Текст книги "Щепа и судьба (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Софронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 42 страниц)

Пастораль, не предусмотренная замыслом

Прошло несколько дней после описанного выше эпизода, связанного с трагической гибелью неопытной буренки от лап Михайлы Потапыча. Кстати сказать, оставленные Лехой на взгорке телячьи внутренности уже на другое утро были аккуратно собраны и съедены или перепрятаны возмутителем нашего деревенского спокойствия. И творилось то кровавое пиршество в нескольких минутах ходьбы от моего беспризорного огорода. Так что существовали мы с косолапым хулиганом в очень близком соседстве, соблюдая при том незримые пункты мирного договора.

Алексей тяжело переживал потерю убиенной телушки, словно то была смерть его близкого родственника. Нет, он ни разу не выразил свое отношение к случившемуся словами, но весь его вид и чуть изменившаяся манера поведения говорили сами за себя. Не стало слышно, как это бывало раньше, цветистых выражений, которыми он сопровождал выгон телочек из загона; перестал посвистывать сквозь редкие зубы, подражая весенней песне скворца, а самое главное – нос-флюгер сообщал опытному зрителю, что его хозяин находится в пресквернейшем расположении духа. Понимая это, решил некоторое время выждать, дав возможность Алексею прийти в себя, а там, глядишь, все потечет по-прежнему и встанет на свои места.

Потому чрезвычайно обрадовался, когда Леха сам, без моего приглашения средь бела дня постучался ко мне, в то время как его буренки рассредоточились на громадной поляне, отделяющей мою усадьбу от прочих деревенских строений. На предложение войти в дом Алексей, как обычно, отказался, попросив меня выйти во двор. Он был все так же сумеречен, но прежняя подавленность уже отступила, и он даже пошутил по какому-то незначительному доводу. Но за его напускной веселостью проступала едва заметная печаль или забота о чем-то для меня неясном и малопонятном.

Так оно и оказалось… После пары выкуренных сигарет и долгого сопения Леха наконец-то объяснил, зачем пожаловал. Оказалось, у его родителей, живущих где-то на южной оконечности нашей обширнейшей области, на днях намечается очередной юбилей их счастливого проживания в совместном супружестве. И Леха, как важное свидетельство их далеко не бесплодного брака, должен непременно на том торжестве присутствовать. Но он не знал, на кого оставить своих телушек, поскольку без пригляда за ними те и суток просуществовать не смогут. Потому он чуть ли не слезно просил меня в течение нескольких дней возложить на себя ответственность по надзору за его замечательными телушками! Чего-чего, но подобного предложения даже не ожидал и слегка растерялся, представив себя в роли пастуха. Нет, что угодно, но только не это! И представить не мог, как управлюсь с этим стадом, сворой, отарой или как там их правильно называют.

Естественно, тут же поинтересовался, почему его выбор пал именно на меня, на что он, слегка смущаясь и с детской доверительностью, пояснил, что именно моя персона вызывает у него полное доверие и взаимопонимание. Я был несказанно польщен, но… совершенно не знал, как объяснить ему, что подобный род деятельности в мои планы ну никак не входил. Но Леха ничего и слушать не хотел, а продолжал умолять меня выручить его и понаблюдать несколько дней за телятами. По Лешиным словам, все обстояло довольно просто: с восходом солнца нужно всего лишь выпускать телушек из загона, а потом верхом на коне сопровождать их с пригорка на пригорок. В полдень выбрать тенистое место и дать им с часок отдохнуть. А ближе к вечеру, как положено, вернуть обратно в загон и обязательно пересчитать. Не работа, а сплошной отдых, выходило из его слов.

