Текст книги "В гостях у эмира Бухарского"

Автор книги: Всеволод Крестовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

22 января.

Всю эту ночь мы съ княземъ мерзли и глазъ не сомкнули отъ морознаго холода, стоявшаго въ нашей комнатѣ. Но ужъ лучше мерзнуть, чѣмъ угорѣть до безчувствія отъ этихъ проклятыхъ мангаловъ, [106]106
  Мѣдныя жаровни.


[Закрыть]которые тѣмъ опаснѣе, что вредный газъ ихъ почти неуловимъ для обонянія. Остальные члены нашего посольства въ эту ночь чуть было не отправились на тотъ свѣтъ отъ мангальнаго угара, и хорошо еще, что Асланбекъ сохранилъ сознаніе настолько, чтобы доползти до дверей и толчкомъ распахнуть ихъ настежъ, а безъ того едва ли обошлось бы у насъ безъ жертвъ бухарскаго гостепріимства. Но что за косный народъ, въ самомъ дѣлѣ! Какъ это изжить цѣлый рядъ вѣковъ и не додуматься до существенной необходимости строить въ домахъ хотя бы камины, тѣмъ болѣе, что климатъ здѣшній всегда отличался суровостью. Вамбери въ своей «Исторіи Бухары* нерѣдко упоминаетъ годы замѣчательные своими жестокими зимами, вслѣдствіе которыхъ не только останавливались военныя или промышленныя предпріятія, но и гибли сады, посѣвы, стада, вьючныя животныя и даже цѣлыя арміи. Сошлются на недостатокъ лѣса, но вѣдь жгутъ же бухарцы ежегодно нѣсколько десятковъ милліоновъ пудовъ саксаула исключительно на уголь для мангаловъ; да и кромѣ того, здѣсь растетъ множество камыша, есть торфъ и каменный уголь; объ изобиліи кизяка уже и говорить нечего, и все-таки не додумались люди до каминовъ! Семъ мѣсяцевъ въ году чуть не задыхаться отъ палящаго зноя и пять мѣсяцевъ ходить угорѣлыми отъ мангаловъ, по истинѣ ужасное существованіе!..

Выступили съ ночлега ровно въ семь часовъ пополуночи. Сначала утро было сильно морозное, но тихое и ясное, а въ десяти часамъ, отъ дѣйствія солнечныхъ лучей, морозъ полегчалъ, и установилась даже очень пріятная температура, стало, почти тепло. Степнымъ воздухомъ дышалось, по выраженію поэта, „свѣжо и емко“.

Вскорѣ гладко-равнинная мѣстность приняла полого-волнистый характеръ, при которомъ невысокія волны возвышенностей расходились отъ плоскихъ вершинъ своихъ широко и плавно. Такова бываетъ иногда въ океанѣ мертвая зыбь на третій день послѣ бури; но неподвижная волна степной мѣстности несравненно обширнѣе зыбкой волны океана, и ея подошвенную окружность надо брать версты въ три по крайней мѣрѣ. Чѣмъ дальше съ волны на волну къ сѣверо-западу, тѣмъ замѣтнѣе повышалась эта мѣстность, но въ общемъ подъемъ ея былъ довольпо умѣренный и постепенный. Въ правой сторонѣ, въ очень большой дали, на востокѣ чуть-чуть синѣлись Зерабулакскія и Каттакурганскія высоты. Тамъ, за ихъ переваломъ, уже начинается Россія… Но до нихъ болѣе ста верстъ.

Въ разстояніи полутора таша отъ Какыръ-Сардобы, среди совершенно голой пустыни, высятся кирпичныя стѣны большаго караванъ-сарая и цистерна Кошъ-Сардоба, покрытая кирпичною шапкой. Кошъ-Сардобскій караванъ-сарай представляетъ обширное высокостѣнное зданіе изъ обожженаго кирпича, строенное редутомъ, на четыре угла, съ башенными выступами и высокимъ четырехъ-угольнымъ фронтономъ, въ которомъ пробиты, въ видѣ стрѣльчатосводной ниши, очень высокія ворота. Сквозныя башенки вѣнчаютъ собою купола наугольныхъ башенъ передняго фаса; каждый же изъ боковыхъ фасовъ украшенъ семью сферическими куполами, которые высятся надъ широкими просторными корридорами внутри караванъ-сарая, служащими пріютомъ для лошадей и вьючныхъ верблюдовъ. Въ концентрѣ этихъ корридоровъ находится внутренній мощеный дворъ, куда выходятъ окна-двери большой залы и нѣсколькихъ комнатъ, гдѣ останавливается на отдыхъ эмиръ во время своихъ путешествій.

