Текст книги "Щепа и судьба (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Софронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 42 страниц)

МОЯ ПУТЕВОДИТЕЛЬНИЦА

На мой взгляд, у любого человека имеется своя путеводительница, которая направляет человека на тот путь, по которому ему предназначено следовать. Чаще всего это наши матери, но есть и исключения. Так случилось и у меня. Моей путеводной звездой в силу ряда причин стала моя родная бабушка Ольга Ивановна. И сейчас, после ее смерти едва ли не каждый день мыслями возвращаюсь к сказанным ей словам и, чего греха таить, пытаюсь хоть в чем-то быть на нее похожим.

Буквально в младенческом возрасте она была отдана на воспитание своим бездетным родственникам и прожила с ними, пока они не покинули этот мир. Со своей родной мамой она поддерживала отношения вплоть до начала войны, но потом, когда миллионы семей раскидало по разным городам и весям, связи их, насколько мне известно, оборвались. По каким-то непонятным причинам незадолго до смерти бабушка уничтожила почти все свои личные бумаги, в том числе и личную переписку. Потому судить, поддерживали ли они свои родственные связи, не могу.

После окончания Тобольской женской гимназии она вступила в комсомол и была направлена учительницей в близлежащие от Тобольска деревни Блинникова, Македонова и пр. Там и познакомилась со своим мужем, моим дедом, служившим землеустроителем.

Ее биография изобилует довольно интересными фактами, о чем она иногда после моих настойчивых вопросах рассказывал. Так, будучи гимназисткой, она присутствовала на церковной службе в Тобольской Мариинской гимназии, где среди почетных гостей находился не кто-нибудь, а сам Григорий Ефимович Распутии. Она в деталях описывала, как он был одет и чем запомнился. Но самое интересное, что он после окончания службы всех гимназисток одарял нехитрыми подарками: кому плетеные лапоточки, кому фаянсовая статуэтка, а ей был подарен золотой крестик с тремя рубинчиками. Значит, чем-то в свои десять лет выделялась она среди прочих? Как знать… Само собой, просил показать этот дар, но она с улыбкой пояснила, что в войну пришлось выменять его на продукты, как и многие другие ценные вещи. Крестик тот ушел за ведро подмороженной картошки. Интересно, носит ли сейчас кто-то его или он утерян, переплавлен на что-то иное.

Потом ее отправили на педагогические курсы в Москву, где у них преподавала сама Н. К. Крупская. Описывала ее она тоже довольно неохотно, запомнилось лишь, что особой опрятностью жена вождя не отличалась. Видно, внешний вид для партийных руководителей был не в чести, а может, просто иных забот было много, не нам судить.

И наконец, она была среди первых делегатов на открытии всесоюзного пионерского лагеря «Артек». В нашем семейном архиве хранится фотография, где моя бабушка и еще несколько таких же подвижниц пионерского дела сфотографированы на фоне горы Аю-Даг.

А потом у их семьи начались многочисленные переезды: сперва в Златоуст, где на свет появился мой отец, потом городок Тара, а оттуда дед, как тогда говорили, «завербовался» на десять лет начальником геодезической партии на Ямал. Как понимаю, точных геодезических карт на тот период составлено еще не было, и группа энтузиастов километр за километром обследовала и вымеряла этот необжитой край. В зимнее время дед чертил карты и схемы Ямальского полуострова, а его жена преподавала русский язык и литературу в так называемом Красном чуме, куда свозили детей аборигенов для обучения.

