Текст книги "Щепа и судьба (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Софронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 42 страниц)

Решился сделать перевязку самостоятельно. Где наша не пропадала! Делов-то всего, бинтиком лапку замотать. Принес скамеечку, на которой разложил бинты, ножницы, вату и водрузил флакон с перекисью. Но если после нескольких попыток с грехом пополам продезинфицировать ранку удалось, то перевязку – никак. Пес выл, кусался, дергал пораненной лапой, одним словом, все мои попытки закончились самым печальным образом. Результат нулевой. Одному не справиться. Вспомнил, действительно, вчера ему воткнули десяток обезболивающих уколов и лишь потом крепко держал его, пока зашивали рану и делали перевязку. И то пришлось связывать задние лапы и заклеивать морду скотчем. Видимо, и сейчас он ожидал от меня подобного применения силы и видел во мне очередного мучителя, а потому всячески противился предстоящему лечению.

Но и оставлять как есть тоже было нельзя. Нужен помощник. Хотя бы один. В моей практически необитаемой деревеньке нечего было и мечтать найти такого: или пьют, или заняты огородными делами, а то и вовсе на стук дверь не откроют. Нужно звать кого-то постороннего. А ехать из города полста километров ради моей прихоти тоже мало желающих найдется. И все же, не особо веря в удачу, вновь набрал ветлечебницу, надеясь найти там хоть капельку сочувствия и участия.

Увы, все мои доводы были жестко отклонены одной фразой: «На вызова (!) в сельскую местность не выезжаем». И отбой. Прибивайтесь или пробивайтесь сами куда хотите и как хотите. А скорой помощи для братьев меньших пока не придумано…

Позвонил в справочную в надежде найти кого-то более мобильного. Дали еще один номер. Набрал. Решил чуть схитрить и сообщил, что нужен помощник по уходу за животными. Хотя бы на время. Как оказалось, и эти лекари не обременяют себя поездками, зато подсказали телефончик некой Сабрины, что охотно выезжает к кошкам и собакам. И добавили: «Она грумер». А мне то что, хоть Грумер, хоть Груберг или там Гольденберг. Как раньше шутили: интеллигентный человек должен отличать Бабеля от Бебеля, Бебеля от Гегеля, а Гегеля от Гоголя и Гоголя от кобеля. Мне абсолютно все равно, кто из них приедет: Гегель, Гоголь или Грумер. Да хоть все вместе. Главное, чтоб кто-то да приехал.

Без особой надежды набрал телефон этой самой Сабрины Грумер. Ответил жизнерадостный женский голос, и, не задавая лишних вопросов, меня попросили назвать адрес. Объяснил, как доехать. Недолгое молчание, потом, кашлянув, поинтересовалась, будет ли доплата за излишки расхода бензина. Деревня это тебе не город. Вынужден был торопливо согласиться. Теперь даже в гости стараются ходить или к соседям или к себе виновника торжества приглашать, дабы не впадать в лишние расходы. Как-то на глазах люди сделались суперэкономными и супер нечуткими. Что к чужим радостям, что к горестям. Правильно, ох правильно считали предки наши: деньги человека портят. И я с ними в том солидарен. Именно так. Чем больше бабок, тем ты ленивее. Но это все на данный момент к моему псу не имело ни малейшего отношения. Главное, Сабрина пообещала быть через часик. Чем он болен, не поинтересовалась, а я, в свою очередь, не счел нужным вдаваться в подробности. В деталях, как известно, чаще всего черт и скрывается.

Абзац шестой

«Хороша дамочка, – подумал на ходу, пытаясь навести относительный порядок в своих загородных владениях, – ни черта не боится и ведь наверняка без охраны. За охрану платить надо, а она явно экономна, коль о доплате за бензин попросила».

«Может, она при себе оружие какое имеет? Тоже вряд ли, бывалый рецидивист отберет его на счет раз-два-три и ее же из него ухлопает. Нет, тут что-то другое: или корысть непомерная, или дурь обычная, мол, чего со мной сделается», – продолжал размышлять, заталкивая в диван одеяло и смятые после ночных бдений простыни.

