Текст книги "Хозяин Спиртоносной тропы"

Автор книги: Владимир Топилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 32 страниц)

Вот тогда-то я и вспомнил свои буйные спиртоносные годы! Кровь закипела от возможности помочь Лии, и не как-то, а самолично, разбойным путем захватить подвески, золото и камень у воров. Как и где я буду действовать, не думал. Мне всего-то надо было знать ту почтовую тройку, и когда она выйдет из Красноярска. Лия как будто читала мои мысли, тут же назвала день и время. Мне бы тогда стоило заподозрить ее в коварстве, но дурная горячая кровь застила голову.

В помощниках у меня был Еремей. Тройка лошадей – едва не лучшая во всем Красноярске. Так что обогнать двух почтарей, которые действительно были ими, и не было никаких Варенкова и Маслова, нам не составило труда. Знать бы тогда, что все подстроено…

Проскакав подальше, остановились в овраге, выждали, когда те подъедут. Почтари были в страхе: их до той поры никто никогда не грабил. Я их под ружьем держал, убивать не хотел. Еремей сумки проверял. Вот тут они и наскочили: верховые, человек десять. Налетели, как ветер, мы даже сообразить ничего не смогли. Успел только понять, что это не полиция и не казаки: лица бритые, холеные. И у всех ружья не наши, я таких не видел. Еремея и почтовиков убили сразу. А меня палашом по голове ударили, после чего меня тут же из ума выбило.

Очнулся в каком-то доме. Голова, как дупло, гудит. Руки и ноги связаны, будто лягушка лежу на полу. Холодно, но камин топится. Комнаты большие, в них мебель шикарная. В гостиной кто-то говорит не по-русски. Прислушался, вроде на английском языке лопочут. У меня две дочери английский изучали, кое-что понимаю. Двое мужиков толкуют, а с ними – Лия. Негромко спорят, соглашусь я на них работать или нет. Меня такая обида взяла, что дышать нет сил. Понял, что все у них было задумано. Лию под меня подсунули, про драгоценности липовые наговорили. Но самое страшное – убийство людей мне приписывают, а это – тюрьма!

Недолго они там балакали, пришли, подняли, повели в гостиную. Посадили на стул, развязали руки, подали выпить коньяку, ветчиной закусить. Сразу видно, аристократы. «Что же, – говорю, – Лия Мильштейн, меня в кучу навозную затолкала?» Она как захохочет: «Какая я тебе Лия? Я – Вера Караваева. Мой тятечка с маменькой не золотопромышленники, а обычные воры. Привезли меня сюда аж с Москвы, чтобы я тебя, дурак-дядечка, обольстила, да к делу подключила. Вот с тобой англичане поговорить хотят. Если согласишься им помочь, жить будешь. А нет – за убийство людей прямая дорога в тюрьму и полное лишение капиталов и нажитого состояния. Что-то хочешь спросить?»

Как потом оказалось, эти англичане про меня и тебя все давно знают: откуда мы родом, как нас с тобой на золотые прииска пробивные агенты завербовали, как мы спиртом торговали. Все по простой причине – им нужен человек, отлично знающий тайгу и эти места, чтобы достать карту.

– Какую карту? – негромко спросил Егор.

– Карту китайца Ли. Да, ту самую, на которой указаны все месторождения с оценкой содержания запасов золотых россыпей.

– Как могли англичане узнать про нее?

– Это мне не ведомо.

– А Коробков? Кем тебе доводится Коробков?

– Может, и он им сказал, – задумчиво проговорил Василий. – Он мне сват, наши жены дальние родственницы. Однажды как-то намекнул под хмелем, что хозяева Крестовоздвиженского прииска вовсе не в России проживают, а те самые англичане, что карту ищут.

– Теперь понятно, откуда ветер дует, – после некоторого раздумья с потемневшим лицом проговорил Егор. – И что, выполнил ты их требование?

– Выполнил… – опустил голову Васька.

– Сам?

– Нет. Сказал, где Ли спиртом торговать будет.

– Теперь мне понятно, почему его на месте нет. А Ивана Колобуева тоже ты порешил?

– Кто таков? Когда это было?

– В прошлом году, в сезон хищной охоты.

– Где?

– За Перепадом у скалы, подле Чистого ключа, – угрюмо посмотрел Ваське в глаза Егор. – Там же, где ты в меня стрелял.

– Был таков, случайно под пулю попал, – ответил Васька и усмехнулся: – А самородок с собой добрый нес, почти на пуд! Найти бы то место, где он его отмыл.