Там на самом берегу Карского моря в поселке Харасавэй у них родился второй сын, рано ушедший из жизни. Делиться воспоминаниями о своем пребывании на Ямале бабушки не любила. Шутила лишь, что вернулись без зубов и без денег. Денежный вопрос меня тогда не особо интересовал, а вот насчет зубов постарался узнать поточнее. «Цинга», – отвечала она коротко и с неохотой. Но может, и хорошо, что находились они в те смутные годы вдали от больших городов, где в это время развернулась захлестнувшая страну волна репрессий ни в чем не повинных людей. А там, в полевых условиях, было не до доносов…

Вернулись в Тобольск перед самой войной, и уже осенью деда призвали, по словам бабушки, в «трудармию», откуда где-то в середине войны он был комиссован по причине язвы желудка. Пешком добрался от Тюмени до Тобольска. Домой шел солдат, а потому никакие расстояния или болезни не могли остановить его. Операция прошла успешно, и он стал трудиться в Тобольском отделе землеустройства. Но большую часть времени проводил в поездках по району, имея приданную ему пролетку и извозчика. Частенько брал и меня с собой. В избу, где мы останавливались на ночлег, набивались местные мужики, и разговор обязательно заходил о чем-то чудном, таинственном, отчего у меня волесенки дыбом вставали. А когда дед шел в отпуск, подрабатывал тем же самым землеустроителем по договору в колхозах, где в том была потребность. Вот это и привело его на скамью подсудимых «за сокрытие доходов от государства». Слава богу, хоть «врагом народа» не записали. И срок – восемь лет в лагеря на Урале.

Беда, как известно, не приходит одна. В том же году осудили отца, капитана небольшого судна. «За нарушение социалистической законности». Он поймал у себя на пароходе вора, что украл зарплату, выделенную на команду. Высадил его на берег и дальше в плавание. А тот оказался мужиком ушлым и накатал жалобу прокурору. Когда вернулись из рейса, отца уже встречали охранники с винтовками. У него срок оказался поменьше – всего-то два года Тобольской тюрьмы знаменитого «централа», именуемого у сидельцев «крыткой»». Вышел через несколько дней после смерти «великого кормчего» 10 марта 1953 года. Совпадение или нет, не могу сказать. Мне в ту пору пятый годок шел. И не понимал тогда, что мама с бабушкой на несколько лет остались без помощников в доме.

И новая беда пришла, когда оба мужчины из нашей семьи находились в заключении. Младший брат моего отца в 15 лет заболел менингитом. Бабушка повезла его в Тюмень. Там он и скончался. Уговорила капитана, чтоб пустил на верхнюю палубу, и три дня, пока пароход добирался до Тобольска, держала его на руках, невзирая на дождь и ветер.

За что такие напасти? За какие такие грехи? Нет ответа… А там дед, недавно вернувшийся из лагеря, вскоре неожиданно умер от сердечного приступа прямо у нас во дворе, когда разгружали сено, привезенное из-за реки. Инфаркт. В тридцать три года погиб папа. Утонул, возвращаясь на самодельной лодке из Сумкино. Бабушка слегла, несколько дней не принимала пищи. Спасибо Алексею Григорьевичу Тутолмину, был в Тобольске такой замечательный врач. Гипнозом или просто добрым словом поставил ее на ноги. И нас, детей, трое на руках у мамы…

В начальных классах я успел отучиться еще до гибели отца, причем вела наш класс не кто-нибудь, а моя родная бабушка. Более строгой и взыскательной учительницы я не знал за всю свою жизнь: ни одна моя шалость или разговор с соседкой по парте не оставалось без ее внимания. Незамедлительно следовала команда выйти к доске и встать в угол. Там я обычно проводил время до конца урока и лишь после звонка получал разрешения идти на перемену.

Чтоб чем-то занять себя, я придумал развлечение, о котором никто не догадывался: вел счет машинам и запряженным лошадьми телегам, проезжавшим по улице за окном нашего класса. Естественно, содержание урока проходило мимо моих ушей, а потому дома весь урок под руководством бабушки повторялся заново. Плюс к этому мне поручалась предварительная проверка школьных тетрадей моих соучеников, где я должен был делать карандашом пометки, указывающие на ошибки. А потом уж их перепроверяла сама бабушка.

