Текст книги "Щепа и судьба (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Софронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 42 страниц)

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. СОСТРАДАТЕЛЬНАЯ

Громовержение как предупреждение

Казалось бы, теперь уже ничто не могло помешать мне возобновить литературные занятия и наконец-то осилить вчерне набросанные рассказики, чтоб тем самым ознаменовать конец день за днем близившегося к развязке лета. Легко сказать, да трудно начать. Точнее, продолжить. Давно убедился, стоит лишь ненадолго отвлечься от своего занятия и потом возвращаться к нему неимоверно трудно, словно пытаться второй раз новорожденного на свет произвести. Постоянно что-то останавливает, мешает, не дает сосредоточиться. Кто это сказал: все, что начинается хорошо, обычно заканчивается абы как… А все, что начинается плохо, кончается еще хуже! Хотя на этот счет есть и другое высказывание: сделай, что можешь сам, а Бог сделает за тебя все остальное. Эта мысль мне более по душе. Но мыслить – это одно, а жить так, как ты задумал, не у всех получается… У меня, к примеру.

Именно в конце лета ко мне совершенно нежданно нагрянули давние знакомые, которых почему-то вдруг заинтересовала моя отшельническая жизнь. Они, оказывается, тоже, видите ли, решили перебраться из города в деревню и вот приехали ознакомиться что к чему. Ответить с порога отказом, мол, мне не до них, не смог, и день оказался потрачен на пустые разговоры. Потом те самые мужички, выследившие и вернувшие в целости Лехиных телок, привезли из чувства благодарности, как они заявили, машину свежих березовых чурок, естественно, попросив взамен достойную компенсацию. Понимая, что отмазку на мою финансовую несостоятельность они вряд ли воспримут должным образом, подарил им старый магнитофон. Поморщились, но приняли дар, обещав заглянуть еще раз с дружеским визитом, как только я разбогатею. Чурки же требовалось срочно поколоть в преддверии скорой зимы, на что опять же было потрачено несколько дней. Потом мне ни с того ни с сего потребовалось зачем-то ехать в город, а по возвращении приводить в порядок раздрызганные от городского общения мысли и чувства.

Устав от житейских забот и собственной несостоятельности, разозлился донельзя и обругал себя в выражениях, близких к тем, что удалось запомнить из общения с Алексеем. Вроде даже помогло. Все дела и занятия отошли в сторону и спокойно смог усадить себя за машинку и даже напечатал первое предложение… как неожиданно в небе начали собираться тяжелые серые тучи, предвещая скорое начало грозы.

Есть в этом предгрозовом процессе определенные закономерности, происходящие, словно по написанному кем-то сценарию. Поначалу, как положено, исполнялась короткая прелюдия, а вслед за ней следовало само представление с участием всех действующих лиц. Начиналось исполнение грозовой симфонии… Первым по деревне пробегал слабый ветерок, собиравший на своем пути обрывки бумаги, клочья засохшей травы, гроздья колючих созревших плодов на репейнике, как бы расчищая незримой метлой сцену перед выходом главных героев. Зрители, в виде молодых березок, посаженных перед моим домом, начинали вздрагивать, взмахивать ветвистыми ручками с сердцевидными листьями-ладошками и тут же, опасаясь за свой девичий покров, стеснительно прижимали их к стволу, пытаясь прикрыть свою вынужденную наготу. В такт порывам ветра они торопливо наклоняли вершинки, отвешивая во все стороны поклоны, и неистово рукоплескали самим себе, касаясь листьями друг друга, а потом, вдруг застыв на мгновение и распрямив тонкие стволы, напряженно ждали продолжения представления.

Как только ветер убегал куда-то за околицу и там, не найдя обратной дороги на какое-то время терялся, появлялась стайка воздушных танцоров – стрижей или ласточек. Они устремлялись к пруду в центре деревни и, чуть не вспарывая его рябую еще не успевшую успокоиться от порывов ветра поверхность ножничками черных крылышек, отважно проносились в нескольких сантиметрах от водяных гребней, совершая головокружительные виражи и пируэты, словно пытались вызвать из глубины таящихся там водяных духов. И так же стремительно исчезали, чтоб как заправские актеры, вызванные на бис, возвратиться обратно и вновь проделать свои упражнения и, наконец, с первыми струйками дождя покинуть сцену.

