Текст книги "Хозяин Спиртоносной тропы"

Автор книги: Владимир Топилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

Заслышав голоса на улице, из избы вышла хозяйка дома Екатерина Абрамовна. Увидев Дашу, всплеснула руками:

– Ой, детонька! Никак из тайги? И как тебя там комары не загрызли? Ишь как исхудала вся – как балалайка. Тебя что ж-то, тятя не кормит? Или конем всю вытряхнуло?

– Нет, тетя Катя, это я такая и должна быть. Зима придет – сало само нарастет! – отшутилась Даша.

– Пожалуйте в дом, на обед, покушать чем Бог послал! – приглашала хозяйка, но они отказались: некогда.

– А вот молока с погреба принеси, – попросил Петр Гаврилович супругу, предлагая путникам расположиться на лавке у крыльца. Едва присели, к ним тут же подступили дети. Младшему было лет шесть, старшему – вероятно, чуть больше десяти.

– Это мои помощники, Степка и Мишка, – представил гостям дядька Петр сыновей, – тут еще покуда, в ограде орудуют. А старшие, Ефимка и Капитон, на заимке, делами занимаются.

Покуда Екатерина Абрамовна лазила в погреб, дядька Петр осведомился об отце Даши, как идут дела. Подошла хозяйка, принесла в крынке холодного молока, свежего хлеба с медом. Отказаться от всего было невозможно. По настойчивому предложению путники все же прошли на веранду дома, где в тени и прохладе спокойно, без суеты приняли угощение.

– А что этот волчонок хотел? – спросил Петр Гаврилович у Кузи перед тем как ехать. – Ну, Лешка Гуляев, что походил к вам, когда вы лошадей поили.

– Да так, закурить просил.

– Пытал, откуда, куда и зачем едете?

– Спрашивал.

– Сученок, не зря он тут сидит, семечки лузгает. Ну да с вас взять нечего, проедете. Были бы старшие сыновья, проводили бы вас через Волчий лог. А так, там перед горой есть ольха заломленная, за ней тропка небольшая. По ней поедете, Тараска стороной останется.

– А что нам бояться? На нас вчера и так нападали, да Кузя отпор дал, – весело проговорила Дарья и похвалилась перед Ошаровыми, как все было.

– Коли так, тогда тебе с таким защитником бояться нечего, – с уважением посмотрев на Кузю, усмехнулся дядька Петр, но дополнил: – А все же за ольхой сверните. Береженого Бог бережет!

Попрощавшись с гостеприимными хозяевами, путники сели на лошадей, отправились дальше. Дарья опять о чем-то говорила без умолку: была довольна, что их так хорошо встретили. Кузя отвечал невпопад, косо смотрел по сторонам. В какой-то момент увидел вдалеке параллельно им скачущего всадника, но тот скрылся за бугром и больше не показывался. Это его настораживало, помнил предупреждение дядьки Петра, но все же за нескончаемыми разговорами словоохотливой спутницы не заметил ту самую ольху, проехал мимо. Понял это, когда поднялись почти до половины перевала, но возвращаться назад не хотелось. Впрочем, для волнений повода не было: перед ними мужики на двух телегах везли мешки. Кузя пристроился за ними сзади.

Даша немного отставала. Вернее, отставала ее кобыла. Кузя давно заметил, что лошадь на подъемах прилагает гораздо большие усилия, чем его Поганка, потеет и устает. Это было странно: они ехали налегке, не считая дорожных сумок. Дарья весила не более полуцентнера, а это для лошади не такой большой вес. Так было и сейчас. Перед последним взлобком спутница осталась где-то позади, ему пришлось ждать ее на горе. Мужики с телегами постепенно удалялись, это раздражало Кузю, но поделать он ничего не мог: не бросать же Дарью в самом неподходящем месте.

Наконец-то догнала. Подъехала, встала рядом.

– Сколько твоей кобыле лет? – поинтересовался Кузя у Даши.

– Вроде как пять.

– Не старая, – задумчиво проговорил Кузька. – А в гору шагает – будто телегу за собой тянет. Может, хворая?