Остановка нашего поѣзда для завтрака и кормежки лошадей послѣдовала ровно въ девять часовъ утра, на урочищѣ Караулъ-Базаръ, находящемся въ разстояніи двухъ ташей отъ Кошъ-Сардобскаго караванъ-сарая. На половинѣ разстоянія между этими пунктами есть еще одна каменная юртообразная цистерна, съ примыкающими къ ней съ двухъ боковъ кирпичными полуюртами, для укрытія караванщиковъ на ночлегѣ и во время бурановъ, [107]107
  На нашихъ картахъ цистерна эта ие обозначена.


[Закрыть]но она осталась нѣсколько въ сторонѣ, влѣво отъ нашего прямаго пути, и мы туда не заѣзжали.

Караулъ-Базаръ расположенъ среди голой мелкодонной котловины съ широко и полого расходящимися подъемами. Тутъ находится такой же путевой дворъ, какъ и на Какыръ– и Кошъ-Сардобахъ, только размѣры караванъ-сарая еще шире, выше и вообще грандіознѣе. Оно, впрочемъ, и не мудрено, такъ какъ зданіе это строено знаменитымъ Абдуллахъ-ханомъ, что и безъ поясненій со стороны туземцевъ вы сразу же угадываете по его широкимъ размѣрамъ, по общему величественному характеру постройки и по мозаичной облицовкѣ, кое-гдѣ еще уцѣлѣвшей на верхнихъ частяхъ стѣнъ, фронтонахъ и карнизахъ. Клочки и обрывки вязевыхъ арабскихъ надписей и разноцвѣтныхъ арабесокъ даютъ еще нѣкоторую возможность представить себѣ это изящное произведеніе строительнаго искусства въ томъ видѣ, въ какомъ оно красовалось тутъ лѣтъ за двѣсти до нашего времени. Но увы! его прелестные узоры, его дивная мозаика, сохранившая всю свѣжесть своихъ красокъ, съ каждымъ годомъ все болѣе и болѣе выщербливаются и отпадаютъ кафля за кафлей, и уже недалеко время, когда отъ нихъ не останется ничего, такъ какъ со временъ Абдуллахъ-хана уже никто и никогда больше не заботился о поддержаніи подобныхъ построекъ. А глядя на нихъ, даже и въ нынѣшнемъ полуразрушенномъ, жалкомъ ихъ состояніи, вы все-таки воочію видите, что значитъ зиждительный геній и вкусъ великаго человѣка. Но тѣмъ оскорбительнѣе кажется это пренебреженіе послѣдующихъ поколѣній къ великимъ памятникамъ прошлаго. Невольно раздается вопросъ: какъ и почему, вслѣдствіе какихъ причинъ было допущено такое пренебрежительное запущеніе зданій, которыя, казалось бы, должны составлять одинъ изъ предметовъ національной гордости? Отвѣтъ будетъ очень куріозенъ: допущено все это изъ-за „государственной экономіи“.

Дѣло въ томъ, что такіе великіе государи какъ Тимуръ, Улугъ-бекъ и въ особенности Абдуллахъ, понимали, что экономическое благосостояніе Трансоксаніи главнѣйшимъ образомъ заключается въ ея центральномъ положеніи между Китаемъ и Индіей, съ одной стороны, и между западною Азіей и Европой, съ другой, и что вся транзитная торговля между этими странами неминуемо должна была направляться чрезъ трансоксанскія степи. Поэтому названные государи старались болѣе всего о благосостояніи своихъ путей сообщенія. Съ этою цѣлію они разрабатывали дороги въ горахъ и ущельяхъ, строили прочные каменные мосты, въ орошенныхъ мѣстностяхъ обсаживали дороги тутовыми и иными широковѣтвистыми деревьями, чтобы доставить путнику въ знойную пору благодатную тѣнь, а въ безводныхъ мѣстахъ сооружали цистерны и караванъ-сараи. По свидѣтельству Тарихи-Мекимъ-хани, при Абдуллахѣ всѣ дороги въ Трансоксаніи были снабжены помильными столбами (ташъ), и сообщеніе производилось въ широкихъ размѣрахъ посредствомъ правильно и хорошо устроенныхъ почтъ (ямъ); степные пути оберегались воинскими командами, располагавшимися при сардобахъ и рабатахъ, и на обязанности этихъ отрядовъ лежало конвоированіе каравановъ и защита ихъ отъ туркменскихъ хищниковъ. Такимъ образомъ безопасная торговля и международныя сношенія распространили въ то время во всѣхъ слояхъ бухарскаго народонаселенія давно невиданное благосостояніе, не говоря уже о томъ, что правительство постоянно получало хорошій доходъ отъ сбора (зякетъ) съ проходящихъ каравановъ за пользованіе цистернами и караванъ-сараями.

