Текст книги "Хозяин Спиртоносной тропы"
Автор книги: Владимир Топилин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)
Когда село солнце и окреп наст, вышли в дорогу. Федот перекинул через голову лямку, потянул нарты. Кузя с усердием помогал ему сзади. Их вышли провожать все жители старообрядческого поселения. Угрюмо посматривая со стороны, крестили дорогу и осеняли двумя перстами себя:
– В добрый путь шествовати! Спаси Христос!
– И вам не хворать! – махая рукой, с улыбкой отвечал Федот. – Перед Троицкой неделей ждите, на рыбалку буду на коне, как снег сойдет. Что родным сказать? В гости ждать?
– С поклоном здравствовать передай! В гости не ждати, трудицца много щас надо, – сухо отвечал Филарет. – Да и пост блюсти надо, некогда.
Когда скрылись в тайге, на первом привале Кузя спросил:
– А что, дядька Федот, они тут так в тайге и живут? Разве можно вот так, без людей? Как же одним-то, без поселухи?
– Видно, можно, – глядя назад, задумчиво ответил Федот. – На поселуху выходят иногда, проведают родных и единоверцев, ночь бывают и назад. Видно, так им на роду написано: жить в глуши, подальше от людей. Вера у них такая – старая. Потом поймешь когда-нибудь.
Взлет и падение Егора Бочкарева
Дома его потеряли, организовали поиски, которые не дали никаких результатов. Утром первой хватилась мать Анна Константиновна: нет сына, исчез, пока все спали. Сначала думала, ушел без спроса с товарищами в тайгу, но когда Кузя не появился к обеду, забила тревогу. Обежала соседей, но о нем никто ничего не знал. В эту ночь никто на глухариный ток не ходил, все были дома. Стало очевидно, что непослушный мальчишка ушел в лес один.
Ефим собрал мужиков. Разбившись на группы, старатели обошли все недалекие места, кричали, стреляли, но все бесполезно. На подмерзшей за ночь дороге не было следов, никто не мог даже предположить, в каком направлении он ушел. После первой ночи наступило другое утро. Люди пошли дальше, но и это не привело к желаемому результату. Пропал Кузя, будто ветром унесло.
Мать плакала, отец молча хмурил брови. Все понимали, что ситуация серьезная. В таком возрасте бродить в глухомани с одним топориком двое суток сможет не каждый. Охотники высказывали разные версии, одна другой страшнее. В такую пору можно запросто провалиться в полынью, попасть в зубы голодному зверю или уйти в горы, откуда выйти назад невозможно. Окрыляющую надежду принесла Катя Рябова вечером второго дня. Ворвавшись в избу к Собакиным, где собрались все приисковые рабочие, с порога затараторила:
– Там дед Ефрем бормочет, говорит, что рассказал Кузьме про какой-то ток!
Мужики гурьбой направились к Лугиным, ввалились в маленькую избушку, стали расспрашивать. Дед Ефрем не стал скрывать, о чем беседовал с мальчишкой, старался быть рассудительным:
– Назавтра Кузя обещался притить, помочь мне половики постирать. А к вечеру мы с ним подадимся за перевал, на игрища.
– Где тот ток? Куда идти? – в нетерпении перебил его Ефим.
– Ишь ты, какой хитрый! – нахмурил брови старый. – Тебе скажи, так ты потом туды народ поведешь. Найдут место, разгонят всех мошников.
– Сейчас не до тайн, пацан потерялся, – пытаясь узнать у деда дорогу, наседал Ефим. – Двое суток как нету.
– Куды ж он подевался? – удивлялся старый, и вдруг посветлел лицом. – Так он, наверное, в город подался. Там девки ужасть как хороши! За двадцать пять рублев такие салазки выписывают, дух замирает!
Дед Ефрем высказал еще несколько предположений, но в силу слабоумия по старости к его версиям никто не прислушивался. Выручила бабка Варвара:
– Что вы старого слушаете? Видите, у него вместо головы чугунок. А насчет мальца так скажу, он, наверное, на Спиртоносный ушел, там ищите. Мой Ефрем все оттудова раньше глухарей таскал.