Следует признаться, что характер мой в ту детскую пору был самый неудержимый, а проще говоря, непоседливый. Мне хотелось знать буквально все, участвовать во всех играх, школьных выступлениях, на что бабушка смотрела с неодобрением, считая, что ee внук должен больше времени проводить за уроками. Моя буйная фантазия заводила меня в такие ситуации, что до сих пор не верится, как чудом остался жив в те юные годы. Это и катания на плотах в выкрытых котлованах, когда я не раз переворачивался, прыжки в сугроб с крыши дома, лазание по деревьям за вылупившимися птенцами и тому подобное. Бабушка моя пыталась пресекать проявления моей неуправляемости и делала это изо дня в день методично и целенаправленно.

Она настояла, чтобы я пошел в школу на год раньше положенного срока и попал именно в ее класс, а потому на долгих четыре года я оказался под ее бдительным оком. Но не могу с уверенностью сказать, принесло ли это те результаты, которых она добивалась, или привело к тому, что я научился скрывать свои шалости и заниматься тем, чем пожелаю, когда дома никого не было.

Опоздать на урок для меня было практически нормой, при этом на вопрос: «Почему явился в класс после звонка?», не задумываясь выдавал такие истории, что весь класс дружно, едва ли не до коликов хохотал, что меня ничуть не смущало. Нет, я не врал и даже не выдумывал чего-то лишнего, а просто без утайки рассказывал такие детали увиденного мной по дороге в школу, что они неизбежно приводили в восторг моих одноклассников.

Например: как увидел лошадь, у которой свалилась дуга, и та вскачь понеслась по улице и перевернула телегу. Или с воодушевлением сообщал, как один старшеклассник, зайдя в туалет, использовал такие непонятные мне словечки (попросту – мат), которые мне раньше сроду слышать не приходилось. А не понимая их смысл, я тут же воспроизвел их вслух перед всем классом. Стоит ли пояснять, как подобное откровение восприняли мои соученики? И, что совершенно естественно, тут же занимал свое законное место возле доски в углу и с невинным видом продолжал наблюдать в окно движение городского транспорта.

Но кроме занятий была и домашняя работа, выполнение которой было столь же важно для меня, как и посещение занятий. Нужно было привезти в бочке воду с колонки, дать сено корове, почистить снег во дворе, напилить и наколоть дров, помыть кучу посуды и еще много чего подобного. А летом был огород: вскопать, полить, прополоть около десятка грядок. Да еще нарезать мешок травы для коровы, отогнать ее рано утром в табун, а вечером привести обратно.

При этом бабушка не скупилась на похвалы моих трудов, а иногда награждала монеткой для походов в кино или покупки стаканчика мороженого. Учась уже в старших классах, пробовал воспротивиться бесчисленным домашним обязанностям. Бабушка со мной в спор по этому поводу никогда не вступала, но чуть подумав, спокойно отвечала: «Если приучишь себя к физическому труду, то и умственный труд, чем будешь заниматься в дальнейшем, будет тебе не в тягость». И она оказалась права, как и во многих других своих высказываниях и наставлениях, так что на всю жизнь запомнил эту ее нехитрую установку и детей своих так же воспитывал, следуя бабушкиной жизненной методике…

И еще один ее урок запомнил навсегда и нет-нет, а повторяю сказанную ей фразу другим, у кого всегда находится масса причин сделать порученную работу как попало, шиворот-навыворот, как говорят в Сибири, «на отвяжись». Участки под покос на той стороне Иртыша доставались всем, кто подал заявление на них, по жребию. Первый раз нам выпал участок, весь заросший мелким кустарником, чуть ли не половина покоса. По бабушкиному настоянию я с помощью старого, с зазубринами топорика, постоянно соскакивающего с пересохшего топорища, почти два или три дня освобождал тот участок от засорявших его кустов; вплоть до кровавых мозолей на ладошках. Когда на другой год началась сенокосная пора и мы пришли на выделенный нам участок, оказавшийся совсем в другом месте, и речь зашла об очередной вырубке кустов, то тут я возмутился не на шутку: «С чего это я рубить его стану? На другой год он нам опять не достанется!»