К тому же мне будет выплачена вполне достойная компенсация за труды, и он назвал, сколько примерно получу в денежном эквиваленте. Признаюсь, именно названная им сумма и повергла меня в недолгие раздумья, ибо она равнялась моему месячному заработку сторожа в качестве стороннего наблюдателя при скотском загоне. Этот аргумент перевесил все другие разумные возражения с моей стороны, и сокрытый внутри каждого из нас вечно голодный потребитель предался мечтам о покупке вожделенных товаров. Но не только денежный аргумент сыграл свою роль в моем решении, трудно отказывать в помощи человеку, с которым пережил несколько щекотливых моментов, находясь под пристальным взглядом пусть и невидимых, но реально существующих медвежьих глаз. Даже совместно съеденный пуд соли не идет ни в какое сравнение с пережитым. Короче говоря, не думая о последствиях, дал я свое согласие на временное замещение пастушьей должности.

Алексей, окрыленный этим, тут же повел меня к стаду и принялся живо, как мелочь в кармане, пересчитывать всех наличествующих там особ женского пола по головам. Их оказалось то ли сто двадцать три, то ли чуть больше, но что-то за сотню. Для меня же легче было извлечь квадратный корень из иррационального числа или сосчитать, сколько деревьев произрастает в ближайшем перелеске, чем, не сбившись ни разу, узнать точное число неотличимых одна от другой рогатых голов непрерывно переходящих с места на место телушек.

Ни к селу ни к городу вспомнилась народная мудрость: «За морем телушка полушка, да перевоз алтын», хотя куда-то перевозить вверенных мне телушек вроде и не предстояло. Не знал я, каким алтыном обернется для меня легкомысленное согласие на перевоплощение в привычную, казалось бы, для любого сельского жителя должность пастуха. Но, назвавшись пастухом, живи со стадом. А к этому нужно приучать себя сызмальства, чего в моей биографии, насыщенной разного плана событиями, до сих пор не наблюдалось. И возможно, дожил бы до седых волос без особых потерь для собственного престижа, но, как говорится, черт или кто иной попутал и надоумил вступить на пастушью тропу, оказавшуюся не самой простой из всех ведомых мне профессий. Но обо всем по порядку.

Закончив смотр четвероногого воинства, Алексей стал пояснять, какой корм дает наибольший привес и сколько раз в день нужно отдыхать выпасаемому поголовью. Я с интересом слушал, но память моя отказывалась воспринимать все пастушьи премудрости телячьего воспитания, а потому остановил его лекцию простым и, как казалось мне, вполне естественным вопросом: почему нельзя эту весьма подвижную живность содержать в загоне или где-то еще, привозя им корма по месту жительства. Леха тут же воззрился на меня с нескрываемым удивлением, словно подобная мысль ему никогда раньше и в голову не приходила, пояснив коротко, мол, все это фигня и досужие вымыслы. Я же, наоборот, готов был затеять диспут на эту тему, но он даже слушать не захотел мои доводы, парировав их непередаваемой в письменном виде тирадой, воспроизвести которую у меня вряд ли когда получится. Но смысл был ясен: не забивай голову разной чепухой, а занимайся тем, что тебе предлагают.

После этого, переполненный серьезностью момента, указал мне рукой в сторону колхозных полей, где буйно колосились всходы каких-то злаковых культур, начинающиеся сразу за деревенскими огородами, и пояснил, подняв вверх указательный палец, что пускать телят на те поля нельзя ни в коем случае и ни под каким предлогом. Иначе… и он вновь ввернул словечко, которое в литературной транскрипции объясняется как конец всему. Признаться, воспринял я тогда этот недвусмысленный запрет столь же легкомысленно, как и остальные Лехины наставления. Подумаешь, поля, а на них колоски. Поди, не тридцать седьмой год, когда за их сбор к стенке ставили, теперь у нас всего вдосталь и никто за теми посевами не следит, делай что хочешь. Так уж устроен городской человек, выросший на полном обеспечении. Зачем забивать и без того обремененную голову какими-то пустяками, совершенно его не касающимися.

