Текст книги "В гостях у эмира Бухарского"

Автор книги: Всеволод Крестовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

ВСЕВОЛОДЪ ВЛАДИМИРОВИЧЪ КРЕСТОВСКIЙ

I. Отъ Ташкента до Самарканда

^{Посольство въ Бухару, причины его отправленія, его составъ и подарки эмиру Бухарскому. – Выѣздъ изъ Ташкента. – Дорога ташкентскими предмѣстьями. – Старый Ташкентъ и фортъ Чиназъ. – Переправа черезъ Сыръ-Дарыо. – «Голодная степь» и ея обитатели. – Степные курганы. – Станція Малекъ. – Орелъ-стервятникъ. – Цистерна Тамерлана. – Соленая вода и жизнь на степныхъ станціяхъ. – Ливень и морозъ. – Обмерзлые шакалы. – Городъ Джизакь и укрѣпленіе Ключевое. – Дживакское ущелье и Тамерлановы ворота. – Япы-курганъ. – Теплый вѣтеръ и буря. – Перекати-поле. – Ямщики-туземцы. – Каменный мостъ. – Зарявшанская долина. – Абдуллаховы арки и переправа черезъ Заряв-шанъ. – Общій видъ города Самарканда. – Афросіабъ и самаркандскія кладбища. – Легенды объ основаніи города и о происхожденіи имени Самаркандъ.}

По пріѣздѣ въ Ташкентъ, 5 октября 1882 года, М. Г. Черняевъ засталъ тамъ бухарскаго посланника, токсабу [1]1
  Чинъ, соотвѣтствующій полковнику. Произносится токсаба, но пишется тугсаба (отъ слова тугъ, что значитъ знамя съ конскимъ хвостомъ, бунчукъ). Этому чину присваивается, какъ знакъ отличія, тугъ, возимый въ военное время и въ строю особымъ знаменосцемъ за токсабой.


[Закрыть]Рахметъ-Уллу, нарочно присланнаго эмиромъ, чтобы отъ лица бухарскаго властителя привѣтствовать новаго ярымъ-падшаха, [2]2
  Такъ обыкновенно величаютъ туркестанскихъ генералъ-губернаторовъ всѣ средне-азіятцы. Ярымъ-падшахъ собственно значитъ половина государя и выражаетъ наивысшую степень власти, какою можетъ быть облеченъ подданный довѣріемъ своего монарха (В. В. КРЕСТОВСКІЙ.)


[Закрыть]вручить ему собственноручное письмо эмира, исполненное всякихъ благихъ пожеланій и надеждъ, что дружба Россіи къ Бухарѣ не измѣнится и впредь, и поднести почетную саблю и прочіе подарки, которые повелитель Бухары посылаетъ во свидѣтельство своей дружбы.

По азiятскому обычаю, любезность необходимо требуетъ равносильнаго отвѣта. Поэтому въ Ташкентѣ было снаряжено особое посольство въ Бухару, въ составъ коего вошли: свиты Его Величества генералъ-маіоръ свѣтлѣйшій князь Витгенштейнъ и подполковникъ Крестовскій въ качествѣ пословъ, маіоръ Байтоковъ въ качествѣ толмача, докторъ медицины Эрнъ въ качествѣ врача посольства. Кромѣ этихъ лицъ, посольству сопутствовалъ хорунжій кавказской милиціи Асланбекъ Карамурзаевъ, какъ частный ординарецъ князя Витгенштейна. Двадцать два уральскихъ и оренбургскихъ казака съ урядникомъ и трубачемъ и десять вооруженныхъ джигитовъ составляли почетный конвой посольства, члены коего должны были передать эмиру отвѣтное письмо главнаго начальника края, вложенное въ сумку изъ дорогой шелковой матеріи, и отвѣтные подарки, состоявшіе изъ слѣдующихъ вещей:

1) Портретъ Государя Императора въ рамкѣ изъ серебра, сдѣланной въ видѣ фронтона русской избы.

2) Двѣ большія хрустальныя вазы въ роскошной серебряной оправѣ для фруктовъ.

3) Два хрустальные кувшина въ серебряной оправѣ для шербетовъ и прохладительныхъ напитковъ.

4) Серебряная сухарница съ изваяннымъ на ней видомъ Московскаго Кремля.

5) Серебряный самоваръ массивной работы.

6) Полный обѣденный фарфоровый сервизъ на двадцать четыре особы.

7) Полный хрустальный сервизъ на то же число особъ.

8) Два куска роскошнаго бархата на халаты.

9) Кусокъ дорогого плюша.

10) Кусокъ парчевой, золотомъ затканой, матеріи.

11) Телефонъ системы Белля съ полнымъ приборомъ къ установкѣ его для дѣйствія.

Двѣнадцатымъ подаркомъ предполагались двѣ большія фарфоровыя вазы, работы Александровскаго завода старыхъ временъ, съ превосходными рисунками, орнаментовкой и позолотой; но, къ сожалѣнію, по вскрытіи въ Ташкентѣ ящиковъ, въ которыхъ онѣ лежали, обѣ вазы оказались разбитыми.

Подарочныя вещи вмѣстѣ съ конвойными казаками, джигитами и верховыми лошадьми членовъ посольства были отправлены за нѣсколько дней до нашего выѣзда въ Самаркандъ, гдѣ и надлежало имъ дожидаться нашего прибытія.