Бабушкин ответ срубил меня самого под самый корень: «Так ведь людям достанется…» И я не знал, что сказать в ответ. Вот эта фраза «людям достанется» отложилась во мне и живет, пока еще в состоянии что-то сделать своими руками: все тобой сделанное достанется людям. И не важно, как они тем добром распорядятся…

Когда мы приезжали к родственникам в Москву, то непременно был выход в Третьяковку, причем не по одному разу; музей им. А. С. Пушкина, где мне больше всего нравились копии рыцарей в латах и с оружием в руках. А еще поездки в усадьбы Архангельское, Кусково и на Новодевичье кладбище. Волей-неволей в памяти оставались имена художников, названия картин и в результате получал хоть слабое, но представление о мире искусства, чего в родном Тобольске вряд ли когда увидел. И эти сказочные сюжеты, рисунки, как понимаю, жили во мне своим отдельным мирком, побуждая совершить тоже что-то чудное, необыкновенное, за пределами человеческих возможностей.

Однажды бабушка повезла меня чуть не на край тогдашней Москвы, потом мы долго шли куда-то и, наконец, остановились перед гигантским зданием, и я услышал слово, значение которого тогда не понимал: «МГУ». И ещё бабушка добавила: «В нем мои папа и мама когда-то учились. Вот если у тебя будут хорошие оценки, ты тоже сможешь поступить в этот университет…» Студентом главного российского вуза стать мне так и не пришлось, но слова ее запомнил на всю жизнь и надеюсь, кто-то из моих внуков осуществит ту бабушкину мечту…

Более всего при ее нелегкой судьбе меня удивляла её доброта и забота, проявляющаяся в мелочах: вовремя пришитой оторванной пуговице, заштопанной рукавичке, и уж конечно своевременному питанию ее внуков. Не помню случая, чтоб она хоть раз отпустила меня на занятия или потом уже на работу без завтрака.

Она участвовала даже в моих сборах на охоту, когда уезжал на несколько дней: подкладывала мне в рюкзак сменные носки, портянки и даже шила мешочки под мои скромные боеприпасы. Когда я с удивлением поинтересовался, откуда она все это знает и умеет, пояснила, что всегда так собирала своего мужа, когда он уезжал в свои экспедиции, и считала это непреложным качеством любой замужней женщины.

Признаюсь честно, подобного отношения к себе мне за всю мою непростую жизнь испытывать не приходилось. Может быть, выродилась та женская порода, которая умела находить на все время и делала это без каких-то попреков и нареканий, а может, просто изменилось время, став более быстротечным, неуловимым, когда каждый озабочен самим собой, а на ближних своих внимания просто не остается.

Непостижимым образом бабушка умела успокоить, скрасить очередные мои неудачи и промахи, и любимым ее выражением в таких случаях было: «Перемелется, мука будет». И она была, как всегда, права, действительно рано или поздно беды уходили, рассеивались, а впереди была еще непрожитая жизнь, которая обязательно должна принести хоть небольшие, но радости…

Единственное, что мне непонятно в бабушкиной судьбе – за что, за какие грехи ей были посланы выпавшие на ее долю испытания? Может быть, они должны послужить примером для нас, выросших под ее заботливым крылом и мудрыми высказываниями по поводу любой жизненной ситуации. Но твердо могу сказать: если бы не ее пример, заботы, то моя собственная судьба явно сложилась бы иначе.

А так по большому счету мне не о чем жалеть или кого-то упрекать в своих бедах. Прожив полжизни рядом с ней, я получил огромный запас любви, заботы и доброго отношения к людям, который незримым образом она сумела мне передать. Поэтому воистину могу назвать ее своей путеводительницей, которая, уверен, находясь в ином мире, продолжает направлять и утешать своего внука.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

На этом хотелось бы закончить свое краткое автобиографическое повествование, в котором попытался передать лишь некоторые, на мой взгляд, самые яркие эпизоды своей жизни. Уже в возрасте начинаешь чувствовать свою незначительность во всем происходящем вокруг тебя, сознаешь, насколько малы и ограничены наши силы, и волей-неволей приходит пора подводить итоги.