– Не знаю. Мне и самой интересно, что она так клячится, раньше такого не было. Надо ветеринару показать.

– Ладно, поехали. Надо мужиков догнать, – трогая Поганку, заключил Кузя. Даша – за ним.

Тех мужиков они не догнали. Подъехав к краю Волчьего лога, Кузя увидел, как они понукают своих коней далеко впереди: выехали из оврага и скрылись за бугром. Он неторопливо спустился вниз, не дождавшись Даши, выехал наверх, остановился, стал ждать. Прошло некоторое время, она не появлялась. За уклоном не видно, что происходит внизу, надо немного спуститься до среза. Поворотив Поганку, тронул назад. На изломе увидел спутницу, а рядом с ней двух всадников. Удивившись, откуда они тут появились, потихоньку поехал к ним. До дна лога метров двести, но даже отсюда хорошо слышны воспаленные речи Даши, умоляющие не трогать ее. Кузя сразу все понял, поспешил на помощь.

Увидев Кузю, разбойники не придали его возвращению особого внимания. Бросив косые взгляды, продолжали заниматься своим делом. Один, вывалив в грязь содержимое дорожных сумок, рассматривал, чем можно поживиться. Другой снимал седло. Даша, с вывернутыми карманами стояла на коленях с ладошками на лице. Пользуясь тем, что они не смотрят на него, Кузя вытащил из сумки револьвер, запихал за пазуху. Ему было страшно, но отступать он не желал. Подъехав на расстояние нескольких шагов, остановился, грозно спросил:

– Это вы что тут?

– Подожди, паря, сейчас и до тебя очередь дойдет, – оскалился белыми, цвета лепестков ромашки, зубами парень.

– А ну в сторону!

– Ты что, щенок, навоз давно не жрал? – бросив все, шагнул к нему детина.

– Стоять! А то сейчас между глаз пальну! – выхватив револьвер, заорал Кузька, навел ствол на бандита и, не раздумывая, нажал на курок.

Хлопнул выстрел. Пуля чмокнула в грязь чуть в стороне под ногами налетчиков. Те подпрыгнули, присели, медленно встали. Холеные рожи перекосил страх.

– Ты что это?.. Погодь, не стреляй! – вытянув вперед руки, вмиг изменившимся, теперь более походившим на блеяние овцы голосом попросил детина. – Мы это так… сейчас уедем.

– А ну, вынимайте из карманов, что отняли!

Те быстро вытащили вещи Даши: те самые злосчастные часы, кошелек, какие-то разноцветные дамские тряпочки и заколки. Очевидно, что налетчики не брезговали даже носовыми платками.

– Так, а теперь снимайте портки! – чувствуя превосходство, вошел в кураж Кузя.

– Чего?..

– Раздевайтесь, говорю! – заорал Кузька и еще раз, не целясь, выстрелил в грязь. Вторая пуля произвела еще больший эффект, попала в лужу, подняв фонтанчик воды.

Бандиты живо сняли рубахи, штаны, остались в нижнем белье.

– И это тоже снимайте.

– Помилуй, паря, как же мы?..

– Без разговора!

Им ничего не оставалось, как исполнить его требование. Оставшись нагишом, прикрываясь от Даши ладошками, ждали, что он скажет дальше.

– Теперь вешайте свои портки на березу и шагайте по дороге.

Повесив кальсоны и рубахи на склонившиеся ветки, оба побрели назад.

– Лошадей-то хошь дозволь взять, – робко попросил один из них, но Кузя был непреклонен. Понимал, что если отдаст им коней, те могут съездить за ружьями.

Поднявшись из ложка, налетчики остановились, чувствуя себя на недосягаемом для выстрела расстоянии, закричали:

– Ну, ты, сопля, добился своего! Попадешься нам в руки! Мы тебя на веревки разрежем! Мы тя…

Кузька повернул Поганку в их сторону, сделал вид, что хочет догнать. Бандиты убежали в сосновую рощу.

Спрятав револьвер в дорожную сумку, Кузька спешился, поднял с колен перепуганную Дашу:

– Как ты? Тебя били? Что отняли?