Задержанное на нѣкоторое время тяжелою болѣзнью князя Витгенштейна, посольство выѣхало изъ Ташкента только 14 декабря къ вечеру.

Дорога до первой попутной станціи Ніязбашъ, на протяженіи девятнадцати верстъ [3]3
  Некоторые старорусские меры, встречающиеся в тексте:
  Верста = 1.0668км
  Аршин = 71.12см
  Сажень = 2.13м
  Пуд = 16.48кг
  Фунт (русский) = 409г
  Гран = 0.062г
  Десятина = 1.093га
  Температура по Цельсию (C), по Реомюру (R): C=1.25R


[Закрыть], идетъ вдоль рѣчки Саларъ почти непрерывными садами, которые подступили къ ней съ обѣихъ сторонъ густыми аллеями пирамидальныхъ тополей, карагача и тала.

Глинобитныя стѣнки, обрамляющія эти сады, огороды и небольшія пашни, тянутся справа и слѣва почти непрерывнымъ рядомъ вдоль пути, придавая ему скорѣе характеръ улицы, чѣмъ дороги; да это, если хотите, и дѣйствительно улица, потому что широкое кольцо садовъ и огородовъ, охватившее Ташкентъ со всѣхъ сторонъ, является непосредственнымъ продолженіемъ самого города и составляетъ его своеобразныя предмѣстья.

Вторая станція, въ 15 верстахъ отъ первой, называется Старымъ Ташкентомъ – Эски-Ташкентъ. Это не болѣе какъ ^ обыкновенный сартовскій кишлакъ съ двумя-тремя караванъ-сараями, предлагающими свое гостепріимство, за извѣстную конечно плату, проходящимъ по пути караванамъ. Но когда-то, въ глубокой древности, какъ указываютъ сартовскія преданія, городъ Ташкентъ (ташъ – камень, кентъ – поселеніе) стоялъ здѣсь, на этомъ мѣстѣ, и только уже впослѣдствіи, постепенно занимая предмѣстьями и садами все новые и новые участки земли въ сѣверо-восточномъ направленіи, будто бы передвинулся незамѣтно въ теченіе нѣсколькихъ вѣковъ на свое нынѣшнее мѣсто, оставивъ прежнему запустѣлому городищу одно лишь имя Стараго Ташкента.

Ночь стояла тихая, съ легкимъ морозцомъ, и ѣхать намъ было свѣтло, даже вдвойнѣ свѣтло: и отъ луны, и отъ снѣга, сверкавшаго отраженными лучами. Снѣжныя поляны, озаренныя полною луной, позволяли еще издали различать чернѣвшіеся попутные предметы: мостки, насыпи арычныхъ рвовъ, отдѣльно стоящія деревья, тамъ и сямъ кишлаки въ сторонѣ отъ большой дороги, изрѣдка фигуру какого нибудь запоздалаго всадника-туземца верхомъ на конѣ или верблюдѣ. Благодаря этому свѣту, мы живо отмахали двадцать верстъ, проѣхали чрезъ сартовское мѣстечко Чиназъ, или вѣрнѣе чрезъ его базаръ, крытый сверху поперечными жердями и цѣновками, и къ третьемъ часу ночи добрались до русскаго Чиназа, гдѣ и заночевали.

15 декабря, вмѣстѣ съ разсвѣтомъ, пара колокольчиковъ подъ русскою дугою дала намъ знать своимъ позвякиваньемъ, что лошади уже запряжены, и мы тронулись далѣе. Русскій городъ Чиназъ если и представляетъ собою городъ, то развѣ въ зачаткѣ: пять-шесть глинобитныхъ домиковъ съ садиками гдѣ живетъ нѣсколько служащихъ, казармы мѣстной команды, почтовая станція, церковка, снаружи похожая болѣе на провіантскій складъ, чѣмъ на церковь, кладбище, обнесенное глинобитною оградой, гдѣ торчитъ нѣсколько деревянныхъ крестовъ, и въ сторонѣ – укрѣпленіе, построенное русскими на сартовскій ладъ изъ глины, прямыми, невысокими зубчатыми стѣнками, – вотъ и все, что носитъ имя Чиназа. Стоитъ онъ на совершенно открытой плоскости, верстахъ въ пяти отъ Сыръ-Дарьи, чрезъ которую здѣсь существуетъ паромная переправа. Между городомъ и берегомъ рѣки раскинулось нѣсколько убогихъ киргизскихъ зимовниковъ, отчасти оживляющихъ видъ пустыннаго побережья. На переправѣ, у разработаннаго землянаго спуска къ пристани, торчатъ два фонаря и столбъ съ прибитою къ нему таксой, а немного въ сторонѣ – двѣ камышевыя сторожки, смастеренныя на подобіе киргизскихъ юртъ и служащія жилищемъ паромному старостѣ и нѣсколькимъ перевозчикамъ. Въ этомъ районѣ своего протяженія, Сыръ-Дарья съ замѣчательною для степной рѣки быстротой катитъ свои мелкія мутно-свинцовыя волны по совершенно плоской, со всѣхъ сторонъ открытой равнинѣ. Оба ея берега падаютъ къ уровню воды невысокими, около сажени, отвѣсными обрывами, которые во время разливовъ совсѣмъ покрываются водой. Общій видъ довольно широкой рѣки и этихъ плоскихъ береговъ унылъ и однообразенъ, и лишь суетливая дѣятельность на переправѣ вноситъ на минуту въ эту монотонно-скучную картину нѣкоторое оживленіе.