В это же самое время на заборах, столбах или в ином открытом месте появлялись вечные спутники человека – галки и вороны, ко– торые, опасаясь быть застигнутыми врасплох, несмотря на все свое любопытство, старались находиться подальше от человеческого жилья. Повадками они походили на сторожей-обходчиков, зорко осматривающих вверенное им добро, постоянно прислушиваясь к каждому постороннему шороху, движению и готовые в любой момент поднять шум в случае появления опасности. В их напряженных позах и нежелании покидать выбранное для наблюдения место угадывалось желание дождаться конца бури, чтоб поживиться плодами принесенных ей разрушений, будь то перевернутое ведро с кормом для скотины или сброшенное с дерева гнездо с птенцами, а может быть, и что-то еще вполне пригодное в пищу.

После короткой паузы по небосклону проскальзывали небольшие тучки-разведчицы, обозревая предстоящее поле битвы между силами небесными и земными. Они недолго барражировали над холмом, где примостилась наша деревенька, и неслись с сообщениями куда-то дальше, где, видимо, и находился их главнокомандующий. Через какой-то срок чуть стороной проходила тяжелющая черная тучища, почти касаясь верхушек пытающихся вспороть ей брюхо елей-защитниц. Из нее иногда выскакивали вспышки очередей– молний, поддерживаемые мощными громовыми раскатами, способными напугать любое живое существо. И, завершив маневр, черное чудище уползало дальше, после чего наступала непродолжительная тишина.

За это время хозяйки должны были успеть снять подсохшее белье, укрыть на грядках хрупкие побеги, загнать под навес копошащихся подле завалинок кур, а потом еще наглухо закрыть ставни. И опытные путники спешили как можно быстрее найти поблизости любое укрытие, хорошо зная по опыту, какое светопреставление вскоре начнется.

После предварительной разведки и артподготовки на землю посылались тонкие стрелы дождя, окончательно разгоняя всю живность, кого в близкую норку, иного в дупло или под навес еловых лап. Сраженными падали вниз полчища насекомых, не пытавшихся подобно другим живым существам избежать гибели от надвигающейся все ближе грозы. Постепенно дождевые потоки нарастали, усиливались и вот, словно кто открыл створки небесных плотин, уже не струи, а сплошной поток шквально сокрушал побеги, смывал скопившуюся на стволах, листиках и лесной хвое грязь, лечил раны, утрамбовывал вспученную кротами землю, ровнял машинные колеи, спеша привести землю в первозданный вид, какой она и была миллионы лет назад.

За всем этим действительно усматривалась целенаправленная профилактическая работа Творца, который наконец-то обратил внимание на все безобразия, творящиеся на не обихоженном им кусочке земли, и спешил навести порядок, показать всему живому, кто истинный здесь хозяин. Когда дождь завершал процедуру, над деревенькой зависала серо-синяя туча-бомбардировщик и какое-то время выцеливала с высоты подходящий объект. Вслед за тем в чреве ее ненадолго открывалось окошко-амбразура и оттуда выстреливал желто-белый разряд молнии и рваной стрелой вонзался в землю. Следующий затем раскат грома можно было принять за эхо взрыва, но мне он почему-то казался грозным хохотом невидимого существа, находившегося за нависшими вверху тучами.

Грозовая рапсодия, творящаяся в дневное время, выглядит не столь красочно и убедительно, нежели ночью. Тогда истинному ценителю батальных сцен есть чем полюбоваться. Небо становится не плоским, каким мы привыкли его видеть, а именно куполообразным, перевернутой вверх дном чашей, в которой земля совершала исцеляющее омовение, принимая с благодарностью эту лечебную терапию. Размягченная и расслабленная от дождевых струй и электрических разрядов, она превращается в разнеженную женщину, ждущую в своем будуаре прихода желанного гостя. Становится даже неловко подглядывать за ее приготовлениями, а потому в смущении отводишь взгляд, чтоб не мешать соитию находящихся вне человеческого понимания сил.