Та, в отличие от вчерашнего нападения, была в адекватном состоянии: изумленными глазами смотрела на него, подбирая слова.

– Ты это как? Откуда у тебя?..

– Долго рассказывать. Давай быстро собираться, не дай Бог вернутся.

Даша стала собирать в сумки бумаги, разбросанные вещи. Он стал накидывать седло на лошадь Дарьи. Сразу почувствовал его тяжесть, удивленно спросил:

– Оно что, свинцовое?

– Это не мое. Тятя свое в дорогу предложил, сказал, что на нем удобнее ехать.

– Ишь ты, сказал… Навялил! – кое-как, с третьего раза натянув седло на место, ворчал Кузя. – Вот потому-то кобыла и спотыкается!

На бугре послышался шум. Из города в сторону Большой Ини двигалось несколько подвод. Когда они спустились в лог и поравнялись с ними, Кузька уже увязал дорожные сумки, помог Дарье сесть на лошадь, вскарабкался на Поганку сам и был готов отправиться в путь.

– Эй, парень! – обратился к нему огненно-рыжий дядька, что гнал первую телегу. – А штаны-то забыл!

– Это не мои.

– А чьи же? Кто портки оставил?

– Не знаю. Мы приехали, они висели.

– А кони? Кони тоже стояли?

– Да, и кони тут были. Не знаю ничего, – опустив глаза, угрюмо ответил Кузя и тронул Поганку. Даша последовала его примеру. Сзади возчики, переговариваясь друг с другом, гадали, кто мог оставить лошадей и кто их хозяин. Один из коногонов ощупал куртку, достал из подкладки нож и кастет. Со страхом подержав их, будто ожегся, бросил на землю. Перекрестившись, мужики погнали коней из Волчьего лога: поняли, чьи это лошади и вещи.

Долгое время Кузька и Дарья ехали молча. Он с восторгом, каким-то детским любопытством смотрел издалека на приближающийся город. Она, не ожидавшая от него такой храбрости и прыти, с удивлением смотрела ему в спину. Не доезжая до Минусинска, Дарья попросила ненадолго остановиться, заехала в сосняк. Он, от нечего делать, пока ее нет, достал из сумки револьвер, стал внимательно рассматривать, стараясь не нажимать на чуткий спусковой крючок. Заметил сбоку флажок, надавил на него: револьвер развалился пополам, обнажив воткнутые в барабан гильзы. Их было три и все с пробитыми капсюлями. Кузя похолодел: у него было всего три патрона, и он их выстрелил. Если бы бандиты знали это, он сейчас не сидел бы тут. Защелкнул пистолет в обычное положение, хотел убрать, но не успел. Из леса выехала Даша:

– Где ты взял эту штуковину?

– Какую такую штуковину? – попытался казаться простачком Кузька.

– Вот эту, которая бахает. Украл? – и уже строже: – У кого?! Ты же знаешь, что приисковым оружие иметь не положено!

– Ни у кого я не украл, – испугался Кузька, что Дарья расскажет кому надо, и его к тому же обличат в воровстве. – Глаза открой. Или ничего не помнишь?

– Что надо помнить? – удивилась она.

– Что вчера было. Я этот пестоль у того бандюгана взял, он у него из кармана выпал. Или не надо было брать? Пусть бы нас пристрелили?

Дарья молчала, глядя мимо него.

– Что, всем скажешь, что он у меня есть? Или мне его теперь выбросить? Так это сейчас, вон пруд, воды много, никто не найдет, – продолжал Кузя, намереваясь исполнить свое намерение.

– Да не прыгай ты, как телок перед ведром. Ничего я никому не скажу, – осадила она его. – Он нам, может, еще не раз пригодится. Да и вообще… это не мое дело. Я тебе и так благодарна за то, что два раза защитил. Спасибо!

– Да что там, – застеснялся от ее слов Кузька. – И другой бы также…

– Так да не так. У нас вон случай был, на мосту на Протоке. Молодая парочка гуляла вечером, уже свадьбу собирались делать. К ним подошли трое здоровенных парней, стали приставать. Жених-то со страху в штаны наложил и убежал, бросил невесту. – Дарья заразительно засмеялась. – А парни-то те оказались братьями невесты. Жениха хотели проверить на тонкость кишок.

