Текст книги "В гостях у эмира Бухарского"

Автор книги: Всеволод Крестовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Этотъ отвѣтъ очень понравился всѣмъ присутствовавшимъ бухарцамъ, видимо произведя на нихъ наилучшѣе успокоительное впечатлѣніе, не говоря уже о томъ, что онъ пріятно щекоталъ ихъ самолюбіе.

Допивъ свой чай, бухарскіе сановники вѣжливо поднялись съ мѣстъ, и въ лицѣ перваначи заявили, что не смѣютъ насъ долѣе безпокоить, такъ какъ мы, безъ сомнѣнія, хотимъ съ дороги закусить и нѣсколько отдохнуть; но что потомъ, когда вамъ пожелается продолжать путь, они въ полномъ своемъ составѣ будутъ къ нашимъ услугамъ.

Й затѣмъ сановники очень любезно откланялись.

Воспользовавшись ихъ уходомъ, мы вышли на балконъ, чтобы взглянуть на амальдоровъ, и сверхъ всякаго ожиданія намъ представилось зрѣлище довольно красивое. У подошвы кургана, прямо предъ воротами старой цитадели, стояли выстроившись конные музыканты въ зеленыхъ мундирахъ и высокихъ барашковыхъ шапкахъ. Между ними уморительны были только торчавшіе впереди всѣхъ два турецкіе барабана, приспособленные какимъ-то образомъ поперегъ сѣдла, такъ что барабанщикамъ приходилось сидѣть уже не въ сѣдлѣ, а на крупахъ своихъ лошадей. Изъ-за массивныхъ барабановъ едва лишь выглядывали ихъ островерхія шапки, да растопыренныя руки. Позади музыкантовъ стояла конная толпа офицеровъ, одѣтыхъ въ форменные чекмени, съ галунами и газырями на груди, покроемъ въ родѣ нашихъ конно-иррегулярныхъ кавказскихъ. На всѣхъ красовались серебряные кованые эполеты русскаго образца со штабъ-офицерскими кистями. Въ цвѣтѣ этихъ мундировъ замѣчалась нѣкоторая пестрота: у однихъ черные, у другихъ темно-синіе, у тѣхъ красные, у этихъ бирюзовые, зеленые, гороховые, сѣрые, чему соотвѣтствовалъ и цвѣтъ тульи на высокихъ островерхихъ шапкахъ изъ черной мерлушки. Подъ всѣми были хорошія верховыя лошади, отличавшіяся богатствомъ уборовъ, гдѣ не было недостатка въ наборномъ серебрѣ, бирюзѣ, шелковыхъ кистяхъ и расшитыхъ блестками бархатныхъ попонахъ.

Позади, подъ прямымъ угломъ въ этой красивой группѣ, стояли два эскадрона амальдоровъ на легкихъ лошадяхъ, преимущественно изъ породы карабагировъ. Эскадроны двухъ-шереножнаго строя съ замыкающими унтеръ-офицерами, подобно нашему, были выстроены въ дивизіонную колонну справа, и равненіе ихъ отличалось полною безукоризненностью. Карабины свои они держали въ правой рукѣ «на изготовку», уперевъ пятку приклада въ бедро и наклонивъ конецъ дула впередъ, совершенно такъ же, какъ держали у насъ свои винтовки горцы императорскаго конвоя. На правомъ флангѣ колонны были выстроены въ двѣ шеренги восемь трубачей въ зеленыхъ чекменяхъ и желтыхъ чембарахъ. Въ рядахъ же люди были одѣты въ бѣлые чекмени съ алыми воротниками, погонами и нагрудными кармашками; на ногахъ алыя чембары, заправленныя въ голенища высокихъ сапоговъ нашего же военнаго образца; головной уборъ – баранья шапка такой же формы, какъ и у офицеровъ, съ алою тульей. Что же до вооруженія, то увы! – оно далеко не блистало не только единообразіемъ, но и исправностію. При помощи бинокля я разглядѣлъ, что большинство, въ особенности въ переднихъ шеренгахъ и въ замкѣ, было вооружено пистонными карабинами, но въ заднихъ шеренгахъ попадались и кремневые, даже чуть ли не было фитильныхъ: что-то ужь очень на нихъ смахивали мелькавшія кое-гдѣ огнестрѣльныя дубины, ярко выкрашенныя сурикомъ. Одни изъ карабиновъ были длиниѣе, другіе короче; высовывались и просто длинныя семилинейныя ружья. Словомъ, тутъ былъ коллектированъ всякій арсенальный хламъ, случайно добытый съ разныхъ сторонъ и въ разное время. Замки на ружьяхъ тоже далеко не всѣ въ исправности: виднѣлись и такіе, что держались на своемъ мѣстѣ лишь при помощи ремешка или бичевки. Не было единообразія и въ холодномъ оружіи (каждый амальдоръ, кромѣ карабина, вооруженъ еще и саблей), между коимъ на половину встрѣчались кривые афганскіе и хорасанскіе клинки, на половину клычи, да попадались у иныхъ и англійскія, и русскія пѣхотныя, и кавалерійскія сабли, и казачьи шашки. Въ этомъ отношеніи всякъ молодецъ былъ на свой образецъ. Но единообразный нарядъ амальдоровъ, издали казавшійся очень красивымъ, ихъ прекрасныя легкія лошадки съ огонькомъ и эта стройность равненія производили на первый взглядъ очень благопріятное военное впечатлѣніе, и тѣмъ досаднѣе было глядѣть на такое безобразно сбродное вооруженіе отборной гвардіи бухарскаго владыки. Впрочемъ, какъ картинка, съ художественной точки зрѣнія, въ общемъ все это являлось весьма красивымъ. Жаль только, что такому зрѣлищу не соотвѣтствовала погода: мелкій непрерывный дождь, начавшійся незадолго до прибытія нашего въ Урта-курганъ, немилосердно мочилъ этихъ нарядныхъ всадииковъ.