Къ сожалѣнію, послѣдующіе государи изъ дома Аштар-ханидовъ и первые изъ нынѣ властвующей въ Бухарѣ династіи Мангытъ не находили нужнымъ поддерживать „роскошь“ построекъ „расточительнаго“ Абдуллахъ-хана. Они искали себѣ популярности совсѣмъ другими путями и думали взять во мнѣніи народа только своимъ ханжествомъ да публичнымъ смиреніемъ предъ высокопоставленными муллами и юродствующими дервишами, паломничествомъ въ Мекку и стремленіемъ къ полной замкнутости государства и къ совершенной обособленности восточнаго мусульманства не только отъ кяфыровъ Китая и Индіи или шіитовъ Персіи, но даже и отъ западнаго мусульманства Турецкой имперіи. Въ главную доблесть всѣмъ и каждому вмѣнялись уже не занятія науками, искусствами, ремеслами и торговлей, а только ханжество и изувѣрство, основанное на чисто внѣшнемъ исполненіи религіозныхъ требованій. Это направленіе дошло наконецъ до своихъ геркулесовыхъ столбовъ въ лицѣ зелотствовавшаго эмира Маассума, перваго хана изъ дома Мангытъ, [108]108
  Царствовалъ съ 1199 (1784) до 1217 (1802) годъ.


[Закрыть]который одѣвался въ рубище, ѣлъ только самую грубую пищу, ѣздилъ на худой клячѣ, сократилъ до-нельзя придворный штатъ и содержаніе военныхъ и административныхъ чиновъ, жилъ въ грязи и могъ проводить цѣлые дни въ убогой палаткѣ на дырявомъ ковришкѣ, погрузясь въ религіозное созерцаніе. Замѣчательнѣе всего, что всѣ эти юродства продѣлывались „изъ принципа“, ради государственной экономіи» и осмѣянія земнаго блеска, чему первый примѣръ Маассумъ возжелалъ показать на себѣ самомъ.

Но что же въ концѣ концовъ изо всего этого вышло?

Вышло то, что съ прекращеніемъ отпуска денегъ на поддержаніе полезныхъ общественныхъ учрежденій, а главное придорожныхъ сардобъ и рабатовъ, всѣ эти прекрасныя зданія пришли въ крайній упадокъ, колодцы засорялись, заносились песками и потому либо изсякали, либо вода ихъ становилась негодною къ употребленію. По свидѣтельству Сеида Ракима, Самаркандъ и Бухара еще въ 1030 (1620) году были усѣяны великолѣпными зданіями, сооруженными въ послѣднихъ вѣкахъ, но вскорѣ затѣмъ, но нерадѣнію правительства о необходимыхъ починкахъ, зданія эти совершенно развалились и погибли. Такъ погибали медрессе, богадѣльни, мосты и даже многіе оросительные каналы. Воинскія конвоирныя команды, ради экономіи, были сняты со степныхъ постовъ – и движеніе по дорогамъ стало не только затруднительнымъ по отсутствію путевыхъ удобствъ, но и крайне опаснымъ отъ разбойничьихъ нападеній, въ которыхъ теперь отличались не одни уже туркмены, но и собственная бухарская сволочь. Вслѣдствіе всѣхъ этихъ причинъ торгово-караванное движеніе сократилось до minimum, попутные города и мѣстечки, жившіе торговлей съ проходящими караванами, пришли въ упадокъ, многія населенныя мѣстности превратились въ пустыри, и въ настоящее время только слѣды арыковъ да придорожныя развалины цѣлыхъ городовъ безмолвно свидѣтельствуютъ путешественнику о былыхъ временахъ процвѣтанія и богатства этого края. Въ концѣ концовъ, общее обнищаніе и даже уменьшеніе народонаселенія, общая косность, полный упадокъ искусствъ и ремеслъ, даже до окончательнаго забвенія нѣкоторыхъ изъ нихъ, были естественными слѣдствіями этой своеобразно понятой «государственной экономіи». Загоняя подобную экономію на грошахъ, не позволяя себѣ тратить на себя болѣе одной тенги (20 коп.) въ день и болѣе одного верблюжьяго халата въ годъ, эмиръ Маассумъ ничѣмъ инымъ, какъ только своими экономическими принципами вконецъ подрывалъ самые существенные источники народнаго и государственнаго благосостоянія. И что же? Никогда административный развратъ, воровство, казнокрадство, взяточничество и вымогательство не достигали до такой наглой необузданности, несмотря на всѣ клоповники, канчуки и даже смертныя казни, какъ въ «благополучное» правленіе Маассума. Въ то время, какъ самъ онъ подъ дырявою палаткой всенародно ѣлъ изъ грязной миски какое-нибудь плохое варево, его офицеры и придворные на сторонѣ щеголяли въ богатѣйшихъ шелковыхъ и парчевыхъ платьяхъ, носили разукрашенное оружіе, ѣли и пили изъ золотыхъ и серебряныхъ сосудовъ, осыпанныхъ драгоцѣнными камнями. И хотя рейсъ-и-шаріатъ (охранитель религіознаго закона, должность возстановленная Маассумомъ въ то именно время, когда во всемъ мусульманствѣ уже забыли о ней) отправлялъ свои обязанности со всею суровостью, ^{11} тѣмъ не менѣе пьянство, куреніе опіума и развратъ нравственный достигли своего апогея и въѣлись въ общественные нравы даже до такой степени, что наемъ батчи (juvenis imberbis) или споръ изъ-за него между двумя соперниками разрѣшался публично на судѣ казіевъ.