– Что ж ты, Васька, за зверь такой? Для тебя жизнь человека, как сорванный листок. В душе не свербит?

– Свербит, – понуро опустил голову тот. – Жалко загубленные души, но что поделать? – И напомнил свою знаменитую поговорку: – Нужда – то вам тайга гремучая, вода кипучая, мошка едучая, судьба плакучая. А жизнь за золото – грошь вонючая.

Помолчали какое-то время, глядя на тайгу. Со стороны казалось, что беседуют два старых, добрых друга, неторопливо рассуждая о происходящем так, будто любуются наполненными ведрами с чистой, родниковой водой. Но кто бы слушал их речи, ужаснулся от содеянного и пролитой крови: как все страшно!

– Покурить бы еще на посошок, – с тяжелым вздохом попросил Василий.

Егор неторопливо насыпал в трубочку табак, чиркнул спичкой, подал ему:

– Умирать не хочется?

– Как сказать? – задумался Василий. – С одной стороны, и можно еще на старости лет десять скоротать. А с другой, куда мне с такими грехами? И так пожил хорошо, многое повидал, всего попробовал. Иной разбойник позавидует моей жизни. Так что жалеть-то и нечего. Тем паче, сегодня жизнь вымолишь, а завтра утром пулю получишь. В этом и есть смысл бандитской тропы. Сразу надо было думать, когда на этот путь вставал.

В словах Васьки Акимова не было горечи и раскаяния. Наоборот, сквозила некая гордость за прошлое, пронизанное лихой удалью, за которую рано или поздно все равно будет наказание. Все же вдруг в последний момент застонал, как раненый зверь, встал перед Егором на колени, с глазами, полными отчаяния и безысходности, попросил прощения:

– Прости, друже!..

– Бог простит! – сухо ответил Егор и перекрестил его опущенную голову.

Больше ни о чем не разговаривали. Даже не попрощавшись, Егор круто развернулся, пошел вниз по Спиртоносной тропе.

– Карта еще тут, на приисках. Где – не скажу, это мой козырь. Коли поторопишься – успеешь! – будто раскаиваясь, тонким голосом желны крикнул вслед Васька, но Егор даже не повернулся.

Ждал за спиной выстрела, но его так и не было.

Шуба бабки Фроси

По дороге в Кандальный ключ Егор много думал. Его волновал вопрос, зачем англичанам потребовалась карта китайца Ли? Если Василий Акимов не врал, и ее хотят иметь две разных организации, значит, все неспроста. В голове возникло предположение, что европейцы хотят вложить в добычу сибирского золота крупные средства, но не знают, в каких местах начинать промышленные разработки. Другой вариант – идут какие-то масштабные поиски чего-то, что гораздо дороже золотых запасов, чего ни он, ни власти российские не знают. Но что можно искать в Восточно-Саянской тайге, кроме золота? На этот вопрос Егор пока что не мог дать определенного ответа.

Пока шел, в голове созрел хитроумный план. Когда будет освобождать тех бедолаг из кандалов, в разговоре намекнет, что знает китайца Ли. Какова будет их реакция?

Кандальники его не ждали, занимались старательским делом. Один был в шурфу, копал землю, насыпал ее в ведро и подавал наверх. Другой поднимал его и перетаскивал на колоду в ручье. Увидев Егора, он сначала испугался, потом обрадовался, понял, что Егор вернулся не просто так, а за ними. Бросив ведерко с землей, бряцая кандалами, побежал к товарищу с радостными криками:

– Георг! Георг!! Тот мужик пришел за нами!..

Бросив в яму небольшую лестницу, помог товарищу выбраться наверх. Потом оба с мокрыми глазами потянулись к Егору:

– Здравствуйте! Мы так рады, что вы пришли! Теперь нам можно не бояться?

Егор отвечал коротко, уверенно: да или нет. Он понимал их чувства и знал, что такое свобода. Прежде накормил их лепешкой и вяленым мясом. Потом достал зубило, помог разбить цепи. Высвобожденные из оков, бедолаги потирали запястья рук и лодыжки ног. А сами все не могли выговориться, до того были счастливы!