Вернувшись съ балкона въ залу, видимъ мы, что бухарскіе джигиты одинъ за другимъ таскаютъ къ намъ всякаго достархана цѣлые вороха и горой наваленные подносы, которыми уже сплошь заставили цѣлый уголъ залы аршинъ въ семь длиной, да въ четыре шириной. Но увы, все это разныя сласти, печенья да фрукты, а существеннаго, то есть обѣщаннаго завтрака все нѣтъ какъ нѣтъ. А ѣсть между тѣмъ уже и очень-таки хочется.

– Когда же, наконецъ, завтракъ? Чего это они тамъ замѣшкались?

На это нашъ Асланбекъ заявляетъ, что завтракъ уже давнымъ-давно готовъ, еще съ тѣхъ поръ, какъ только что мы сюда пріѣхали.

– Такъ зачѣмъ же не подаютъ?

– Ожидаютъ, когда вашей свѣтлости угодно будетъ приказать. Дѣло только за вами.

– Да быть не можетъ! – удивился княвь.

– Могу васъ увѣрить; я самъ слышалъ распоряженіе токсабы.

Хорошо, что выяснилось въ чемъ дѣло, а то мы, по недоразумѣяію, и Богъ вѣсть сколько времени заставили бы ихъ прождать, между тѣмъ какъ тѣ, бѣдняги, стоятъ подъ дождемъ да мокнутъ.

Чрезъ минуту джигиты внесли изобильный завтракъ: прекрасный бульонъ съ кореньями и мелкими говяжьими катышками (фрикадель); паровой пловъ по-персидски, гарнированный молодою ягнятиной, курами, горными куропатками и фазанами; говяжьи рубленыя котлеты по-персидски, на видъ въ родѣ польскихъ зразъ, изъ которыхъ каждая облѣпляетъ со всѣхъ сторонъ сваренное въ-крутую яйцо; каурдакъ, жареный барашекъ и еще, и еще, и еще что-то, чего ни съѣсть, ни перечислить! А въ заключеніе – зеленый чай. Наши почетные провожатые, сановники и всѣ офицеры эскорта въ это же время завтракали въ особомъ помѣщеніи.

Окончивъ эту черезчуръ уже изобильную трапезу, мы, согласно требованіямъ мѣстнаго этикета, выждали столько времени, сколько заранѣе было условлено съ Рахметъ-Уллой, то есть ровно часъ, и въ часъ пополудни стали облекаться въ свои дорожные костюмы. Въ это время трубачи на улицѣ заиграли «сборъ», и когда мы вышли изъ воротъ къ экипажамъ, то нашъ почетный эскортъ уже успѣлъ растянуться шпалерой въ одну шеренгу вдоль пути справа. На лѣвомъ, ближайшемъ къ намъ, флангѣ сталъ хоръ музыкантовъ, затѣмъ корпусъ офицеровъ и, наконецъ, амальдоры. При появленіи посольства раздалась команда топчи-баши, по которой трубачи заиграли «встрѣчу», а офицеры, бывшіе въ строю, отсалютовали саблями совершенно такъ же, какъ и у насъ; ротные же командиры, въ числѣ сорока одного человѣка, взяли, какъ говорится, «подъ козырекъ», хотя у нихъ козырковъ и не полагается. Проѣзжая мимо, князь, въ свою очередь, отвѣчалъ имъ отданіемъ чести, и тутъ мы замѣтили на нѣкоторыхъ изъ нихъ ордена: персидскій «Льва и Солнца» и еще какія-то мусульманскія звѣзды. Можетъ статься, то были знаки новаго ордена «Восходящей звѣзды Бухары».