Паромы были на томъ берегу, когда мы подъѣхали къ переправѣ. Изъ камышевой сторожки тотчасъ же выбѣжало нѣсколько киргизовъ, и пока одни изъ нихъ, махая руками выкрикивали съ того берега паромъ, другіе живо принялись выпрягать лошадей изъ нашихъ тарантасовъ. Нагруженный развьюченными верблюдами, которыхъ на томъ берегу оставался еще цѣлый караванъ, одинъ изъ трехъ паромовъ вскорѣ отвалилъ отъ пристани и быстро сталъ спускаться внизъ по теченію, такъ что гребцамъ видимо приходилось употреблять немалыя усилія, чтобы преодолѣть силу теченія и направить къ нашей сторонѣ свою неуклюжую посудину. Здѣшніе паромы, это просто плоскодонныя двуносыя барки по мѣстному «каюки», поверхъ которыхъ положена досчатая настилка. Барка спускается внизъ по теченію, затѣмъ, когда наконецъ гребцамъ удастся подвести ее къ другому берегу, съ нея бросаютъ на берегъ конецъ каната, который тамъ прикрѣпляется къ лямкѣ, надѣтой на лошадь, и эта послѣдняя, понукаемая сидящимъ на ней кнргизенкомъ, шажкомъ дотаскиваетъ паромъ до пристани. Съ праваго берега на лѣвый переправа уже значительно легче, такъ какъ пристань того берега расположена ниже по теченію, благодаря чему мы вмѣстѣ съ экипажами и лошадьми перебрались на ту сторону минутъ въ десять.

Здѣсь уже сразу пошла «Голодная степь», вполнѣ оправдывающая свое суровое названіе. Залегая между лѣвымъ берегомъ Сыра и Нуратинскимь горнымъ хребтомъ, она тянется верстъ на двѣсти въ сѣверо-западномъ направленіи и сливается наконецъ съ Кизылъ-кумами. Намъ предстояло въ этотъ день пересѣчь ее поперегъ, на протяженіи 120 верстъ отъ Чиназской переправы до города Джизава.

Лѣвый берегъ Сыра покрытъ высокими густыми камышами, заросли коихъ тянутся версты на полторы въ глубь степи. Камышъ этотъ съ виду щетиноватъ и растетъ какъ бы снопами, сплошь покрывая собой отдѣльныя кочки, усѣявшія все видимое пространство берега. За полосой камышей, влѣво отъ дороги, на берегу болотистаго плеса или озера, называемаго Чибынтай, высятся развалины чего-то въ родѣ укрѣпленія съ наугольными круглыми башнями. На вопросъ, что это за развалины, ямщикъ-киргизъ, очень порядочно говорящій по-русски, объяснилъ, что въ народѣ мѣсто это называютъ Урумбай-курганъ, но что тутъ не было крѣпости, а просто лѣтъ пятьдесятъ назадъ одинъ богатый человѣкъ Урумбай построилъ себѣ такой дворъ въ свое удовольствіе.