Таковы-то были разностороннія послѣдствія «государственной экономіи» Аштарханидовъ и Мангытовъ, и хотя нынѣ властвующій эмиръ пытался сооружать общественныя зданія въ подражаніе древнимъ, но все это выходило не болѣе, какъ жалкою и неумѣлою пародіей на великія произведенія.

Желая осмотрѣть поближе караванъ-сарай на Караулъ-Базарѣ, я прошелъ на его внутренній дворъ и, Боже мой, въ какомъ отвратительно-запущенномъ состояніи пришлось его увидѣть!.. Груды мусора и массы верблюжьяго и конскаго навоза наполняли какъ самый дворъ, такъ и стрѣльчато-сводные корридоры, еще сохранившіе кое-гдѣ остатки изящныхъ лѣпныхъ и изваянныхъ орнаментацій; но всѣ онѣ были черны какъ, сажа отъ копоти разводимыхъ тутъ костровъ. Внутренній дворъ имѣетъ форму нѣсколько продолговатаго четырехъугольника со срѣзанными углами, такъ что начертаніе его въ планѣ является собственно неравностороннимъ оваловиднымъ осьмиугольникомъ. Стѣны его украшены тремя мозаичными фронтонами съ большими порталами въ видѣ стрѣльчатыхъ нишъ; но одинъ изъ нихъ уже рухнулъ, равно какъ обрушились и многіе куполы и своды. Кое-гдѣ, но уже въ очень немногихъ мѣстахъ еще уцѣлѣла мраморная облицовка настѣнныхъ панелей и нижнихъ карнизовъ, состоящая изъ тонкихъ плитъ съ рельефно высѣченными арабесками и вязевыми надписями. Все это такъ изящно, такъ красиво, такъ роскошно по своему матеріалу и грандіозно по размѣрамъ, и увы! все это стоитъ въ руинахъ, въ навозѣ, накопленномъ въ теченіе двухъ вѣковъ, запущенное, заброшенное… Вотъ ужъ гдѣ именно Авгіевы конюшни не въ переносномъ смыслѣ! Даже и глядѣть-то грустно и противно…