Поѣзду нашему предшествовала цѣлая кавалькада пестрыхъ джигитовъ и десятка два эсаулъ-башей, въ бараньихъ шапкахъ и красныхъ чекменяхъ, съ высоко торчавшими изъ-за пояса тростями. То были ординарцы перваначи, топчи-баши и вчерашнихъ бековъ. Въ первомъ экипажѣ ѣхали оба посла, за ними часть казачьяго конвоя; затѣмъ въ коляскѣ князя сидѣлъ перваначи, а остальные слѣдовали верхами. Поѣздъ замыкался хоромъ музыкантовъ, кавалькадою ротныхъ командировъ и, наконецъ, дивизіономъ амальдоровъ въ колоннѣ справа по шести. Музыканты все время играли разныя восточныя мелодіи, изъ коихъ нѣкоторыя не лишены были своеобразной красоты и пріятности, хотя, конечно, все это игралось въ унисонъ, ибо азiятская музыка, какъ извѣстно, не знаетъ гармонизаціи. Между прочимъ, въ числѣ этихъ мелодій попалась намъ и старая знакомая, обработанная Іоганномъ Штраусомъ, въ его извѣстномъ «Персидскомъ маршѣ»; только, здѣсь она явилась въ своемъ естественномъ видѣ, безъ прикрасъ европейской аранжировки, и нельзя сказать, чтобы отъ этого потеряла особенно много. Хоръ состоялъ изъ трубачей (кайнарчи), кларнетистовъ (сурнайчи), флейтистовъ (балабопчи) и барабанщиковъ (пагорачи). У первыхъ были обыкновенныя сигнальныя трубы; инструментъ же вторыхъ – сурна, собственно говоря, есть не совсѣмъ кларнетъ въ европейскомъ родѣ, а скорѣе дудка съ переборами, издающая нѣсколько рѣзкіе, но яснаго тона звуки. У нея имѣется особаго устройства деревянный амбушюръ, выточенный въ видѣ челночка и насаженный на тростинку, которая вставляется въ дудку; челночекъ во время игры плотно приставляется къ губамъ музыканта, совсѣмъ покрывая ихъ собою, и чтобы извлечь посредствомъ его изъ инструмента музыкальный звукъ, надо дуть въ тростинку очень сильно, что есть мочи, насколько можно судить о томъ на глазъ по крайней степени напряженія надутыхъ щекъ музыкантовъ. Третій инструментъ – балабонъ, есть не что иное какъ чеканъ съ переборами и клапанами, сдѣланный изъ латуни и какъ по конструкціи такъ и по характеру звуковъ довольно близко подходящій къ своему европейскому собрату. Что же до барабановъ – нагора, то тутъ были всякіе: и турецкіе, и обыкновенные, длинные и короткіе, мѣдные и лубковые, и всѣ они составляли неизмѣнный, но черезчуръ уже громкій акомпаниментъ во всякой піесѣ.

Музыканты чередовались между собою, какъ у насъ горнисты и хоръ. Въ первой очереди играли трубачи, во второй – сурны и балабоны, но злосчастнымъ нагорачамъ приходилось работать на своихъ барабанахъ и съ тѣми, и съ другими, безъ передышки.

Шесть верстъ ѣхали мы медлительнымъ шагомъ садами предмѣстья, которое состоитъ изъ двухъ якобы городовъ – Урта-кургана и Шемотана, разграниченныхъ между собою только обыкновеннымъ арыкомъ. Но эти города хотя и имѣютъ каждый свою особую администрацію, въ сущности не болѣе какъ два участка одного и того же пригорода. [66]66
  Каждый городъ, по средне-азiятскимъ установленіямъ, сколько бы ни былъ онъ незначителенъ самъ но себѣ, обязательно долженъ имѣть цитадель (акръ, урда) и кромѣ того глинобитную стѣну. Все, чтб соединено въ предѣлахъ этой стѣны называется городокъ, а что внѣ ея, то – предмѣстья. Сверхъ того въ городѣ обязательно должны быть три мечети, изъ коихъ одна, главная, должна вмѣщать въ себѣ все населеніе даннаго города и называется она джука или джамъ; въ ней обязательно совершается по пятницамъ чтеніе намазъ-джума.


[Закрыть]Точно такимъ же пригородомъ соединяется и городъ Шааръ съ городомъ Китабомъ, имѣющимъ свою особую городскую стѣну и цитадель, а все это вмѣстѣ, окруженное нѣкогда одною общею стѣной, остатки коей сохраняются и понынѣ, составляетъ то, что называется Шахрисебсомъ – «зеленымъ городомъ», который съ прилежащими къ нему землями и кишлаками (всего приблизительно около 40 квадратныхъ миль) пользовался до нынѣшняго эмира нравами особаго полунезависимаго владѣнія, часто бунтовался и велъ иногда даже войны съ Бухарой.

Въ исторіи Средней Азіи Шахрисебсъ знаменитъ, какъ родина и наслѣдственный удѣлъ Тимурленга.

Наконецъ приблизились мы къ высокой глинобитной стѣнѣ съ зубчатыми бойницами, окружающей городъ Шааръ, и въѣхали въ одни изъ ея воротъ, называемыя Чираксинскими (Дарвазяи Чиракчи). Ворота эти представляютъ собою двѣ круглыя, усѣченно-коническія башни, построенныя изъ жженаго кирпича и соединенныя между собою въ верхней своей части промежуточною надстройкой съ узкими окнами, приспособленными къ оборонѣ подворотнаго пролета. Непосредственно за стѣной начинаются лавки одного изъ городскихъ базаровъ, чайные дома (чайна-хане), опійныя курильни (кукнаръ-хане) и съѣстныя заведенія, гдѣ на воздухѣ и варятъ, и пекутъ, и жарятъ, отчего на весь околотокъ распространяется смрадпый чадъ кунджутнаго масла.