Но тут мне стало интересно, с чего это вдруг Алексей, совсем не похожий на записного моралиста, столь пылко печется о чужом добре, до которого нормальному человеку обычно и дела нет. Секрет оказался до банальности прост. Если обнаружится потрава стадом тех самых посевов, то вычеты за него могут перекрыть весь сезонный пастуший заработок. Меня это слегка успокоило, значит, Леха все же нормальный человек, а не какой-то там партийный выжига, создающий видимость заботы о народном добре.

И в завершение Леша представил меня своему коню. Именно представил, а не познакомил, хотя виделись мы с тем гнедым кастратом неоднократно, но имени его, точнее, клички, не знал да особо не жаждал узнать. Нет, я не оговорился, поскольку Леха не коня подвел ко мне, а как раз наоборот и громко назвал тому мое имя. Может, мне показалось, но мерин согласно кивнул своей патлатой башкой, оторвавшись на миг от ощипывания остатков придорожной травы. Я даже хмыкнул, пытаясь хоть самому себе доказать собственное превосходство над этой водовозной клячей с выступающими по хребту, словно пружины в продранном матрасе позвонками, надеясь, что наша краткосрочная связь с ним в дружбу все одно не перерастет.

Для окончательного закрепления знакомства мерина с новым хозяином Леша, торжественно вручив мне поводья, позволил взобраться в седло и сделать несколько кругов верхом по начисто выщипанной телятами поляне. Под седлом конь, а может правильнее назвать его лошадью, не понравился мне еще больше. Подозреваю, я ему тоже. Возможно, невзлюбил он меня за мой несколько избыточный вес, а может, по иной причине, но с первого момента нашего знакомства он вел себя строптиво и неуступчиво. Сам же мерин оказался костляв, с гноящимися глазами вечно недокормленной скотины, чьи мысли только и заняты, где бы ущипнуть очередной клок сочной травы. Если за Лешей он признавал роль хозяина и повелителя, то свое отношение ко мне выразил тем, что во время пробежки по поляне, он слегка расслабился и выпустил пенную струю из своего прожорливого чрева. Уже позже сообразил, что можно было на колхозном дворе поменять эту строптивую скотинку на другую, более упитанную и покладистую. Но, как гласит народная мудрость, сколько дареному коню в зубы не смотри, а другим он не станет.

Несколько забегая вперед, скажу, что поладить с Лешиным мерином мне так и не удалось. Тот отличался на редкость несносным характером и никак не желал исполнять моих команд, не слушался повода и вел себя так, словно его вчера лишь поймали в диких прериях и отдали мне в обучение. Во время езды самым тихим шагом он умудрялся каким-то немыслимым образом втянуть в себя и без того тощий живот и тем самым выставлял чрезвычайно острый хребет наружу. Потому первые же минуты сидение на нем превратилось в истинное мучение. Ощущение было непередаваемое, словно сидишь на кромке забора, который постоянно подпрыгивает под тобой.

Некоторый опыт верховой езды у меня имелся. Еще в детстве приходилось помогать на покосе в подвозе копен сена, а соответственно, поездить верхом. Но это совершенно несравнимые вещи – прокатиться на покладистой лошадке и через несколько метров спрыгнуть с нее и весь день восседать, словно воин в дозоре, приглядывая за резвыми телятами. Все это дошло до меня значительно позже, а тогда, проехавши прогулочным шагом по относительно ровной поляне, я почувствовал себя этаким техасским ковбоем, который чуть ли не в седле родился и вырос. И мой легкомысленный оптимизм дал о себе знать буквально на следующий день.