Миновавъ Урумбай-курганъ, вы уже окончательно вступаете въ область Голодной степи. Напрасно взоръ вашъ, блуждая по ея пространствамъ, будетъ искать хотя малѣйшаго естественнаго возвышенія почвы, малѣйшаго деревца или кустика, малѣйшаго намека на человѣческое жилье, – ничего этого нѣтъ: все пусто, однообразно, мертво… Степь во всѣ стороны раскинулась идеально ровною гладью, словно море въ глубокій штиль, и какъ море же, она почти незамѣтно сливается съ чертой горизонта, ѣдешь часъ, ѣдешь два, и все будто на одномъ и томъ же мѣстѣ. Куда ни глянь – повсюду стелется предъ глазами безконечный коверъ изжелта-бураго и рыжеватаго цвѣта. Это засохшіе стебельки степныхъ травъ, торчащіе изъ-подъ снѣга. Говорятъ, что весной, во второй половинѣ апрѣля мѣсяца, эта самая Голодная степь чудо какъ хороша. Тогда она представляется сплошнымъ изумрудно-зеленымъ ковромъ, испещреннымъ безчисленными цвѣтами, среди которыхъ первое мѣсто принадлежитъ тюльпану, подснѣжнику и солянкѣ; не мало встрѣчается и красивыхъ на видъ, но отвратительныхъ по запаху, толстыхъ стеблей асса-фетиды, покрытыхъ шарообразною шапкой зонтичныхъ изжелта-зеленовато-бѣлыхъ цвѣтовъ, – растеніе, которое здѣсь почему-то прозвали «бухарскою капустой». Наземныя черепахи (Testudo) разгуливаютъ тутъ въ это время цѣлыми тысячами; множество пѣвчихъ птицъ и блестящихъ насѣкомыхъ рѣютъ въ воздухѣ, оглашая пустыню своимъ щебетаньемъ, трескотней и жужжаньемъ. Это истинно весенній праздникъ, весеннее ликованье Голодной степи, но увы! длится оно недолго. Едва пройдетъ двѣ недѣли, какъ немилосердно палящее солнце уже окончательно вытянетъ изъ земли всю влагу, скопившуюся въ ней за зиму, и превратитъ почву въ сухой камень; изумрудно-пестрый коверъ быстро начинаетъ блекнуть, желтѣть и едва минуютъ первыя числа мая, какъ степь уже умерла, вся ея растительность окончательно выгорѣла, изсохла и, глядя на жалкіе рыжеватые стебельки, уныло торчащіе, какъ щетинистая щетка, на пепельно-сѣрой поверхности почвы, трудно даже вѣрить, что не далѣе какъ дней десять назадъ все это здѣсь такъ энергично развивалось, росло, цвѣло, благоухало и живмя жило съ такимъ, повидимому, богатымъ запасомъ жизненной силы. Однѣ только большія фаланги, красивые хамелеоны и иныя мелкія и крупныя ящерицы, въ аршинъ и болѣе длиной, разнообразныя змѣи (есть и большія, въ родѣ удавовъ) да отвратительные клещи остаются неизмѣнными обитателями Голодной степи на все остальное время убійственныхъ жаровъ, продолжіающихся при полномъ бездождіи почти до октября мѣсяца. Даже черепахи въ эту пору исчезаютъ въ своихъ норахъ и появляются сравнительно рѣдко. Между тѣмъ самая роскошь и изобиліе этой растительности видимо свидѣтельствуютъ, что почва степи сама по себѣ очень хороша и сторицей окупила бы труды земледѣльца, будь лишь въ достаточномъ количествѣ вода… Еслибъ удалось искусственнымъ путемъ, посредствомъ ли арыковъ, или посредствомъ артезіанскихъ колодцевъ, оросить хотя бы часть Голодной степи, то тутъ мы имѣли бы лучшія, можетъ быть, пашни этого края. Что орошеніе этой степи дѣло далеко не невозможное, о томъ свидѣтельствуютъ и понынѣ мѣстами замѣтные на ней слѣды и остатки древнихъ арыковъ. Когда-то энергіи человѣка удалось уже здѣсь побѣдить сопротивленіе природы и обратить мертвую пустыню въ населенный и цвѣтущій оазисъ, но это было въ очень отдаленной древности, и можно думать, что какія нибудь войны или нашествія иноплеменниковъ вынудили культурныхъ обитателей степи удалиться изъ нея, бросивъ на произволъ судьбы свои арыки и пашни, и съ тѣхъ поръ она снова обратилась въ «голодную». Относительно этихъ древнихъ арыковъ, судя по сохранившимся слѣдамъ ихъ направленія, имѣются всѣ основанія думать, что одни изъ нихъ, и именно тѣ, что встрѣчаются въ восточномъ концѣ степи отъ Урумбай-кургана до станціи Малекъ, истекали изъ Сыръ-Дарьи и въ нее же впадали, то есть была какъ бы ея искусственными рукавами; другіе же, орошавшіе степныя пространства ближе къ ихъ центру, направлялись не отъ Сыра, а отъ горъ, со стороны Джизака, что и подтверждается слѣдами арычныхъ сооруженій, которыя преимущественно попадаются въ южной и западной частяхъ степи, имѣющей въ общемъ пологій склонъ къ востоку, въ сторону Сыра. И вотъ почему было вполнѣ безполезно продолжать начатыя въ 1871 году гигантскія работы по сооруженію большого арыка для орошенія Голодной степи со стороны Ходжента: казенныхъ денегъ и землекопнаго труда похоронено въ этомъ дѣлѣ цѣлая бездна, а результатовъ никакихъ, такъ что генералъ-губернаторъ нашелъ нужнымъ прекратить дальнѣйшее сооруженіе широко, но непрактично задуманнаго арыка. Не успѣшнѣе ли былъ, бы опытъ съ артезіанскимъ колодцемъ? Повидимому, сѣверо-восточные склоны Нуратинскаго хребта своею достаточною пологостью подаютъ надежду, что устройство артезіанскаго колодца могло бы увѣнчаться полнымъ успѣхомъ. Будь лишь вода, и степь въ три-четыре года покрылась бы роскошными садами, рощами и аллеями. Солнце здѣсь безъ воды убиваетъ; съ водой же оно въ самый непродолжительный періодъ времени, отъ трехъ до пяти лѣтъ, дѣлаетъ просто чудеса въ растительномъ мірѣ: глядя на иное дерево, въ родѣ напримѣръ павлоніи, и прикидывая въ нему глазомѣромъ нашъ сѣверный масштабъ, вы думаете, что оно растетъ по крайней мѣрѣ лѣтъ тридцать, и не рѣшаетесь повѣрить, когда вамъ говорятъ, что нѣтъ еще и пяти лѣтъ, какъ оно посажено.