Несмотря на дождь, по сторонамъ улицъ и въ лавкахъ толпились массы зрителей, но то были исключительно мужчины. Изрѣдка лишь показывались кое-гдѣ у дверей дѣвочки отъ семи до девятилѣтняго возраста, но не старше; женщинъ же взрослыхъ вовсе не было среди этой толпы. Ихъ можно было замѣтить лишь за рѣшетками рѣдкихъ оконъ или въ глубинѣ темныхъ сѣней, по иныя ухитрялись-таки украдкой взгляпуть иногда въ полглаза изъ-за забора, да и то не иначе, какъ въ почтительномъ отдаленіи. Это, какъ видно, совсѣмъ не то, что наши ташкентскія сартянки, уже попривыкшія къ русскимъ: тѣ въ подобныхъ случаяхъ общественной томаши унизываютъ всѣ плоскія кровли своихъ домовъ и толпятся въ дверяхъ и даже на улицахъ, а которая хорошенькая, такъ возьметъ еще да будто бы нечаянно, забывшись, и отведетъ съ лица свой «чиметъ» и раздвинетъ полы «паранджи» [67]67
  Чиметъ – сѣтка изъ конскаго волоса, покрывающая лицо женщины а парандж – длинный, почти до земли, женскій халатъ, преимущественно синяго цвѣта, накидываемый на голову, безъ котораго ни одна сартянка не выйдетъ на улицу.


[Закрыть]– «на молъ, кяфыръ, полюбуйся!»

Музыканты, чередуясь между собою, не переставали играть все время, пока мы ѣхали по городскимъ улицамъ, и громкіе звуки ихъ инструментовъ видимо привлекали на путь нашего слѣдованія все новыхъ и новыхъ любопытныхъ зрителей. Поэтому двигаться впередъ съ каждою минутой становилось затруднительнѣе, тѣмъ болѣе, что толпы мальчишекъ, заглядывая намъ въ лицо и рискуя при этомъ попасть подъ лошадей или подъ колесо, гурьбами бѣжали въ припрыжку со всѣхъ сторонъ рядомъ съ нашимъ экипажемъ. Словомъ, вышла «балшой томаша», какъ говорятъ наши ташкентскіе сарты.

По такимъ улицамъ, гдѣ развороченные камни представляли собой яко бы мостовую, заставлявшую насъ въ экипажѣ испытывать жесточайшую тряску, привезли наконецъ наше посольство въ кварталъ Таки-Чинаръ, получившій свое названіе отъ древняго и очень красиваго платана, произрастающаго въ центрѣ квартала. Это дерево оказалось какъ разъ за глино-битнымъ заборомъ отведеннаго намъ дома, такъ что его могучія раскидистыя вѣтви осѣняли и часть нашего двора. Помѣстили насъ въ посольскомъ домѣ (михманъ-хани), который обыкновенно отводится подъ русскихъ гостей и посольства, когда таковыя пріѣзжаютъ въ Шааръ.

Съ азiятской точки зрѣнія михманъ-хана представляетъ достаточно комфорта и простора. Въ переднемъ или наружномъ дворѣ его (ташкери) помѣщается все, что относится къ мужскому хозяйству, какъ-то: конюшни, сараи, сѣновалы, амбары и мужская пріемная, то есть то, что на Кавказѣ называется «кунакская». Во второмъ смежномъ дворѣ слѣва – кухни и сакли для прислуги, а также голубятня, курятникъ, сушильни для винограда, погребъ для зимнихъ запасовъ дынь, арбузовъ и разныхъ фруктовъ, – словомъ, это дворъ домохозяйствен-ный. Въ третьемъ или внутреннемъ дворѣ (ишкери) находятся чистыя помѣщенія, служащія обыкновенно для гарема, а въ заднемъ задворкѣ отведено мѣсто подъ складъ топлива и вообще для разнаго годнаго и негоднаго хозяйственнаго хлама. Ишкери со всѣхъ четырехъ сторонъ, кромѣ прохода ведущаго въ наружный дворъ, обнесенъ широкими террасами, вышиною около аршина, гдѣ въ лѣтнее время разбиваются цвѣтныя палатки, а внутренняя частъ его занята квадратнымъ прудкомъ (хаузъ), который, въ случаѣ надобности, наполняется водой изъ протекающаго черезъ дворъ арыка.

Наружныя ворота, ведущія съ улицы въ ташкери, образуютъ крытый проходъ, въ родѣ корридора, который съ половины своей длины заворачиваетъ во дворъ подъ прямымъ угломъ или, какъ говорится, «глаголемъ» (Г) для того чтобы ничей посторонній нескромный глазъ не могъ, хотя бы даже случайно, подглядѣть съ улицы что у васъ дѣлается въ домѣ. [68]68
  Такой способъ постройки наружныхъ входовъ принятъ въ среднеазiятскихъ городахъ повсемѣстно, будучи освященъ стародавнимъ обычаемъ, именно ради неприкосновенности домашняго быта, которая уважается всѣми настолько, что ни одинъ обыватель никогда не позволитъ себѣ заглянуть черезъ заборъ или съ кровли своей сакли въ сосѣдскій дворъ, почитая это не только за верхъ неприличія, но и за дѣяніе прямо оскорбительное для сосѣда, за которое тотъ можетъ притянуть оскорбителя къ суду. Впрочемъ, правило это не касается женщинъ, которыя зачастую пользуются кровлями для разговора или перебранки съ сосѣдками, если во дворѣ на эту пору нѣтъ ни одного мужчины.


[Закрыть]По всей длинѣ подворотнаго прохода тянутся вдоль стѣнъ глинобитныя скамейки, надъ которыми продѣланы довольно углубленныя нищи, служащія мѣстомъ ночлега для караульныхъ сарбасовъ (солдатъ), такъ какъ здѣсь, подъ воротами, обыкновенно располагается почетный караулъ при офицерѣ, отбывающій свою очередь безсмѣнно, на все время пребыванія посольства въ Шаарѣ.