«Да, – пришла мне в голову вполне банальная фраза, – есть женщины в русских селениях…» Вот только не припомню подобных строчек о мужиках. Может, оттого, что мужик он и должен быть мужиком, значит, иметь смелость и отвагу. Чего ж тогда в войну женские батальоны набирали? Они не сдавались и не драпали рысью в тыл с передовой. Может, потому как смелости и отваги имели они совсем чуток. Зато было важно для нас, мужиков, иное определение: мужская гордость называется. И честь. Хотя, если всерьез разобраться, то честь имели дореволюционные офицеры. С этим соглашусь. Так и представлялись при знакомстве: «Честь имею… такой-то…» А советская власть эту самую честь у них серпом тщательно отчекрыжила и молотом сверху прихлопнула. И вместо тех старых, добрых людских качеств и понятий вошел в человека страх. За жизнь собственную. За семью. И войну одолели страхом, но только не честью. Ежели дальше так пойдет, то лет эдак через сто низведут наш мужской пол до уровня нынешних меньшинств и скажут что-нибудь этакое типа «вот были раньше мужики, да все и вышли».

А сегодня гендерный вопрос уже не стоит столь злободневно, поскольку бабы перещеголяли нас по всем статьям. И говорить хоть об относительном равенстве не имеет никакого смысла. Просто мы не хотим себе в том признаваться. Бизнес-вумен заявили о себе в постсоветскую эпоху в полный голос, точнее, дружным и мощным хором. Причем начали они не со слов, не с демонстраций, как суфражистки на Западе, а с дерзких поступков. Начали с челноков, стояния в жар и стужу на рынках со своим эксклюзивным турецким товаром. Потом киоски, магазинчики, а дальше пошло-поехало – отели, гостевые домики, рестораны, турагентства, автомойки и даже станции СТО, зажав мужиков-ремонтников наманикюренными пальчиками нищенской получкой. Не говоря о разных там салонах красоты и здоровья и швейных мастерских, где конкуренции у них попросту не было.

А большинство мужичков в те перестроечные времена ждали по своей извечной привычке теплых должностей и местечек, просиживали у телеэкранов, наблюдая за дебатами депутатов, перебивались случайными заработками, таксичили и, заработав чуть больше привычной выручки за день, немедленно пропивали. Более стойкие все же пошли в гору, сели президентами банков и строительных фирм. Но сколько их по всей России, пересчитать труда не составит. И видится мне, придет день, когда Ивановых и Петровых заменят, ехидно улыбнувшись, не кто иной, как Ивановны и Петровны. И никто им в том помешать будет не в состоянии. Они уже и в президентские кресла прорвались. Вот так вот: выходила на берег Катюша, а возвращалась домой хозяйкой сухогруза или сети речных перевозок. Не иначе как какая-то темная сила нашим бабонькам в том помогает. Не Господь же Бог, определивший им в свое время место под нумером два!

А ведь до пресловутой перестройки такого не было. Почему, спрашивается, началось все после свержения советской власти? Как бы ни парадоксально это звучало, но безбожная советская система, отучившая мужиков работать сознательно и самостоятельно; уничтожившая русское крестьянство; наплодившая блатных и тунеядцев; облагодетельствовавшая тупых и кичливых партократов. Она же отношением своим низвела женский статус ниже плинтуса, не позволяя оттуда и мизинчик высовывать. Киндер, кирхен, кухен! – дети, церковь, кухня! – провозгласили когда-то немецкие бюргеры. И советские вожди молчанием своим соглашались с тем. Впрочем, умело заменив церковь клубом. Разве могла рядовая, одаренная и деловитая девчушка на третьем десятке лет подняться до начальницы отдела? Да никогда в жизни! Лишь в предпенсионном возрасте единицам из них давали возможность сесть в кресло главного бухгалтера. И то ненадолго.

