Текст книги "Стихотворения. Рассказы. Малостранские повести"

Автор книги: Ян Неруда

КОСМИЧЕСКИЕ ПЕСНИ

* * *

 
Летней ночью озаренной
Слышу сердца стук бессонный,-
Днем так сладостно и больно,
А сейчас так вольно, вольно!
Дед небесный, старый Месяц,
С облаков прозрачных свесясь,
Серебром осыпал дали,
Шар земной сияньем залил.
Звездочки, его внучата,
Золотые, как дукаты,
Все звенят не умолкая,
День грядущий возвещая.
 

* * *

 
Погляжу на звезды, на цыплят небесных,
Вспомню наших чешских девушек чудесных,
Как встают до солнца, на исходе ночи,
И в ручье прохладном умывают очи.
Ведь недаром звезды воду блеском метят –
Пропадет тот парень, кто те очи встретит.
 

* * *

 
Пусть я иными не понят -
Все же с землею сравню небеса.
Звезды – людей мне напомнят.
Многоразличны созвездия –
Форма, размер и свечение.
Также людские характеры
Лиц создают выражение.
Скопища астероидов,
Эти мальчишки надменные,
Бабками кличут и дедками
Старые звезды, почтенные.
Бусами или бутонами
Звезды за звездами гонятся.
Стало быть, небо беременно
И к материнству готовится.
Рядом со звездами-барышнями
Юноши, звезды кипящие.
Вместе с мужами солидными,
Звезды – старухи скрипящие.
Даже в совместном движении
Все существуют особо:
Звезды эфир разделяет,
Как человечество – злоба.
И в небесах свои кладбища –
Есть и у звезд свои горести.
Там тишина замогильная,
Мертвые звезды покоятся.
Словно усопшие гении,
Эти миры погребенные
Нас подвергают давлению.
 

* * *

 
Поверьте, звезды горние
Не меньше нас страдают,
Надеются, и маются,
И слезы проливают.
Работают, готовые
Исколесить полнеба,
Чтоб где-то миль за тысячу
Найти кусочек хлеба.
Всё трудятся и трудятся,
Усталости не зная,
С чела частицы Космоса,
Как жаркий пот, стирая.
 

* * *

 
Поэт Вселенная, черновика
Не исчеркав, ты пишешь на века.
Любой звезде есть парная звезда -
О, что за рифма раз и навсегда!
Созвездие, плывущее по небу,
Сияет, как бессмертная строфа.
Нам никогда не дочитать поэму,
Которая прекрасна, хоть стара.
Поэт Вселенная! Твой вечный гимн
Сегодня нам, а некогда – другим
Повелевает кротко: оживи!
Дивись обилью неба и любви!
И все миры, сквозь пагубную тьму,
Вовек внимают гимну твоему.
Поэт Вселенная, ты – тот трибун,
Который нам не говорит ни слова,
Но учит душу, возвышает ум
Всевышней властью праведного зова.
Поэт Вселенная, и умирать
Не боязно, прочтя твою тетрадь.
Лоб запрокинув, слышу твой совет:
«Дитя, не верь, что смерти вовсе нет.
Не ужасайся: смерть – всегда мгновенна.
А жизнь – бессмертна и благословенна».
Поэт Вселенная, красу земли
Восславишь ты эпитетом зари,
Чтоб слава о земной красе гремела.
И, может быть, гекзаметры Гомера,
Мой грешный ямб и чей-нибудь хорей
Лишь бледный список с грамоты твоей.
В себя включает летопись небес
Все то, что было, будет или есть:
Миг вдохновенья, вечности значенье,
Всех мучеников грозное мученье,
Ребенка смех, раструб цветка, борьбу –
Ты все, что есть, вобрал в свою судьбу.
Поэт Вселенная! Земных поэтов бог!
Твой вещий стих нас застает врасплох.
О чем поешь ты? Только о себе.
И, значит,– о любой живой судьбе.
Мы все – ученики твоей науки
Как все поэты – бодрствуй и твори!
Кто спросит – сколько ты увидел муки,
Слагая песни вечные твои?
 

* * *

 
Словно старинная летопись,
Звезд серебристый свет,-
В небе сверкает прошлое,
То, чего больше нет.
Даже подумать жутко:
Пока долетел сюда
Свет от звезды далекой,
Быть может, угасла звезда.
Вот до чего мы дожили,-
Прошлое видим сейчас
И озаряемся мудростью
Тех, кто давно угас.
 

* * *

 
Луч Алькионы, расскажи -
Откуда обоянье
Твоей прелестной госпожи,
Невидимой в тумане?
«Она, быть может, отцвела,
И пет ее на свете,
Ведь я лечу к вам как стрела,
Наверно, шесть столетий».
Поведай, маленький посол,
Слуга Державы Млечной,-
Кто все миры связал и сплел,
Какой закон предвечный?
«Давно угасли в свой черед,
Быть может, звезды эти,
Ведь начинался мой полет
В ином тысячелетье…»
Так мысли гения для нас
Всё ярко озарили,
Когда он сам давно угас
И спит в сырой могиле.
 

