взглянул невзначай
И вздрогнул от страха и горя:
Над пенной волной протянулись за мной
Две белые длани из моря.
 

* * *

 
Ах, когда-то был я молод,
И леса благоухали,
Зелень поле одевала,
Небеса в лучах сияли!
Сколько песен грудь вмещала,
Сколько их вокруг звучало!
Все, что сердце ни встречало,-
Тотчас в песню превращало!
Дума песней становилась,
Песней звонкой и могучей,
Над вершинами парила,
Как орел, гонящий тучи.
Как то песни звонки были!
Но заглохнет звук их, верьте,
Пусть и сам усну в могиле, –
Но они сильнее смерти!
Все прошло – настала осень,
Лес лишился аромата,
На лугу мороза проседь,
Небо тучами объято.
Осень, осень… Все угрюмо –
Утро хмуро, ночи хладны,
Омрачен я черной думой
О могиле безотрадной.
И слабеет стих унылый,
И перо держать нет силы,
Все, о чем теперь пою я,-
Все уйдет со мной в могилу.
 

* * *

 
У ворот ветла дуплиста,
Скрючена, трухлява.
А когда спилить старуху -
И не знаешь, право!
По весне, когда сухая
Ветка оживает?
В летний день, когда старуху
Солнце пригревает?
Иль зимой, когда задремлет?
Не могу решиться!
Что будить! И так нам, старым,
Слишком плохо спится.
 

* * *

 
Льет дождь и не стихает.
Стучит по стеклам. Ночь темпа.
Больной, лежу один без сна.
Ночник едва мерцает.
«Ты мне мигаешь, что ли,
Подслеповатый огонек,
Чтоб видел я, как одинок,
Чтоб не забыл о боли?»
Горит все хуже, хуже…
«Мигаю я, моргаю я,
Чтоб знали, где постель твоя,
Все те, кто там, снаружи.
Не нужно света много,
Чтоб ливень знал, куда стучать,
Чтоб видел сыч, над кем кричать,
Чтоб смерть нашла дорогу».
 

НОЯБРЬ

 
Где мой ум? Вчера лишь был со мною
И исчез – куда, не знаю сам!
Я боюсь, что юная плутовка
Снова прибрала его к рукам!
Ей ничто не дорого, не свято,
Если к ней мой разум попадет,-
С ним наделает она такое,
Что потом сам черт не разберет.
А прискучит – так его забросит,
Что потом не сыщет и сама.
Вот я и слоняюсь по неделям
В полном смысле слова без ума!
 

* * *

 
Смерть звоном подает сигнал:
«Эй, по вагонам! Час настал!»
Но те, кто слышат зовы,
К отъезду не готовы.
Мне хуже – чемодан держу,
На колокол немой гляжу
И жду, чтоб звон раздался.
Томлюсь я – завтра ли? сейчас?
Смерть, видно, пьянству предалась.
Я так ее заждался!
 

ПЕСНИ СТРАСТНОЙ ПЯТНИЦЫ

ЭПИГРАФ К МОИМ ПЕСНЯМ

 
Я песни слагаю короткие.
Я – воин. Враги – перед нами.
Мы чувствуем близость противника –
И держим язык за зубами.
Но в сердце порою врываются
Огонь, беспокойство, смятенье,
11 где-то в глубинах невидимых
Я чувствую слез зарожденье.
Нахлынет тоска беспросветная,
И мрак воцарится глубокий,
И мысли стремительно кружатся,
Как легкие листья в потоке.
Тоска моя с поспей уносится,
И вновь я, суров п спокоен,
Стою на посту – неприятелю
Пути преграждающий пони.
 