И в этот вечер грозовое представление разыгрывалось как обычно, хотя и с небольшими отклонениями от привычного мне либретто: чаще сыпались молнии, ложась в непосредственной близости от моего дома, и раскаты грома следовали почти без пауз, из чего можно было заключить, что неистовый исполнитель испытывает истинное наслаждение от своего музыкального творчества. Но привыкший к подобной вакханалии я и даже не озаботился принять недвусмысленное предупреждение на свой счет, а лишь с улыбкой подумал, что Илья– пророк не на шутку разъездился на золотой колеснице и чересчур долго кружит над деревней, словно выискивает что-то давно потерянное. В тот же момент раздался сокрушительной силы громовой удар, поблизости послышался треск сухого дерева и погас электрический свет. Через неприкрытое ставнями окно с ужасом увидел, как расщепился напополам ближайший к дому столб, а подведенные к нему электрические провода на мгновение побелели, обуглились и упали на землю. Почти сразу закончилась и гроза, дождь постепенно утих, и могучая туча уползла в сторону болот, откуда вскоре раздались уже затухающие раскаты, больше похожие на хлопки чего-то тяжелого о землю. Гроза покинула наши пределы, лишивши одного из главных завоеваний цивилизации – электричества.

Вечер наступил неожиданно быстро, а оставаться в непривычных потемках было как-то не по себе. Вышел глянуть, что там произошло с системой электропередач, и, пройдя по единственной уцелевшей от всеобщего бегства поселенцев улочке в пять изб, с удивлением обнаружил, что более половины столбов, простоявших нерушимо почти полвека, скорбно лежали на земле, а рядом траурными венками расположились змейки покореженных проводов.

«Так вот что выцеливал сверху Илья-пророк, посылая десятки своих стрел из поднебесья. Выходит, не по душе ему оказался электрический соперник, трудившийся нам во благо, – подумалось мне. – Даже на небе не любят конкуренции и хотят быть единственными монополистами. Расправились как с Прометеем, укравшим огонь для людей…»

Но мифология мифологией, а обходиться без электричества в наше время вряд ли у кого получится. Потому нужно было срочно заниматься восстановительно-реставрационными работами по установке столбов, а это дело артельное, одному просто не справиться. Постучал в один из домов, где, на мое счастье, оказались только что вернувшиеся из города соседи, спросил, как быть, что станем делать. Они тоже не знали, как следует поступать в подобных случаях. На их памяти ничего подобного не случалось. К тому же в силу своего преклонного возраста вряд ли могли в чем-то помочь. Та же реакция ждала меня и среди прочих деревенских долгожителей. Они доходчиво и популярно разъяснили, что со всеми неразрешимыми вопросами принято обращаться в колхозное правление. Вот и весь сказ. Но я заранее знал, как ответят в этом самом правлении, где может, и умеют править той же лошадью, но вот как управлять… То им не дано, пусть они хоть трижды вышли из самой-самой глубинки народной. Скорее всего, отправят в иные инстанции, в чьем ведении находится электрификация всей страны и в том числе нашего скромного места обитания.

Так оно и вышло. После безрезультатного посещения пресловутого правления поехал в город. Там несколько дней без видимого результата стучался во всевозможные кабинеты замов и начальников, просто рядовых электромонтеров с нижайшей просьбой исправления деревенской электросети. Все впустую. Зато узнал довольно много

интересного лично о себе и всех деревенских жителях от начальствующих лиц, разговаривающих так, словно увидели перед своим столом человека, задумавшего совершить полет на Луну или куда подальше. По их словам, все мы сидим на шее у государства как дармовые нахлебники, а ресурсы у них не безграничны, каждый столб стоит немалую сумму, а еще и провода и оплата работы монтеру, шоферам, плюс стоимость бензина, солярки, спецодежды и много чего еще. И так далее, вплоть до того, что обходились люди раньше как-то без электричества и жили очень неплохо, почему бы и нам не попробовать.

Убедившись лишний раз в незыблемости позиций начальства от электрификации, махнул рукой и понял, деревенское мое житие на этом печальном аккорде заканчивается на неопределенный срок. И, чуть пораскинув мозгами, осознал определенную закономерность всего происходящего. Какие-то силы, извините за тавтологию, силой выталкивали меня из деревни. И спорить с ними, а тем более тягаться бесполезно. Даже если построю там собственную гидроэлектростанцию, то найдется иной повод, чтоб выжить меня оттуда. Просто пора перебираться обратно в город. Деревня меня больше не потерпит. Почему? Видимо, нарушил какие-то неизвестные законы или попрал чьи-то права, но все происходящее никак нельзя было назвать цепью случайных совпадений.