И наверняка перед каждым встает вопрос: а мог бы сделать большее? А если мог, то что помешало? И вот тут понимаешь, насколько порой были противоречивы твои поступки, сколько сил потрачено впустую, зазря, без видимого результата.

А если и попытаешься проанализировать все прожитое, то с удивлением откроется тебе, как часто ты был отброшен на обочину жизни какой-то неведомой сторонней силой. Вот тогда и ощущает себя щепкой, отскочившей от древа жизни под ударами чьего-то могучего топора. И твоя судьба складывается совсем не так, как ты задумал и спланировал, а зачастую она складывалась согласно воле обстоятельств, созданных стоящими у власти людьми. Или собственной верой в глупые идеалы, что вбивали в нас с детских лет.

Не побоюсь признать, что практически все наше послевоенное поколение жило и действовало по подсказке сверху и редко задумывалось, насколько те подсказки верны и правильны.

А те, кто пробовали жить своим умом, искали свои путь, в результате натыкались на такие преграды, что через какое-то время утрачивали веру в собственные силы, которые даны тебе природой, Творцом.

Потому все написанное мной направлено на то, чтоб мы лишний раз задумались: а все ли ты сделал, чтоб что-то изменить вокруг, сделать кого-то более счастливым и ощутить себя именно человеком независимым от тех властных забот и указаний, что непрестанно вмешивались в твою судьбу, кто непонятно, по какому праву управляет миллионами жизней, не замечая за высокими идеалами бед и страданий каждого.

Кто-то скажет, что именно так устроена наша жизнь и нам лишь следует подчиниться ее неумолимым законам. Отвечу… Пока мы так считаем, не пытаясь что-то изменить, мы будем оставаться той самой щепой – разрозненной, разобщенной, покорными воле тех, кто вообразил себя главным лесорубом, не обращающим внимания на такую мелочь, как человеческая жизнь. А она у нас у всех одна, и хотим мы того или нет, другой, увы, не будет…

ТВОРЯЩИЙ. СВОБОДА ВЫБОРА
(Creator. Libertas arbitrii)

Вначале было слово…

У Господа.

У сочинителя все начинается с образа, Слово для него – инструмент…

В литературном мире нет смерти… и мертвецы

так же вмешиваются в дела наши и действуют вместе с нами, как живые.

Николай Гоголь

ЗАБЛУЖДЕНИЯ ЗАБЛУДШИХ

Одного мудреца спросили:

– Скажи, ты вольный человек?

– Несомненно, – ответил тот, – ведь на мне нет рабского ошейника.

– Значит, ты волен в своих поступках?

– А вот и нет, – отвечал он, чуть подумав.

– Но как же так, если ты волен, то должен быть волен во всем.

– Я волен, но не свободен.

– Так разве вольный человек не может быть свободным?

– Это величайшее заблуждение глупцов и невежд. Воля дается нам свыше при появлении на свет, а свободу ты должен завоевать. Ты волен жить, но чтоб стать свободным, следует хотя бы умереть. А смерть нужно еще заслужить и быть достойным этой великой милости.

– Но ведь ты можешь умереть в любой момент!

– Я хотел бы, но не могу, поскольку на то нет воли Божьей… – неторопливо пояснил он, после чего пошел дальше, оставляя на пыльной дороге следы своих босых ног, которые тут же сдувал ветер, словно боялся, что кто-то пойдет вслед за ним и помешает ему исполнить то, что он задумал.

Так и все мы идем по чьим-то следам, считая, будто сами выбрали этот путь, поскольку свободны в своем выборе.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СОЧИНИТЕЛЬСКАЯ

Введение в образ

…На заре собственного тридцатилетия я решил круто поменять свою размеренную жизнь служащего одного из многочисленных госучреждений.

И… недолго думая, написал заявление о своей полной отставке от почти без малого десяток лет занимаемой должности.

Меня чуть поуговаривали…

Скорее для вида и очистки совести, чем от души…

Хотя, допускаю, – просто из обычного человеческого сострадания. Резонно полагая, что перспективы найти что-то приличествующее моему тогдашнему положению и вполне достойному по тем временам жалованью равны нулю.

