Текст книги "Щепа и судьба (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Софронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 42 страниц)

Искушение очистительное

…Проснулся от звуков переставляемой посуды и каких-то кулинарных ароматов, давно не присутствующих в моей избе. То был знакомый мне с детства запах пирожков. Выходит, жизнь поворачивалась ко мне другой стороной, заманивая в свои дебри семейным уютом и благополучием. Оч-чень интересно!

Завтракали молча, а потом началось то, что в порядочных домах называется наведением порядка. Но поскольку я подозревал, что в моих хоромах сделать такое просто немыслимо, то тут больше подошло бы другое определение. Например, полная эвакуация с последующей ликвидацией всего, что не поглянулось моей гостье. Именно так проводят шмон в армейских казармах перед приездом высокого начальства.

В сени, на крыльцо, а то и просто во двор полетели вещи, не вызывавшие симпатии у моей временной домоправительницы. То были старые чугуны, которыми я весьма гордился и держал как предмет антиквариата; сапоги всех мастей, неизвестно как прижившиеся у меня с незапамятных времен, пустые банки, треснувшие чашки, плотницкий инструмент и даже неработающий последние несколько лет приемник «Балтика», через который когда-то мой отец, а потом и я сам некогда слушали вражеские «голоса», во многом поспособствовавшие развалу «процветающего социализма». Не стало могущественного строя, а вместе с ним и выполнивших свою роль «голосов», после чего прибалтийское чудо технической мысли неожиданно отказалось служить дальше, и потихоньку светящийся в ночной темноте изумрудный глаз радиоприемника угас, скорее всего, навсегда. Но у меня рука не поднималась выбросить вон друга моей юности, которому был обязан в значительной доле полученной за время своего отрочества информации.

Не желая расставаться с юношескими воспоминаниями, выскользнул во двор, поднял приемник и втащил на чердак, водрузив его полированный под орех корпус рядом с древним ткацким станком и укрыл подвернувшейся под руку мешковиной. Они неплохо сочетались один подле другого: посредством ткацкого станка большая часть населения страны имела возможность изготовить себе холст для одежды, а через приемник сердобольные зарубежные соседи популярно объясняли нам несчастным, отчего мы дошли до жизни такой. Сейчас оба помощника человечества остались без работы, поскольку ткать мы давно разучились, а почему жить стало ничуть не лучше, вряд ли мог объяснить самый продвинутый политолог.

А уборка тем временем продолжалась и велась с немыслимым грохотом от передвижки стола, лавки и всего прочего, что попадалось на пути теперешней властительнице, но отнюдь не квартирантке моего жизненного пространства. При этом каждый ее шаг сопровождался одной и той же репликой: «А это что за гадость?!» И с печной лежанки летели вниз овчины, в воздух поднимались столбы пыли и недоуменно скрипели половицы под тяжеловесными шагами взявшей меня под свое хозяйское шефство дамы.

Ее вмешательство в мой быт носило ярко выраженный оккупационный оттенок, и оставалось лишь ждать, в каком размере контрибуцию будет предложено выплатить. Пришлось несколько раз сходить на речку за водой, наломать по дороге березовых прутьев для веника, а потом еще и порвать для использования в качестве половой тряпки старую отцовскую тельняшку, бережно и многократно заштопанную бабушкиной рукой. Никакие мои доводы, что та или иная вещь мне ничуть не мешают, не встречали ни малейшего сочувствия с ее стороны. Выходя во двор, она бросала неприязненные взгляды на недавно посаженную мной подле крыльца березу, качала головой и каждый раз спрашивала, зачем она здесь растет. Понятно, ей хотелось видеть на ее месте яблоньку или там грушу, но для меня белоствольное деревце было гораздо ближе и милее. Но разве это можно объяснить человеку, видевшему во всем лишь утилитарную сторону.

Когда к концу дня уборка оказалась доведенной до логического завершения и протерта даже лавка с обратной стороны и подушка на моей кровати заняла конусообразное положение, хозяину позволено было переступить порог своего жилища. Стоит ли говорить, что наступившая там чистота и едва ли не стерильность не только не порадовала меня, но вызывала уныние и сильнейшее раздражение. Все усугублялось еще и тем, что не стало многих вещей, пусть и не очень нужных, но привычно стоящих на своих местах и тем самым создающих какую-никакую, а гармонию, соответствующую именно

моим, а не чьим-то иным представлениям о ней. Теперь я попал совсем в иной мир, пустой и бездушный, начисто лишенный былых его прелестей и очарования.