При въѣздѣ нашемъ во дворъ, этотъ караулъ былъ выстроенъ на улицѣ у воротъ и, признаюсь, насъ очень удивило, когда его начальникъ, персіянинъ, весьма отчетливо скомандовалъ по-русски: «Смирно! на пле-чо!.. Слушай, на кра-улъ!» Но впослѣдствіи оказалось, что въ бухарскихъ войскахъ принято всѣ главнѣйшія командныя слова произносить по-русски.

Комнаты, отведенныя для посольства, отличались нѣкоторыми приспособленіями, видимо имѣвшими цѣль приблизить ихъ къ условіямъ той жизни, къ какой мы привыкли у себя дома. Такъ, въ каждой изъ нихъ стояло по одной маленькой переносной печкѣ изъ листоваго желѣза; верхнія окна затянуты были коленкоромъ, а въ нижнія вставлены тоненькія стекольчатыя рамы, что, впрочемъ, нисколько не мѣшало холодному воздуху преисправно проникать къ намъ извнѣ сквозь ихъ незамазанныя щели; стѣны, вмѣсто обоевъ, были сплошь обиты ярко-цвѣтнымъ московскимъ ситцемъ съ такими оригинальными и красивыми рисунками, какихъ вы никогда не увидите въ Россіи, такъ какъ эти спеціальные сорты ситцевъ изготовляются нѣкоторыми нашими фабриками исключительно для средне-азіятскихъ рынковъ; глиняные полы были сплошь застланы коврами: словомъ сказать, на всемъ замѣчалась забота придать этому помѣщенію какъ можно болѣе удобства и уютности. Въ пріемной комнатѣ стоялъ изобильный достарханъ, перемѣнявшійся потомъ чуть не каждое утро, и такъ какъ въ ней пришлось помѣститься князю, то она, по его выраженію, обратилась въ кондитерскую лавку, которая привлекала къ своимъ сластямъ множество мухъ, пробужденныхъ отъ зимняго оцѣпенѣнія, благодаря исправной топкѣ желѣзной печи. Это являлось очень большимъ неудобствомъ но… ради этикета невозможно было отказаться отъ ежедневно подновляемаго достархана или приказать вынести его куда либо въ другое мѣсто: онъ неукоснительно долженъ былъ оставаться въ комнатѣ главнаго посла во все время пребыванія посольства въ этомъ городѣ.

Сопровождавшіе насъ сановники, введя посольство въ домъ, ради этикета разсѣлись съ нами вокругъ достархана, но черезъ минуту поспѣшили откланяться, отговариваясь тѣмъ, что послѣ такого утомительнаго_ пути дорогимъ гостямъ ихъ повелителя прежде всего нужно полное отдохновеніе.

Но на дѣлѣ отдохновеніе настало для насъ еще не скоро: не успѣли сановники удалиться со внутренняго двора, какъ процессія джигитовъ, по вчерашнему, гуськомъ, уже направилась съ кухоннаго двора въ нашу пріемную съ дымящимися блюдами, и двое приставовъ съ почтительною любезностью пригласили насъ откушать. Этикетъ на Востокѣ – прежде всего, и ради этикета сколько бы вы ни были сыты, но отказаться отъ ѣды не имѣете права, а иначе покажете себя большой руки невѣжей. Но ѣсть надо не скоро, не торопясь, а такъ сказать «съ чувствомъ, съ толкомъ, съ разстановкой», потому что быстрая ѣда, все равно какъ и громкій разговоръ, опять-таки невѣжество, нарушеніе этикета. Здѣсь все надо дѣлать не торопясь, съ подобающею важностію и достоинствомъ. На этотъ разъ въ menu обѣда фигурировали главнѣйшимъ образомъ разнообразные супы и похлебки: супъ съ фрикаделью, супъ съ капустой, супъ съ кореньями, пельмени въ бульонѣ, лапша, бульонъ говяжій, бульонъ куриный, шурпа изъ баранины, разварная ягнятина съ соусомъ изъ сметаны съ чеснокомъ (бырлю) и пр. Все это было очень вкусно, но каково было все это ѣсть послѣ недавняго завтрака, который самъ по себѣ стоилъ добраго обѣда! А ничего не подѣлаешь.

Во время обѣда, случайно взглянувъ въ окно, я увидѣлъ во дворѣ у насъ прелюбопытную сценку: казачій «приказный» съ обнаженною шашкой рядомъ съ бухарскимъ дяхъ-баши, [69]69
  Приказный у казаковъ и дяхъ-баши (десятникъ) у бухарскихъ сарбазовъ соотвѣтствуютъ чину ефрейтора.


[Закрыть]за которымъ слѣдовалъ аляманъ (рядовой), и тотъ и другой съ ружьями на-плечо, шли смѣнять съ поста казака-часоваго, выставленнаго предъ входомъ въ помѣщеніе князя. Смѣна казака аляманомъ произошла по пріемамъ нашего устава, который, какъ видно, довольно знакомъ бухарскимъ сарбазамъ. Съ этой минуты до дня нашего отъѣзда изъ Шаара караульный постъ иа внутреннемъ дворѣ занимали исключительно сарбазы. Прочіе посты выставлялись отъ ихъ же караула: одинъ у внѣшнихъ воротъ при помѣщеніи караульнаго взвода, другой на особомъ экипажномъ дворѣ и третій при кухнѣ.