* * *

 
Солнце ютится с планетами
В небе у самого края,
Сиры мы… Вон как усеяна
Часть небосвода другая!
Мы пролетаем стремительно,
Мчимся со скоростью света,
Все же три года приходится
Мчаться до ближней планеты.
Альфе Центавре приветствия
Мы принесли от соседки.
Есть ли у вас, несравненная,
Как и у матушки, детки?
Мы же у Солнца – по совести
Просто плодимся без счета.
Вряд ли сумеют когда-нибудь
Нас подсчитать звездочеты.
Эти состарились, умерли,
Те лишь родиться успели.
Кто по-ребячески прыгает,
Кто уже движется еле.
Что нам Ураны с Нептунами!
Холодны, дряхлы, безбурны…
Рядом, стесненному кольцами,
Трудно дышать и Сатурну.
Что же сказать о Юпитере?
Стар, застывает в бессилье.
Щеки его пожелтевшие
Густо морщины изрыли.
Скверно, что эта громадина,
Эта руина седая
Всюду по-старчески ползает,
Нашему бегу мешая.
Марс – этот был бы приятнее,
Марс – недурен, но, однако,
Красен всегда подозрительно…
Впрочем, как всякий вояка!
Да, вот Земля – это женщина!
Трудится вечно и все же
Дышит цветами и песнями,
С липой цветущею схожа.
Есть и Венера беспечная,
Полная пламенной бури,
А на коленях у матери
Глупый младенец, Меркурий.
Мать о малютках заботится,
– Нежная к маленьким чадам.
А за детьми возмужавшими
Смотрит внимательным взглядом.
Есть и планеты погибшие -
Те, что когда-то и где-то
Трупами стали, рассыпались
И превратились в кометы.
К звездам умчались неведомым,
Словно и жить перестали,-
Все же они вспоминаются
Матери в светлой печали.
Мать окликает умчавшихся,
Мечется, плачет, томится…
В небе тогда и проносится
Огненных слез вереница.
 

* * *

 
Земля была дитя, она считала,
Что равной ей на свете нет,
Лишь для нее – Луна, и Солнце,
И небо, и весь свет.
Затем девичество настало,
И трепет сердце обуял -
Чуть в первый раз она оделась
Для выезда на бал.
Вот бал. Смеются звезды в зале:
«Ей свет большой в новинку, но
Нам эта милая девица
Известна уж давно!
Мы за бутоном наблюдали,
И вот теперь настал расцвет.
Мечта! Красавица какая
Она во цвете лет!»
И блещет перед нею Месяц
И приглашает горячо
На танец первый и последний
И множество еще!
 

* * *

 
Месяц, кавалер блестящий,
Нежным ликом серебрится,
Как вокруг голубки голубь,
Вкруг земли по небу мчится.
Видит – приливной волною
Взволновалась грудь земная
И уста дрожат от страсти,
Внутренним огнем пылая.
Но Земля всегда жеманна:
Вновь уста земные стынут,
Веет холодом, и Месяц
Сохнет, вянет,– он покинут!
Если б знал ты нрав девичий,
Ты бы вел себя иначе:
Днем жеманятся красотки,
По ночам от счастья плачут.
В ночь Земля налюбовалась,
Как твои глаза блестели,-
Утром росы, точно слезы,
Как у девушки в постели.
 

* * *

 
Был баснословен ж призрачен сон
Юной Земли; будто ей посвящен
Звездный, влюбленный, пылающий сонм.
К ней обращен и роится вокруг…
Ах, это был только призрачный сон.
Сонмы светил… Но остался лишь он –
Месяц, единственный друг.
Только лишь Месяц остался у нас.
Сколько миров в небесах ни свети –
Только с Земли не отводит он глаз,
Только с Землею ему по пути.
Месяц с Землею навеки вдвоем.
Девушка – хрупкий бутон человечий,
Сколько светил в хороводе твоем!
Не пропусти только с Месяцем встречи.
 

* * *

 
Неужто Месяц – лишь мертвец?
А как же он струит сиянье,
Даря Земле священный свет?
Прекрасней этой смерти нет
Во всем бескрайнем мирозданье.
И я б хотел, когда умру
(Чего желать мне больше?),-
Светить, как месяц, для людей
Подольше бы, подольше!
 

* * *

 
Веками облака, склонясь с любовью,
Мать-Землю кормят собственною кровью.
Слезами сеть морщин с чела смывают
И волосы, лаская, освежают.
В движенье мира, вечном, бесконечном,
Из века в век путем туманным, млечным
Они несут ее, как в одеяле.
О облака, вы лебеди седые!
Вы письмена несете золотые;
На небесах, осенних и печальных,
Летите вы в нарядах погребальных,
Несете мертвых вздохи и страданья
И нерожденных первое дыханье.
Вы – прошлое и будущее мира!
 