К тому же последовало заявление, что с этой самой минуты курить мне придется не в доме, а во дворе и не так часто, чтоб не таскать в жилое помещение лишнюю грязь на обуви. Менторский тон и введение аптечно-медицинских правил общежития подействовали на меня сногсшибательно, и я тут же закурил, не сняв при этом сапог. Она промолчала и демонстративно повернулась ко мне спиной. Не выдержав, вышел во двор и с тоской поглядел на стоящий напротив дома сарай. Если бы не дырявая крыша и не комары, то не задумываясь перебрался бы туда, лишь бы не видеть, как у меня на глазах рушат и перестраивают ставший привычным пусть не мир, но мирок, в котором ощущал себя вполне уютно и комфортно.

«Но это не конец света, – попытался успокоить себя, – и она приехала не на веки вечные. Уедет, верну все на свои места… Придется малость потерпеть…»

Однако что-то подсказывало, что разрушена не только внешняя сторона моего мирка, но и что-то гораздо большее, и рано или поздно мне придется ощутить это.

Вечером, забравшись с ногами на гостевой диванчик, к которому у меня и мыслей не было приблизиться повторно хотя бы на шаг, она завела разговор о заработке хлеба насущного литературным трудом. Ее доводы сводились к одному-единственному аргументу – рентабельности, словно речь шла о выращивании свиней и затратах на их содержание. Она терпеливо как по нотам более часа разъясняла, насколько сложно и даже неразумно заниматься сочинительством, надеяться лишь на писательские гонорары. «Да на них не сможет прожить ни один уважающий себя человек!» – запомнилась мне одна из ее реплик на этот счет. И хотя мы были примерно одного возраста, но создавалось впечатление, будто бы она прожила по крайней мере лет двести и знает все наперед.

Отчасти я был согласен с ее доводами. Не надо иметь экономического образования, чтоб понять: писать книги не рентабельно. Мало того, человек, занятый сочинительством, не защищен от иных бед, в число которых входит зависть, таких же как он, литераторов, зависимость от благоволения властей и, наконец, непонимание родными и близкими, которым, как пирог из печи, подавай популярность, известность и регулярный выход в свет твоих скоропалительно написанных шедевров. И даже если тебя вдруг издадут, признают и благодарная общественность начнет приглашать на различные там встречи и собрания чаще всего в качестве свадебного генерала, то долго переносить все это нормальный человек вряд ли сможет. Хотя есть и такие, кто привыкает быть всегда и везде в центре внимания, горделиво поднимая вверх быстро лысеющую от тяжких дум головку и многозначительно оттопыривая при том губы. Это уже диагноз. Никому еще не удавалось пройти без потерь те самые «медные трубы». Уж лучше оставаться безвестным, чем растиражированным автором. Поверьте на слово. Вот и получается, как в той частушке: «Не ходите девки замуж, ничего хорошего…» Литературный жанр коварен, словно дорога через минное поле, и пропасть там столь же легко, сделав лишь один неосторожный шаг. Но разве уменьшается от того число сочинителей? Да нет же. Наоборот, растёт с каждым днем, и объяснить сей феномен не берусь, поскольку сам заражен этой неизлечимой болезнью…

Афино-победительное

Именно так проистекали мои рассуждения в русле ее горячей и убедительной речи на тему: не ходите дети в Африку гулять! Это опасно для жизни! Я ни разочка не перебил ее и не вставил ни единого словечка. Пусть выскажется и честно выполнит свой долг спасительницы моей заблудшей души. Зачем возражать? Мне совсем не хотелось открывать душу нараспашку и делаться от того еще более беззащитным под мощным напором Афины-победительницы.