Хочешь жить сытно и красиво? Иди в продавцы, официантки и поварихи. Не довешивай, не докладывай, обсчитывай и все будет как у начальствующих лиц: и доход, и еда, и одежонка приличная. Смазливых брали горничными в престижные гостиницы, стюардессами в лайнеры, курсирующие в загранку. Кому не повезло, шли в швеи, парикмахерши, в воспитательницы в детские сады и детдомы. И конечно, в учителя. Мужчины там долго не выдерживали, уж лучше идти в слесари или кочегары, нервы не портить. И опять же на самом верху все решали мужчины. За весь народ и за женщин в частности. Зачем им быть начальницами? Мозги не те! Это как в Китае женщинам когда-то подворачивали пальцы на ногах, якобы для красоты и грации, так и у нас женщины жили с вывернутыми наизнанку мозгами: это можно, а вот там уже не ваша прерогатива, не моги!

Абзац седьмой

…Джой меж тем неведомо как ощутил, что хозяин задумал какую-то очередную каверзу на его счет и вжался в угол, беспомощно прижал больную лапу к себе и, тяжело дыша, смотрел на меня с невысказанной укоризной, словно упрекал в чем-то нехорошем. На полу рядом с ним стояла наполненная еще вечером миска с водой. Такого раньше с ним никогда не бывало, пил много и охотно. Вроде бы должен и сейчас, будучи больным, пить даже чаще, чем обычно, но вот почему-то к воде не прикоснулся. И тут до меня дошло: он элементарно не мог достать мордой до миски, поскольку просто не в состоянии поддерживать равновесие, опираясь лишь на одну лапу. Взял миску в руку и поднес вплотную к его морде. И он тут же начал жадно лакать, быстро-быстро слизывая воду языком.

Понял, кроме прочих обязанностей, мне придется теперь стать еще и собачьим кормящим отцом. Слава богу, не грудью. Участь незавидная, но, увы, других вариантов попросту не предвиделось. И что прикажите теперь делать? Радоваться жизни? Козликом прыгать? Уже допрыгался. И все за грехи наши, как говорили древние киевляне, увидев орды Батыя возле своих ворот. Жаль, сейчас они несколько изменили свою прежнюю точку зрения.

Жизнь она вообще вещь непонятная, и пока что ни один мудрец не сумел объяснить, за что и когда ты получишь очередную маковую росинку радости. Но, знай наверняка, вслед за тем бочка дегтя уже летит в твою сторону. И не сегодня, так завтра непременно окатит, выкрасит тебя с головы до ног цветом траура, смыв нечаянную радость, дарованную, видать, по чьему-то недосмотру и недоразумению. Собаки, несомненно, правы, давая нам понять, что мир в целом сер и хмур. Но мы существа упрямые и привыкли доверять только себе. А вот если верить чьему-то там высказыванию насчет полосатости жизни нашей, то следует добавить, черных полосок в ней в десятки раз больше, а белых… ой вряд ли сумеет их кто-то подсчитать, но их в десятки, ежели не в сотни раз меньше, И главное: они такие узенькие, едва ли не прозрачные, что порой и заметить невооруженным взглядом их совсем невозможно. Но верьте – они есть!

Да, да, несомненно, есть, а кто не разглядел, значит, они заляпаны грязью. Стоит чуть потереть в искомом месте, и вы их там наверняка обнаружите. Ту самую пешеходную зебру, затертую до серости тысячами ног и автопокрышек. Да, да, да – мы точно так топчем свою жизнь, а потом вдруг не видим в ней, где они там беленькие полоски?! Нет их. А ведь были, должны быть, но куда-то вот делись.

Так кто в том виноват, как не мы сами? Президент? Дорожная служба? А может, Господь, не сделавший за нас грязную работу? Вряд ли найдется человек, обнаруживший подобную безалаберность, что кинется домой за водой и шваброй, а потом отмоет уляпанную зебру и лишь после того с чувством собственного достоинства ступит на нее. Именно так и можно ощутить собственное достоинство, протерев начисто все, чего ты касаешься не только ногами, взглядом, но и сердцем, душой. Лишь после того в тебе пробудится гордость за свое дело и себя в нем.

Затем, коль ты исполнишь задуманное честно и бескорыстно, то есть не за деньги, не за чертовы бабки, грязное бабло, отчего вряд ли когда отмоешься, ты сможешь думать о собственной чести. И если позволит совесть, лишь тогда сказать: «Честь имею». До тех пор, пока вновь не ступишь на заляпанную тобой или кем иным пешеходную зебру.