КОГДА-ТО МОЛВИЛ ЧЕЛОВЕК…

 
Кто я такой в кругу миров -
Могу ль я выразить словами!
Но загляните во дворцы -
Кто князь, кто раб – поймите сами.
Я с Сириусом стал на «ты»
И с Солнцем, а светила эти
Мне с высоты, издалека
С услужливой улыбкой светят.
 

И МОЛВИТ НЫНЕ ЧЕЛОВЕК

 
Как львы, решетки мы грызем,
Как львы, мы в клетке тесной.
Хотим, прикованы к земле,
Уйти в простор небесный. -
Доносится к нам голос звезд:
«Ну, господа, рванитесь,
Ну, скованные гордецы,
Поближе подымитесь!»
Идем! Прости нас, мать-Земля,
Мала для нас ты ныне;
Молниеносна наша мысль,
Хоть ноги вязнут в глине.
Придем! Желаньем бьется пульс,
Дух молод не погасший,
Стремлением к иным мирам
Сердца томятся наши!
Львы духа, рвемся к звездам мы,
Миров простор огромен!
Мы, узники земной тюрьмы,
Ее решетки сломим!
 

* * *

 
Лягушки в луже собрались,
На небо пуча очи,
И вздумал просветить тупиц
Квакун, ученый очень.
Обрисовал им небосвод,
Подробно разработав
Вопрос о личности господ,
Премудрых звездочетов.
«Кроты Вселенной» – их зовут
Столь высоко витают,
Что двадцать миллионов миль
За локоть почитают!
Таков уж звездный их масштаб,
Ведь он особой меры:
Мол, до Нептуна – пять локтей,
Пол-локтя – до Венеры!
А Солнце! Можем из него,-
У жаб тут пасть отвисла,-
Земных шаров мы настругать,
Пожалуй, тысяч триста.
Ну, а пока его никто
Не стружит и не мелет,
Оно исправно служит нам -
На годы вечность делит.
Кометы? Это, так сказать,
Вот именно кометы;
Нельзя о них судить легко,
Подчеркиваю это.
Но не всегда они грозят
Бедою неминучей,
И рыцарь Любенецкий вам
Такой расскажет случай:
«Едва кометного хвоста
Зажглись лучи шальные –
Подрались в глинковской корчме
Бесстыдные портные!»
Затем квакун коснулся звезд:
«В небесных-де пустынях
Они сияют вроде Солнц –
Зеленых, красных, синих.
Но доказует спектроскоп
Наличье в свете звездном
Металлов тех же, из каких
И шар земной наш создан».
Замолк. Лягушки, умилясь,
Захлюпали носами.
«Ну, что еще хотите знать?
Вопрос поставьте сами!»
И, устремивши очи ввысь,
Заквакали лягушки:
«Скажите нам – живут ли там
Болотные квакушки?»
 

* * *

 
Спасибо, звезды золотые,
Что мне даете вы в награду
Уменье утешать людей
Весельем до упаду!
Спасибо, что хоть на мгновенье
Способен озарить я смехом
Печальный сумрак чешских лиц!
Ведь жизнь сурова к чехам!
Ведь и душа, и мысль народа,
Они измучены, согбенны,
И боязливы, как дитя,
И трепетны, как пена.
Ведь до сих пор везде, повсюду
Бледны безжизненные лица;
Кто в эти лица поглядит –
Надолго сна лишится!
Ах, если смех хоть на мгновенье
Лицо родное озаряет,
Беда ль, что после юморист
В своем углу рыдает?
 

* * *

 
«Сильней всего люби отчизну!»
Так надпись звездная сверкает.
И лучше этого закона
У звезд законов не бывает.
Вот почему сближает Солнце
Планеты для совместных странствий –
Любому звездному народу
Есть свой предел в пространстве.
Поэтому-то и комета,
Блуждая, в прах не разлетится,-
Ведь хочет каждый странник-атом
К отчизне возвратиться.
 

* * *

 
Ввысь, народ, взгляни. На небе,
В бездне ночи темно-синей,
По орбитам звезд-малюток
Мчатся звезды-исполины.
Все понятно: невелички
Блещут крепостью алмаза,
А послушные громады -
Это только сгустки газа.
Понял? Встрепенется сердце,
Все сомнения откинув.
Будь звездой вот этой малой
И притянешь исполинов,
Береги ядро родное,
Пуще глаз его храни ты!
Если ты кремню подобен,
Весь народ – как из гранита!
 