Бросив все как есть, пошли на зимовье Васьки Акимова. Прежде чем выходить из тайги, провели ночь там: помылись в небольшой бане, потом сели ужинать у костра. Егор достал фляжку со спиртом, налил всем и себе. Выпили, закусили. Георгий был постарше Федора и, вероятно, не только по возрасту. Больше вопросов задавал он. Оба были иностранцы, тут не надо было много думать. Металлический акцент и имена Георг и Фурье, которыми они себя иногда называли, выдавали их с потрохами. Вдобавок, в тайге они вели себя, как новорожденные слепые котята на чурке: ориентировались плохо, по незнанию боялись сделать что-то лишнее и даже с трудом разводили костер. Это дало право Егору задать главный вопрос:

– Сразу видно, что вам в тайге делать нечего. И зачем вас хозяин за картой отправил? Все равно бы китайца не нашли.

Его слова ударили под дых: с вытянутыми физиономиями оба какое-то время смотрели, как он спокойно разливает спирт по второму разу. Потом Георг кое-как выровнял дыхание:

– Откуда знаете? – обращаясь всегда на «вы», только и смог проговорить он.

– Так меня за вами ваши люди и отправили.

– Так вы все знаете?!

– Даже больше, чем вы скрываете. Давайте-ка лучше выпьем по второй. Потом говорить будем.

Выпили. Георг тут же повторил вопрос.

– Меня ваши наняли, потеряли вас, – спокойно ответил Егор. – Думали, что вы уже кости спарили. Но когда я сказал, что видел вас, попросили забрать и вывести.

Эти слова произвели еще большее впечатление. Это уже был удар не под дых, а в пах. По лицам было видно, что Георг и Фурье будто проглотили по кедровой шишке, которые у них застряли в горле. Между тем Егор спокойно продолжал:

– Покуда вы тут в кандалах брякали, многое случилось. Вам потом расскажут. Главное – китаец Ли исчез. Видно, убили. А карту те, другие взяли. Где она сейчас – никто не знает.

– Кто не знает? Мы знаем! – от возбуждения подскочил Георг. – Когда нас Василий сюда привел обманом, говорил, что вроде как тут должен быть Ли, был у нас разговор по душам. Нетрезвый проговорился, что карту надо положить в отработанную штольню на Крестовоздвиженском прииске под семнадцатую крепь от входа. А там ее заберут.

Большего Егору было и не надо.

Дело о хищении благородного металла в крупных размерах Крестовоздвиженского и Спасского приисков 1910 года было одним из самых громких из всех приисковых событий юга Сибири начала двадцатого века. Расследование длилось достаточно недолго, около полугода. Независимые кураторы золотой промышленности из Томска выявили и смогли доказать только двадцать девять случаев хищения крупных партий благородного металла лицами, обязанными предупреждать и выявлять эти потери. В числе обвиняемых были Коробков Василий Степанович, Заклепин Матвей Нилович, Коробков Андрей Степанович, Коробков Влас Андреевич и лица, им близкие: жены, сваты, свояки, сыновья, дочери и племянники. Проще сказать – на протяжении двадцатилетнего правления на прииске Коробкова Василия Степановича там орудовал семейный клан, состоящий в общей сложности из двадцати четырех человек. По приблизительным подсчетам, только официально за это время с обоих приисков в разное время было похищено больше пяти тонн золота. А сколько неучтенного металла прошло мимо докладных документов – это уже недоказанные факты.

На суде в городе Минусинске Кузьма Собакин фигурировал в этом деле как случайный свидетель, но не потерпевший. В протокол изъятия не были включены и продемонстрированы эпизоды ограбления и факт присутствия золотого самородка «Рука Золотухи» и золотого креста старообрядцев. Подсудимые Коробков Андрей Васильевич и его сын Власик были немало удивлены этим, но что-то сказать по этому поводу не могли, так как исключение разбойного нападения на Кузю и Катю было некоторым послаблением в приговоре. Ни отец, ни сын не могли знать, что представитель горной полиции из Томска Костантин Лебедев предусмотрительно заменил протоколы досмотра и изъятия по просьбе Егора Бочкарева, потому что «Рука Золотухи» и крест имели большую историческую ценность как для Кузи, так и для старообрядцев, и после суда не вернулись бы к своим законным хозяевам.

Присутствовавшая на суде в качестве родственницы, но никак не подсудимой, Даша Коробкова иногда смотрела на Кузю злыми глазами. Вероятно, считала его главным виновником происходящего. Он не пытался даже подойти к ней и поговорить: незачем. На третий день заседания в коридоре она неслучайно прошла мимо, прошипела змеей:

– Теперь живи, оглядывайся и жди!

На Кузю ее слова не произвели особого впечатления. Он не боялся ее угроз. В душе было неприятно от того, насколько человек может перемениться, в течение короткого времени показать свой характер. Над этим стоило думать и делать выводы.