Давно убедился, ничего случайного в этом мире не происходит и все события меж собой взаимосвязаны. Если разложить в хронологическом порядке случившееся со мной прошедшим летом, то появление художницы-кришнаитки, а вслед за ней дамы-литераторши можно отнести к попыткам кого-то там свыше любым способом помешать мне или совсем вытянуть, изгнать из деревни. Но они не увенчались успехом. Тогда последовало мое неудачное погружение в пруд, чуть не закончившееся трагически, а когда и это не помогло, то мне просто отказали в энергоснабжении. Нет, я не фаталист, не язычник и не признаю вмешательство потусторонних сил, но противостоять очевидному просто не имеет смысла.

Вот с этим твердым убеждением окончательно оставил мысль о продлении своего деревенского отшельничества. Все, хватит отсиживаться в медвежьем краю и приглядывать за неразумными телушками. Они и без моего не очень-то зоркого пригляда вполне обойдутся. Вопрос в другом, смогу ли я прожить в городе столь же спокойно и вести жизнь, не особо обремененную хлопотами по добыванию денег. А самое главное – не потеряться и не раствориться в мирской сутолоке, не имея хоть мало-мальской независимости как материальной, так и изолированной жилплощади. Эти вполне предвидимые обстоятельства начисто перечеркивали все знаки так называемой судьбы или как ее там ни назови. Но тут произошло вполне заурядное событие, лишний раз подтвердившее все тот же тезис: все предрешено! И тебе остается лишь войти в заранее открытую кем-то дверь и не мучиться в поисках ключа или условного стука, знака, пароля. Нужно лишь толкнуть дверь плечом и переступить порог. И все – ты в домике, как принято кричать в одной детской игре.

В один из дней зряшного хождения по инстанциям совершенно случайно встретил редактора местной газеты, который вдруг ни с того ни с сего предложил мне должность внештатного корреспондента, пообещав оплату ничуть не меньше, чем у сторожа колхозного стада. А в отдельных случаях полагалась даже премия. С ума сойти от такого неожиданно привалившего счастья!

Но это еще не все. Буквально в тот же день словоохотливая соседка по дому, где прошло мое детство и незабываемая юность, вроде как по секрету сообщила, что в нашем старинном, но все еще крепком доме буквально на днях освободилась небольшая комнатушка с отдельным входом. Чего еще можно пожелать, спрашивается?! Но чтоб занять ее, требовалось высокое соизволение главного городского домоуправа, а получить его не так-то просто. При иных обстоятельствах, хорошо зная всеобщую квартирную проблему, и шага бы не сделал в направлении той конторы, где это самое жилье распределялось. Там мне наверняка предложили бы заполнить кучу бланков, собрать разные справки, а то и характеристики с места работы, а потом встать в общую очередь. Все так. Как сказал один мудрый человек, в России надо жить долго, дабы узреть результат труда. А для меня время как никогда было дорого, и тратить его на пустые хлопоты ну совершенно не хотелось. Однако какая-то незримая сила подтолкнула меня к тому, чтобы доехать до той самой конторы и постучать в дверь, где было написано вызывающее уважение одно-единственное слово – «начальник». И что б вы думали? За столом сидел мой старый знакомый, назначенный на эту должность непонятно за какие заслуги не более месяца тому назад. Выслушав меня, он все же предложил написать соответствующее заявление и подождать несколько дней, ничего твердо не пообещав. Но покидая его кабинет, понял, слабая надежда на благополучное решение вопроса имеется. Так и оказалось. На сей раз судьба благоволила ко мне, и уже на другой неделе стал полновластным хозяином той самой вожделенной комнатки. Вот те на! То ни гроша, да вдруг алтын, как говаривали в старину.