Она же подо все подводила сугубо практическую основу, приводя в пример своих знакомых, пробившихся если не наверх, то хотя бы в середку литературного мира, где, как понял, занимались написанием заказных статей для разных ведомств под единым лозунгом: талантом можешь ты не быть, но сытым быть всегда обязан. Да, понятно, отказаться от комфортной и сладкой жизни трудно любому. Хотя кто-то там сказал, будто бы художник должен быть голодным. Как знать, как знать. При излишней пустоте в желудке, по мнению медиков, начинается выделение большого количества желчи, а она вряд ли благоприятно способствует творческому процессу. Мне вот работалось одинаково хорошо и в том и другом состоянии, при условии, если работа по душе и никто не заглядывает через плечо поинтересоваться, мол, чего ты там сочинительствуешь. Это как любовный процесс, который может происходить за деньги, а может происходить и совершенно по другой причине, о чем, извините, не принято говорить в приличном обществе.

Но она видела во всем именно материальную сторону и вряд ли хотела вникать в мои откровения. Постепенно до меня дошло, она приехала не для налаживания творческих контактов или там соавторства. И не в ожидании пылкой и страстной любви, как намекнула вчера. Нет и еще раз нет! Она хорошо знала, что или кто ей требуется. Ей нужен был не автор, а живой человек мужского пола. Хотя одно другому не мешало. Чем плохо, если он еще и какие-то там труды, публикации имеет. Престижно! А уж чего он там будет впоследствии писать и вообще будет ли, на ее собственную жизнь влиять никак не должно. А любовь? Любовь придет. Не может не прийти, когда вокруг мужика будет развернуто полное его обслуживание и почти материнская забота. Куда ему деваться – не захочет, а полюбит. А не сумеет, ему же хуже. Пусть катится на все четыре стороны, а вкусненького захочется, мигом приползет обратно, еще и прощения попросит. Видимо, так жили ее родители и родители ее родителей, – свыкнется слюбится, – и она стояла на тех же самых убеждениях, ожидая, что рано или поздно я пойму, от какого счастья отказываюсь. Если у меня хватит сил совершить эту роковую ошибку.

Я посмотрел на нее как бы со стороны, пытаясь увидеть в ней героиню одного из своих будущих рассказов. По всем статьям она вписывалась в образ домовитой хозяйки, которая не побоится с самим чертом в спор вступить и что требуется у рогатого выспорить, а напоследок огреть того ухватом. И муж у нее ходит по одной половице и на другую не глянет, как я сейчас даже не смотрел на гостевой диванчик. Живя подле такой бабы, не пропадешь, всегда будешь сыт, обут, одет, но… О литературных деяниях придется забыть. Ибо и писать придется по ее указке и разумению.

Во всем ее поведении, властности тона, непререкаемости суждений и в то же время плохо скрываемой жизненной наивностью угадывалась жительница небольшого городка, а то и рабочего поселка, хотя на адресе, по которому ей писал, значился крупный республиканский центр на севере Кавказа. В своих письмах она о себе почти ничего не сообщала, мы там все больше рассуждали о литературе и публикациях новоявленных для российского читателя авторах. Да, знал о существовании у нее двух дочек-близняшек школьного возраста и об отсутствии последние несколько лет мужа как такового. Но все это меня тогда как бы не касалось, словно жила она где-то в параллельном мире или на другой планете. А вот теперь сказка стала былью, и я против своего желания сделался одним из ее персонажей. Типа Ивана-царевича. Но только не он ищет по белу свету невесту себе в жены, а невесты приезжают к нему, не подозревая, каким царством он владеет. Интересный поворот событий, только успевай осмысливать все вокруг происходящее.

Терзания авторские

И тем не менее на следующий день, терзаемый муками безделья, предложил ей прогуляться по окрестностям, которые сам считал довольно живописными, на что она охотно согласилась. Действительно, сколько можно сидеть в доме, когда рядом безбрежные поля, чудный хвойный лес и синее небо с будто бы нарисованными облаками над всем этим. О лучшем и мечтать трудно…