Дѣятельность путеваго привальнаго пункта сосредоточена теперь въ двухъ рядахъ глинобитныхъ саклей, образовавшихъ небольшую уличку предъ главнымъ наружнымъ фронтономъ караванъ-сарая. Здѣсь есть колодецъ съ бассейномъ, сбитымъ изъ глины и камней; здѣсь же помѣщается «чайна-хане» и лавчонка, гдѣ продаются сальныя свѣчи, кунжутное масло, баранье сало и мясо, спички, веревки, кошма, чай, сахаръ и тому подобные не хитрые, но часто необходимые въ дорогѣ продукты. Тутъ же ютится и семья надсмотрщика, подъ вѣдѣніемъ котораго состоитъ этотъ пунктъ. Должность его отъ правительства, такъ какъ на Караулъ-Базарѣ находится и путевой дворецъ эмира. Осмотрѣли мы и это послѣднее «зданіе», которое, судя по окружающей его сомкнутымъ кольцомъ глинобитной стѣнѣ, я сначала принялъ-было за овечій загонъ (кошъ), и только рѣзнал входная дверка, да ведущія къ ней три высокія алебастровыя ступени заставили меня усомниться въ первоначальномъ предположеніи. Внутри этой загородки, противъ входа прислонилась къ стѣнѣ тѣсная, низенькая сакля, къ которой черезъ круглый дворикъ ведетъ кирпичная панель, – вотъ и все, и весь «дворецъ» тутъ. А рядомъ – это дивное, три столѣтія разрушающееся величіе…

Подлѣ «дворца» стоитъ обширная цистерна подъ высокимъ куполомъ, относимая еще ко временамъ Тимура. Большая и широкая каменная лѣстница изъ-подъ стрѣльчатаго портала цистерны ведетъ въ ея глубину, на самое дно. Круглый бассейнъ ея, саженъ около семи въ поперечникѣ и сажени въ три глубиной, стоитъ теперь безъ воды, и сѣрая, изсохшая почва дна дала по всѣмъ направленіямъ глубокія трещины. Надъ горизонтомъ водной черты, въ уровень съ наружнымъ основаніемъ цистерны пробито нѣсколько большихъ стрѣльчатыхъ оконъ, расположенныхъ симметрично. Время однако пощадило эту «сардобу» болѣе караванъ-сарая: все въ ней еще такъ массивно и прочно, что по всей вѣроятности продержится она еще долго яркимъ свидѣтельствомъ того, какъ строили при Тимурѣ.

Съ весной на Караулъ-Базаръ обыкновенно командируются изъ Бухары нѣсколько ротъ сарбазовъ, которыя отъ себя посылаютъ по одной ротѣ на Какыръ-Сардобу и въ Ходжа-Муборакъ для охраны степи отъ туркменскихъ шаекъ. Такимъ образомъ нынѣшній эмиръ въ этомъ отношеніи возстановилъ древній порядокъ; но никому уже не удастся возстановить въ полномъ объемѣ и значеніи былой транзитъ, проложившій себѣ два вѣка назадъ новые пути, – вмѣсто Средней Азіи къ приморскимъ портамъ Индіи и Китая.

Давъ лошадямъ часъ на отдыхъ, мы послѣ изобильнаго завтрака тронулись далѣе.

Все также волнистая мѣстность, только глинисто-песчаная почва сдѣлалась болѣе каменистою. Камень этотъ – песчаникъ, и его крупными осколками усѣяна вся дорога. Впереди виднѣлся горный кряжъ, протяженіемъ около пяти верстъ, не высокій самъ по себѣ, но все же значительно превышавшій волнистыя возвышенности окружающей мѣстности. Коричневая лента дороги, слегка извиваясь, шла прямо на перевалъ этого кряжа, у подножія коего по сю сторону стоятъ вправо отъ дороги небольшія развалины караванъ-сарая Мама-Джюрчаты, до которыхъ отъ Караулъ-Базара считается два таша (16 верстъ).

У этихъ развалинъ встрѣтили насъ три чиновника, объявившіе послѣ обычныхъ привѣтствій, что они высланы сюда для встрѣчи посольства сыномъ досточтимаго кушъ-беги Магометъ-Шерифъ-инакомъ, который и самъ тоже выѣхалъ на встрѣчу высокимъ русскимъ гостямъ и ожидаетъ ихъ за переваломъ.

Темя Джюрчатынскаго перевала очень каменисто, благодаря чему переѣздъ черезъ него въ экипажѣ не особенно пріятенъ; но за то съ высоты кряжа открылся предъ нами широкій видъ на равнину города Бухары, усѣянную кишлаками, садами и арычными аллеями. Непрерывная полоса садовъ синѣлась вдали, распространяясь и вправо, и влѣво куда-то вдаль за черту горизонта, такъ что казалось и конца ей нѣтъ. Прямо предъ нами эта полоса была какъ будто и гуще, и темнѣе, – тамъ Бухара, то есть то, что можно назвать ядромъ этого обширнаго города, если считать въ его составѣ всѣ предмѣстья, состоящія изъ множества кишлаковъ, соединенныхъ между собой садами и тутовыми плантаціями. Обозначенныя на нашей картѣ окружныя селенія Митанъ, Мургабъ, Саманчикъ, Джандоръ, Гурбукъ и городокъ Баэддинъ, въ сущности говоря, составляютъ пригороды одного и того же большаго города на протяженіи болѣе двадцати верстъ въ поперечникѣ.