К тому же родились у меня тогда тайные мысли, как без особых потерь справиться с возложенными на меня обязанностями, но высказывать их вслух в присутствии Алексей я благоразумно не стал. Заключались они в том, что с самого начала решил относиться к своим пастушьим обязанностям без особого фанатизма, наивно надеясь, будто бы пресловутые Лешины телушки вполне могут дождаться своего непосредственного надзирателя, не выходя вон из загона. Терпят же иные люди и день, и неделю полное отсутствие пищи. И телочки-пеструшки не должны особо похудеть, просидев несколько дней взаперти. Ну, сбросят несколько драгоценных кило, но с появлением настоящего пастуха быстрехонько нагуляют недостающий вес на подросшей за время их изоляции лесной травке. Хуже обстояло дело с чувством жажды, но и эту проблему я собирался преодолеть путем прокладки к ним в загон резинового шланга, подсоединенного к водяному насосу, опущенному в прудок. Умереть за столь короткий срок они не должны, твердо решил я.

Ближе к вечеру Леша попрощался и пешком ушел к себе в соседнюю деревню, готовиться к поездке, оставив коня привязанным у моих ворот и на прощанье что-то шепнув тому на ухо. И тот долго с тоской смотрел в сторону удалявшейся сутулой фигуры своего хозяина. И когда он скрылся за последней деревенской избой, то мерин жалобно и призывно заржал, словно предчувствовал что-то недоброе. Я же притащил ему для закрепления пока не устоявшихся дружественных отношений ведро с водой, куда покрошил буханку черствого хлеба, и с чувством исполненного долга отправился спать.

В меру о мерине и остальных четвероногих тварях

Пробуждение мое оказалось достаточно бурным. Даже через закрытые ставни внутрь дома прорывался мощный рев то ли работающего где-то рядом трактора необыкновенной мощи, то ли бурлящие потоки невесть откуда взявшегося в равнинной деревеньке горного водопада, неприятно взрывавшие своим шумом тихое солнечное утро.

Хотя если быть точным, утро еще не наступило, а лишь слабый робкий свет нежно пробивался сквозь парящие клочья уходящего ввысь от земли ночного тумана, и каждый неокрепший лучик, натыкаясь на водяные капельки, преломлялся в них, делясь на радужные оттенки всех цветов. Если бы не звуковая какофония, то в мире пребывала некая первозданность, свойственная всему нетронутому пока энергичной человеческой рукой.

Но мне некогда было любоваться умиротворяющей картиной сельской жизни, а тем более ощутить себя сопричастным к ее гармонии, требовалось срочно выяснить причины надвигающегося Апокалипсиса и в меру сил попытаться приостановить его. Не успел выйти на крыльцо, как в ворота раздался громкий и требовательный стук. На мой вопрос, кому я понадобился в этакую рань, раздалось лишь заунывное ржание, и до меня начало доходить, в чем причина всех испытываемых мной неудобств.

С крыльца мне открывалось зрелище, которое трудно описать в двух словах: вчера еще миролюбивые и ангелоподобные телячьи создания вопили так, что кровь стыла в жилах. Мало того, они дружно бились мощными лбами с только еще проступающими рожками в шаткие жерди загона, а наиболее нетерпеливые пытались еще и перепрыгнуть через него, карабкались на спины соплеменников, поскальзывались, падали, теснили друг друга и орали, орали, орали. Мое счастье, что Алексей наверняка уже покинул пределы своей деревни, а то бы он наверняка услышал призывные крики любимых четвероногих и кинулся к ним на выручку. И мерин его, словно сговорился с запертыми в загоне телками, поддерживал их мощными ударами копыт в мои ворота, где вечером привязал его, дабы был под руками. Таким образом, эти чертеняки не оставили мне выбора, и беснующееся стадо требовалось срочно выпускать наружу, пока оно не разнесло вдребезги весь загон. В результате рушился весь мой хитромудрый план стойлового содержания подрастающего молодняка и, само собой, мое личное время, которое собирался посвятить своим литературным делам. Увы, порой не мы выбираем, а нас выбирают… Как там дальше? Да, точно – привыкаем к несовпаденью! С этим у меня все нормально: полное несовпаденье желаемого с получаемым. На том и стоим!