Домик мой находился почти у самого леса. В конце огорода, можно сказать на задворках усадьбы, располагалась, как и положено, по деревенским канонам, небольшая банька, а дальше шел спуск к неглубокой речке, скрытой от посторонних глаз густым хвойным массивом. Повел ее напрямик через свой плохо ухоженный огород, густо заросший по всему периметру лопухами и крапивой. Достался он мне от прежних хозяев еще в более плачевном состоянии, простояв несколько лет после их переезда в город без всякой обработки, отданный на откуп сорным травам, которые мне пришлось выдирать, вырубая образовавшийся дерн целыми пластами, чуть ли не полмесяца, чтоб отвоевать место под несколько грядок. Там и произрастали мои замечательные кабачки и еще несколько стандартных огородных культур: лук, морковка, свекла, горох. Зато картофельное поле, несколько раз обработанное старательным трактористом, выглядело образцово-показательно. Буквально на днях закончил окучивать набиравшие силу побеги и ждал к осени добротный урожай, надеясь за счет его обеспечить себе сытое зимнее существование.

Но на гостью мои огородные достижения не произвели никакого впечатления. Скорее наоборот. Она лишь слегка скривила губы и поинтересовалась, к чему мне все это? И тут я чуть не взорвался! Как это «к чему»? За счет вегетарианской диеты с собственного огорода мне удалось более-менее благополучно прожить пол-лета и подкармливать огородными культурами разных там званых и не очень посетителей. Для меня каждая морковка была ценна и желанна. А тут такой вопрос. И она, кажется, поняла собственную бестактность, поскольку постаралась улыбнуться и заговорила о том, какой виноград произрастает в саду ее родителей, сколько по осени яблок они собирают и прочее, прочее. Я же чуть не лишился дара речи: о каких яблоках она говорит? О каком винограде? Мы его видим на своих столах исключительно по праздникам и то не каждый год. И как можно сравнивать благодатные южные земли, где и зимы-то практически не бывает, с нашим северным бытием? Нет, человек просто не понимает, что значит вырастить хоть какой-то урожай в сибирской деревне и сколько сил притом нужно затратить. Она бы еще у чукчей поинтересовалась, почему они виноград не выращивают, а питаются исключительно рыбой и мясом. Они бы ей ответили…

Пока мы шли в сторону ближайшего перелеска через огромное поле, подчистую выщипанное стараниями выпасаемых здесь телушек, до меня начало постепенно доходить, что наше с ней взаимное непонимание кроется не столько в несовместимости характеров, а скорее всего напрямую проистекает от различия культурной среды, в которой мы родились и выросли. Ее казачьи предки находились в постоянном противостоянии с воинственными горцами и должны были совмещать в себе не только качества заботливого хозяина– землепашца, но и воина, защищая свои станицы с оружием в руках. И хотя происходило все это в незапамятные времена, но решительность и воинственность осталась в генах их потомков. Инициатива и неугасаемая деятельность впитывались ими с молоком матери и иного образа жизни они просто не представляли.

Мне приходилось иметь дело с теми, чьи предки носили штаны с лампасами и не расставались с ногайкой, а в седле проводили едва ли не большую часть жизни. Их отличали от прочих буйство характера и вечная неуспокоенность. Задиристость, неуживчивость, азартность приносили им самим массу неприятностей и череду больших и малых конфликтов, возникающих по пустякам. Но в большинстве своем были то люди открытые, не привыкшие держать камень за пазухой и всегда высказывающие в глаза свои обиды и подозрения. Дружили они так же страстно и бескомпромиссно, не жалея для друга ничего и требуя взамен такой же отдачи. За праздничным столом не было лучших певцов, танцоров и заводил. Потому притягивали они к себе прекрасный пол, словно магнит металл. Редко кто мог устоять под их напором и обаянием, но и в этом вопросе они проявляли особую щепетильность. Терять свободу и обзаводиться семьей они не особо спешили, пока не встали на ноги и не обзавелись минимумом жизненных благ. И выбор их был для меня не совсем понятен: из своих сверстниц они выбирали не самых симпатичных и обаятельных, а предпочитали девушек крестьянской наружности, для которых любая работа по плечу и особо никакая дурь в голову не лезет.