Но вотъ впереди на горизонтѣ прорѣзался силуэтъ высокаго кургана. Влѣво отъ него, верстахъ въ трехъ, начинаетъ показываться другой, подобный же, еще лѣвѣе – третій. Это урочище извѣстно у кочевниковъ подъ именемъ «Учъ-Тюбе», то есть три бугра; по нимъ оріентируются проходящіе караваны. Почтовая дорога пролегаетъ какъ разъ мимо крайняго кургана, такъ что я могъ осмотрѣть его довольно обстоятельно. Происхожденіе его, равно какъ и ‘двухъ сосѣднихъ, несомнѣнно есть дѣло рукъ человѣческихъ: всѣ они искусственные, то есть насыпные, въ чемъ убѣждаетъ одинаковость основныхъ формъ не только этихъ трехъ, но и прочихъ кургановъ, встрѣчавшихся намъ на дальнѣйшемъ пути до самой Бухары и далѣе. Вообще всѣ курганы, видѣнные мною въ степяхъ Средней Азіи, мнѣ кажется, можно подраздѣлить на три рода: военные, могильные и молотильные (для молотьбы пшеницы). Я еще не разъ буду имѣть случай возвратиться къ этому предмету, а потому, оставляя пока рѣчь о курганахъ могильныхъ и молотильныхъ, скажу нѣсколько словъ о военныхъ или стратегическихъ, къ числу которыхъ относятся и три кургана (Учъ-Тюбе) Голодной степи. Они, какъ и всѣ прочіе военные курганы, имѣютъ продолговатую форму съ уклонами скатовъ около 45°, и у всѣхъ одинъ конецъ (въ данномъ случаѣ восточный) значительно возвышается въ видѣ четырехсторонней усѣченной пирамиды надъ остальною поверхностью кургана. Если вы начертите профиль обыкновенной полевой батареи съ нѣсколько болѣе возвышеннымъ брустверомъ, но безъ рва, то это будетъ типичнѣйшій силуэтъ здѣшнихъ боевыхъ кургановъ. Въ степи, гдѣ очень мало движенія и жизни, они сохранились лучше, цѣлѣе, чѣмъ въ мѣстахъ населенныхъ. Подъ Самаркандомъ, напримѣръ, и вообще въ непосредственномъ сосѣдствѣ густо населенныхъ мѣстъ и даже среди самыхъ селеній Зарявшанской и Шахрисябской долинъ, или подъ Бухарой, гдѣ на подобныхъ курганахъ и ребятишки играютъ, и скотъ пасется, и вообще происходятъ разныя отправленія житейскаго осѣдлаго быта, эта рѣзкая очерченность курганныхъ формъ, подъ вліяніемъ постоянной непосредственной близости человѣка, уже значительно скругляется и сглаживается, такъ что во многихъ курганахъ вы встрѣчаете лишь два рядомъ стоящіе бугра, одинъ побольше, другой поменьше и подлиннѣе, которые соединены или спаяны между собою какъ бы возвышеннымъ сѣдлистымъ перешейкомъ. Эту послѣднюю сглаженную форму мнѣ неоднократно доводилось встрѣчать въ нашихъ новороссійскихъ и бессарабскихъ степяхъ у многихъ изъ такъ называемыхъ «сторожевыхъ» кургановъ, и это наводитъ меня на предположеніе, что происхожденіе тѣхъ и другихъ одинаково; быть можетъ даже, что и средне-азіятскіе и новороссійскіе курганы суть произведенія одного и того же народа. Фронтъ ихъ, то есть наиболѣе возвышенная часть, какъ уже сказано, обращенъ на востокъ въ Сыръ-Дарьѣ, а въ другихъ на юго-востокъ къ великой горной странѣ Центральной Азіи, и если они служили въ качествѣ сторожевыхъ и опорныхъ пунктовъ, то стало быть врагъ народа ихъ соорудившаго надвигался съ востока, отъ Памира, и оттѣснялъ аборигеновъ страны все дальше и дальше къ сѣверо-западу. Преданія мѣстныхъ жителей считаютъ всѣ эти курганы произведеніемъ рукъ человѣческихъ и относятъ ихъ происхожденіе къ глубокой древности, «много, много раньше Тимура». И надо замѣтить, что, по тѣмъ же преданіямъ, курганы эти имѣли значеніе военное, въ чемъ и самъ я, впрочемъ, имѣлъ случай отчасти убѣдиться на станціи Яны-Курганъ, гдѣ на подобномъ же бугрѣ сохранились еще слѣды недавняго бухарскаго укрѣпленія въ видѣ разрушенной глинобитной стѣны съ зубцами. Это послѣднее укрѣпленіе хотя и принадлежитъ новѣйшему времени, но основныя начертанія и формы его, какъ и всѣ вообще формы жизни и быта Средней Азіи, остаются неизмѣнно все тѣ же, что и во времена глубокой древности.

Первая станція въ Голодной степи (20 верстъ отъ Сыръ-Дарьи) называется Малекъ. Станціонный домъ и дворъ съ постройками обнесены съ четырехъ сторонъ глинобитною стѣной, въ родѣ редута, который фланкированъ съ двухъ противоположныхъ по діагонали угловъ круглыми башнями съ бойницами внутри и съ зубчатыми стрѣльницами на кронахъ. Хотя башни эти служатъ не болѣе какъ складочнымъ мѣстомъ для фуража и сѣна, но въ случаѣ надобности могли бы послужить и защитой противъ степныхъ хищниковъ, барантачей, которые еще нѣсколько лѣтъ назадъ хозяйничали около Мурза-Рабата, служившаго имъ притономъ, да и теперь не вполнѣ можно сказать, что пора ихъ безвозвратно миновала. Около того же Мурза-Рабата взятъ былъ ими въ плѣнъ покойный поручикъ Служенко, испытавшій въ Бухарѣ всѣ невзгоды клоповника; попадались одиночные казаки или солдаты, а особенно жутко приходилось обратнымъ ямщикамъ-киргизамъ.