«МОЙ ЦВЕТ – КРАСНЫЙ И БЕЛЫЙ

 
Багряный чешский стяг со снежно-белым нолем,
О, как трепещет он, как бьется, беспокоен:
То, порываясь вдаль, по потру стелет складки,
То, древко облепив, дрожит, как п лихорадке,
Цвет настигает цвет, и бьются оба цвета,
В глазах, в мозгу, в душе мелькает пляска эта!
Взгляни – взметнулась ввысь пылающая кровь,
И снежная ее вмиг окаймила пена,
Но ветер налетел: все изменилось вновь -
На снежном поле кровь увидел ты мгновенно…
Голубка вдруг взвилась над красными кострами
И камнем кинулась в безжалостное пламя,
Вот мысль порождена, а вот погибла мысль,-
Два цвета – жизнь и смерть – на знамени слились!
Нет, то не просто флаг – то летопись народа:
Раскроешь хроники – темнеют строк фаланги,
Одни из них звучат хвалебным гимном,
В других мрачнеет облик небосвода,
Как будто бы одни писал небесный ангел,
Другие – злобный дьявол в пекле дымном!
На этот стяг похож народ страны моей,
Был злом он, и добром, и демоном, и богом,
Сегодня алебастра он белей,
А завтра – струпом он покрыт багровым…
Вот вспыхнул взор, а вот опять поблек,
Да, так всегда, всегда с моим народом:
Сегодня он учитель и пророк,
А завтра – псам на растерзанье отдан.
Вот так и мы бредем изменчивой тропой,
Закаты алые вещают близость бури:
Гуди, полотнище, в проталинах лазури,
Бей, стяг, о древко,– это жребий твой.
Две чаши полные подъемлю заодно,
В них белое и красное вино,
Два цвета, два огня: светите, величавы,
Сквозь годы мой народ ведите к Храму Славы!
И, если мир, как море, бьет о скалы,
Мы, чехи,– белые и алые кораллы,
И если кряжем встанет мир над океаном,
Монрозом станет чех или седым Монбланом,
Коль звездным небом вдруг заблещет род людской,
То Марсом станет чех иль Утренней звездой!
Лети, вздымайся ввысь, багряный чешский флаг!
У древка твоего, как древние герои,
Мы, чехи, закалив оружье боевое,
Стоим с мечом в руках, всем недругам на страх!
Испепеляй врагов, ты, стяг наш снежнокрылый,
Орел Пршемысла, полный гневной силой,
Чтоб на лугах цвели небесные цветы,
Чтоб справедливых дней зарю увидел ты!
Пусть в грохоте боев промчатся паши жизни,
Чтоб солнце наконец взошло в моей отчизне,
Чтоб над родной землей узреть нам довелось
Встающий белый день в венце из алых роз!
 

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ

 
Нет, не был я цветком лилейно-белым,
Не рос в тиши, гордясь своим уделом.
Не мирным полем шла моя дорога -
Неслась рекой, с утесов ниспадая,
Крутясь водоворотом у порога:
Над черной бездной дымка брызг седая.
И если дух мой чистым оставался,
Не поглотила душу зла пучина
И я соблазнам жизни не поддался,
Тому, мой ангел, ты один – причина.
Ты встал меж мной и грязью повседневной,
В глазах тоска могильная темнела,
Прекрасной лилией клонилось тело,
И ты сказал тогда с печалью гневной:
«Твой угнетен народ – по без зазренья
Усугубляешь ты его мученья.
Он тяжестью креста к земле придавлен.
Ты хочешь, чтобы к ней был стыд прибавлен,
Чтоб за твою вину и он платился,
Чтоб он за сына тягостно стыдился?»
Я на колени пал с глухим рыданьем,
И сердце исцелилось покаяньем.
Не лучше я других. И мне понятен
Миг искушенья, лживый зов надежды.
В борьбе с собою и судьбой – от пятен
Кто может уберечь свои одежды?
Одно я знаю – если ты со мною,
Ни пред какой не дрогну крутизною.
Край твоего целую одеянья.
Сквозь мрак меня вело твое сиянье,
Ты спас меня от всех соблазнов жизни,
Хранитель мой – моя любовь к отчизне!
 

В ЗЕМЛЕ ЧАШИ

 
В чужих краях весна, у нас – все снег.
Там ветерок, у нас – бушует вьюга.
Повсюду радость и веселый смех,
А мы не знаем в горести досуга.
Как много горя ты послал нам, боже!
Горька у нас земля, и хлеб наш горек тоже.
Горька судьба дворцов, и в хижинах – страданье.
Горька земля. Горчит вино в стакане.
Горька нам даже дедовская слава.
Горька святая быль. Мечты полны отравы.
И горьки песни нашего народа,
И «Отче наш» печальней год от года.
Наверно, только нам дано создать, мечтая,
Сказание о том, что где-то есть простая
Часовенка в лесу, с крестом, с ковчегом бедным,
Где Иисус Христос справляет сам обедню,
И колокол звонит, и подвывает ветер,
И над часовнею молитвы шепчут ветви.
И где ж возникнуть ей, легенде давних пор,
Как не на той земле, где дни ночей не краше,
В краю, что окружен стенами гор,
Подобно каменной глубокой чаше!
 