* * *

 
История Земли так велика,
А все же – не длинней стихотворенья:
Так маленькая искра камелька
Являет суть великого горенья.
В ее сверканье – вся судьба огня.
От первой вспышки и до крайней смерти.
И, может быть, нужна строфа одна,
Чтоб выразить все сущее на свете.
Пусть песня получилась коротка -
Она могла быть не такою длинной.
Любовь людей и боль их велика,
Но ей достаточно строки единой
Когда в игру включается поэт,
Вздор опадает, видится основа –
Всему, на что уходит столько лет,
Вдруг достает единственного слова.
 

* * *

 
Наверно, на крошке Луне, там
Малюсенькие поэты,
Но велики поэты
У нашей большой планеты.
А если цветеньем жизни
И Солнце само озарится -
Как пылко и вдохновенно
Сердца там сумеют биться!
Какие там исполины,
Великие богоборцы,
Подымутся и возьмутся
За труд вдохновенный на Солнце!
Какая будет сила
В стремленье к высшей цели!
Какая грянет радость!
Какое пойдет веселье!
Как буйно загорятся
Восторженные зори!
Какой любви сиянье
Зажжется в юном взоре!
Какие там вспыхнут надежды,
И сила любви, и жажда!
Хотя бы ценою жизни -
Дождусь я того однажды!
 

* * *

 
Я грешен перед вами и собой:
Я стольких губ изведал соль и жженье!
Всему, что есть, я предпочту любовь,
Но и любви я предпочту сраженье!
Пусть ужаснутся схимник и аскет
Страстям моим, что так меня томили.
Безмерно добр, но совершенно слеп
Тот, кто поет о безмятежном мире.
Праматерь-Солнце, опекая нас,
Меж двух планет Земле висеть велела.
Нет, неспроста краснеет грозный Марс
И голубеет нежная Венера.
Все проповеди мне скучны давно.
Кто внемлет им – тот внемлет им напрасно.
Уж коли небом так предрешено,
Что остается? Ах, любить и драться!
 

* * *

 
Поговорим, мой друг,
О том, что здесь, на белом свете,
Так много слез и мук.
Где продвиженье – там повсюду стон и бой.
Без жертв немыслима борьба со старым,
Не смолкнут звуки песни боевой,
И вечно в бой зовут фанфары.
И все кипит, сражается, все бьется,
Планеты и светила-полководцы,
И каждая песчинка мира
Трепещет за исход турнира,
Покоя нет ни Солнцу, ни комете,
Ни искрам, что летят вокруг.
Кто б мог подумать, что на белом свете
Так много слез и мук!
А ты, Земля? Долина мертвецов,
Наполненная смрадом и гниеньем!
Сквозь плесень тянутся ростки цветов,
Растение сражается с растеньем.
Здесь смертный бой.
Здесь хищник ищет крови,
Здесь соловей свою добычу ловит,
В природе так: на вечной тризне -
Все ищет смерти ради жизни,
И всякий бьет, покуда цел.
Что ни гора – то груда тел.
Песками их заносит ветер,
И снова вспыхивает плуг -
Кто б мог подумать, что на белом свете
Так много слез и мук!
А человек? Была щедра рука,
Которая огонь ему вручила,
Но чувства стали мукой на века,
А мысли – человечества могилой.
Прогресс! Движенье! Сквозь туман и снег
В крови идет к вершине человек.
Но раньше, чем он встанет на вершине,
Его Земля потухшая остынет.
И что любовь? Сожженье мертвеца!
Лишь день единый счастливы сердца.
Лишь день любовь их радует, и вдруг –
Два сердца в пропасти… Так листья ветер
Сметает в яму, оголяя луг…
Кто б мог подумать, что на белом свете
Так много слез и мук!
 

* * *

 
Я знаю – я бренный и тленный,
Ах, полно пророчить, пророк.
Мы станем ничем и Вселенной,
Едва переступим порог,
Любая листва опадает,
Когда наступает зима.
Цветет и уже увядает,
Как белая роза, Земля.
И все же – мы живы, мы – люди,
Наш пламень еще не погас.
Спешите, все Солнца и Луны,
Смотреть на невиданных нас!
Изведав любовь и страданья,
Доищемся скрытых причин,
Проникнем во глубь мирозданья
И тайны его приручим!
Диковинный, бодрствует разум.
Рискованный, длится полет.
Умрем – но уделом прекрасным
И смерть нашу мир назовет.
О, сколько же славы огромной,
И нежности, и красоты -
До той, еле видной и скромной,
До той неизбежной черты…
 

* * *

 
Как только планеты на Солнце падут
И Солнце, на части расколото,
В провалы миров за собой увлечет
Обломки небесного золота,-
Завьюжится бешеный круговорот,
Морозные вихри закружатся,
По вехам созвездий сквозь смерть поплывут
Осколки вселенского ужаса,
Пока не прервется их смертный пробег,
Их вечный полет хаотический,
Пока не взметнется над прахом планет
Слепящий костер титанический,
Пока в пламенеющей завязи лет
Кровавые сечи не вспенятся
И нового мира не встанут лучи,
Как крылья волшебного феникса.
В том мире кипучем, в той жизни живой,
В ее неприкрашенной прелести,
Где будут луга, и цветы на лугах,
И леса веселые шелесты,
Когда-нибудь снова уста изойдут
Словами, как птицы, крылатыми,
И космоса песни опять расцветут
В моем возродившемся атоме!
 