Дед Ефрем стал ругаться на Варвару, что та рассказала заветное место, где теперь «шарамыжники переколотят всех птиц, и ему боле утехи не достанется».
С надеждой мужики высыпали на улицу. Идти в тайгу решили сейчас же, не откладывая. Собирались недолго: много ли надо таежникам для того, чтобы вооружиться ружьями, топорами, ножами да прихватить небольшой запас продуктов на пару ночей? Сгрудившись у ворот Ефима, хотели выдвигаться, но их окликнул веселый, неунывающий голос:
– Эй, бродяги! Далеко ли собрались?
Глядь, по улице шагает высокий, широкоплечий детина. Узнали Федота Зыкова. Рядом с ним, с заплетающимися ногами, поникшими плечиками едва переступал ногами Кузя. У мужиков – вздох облегчения: нашелся! Повеселев, стали расспрашивать:
– Где был? Откуда вышел?
Ефим хотел схватить сына за уши, отлупцевать вожжами, но Федот не дал, заслонил мальчишку спиной:
– Охолонись, папаша. Нечего пацана наказывать, и так себя научил, урок будет. Лучше накормите да спать положите. Он и так вон сколько тайги отмерял, стоит дивиться.
Строгий отец остыл, решил отложить наказание на утро. Отправив Кузю в дом, стал спрашивать Федота, где он его нашел.
– А я не искал его, он сам на скит к Красной речке вышел. Смышленый парнишка, выносливый, хороший таежник будет. Вот ему пару глухарей от меня, за то, что пособлял нарты подталкивать. В том, что один в тайгу ушел, твоя, Ефим, доля вины есть: надо было не отталкивать, а сводить, показать, научить. Пацан к таежной науке тянется, а ты ему отказываешь. Негоже так делать.
Поблагодарив Федота, с большой радостью, что все так закончилось, мужики разошлись. Ефим пригласил Федота к себе, угостил медовухой. После трудного пути, приняв лишнюю кружку настойки, спаситель встретил утро на сундуке, ушел домой, когда взошло солнце. Проводив его, Ефим долго думал над его словами.
Наказывать Кузю отец не стал, проникся словами Федота. Искоса поглядывая на сына, в тот же день изрек свое родительское слово:
– Одначесь, Кузьма, наступило время тебе со мной ходить. Готовься, на той неделе подадимся в большую тайгу. Только прежде нарты домой притащи, если найдешь.
Для мальчика его слова – что мед на сердце. Наконец-то, дождался! Стоило того, чтобы блудить по горам два дня. В ту же минуту, надев бродни, убежал по дороге под Перевал. К вечеру вернулся с нартами: нашел, где оставил, с первого раза. А сам уже грезил походом, который принесет много новых открытий.
С того раза все и началось. Стал Ефим брать с собой Кузю, но пока что недалеко, на пару ночей, не более. Шагать в глухомань не давали заботы: Ефим работал на Спасском прииске в горе проходчиком, где каждый день на счету.
В Большую тайгу пошли только через три года, когда Кузе было неполных пятнадцать лет. Как только наступала весна, изнывая, он спрашивал по нескольку раз на дню:
– Тять, ну когда пойдем?
Тот смотрел на голец Клади, качал головой:
– Рано еще. Вон, как на горе первые проталины пойдут – тогда в самый раз.
Прошло три недели, пока на горе появилась черная плешина. Увидев ее, Кузя закричал от радости:
– Тять! На горе камни оголились! Пора идти!
Тот в это время готовил черенки для лопат, отложил работу, воткнул топор в чурку, присел, закурил. После некоторого раздумья согласился:
– Ладно, значит завтра надо выходить.
Радости Кузьки не было предела!
Встали задолго до рассвета, чтобы было легче идти по подмерзшей земле и насту. Еще одной причиной такого раннего выхода было желание уйти из дома незаметно. Не любят люди тайги, когда соседи сурочат дорогу, смотрят вслед – удачи не будет. Старатели народ набожный и глазливый, верят в небесные силы и всевозможные заговоры. Эти чувства заложены со дня рождения и проверены жизненным опытом.