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ

 
Спи, Христос, спи, святое дитя,
В яслях – в тесной постельке своей,
Бедный сын неимущих людей.
Сколько ты уже людям являлся,
Но Иудой всегда предавался.
Спи, Христос, спи, святое дитя.
Спи, Христос, спи, святое дитя,
Сладко спится на сене простом.
Мы в молчанье застыли кругом.
Нужно сил сыну правды набраться,
Чтоб под тяжким крестом не сгибаться.
Спи, Христос, спи, святое дитя.
Спи, Христос, спи, святое дитя,-
Не мешает тебе отдохнуть
Перед тем, как отправиться в путь,
В путь, ведущий всех смертных к спасенью,
За которых ты примешь мученья.
Спи, Христос, спи, святое дитя.
Спи, Христос, спи, святое дитя,
Будут руки и ноги в крови
У тебя за призывы к любви,
Лишь ценою страданий суровых
Человечество сбросит оковы.
Спи, Христос, спи, святое дитя.
 

ВСЛЕД ЗА СЕРДЦЕМ

 
Не рыцарь Дуглас я, не Роберт-властелин,
Но сердце мчит меня в стремленье неустанном
Туда, в грядущий век, в чреду иных годин,
Где дети Чехии над вражьим кликнут станом:
Вперед, за сердцем вслед, под знаменем багряным.
Пусть в битве сердце вынут у меня!
То сердце доброе, признаюсь вам без страха,
Оно достойно боевого дня,
Горячей крови, сабельного взмаха.
То сердце чешское, оно не горстка праха.
И таково ж мое – тому свидетель бог!
Ужель душа моя светло не ликовала,
Когда народ сметал ярмо былых тревог?
Ужели мне слеза очей не застилала,
Когда рука врага в тисках страну сжимала?
А вырвав сердце мне, его метните вдаль,
Через гряду веков, за лет грядущих звенья,
Что там виднеется? Мечей враждебных сталь?
Сквозь частоколы пик встает заря отмщенья,-
Я с вами быть хочу до светопреставленья!
 

ЛЮБОВЬ

 
Сердце человечье,– боше ты мой, боше,-
Злобу одолеет, а любовь не может!
Говорят, народ мой, в этом мире божьем,
Как бурьян, растешь ты в пыльном бездорожье.
Как ребенок нищий, посланный судьбиной,
Посланный некстати, в горькую годину.
Он взлелеян горем, вскормлен нищетою,
Все его обходят хмуро – стороною.
Кто б его ни встретил – не жалеет брани:
«Чтоб ты сгинул, нищий, стало б меньше дряни!»
Но к чему внимать мне этой злобной речи?
Лишь к тебе спешу я, мой народ, навстречу!
Так на встречу с милым дева птицей рвется,
Ведь недаром в песне про нее поется:
«Погляжу я в очи, пусть в них холод веет,
Я поглажу руки, пусть в них скрыты змеи,
И к устам любимым дай прильнуть мне жадно,
Пусть на них найду я только капли яда!
Ах, тебя так крепко обниму я, милый,
Пусть тебя за горло злая хворь схватила!»
Нет, я не обманут злобной клеветою -
Блещет твоя шея снежной белизною,
Хоть черты суровы, но не загрубели,
О тебе я слышал с самой колыбели.
Пела мать, и сердце билось в упоенье,
Словно сердце птицы, прячась в оперенье.
Ты измучен рабством, но не стал злодеем,
В материнской песне слышал о тебе я,
О, святая повесть, песнь о человеке,
Пусть ее господь нам сохранит навеки!
Ах, кого любить мне здесь, на этом свете?
Детским остается сердце, и как дети
К матери взывает… Тяжко расставанье:
Мать похоронил я – пережил страданье,
Схоронил невесту – пережил желанья,
Я слезами сердце вылечил от скуки,
Но с тобой, народ мой, я б не снес разлуки!
 