БАЛЛАДЫ И РОМАНСЫ

Я зову простыв слова,

Чтоб напомнить о древних сказаньях,

Где душа народа жива.

СТРАСТНАЯ БАЛЛАДА

 
Был совет. И должен был Диавол
С жалобой прийти в чертог Господний.
Ангелы со всех сторон слетелись,
Сатана взлетел из преисподней.
Встал Господь. И было тихо-тихо.
«Сатана пусть говорит сегодня».
Ангел Зла склонился перед богом:
«Да сияет благодать Господня!
Жалуюсь пред всеми небесами
На тебя, создателя Вселенной:
Мне во зло ты отдал сына Девы,
Чтоб спасти сей род людской растленный.
Повелел ты мне людское племя
Обуздать терзаньем вечной нощи,
А теперь склонился к милосердью
И опять меня лишаешь мощи!»
«Отдал я единственного сына,
Чтоб на свете людям легче стало,
Это ль не цена за искупленье?»
Сатана ответил: «Мало, мало!
Пусть тогда все ангелы Вселенной
Для него мучения измыслят,
Пусть сто мук он испытает, прежде
Чем, распятый, на кресте повиснет!»
Херувим сказал: «Пусть он возропщет
На неблагодарность и глумленье,
Пусть того побьют камнями люди,
Кто на крест пошел за их спасенье».
Серафим сказал: «Пусть он познает
То, что хуже всякого мученья:
Самых дорогих ему и близких
Злобу, и хулу, и отреченье».
Встал архангел: «Дай ему изведать,
Что и небесами он покинут.
Пусть придет в отчаянье, о Боже,
Оттого, что он тобой отринут».
Встал Господь: «Довольно ли, Диавол?
Можно ль заплатить еще дороже
За спасение людского рода?»
Сатана ответил: «Мало, Боже!
Есть мученье горше всех мучений:
Пусть, в последний миг на мир взирая,
Сын терзанья матери увидит,
На кресте в мученьях умирая!»
 

ЧЕШСКАЯ БАЛЛАДА

 
Когда-то в Чехии, давно,
Жил рыцарь Палечек,– вино,
И смех, и шутки он любил,
И храбр и добр ко всем он был,
И все его любили.
Не только веселиться, пить,-
Любил еще он и бродить
По Чехии своей родной,
И, очарованный страной,
В мечты он погружался.
«Пан рыцарь,– раз услышал он,-
О чем мечтаешь? Иль влюблен?»
Очнулся Палечек – и вот
Пред ним веселый хоровод
С самой Весной-царицей.
«Что ж, храбрый рыцарь, ты притих?
Ты мне милее всех других.
Будь, как всегда, находчив, смел,
Скажи – чего бы ты хотел?
Проси, я все исполню!»
И тотчас молвил рыцарь наш:
«Ты просьбу скромную уважь:
Когда умру, в родимый край
Являться каждый год мне дай
На восемь дней весенних.
Когда цветут сады, поля
И радуется вся земля,
Тогда на восемь дней, Весна,
Ты пробуждай меня от сна!»
«Будь так!» – Весна сказала.
И каждый год, покинув мрак,
Встает наш рыцарь-весельчак,
Разбужен запахом цветов,
Услышав соловьиный зов,
По всей стране проходит.
И чешский тихий, грустный край
Поет, цветет, встречая май,
Повсюду песни, шутки, смех,
И радуется каждый чех,
Но так – увы – недолго!
Ведь рыцарь лишь на восемь дней
Встает весной, в согласье с ней.
Она ему подносит мед,
И, охмелев, на целый год
Он снова засыпает.
 