Кузя тоже усмехнулся: надо же! А Дарья, покачиваясь из стороны в сторону, похлопала его по плечу ладошкой, улыбнулась:

– Ладно уж, охранник мой. Поехали, пока солнце не село.

Седло

Усадьба Коробковых находится на Итальянской улице. Двухэтажный каменный дом расположен фасадом на восток. Резные ставни привлекают внимание любого прохожего. Кто идет мимо, обязательно обратит внимание на красочные отделки местного мастера Куделина. Обширная, вымощенная плитняком ограда загорожена высоким, крепким, из сосновых досок забором. Тяжелые ворота плотно подогнаны к толстым лиственничным столбам без щелей и дырочек: посмотреть, что делается внутри, невозможно. По всей территории, начиная от домика дворника до амбаров под продукты, расположенных по кругу, выражена продуманная мысль хозяина, нет ничего лишнего и все рядом, под рукой. Вход в конюшню для лошадей находится на задах, чтобы не пачкать двор. К постройкам и лавке, что расположена тут же по правую руку от дома, от крыльца ведут широкие, из досок мостки, чтобы барыня, не дай Бог, ноги не замочила.

Хозяйка дома, жена Василия Степановича и матушка Даши, Анна Георгиевна – женщина строгая и властная. В отсутствие мужа, который все время пропадает на золотых приисках, ведет купеческое дело исправно. Строго контролирует оборот магазина, питейного заведения, а также перевозок граждан по городу на гужевом транспорте. Может, поэтому в воспитании троих детей – Лизы, Дмитрия и Даши – принимала участие не так часто, как хотелось бы, больше надеялась на няню и гувернантку, выписанную из-за границы. В результате чего средний сын Дмитрий к своим двадцати пяти годам больше, чем надо, прикладывался к горячительным напиткам.

В ведении хозяйства Анне Георгиевне активно помогает младший брат Василия Степановича, Андрей Степанович. Он живет с семьей в таком же доме по соседству и считается пайщиком брата во всех его делах, поэтому братья Коробковы с завидным постоянством имеют с каждым годом возрастающие доход и прибыль.

Подъехав к воротам дома, Даша дернула за веревку: внутри брякнул колокол. Ждали недолго. Послышались торопливые шаги, глухой звук передвигаемого дерева. Творило распахнулось, в проходе появился дворник дядька Федор. Увидев Дашу, обрадовано улыбнулся, крикнул за спину:

– Анна Георгиевна, хозяйка! Дочка из тайги приехала. Встречайте!

Что тут началось! От дома бежали женщины, охали, ахали, причитали, целовали Дашу так, будто отсутствовала несколько лет. Тиская в объятиях, повели домой, даже не обратив внимания на Кузю. Дарья все же напомнила, кто он такой, на что матушка сделала свое заключение:

– Сейчас дядька Андрей прибежит, без тебя разберутся.

Ушли. Сидя верхом, Кузя остался с дядькой Федором. Тот забил трубочку, закурил, стал спрашивать о жизни на приисках, как дорога и прочие мелочи. Кузя отвечал невпопад, крутил головой, рассматривая улицу. Первый раз в городе, все интересно. Вон дамы в платьях, похожие на копны сена, идут. Мужики в шароварах, все в сапоги обуты, картузы с лакированными козырьками, многие лица выбриты. По улице туда и обратно кучера пролетки с пассажирами гоняют, кто-то свистит, чтобы уступили дорогу, другой орет: «Посторонись!» Ватага ребятишек пробежала мимо: шум, гам, суета. Вроде как угнетает все, но, с другой стороны, радостно: жизнь кипит, не то что на прииске.

У них в поселке все наоборот. Сапоги да картузы мало у кого есть, а если есть, то носят только по праздникам. А зався в чунях ходят, на голове тряпка, чтобы волосы на лицо не падали.