Закинув за спины небольшие котомки, отец и сын, тихо ступая, чтобы не разбудить собак, вышли из дома, направились за поскотину. Когда деревня осталась позади, зашагали быстрее, чтобы к утру успеть подняться на Перевал и спуститься по насту к реке, до которой было около десяти километров.
Большую часть пути преодолели без каких-то трудностей. Ефим хорошо знал дорогу, как и где пройти вскрывшиеся ручейки и лужи, где лучше обойти то или иное препятствие самому и помочь Кузе. Впрочем, сыну помогать было не надо. Смышленый отрок, глядя на отца, спокойно переходил по перекинутым над водой деревьям, ловко прыгал по камням и знал, куда ступать, не замочив ног.
К восходу солнца поднялись на водораздельный хребет. Торопились спуститься по хрупкому насту в лог на берег, пока теплые лучи не расквасили слежавшийся снег. На речку Шинду спустились вовремя, когда небесное светило поднялось над оскольчатым пиком стоявшего за рекой гольца.
У быстрой реки, на отвале, чтобы не достала большая весенняя вода – большой барак. На берегу, откопанные от снега, перевернутые вверх дном лежат несколько выдолбленных из осины лодок. Две из них, привязанные к тальникам, покачиваются на воде у берега. Базовую стоянку в народе называют Каратавка, что подразумевается как коротать ночь, проводить время. С этого места на лодках, управляемых двумя людьми шестами, по реке плавят груз для золотых приисков, расположенных выше, рыбачат и охотятся. Здесь почти всегда бывают люди. И в этот ранний час из трубы барака курился сизый дым.
Их встретили две пестрые черно-белые собаки. Предупреждая хозяев, залились громким лаем, побежали навстречу. Одна из них, узнав Ефима, закрутила хвостом, зачихала носом, вернулась к избушке. Двери открылись, на улицу вышли сплавщики. Подождав, когда гости подойдут ближе, уважительно приветствовали:
– Здорово ночевали! Никак, Ефим, опять на вольные хлеба собрался?
– Да какое там, – стараясь казаться равнодушным, ответил тот. – Так себе, ноги промять, покуда сезон не начался. Да сыну Глухомань показать.
– Ладно ты, не финти. Знаем мы тебя, как ты ноги проминаешь. Небось, жилка-то покоя не дает? – с напевом проговорил старший и распахнул дверь. – Ну, проходите в избу. Чай как раз поспел.
Вошли в барак, сели на нары. Пока старший, Егор Бочкарев, расспрашивал о делах в поселке, молодой парень, Назар Евтухов, плеснул в кружки чай, налил в чашки ухи из хариуса, нарезал соленого ленка, наложил из берестяного туеска в плошку икры:
– Вот, отведайте, чем Бог послал.
– Что ж – и вас угостим, коли с добром принимаете, – в свою очередь проговорил Ефим, доставая из котомки фляжку со спиртом. Знал, чем потчевать людей, проживающих в тайге.
Налил по кружкам, себе немного. После выпитого Егор и Назар раскраснелись, развязали языки. Стали рассказывать о рыбалке, о предстоящем сезоне, сколько груза заплавили на долбленке вверх по реке. Не забыли упомянуть про медведя, который нынче съел у них две торбы с рыбой. Рассказали байку про Пегеля, местного старателя, прошлым летом на спор унесшего в крошнях (приспособление для переноски груза за спиной) чугунные весы для взвешивания продуктов на прииск в Тартаяк.
– Говорили ему, что хребет ломать? Клади в лодку, уплавим, – жестикулируя, говорил Егор, – так он нет, схватил котомку да по тропе так и дунул, только пятки засверкали. Шутка ли, на кону бутылка со спиртом была! Допер-таки, а это без малого тридцать верст по тайге. За день к вечеру пришел, во какой здоровый! Как жеребец. Как он там, в поселке поживает?