Представители горно-рудного предприятия Rio Tinto, владевшего в это время полными правами на Крестовоздвиженском и Спасском приисках, а по существу, доверенные лица семьи Ротшильдов, имевшей свои интересы в этой компании, были немало удивлены произошедшим. Чем дальше длилось разбирательство и вырисовывались новые факты преступления, тем больше у европейцев вытягивались лица:

– О, майн гот! О Сипирь! О селото, как тут все плехо! Люти зверь тайга. Люти упивай друкой люди! Ето есть плехо!

Им было непонятно, как русский человек, занимавший должность управляющего прииском и получавший за это почти до десяти тысяч рублей в год, мог пойти на такую махинацию. Кстати, в отличие от простых работяг, присутствовавших на заседании, они не требовали наказания, были поражены запоздалым разочарованием старателей, отпускавшим в адрес бывшего управляющего недвусмысленные угрозы:

– Эх, кабы вас вовремя не арестовали, мы бы вас на бутаре царапками забили!

Егор Бочкарев недовольно ухмылялся, негромко шептал в ухо Кузьке:

– Ишь, англичане, рожи холеные! Видите ли, плохо им в Сибири, и народ убийца на убийце. Сами-то помалкивают, как стрелка по мою душу снарядили, как китайца Ли из-за карты руками Васьки Акимова убили. Что ж тогда сюда, на прииска лезут, как пчелы на мед?

Впрочем, вслух своего мнения Егор не высказывал, так как все его доводы были суду неизвестны, а значит, и не доказаны. Также в зале ни разу не было произнесено имени и фамилии Васьки Акимова, как и не взяты показания с «Черной оспы» по простой причине – те вообще не пришли на заседание. Суд счел возможным выслушать дело без них, посчитав их простыми помощниками в задержании перевозимого с прииска ворованного золота. Свидетелей и других участников воровства было с избытком, так как следователь, поочередно пугая виновных каторгой первого разряда (от 12 лет до пожизненного), быстро развязывал им языки. Те стали сваливать вину друг на друга, почему в деле с каждой страницей появлялись все новые фигуранты и факты.

В итоге, после оглашения приговора, на Сахалин поехал только Коробков Василий Степанович, как организатор преступной группы. Ему дали 12 лет каторжных работ. Остальным была назначена тюрьма, в зависимости от степени участия и доли от ворованного золота от пяти до двенадцати лет. Все имущество и коммерческие дела семейного клана были арестованы и определены в государственную казну. За отсутствием вины и состава преступления ввиду того, что была не осведомлена и действовала по незнанию, Коробкова Дарья Васильевна наказания не понесла.

Возвращаясь домой на лошадях, Кузька и Егор долго рассуждали над этим вердиктом: знала ли Дарья о том, что золото воруют или нет? Все еще имевший к Даше некоторые чувства Кузька защищал ее:

– Нет, не знала. Золото в седло засыпали без нее, она везла, не зная что.

– Ну да, не знала, – ехидно зубоскалил Егор. – Сама на лоточке отмывала. Ты же сам говорил, что пьяный Дмитрий тогда в ограде орал что «Вон Дашка опять с золотым седлом приехала!»

– Говорил, и что из того? Может, она не слышала его.

– Конечно, нет, уши сережками заткнулись, – с иронией потешался Егор, и дал Кузе легонького подзатыльника: – Ох, и балбес ты еще! И когда умом созреешь?

Кузя на него не обижался: не за что. Егор в четыре раза старше его, больше жизненного опыта. Улыбаясь в ответ, ковырял в душе старшего друга занозу:

– Ты в мои годы умнее был, в Сибирь за золотом в одних портках поперся! И что, вставил коню зубы золотые?

– Тогда другие времена были!.. – пытался было оправдываться Егор, но подумав, сознался. – А впрочем, ты прав. У меня и коня-то нету.

И оба захохотали.

Дома встретила Катя. Подбоченившись, склонила голову:

– Ну что, посадили твою полюбовку?

Чтобы не давать повода для ревности, Кузя соврал:

– Посадили. Всем досталось.

– Так ей и надо! А то, ишь, расфуфыра городская, приехала тут парней отбивать!.. – завелась она, но Валентина перебила ее:

– У людей горе, а ты подначиваешь!

– Что я такого сказала? А она как людей обманывала?

– У всех ошибки бывают.

– Ничего себе, ошибочки!..