Из ограды выскочил шустрый мужик лет сорока, бегло посмотрел на Кузю, подошел к лошади Даши, легонько похлопал ее по шее, проверил подвязки седла:

– Я дядька Андрей, брат Василия, – протянул руку для приветствия, – а ты, как вижу, тот Кузька? Сказала мне племяшка в двух словах, что было на дороге. Ладно, потом поговорим. Поехали, с торца на усадьбу заедем. – И сторожу: – Федор! Запри ворота, а там, на задах, нам открой.

Взяв под уздцы обоих лошадей, повел за собой вдоль улицы. Свернули за угол, потом еще раз налево. Там уже были распахнуты глухие ворота для входа лошадей. Очутившись на усадьбе, Кузя спешился, ожидая, что делать дальше.

– Иди вон в гостевую избу, там покуда побудь, – махнул дядька Андрей рукой в сторону небольшого домика внутри ограды. – Скоро баня будет готова, а потом ужин. За кобылу не беспокойся, Федор в стойло поставит, напоит и накормит.

– Хорошо, – согласился Кузя. – Только сумки возьму.

Отвязав котомки, прошел в указанное место, сел на лавку перед входом в избу, стал наблюдать, что происходит вокруг. Видел, как Федор повел Поганку в конюшню, а дядька Андрей сначала сводил кобылу Даши в пригон для хозяйственных нужд, и лишь потом без седла отправил в конюшню. Кузька хотел крикнуть ему, чтобы он заменил седло, но в это время в ворота с улицы загремели тяжелые удары. Федор, крестясь, бросился открывать:

– Ох, Господи, пронеси! Хозяин молодой явился. И опять навеселе.

Когда он открыл творило, снаружи в сопровождении таких же хмельных дружков, во двор ввалился пьяный Дмитрий. По помятому лицу и затасканной, грязной одежде было видно, что гуляет с размахом и давно и не собирается останавливаться. Сразу от ворот схватил дворника за ворот и встряхнул его так, что у того с головы слетел и покатился по двору картуз:

– Ты что, хрыч дворовый, так долго открываешь? Или не видишь, кто прибыл?

– Откель мне лицезреть-то через доски? – робко оправдывался Федор, но Дмитрий его не слушал.

– Так вот, пес кривоногий. Еще раз заставишь ждать – прогоню к черту со двора вместе с твоей косорылой старухой! Понял, нет?

– За что же, Дмитрий Васильевич? Ведь верой и правдой сколько лет вам служу!

– Это ты не мне, а мамане и тяте служишь! – встряхивая дворника как телогрейку, чувствуя свою безнаказанность, показывал себя перед собутыльниками двадцатипятилетний балбес. – Так что живи и бойся! Пшел прочь! – И оттолкнул Федора в сторону. – Эй, маманя! Выйди на крыльцо, дело есть.

Анна Георгиевна степенно вышла из дома, скрестив руки на груди, молча посмотрела на непутевого сына. Тот, усмехнувшись притихшим товарищам, шагнул навстречу:

– Маманя, дай пару червонцев. Мы сегодня в кабак идем.

– С какой такой прыти под гору, да еще без пятого колеса, я тебе должна давать денег? – холодная, будто скала, ответила мать.

– Потому что я у тебя самый любимый сыночек и на настоящий момент у меня пустые карманы, – будто клоун на арене затанцевал Дмитрий.

– Был любимый сыночек. А насчет средств – работать надо!

– Работать? – продолжая играть роль шута, округлил глаза Дмитрий. – Так вы ж меня этому не учили!

– Мы тебя и водку по кабакам лакать тоже не учили.

– Ха, водку. Водку пить учиться не надо – наливай да глотай. А то, что два или три дня покутил, так урон вашему карману не нанес. Думаю, оно даже незаметно.

– И ты смеешь об этом при всех говорить? – потемнела Анна Георгиевна.

– А что тут такого? – недоумевая, развел руками слабоумный переросток. – Что, никто не знает, что у нас есть деньги и золото?

– Замолчи, недоумок! – затопала ногами мать, и дядьке Андрею. – А ну, зови грузчиков с оглоблями. Гоните прочь со двора этих кровососов!