– Не было его зимой, как осенью в город ушел, так не вернулся. Видно, у какой бабы задержался, – ответил Ефим, наливая в кружки еще, не забыв спросить о главном. – До меня кто в верха подался?
– Дык, были мужики, – наморщив лоб, ответил Егор. – Васька Краюхин с Филей Кожуховым заходили. Никита Скоробогатов с сыновьями. Еще кто-то проходил, но мы в ту ночь режевали, только следы и видели.
Ефим удовлетворен: «первые ласточки», одиночные старатели ему не помеха. Тех, кого назвал Егор, он знает, они прошли к своим золотым местам и не претендуют на его участок. Значит, у него еще есть пару недель, чтобы спокойно поработать на своем месте.
Егора Бочкарева Ефим знает давно, десять лет назад два сезона отработали вместе в Тартаяке на прииске Любопытном. Его спокойный и уравновешенный характер сочетался с умом и предусмотрительностью. Он был старше Ефима на двадцать пять лет: к настоящему времени ему было под шестьдесят. Изможденный тяжелым физическим трудом, за недолгий, но продуктивный старательский век Егор повидал многое. Видел горе и радость, рождение и смерть, взлет и падение. Жизненный круговорот закрутил его так, что он порой сам не мог понять, как все случилось. А понимать и вспоминать у него было что.
Егор Бочкарев был уроженцем Вятской губернии, из села Бочкари. Вся семья его, родные, близкие и соседи занимались столярным ремеслом, делали бочки. Отсюда прикрепилась его фамилия, а позднее на приисках прозвище – Бочка. Хотя телосложением и видом он никак не походил на нее. Среднего роста, широкоплечий, жилистый, как многие старатели, Егор был не обижен силой: мог завалить коня или закинуть тачку на крышу барака, держа ее за ручки.
Размеренная жизнь Егора в молодости предопределяла спокойное и уравновешенное будущее. Изготовление бочек приносило семье определенный доход, а постоянный спрос на них предсказывал достаток на ближайшие тридцать лет. Когда Егору исполнилось девятнадцать, его отец Михаил за пятьдесят рублей сделал ему «бронь», оградил от солдатчины. Весной на Пасху было назначено обручение с молодой красавицей Натальей Корзуновой: он и она любили друг друга, с нетерпением ждали дня венчания. И все у Егора сложилось бы хорошо, если бы не один день в декабре 1869 года, в корне переменивший его жизнь.
Однажды Егор с шестнадцатилетним братом Артемом от нечего делать в эту пору неторопливо прохаживались по деревне. Проходя мимо питейного заведения, заметили необычайное оживление. Удивившись, почему вдруг с утра в кабаке идет гульба, решили зайти. Несмотря на ранний час, там было человек сорок мужиков разного возраста и сословия. Все с приоткрытыми ртами слушали красноречивого агитатора, «продувного» агента (вербовщика). Как потом его называл Егор – «активного проныру, засыпавшему балбесам уши золотым песком». Тот, подливая в кружки водку, рассказывал слушателям о баснословных сибирских богатствах, пудовых самородках, найденных под дерном, что на приисках «вода бьет золотым песочком, а если зайти в ручей поглыбже, то сапоги не поднять». Так же приводил несколько примеров тому, что были случаи, превращавшие нищего приискателя за пять-шесть месяцев в миллионера. Было видно, что чудесные рассказы, распространяемые агентом для вербовки рабочих на прииски, невольно воспалили воображение пришибленных нуждой крестьян: кто-то уже видел себя обладателем открытых им золотоносных ключей, в шикарной собольей шубе на тройке рысаков за тысячу рублей разъезжающего по городу в окружении двух-трех красавиц в расписных розвальнях. Много буйных голов манит бесшабашная, разгульная жизнь приискателя, полная всевозможных приключений и сказочных метаморфоз. Все эти доводы тут же подкрепились обильным задатком, а третья чарка спиртного окончательно ошеломила договаривающихся рабочих.