Послѣ обѣда явился Рахметъ-Улла токсаба для переговоровъ насчетъ дня представленія посольства эмиру. Условились, что представимся завтра.

Вечеромъ, въ девятомъ часу, казаковъ вывели въ строй къ «зорѣ», которую протрубилъ имъ трубачъ, послѣ чего люди согласнымъ хоромъ пропѣли обычныя молитвы. Караульные сарбазы издали съ живымъ любопытствомъ смотрѣли на эту церемонію, перекидываясь между собой какими-то замѣчаніями; но чуть лишь раздалось пѣніе молитвъ, какъ они вдругъ замолкли и выслушали ихъ стоя, даже съ нѣкоторымъ чувствомъ если не благоговѣнія, то уваженія подобающаго молитвѣ, кто бы ни произносилъ ее. Черта вовсе не выдающая въ здѣшнихъ мусульманахъ особеннаго религіознаго фанатизма.

IV. Въ Шаарѣ

^{Вмѣсто аудіенцін въ баню. – Базарная публика. – Прелести восточныхъ бань. – Верхомъ или въ коляскѣ? – Торжественное слѣдованіе посольства на «селямъ» къ эмиру. – Придворпые чины. – Первая аудіенція у эмира. – Музаффаръ-Эддинъ Богадуръ-ханъ, эмиръ Бухарскій, и его наружпость. – Его тронъ и пріемпая зала. – Его разговоръ съ первымъ посломъ. – Особенности мѣстнаго придворнаго этикета. – Визитъ къ перваначи. – Размѣнъ взаимныхъ подарковъ. – Нѣчто о жалованіяхъ халатахъ и о царедворцахъ вообще. – Томаша при возвращеніи посольства изъ дворца. – Театръ маріонетокъ и пляски батчей. – Цѣлебныя свойства гранатнаго сока. – Казнь скорпіона. – Переговоры относительно телеграфной линіи. – Визитъ къ беку Бальджуапскому. – Шаарскій базаръ и нѣчто о нашей средне-азiятской торговлѣ. – Исчезновеніе токсабы. – Посѣщеніе бека Дарвазскаго. – Путешествующіе стулья. – Скупщики подарочныхъ вещей. – Историческія достопримѣчательности Шаара: могила Хазряти-Шейха и Акъ-Сарай Тимурленга. – Визитъ къ беку Кулябскому. – Во что обходятся населенію посѣщенія различіяхъ бекствъ эмиромъ. – Глазная болѣзнь. – Оригинальный концертъ. – Депеша М. Г. Черняева, – Вторая аудіенція у эмира и его рѣчь. – Достарханъ и томаша вь зеркальной залѣ.– Придворные батчи и маскарабазы. – Муниципальная заря с церемоніей въ Шаарѣ. – Третья аудіенція у эмира. – Въ чемъ заключается шаткость положенія бухарскаго владыки. – Отношеніе къ намъ горожанъ-бухарцевь и евреевъ. – Бухарскіе евреи. – Лагерь бухарскихъ войскъ. – Ихъ одежда, вооруженіе, снаряженіе, продовольствіе, расквартированіе и способъ рекрутированія. – Визитъ къ топчи-баши. – Смотръ и ученье баталіона гвардейскихъ сарбазовъ. – Парадный выѣздъ эмира въ городскую мечеть. – Прощальная аудіенція у эмира. – Отъѣздъ посольства изъ Шаара.}

30 декабря.

Утромъ, часовъ около девяти, пришелъ Рахметъ-Улла, которому князь предложилъ осмотрѣть подарки, привезенные для эмира. Полюбовавшись на роскошныя ткани и серебряныя вещи и оставшись доволенъ ими какъ въ отношеніи изящества и массивности, такъ и количества вещей, которое, очевидно, превзошло его ожиданія, Рахметъ-Улла откланялся и, разумѣется, тотчасъ же побѣжалъ въ аркъ (дворецъ) доложить перваначи, что вотъ, молъ, какіе подарки и сколько ихъ.

Чрезъ полчаса, когда мы были почти уже готовы ѣхать на «селямъ», [70]70
  Поклонъ, привѣтствіе, визитъ; относительно эмира – первая аудіенція.


[Закрыть]токсаба прибѣжалъ снова, съ очень озабоченнымъ видомъ, и заявилъ князю, что высокостепенный эмиръ проситъ посольство отложить, если возможно, представленіе ему до завтра.

– Но вѣдь завтра пятница, возразилъ князь: – высокостепенный эмиръ, безъ сомнѣнія, поѣдетъ въ мечеть совершать свой пятничный намазъ?

– О, это ничего не значитъ! ничего не значитъ! поспѣшилъ завѣрить токсаба: – къ намазу хазретъ поѣдетъ послѣ полудня, а посольство приметъ въ десять часовъ. А вамъ, прибавилъ онъ тономъ убѣждающей дружеской просьбы: – вамъ, дѣйствительно, надо отдохнуть съ дороги, и его высокостепенство предлагаетъ всѣмъ членамъ посольства, если угодно, познакомиться пока съ нашими банями. Мы велимъ тотчасъ же приготовить для васъ самую лучшую.