– Что вы, мы сами, – чувствуя что сейчас, возможно, будут бить, шмыгнули за ворота собутыльники. Все же понимая, что остались без «кошелька», крикнули с улицы: – Дмитрий! Ты с нами или с маменькой?

– Маманя! Дай пару червонцев. Богом прошу! – уколотый насмешкой друзей продолжал канючить Дмитрий, никого не стесняясь.

– Не дам!

– Ах, не дашь? – разозлился беспутный сын, заметавшись по двору. – Я тогда сам ваше седло вытряхну!

– Что ты сказал? – побелела хозяйка дома.

– Что слышала.

– Я отцу передам, пусть приезжает и принимает меры.

При слове «отец» Дмитрий обмяк. Было видно, что он его боится и пользуется свободой только в его отсутствие. Но главное, что последние угрозы были сказаны в хмельном угаре не к месту и зря. Вмиг отрезвев, Дмитрий переменился, понял, что допустил непростительную ошибку. Бросившись к крыльцу, пал перед матерью на колени, умоляя простить его. Гневно взглянув на него, Анна Георгиевна вошла в дом. Дмитрий – за ней. Еще долго были слышны его просьбы, которые превратились в рыдания. Это при друзьях и собутыльниках Дмитрий старался быть героем. На деле это был всего лишь «заяц во хмелю», боявшийся всего и всех, который был не в состоянии прожить без поддержки родителей ни дня.

На Кузьку эта сцена произвела большое впечатление. У них на приисках все было не так: дети родителей слушались с первого слова и не имели права противоречить в любом состоянии. Раздумывая над этим, он пока что увидел только отношения сторон, не больше, а важные слова пропустил мимо ушей.

Более в этот вечер ничего знаменательного не произошло. Кузя сходил в баню, потом его пригласили на ужин на веранду. Маменька, как называла Анну Георгиевну Даша, задавала простые вопросы: где и с кем он живет, тяжело ли живется, особое внимание уделила женскому труду на приисках и интересовалась другими мелочами. Кузя отвечал невпопад. Пересиливая себя, старался не заснуть тут же за столом. Сказывалась дорога, к которой он еще не привык. Понимая это, домочадцы отпустили его на покой.

Едва добравшись до кровати, он лег на мягкие постели и тут же уснул, как бурундук зимой. Немного погодя, когда опустились сумерки, дверь гостевой избы осторожно отворилась. Тихо ступая босыми ногами, вошла Даша. Опустившись на край кровати, недолго сидела, положив ему на руки горячие ладошки. Потом, склонившись, нежно прикоснулась к его щеке губами, задержавшись в продолжительном поцелуе. Но Кузя этого не почувствовал.

Утро в семье Коробковых начиналось рано. Поднявшись с восходом солнца, Кузя успел напиться с дворником чаю, помог ему подмести двор, накормить и напоить лошадей, убрать за ними, после чего, от нечего делать, сел на лавку под окнами дома. Довольный своим помощником, Федор расположился рядом с набитой трубочкой, закурил.

– А что, паря, ступай к Коробковым возчиком? Парень, ты, я вижу, справный, работы не ленишься. Хватка деловая есть. Давай, поговорю с хозяйкой, она тебя сразу возьмет. Твое дело с лошадьми заниматься, да, когда скажут, пролетку снарядить. А коли хочешь, можно обозником, товар возить. Там платят неплохо, жить есть где. Чего молчишь?

– Нет, – покачал головой Кузя. – Не по мне это. Шумно у вас тут, воли нет.

– Ишь ты, воли, – усмехнулся Федор. – Воля, она, брат ты мой, каждому нужна. Да только ею сыт не будешь. Я вот до того, как тут пристроился, тоже в тайгу в старатели ходил.

– Ты? – удивился Кузя, повернувшись к нему. – Век бы не поверил.