Подобными чувствами прониклись и Егор с Артемом. Выпив по две дозы спиртного, загорелись, как смолистый факел. Неизвестно, что стало отправной точкой перемены жизни: либо желание не зависеть от отца, либо иметь свой счет в банке в Петербурге. Так или иначе, хлопнули с агентом по рукам, принимая задаток и расписываясь в бумаге.
Домашним решили ничего не рассказывать, уйти потихоньку, чтобы не ругался отец. Также Егор не свиделся с нареченной невестой Натальей. Куда денется, когда он вернется через год осенью с полной сумой денег и золота? Отуманенные фантастическими бреднями об ожидавших их золотых самородках, покинули отчий дом рано утром, когда все спали. Влились в команду таких же обманутых балбесов, поехали обозной партией из двадцати пяти человек во главе с приисковым агентом в Сибирь неизведанную.
Первое время, отдаляясь от дома, вербованные поддерживали мысли о будущем богатстве беспробудным пьянством на остатки полученных задатков.
– Что там жалкие сто рублей? – орали будущие миллионеры при въезде в какую-нибудь деревню. – А ну, сворачивай к лавке, надо затариться по полной!
Приисковый агент согласно кивал возчикам: ему надо как можно дальше увезти рабочих от дома. Там, за Каменным поясом, обратной дороги не будет.
Когда кончился задаток, чтобы заглушить суровую действительность, пропили выданные в дорогу новые тулупы, валенки, шапки и рукавицы, кое-какие вещи, прихваченные из дома. На прииск, после долгого, бесконечно длинного пути, окончившегося через три месяца, наши старатели явились в печальном виде: заросшие космами и щетиной, без шапок, в драных зипунишках, в чунях на босу ногу, с тупыми лицами пропойцев, безвозвратно втянувшихся в пьянство.
Прииск «Любопытный», куда прибыли Егор и Артем, находился в глухой тайге. До ближайшего уездного города Минусинска – двести верст. Добраться туда можно по тропе пешком, в лучшем случае верхом на лошади. Но кто даст коня, чтобы сбежать, если нет денег? Да и бежать некуда: до родного дома три тысячи километров. Их поселили в барак на сорок человек. Спали на общих нарах на сухой траве, укрываясь драными поддевками. Питались из общего котла залежалыми продуктами, завезенными по санному пути в начале зимы. Общая баня не доставляла удовольствия: на то, чтобы помыться, не было сил. Уставшие после долгого трудового дня старатели после ужина сразу ложились спать. После нескольких недель уже никто не обращал внимания на свирепства всепроникающих комаров, гнуса, мошки и вшей: привыкли. Работа с рассвета до заката притупляла все чувства, оставив лишь одно желание – чтобы поскорее закончился день.
Егор и Артем не нашли свой золотой ручей, его просто не было, потому что все близкие места в тайге были давно заняты предприимчивыми хозяевами. Взамен этого в руки дали лопату, кайлу и тачку, чтобы работать на какого-то почетного гражданина, господина Барисмана, никогда не видевшего свой прииск. Бесконечный труд старателя утомителен, как долгая, многоснежная зима. «Бери больше – кидай дальше!» – гласит давняя поговорка, которая отражает горькую правду. В глазах рябило от однообразного движения лопатой или взмахом кайлы. Трещали жилы на руках и ногах от перегруженной тачки. Уши закладывало от шума грохотов на бутаре. Единственным желанием заглушить жгучую действительность были редкие возлияния чарки разбавленной водки, добытой по баснословной цене у притаившегося неподалеку от прииска в таежной глуши спиртоноса.
Незаконное соседство предприимчивых дельцов, приносивших в тайгу горячительную жидкость в канистрах, строго преследовалось администрацией и горной полицией, охранявшей прииск. Несмотря на это, почти все старатели активно способствовали обогащению спиртоносов, проще говоря, воровали золото со станков под носом охраны и меняли его на спирт. Егор сразу заметил выгоду от такого «товарообмена» и взял его на заметку. Однако использовать это дело самому пришлось не так скоро.