Злой, без завтрака, не захватив с собой даже сигарет, забрался на тощую лошадиную спину безымянного животного и стукнул по его бокам пятками наспех натянутых сапог, направившись к загону. Пока мы преодолели это незначительное расстояние, конь умудрился с помощью замысловатых движений корпуса сместить меня из седла ближе к тому месту, где росла его забитая репьями грива, и, чуть приостановившись, резко опустил голову вниз. Хорошо, что ноги мои не были вставлены в стремена, и я, словно с горки, соскользнул вниз прямо перед загоном, больно ударившись лбом в его ближайший столб. С другой стороны на меня таращились налитые кровью от испытываемого нетерпения глаза зловредных телок, явно видевших во мне главную причину всех своих мучений. Без раздумий скинул вниз верхнюю доску с ворот, начал вытягивать следующую, но разъяренные особи женского пола едва не сбили меня с ног, выбив ее из рук, и лавиной понеслись на поляну. Мне не оставалось ничего другого, как отступить в сторону и ждать их далеко не торжественного выхода на арену для начинающегося нешуточного сражения.

К счастью, Лешин мерин проявил ко мне некую долю снисходительности и не умчался вслед за ними, а терпеливо стоял чуть в стороне, поводя патлатой башкой, как бы приветствуя и пересчитывая каждую стремглав проносившуюся мимо него телушку. Так же спокойно он позволил мне взобраться в протертое до дыр седло с торчащими из него наружу клочьями старого сопрелого сена, давно превратившегося в обычную труху. На сей раз мои ощущения были достаточно далеки от созерцательных, а приближались по сути своей к тому, что испытывает тореадор, готовясь к бою с разъяренным быком.

Тут я ничуть не преувеличиваю, поскольку отныне все, что относилось к коровам, быкам, а тем более телушкам, приобрело для меня раз и навсегда враждебный окрас, а уж тогда бороться с подрастающим коровьим поколением сделалось печальной необходимостью. В руках же у меня не оказалось не только шпаги, но и кнута, поскольку Алексей им никогда не пользовался, и, как он управлялся со всей непослушной животинкой, ума не приложу. Не оставалось ничего другого, как выломать из ближайшей талины хворостину подлиннее и с ней наперевес устремиться к уже машущему мне хвостами стаду.

Самое удивительное, выпущенные на свободу телушки тут же прямиком рванули к тем самым заповедным посевам, которые мой наставник велел беречь пуще зеницы ока. Врезавшись в их нестройные ряды, я огрел вдоль спины ближайшую ко мне пеструшку, затем другую, еще и еще. Через какое-то время цель была почти достигнута, и раздосадованные скотинки нехотя покинули основательно вытоптанное поле, оставляя там и сям лепешки в качестве визитных карточек пребывания на них. Мне еще подумалось, хорошо бы произвести зачистку этих явных вещественных доказательств моего пастушьего недогляда, присыпав их землей, дабы у Алексея не возникло оснований для волнения. Но тут при очередном ударе хлыст переломился напополам. Попытался выгнать остатки спешно набивавших рты телок с помощью тощего иноходца, с которым, как полагал, мы были заодно, но тот воспротивился исполнять роль тарана и круто повернул в сторону, помчав меня в глубь поля. Когда же наконец удалось его остановить и развернуть в обратную сторону, то мне показалось, будто бы все стадо дружно хохочет над моим неудачным маневром, широко раскрыв свои рты, набитые запрещенными злаковыми побегами.