Стоит ли после того сетовать, коль несущийся по своим сверхсрочным делам таксист собьет тебя или твоего пса на обшарпанном переходе. Да, он неправ, но и ты и все близкие тебе существа такие же участники свершившейся катастрофы, ибо двинулись в иной мир, в будущее, не позаботившись о собственной безопасности. А живущий по чести и совести уже обезопасил себя. По крайней мере, перед Богом. А все остальное зависит лишь от воли Его.

Абзац восьмой

Только вот что мне непонятно: если мы, люди, ходим под Богом и поклоняемся Ему, то как у животных на этот счет? Ну, отставим диких кабанов, медведей, волков и прочую лесную живность вместе с рыбами и птицами. Хотя тут же вспоминается притча о том, как Христос загнал бесов в свиней, а тех отправил тонуть в море. Правда, вряд ли бесы от того исчезли раз и навсегда. Зато хозяева тех свиней вряд ли оценили Его благодеяние. Или известный ветхозаветный сюжет об Ионе, жившем в чреве кита. Явно кит обладал хоть каким-то разумом, когда спасал несчастного из пучины морской. Все случилось по воле Всевышнего. А где разум, там и воля, и душа, послушная Господу.

Интересно, что разные там животные в Библии упоминаются сплошь и рядом. И оно понятно, без них человеку попросту не выжить. Но вот почему для ветхозаветных авторов они служили как бы фоном людских судеб и поступков, а сами своего волеизлияния никак не проявляли? Разве что Валаамова ослица вдруг возроптала на неразумного хозяина, когда хозяин в очередной раз замахнулся на нее. А весь остальной ветхозаветный животный мир, насколько мне известно, оставался немым и безмолвным, аки камень.

То ли дело русские сказки! Там целый звериный пантеон, и все они сказочным героям хоть чем-то да помогают. И изъясняются на нашем родном наречии почище любого записного вещуна или оратора. Но вот чего не могу понять – куда они попадают после смерти? Мы, люди, то есть наши души, понятное дело, кто в ад, кто в рай. Тут без вопросов. Но где-то должно быть прибежище для душ братьев наших меньших. И почему его нет? Это по меньшей мере не справедливо! Или их души продолжают страдать на грешной земле? Неужели у Создателя не нашлось уголка, чтоб поместить там их пристанище? Опять же, окажись они рядом с нашими людскими душами, глядишь, нам бы захотелось обратно на землю, что не положено по замыслу Божьему. Вот буддисты с одинаковым пиететом относятся ко всему живому, будь то трудно различимые глазом букашки или громадный слон. Для них все мы одной крови.

У одних моих очень толерантных знакомых дети воспитывались как раз по таким канонам, а потому не носили кожаную обувь, не ели мясо, а идя в лес, брали метёлку, чтоб ненароком не раздавить спешащего по своим делам муравьишку или не успевшего убраться прочь червячка. И даже став людьми взрослыми, невзирая на насмешки друзей и знакомых, сохранили в себе лишь окрепшее и до конца сформировавшееся отношение к миру живых существ. Мне до них далеко, иначе воспитан, и переобуваться на ходу не имеет смысла. Но вот с некоторых пор неясно, почему потерял к охоте всяческий интерес. И теперь считаю более приятным провожать курлычущий клин проплывающих ввыси птиц, нежели пулять в них из засады. Так и не приняв до конца буддистские устои, нашел свой взгляд и подход к тем, что живут рядом, стараясь осознанно не причинять им особых бед и не создавать непреодолимых препятствий. Ведь Бог зачем-то поселил их там же, где выпал удел существовать человеку. Тут не поспоришь, мы с ними одной крови, а любая невинно пролитая кровь рано или поздно обернется против нас отмщением.