Противоположный скатъ перевала и не длиненъ, и очень отлогъ, такъ что спускаешься съ него въ равнину Бухары почти незамѣтно. Поэтому, судя конечно на глазъ, мнѣ кажется, что равнина Бухары лежитъ выше котловинъ Мама-Джюрчаты, Караулъ-Базара и прочихъ прослѣдованныхъ нами степныхъ мѣстностей.

За переваломъ, глядимъ, на встрѣчу намъ ѣдутъ верхомъ еще три чиновника, которые по обычаю, не доѣзжая насъ, слѣзли съ лошадей. Когда князь приказалъ пріостановиться, чтобъ ихъ выслушать, то чиновники объявили, что они тоже посланы съ привѣтствіемъ отъ Магометъ-Шерифъ-инака, который де поджидаетъ насъ близь озера Кунджа, на Зироватскомъ путевомъ дворѣ его высокостепенства. Поблагодарили за вниманіе и тронулись далѣе, а отъ свиты чиновниковъ отдѣлились два джигита и что есть духу поскакали впередъ дать знать Магометъ-Шерифу, что ѣдутъ, молъ, ѣдутъ.

Отъ спуска съ перевала до кишлака Зироватъ, съ котораго уже начинается культивированная мѣстность, оставалось версты четыре, и разстояніе это проѣхали мы довольно быстро. Въ Зироватѣ, какъ уже сказано, находится послѣдній предъ Бухарой путевой дворъ, гдѣ останавливается эмиръ для ночлега. Предъ его воротами и близь сосѣдней чайна-хане стояла толпа празднично разодѣтыхъ джигитовъ, а у коновязей было привязано до полусотни верховыхъ лошадей подъ иарчевыми и бархатными попонами. Послѣднія были расшиты серебромъ, золотомъ, шелками и блестками. Лошади жевали подброшенную имъ люцерну (дженушка), причемъ многіе жеребцы горячились, злобно ржали и дрались между собой, а джигиты тѣмъ часомъ преспокойно покуривали изъ одного общаго чилима и попивали зеленый чай (акъ-чай) изъ уемистыхъ фаянсовыхъ чашекъ, разсѣвшись на корточкахъ вокругъ жаровень и большихъ сартовскихъ самоваровъ. При нашемъ приближеніи, вся ихъ пестро-нарядная толпа быстро вскочила на ноги и почтительно скрестила на животѣ руки, а изъ воротъ путеваго двора парадно выступили на встрѣчу намъ трое сановниковъ, въ парчевыхъ халатахъ и кашмирскихъ чалмахъ, съ кривыми саблями на замшевыхъ портупеяхъ, украшенныхъ бирюзовыми буклями и золотыми пряжками. Первый изъ нихъ, худощавый старикъ съ длинною, сѣдоватою и щегольски расчесанною бородой, выступилъ впередъ, отрекомендовался намъ, назвалъ себя Абдулъ-Афаромъ, перваначи-командующимъ войсками въ округѣ Бухары и представилъ остальныхъ двухъ своихъ товарищей. То были: сынъ кушъ-беги, Магометъ-Шерифъ-инакъ, главный зякетчи и въ то же время губернаторъ города Бухары, а другой – датха, состоящій въ распоряженіи кушъ-беги, но имени его я не упомню.

Послѣ первыхъ взаимныхъ привѣтствій, они провели насъ дворомъ, гдѣ было раскинуто нѣсколько цвѣтныхъ палаток, въ путевой дворецъ, котораго прiемная комната была заставлена изобильнымъ достарханомъ. Здесь послѣдовали опять неизбѣжные чай и завтракъ, состоявший из самыхъ изысканныхъ блюдъ бухаро-персидской кухни и поданный намъ на русскомъ и китайскомъ фарфорѣ. Предъ завтракомъ, когда мы уже разселись за столомъ, Магомедъ-Шериф началъ объяснять князю, что отецъ его, кушъ-беги, очень сожалѣетъ и извиняется, что не могъ лично выѣхать къ намъ навстрѣчу, такъ какъ по званию верховнаго коменданта эмирскаго дворца онъ въ отсутствие эмира не имеетъ по закону права выходить за черту дворцовой цитадели, но что взамѣнъ себя онъ выслалъ его, какъ своего сына и губернатора города, вмѣстѣ с двумя высшими изъ чиновъ, находящихся в округѣ Бухары.