– А что такого? Да, ходил. Почти двадцать сезонов без малого в шурфах да на бутаре с тачкой отпрыгал. А толку что? Видишь, даже на коня не заработал. Вроде как к Покровам получишь толстую пачку денег, – показал пальцами размеры купюры, – и полетело все в тартарары! Кабаки, друзья, девки, водка. Очнешься через пару недель – а денег-то – тю-тю! Хорошо, что Василий Степанович меня усмотрел да к себе пристроил. А то ить ни жены, ни детей. А сейчас – другое дело. Вон, – махнул головой в дальний угол усадьбы, – хозяин мне домик поставил, хоть и небольшой, но ладный. Вход с улицы свой, когда хочу, тогда и хожу, куда надо, – негромко зашептал, – женщина появилась. Верно, скоро дите народится. Так что, паря, любому человеку оседлое место надобно, без него никак. А воля, она только на месяц. Под елкой зимовать не будешь. Правильно ли я говорю?

– Не знаю, – покачал головой Кузя, думая о своем. Все-таки тайга и прииск в эту минуту ему были роднее и дороже.

Дверь веранды хлопнула. На крыльцо, в обтягивающем тело красном с белыми точками спортивном костюме, вышла учительница Даши, мадам Жюли. В этой одежде она походила на мухомор. Холодно посмотрев на сидевших, приветствовала Федора и Кузю ледяными словами, стала бегать по двору кругами.

– Что это с ней? – негромко, удивленный облегающим тело костюмом, спросил Кузя. – Может, дохтора?..

– Не надо. Это у ней моцион: химнастика называется, – так же тихо пояснил Федор. – Каждое утро так тыда-сюда мечется. Лучше бы воды натаскала или двор подмела: все больше пользы. Сейчас, погодь, руками и ногами махать начнет, как выпь на болоте. О, видишь? Что я говорил? – И еще больше, почти приблизившись к Кузькиному уху: – Я ить, как сюда заступил на службу, сразу к ней присмотрелся. Думаю, что добру пропадать? Она вот так же бегала поутру, ну я ее в ясли-то и затянул, когда мимо конюшни шлепала. Ну, скажу тебе, паря, ничего там путного нет, только ребра, как у овечки после зимовки. Она-то потом все время прыгала от радости: выскочит пораньше, пока все спят, ну, мы с ней косточки-то и разминаем. Ох, уж она и довольная была! Колесом по кругу каталась. А сейчас у нее кризис называется. У меня Маша появилась, ревнует к ней. Ты, если хочешь, можешь хоть сейчас ее вызвать к дальним яслям. Я будто по делам уйду, а ты скажи, мол, кобыла ночью разродилась, не желаете посмотреть? Она коней любит. А как подойдет, ты не разговаривай, в охапку и вали на солому!.. Кричать не будет. Мне не жалко, тебе после тайги хорошо, и она улыбаться будет. Что, не так что-то сказал? Чегой-то ты такой красный, как малина? Лет-то тебе сколько?

– В августе пятнадцать будет, – потупив глаза, ответил Кузя.

– Ох, ты! Ястри-тя! – отпрянул Федор. – Я то уж думал, тебе все восемнадцать стукнуло.

Дверь веранды опять отворилась. На крыльцо вышел Дмитрий. Хотел вдохнуть свежего воздуха, но, увидев Жюли, схватился за голову, сморщился, будто выпил перестоявший квас. Было понятно, что учительница вызывает у него с похмелья неприятные чувства. Не справившись с собой, присел на ступеньки:

– Мадам Жюли! – обратился к ней. – Может, хватит тут крыльями махать? Не видите, людям и без того тошно?

– То, что вы называете «махать крыльями», молодой человек, – называется стремление к жизни, – подпрыгивая, как стрекоза, и хлопая над головой ладошками, ответила мадам Жюли. – Если бы вы стремились к жизни, никогда не стали травить свой бесценный организм сивушными маслами и разрушать печень! Вот у нас во Франции…

– Ну, вот уж не надо про Францию! – мотая головой, как бык, заревел Дмитрий. – Всем давно уже известно, что вы прибыли не из Парижа, а родом из Калуги. За вами и прозвище числится: «Мадам Калугина!» Что вы обыкновенная профура, и вас продал тяте какой-то советник за две бутылки коньяка только потому, что вы кое-как знаете французский язык и надоели там, в Москве, советнику хуже Моськи…

От его слов мадам Жюли едва не парализовало. По крайне мере, так показалось Кузе. За несколько секунд сменив цвет лица от розового до сиреневого, она бросилась на крыльцо под защитное крыло Анны Георгиевны:

– Молодой человек! Вы – хам, какого еще свет не видел!