Вот сейчас мой пес нешуточно страдает. За что, спрашивается? Если весь мир, включая животный, сотворен Богом, то и на них распространяются те же правила, что на людей. Или их лишили возможности к раскаянию и исправлению и все ответственность берем на себя мы, их хозяева?. Но нам и своих грехов предостаточно, а когда ты становишься хозяином кота или пса и через какое-то время они перенимают твой характер, привычки, разные там склонности, короче говоря, становятся твоим продолжением, практически детьми, то и грехи, и благодеяния должны делиться поровну. Нет, с этой головоломкой разобраться мне было явно не по зубам. А спросить тем более не у кого…

2

Абзац первый

В этот самый момент мою философско-нравственную дискуссию с самим собой вовремя прервал автомобильный сигнал. Бросился к калитке и увидел остановившуюся напротив дома красную иномарку, из которой, озираясь по сторонам, вышла довольно молодая и одетая как на праздник женщина средних лет с небольшим чемоданчиком в руке. Сперва она придирчиво оглядела свой лимузин, щедро покрытый серой пылью, вечной спутницей деревенских дорог, что-то неразборчиво пробурчала скорее всего в адрес моего неудачного, на ее взгляд, местожительства и лишь потом перевела взгляд своих больших чуть раскосых серых глаз на меня. Я постарался выдавить из себя изрядную порцию дежурного радушия, сделал неопределенный жест руками и… застыл на месте, чтоб раньше времени не вспугнуть потенциальную помощницу неосторожно сказанным словом. И она в ответ вполне профессионально улыбнулась как человек, привыкший иметь дело с самыми разными клиентами. Мол, я вам рада, но и вы ответьте мне взаимностью в денежной сумме, эквивалентной моим ожиданиям. Сделав несколько шагов, она вдруг остановилась, я уже было подумал, в нерешительности, но нет, всего лишь для того, чтоб поправить свободной рукой пышную гриву чуть подкрашенных волос, сбитых на одну сторону. Но потом уже пошла, решительно ступая по кочковатой тропинке, ведущей к моему дому. Я же невольно подумал, если бы меня взялся лечить такой вот врач, то выздоровление мое ускорилось бы вдвое, а то и втрое.

– Это вы мне звонили? – наконец спросила она, подойдя чуть ближе.

– Все верно, звонил, – кивнул согласно в ответ, – очень благодарен, что не отказали, больной вас ждет…

– А кто болен? – Она остановилась, не дойдя до дома буквально нескольких шагов – и у меня все сжалось внутри. Вдруг она сейчас повернет обратно – и мне придется и дальше одному бинтовать Джоя, кормить, поить, выслушивая при том его стоны и визги. И дело даже не в помощи, глядишь, худо-бедно, сам как-нибудь да справился. Но сейчас мне, не говоря о Джое, нам обоим, нужно было присутствие такой благожелательной, улыбчивой женщины, рискнувшей приехать в чертову глухомань, а потому наверняка умевшей постоять за себя. И, главное, в ней была вера в людей, в жизнь, во что-то доброе и отпускать ее казалось мне тем же самым, что отказаться от помощи с рыбацкой лодки, случайно проплывающей мимо треснувшей под тобой льдины.

– Мой пес, – честно признался я, – его вчера сбила машина, и нужно сделать перевязку. Все отказались ехать сюда, а самому мне его везти в город тяжело, боюсь, не справлюсь…

– Но я не ветеринар, – ответила она, что, впрочем, меня несказанно порадовало. Предыдущий собачий эскулап не вызвал у меня такого оптимизма, как эта решительная и расторопная дама. Тем более, судя по всему, возвращаться к машине она явно не собиралась.

– Так ведь вы Сабрина? А фамилия ваша, – я замялся, пытаясь вспомнить мудреную фамилию, а она тем временем с готовностью подтвердила.

– Да, я Сабрина, но свою фамилию вам вроде бы не называла…

– Грумберг! – ляпнул наобум и для верности хлопнул ладонью себя по лбу. – Правильно?

И тут она расхохоталась. Да так заразительно и открыто, что окончательно расположила меня к себе.

– Вы, наверное, хотели сказать: грумер. Это моя профессия. Я стригу собак, кошек, мою их, делаю укладку, завязываю ленточки, вывожу блох и много еще чего по желанию владельцев. Иначе говоря, чтоб было понятней, собачий парикмахер. Кошек стричь случается редко. Здесь мои инструменты, – она встряхнула чемоданчиком и там точно что-то брякнуло.