БАЛЛАДА О КАРЛЕ IV

 
Король Карл и Бушек из Вильгартиц
Уселись за стол дубовый средь зала,
Отведали вин они разных немало,
И ярче зарделся румянец их лиц.
Король приказал: «Золотые чаши
Подайте, пажи, да налейте полней!
А ну-ка, друг Бушек, чокнемся!
Пей! Попробуем первые вина наши.
Ты знаешь, какое вино ты пьешь?
В его прошлогоднем накопленном зное
Играет горячее солнце родное,
Ну, чокнемся, выпьем! Напиток хорош!»
Отпил, и скривились презрительно губы:
«Да разве вино это?' Хуже, чем квас!
Что доброе вырастет разве у нас?
Кислятина! Сводит оскомина зубы,
Я сам из Бургундии лозы привез,-
Ворчит, негодуя, король возмущенный,-
И что же? На чешской земле хваленой
Полынь получилась из лучших лоз!
Уверен, сбирать будешь терпкий терновник,
Хоть сладкие персики здесь посади.
Не веришь, смеешься! Того и гляди,
Что розы – и те превратятся в шиповник.
Какая земля, таков и народ!
Ведь даже святые, собравшись конклавом,
Не справятся с чешским упрямым нравом,
Такой народ и святых изобьет.
Как с этим вином, так со всеми делами:
Задумаю новое, только начну -
Идет не туда, куда я потяну.
Не знаю, что делать. Беда мне с вами!»
Но все-таки чашу пригубил опять
И смотрит на друга в притворной злобе
Глазами добрыми исподлобья.
А Бушек, чтоб времени зря не терять,
Не тратя слов на беседу такую,
Раздувши щеки, глоток за глотком,
По нёбу прищелкивая языком,
Родное вино, попивает, смакуя.
«Да, просто беда!» – повторил король
И все-таки чашу пригубил снова,
Как будто бы ждал он ответного слова.
К пажу обернулся: «Ослеп ты, что ль?
Не видишь, что чаша стоит пустая?
Иль хочешь жаждой меня уморить?
Иль лень тебе солнечной влаги налить?
Налей, да полнее, до самого края!
Пей, Бушек, до дна и хмуриться брось!
Послушай, что мудрый король тебе скажет:
На вкус я разборчив, придирчив даже,
И все же вино мне по вкусу пришлось.
Распробовать нужно, друг Бушек, сначала,
Ведь это особое, видно, вино,
Сперва горьковато немного оно.
Мне кажется, нам оно нравиться стало».
«Вот видишь, король, так и чешский народ! –
Промолвил вдруг Бушек.– Народ наш с большою,
Немного суровой, особой душою,
Особой своей красотою цветет.
Привыкнув, его ты полюбишь тоже,
Приблизься только к народу тому -
Навек, словно к чаше, прильнешь ты к нему
И душу свою оторвать уж не сможешь!»
 

РОМАНС О ВЕСНЕ 1848 ГОДА

 
Завесу сбросил век – и мир воскрес!
Где племя старое, седое?
Гей, оглянись – все новое окрест.
Весеннее и молодое!
И песню чудную запел простор,
И стройно отозвалось эхо гор,
Запело все – долины и поля,
Запела вся широкая земля,
И мы запели: «Вольность! Вольность!»
И стали вдохновеннее черты,
И взор от слез – лучистей и светлее,
И мышцы превратились вдруг в цветы,
И каждый стал прекрасней и добрее!
Для нас слились в одно и ночь и день,
День грезой стал, сияньем – ночи тень,
Мы волновались, верили всему,
Смеялись – и не знали почему!
Ах, первые любви приметы!
Как на пиру, шумел и пел народ,
Друг другу руки жали люди,
И шло людское воинство вперед
Под грохот роковых орудий.
Где шляпа – там перо, где пояс – нож.
Беги, тиран, иль мертвым упадешь!
Да сгинут те, кто храбрых осмеял,
Ведь каждый бы в бою бесстрашно пал
За мир и счастье всех народов!
Сверкало все вокруг – и лес и дол,
И юный день, не знающий заката,
Надел нарядный голубой камзол,
В узорах жемчуга и злата.
Весь край сверкал, как будто бальный зал,
Из-под земли веселый марш звучал,
Нас сам господь на танец пригласил
И радостно народ благословил:
«Ну наконец людьми вы стали!»
 

ИТАЛЬЯНСКИЙ РОМАНС

 
Басси, капуцин-республиканец,
Был австрийской стражей ночью схвачен,
И сегодня, по решенью Рима,
На заре расстрел ему назначен,
Вывели. Вокруг каре сомкнулось.
Поп-палач стянул веревку туго,
Острым камнем шею расцарапал,
Но не вырвал жалобы у Уго.
«А теперь ступай,– сказал убийца,-
Жалуйся у божьего порога
Только вряд ли бог тебя узнает,-
Да и вряд ли ты увидишь бога!»
Щелкнули затворы. Вздрогнул Уго,
Выпрямился гордо: «Эй, предатель,
Ты небось мечтаешь, жалкий ворон,
О святой небесной благодати?
Врешь, палач,– Христос меня узнает,
Я увижу бога – ведь у трона
Он собрал героев, и над ними,
Полыхают красные знамена».
 