Подъѣзжая къ станціи, не далѣе какъ въ десяти шагахъ отъ жилья, замѣтили мы большого бурокрылаго орла-стервятника съ неоперенными головой и шеей бѣлаго цвѣта, сидѣвшаго на кучѣ стараго мусора и навоза. Общій видъ этой гологоловой птицы совершенно напоминалъ африканскаго грифа. Мы проѣхали мимо нея шагахъ въ пяти не болѣе, но, къ удивленію, орелъ не выказалъ ни малѣйшаго безпокойства при видѣ нашего экипажа въ столь близкомъ отъ себя разстояніи и продолжалъ какъ ни въ чемъ не бывало сидѣть на своемъ мѣстѣ, оглядывая насъ серьезными зоркими глазами. Мы было подумали, что онъ ручной и проживаетъ на здѣшней станціи, но изъ разспросовъ оказалось, что «вольный» и что на Голодной степи живетъ ихъ много, равно какъ и дудаковъ (дрофъ), а смѣлы они и довѣрчивы такъ оттого, что никто ихъ не стрѣляетъ.

Вторая станція въ степи Мурза-Рабатъ безъ малаго въ 34 верстахъ отъ Малека, а третья Агачъ-Та-Рабатъ въ 31 верстѣ отъ второй. Всѣ построены совершенно такъ же, какъ и Малекъ, то есть редутомъ съ фланкирующими башнями. За Агачъ-Та-Рабатомъ въ 22 верстахъ, четвертая станція Учъ-Тюбе (Три Бугра), а за этою послѣдней въ 16 верстахъ укрѣпленіе Ключевое или Русскій Джизакъ, гдѣ и конецъ Голодной степи.

На половинѣ разстоянія между Малекомъ и Мурза-Рабатомъ высится близь дороги круглое кирпичное зданіе съ куполомъ. Въ общемъ оно имѣетъ форму кочевой киргизской кибитки и даже въ вершинѣ купола оставлено круглое отверстіе, какъ въ римскомъ Пантеонѣ, или все равно какъ тюндюкъ у кибитки.

Спускъ подъ стрѣльчатыми воротами ведетъ во внутренность этой ротонды; семь стрѣльчатыхъ оконъ симметрично расположены по окружности массивной стѣны; но время наложило свою руку и на это прочное зданіе: въ куполѣ сквозятъ уже двѣ-три дыры, и около нѣкоторыхъ оконъ кирпичи пообились и повывалились; но въ цѣломъ зданіе все-таки поражаетъ прочностью постройки, и въ особенности замѣчателенъ въ этомъ отношеніи куполъ, съ основанія и до вершины сложенный изъ безчисленныхъ кольцеобразныхъ рядовъ плоскихъ кирпичей квадратной формы, горизонтально положенныхъ рядъ надъ рядомъ такимъ образомъ, что кирпичъ каждаго вышеидущаго ряда нѣсколько выдвигается внутрь купола надъ кирпичемъ подъ нимъ лежащимъ; въ цѣломъ весь этотъ куполъ образуетъ собой какъ бы опрокинутую верхомъ внизъ лѣстницу круглаго амфитеатра. Этотъ своеобразный способъ постройки, при всей его первобытности, болѣе всего удивляетъ именно своею прочностью. Въ то время какъ въ Европѣ, при всѣхъ усовершенствованныхъ средствахъ современной техники, провалъ куполовъ и сводовъ есть явленіе далеко не рѣдкое, эти первобытные куполы средне-азіятскихъ пустынь стоятъ себѣ цѣлые вѣка нерушимо, да повидимому простоятъ и еще столько же. Впослѣдствіи намъ приходилось въ нашемъ странствіи по бухарскимъ владѣніямъ видѣть не мало совершенно такихъ же построекъ и съ точно такими же куполами, но ни одного изъ нихъ не нашли мы провалившимся. Эти степныя зданія извѣстны подъ именемъ «сардоба», нто значитъ водовмѣстилище, цистерна. И дѣйствительно, попутная намъ ротонда нѣкогда, и даже еще въ недавнее время, была большою цистерной съ глубокимъ колодцемъ, который былъ полонъ студеною хорошею водой. Колодецъ былъ обложенъ жженымъ кирпичемъ, такимъ же, изъ какого построена и вся эта ротонда, сооруженіе которой мѣстное преданіе приписываетъ самому Тимурленгу, что впрочемъ едва ли основательно, такъ какъ извѣстно, что большая часть степныхъ сардобъ Центральной Азіи построены ханомъ Абдуллахомъ въ XVI столѣтіи нашей эры. Подобныя постройки разбросаны по всѣмъ безводнымъ степямъ нынѣшнихъ и бывшихъ бухарскихъ владѣній, и главнымъ ихъ строителемъ дѣйствительно былъ Абдуллахъ-ханъ, который, если вѣрить преданію, построилъ, на своемъ вѣку тысячу сардобъ и тысячу рабатовъ (убѣжищъ). На мѣстахъ своихъ путевыхъ приваловъ, онъ воздвигалъ сардобы, а на мѣстахъ ночлеговъ – рабаты. Типъ этихъ сардобъ вездѣ одинъ и тотъ же, и разнообразится иногда только тѣмъ, что съ сѣверной стороны къ ротондѣ примыкаетъ постройка, въ видѣ возвышеннаго параллелограмма, служащая порталомъ. Постоянная тѣнь и прохлада царствуютъ подъ высокими, въ нѣсколько саженъ, каменными сводами, и какимъ утѣшеніемъ, какою отрадой служатъ они истомленному путнику въ знойное время года, а зимой являются убѣжищемъ отъ страшныхъ снѣжныхъ бурановъ.