Но все, что говорилось выше, касается мужчин, поскольку женщины из той среды выходили совсем другого склада и свободу свою понимали совершенно по-иному. Они обычно проявляли личную инициативу в выборе ухажера, давая понять тому свое расположение, но не отвергали и других из числа ровесников, впрочем, не позволяя ни тем, ни другим при встречах ничего особенного. Главным для них, как и для большинства особ женского пола, являлся законный брак. И выбор свой обычно останавливали на парнях видных, состоятельных, с хорошей профессией. Они не представляли, как можно прожить на нищенскую зарплату и не иметь дюжины платьев на все случаи жизни. И самое поразительное, непонятно, каким образом они умудрялись верховодить в семье, а потому чаще всего мужья их находились под их полным покровительством, и многие откровенно побаивались своих хозяйственных жен, вкладывая каждую копейку в семейный бюджет, не рискуя задержаться лишнюю минуту с друзьями после работы.

Возможно, кто-то оспорит мои скоропалительные выводы и приведет совсем иные примеры, назовет массу других качеств этого замечательного воинственного племени, которого жизнь заставила вести себя именно так, спорить не буду.

…Вскоре мы добрались до опушки леса, ограниченного с одной стороны кромкой колхозного ноля, тянувшегося вдоль русла небольшой речушки, к которой вел крутой спуск, густо заросший сосняком, елями с мшистыми стволами вперемежку с пихтами, застенчиво прикрывающими наготу своими нежными мягкотелыми ветвями. Здесь, возле хвойного массива, даже воздух отличался своей насыщенностью и ароматом и вызывал легкое головокружение у людей, не часто выезжающих за город. Невольно хотелось задрать голову и разглядеть верхушки деревьев, увенчанных низкими слоистыми облаками. Но на мою спутницу сказочная картина лесных красот не произвела, как мне показалось, ни малейшего впечатления. Даже наоборот, она как-то напряглась, сосредоточилась и, что уж совсем невероятно, слегка прижалась ко мне. Лес пугал ее своей неизвестностью, и мое предложение спуститься вниз к речке не вызвало никакого воодушевления.

«А медведи здесь водятся?» – спросила она свистящим шепотом.

«Конечно, – пояснил я небрежно, – даже к моему дому близко подходят».

«Как близко?!»– с трудом выдохнула она, словно кто приставил ей дуло пистолета к виску.

«Насколько близко? – переспросил ее. – Вернемся обратно, покажу следы медведя на огороде. Он где-то метров десять до дома не дошел. Молодой, наверное, любопытный…»

Действительно, медведи, обитавшие в тех местах, в то лето вели себя довольно раскованно и бесцеремонно, пользуясь безнаказанностью, подходили к самым домам, оставляя следы своего присутствия на огородных грядках. Вот кто-то из косолапых посетил и мою территорию, любопытствуя, что там есть интересного, но ничего не обнаружив, ушел обратно.

От этих слов ей сделалось совсем дурно, и она беспомощно развела руками, как это делает человек, зайдя в воду, потом круто развернулась и со всей решительностью пошагала обратно. Я не знал, как поступить в подобной ситуации: то ли дать ей возможность прийти в себя, оставшись одной, то ли догнать и попытаться хотя как-то успокоить. И не думал, что у нее аллергия на наших безобидных мишек!.. Да еще так ярко выраженная. И все же благоразумие пересилило и быстро пошел следом, а то еще уйдет не в ту сторону, тогда точно наткнется на что-нибудь неприятное. Не на медведя, так на осиное гнездо или, не приведи господи, заблудится вдруг. Мне хватило случая с недавним отравлением художницы-кришнаитки. Боялся, повторится что-то подобное, окончательно расшатаю свою нервную систему и ни о каком творчестве тогда мечтать не придется.

Но моя беглянка вела себя вполне предсказуемо и, дойдя до дома, поднялась на крыльцо и вошла внутрь. Теперь можно было не беспокоиться за ее здоровье, и я присел перекурить на лежащее возле забора бревно. Заходить в дом просто не хотелось. Кажется, за пару дней мы изрядно надоели друг другу и пора опускать занавес после очередного акта. Не успел об этом подумать, как чья-то решительная рука смело поменяла декорации на наших деревенских подмостках: совершенно неожиданно в чистом небе появилось облачко, и из него полились тонкие струи дождя. Я даже рассмеялся и погрозил невидимому режиссеру пальцем, восхищаясь продуманности сценария. И не стал противиться небесному волеизъявлению, покорно вошел в дом.