ГЕЛЬГОЛАНДСКИЙ РОМАНС

 
Борется судно с бурей свирепой,
Иоган фонарь у скалы подвесил:
«Пускай разобьется в щепы!»
Несется судно на свет обманный,
Прямо на камни, и килем глубоко
Врезалось в берег песчаный.
Иоган, довольный, свистнул по-сычьи:
«Дочка моя готовится к свадьбе,
В приданое ей – добыча!»
И быстро лодка его, как лисица,
Несется туда, где разбитое судно,
Как черный гроб, громоздится.
Не тратя времени понапрасну,
Иоган топор свой вонзает в судно.
Вдруг слышит голос неясный.
«Спеши же,– грохочет эхо пустынно,-
Получишь ты половину товара
И золота половину!»
Иоган прислушался, размышляя:
«Коль мне половина одна достается,
То будет моей и другая!»
До берега в лодке Иоган добрался,
Там ждал терпеливо, и до рассвета
Он к судну не возвращался.
Когда ж сквозь сумрак лучи засквозили,
Топор свой снова вонзил он в судно,
Но тихо там, как в могиле.
Вдруг вместе с водой, забившей из трюма,
Всплыл первый мертвец…
Иоган, нагнувшись, Хватает его угрюмо.
Лицом повернул мертвеца: «Проклятье!
Не будет свадьбы – за волосы цепко
Держу я мертвого зятя!»
 

БАЛЛАДА О ТРЕХ КОРОЛЯХ

 
Под визг детей и крик толпы, под грохот барабанный,
Под звук воинственной трубы и флейты деревянной
Три короля чужой земли
Под вечер в Вифлеем вошли.
И молвили: «Мы шли сюда с одной высокой целью,
Чтоб паши головы склонить пред этой колыбелью».
И вот, увидев хлев простой, стоящий в отдаленье,
С верблюдов слезли короли и стали на колени.
Покуда, расстелив ковры,
Их слуги вынесли дары,
Король-оратор, что стоял всех впереди, с поклоном
Младенцу славу и хвалу воздал умильным тоном.
«О матушка,– сказал второй,– твое дитя прекрасно,
Ведь у него твои глаза – и как сияют ясно!»
А третий слушал и вздыхал
И так Иосифу сказал:
«Да, это чудо из чудес, весь мир сегодня счастлив!»
Но тут-то маленький Исус зашевелился в яслях.
Сказал он: «Вы пришли сюда, терпя в пути невзгоды,
Ведь даже вам милы подчас апостолы свободы.
Когда ж со временем за мной
Ученики пойдут толпой
Вас испугает, короли, пророк из Назарета,
И у доносчиков тайком вы спросите совета.
Вы позабудете о том, как шли сюда когда-то,
Как славословили меня, дарили шелк и злато,
И вы решитесь наконец
Терновый мне подать венец.
И на Голгофу я взойду, камней осыпан градом,
Но никого из вас тогда со мной не будет рядом!»
Король-оратор набекрень свою корону сдвинул,
Хотел он было возразить Иосифову сыну,
Да что-то мысли не пришли.
И зашептались короли:
«Он плотника простого сын!
К кому мы тут взываем?»
Пришли со славой короли, а как ушли – не знаем.
 

МАЙСКАЯ БАЛЛАДА

 
В белой чаше пар клубится.
Смотрит красная девица,
Как вода ключом вскипает,
Набухает, пар взметает,
Пар свивается в колечки,
А вода клокочет глухо,
И лепечет, и лопочет,
Как ночной сверчок на печке,
И жужжит, как будто муха,
Как возок вдали, рокочет.
Звон полночный в отдаленье.
Дева встала на колени
И кольцо бросает в чашку.
«О святая Петронила!
Этой ночью, ночью майской,
Сделай мне подарок райский:
Мне без мужа жить не мило,
Пожалей меня, бедняжку!
Пусть какой угодно лада,
Привередничать не стану,
Я молиться не устану,
Только дай– хотя б любого,
Я любого взять готова,
Только рыжего не надо!»
Клубом пар пред девой юной,
И вода клокочет яро,
И доносится из пара
Словно звук сереброструнный:
«Оказала б я услугу,
Помогла б в девичьей доле:
Славно ты поешь в костеле!
Я тебе дала бы друга,
Да найти-то трудновато:
Нынче девок многовато,
Есть один, да не годится,-
Парень рыжий, как лисица,
Белоглазый, несуразный,
Кособокий, безобразный,
И к тому же этот лада…»
«Вот такого мне и надо!»
 

РАЙСКАЯ БАЛЛАДА

 
Шла Мария райским садом,
Каждый встречный добрым взглядом
Провожал ее, крестясь,
Лишь одна Елизавета
Не послала ей привета,
Обошла, не поклонясь.
И Мария ей сказала:
«Что с тобой, святая, стало?
Я тебя не узнаю.
Нимб твой светлый набок сбился,
Мутный взор остановился -
Иль не нравится в раю?»
И поморщилась святая:
«Ах, в раю я так скучаю!
Зря слоняюсь день-деньской…»
«Это мило! Ты скучаешь!
Что же ты не опекаешь
Души, вверенные мной?»
А она в ответ, вздыхая:
«Здешних женщин опекая,
Лет пятьсот я тут живу,
Только, как я ни старалась,
Верных жен не попадалось
Ни во сне, ни наяву.
Правда, где-то в чешском крае
Раз нашлась жена такая –
Непорочна и тверда,
Но пока я к ней спускалась,
Чистоты, как оказалось,
Не осталось и следа!»
 