Познакомиться съ настоящими восточными банями, на мѣстѣ, въ глубинѣ Средней Азіи, въ резиденціи самого хазрета, – это казалось такъ любопытно, такъ заманчиво, что на предложеніе токсабы мы тотчасъ же отвѣчали полнымъ своимъ согласіемъ. А кстати сказать, потомъ дошелъ до насъ такой слухъ, – не знаю, впрочемъ, насколько основательный, – будто хазрету. нельзя представляться не омывъ предварительно свое грѣшное тѣло, и что омовеніе это должно совершаться не иначе, какъ въ общественной банѣ, дабы вся правовѣрная базарная публика воочію видѣла, что «урусъ-кяфыры» дѣйствительно омылись прежде, чѣмъ были допущены до лицезрѣнія хазрета. Такъ ли это, не такъ ли, во выѣздъ нашъ въ баню, въ три часа дня, совершился даже не безъ нѣкоторой торжественности.

Началось съ того, что явился къ намъ одинъ изъ посольскихъ приставовъ, и съ подобающею важностью любезно заявилъ, что баня млѣетъ въ нѣгѣ своихъ горячихъ паровъ въ ожиданіи нашего счастливаго посѣщенія (попросту сказать, что баня готова) и верховыя лошади уже бьютъ во дворѣ копытомъ нетерпѣнія, въ чаяніи нашего благополучнаго выхода. Затѣмъ не обошлось безъ отданія почести со стороны почетнаго караула при выѣздѣ изъ воротъ, а по улицамъ нашей кавалькадѣ предшествовали двое эсаулъ-башей, указывавшихъ дорогу и водворявшихъ мимоходомъ порядокъ въ базарной толпѣ, когда послѣдняя по своей тѣснотѣ и изъ любопытства порой мѣшала свободному проѣзду. Тутъ уже нагайки нашихъ почетныхъ блюстителей общественнаго порядка безъ всякой церемоніи гуляли по правовѣрнымъ спинамъ и плечамъ, не возбуждая, впрочемъ, ни малѣйшаго ропота и протеста, кромѣ обыкновеннаго почесыванья, – напротивъ, и огрѣтые, и не огрѣтые даже пріятно осклаблялись другъ на друга, дескать: что, братъ, здорово отвѣдалъ? словно бы такъ тому дѣлу и быть надлежитъ. Грязь на улицахъ стояла невообразимая, густая какъ каша и вонючая до того, что даже и лошадямъ, повидимому, противно было ступать по ней. Послѣднюю часть пути проѣхали мы вдоль крытаго сверху базара, гдѣ мѣстные купцы-евреи, при видѣ русскихъ людей, изъявляли намъ знаки своей живѣйшей радости, прикладывали руку къ шапкѣ, кланялись въ поясъ и кричали по-русски: «здравствуйте! здравствуйте!» Мусульмане же держали себя болѣе сдержанно, степенно, и только нѣкоторые изъ нихъ, въ знакъ привѣтствія, слегка сгибаясь въ поясницѣ, складывали на животѣ скрещенныя ладони.

Тутъ же, въ крытомъ базарѣ, находится и баня. Противъ ея входа помѣстился цѣлый хоръ странствующихъ дервишей-дувана – въ своихъ островерхихъ колпакахъ и живописныхъ лохмотьяхъ, съ тыквенными баклагами на поясѣ, точь-въ-точь такихъ, какъ на извѣстной картинѣ В. В. Верещагина «Предъ дверьми мечети». Они громогласно привѣтствовали насъ довольно дикимъ гортаннымъ пѣніемъ, сопровождая его судорожными кривляніями и біеніемъ себя въ перси, причемъ около десятка деревянныхъ чашекъ протягивалось къ намъ за милостыней. Имъ подали горсть серебряной мелочи, и дервиши, въ знакъ живѣйшей благодарности, потряхивая головой и проводя по щекамъ и бородѣ руками, прокричали намъ «Алла разы булсынъ!» «Рахметъ!» и еще какіе-то комплименты.

По темному узкому корридору, гдѣ что ни шагъ, то рискуешь либо поскользнуться въ слякоти, либо оступиться на выбоинахъ кирпичнаго пола, привели насъ чуть не ощупыо въ земной рай восточнаго человѣка, называемый баней. Мы очутились въ довольно просторной общей залѣ. Четыре высокія деревянныя колонны поддерживали ея переборчатый, закоптѣлый отъ времени, потолокъ, посрединѣ коего, между капителями колоннъ, служа единственнымъ здѣсь окномъ, находилась квадратная, около аршина, отдушина. Чрезъ нее падалъ сверху яркій столбъ солнечнаго свѣта, блестками дробившійся внизу на лужицахъ кирпичнаго, глубоко врытаго въ землю помоста, и мимолетомъ задѣвавшій часть разноцвѣтныхъ простынь, развѣшанныхъ для просушки между колоннами на протянутыхъ веревкахъ. На пространствѣ отъ цементированныхъ капитальныхъ стѣнъ со многочисленными стрѣльчатыми нишами до группы четырехъ срединныхъ колоннъ, зала обрамлена съ трехъ сторонъ возвышенною досчатою эстрадой съ рѣзными рѣшетчатыми перилами, отъ которыхъ спускаются внизъ къ кирпичному помосту деревянныя лѣсенки. А тамъ, внизу, зіяетъ въ стѣнѣ, какъ черная пасть, дымящійся паромъ, сводчатый входъ въ горячую баню, по бокамъ котораго, на длинныхъ рундукахъ, идущихъ въ простѣнкахъ эстрады между лѣсенками, молча и неподвижно полулежатъ и сидятъ въ разныхъ позахъ, а больше все поджавъ подъ себя ноги, разнообразныя группы бритоголовыхъ мусульманъ, завернутыхъ въ простыни и вкушающихъ блаженное состояніе послѣбаннаго кейфа. Такія же группы, но уже въ болѣе комфортабельномъ положеніи, возлежатъ и на зсградѣ, на деревянныхъ диванахъ, застланныхъ пестрыми одѣялами и коврами. Одни изъ этихъ правовѣрныхъ еще находятся въ предвкушеніи кейфа, то есть готовятся къ банѣ, другіе, уже вышедшіе изъ нея, предаются ему въ полной мѣрѣ. «Чилимчи», [71]71
  Слуга, завѣдующій чилимомъ (мѣстный кальянъ) и разносящій его для куренія посѣтителямъ.