– Ясно, – выдавил из себя опустошенно, понимая, что в очередной раз крепко облажался, а сейчас мне еще придется платить за вызов. – Извините за неосведомленность… А я так надеялся…

– Да ничего, я привыкла, моя профессия пока что для многих в новинку, я на весь город одна такая… Бедовая, – добавила она через паузу и широко улыбнулась, но на этот раз не дежурной, а вполне человеческой обворожительной улыбкой. – Но уж коль приехала, то хоть чайком угостите, заодно и на песика вашего гляну. Я собачница со стажем, всякого насмотрелась…

Сказать, что я обрадовался, это ничего не сказать. Во мне словно лампочку зажгли в тысячу ватт, от которой и домик мой несуразный засветился иным светом, и листья на березке возле ограды стали не просто зелеными, а изумрудными, и вода в бочке заиграла как-то необыкновенно, будто родник там на самом дне образовался, и голоса птичьи услышал: чистые, радостные, звонкие.

– Пойдемте, пойдемте, – распахнул перед ней калитку и хотел взять ее чемоданчик, но она вежливо отвела мою руку и опять с улыбкой покачала головой, дав понять, что она не желает с ним расставаться.

В прихожей было темно, а потому пришлось включить свет, пусть не в тысячу ватт, а всего лишь в сто, но он вполне достаточно осветил унылую морду Джоя, жалобно глядевшего на Сабрину со своей подстилки.

Абзац второй

Увидев нового человека, он с трудом поднялся и на трех лапах, неуверенно, словно чувствуя, сейчас ему помогут, сделал несколько шагов, а точнее, прыжков, вперед. Вслед за тем он издал то ли стон, то ли жалобный вопль и, меняя тональность, принялся поскуливать, повизгивать в течение нескольких минут, не отрывая при этом взгляд от Сабрины. Можно было подумать, будто он пытался рассказать ей о своем незавидном положении, не сомневаясь, что она его непременно поймет, пожалеет и вылечит.

– Он жалуется, что ли, на вас? – спросила она в изумлении. – Это не вы случаем его так изуродовали? – При этом она присела и внимательно осмотрела рану.

Понимая, оправдываться не имеет смысла, погладил пса по голове, притянул к себе. Но Джой на мой миролюбивый жест никак не прореагировал, а тянулся мордой к Сабрине. Решил свести все к шутке:

– Вот, учу его английскому, но никак не справлюсь с произношением. Хотя иногда он говорит вполне внятно.

Сабрина изумленно распахнула глаза, кинув на меня взгляд снизу вверх, причем, как заметил, кончики ее густо накрашенных ресниц едва не коснулись бровей.

– Да ну вас! Я профессиональная собачница и легко могу понять по их поведению, – кивок в сторону Джоя, – что они просят и на что жалуются.

– Ну, тогда поясните…

– Ему не хватает общества. И… как это ни странно звучит, обычной женской ласки.

– Легко сказать, всем мужикам не хватает как раз ласки. Причем женской. Разные там отклонения в счет не беру. А от себя добавлю, не хватает добрых слов, внимательных глаз и… да вы и без меня все знаете и понимаете. Это же не бином Ньютона, что тут объяснять…

Сабрина не ответила, никак не поддержала мой неумелый намек на возникновение более близкого контакта, а лишь спросила:

– Откуда у него такая кошмарная рана? Кто его так?

Пришлось подробно рассказать о тайных похождениях Джоя и умении уходить в отрыв от хозяина во время наших совместных прогулок. Признался, раз понаблюдав за ним, когда он квалифицированно преодолел переход через улицу на зеленый сигнал светофора и строго по зебре и был поражен его навыкам завзятого пешехода, делающего все правильно. Даже порадовался за пса и решил не наказывать его за побег. Он по-своему понял мое попустительство на этот счет, но, как выяснилось позже, принял его как вседозволенность. После чего бороться с его собачьей самостью просто не имело смысла. И я решил больше не воспрепятствовать его прогулкам. Мы как бы заключили джентльменский договор: я не вмешиваюсь в его дела, а он в мои.