Долгожданная осень и окончание старательского сезона не принесли братьям должного результата. При расчете с администрацией им на двоих была выдана такая сумма, от которой хотелось плакать. Денег хватало только на то, чтобы вернуться домой. Уединившись в тайге, Егор и Артем долго думали, как быть. В итоге пришли к общему соглашению, что младшему брату следовало вернуться на Родину, все рассказать, как есть, родным и близким. Егор должен остаться еще на год. В его голове роились мысли, что в будущем надо действовать иначе.
Перед тем, как проститься, Егор написал короткую записку Наталье с просьбой подождать его еще год, после чего они поженятся и будут жить счастливо и в достатке. На этом братья расстались. Думали, ненадолго, как потом оказалось – навсегда.
Ту зиму Егор пережил на прииске сторожем. Договорившись с десятником об оплате, дождался, когда все уйдут. Времени даром не терял: бродил по тайге на лыжах, изучая местность, присматривался к горам и распадкам, сопоставлял рельеф со знакомыми россыпными залежами. Изученные окрестности зарисовывал на белую тряпку карандашом, помечая одними только ему понятными знаками участки, где можно попробовать мыть золото. Когда к нему заходили охотники, внимательно слушал разговоры, как надо себя вести в тайге в разное время года, запоминал повадки того или иного зверя и прочие премудрости таежной жизни. Проще говоря, теоретически проходил школу таежной жизни, которая могла пригодиться.
Начало второго сезона было обычным: кирка, лопата, тачка, бутара, хитрые спиртоносы, ожидающие неподалеку, когда старатели принесут им украденное у хозяина золото. Пережив все это в прошлом году во всей красе, Егор не стал носить заветные крупинки и самородки в чужой карман. Золото, которое удавалось незаметно от охраны снять со станка, прятал в заветное место в тайге под корнями кедра. Однажды ему посчастливилось умыкнуть самородок размером с кулак. К осени у него имелся достаточный запас благородного металла, на который можно было начать какое-то свое, пусть небольшое дело.
Приближение осени каждый старатель ждет с нетерпением. Подавленного тяжкой работой приисковой каторги, человека все чаще в редкие минуты отдыха посещают мысли о том, как он выйдет из тайги, развернется и загуляет. Приготовления к выходу в мир заключаются в том, что и без того нечеловеческий труд удваивается для увеличения заработка, обыденные убогие потребности ограничиваются до крайности в надеждах все это наверстать по дороге домой. И вот он, наконец, желанный час свободы! Наступает день, когда после длительного времени, нередко после нескольких лет работы на прииске, получив расчет от администрации, с мизерной котомкой за плечами, но туго набитым кошельком старатель встает на тропу, ведущую к дому. Углубившись на некоторое расстояние, он зорким глазом быстро находит только ему приметные зарубки на вековых стволах деревьев, по ним отыскивает припрятанное в разное время золото, которое еще больше возвышает и без того приподнятое настроение, отуманенное сладкими мечтами о привольной жизни. Собрав заветное богатство, чувствуя за спиной заметно отяжелевшую суму, бежит навстречу радужным представлениям, в которых он будет играть роль короля. И подчас не подозревает, что с этого мгновения стал добычей в кровавой, прибыльной охоте на приискателей, открытой на таежной тропе беспощадными варнаками или оседлыми жителями придорожных поселков. Все они, как оскаленные волки при загоне уставшего от долгой погони лося, ждут возвращения на родину старателей, знают, что у каждого из них имеется при себе хороший заработок и золото. Караулят в прижимах, узких местах, на переправе или на перевалах, где можно легко попасть в беззащитную жертву метким выстрелом из проверенного ружья.
Прибыльная, хищная охота на возвращающихся из тайги золотоискателей в Сибири распространена повсеместно. Котомки подстреленных, как итог дикой алчности, впоследствии, послужили основой для многих разросшихся богатств. Лишь одна тайга, суровая, дикая, хранит мертвое молчание об их кровавом зародыше. Никто не ведет счет исчезнувшим людям. Слишком велика глухая чаща, в которой отыскать останки человека случается очень редко.