БАЛЛАДА О ПОЛЬКЕ

 
Шум и гомон на деревне. Это полька в сани села,
Вороные кони в пене, сбруя в лентах закипела,
Вкруг нее и плеск и радость, как ручьи весною ранней,
Смех, и пляска, и веселье, и народа ликованье.
Села в сани – стройность в стане, в дальний город ехать хочет.
«Добрый путь! Счастливой встречи!» – ей вослед струится эхо.
Пусть увидят горожане, что деревня им прислала:
«Руки в боки, ноги в скоке, пусть их вскружит вихорь бала!».
Это только – едет полька!
Снег сверкает, бич мелькает,– вот так скорость, вот так скачка!
Свист летит из-под полозьев, где она – лесная спячка?
Камни под гору скатились вниз тропинкою кривою,
И гора, плечо поднявши, в такт качает головою.
Вот какая это полька! Есть ли в мире лучше танец,
Чтоб глаза зажег о звезды, чтобы с роз сорвал румянец?
У нее в крови веселье и горит и не сгорает,
И задор неугомонный каждой жилкою играет,
Это только – мчится полька!
Поздно вечером вкатили кони в пригород с разлета.
О, как грустно здесь под вечер: глухо замкнуты ворота.
Нет на улице ни тени, в переулках нет ни звука,
Серым саваном тумана город весь покрыла скука.
Полька спрыгнула на землю: «Что ж хозяин не встречает?
И дверей гостеприимных мне никто не открывает?»
Подошла к закрытым ставням, постучала в бревна сруба.
«Принесло еще кого там?» – изнутри ей голос грубо.
Это только – едет полька!
«Эй, жена! У двери полька! Привечай ее под кровом,
Нужно эту гостью встретить ясным взглядом, добрым словом.
Мы с тобой молодожены, мы не любим тихой грусти,
В наших стенах дышат дудки, в потолке играют гусли,
Печь гудит у нас фаготом, двери звонки, словно скрипки,
Принимая эту гостью, мы не сделаем ошибки,
Обеги, жена, скорее околоток весь соседний,
Созывая без разбору всех – богатый или бедный,
Молви только:
«В доме – полька!»
Все сошлись. Бедняк склонился, и вослед его поклону
Снял богач пред нею шляпу и король свою корону.
В круг пошли княгиня с князем, подхватив мотив горячий.
Тоник с Анежкой танцует, Йозефик кружится с Качей.
Гей, смелее! Гей, быстрее! Все в движенье, все танцует.
Это явь или виденье? Печка скачет, ног не чует!
Стены пляшут, двери машут, семенят скамеек ножки.
Бревна стен качает танец; на загнетке пляшут плошки.
Это только – вьется полька!
 

МАЛОСТРАНСКАЯ БАЛЛАДА

 
Входит в Прагу молодой бродяжка,
Еле тянет ноги, дышит тяжко.
Он совсем уж выбился из сил.
Вот дошел до моста и застыл…
Посмотрел на статую святого,
Что стоит степенно и сурово,
И сказал, досадой обуян:
«Хорошо тебе, святейший Ян!
В славе ты стоишь неколебимо,
И народ с поклоном ходит мимо.
А чуть вечер – для тебя, безгрешный,
Зажигают фонари поспешно,
Ну, а я – один, как пес бездомный,
Целый день брожу до ночи темной,
И не чую под собою ног,
И устал смертельно, и продрог.
Камень – он повсюду ранит ноги:
И на улице и на дороге!
Где ж ночлег сегодня я достану?
Где смогу хоть на часок прилечь?
Хорошо тебе, святому Яну!»
Но святой в ответ на эту речь
Произносит с горькою обидой:
«Дорогой мой, лучше не завидуй.
Только с виду может показаться,
Что уютен этот пьедестал.
А когда бы ты со мною стал,
Ты бы сам не знал, куда деваться!
Если б ты увидел, глядя вниз,
Как на речке, бойки и румяны,
Неумолчный поднимая визг,
Возятся девчонки с Малой Страны,
Отжимая с шутками свое
Свежевыстиранное белье,
И над блеском голубой волны
Их колени белые видны,
И задорный хохот раздается!
А когда иная чуть нагнется,
Чтоб еще разок ополоснуть,
Из корсажа выпирает грудь!…
Нет, мой милый, я скажу по чести:
Черт пускай стоит на этом месте!»