Пришлось выломать новый прут, а к обеду сменить их не менее десятка, пока стадо наконец послушно направилось по раз и навсегда заданному маршруту: с холма под горку, а там дальше через дорогу на луговину, где, по моим расчетам, можно было хоть слегка перевести дух. Однако на спуске меня ждало новое испытание. По шоссейной дороге двигался груженный бревнами мощный лесовоз. И как только он приблизился к подножию холма, в тот же момент наперерез ему ринулось подгоняемое мной стадо. Задрав вверх новогодними свечками хвосты и вздымая кучи пыли, телушки высыпали на дорогу и встали, с большим интересом разглядывая ранее не виданную ими машину. Лесовоз вынужден был тоже остановиться, дверь кабины приоткрылась, и водитель недвусмысленно выразил свое отношение к происходящему. Не увидев никакой ответной реакции с моей стороны, он тут же принялся нажимать на клаксон и раздраженно посылать прерывистые гудки во всю мощь легких многотонного тягача. Но мои жизнерадостные девушки воспринимали автомобильную трель как призывный рев родственного существа, и вскоре все до одной столпились вокруг автомобиля, а некоторые даже принялись облизывать пыль с капота и бодать чем-то понравившиеся им рубчатые шины колес. Тогда дюжий мужик выскочил на подножку машины и заорал на невинных телок примерно на том же самом языке, хорошо известном мне по выражениям, обычно используемым при разговоре Алексеем. И случилось чудо, те великолепно поняли, чего от них требуют, и, рассыпавшись цепью, побрели в нужном направлении к речной пойме. Мне не оставалось ничего другого, как поблагодарить водителя, небрежно отмахнувшегося от моих признательных выражений, и проследовать вслед за ними.

Теперь моя задача оказалась облегченной до минимума и требовалось лишь обрести устойчивое положение в седле, приняв наиболее удобную позу, и взирать с высоты за мирно пасущимся стадом, что и сделал.

…Речушка, берущая начало из многослойных толщ затерянных в таежной гуще болот, текла возле подошвы песчаного холма, где в свое время очарованный тишиной и живописностью природы я и присмотрел старенький домик, питала не одно столетие жившие здесь когда-то семьи сибирских хлебопашцев. Но, как известно, хлеб требуется не только вырастить, сжать, но еще и превратить его в добротную муку. А для этого нужна мельница. Без нее никак не обойтись. И тогда деревенские умельцы, не мудрствуя лукаво, решили приспособить ближайшую речушку в качестве движущей силы и перегородили ее небольшой плотинкой. Благодаря их стараниям в низине подле холма образовался вместительный пруд, на берегу которого и поставили мельницу.

Думается, далеко не случайно в народных сказаниях кузнецы и мельники слывут колдунами и чародеями. Одни использовали тайну огненных сил, а другие – водяных. Человеку, с теми тайнами незнакомому, многое в их труде и привычках кажется если не чудом, то чем-то таинственным, едва ли не волшебным. И опять же не зря омуты вблизи плотины окружены дурной славой. В них, как считалось, обитают не только русалки и водяные, с которыми лучше не связываться. А с теми, кто ослушается, случались разные там неприятности, описывать которые не стану. От местных жителей мне удалось услышать несколько таких историй, связанных с прудком, на берегу которого и нагуливали необходимый вес и калории рогатые пеструшки. Не скажу, что с большим доверием отнесся к тем россказням, но осадок от них невозможно изжить, сказав себе слово «нет». Человеческая вера в чудеса столь же естественна, как и прочие, живущие в нем чувства. Потому на прудок тот с давно ушедшей в небытие мельницей, проходя мимо, поглядывал с легкой иронией и подзуживал самого себя совершить нечто этакое, что мигом развеяло бы все сомнения и таящиеся где-то в неизведанной глубине страхи.

Но как можно избавиться от собственного страха? Лишь переступив через него. И тут мне пришла в голову неожиданная идея: а почему бы прямо сейчас не искупаться в прудке? Навалившаяся с восходом солнца жара тому только способствовала. И ничего противоестественного в своем намерении тогда не увидел. Оглядев в очередной раз мирно пасущихся телок, не заметил в их поведении ничего предвещающего опасность и слез с коня. Тот, будто прочел мои мысли и словно сказочный былинный персонаж ни с того ни с сего заржал, ударил передней ногой по ближайшей кочке, встряхнул косматой головой. При всей своей легковерности в чудеса и сверхъестественное не увидел в том никакой связи со своим поступком и, скинув одежду, спустился к воде.