Прения между матерью и дочкой длились недолго. Из комнаты выглянула бабка Фрося. Приглядываясь ко всем подслеповатыми глазами, запела знакомую песню:

– Кому тут холодно? Валька, дай ему шубу!

Знаменитая фраза, произносившаяся на всем протяжении рассказанной истории, так и не раскрыта. Вероятно, теперь настало время рассказать о ее корнях.

Когда Ефросинья Андреевна, имевшая удачное определение Верблюд, полвека назад двигалась в Сибирь в поисках жениха и мужа и вела за собой приданое – телочку, которая за дорогу выросла в корову, – с ней произошел приятный случай, которым она сумела воспользоваться. Где-то за Каменным поясом навстречу ей попался изрядно выпивший купец, ехавший в розвальнях навстречу. Тогда еще молодая Фрося помнила только, что звали его Игнат Ширь-душа. Повстречавшись с ней, остановившись и узнав, куда она плетется, купец подарил ей с барского плеча соболью шубу, чтобы не замерзла. А сам укатил дальше.

Не зная настоящей ценности подарка, Фрося не нашла ей настоящего применения, например, как-то продать ее и выручить большие деньги. Ума хватило на то, чтобы одеть в нее корову, дабы та не замерзла в морозы, и самой спать ночью под боком любимицы. Завидев таких переселенцев, путники в страхе крестились и разбегались прочь, принимая Фросю за лешего, а корову за полосатого черта.

Случилось так, что они догнали медленно бредущий этап кандальников, передвигавшихся куда-то в Сибирь в день по пять верст. Увидев, кто идет сзади, все во главе с охраной побежали так, что через небольшой промежуток времени звон цепей растаял где-то за поворотом впереди. Когда они входили в деревню, все закрывали ставни и прятались за воротами. Потом какой-то урядник насмелился выдать Фросе предписание, чтобы та «на заре сымала с коровы шубу, ибо челяди и приказные боятися их яко рогатого черту, а на вечере сызнова надивати, яко в темноте не видно».

С этими инструкциями Фрося благополучно пересекла половину Сибири. Понятно, что за время эксплуатации таким способом шуба претерпела катастрофические изменения. Коровий помет, моча, грязь, искры от костра оставили на ней свои отпечатки. Теперь она была похожа на подворье в конюшне, только с более стойким запахом. С таким приданым, появившись на приисках, Фрося стала искать женихов. Те соглашались на кратковременные встречи, но после того, как полюбовка предлагала тепло в виде собольей шубы, исчезали в неизвестном направлении.

Давно нет той шубы, истлела на жердях забора. Но цепкая память Ефросиньи Андреевны в когтях старческого маразма не забывала дарить людям тепло:

– Валька (или Катька)! Кто это там? Поди замерз? Дайте ему шубу!

Кузю и Егора встречали как героев. На огонек дома Собакиных сбежались все поселенцы, кто в тот час был не на работе. Охота послушать, как да что было. Народу набилось много, от дверей не протолкнуться в маленьком домике. Кроме прочих старателей, были тут дед Мирон Татаринцев, Стюра и даже дед Ефрем Лугин, который, хватаясь за редкую бородку высохшим кулаком, всё искал глазами хозяина, которого нет:

– Анна! Ефим-то дома? Пусть даст оглоблю, к бабке какие-то мужики приехали…

Чтобы присесть, для всех места не хватало. Многие стояли. Выслушивая Егора и Кузю, мужики курили – из-за дыма от стены до стены не видно. Бабы на них ворчали, те огрызались: «Дай послушать!» За рассказом Анна открыла лагушок с бражкой, понемногу досталось всем. Помянули всех, кого с ними уже не было. А потом за все хорошее, что будет. А будет ли хорошее у простого старателя – неизвестно.

Вечером, когда стемнело и Кузя с Мишкой Клыповым пошли пройтись по дороге, навстречу от забора подошла Нина Коваль. Отозвала Кузю в сторонку, тихо спросила:

– Передал ли мою записку?

– Передал.

– А он что?

– Вот, ответ написал, – ответил Кузя и сунул ей в горячую ладошку письмо от Вениамина Дистлера.

Та, будто игривая маралушка, подпрыгнула на месте, чмокнула Кузьку в щеку и растаяла в темноте. Любовь молодых людей не угасла!