А точнее – нулю с двумя минусами!

Хотя великолепно знаю, нуля даже с одним минусом в природе не существует.

Нуля вообще нет по определению.

На то он и ноль.

Вот точно так же не стало и меня для моих бывших сослуживцев…

И не только для них, но и для меня самого. Прежнего.

Поскольку, став свободным от своих былых обязанностей, я тут же превратился в раба, зависящего от множества обстоятельств.

И… принятых общественных условностей.

Став независимым от ежедневных обязанностей ходить на службу, я стал зависим от своих потребностей.

Одно из них и немаловажное – кормить себя.

Одевать по сезону.

Иногда лечить.

Иначе говоря, как-то поддерживать себя на плаву.

Но спасательный круг на этот случай вместе с трудовой книжкой мне почему-то не вручили. Может, просто забыли? А может, на мне они и закончились?

И что оставалось?

Ждать проплывающую мимо соломинку?

И хвататься за нее обеими руками.

Иначе река времени быстро и безвозвратно поглотит любого, не имеющего средств для собственного спасения.

Хотя у меня, как у всякого запасливо-порядочного человека, на этот счет имелся спасательный жилет – диплом об окончании провинциального вуза!

Но он к тому времени изрядно подмок и пришел в полную негодность.

Как, добавлю, и моя репутация от совершаемых мной раз за разом неблаговидных поступков.

А потому вряд ли кто мог мне чем-то помочь.

Разве что нагнать уныние на бдительного кадровика.

Потому нужно было плыть, грести самому.

Хоть вдоль, хоть поперек течения;

Работая всеми членами своего плохо тренированного тела.

Каждое мгновение.

Минуту.

Ежечасно и ежесуточно.

Бултыхаясь и изворачиваясь.

Чтоб не быть поглощенным несущим тебя потоком неумолимого времени.

…А что я вообще мог?

Немногое.

Выбор в таких случаях невелик: труд физический.

Или… с элементами использования собственного довольно среднего интеллекта.

При соответствующей оплате довольно среднего уровня.

Но вот тут-то диплом, даже очень подмокший, но с несмываемой гербовой печатью нашего пролетарского-колхозного государства, из поплавка превращался в грузило, не позволяющее всплыть в трудовой среде человеку с высшим образованием.

Даже сторожем.

Или слесарем ЖЭКа.

Людей с дипломом туда не брали!

Почему?

Догадайтесь сами.

Значит, была на то причина.

Какая?

Ответить решительно затрудняюсь.

Поскольку ответ на этот вопрос унесли с собой почившие в бозе ответственные лица партаппарата.

И тогда меня осенило!

Если начинать исчислять заново свою трудовую биографию, то с чистого листа.

Девственно чистого!

Без единого отпечатка!

Не подчищенного!

Не перелицованного из угрюмого прошлого.

И чтоб я на том месте был первый.

И сам по себе.

И без начальства.

Без трудового коллектива и членства в профсоюзе любого пошиба.

Без восьмерок в ведомости за регулярное посещение своего рабочего места.

Без премий за доблестный труд.

Без квартальных за перевыполнение.

Без отпускных, когда уже не знаешь, какой месяц и день на дворе.

При полной автономности и независимости!

Как братская Куба!

И мне тут же захотелось иметь свой флаг.

Собственный гимн.

И границу.

Отделяющую меня от остального мира.

Но без сторожевых собак и погранконтроля.

И чтоб никто туда и не подумал сунуться.

…Задача не из легких, но вполне выполнима, когда ты думаешь о полной свободе.

Наивно полагая, будто у тебя есть выбор.

В результате выбор мой пал, как стрела легендарного царевича, за городскую черту общенародной оседлости.

За колхозные поля…

В глубь земель отечества нашего…

В бездорожье…

Где и притаилось желанное существо с именем – Свобода.

Тогда как мне больше нравится хорошее русское слово – Воля.

Вот и вздумалось мне на тридцатилетием рубеже уйти на волю.