– А не пробовали гулять с ним на поводке? – перебила мои откровения Сабрина, успевшая к тому времени присесть на маленькую табуреточку, стоящую здесь же возле собачьей подстилки. При этом она смотрела на меня как на человека, не умевшего пользоваться во время обеда столовыми приборами.

Поняв, какого она обо мне мнения, решил обострить ситуацию. Терять мне было нечего. Или мы сейчас найдем общий язык, или… Или я останусь один на один с больной собакой. Но мне нужен был не просто помощник, настроенный критически ко мне и ко всему, чем я занимаюсь, а человек, хотя бы сочувствующий.

– А если бы вас вывели гулять на поводке? Как бы вы себя чувствовали? Мне кажется, при первом удобном случае вы попробовали бы сбежать от такого хозяина.

– Все правильно, сбежала бы. А то и совсем отказалась от таких прогулок. Но я – че-ло-век, – произнесла она по слогам.

– И какая в том разница? – ошарашил ее очередным вопросом. – Собака такое же живое существо и любит свободу ничуть не меньше, чем мы с вами.

– Но вы же видите, к чему его привела любовь к свободе… – уже не так резко возразила она. И я уловил в ее голосе нотки, какие обычно проскальзывают у школьных учителей, вразумляющих неразумного двоечника.

– Да, но за свободу надо иногда платить чем-то не столь важным. Это право выбора каждого.

– Легко у вас это получается, – хмыкнула она, – собака сама решает, как ей жить, а вы тут как будто и ни при чем.

Дамочка не знала, что ответить, и традиционно перешла на личность собеседника. Известный прием, знакомый мне с юности, когда на любой вопрос получаешь зеркальное отражение.

– А вот и нет, – попробовал все же подискутировать с ней, – легко в этой жизни ничего не бывает. Вы же не знаете, каково мне сейчас… Хотя… Что туг говорить, моральные страдания даже суд не всегда принимает во внимание…

– Куда уж нам, сирым и убогим. Ладно, то ваши проблемы, но уж коль я приехала, давайте займемся делом. Кстати, вы не сказали, как его зовут, – она решительно поднялась с табуретки и, не выпуская из рук чемоданчик, прошла в комнату.

Мне ничего не оставалось, как представить своего пса, на что она никак особо не отреагировала, лишь молча, даже не обернувшись, кивнула. А мы с Джоем поплелись следом за ней. Причем пес ковылял первым, видимо, понимая, что он здесь главный герой, ради которого все и затевается. Вот пусть кто-то после этого скажет, что собаки существа неразумные. Мы просто не хотим признавать этот факт и прикрываемся своим якобы интеллектом, не замечая, как они с усмешкой глядят на наши потуги казаться хозяевами положения.

Абзац третий

В комнате Сабрина продолжала вести себя по-хозяйски: поставила на обеденный стол свой чемоданчик, извлекла из него пару резиновых перчаток и достала какие-то пузырьки, ватные тампоны и расставила их на столе. Терпеть не могу, когда обеденный стол используют не по его прямому назначению, но сейчас мне приходилось терпеть все посягательства на мой суверенитет, после чего обычно происходят странные вещи, когда хозяин незаметно превращается в прислужника. Но что делать, выбора у меня просто не было.

– У вас хотя бы бинты есть или какие-нибудь чистые тряпки? – спросила она вполне дружелюбно, но мне ее тон показался, а может, так оно и было, насмешливым и снисходительным. Принес с кухни купленные вчера бинты, лейкопластырь, йод и мазь с мудреным названием. Она придирчиво осмотрела мои припасы и кивнула в сторону Джоя:

– Будете держать его, а я забинтую рану. Не специалист, потому не гарантирую, что сделаю все как надо.

– Хорошо, – покорно согласился я и взял Джоя за ошейник, присев рядом с ним на пол.

– Так, мы забыли о главном, – она подняла вверх указательный палец, ноготь которого был почему-то выкрашен в мрачный фиолетовый цвет, – мне совсем не хочется быть покусанной, а потому, если у вас нет намордника, то замотайте ему морду чем-то типа эластичного бинта или лучше будет скотчем.