[Закрыть]почтительно сгибаясь, подходитъ къ каждому изъ этихъ послѣднихъ съ раскуреннымъ чилимомъ и поочередно всовываетъ въ ротъ желающимъ прямой деревянный чубукъ для одной или двухъ затяжекъ табачнымъ дымомъ, сопровождаемыхъ пресмѣшнымъ бурчаньемъ воды внутри чилима, послѣ чего, прежде чѣмъ подойти къ слѣдующему, чилимчи непремѣнно оботретъ обмусленный конецъ чубука голою ладонью. А «самоварчи» въ то же время то копошится около жаровни, на которой грѣются мѣдные кумганы и фарфоровые чайники, то подноситъ поочередно кейфующимъ сибаритамъ чашки съ зеленымъ чаемъ. Въ одномъ углу «сартарашъ» (цирюльникъ) брѣетъ правовѣрному голову, а его товарищъ совершаетъ надъ другимъ операцію подстриганія усовъ надъ губой, послѣ того какъ остригъ ему ногти и срѣзалъ мозоли. Въ третьемъ мѣстѣ, бродячій, знахарь, съ окованнымъ сундучкомъ подъ мышкой, предлагаетъ желающимъ разныя масла, мази, настои и пластыри отъ всевозможныхъ недуговъ, а по секрету и возбудительныя средства, выхваляя цѣлебныя достоинства первыхъ и чудодѣйственныя свойства послѣднихъ. У него же, кстати, продаются и какія-то благовонія, вмѣстѣ съ казанскимъ мыломъ. Наконецъ, еще одна особенность: въ дальнемъ уголкѣ, среди кучки любопытныхъ слушателей, сидитъ на корточкахъ сказочникъ и декламаторъ и мѣрнымъ, эпическимъ тономъ повѣствуетъ имъ нѣчто, должно быть, скабрезно смѣшное, – судя по выраженію ихъ физіономій, потому что порой изъ этого кружка раздаются взрывы сдержаннаго смѣха. Вообще, для художника въ родѣ Верещагина или Бенжамена Констана эта предбанная зала, съ ея оригинальною обстановкой и характерными группами, дала бы очень благодарный сюжетъ для жанровой картины.

На порогѣ залы церемонно встрѣтилъ насъ тучный содержатель бани и съ почтительными поклонами проводилъ въ особый уголокъ, завѣшанный, ради скромности, ковромъ, къ заранѣе приготовленнымъ для насъ диванамъ. Тотчасъ же около каждаго изъ насъ, словно изъ земли, выросло по одному банщику, которые проворно помогли намъ раздѣться, затѣмъ немедленно обернули вокругъ каждаго такъ называемую «простыню скромности» (лунги) и подсунули подъ ноги деревянныя сандаліи. Послѣ этого, осторожно взявъ подъ руки и сведя внизъ, они проводили насъ въ темную, какъ бы подземную залу, гдѣ въ первую минуту, за густыми волнами горячаго пара, не видать было даже огоньковъ, теплившихся въ двухъ или трехъ настѣнныхъ чиракахъ. Но потомъ, когда мой глазъ попривыкъ къ этой полутьмѣ, я разглядѣлъ, что въ стѣнахъ залы подѣланы достаточно широкія и углубленныя ниши, съ каменными скамьями, которыя нагрѣваются снизу извнутри, чрезъ паровыя трубы, и покрываются для большаго удобства посѣтителей кошмами и простынями. Въ этихъ нишахъ обыкновенно и моются. Кромѣ того, въ разныхъ мѣстахъ виднѣлись низенькіе входы, ведущіе въ отдѣльныя и совершенно темныя каморки, въ родѣ могильныхъ склеповъ, устроенныя для любителей наиболѣе сильнаго пара, гдѣ, однако, мнѣ показалось до того горячо и душно, что я не могъ выдержать тамъ и полуминуты, рискуя или задохнуться, или умереть отъ удара. Съ этимъ милымъ мѣстечкомъ, составляющимъ верхъ наслажденій сего бухарскаго эдема, едва ли и нашъ всероссійскій полокъ можетъ, сравняться. Къ счастью моему, банщикъ понялъ смыслъ того тона, какимъ я проговорилъ ему: «яманъ, яманъ!» (не хорошо, скверно) и ощупью поспѣшилъ вывести меня въ залу, температура которой показалась мнѣ теперь весьма сносною. Здѣсь усадилъ онъ меня въ одну изъ нишъ, переставилъ поближе чиракъ и приступилъ къ своему дѣлу.