Магамедъ-Шериф, красивый мужчина лѣтъ уже за сорокъ, высокаго роста, с большими серiозными, но добрыми глазами и окладистою черною бородой. Въ немъ заметно большое фамильное сходство с его сыномъ, молодым бекомъ Каршинскимъ. Что же до датхи, то это плотно-коренастый рыжебородый узбекъ, постоянно улыбающiйся своими слегка прищуренными глазками и постоянно желающiй сказать всѣмъ что нибудь приятное. Надо прибавить, что дѣлаетъ он это довольно кстати и далеко не глупо. Видъ у него добродушный, но в то же время и себе на умѣ – дескать мы тоже не лыкомъ шиты, и хотя, такъ-сказать, варвары, но виды видали всякіе, и насъ на кривой не объѣдешь. Такое выраженіе нерѣдко можно встрѣтятъ у русскихъ матерыхъ купцовъ и лабазниковъ знающихъ себѣ цѣну. Наконецъ, перваначи Абдулъ-Афаръ, наружность котораго уже описана выше, отличается плавными манерами и говоритъ мягкимъ тихимъ голосомъ, слегка закатывая иногда глаза – персидская особенность, служащая, между прочимъ, признакомъ хорошаго воспитанія, – а когда слушаетъ другаго, то время отъ времени медленно и благосклонно киваетъ головой, тогда какъ по лицу его блуждаетъ полуразсѣянная меланхолическая улыбка. Вообще все трое являются людьми въ высокой степени приличными и съ большимъ тактомъ.

Завтракъ продолжался недолго, да и сѣли-то мы за него совершенно сытые, ради одной лишь офиціальной церемоніи, обойти которую невозможно не нарушая здѣшняго этикета, а потому тотчасъ же вслѣдъ за послѣднимъ блюдомъ наши временные хозяева всѣ втроемъ поднялись съ мѣстъ и удалились, объяснивъ, что идутъ сдѣлать распоряженія для дальнѣйшаго нашего слѣдованія.

Узнавъ, что они прибыли сюда верхомъ и что до городской стѣны еще остается два таша, князь предложилъ имъ свою коляску. [109]109
  Сами мы, съ минуты въѣзда въ бухарскія владѣнія, постоянно ѣздили въ зкппажахъ эмира.


[Закрыть]Бухарскіе сановники охотно приняли это предложеніе, но предупредили, что могутъ воспользоваться экипажемъ только до черты города, а далѣе должны, по обычаю, слѣдовать уже верхомъ.

Пять минутъ спустя, предшествуемый большою, празднично-пестрою кавалькадой чиновниковъ и джигитовъ, нашъ поѣздъ двинулся далѣе.

Начиная отъ Зировата, мѣстность и самая почва рѣзко мѣняютъ свой характеръ. Снѣгъ почти исчезъ, и тѣ незначительныя залежи его, которыя еще виднѣлись кое-гдѣ по канавамъ, были покрыты черною пылью. [110]110
  Эта пыль является слѣдствіемъ такъ называемыхъ сухихъ тумановъ. Въ осенніе и зимніе мѣсяцы, преимущественно въ ноябрѣ и февралѣ, когда въ степяхъ господствуютъ бураны, силой вѣтра сметаетъ съ песчаныхъ бархановъ сначала сухой снѣгъ, а затѣмъ и песокъ, который подымается въ верхніе слои атмосферы и переносится воздушными теченіями на очень далекія разстоянія, осѣдая на землю только съ наступленіемъ тихой, безвѣтреной погоды, причемъ эта мельчайшая песчаная пыль опускается медленно какъ темный туманъ, заслоняя собой даже яркое солнце, сквозящее изъ-за нея въ видѣ тусклаго кроваво-багроваго диска. Налетъ этой пыли на снѣгу бываетъ иногда столь силенъ, въ особенности послѣ нѣсколькихъ съ небольшими промежутками повторявшихся бурановъ, что снѣгъ кажется почти совершенно чернымъ.