ПО СТОПАМ ЛЬВА

 
Был вечер необычной тишины;
Феллахи, что всегда возбуждены,
Молчат у стен сегодня, присмирев.
«Что с вами, други?» – «Господин, здесь – лев!»
«Лев? Где, когда?» – «Нам этот срок неведом,
Но весь песок его испятнан следом,
И каждый чувствует,– от страха тих и слаб,-
Там, где-то за спиной, движенье тяжких лап!»
О да! Я чувствую. Из чешского я края,
И эту странную взволнованность я знаю:
Когда особенно я горд и важен был -
Внезапный холод сердце мне стеснил.
Как будто оклик гор гремел, от кряжей прянув:
«Что делаешь ты здесь, малыш, средь великанов?»
«Ты слишком слаб»,– гремел мне гром из туч.
«Ты слишком слаб»,– звенел мне горный ключ.
Хоть мы не связаны и ходим на свободе,
Но холод на душе и темнота в природе;
И песня смутная, чей звук, взлетев, затих,
Исчезла в синеве среди небес пустых,
И в подсознания таинственную связь
Проникла та же робкая боязнь.
Томимы голодом, мы жмемся к голым скалам,
Со псами схожие зубцов своих оскалом.
Как и в пустыне той, где лев прошел в песках,
Мы дышим в Чехии – в безволия тисках.
Лишь раз парод воспрянул, точно лев,
Лишь раз один его раскрылся зев,
И ждет земля с тех пор, чтобы дыханьем сжатым
Вновь содрогнуться пред его раскатом,
И преклоняется, и гнется, как трава,
Пред волей львиною. Здесь – государство льва.
 

ТОЛЬКО ВПЕРЕД!

 
Мы родились под бури грохотанье.
К великой цели пламенно стремясь,
Проходим шаг за шагом испытанья,
Лишь пред своим народом преклонясь.
Мы всё, что с нами будет, ожидали,
Мы не страшились бури и невзгод,
Мы с чешскою судьбой себя связали,-
И с ней – вперед и только лишь – вперед!
С народом нашим, что так чист и светел,
Как будто только что сейчас рожден,
Который сам свою судьбу наметил
И защищал ее во тьме времен!
За вольность человечью, что когда-то
Здесь расцвела,– как встарь стоит народ,
Мы гибли за нее, но – верим свято:
Она прославит нас, ведя вперед!
Вперед! Мы делом каждый час отметим,
Ведь новый день – для нового труда,
Хоть слава предков – украшенье детям,
Но славой сам укрась свои года!
Где настоящее дитятей плачет,
Там только древность отблеск славы льет,
Едва корабль жемчужный след означит –
Все к парусам, и только лишь – вперед!
Прочь в сторону, кто трусит и вздыхает,
Чья дрогнула от трудностей рука!
Ведь роза и тогда благоухает,
Когда над ней толпятся облака.
Долой того, кто дремлет у кормила:
Промедливший мгновенье – отстает,
Прошедшего ничья не сможет сила
Вернуть назад. Вперед, всегда вперед!
Над нами солнце, как везде, сияет,
И день встает за ночью, как иным,
Но к мужеству эпоха призывает:
Где вы, мои свободные сыны?
К нам, к нам прихлынь, бессмертия отвага,
Плечо к плечу сомкни за взводом взвод.
Расправь полет приспущенного флага,
Стремясь вперед и только лишь – вперед!
Не знаем мы, что в будущем таится,
Но непреклонен чешской воли дух,
И, чтоб победой новой огласиться,
Достаточно широк наш чешский луг.
И если гром сраженья снова грянет,
Гуситский гимн иной размах возьмет,
В стране железа все оружьем станет,
В крови железо зазвучит: вперед!
Следите ж за движеньем корабельным,
О чехи – гвозди, скрепы корабля!
Да сохраним его большим и цельным,
Чтоб засияла чешская земля!
Но если б все насытились желанья
И стал бы светел чешский небосвод –
Как нет людскому морю затиханья,
Так будь и ты готов для испытанья,
Вперед, народ наш дорогой, вперед!