Обрести свободу.

Коль жизни без нее я в то время не представлял…

То была романтическая влюбленность в жизнь.

Не обремененную окружающими условностями.

И в себя!

Могущего все вынести, преодолеть, пережить.

Выплыть из любого водоворота.

Вскарабкаться на любую вершину и крикнуть оттуда:

– Люди! Как тут хорошо и свободно!

Когда вокруг тебя лишь небо, облака и орлы поднебесные!

…Вот о какой жизни мечталось мне…

После почти десятилетнего заключения в государственном учреждении.

Хотя и не обнесенного высоким забором с колючкой.

Но… не позволяющего глянуть выше того этажа, который был определен для тебя руководством.

А чтоб шагнуть на ступеньку вверх, ты должен был стать таким, как они – сидельцы верхних этажей.

Но я твердо знал: таким мне никогда не стать.

Тем более что любой подъем подразумевает спуск.

Иногда довольно стремительный.

Вплоть до соприкосновения с асфальтом.

И вслед за тем перед тобой закроются двери всех госучреждений…Уж так устроен тот мир, созданный по образу и подобию египетских пирамид.

Где на самой вершине помещается лишь кто-то один.

А все остальные с восхищением и завистью тянут шеи в сторону его сиятельного профиля.

А пирамиды, как давно убедился, есть олицетворение вечности. Проникнуть куда могут лишь избранные.

Потому любая геометрическая фигура вызывает у меня не восторг, а ужас от ее совершенства и недоступности.

Мне куда ближе формы попроще.

Будь то заячий след, воронье гнездо или бобровая плотника.

В них заключена иная красота, живущая в каждом нормальном человеке.

Таком же, как и я, противнике параллельных прямых и пятиконечных звезд.

* * *

…И вот после недолгих размышлений решил: в моем случае обрести свободу, можно лишь сделавшись промысловиком-охотником.

Ни больше и ни меньше!

И остаток жизни, а мне он мыслился совсем недолгим, стоит провести в лесу.

В глухомани.

В избушке.

Стоящей на берегу чистого ручья, незамутненного чьими-то котелками и фляжками.

С водицей в нем, пригодной лишь для моего индивидуального потребления.

И выбор был сделан…

Той же осенью увез меня гусеничный вездеход в непроходимую тайгу, где второй год пустовала желаемая мной избушка без вести пропавшего охотника.

…И был там хрустальный ручей.

И сумрачные ели…

И даже поленница неизрасходованных дров!

И кое-какая посуда в жилище об одно оконце.

И тишина…

Не омрачаемая скрипом тормозов, чьими-то пьяными криками или бравурными маршами в дни всеобщих торжеств.

А рядом с избушкой на девственно чистом снегу виднелись следы разных птиц…

А чуть в стороне – утоптанная лосиная тропа вечных лесных странников.

И множество других признаков отныне соседствующих рядом со мной таежных жителей.

* * *

…И было первое незамутненное спешными сборами на службу утро.

И первая лыжня меж смотревших на меня с усмешкой вековых елей.

И мелькнувший на верхушке одной из них рыжий беличий хвостик.

И первый удачный выстрел…

И осознание собственной силы и всевластности, безнаказанности и вседозволенности.

Даже не верилось, что ты наконец-то никому не подвластен…

И можешь заниматься тем, чем сам считаешь нужным.

И не исполнять чьи-то там мудрые распоряжения свыше, покорно отчитываясь о достигнутых успехах в конце каждого трудового дня.

И продолжалась такая моя эйфория то ли неделю, то ли чуть больше…

А потом накатила тоска…

И тупой вопрос: зачем мне все это нужно?

Кому от того польза, что ты коптишь небо, отапливая отсыревшую избушку?

Зачем стреляешь в безобидных белок и молодых тетеревов, с любопытством взирающих на твои хлопоты прямо с крыши твоего временного жилища?

Почему я должен все время кого-то убивать?

Только для того, чтоб ощутить себя великим траппером?

А не жить в ладу со всем живым, имеющим точно такие же права на существование?