[Закрыть]Мертвая песчано-глинистая пустыня осталась позади, а предъ глазами потянулись теперь все сады да сады, обрамленные глинобитными стѣнками, канавы обсаженныя аллеями бородавчатыхъ тутовъ поля разбитыя на правильные участки, причемъ на ихъ межахъ торчатъ ряды всѣ тѣхъ же тутовыхъ деревьевъ; на этихъ участкахъ виднѣются тамъ и сямъ разбросанные хутора, отдѣльныя сакли; то вдругъ потянется цѣлый кишлакъ, то опять сады да плантаціи. Вообще, сразу какъ-то вдругъ сказалась культура, жизнь, и жизнь большая, плодоносная, хотя для того, чтобы быть плодоносною ей приходится серіозно бороться съ надвигающимися песками и развиваться на пепельно-сѣрой солончаковой почвѣ.

Опять пошли курганы, и между ними одинъ, высокій, былъ сплошь отъ подошвы до макушки усѣянъ сартовскими могилками. Такіе курганы-кладбища встрѣчаются подъ Бухарой довольно часто. Они въ теченіе многихъ вѣковъ росли постепенно и медленно, пока не достигли своей нынѣшней высоты, которая однако не останется для нихъ предѣльною: съ теченіемъ временя курганы эти, безъ сомнѣнія, станутъ на много выше, если только не перестанутъ служить кладбищами. Будучи и внутри своей толщи захоронены такъ же какъ снаружи, они образовывались по мѣрѣ наслоенія новыхъ могильныхъ пластовъ, на своей поверхности.

По движенію встрѣчнаго люда, пѣшаго и коннаго, а больше все верхомъ на ишакахъ и нерѣдко даже по два человѣка на одномъ ишакѣ, и по этимъ большимъ верблюжьимъ караванамъ, слѣдовавшимъ туда и обратно, въ разныхъ направленіяхъ и, наконецъ, по изобилію всѣхъ этихъ чайна-хане, харчевенъ и караванъ-сараевъ похожихъ снаружи скорѣе на военные форты, чѣмъ на постоялые дворы, вы чувствуете, что подъѣзжаете къ большому центру, къ столицѣ, къ сердцу своеобразнаго государства. Да, это, дѣйствительно, большой центръ, хотя вы и не встрѣчаете здѣсь ни высокихъ фабричныхъ трубъ, ни стука и грохота машинныхъ колесъ, ни изобилія кабаковъ и портерныхъ, ни бросающихся въ глаза отребьевъ нищеты и порока, ни вообще всего того, что составляетъ необходимѣйшія и самыя характерныя принадлежности форштатовъ въ большихъ городахъ европейскихъ. Тутъ, конечно, ничего подобнаго и тѣни нѣтъ, а между тѣмъ все-таки чувствуется, что втягиваешься въ центральный нервный узелъ весьма дѣятельной жизни. И замѣчательно еще вотъ что: вы видите движеніе большое, но нѣтъ въ немъ ни малѣйшей суетливости и той лихорадочности, какая свойственна опять-таки европейскимъ фабричнымъ предмѣстьямъ. Здѣсь весь трудъ человѣка въ землъ-кормилицѣ, и оттого-то, думается мнѣ, и уличное движеніе этого народа идетъ степенно, неторопливо, увѣренно^и какъ бы спокойно-дѣловымъ образомъ. Миновавъ кишлаки и плантаціи и одинъ изъ большихъ загородныхъ садовъ эмира, что долго тянулся за глинобитною стѣной съ правой стороны дороги, мы ѣдемъ наконецъ, повидимому, настоящимъ городомъ, по очень людной, широкой и торговой улицѣ, сплошь застроенной одно– и двухъ-этажными глинобитными домами и лавками. Но это еще не городъ, каковымъ почитается въ Азіи лишь мѣсто обнесенное зубчатою стѣной съ башнями и нѣсколькими воротами, – это пока еще все тянется Каганское предмѣстье, или кишлакъ Каганъ, пока мы ѣдемъ его длинною улицей, можно вдосталь наглядѣться на возвышающійся слѣва изъ-за садовыхъ раинъ лазоревый куполъ мавзолея Хазрятй-Шейхъ-Алямъ, увѣнчанный на самой маковкѣ своей высокимъ вѣковымъ гнѣздомъ аиста.

Каганская улица наконецъ привела насъ къ Каршинскимъ воротамъ, извѣстнымъ болѣе подъ названіемъ Кауля-дарвази. Тутъ поѣздъ нашъ на минуту пріостановился, чтобы дать время сопровождавшимъ насъ сановникамъ пересѣсть изъ коляски въ сѣдла.