Обо всем этом Егор знал от охотников, приходивших к нему в барак зимой. Он не стал испытывать судьбу, не пошел обычной тропой, где его могла подстерегать смертельная опасность. Потратив на выход несколько дней больше положенного, шел вдоль реки горами, хотя это было гораздо труднее и дальше. И не ошибся в своих опасениях. Позже в Минусинске узнал от знакомых старателей, что к назначенному месту прибытия в город не явились несколько человек.
В ожидании, когда установится зимник, чтобы санной дорогой ехать домой, Егор снял комнату у одинокой хозяйки. Жил обособленно, ни с кем не общаясь, без посещения кабаков и питейных заведений. Томился в ожидании встречи с родными и близкими, любимой Натальей, мечтал о скорой свадьбе. Иногда, залежавшись в мягкой постели, выходил на улицу, чтобы посмотреть город или сходить на рынок. Однажды, прогуливаясь мимо горного Управления, услышал знакомую речь: с такой интонацией могли говорить только уроженцы Вятки. Бросившись к изрядно хмельному мужику, схватил его в охапку как родного, стал расспрашивать, кто он, откуда и зачем здесь. На минуту опешивший парень какое-то время соображал, что от него хотят, даже пытался убежать, но, узнав земляка, был рад встрече не меньше Егора. Оказалось, что Василий Коростелев был из деревни Обручево, что от Бочкарево находилась в пяти верстах. Он хорошо знал Бочкаревых, не раз встречался с его отцом для общего дела. Находился он здесь по той же причине, что и Егор: был сосватан «продувным» агентом на прииск, куда и направлялся с небольшой партией таких же будущих миллионеров. Он знал последние новости, которые были для Егора неприятными. Оказалось, что невеста Наталья по требованию родителей вышла замуж за другого парня еще прошлой осенью. А Артем домой так и не вернулся.
Егор почернел, долго молчал, переосмысливая сказанное. Слова Василия – что нож в сердце. Казалось, что ему так плохо не было никогда. Работы на прииске, всяческие лишения и трудности, по сравнению с утратой были жалким воздыханием опоздавшего на перелет в теплые края лебедя. Он потерял веру, надежду и любовь. Лишился родного брата. Было очевидно, что Артем погиб где-то на таежной тропе в прошлом году, а он об этом не знал.
– А ты-то чего здесь? Нашел свои самородки? – нарушил молчание Василий.
– Нашел, – скорбно ответил Егор, – едва несу.
– Что, все так плохо?
– Хуже не бывает. То, что тебе напели «райские соловьи», – «бред сивой кобылы». Не будет золота, вертайся домой, пока не поздно.
– Но как же? Многие разбогатели, сам слышал.
– Разбогатели те, у кого голова на плечах. А кто с лопатой и тачкой – живут от зарплаты до зарплаты. Пока не попал в кабалу, одумайся.
– Нет! Не за этим я сюда пришел, – заартачился хмельной Василий. – Я найду свой самородок!
– Смотри, кабы последних портков не лишился, – усмехнулся Егор.
– И смотреть нечего. Ладно, прощевай, друже. Пойду я к своим. Там одначесь мужики валенки на спирт променяли. Будешь пить с нами?
– Нет, напился уже вдосталь.
– Как хочешь, – пожал плечами земляк и, развернувшись, покачиваясь, направился в амбар, откуда были слышны громкие голоса.
Вернувшись на квартиру, Егор долго думал: как быть? На родине его мало кто ждал, да и дело отца, изготовление бочек, оказалось не таким перспективным. Помимо его и Артема в семье было еще пятеро детей, есть кого кормить и кому передать ремесло. Сейчас он был лишний. Денег и золота, что он принесет домой, хватит ненадолго. Но если остаться здесь, исполнить задуманное, можно в корне изменить жизнь. В голове давно созрел план, как надо действовать. И это решение сейчас казалось ему верным.