Как и ты…

Всего лишь пришелец на их законную территорию…

* * *

…И было постыдное возвращение в черту своей прежней городской оседлости.

Несколько бессонных ночей.

Сна не было.

Но в глазах стояла избушка об одно оконце.

И тихий ручей…

И заячьи следы на снегу…

А рядом две параллельные прямые от моих лыж…

Которые почему-то никогда не пересекутся…

Как моя судьба не пересеклась с охотничьим промыслом…

О чем, честно скажу, не очень и жалею.

Прямых дорог в этой жизни не бывает…

А вот параллельных много, поди угадай, которая твоя…

* * *

…Если всю жизнь идти слишком быстро, забываешь, что оставляешь позади себя.

И наоборот – идя медленно, постоянно оборачиваешься назад.

Рискуя никогда не выбраться из цепких объятий прошлого.

Остановишься… – и рискуешь остаться в прошлом.

Так что каждый из нас обречен на выбор между прошлым и будущим.

Неизвестное – манит, отжившее – не отпускает…

* * *

…Меня же в те годы больше волновал лишь один вопрос: с кем быть?

С любимым человеком?

Но как только он встречен, в твоих помыслах он почему-то попадает в прошлое.

А кто не встречен?

Тот все еще живет в твоем будущем.

И где его искать?

Да и найдешь ли…

Потому в один прекрасный день избрал нечто среднее – оставаться с самим собой.

А почему бы и нет?

Так надежнее и безопаснее.

Главное, ты никогда не будешь один.

Поскольку всегда можешь создать в своем неуемном воображении (выдумать, сочинить, придумать) собственных героинь.

И жить с ними в полном согласии.

Именно так!

Наша фантазия легко рождает романтические и притягательные образы существ, никогда ранее не существовавших на свете.

Нет ничего проще, как представить себе некую диву с обаятельной улыбкой и прекрасными манерами.

И просто здорово, если она будет обладать навыками первоклассной хозяйки.

Именно так!

Хочу хорошую хозяйку с аристократическими манерами!

И кулинарно-ресторанным образованием.

В жизни такое большая редкость, скажете вы.

И будете правы.

Зато в моем воображении запросто!

Помечтал…

Представил… – вот она!

С именем или без него… Неважно… Просто Милая…

Утром просыпаешься и просишь:

– Милая, мне чашечку кофе и, как всегда, без сахара…

Хотя понятно, кофе от своей мифической кулинарной аристократки с ее изысканными манерами ты вряд ли дождешься. Она привыкла получать его из других рук.

И что с того?

Ничего страшного. Кофе сваришь, как всегда, сам.

И некого будет винить, если вдруг он окажется паршивым на вкус.

В следующий раз получится как надо.

Зато можно бесконечно долго общаться с рожденным тобой образом.

На любые темы.

От возникновения жизни на планете Земля…

И до неразгаданных тайн, окружающих нас.

И она ответит на любой твой вопрос!

А если нет, просто смени тему…

Зато она никогда не потребует отчитаться за твое несвоевременное появление у домашнего очага.

Если ты вдруг собрался и его ввести в интерьер своей скромной квартирки.

Она будет терпеливо дожидаться твоего возвращения.

Насколько бы долго оно ни затянулось.

И… ни словечка в упрек!!!

Хотя при таком раскладе есть и свои сложности.

Например, если тебе взбредет на ум привести в дом реальную особу женского пола…

Не будем уточнять, с какой целью.

Подобное нахальство твоя невидимая героиня, вряд ли переживет.

И может надолго, а то и навсегда исчезнуть.

И бог с ней!

Скатертью дорога!

Ты тут же явишь новый образ не столь щепетильный и чувственный.

К проявлениям непреодолимых особенностей мужского организма.

И так до бесконечности!

Тогда какой смысл тратить жизнь на установление взаимоотношений с какой-то реальной женщиной, если в конечном итоге все сведется вначале к банальному выяснению отношений, а в конечном итоге к холодной отчужденности, а то и полному разрыву.