Вчера ветеринар для тех же целей использовал скотч, но когда его отдирали, пса процедура совсем не порадовала. Потому решил взять бинт, которым иногда обматывал натруженную ногу. Но тут Джой понял, что для него готовят очередную каверзу и попытался шмыгнуть обратно в прихожую, пока я искал бинт. Пришлось силком тащить его в комнату, а потом долго уговаривать, чтоб он позволил замотать свою пасть, что ему было совсем не по душе.

Сабрина же опустилась на коленки напротив меня, рискуя при этом перепачкать свои светло-серые бриджи от соприкосновения с давно немытыми половицами, и решительно принялась обрабатывать открытую рану перекисью, а потом так же быстро и профессионально замотала лапу бинтом, не забыв проложить нижние слои марли капроновой пленкой. Джой покорно поглядывал тo на нее, то на меня и вел себя на удивление прилично, окончательно смирившись со своей незавидной участью.

– Вот и ладненько, – вздохнула врачевательница, легко поднявшись на ноги и тщательно отряхнув коленки. Мамой клянусь, она наверняка рассмотрела прилипшую к ним пыль и грязь, но в отличие от многих и намека не сделала о неопрятности хозяина. А ведь могла бы.

У иных, с позволения сказать, дам это становится предметом регулярного компостирования мозгов такого вот мужика-отшельника. И единственная их цель состоит в доказательстве мужской никчемности и неприспособленности к самостоятельному проживанию. Неужели они ожидает, что вот сейчас мужик, осознав свою якобы несостоятельность, кинется на шею одной из таких обличительниц? Размечтались! Может быть, прикажете эту критиканшу еще и на руках носить? Ну да, держи карман шире и все остальные части одежды крепче. Щас! Заключу от избытка чуЙств свалившуюся на меня моралистку в наикрепчайшие объятия и прямиком в загс! Ага, признательность моя не будет иметь границ и пределов. Мы же за благодеяния ваши должники по гроб жизни, только и ждем, когда нас ткнут носом или чем-то еще в наши несовершенства. Возрадуемся до бесконечного оргазма! Извините, не получается. Для этого добрые и сострадательные слова нужны, а не отповедь педагога-стажиста.

Да, мы несовершенны и не хотим быть таковыми. На то есть лакеи и… как там их называют… полотеры, выскребалы, одним словом, уборщики. А мы родились созидателями и хотим, чтоб нас хвалили хотя бы за то, что мы есть на свете и думаем о вас, бабах-женщинах-мадамах и леди! Вам этого мало?

Как говорил один знакомый зэк, трудно первые десять лет, а потом привыкаешь. Ко всему. И к одиночеству, и не совсем свежему белью, и плохо помытому полу. Зато не нужно просить прощения, что не снял обувь, сделав лишний шаг в прихожей, или засунул грязную сорочку в стопку белоснежных простынь. Это и есть чистота отношений, когда они начисто отсутствуют! Спокойнее всем…

Абзац четвертый

И тем не менее, невзирая на отсутствие должного комфорта, решился предложить гостье чашку чая. Так положено. Тем более, она в самом начале вроде как обмолвилась на этот счет. Если передумала, вправе отказаться, чего, собственно говоря, и ожидал. Просто хотелось чуть оттянуть час расплаты. Нет, пока что не за грехи, мной еще не совершенные, а вполне обычной, материальной. За истраченный бензин, перевязку и прочие сервисные услуги. Но Сабрина неожиданно легко согласилась и задала вполне невинный, на ее взгляд, вопрос: где у меня находится санузел? А где ему быть в непрезентабельной яви деревенской? Само собой, во дворе под тенью разлапистой березы, нежно осыпающей по осени крышу этого самого узла без всяких там технических премудростей желтой листвой и делая тем самым неказистое сооружение этаким левитановским этюдом, достойным любования и бескорыстного восхищения. Да и не в корысти дело, просто так издревле повелось на Руси относиться с пренебрежением к делам естественным, не требующим повышенного внимания посторонних глаз. Не все ли равно как то строение выглядит, чай, не из строевого леса его возводить, сойдет на скорую руку сколоченный пеналичик.