Когда вы спуститесь внутрь такого зданія, то увидите, что окна, которыя снаружи приходятся какъ разъ на уровнѣ окружающей почвы, прорѣзаны на высотѣ около трехъ саженъ отъ вымощеннаго дна цистерны, такъ что самая зала оказывается вырытою въ землѣ. Этимъ объясняется необходимое присутствіе при каждой сардобѣ двухъ-трехъ насыпныхъ кургановъ. Такое углубленное устройство залы вызывалось тѣмъ обстоятельствомъ, что колодецъ самъ по себѣ не всегда въ состояніи удовлетворить большое количество каравановъ и служитъ для нихъ уже какъ бы послѣднимъ запасомъ живительной влаги. Надо быть жителемъ безводныхъ пустынь, чтобы вполнѣ постичь, какая драгоцѣнность каждый глотокъ, каждая капля прѣсной воды, и потому понятна забота этихъ степняковъ, чтобы по возможности ни одна капля годной воды не пропадала у нихъ даромъ. Во время весенняго таянія снѣговъ вся окрестная вода стекаетъ къ сардобѣ, проникая внутрь ея чрезъ норталъ и окна, для чего и старались всегда сооружать такіе водоемы въ пологихъ котловинахъ, если только мѣстность представляла къ тому малѣйшую возможность. Если зима обильна снѣгами, то вешняя вода можетъ наполнить внутренность залы до высоты около двухъ саженъ; нѣсколько горизонтальныхъ, въ различной мѣрѣ сыроватыхъ чертъ, идущихъ параллельно одна надъ другой внутри ротонды, на углубленной части ея стѣны, наглядно показываютъ вамъ какъ высока была вешняя вода въ водоемѣ за нѣсколько послѣднихъ годовъ; наиболѣе темная и сырая черта опредѣлитъ ея уровень въ послѣднюю весну.

Такова была и наша первая попутная сардоба. Вода въ ея колодцѣ, по разсказамъ, отличалась очень хорошими качествами и изобиліемъ; но въ 1866 году, когда русскій отрядъ шелъ на Джизакъ, эмиръ Бухарскій приказалъ засыпать колодецъ, и съ тѣхъ поръ ротонда служитъ только ночлежнымъ пріютомъ для проходящихъ каравановъ.

– Хотѣли русскихъ потомить безъ воды, объяснялъ намъ ямщикъ, – а русскіе все же дошли и Джизакъ взяли, хотя и безъ воды, а взяли… Божья воля на то была… А теперь сами же вотъ сарты плачутся, что нѣтъ въ степи воды хорошей…

И дѣйствительно, у всѣхъ здѣшнихъ станціонныхъ старостъ вы услышите одну общую жалобу на воду: больно ужъ солоновата на вкусъ, такъ что и люди, и лошади нерѣдко страдаютъ отъ нее желудкомъ. Между тѣмъ чай, поданный намъ на Мурза-Рабатѣ, не имѣлъ ни малѣйшаго солоноватаго вкуса.

– Какъ же это такъ? спрашиваю старосту. – Стало быть вамъ доставляютъ сюда изъ Чиназа не только фуражъ и продуктъ, но и прѣсную воду?

– Нѣтъ, говоритъ, – воды не доставляютъ, мы ее сами дѣлаемъ. Вотъ, какъ ежели дождикъ, сейчасъ кадушки да ведерки на дворъ, и вода готова. А нынче далъ Богъ снѣжку. Какъ только его подвалило малость, мы сейчасъ на степь, кто съ кувшиномъ, кто съ ведеркой, кто съ чѣмъ, и давай сбирать снѣгъ, какъ можно больше, чтобы, значитъ, подолѣе хватило въ запасъ, и даже ледничекъ понабьемъ снѣгомъ вплотную. А потомъ по малости таемъ его и пьемъ, да вотъ и господамъ проѣзжающимъ чайкомъ угождаемъ.

Староста, мурза-рабатскій мужикъ, очень толковый, пожилой и хозяйство станціонное держитъ въ большомъ порядкѣ.

– Скучно жить на степи-то? спрашиваю у него.

– И какъ же не скучно, сами посудите! Еще который староста женатый, ну баба тамъ, ребятишки, все же имъ веселѣе, всѣмъ-то вкупѣ, хотя и промежъ узбекскаго народа. А я вотъ холостой, одинъ какъ перстъ, самъ себѣ и кухарка, и прачка, и все что хочешь, да еще въ степи, на безлюдьи, какъ не соскучиться!

– Ямщики-то у васъ все киргизы что ли?

– Всякіе, есть и русскихъ малость. Казаки вотъ тоже на станкахъ живутъ малыми командами; эти, значитъ, для сопровожденія почты, потому на степи иной разъ случается, что и грабятъ.