Егор не бросился в кабак заливать горе вином, как это делают многие старатели по окончании сезона. Не стал растрачивать заработанные средства попусту. Прежде заплатил своей квартирной хозяйке за комнату на полгода вперед. Купил двух лошадей и сани, сено и овес, договорился с соседом квартирной хозяйки по поводу конюшни, нанялся возчиком к золотопромышленнику Барисману, тому самому купцу, у которого работал на прииске. Самого хозяина не видел ни разу: он проживал с семьей в Томске, но управляющий делами принял на работу охотно. Наступила пора по первоснежью завозить продукты на приисковые склады, и две повозки были как раз кстати. Работал до тех пор, пока в тайге не выпал глубокий снег. Потом возил товар в городе: именитый купец Барисман имел несколько магазинов. Так прожил до весны.
Когда наступила пора набора старателей на таежные прииска, не торопился. Ждал, когда рабочие разработаются, начнут тосковать по цивилизации. Первую партию спирта увез в тайгу на лошадях в конце июня, когда сошел снег, а в реках осела вода. Месту встречи не изменил – приехал в Тартаяк, на прииск Любопытный, где работал. Случилось так, что Егор опередил спиртоносов, прибыл первым. Тайно встретившись со знакомым старателем, договорился, где будет находиться. Условным сигналом к общению был свист рябчика. И дело пошло! Любителей выпить – хоть отбавляй. В тайне от смотрящего, снимая со станков золото, мужики несли ему все, что могли украсть за день. Егор был с ними честен, спирт не разбавлял, наливал больше меры и даже давал в долг. Понятно, что старатели охотно шли к нему не только с родного прииска, но и с тех, что находились рядом.
Четыре десятилитровых канистры со спиртом кончились через неделю. Вернувшись назад в город, Егор продал золото, подсчитал прибыль. Как оказалось, торговля имела баснословную прибыль! В Минусинске ведро спирта стоило пять рублей. За сданный им на черном рынке благородный металл получил четыреста шестьдесят рублей. Получалось, что в тайге десять литров было реализовано по сто двадцать целковых.
Егор ошалело переваривал полученный результат. Четыреста шестьдесят рублей – огромные деньги для старателя. В позапрошлом году с братом вдвоем они получили на руки двести сорок рублей. Здесь же, с учетом расходов и минимального времени, за две недели он держал в руках почти полтысячи. Если так дело пойдет дальше, к концу сезона у него будет около трех тысяч наличными.
Он запоздало чесал затылок: надо было брать больше спирта, не четыре, а восемь канистр. Лошадь увезет, а старатели разберут.
Умудренный опытом, ко второй поездке Егор подготовился более основательно. Купил сто литров спирта, разлил их по канистрам и на лошадях выехал в тайгу. В голове уже сверкала сумма от прибыли, которую он получит после реализации.
Рано радовался. Едва проехал поселок Курагино, как его остановила казачья полиция. Узнав, что везет, преградили дорогу:
– Спиртонос, что ли? – спросил бравый десятник, покачиваясь в седле. – А ну, поворачивай, а то счас все изымем!
Так Егор узнал о строжайшем запрете на ввоз алкоголя на прииски во время сезонных работ. Хорошо, что не отобрали спирт. Пришлось возвращаться.
Но это его не остановило. Оставив лошадей у знакомого старателя в Курагино, Егор пошел пешком, в обход постов по горам, как когда-то выходил осенью. За плечами и на груди нес тридцать литров горячительной жидкости. Слишком заманчивым был куш, от которого, попробовав раз, отказаться было тяжело.
Дорога в Тартаяк заняла больше времени и сил. Однако это было ничто по сравнению с тем, что его ждало впереди. На четвертый день пути после прибытия на свое место, когда развел костер и собрался ночевать, из тайги вышли двое здоровенных бородатых мужиков. Даже не поприветствовав, молча забрали канистры, пригрозили топором:
– Ишо тут явисся, башку проломим! Енто наше место!
Так Егор узнал, что среди спиртоносов есть конкуренция, в которой не было законов и правил: кто сильнее – тот и прав! Этой силой в данный момент являлись Тихон и Харитон Гуляевы, отчаянные, беспощадные разбойники, хищники, для которых человеческая жизнь была сравнима с пойманным в реке хариусом. Таких Гуляевых по всей тайге были десятки.