Буквально в тот же день выпросил у другого знакомого начальника служебный грузовик и перевез почти весь свой деревенский скарб в необжитую комнатушку, которая с той поры получила громкое наименование кабинета! Начинался новый этап моей творческой одиссей, и был ему несказанно рад, как всякий юнец, которого перевели из одного детского сада в другой, где, на его взгляд, и кормят вкуснее, и воспитательницы не так строги. Оставалось только верить, будто бы новая обитель станет родной и близкой, и ничто не будет препятствовать свершению моих творческих планов. Блажен кто верует… А вера тогда во мне была достаточно крепка, подогреваемая выложенными на стол листочками с набросанными на них разнообразными сюжетами и диалогами живущих пока отдельно от них героев.

Уют уединения

И сейчас не могу ответить, правильно ли поступил, оставив свой деревенский домик на произвол судьбы и окончательно перебравшись в городскую черту оседлости. В течение осени несколько раз наезжал в деревню, чтоб собрать не особо богатый урожай, растапливал печь, сидел у огня, почему-то не приносящего былой радости и уже не так согревавшего. Печь словно сердилась на меня, выбрасывая время от времени густые клубы сизого дыма, и дрова в ней пели на все лады печальную песню, постреливая выскакивающими на пол угольками.

Поначалу думал, мои герои не захотят перебираться в город и останутся на своей деревенской территории, где жили испокон века. Но они вопреки ожиданиям, как выяснилось позже, уютно устроились по углам моего кабинета и напоминали о себе частым появлением в виде незаконченных сюжетиков в моем воображении. Со вздохом садился за машинку, пробуя воплотить их в связное повествование, но оно никак не выстраивалось, выходили какие-то жалкие, рваные обрывки. Обычно подобные попытки прерывались необходимостью посещения редакции, где-теперь состоял в штате. А сюжеты никак не желали выстраиваться в стройные предложения и в таком виде ложиться на бумагу.

Однажды просто запретил себе продолжать замучившие меня рассказы о домовых и русалках и взялся за одну давно интересующую меня тему из местной истории. На удивление работа пошла практически без перерывов и довольно гладко. Давно наступила зима, незаметно промелькнул новый год. Из регионального журнала несколько раз возвращали мою рукопись с просьбой исправить те или иные места, которые, по мнению редактора, были недостаточно прописаны. Работалось легко, без особых перерывов, ушли сомнения. Лишь друзья и знакомые удивлялись, куда это я запропастился, почему так редко захожу к ним в гости. Что я мог ответить, если до сих пор скрывал о своем роде занятий…

Да, если среди ваших друзей кто-то вдруг неожиданно и надолго исчезает, причин к тому может быть множество, начиная от банальной простуды и заканчивая головокружительным романтическим приключением. Но обычно через какой-то срок наступает излечение, а любовные похождения имеют вполне предсказуемую развязку, после чего ваш знакомый, переполненный жизненных сил, дает знать о себе. Но есть ситуации, когда проходит неделя, месяц, а о человеке ни слуху ни духу. Вроде бы никуда не уезжал и по всем параметрам что-то серьезное случиться с ним не могло и даже кто-то случайно видел его на днях в продуктовом магазине вполне трезвым и здоровым, но почему-то чересчур долго на связь он не выходит. Смею вас заверить, бесконечно долго такое затворничество продолжаться не может, и рано или поздно тот знакомец объявится и объяснит причину исчезновения. Ставлю один к десяти, как говорили в старые добрые времена, что виной тому не хандра и не какая-то сверхсрочная работа, а скорее всего…

Причина вполне очевидна для того, кто хоть раз сидел, склонившись над чистым листом бумаги с ручкой в руках, переполненный будоражащими ум замыслами. Да, это сочинительство! А что еще может поразить душу и сердце и всю нервную систему до самого донышка, как ни один из самых распространенных недугов самовыражения? Только он! Особо не верящим советую самим пройти через искушение изложить в письменном виде что-то там с вами приключившееся в юности или совсем недавно. Посмотрю, насколько вам удастся справиться с поставленной задачей. А когда сумеете очнуться, поймете, насколько затягивает сей процесс, не оставляя выбора перед очередным сочинителем-неудачником. И если даже первый опыт окажется на ваш заинтересованный взгляд вполне удачным и миру будет явлена очередная повесть или, не приведи господи, роман, бойтесь, бойтесь этого как неизлечимой заразы! Бросайте все и бегите куда глаза глядят, пока литературный процесс не засосал вас в свою пучину, откуда возврата нет и быть не может!! Закончите один роман, и тут же внутри начнет вызревать замысел следующего!!! И так далее до бесконечности, пока не будут истрачены все физические и духовные силы, и вы ощутите себя старым, унылым и не умеющим ничем иным заниматься инвалидом.