– По-каковски же, спрашиваю его, – объясняешься ты со своими ямщиками, ежели который изъ сартовъ или киргизовъ?

– А по-ихнему, говоритъ, – завсегда по-ихнему. Потому какъ всѣ мы, станціонные, живучи промежъ ихняго брата, понаторѣли современенъ и теперь насчетъ разговору ничего себѣ, маракуемъ. Ну и они тоже по-нашему малость выучились. Такъ и объясняемся.

И дѣйствительно, сколько ни попадалось мнѣ потомъ ямщиковъ изъ инородцевъ, всѣ они болѣе или менѣе сносно говорили по-русски.

Станція Мурза-Рабатъ лежитъ на половинѣ пути между Чиназомъ и Джизакомъ, стало быть почти въ центрѣ Голодной степи. Здѣсь есть точно такая же сардоба, какъ и вышеописанная, а сверхъ того неподалѣку особо высится четырехстороннее зданіе, съ рядами сферическихъ куполовъ, наугольными башнями, высокимъ порталомъ и фронтономъ. Вся эта обширная постройка выведена изъ жженаго кирпича и нѣкогда была украшена эмальированными узорчатыми кафлями. Внутри ея находится просторный дворъ, обрамленный арками крытыхъ галерей, подъ сѣнью которыхъ ютятся ряды комнатокъ. Теперь все это уже въ полуразрушенномъ видѣ, а лѣтъ двѣсти тому назадъ блистало истинно царскимъ великолѣпіемъ. Впрочемъ, зданіе это и нынѣ, какъ въ старину, все еще продолжаетъ, пока не рухнуло, служить путевымъ дворомъ для путешественниковъ и торговыхъ каравановъ, и подобныхъ построекъ, какъ уже сказано, немало разсѣяно по степнымъ дорогамъ бывшаго царства Бухарскаго. Строили ихъ и великіе правители какъ Тимурленгъ, Улугъ-бегъ и Абдуллахъ-ханъ, строили и частныя лица, въ силу какого либо благочестиваго обѣта, на пользу общественную, ибо одна изъ самыхъ высокихъ добродѣтелей Востока – это дать безвозмездный пріютъ и покой страннику. Всѣ подобные дворы, которые приличнѣе было бы называть дворцами, носятъ названіе рабатъ, что значитъ пріютъ, убѣжище. Иногда къ слову рабатъ присоединяется названіе мѣстности, иногда – имя благочестиваго строителя или же его званіе. Такъ напримѣръ, Мурза-Рабатъ значитъ убѣжище писца или грамотѣя. [4]4
  Мурза по-киргизски, мырза по-татарски и мирза по-таджикски значить вполнѣ грамотный и письменный человѣкъ.


[Закрыть]Въ данномъ случаѣ строитель изъ скромности скрылъ свое имя, обыкновенно помѣщаемое въ числѣ узорчатыхъ надписей фронтона. [5]5
  Впрочемъ, есть и иное объясненіе, почему такое названіе дано этому рабату. Покойный А. П. Хорошхинъ говоритъ (стр. 67), что по темнымъ преданіямъ края, теперешняя Голодная степь была когда-то, въ особенности по южной окраинѣ своей, хорошо орошена и обработана. Она питала въ ту пору много скота и производила хлѣбъ, такъ что администрація нелишнимъ находила высылать въ степь своихъ агентовъ, въ лицѣ сборщиковъ податей, которые будто бы жили и писали, что имъ было нужно, въ мирза-рабатѣ. Можетъ быть оно и такъ, но противъ этого мнѣнія, мнѣ кажется, свидѣтельствуетъ то обстоятельство, что рабаты и сардобы обыкновенно являются только въ мѣстахъ безводныхъ, и что едва ли была надобность воздвигать такія обширныя и роскошныя палаты для жительства обыкновенныхъ зякетчей, для которыхъ, при тогдашней населенности степи, не могло быть недостатка въ помѣщеніи (В. В. КРЕСТОВСКІЙ.)


[Закрыть]Зданіе это все болѣе и болѣе приходитъ въ упадокъ; пройдетъ еще десятокъ, другой лѣтъ и отъ него быть можетъ останутся лишь груды мусора, а это жаль, и нашему правительству стоило бы поддержать (хотя бы на суммы земсвихъ сборовъ) не только какъ памятникъ прошлыхъ блестящихъ временъ, но и какъ убѣжище всегда необходимое для каравановъ, особенно въ такой непривѣтливой голой пустынѣ.

Слѣдующая за Мурза-Рабатомъ станція, какъ уже сказано, носитъ имя Агачь-Та-Рабатъ или просто Агачъ-та. Въ переводѣ это значитъ «убѣжище, маленькій садъ». И дѣйствительно, говорятъ, что еще лѣтъ тридцать назадъ здѣсь почти на мѣстѣ нынѣшняго станціоннаго домика, находился небольшой, но тѣнистый садикъ, орошавшійся водой изъ Джи-зака посредствомъ арыковъ, которые и въ настоящее время еще врѣзаются на протяженіи около сорока верстъ въ степное пространство; стало быть вопросъ объ орошеніи Голодной степи никакъ нельзя отнести къ числу неразрѣшимыхъ. Затратьте сюда сотню, другую тысячъ – и менѣе чѣмъ черезъ десять лѣтъ вы вернете себѣ изъ этой почвы милліоны.