На Крестовоздвиженский и Спасский прииски были назначены новые управляющие. Вместо Коробкова и Заклепина пришли другие, честные люди. С их появлением дела пошли лучше, хищение золота прекратилось, осенью старатели получили достойный расчет. Сезонники заранее подписывали договора, чтобы на будущий год к весне закрепить за собой место. В Чибижек вернулась былая слава богатейших месторождений восточносаянского округа.

Кузька прославился. Многие мужики тянули ему руки для приветствия, с уважением высказывали свое мнение:

– Надо же, как случилось! Кабы не ты, Кузя, они бы также золото в седлах возили! Молодец, паря! От всех бергало тебе огромадная благодарность!

На будущий год к началу работ Кузя из челночников перешел работать на россыпные пески: платили гораздо больше, да и обязанность вестового была для юношей, а он себя уже считал выросшим из этого возраста. Ему шел семнадцатый год, самая пора, когда следует перенимать опыт от мудрых старателей.

Работая на бутаре, неожиданно встретил дядьку Федора, что когда-то служил у Коробковых дворником. Тот тоже узнал Кузю, прищурил глаза:

– Здорово ночевали! Ох, и наделал ты, брат, шуму, всех разорил, как есть!

– Я-то тут при чем? – удивился Кузьма. – Не я ж золото с приисков воровал.

– Оно и понятно, – согласился тот, – но как-то все получилось не по нутру. Тебя в доме приютили, накормили, обогрели, а ты вон как обошелся.

– Я что, должен был вместе с ними в седлах золото перевозить для их же блага?

– Нет, конечно. Да и что говорить? Опосля сохатиных свадеб звери не кричат.

– И я про то же думаю, – смягчился растревоженный Кузя. Помолчав, спросил: – На тебе разорение Коробковых отразилось?

– На мне нет. Я со своей женой в том домике живу, парнишка народился, все нормально. А работать пришлось опять в тайгу идти: куда деваться? Усадьбу Коробковых продали, там сейчас другие люди правят, я им не угоден стал. А вот Жюли… помнишь ли мадам Калугину? Ну та, что по утрам гимнастику делала? Так вот она тут, на приисках.

– Чем же занимается? – удивился Кузя. – Неужели французскому языку старателей учит?

– Какое там! – усмехнулся дядька Федор. – Как ни есть в «мамки» подалась. На Крестах в кандальном бараке мужиков обслуживает.

– Вот как?

– Да, так и есть. Как только Коробкова в кандалы заковали, обслуга разбежалась. А ей деваться некуда, делать ничего не хочет и не умеет, вот и подалась сюда, – не выдержав, рассмеялся старый дворник. – А поди ж ты, если вспомнить, как нос по ветру держала – смех разбирает! Вот тебе и голубая кровь. Я так по жизни думаю: от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Жизнь, она такая штука, сегодня ты золотое седло везешь, завтра его на тебе везут.

Кузе ничего не оставалось, как с ним согласиться. Под конец разговора все же насмелился спросить:

– Где же Дарья Коробкова? Что с ней сталось?

– Дарья-то? – посмотрев на него внимательным взглядом, переспросил дядька Федор. – Вспоминаешь? Не забыл? Слыхивал, в Красноярске за какого-то сынка богатея срочно замуж вышла. А что так антиресуешься? Томится сердце до сих пор? Не думай о ней. Все одно тебе бы никоим образом не причиталась. Хороша Даша, да не ваша! Не для тебя заря взошла.

Расстались Кузя и дядька Федор как хорошие знакомые. Обещали по возможности встретиться, если представится случай. Было видно, что дворник не держит на челночника зла. Перед тем как проститься, Федор не упустил момент поинтересоваться:

– Что ж ты, Кузька, за сколько самородок продал? Тот, что «Рукой Золотухи» зовется? Редкий, видно, кусок золота. Вот бы хоть одним глазком взглянуть! Можно ли?

– Где же на него посмотришь? – развел руками Кузя. – Как есть за долги ушел. Много должны были мы с матушкой, вот и произвели расчет.

– Вон как? Ну-ну… – понимающе усмехнулся дядька Федор. Было видно, что не поверил Кузе.

Кузя поспешил уйти. Сам подумал: «Всем бы только смотрины и наводить. Много желающих, а потом завидующих».

Еще в прошлом году он спрятал «Руку Золотухи» в такое место, где для простого смертного глазам не место. До поры до времени. Знал, что когда-то наступит черный день. Вот тогда он и пригодится. Каким образом? Об этом будет рассказано в другом романе.

PS: Автор не несет ответственности за точность событий и фактов в художественном произведении. Имена и фамилии героев вымышленные. Совпадения считать случайными.