Так смело говорю об этом потому, что на себе испытал все последствия от разлагающего творческого вируса. Он неизлечим. Говорю, потому что знаю. Сам пережил тот период и по жизни встречал сколько угодно своих литературных собратьев с помутненным взглядом, всклокоченными волосами, постоянно порывающихся куда-то бежать и теряющих нить разговора. Жалко и страшно смотреть на них, полуголодных, оборванных, не имеющих стабильного достатка, но не желающих бросить свое занятие. При том без всякого на то основания слепо верящих в свои способности, едва ли не гениальность и, как следствие, скорый успех, а затем и всемирное признание. Могу им только позавидовать и пожелать, чтоб на их пути не встретился человек, который раскроет слепцу глаза на очевидное. Пусть больной тот проживет в своем неведении как можно дольше и не услышит слов правды в свой адрес, так и умрет уверенный в свое предназначение и хотя бы частичное исполнение задуманного. Мне же пришлось столкнуться с мрачной повседневностью сочинительства лицом к лицу, о чем и пытаюсь рассказывать постепенно и доходчиво.

Итак, после перебазирования в городские пределы наступил довольно беспокойный период в моей жизни. А связано это было, как понимаю, с тем, что мне совсем даже не хотелось мимикрировать, иначе говоря, приспосабливаться к окружающей среде и вести образ жизни, который соответствовал раз и навсегда устоявшемуся в умах прочих граждан статусу поведения обычного и вполне заурядного человека. Согласитесь, любое общество не любит непредсказуемости и не терпит в своих рядах оппортунистов, могущих свободно переходить от одного рода занятия к другому, прямо противоположному.

Мне пришлось по приезде в город столкнуться с очевидным отчуждением бывших друзей и приятелей, которым оказалось не по силам понять, с чего это вдруг один из их знакомых вечно чем-то занят, не участвует в традиционных вечерниках и иных дружеских мероприятиях. Мои занятия литературой стали вскоре секретом Полишинеля, и скрывать род моей деятельности просто не имело смысла. Нет, вслух мне никто осуждения не высказывал, хотя некоторые подтрунивания выслушивать время от времени приходилось. Насмешки те походили на подколы человека, переметнувшегося в лагерь сторонников нетрадиционной любви – не особо обидно, в меру по-дружески. Но… в какой-то момент мне стало окончательно неприятно слышать употребляемое во всевозможных формах слово «писатель». И случился постепенный, можно сказать, тихий разрыв с большинством из ранее близких добрых знакомых, не пожелавших воспринять новое мое качество и, соответственно, иной образ жизни. Первоначально расстраивался, а потом просто махнул рукой и решил: будь что будет. Жить по чьим-то там законам не хотелось да и не было надобности. Коль не признают меня, остается единственное – не признавать их. И жизнь пошла дальше своим чередом…

Не скажу, чтоб это решение стало для меня вселенской трагедией, круто изменившей все дальнейшее бытие. Нет, скорее наоборот, испытал даже некоторое облегчение, правда, с изрядным горьким привкусом. Прошел месяц или более того, и стал постепенно успокаиваться. Даже был рад тому, какой подарок сделало мне общество, лишив статуса общественного человека.

Вот так, отгородившись хоть в какой-то мере от внешнего мира, занялся ставшей для меня насущной необходимостью работой. Процесс пошел, как говорится. К весне практически закончил свой исторический опус и решил сделать небольшой перерыв, вспомнил о тех беспокойных героях, сидевших все это время тихо по углам кабинета и ничем не напоминающих о своем существовании. Прочел несколько страничек, взялся за их доработку, и тут в очередной раз герои рассказов показали свой непростой характер, и мой неукротимый авторский пыл оказался охлажден самым варварским способом – вышла из строя ударная комсомольская машинка, отработав, надо полагать, положенный ей срок. Для меня она давно уже стала прямой соучастницей сочинительства, а потому обращался с ней как с живым существом, потакая разным капризам, проявляющимся чаще всего в отказе той или иной клавиши отбивать положенную букву. В подобных случаях приходилось брать в руки отвертку и подкручивать нужный прижимной винт, после чего успевшая отдохнуть буквица оживала, и работа продолжалась до следующей непредвидимой остановки. Но на этот раз авария оказалась гораздо более серьезной, похожая в нашем человеческом понимании на инфаркт, а может, инсульт, проявившийся в полной недвижимости всех механизмов верной спутницы жизни.

Отремонтировать ее оказалось не так-то просто из-за полного отсутствия запчастей в единственной штатной городской мастерской. Там, как выяснилось, специализировались в основном на ремонте всяческой весовой техники и восстановлении утраченной работоспособности бытовых электросчетчиков. Кто-то из мастеров освоил смежную специальность по ремонту пишущих машинок, но поставку требуемых при этом деталей руководство, как обычно, поставило на самотек. А потому многочисленные орудия печатного труда секретарш всех рангов мертвым грузом громоздились на не струганных стеллажах мастерской. Сердобольная приемщица, видя мой потерянный вид, выразила полное свое сочувствие и успокоила, что если бы то были весы или иное торговое оборудование, тогда бы они мигом привели его в божеский вид. А тут… Ну никак…

Пришлось искать кого-то на стороне. Через знакомых вышел на народного умельца, взявшегося за умеренную плату реанимировать мой агрегат и привести его в рабочее состояние. Несказанно обрадованный таким диагнозом даже не спросил о сроках, выложив заранее оговоренный аванс. А зря. Умелец, как всякий знающий себе цену мастеровой из народа, придерживался истинно народных традиций и чуть ли не в тот же день после полученного от меня аванса ушел в глубокий запой. Бороться с ним оказалось бессмысленно и пришлось вернуться к порядком подзабытому способу написания текста с помощью обычной ручки.

А что мне оставалось? Писать как все нормальные люди шариковой ручкой, а потом нести все это кому-то на перепечатку. Так и поступил, положив перед собой несколько листов бумаги и открыв на всякий случай давно ждущий своего часа блокнот. Взял ручку, выдохнул, как перед прыжком с высоты, и начал писать. Это вовсе не трудно, скажу вам откровенно, когда знаешь, что собираешься изложить. Но мой случай оказался непростым в том плане, что автора этих строк мучили постоянные сомнения: так ли излагаются мысли, какова речь моих персонажей и не затягивается ли происходящее действие. Все это требовалось решать моментально, буквально за долю секунды. Иначе… фразы получались какие-то скукоженные, а сюжет запутанным, требующим дополнительных разъяснений. Приходилось постоянно останавливаться, формулировать предложение первоначально в уме, а уж потом переносить на бумагу. Но, перечитав его, хотелось тут же исправить непонравившееся словечко, что-то добавить и тому подобное. Удивительно, но при работе на пишущей машинке со мной ничего подобного не происходило.

Попробовал объяснить эту непонятную для меня метаморфозу и пришел к выводу, что любые почеркушки на бумаге несут в себе временный характер и осознание этого влечет за собой незаконченность сюжетов, слабое написание образов и, как следствие, размытость повествования и картонность речи героев. Удивительное дело, как инструмент может влиять на труд автора. Никому бы не поверил, если б не испытал это на собственной шкуре. Пока размышлял на этот счет, моя пластмассовая ручка с фиолетовым стерженьком внутри умудрилась как бы независимо от ее хозяина совершать непристойные выходки, побуждая авторскую руку перекинуться с текстовых зарисовок на карикатуры каких-то там чертиков, обнаженных женских фигурок с длинными до пят волосами и прочих непристойных изображений. Или вдруг (клянусь, без всякого моего желания и вмешательства!) принималась выводить непонятные словечки, которые через определенный промежуток выстраивались в довольно мерзкие и гадкие выражения.

Получалось, проклятое перо в неустойчивых руках обретало известную степень свободы и вытягивало из меня нечто сокрытое, являя миру мою истинную сущность. Короче говоря, во время самого обычного и, можно сказать, рядового литературного процесса происходят труднообъяснимые явления, истолковать которые может каждый по– своему. Я же воспринял это как очередные каверзные издевательства своих героев, не согласных с авторским изложением их поведения. Вы только вдумайтесь: выдуманные мной герои имели свой собственный взгляд на мое сочинительство! Абсурд да и только…