– И что? – пространно посмотрев на нее, развел руками Дмитрий. – Мне об этом уже давно известно без вас.

– Да я в вашем присутствии в этом доме больше ни на минуту не останусь!

– Руль на дорогу дать?

– Да я сию минуту!.. – со слезами на глазах взвизгнула учительница и хлопнула дверью дома.

– Слава тебе, Господи! – перекрестился молодой балбес и повеса. – А то со своей фигурой всю гречку сожрала. – Увидел Федора и Кузю, подошел к ним, приложив к груди руки, сдавлено заговорил:

– Слышь, дядька Федор: я там вчера на тебя это… лишнего наговорил. Ты уж прости меня, пожалуйста!

– Да ладно, – махнул рукой дворник. – Не первый и не последний раз. Лишь бы топор в руки не схватил.

– Да что ты, Михалыч? Да разве до такого может дойти?

– Кто знает – всякое бывает.

– Ладно уж, напугаешь без времени, – махнул ладонью Дмитрий и сморщился. – Я, Михалыч, вот по какому вопросу…

– Знаю я твой вопрос, – поднимаясь с места, сурово проговорил Федор. – Некогда мне, пролетку запрягать надо. Да и хозяйка ругаться будет. – И пошел в конюшню.

– Михалыч, дорогой!.. – просил его Дмитрий, но тот не повернулся. Тогда он заметил Кузю, понял, что в эту минуту он его спаситель: – Слышь, парень? Как тебя? Кузя? Это ты вчера с Дарьей прибыл? Слушай, Кузя, будь другом, сбегай в лавку, купи бутылку. Нет, две! – И стал звенеть мелочью, собирая необходимую сумму. – Только не здесь, что рядом, а там, за углом направо. Мне из дома отлучаться ни на минуту нельзя: маманя узнает, что в лавку ходил, – зашибет. А ты потихоньку, чтоб никто не видел. Я тебе тут ворота открою, а ты в те, на задах, возвращайся, я тебя там буду ждать. Только мамане не говори.

Кузе деваться некуда:

– Ты мне только точно отсчитай, чтобы лавошник не надул. А то я неграмотный.

Взял мелочь, вышел за ворота. Пошел в нужную сторону, куда показал Дмитрий. Сам опасается, что не найдет дорогу назад, крутит головой, запоминая дома. Минул первый магазин, свернул за угол. Пошел мимо домов. Смотрит, на крыльце мужик стоит в белом переднике, семечки щелкает. Оглядываясь, прошел мимо: вроде не лавка. Дошел до конца квартала – нет лавки. Вернулся назад, внимательно рассматривая вывеску, где должна быть нарисована бутылка. На приисках так: прежде всего на вывеске питейного заведения рисуют бутылку и стакан, а буквами не пишут, потому что из старателей мало кто умеет читать. Опять стал проходить мимо того мужика. Тот, дождавшись пока он подойдет, спросил:

– Парень, ты что бродишь? Заблудился? Смотрю, вроде не местный.

– Мне бы водки, – сконфужено проговорил Кузька, пряча глаза.

– Так, а это что? – показал на вывеску. – Видишь – «Гастрономъ»? Значит, тут и водка продается.

– Откуда ж мне знать?

– Неграмотный? Приисковый, что ли? У Коробковых остановился?

– Да. Откуда известно? – удивился Кузя.

– Так у тебя ж на лице нарисовано, что тебя Дмитрий за водкой отправил.

– Верно.

– Что ж, заходи.

Кузька проследовал за ним, шагнул за порог и обомлел! Внутри магазин был огромным, не таким, как казался снаружи. Вдоль стен за прилавками – всевозможные товары, начиная от сухих продуктов и заканчивая балалайками в дальнем углу. Казалось, что здесь есть все: вяленая рыба, сухофрукты, крупы, вплоть до консервированных ананасов. В том числе: пряники, конфеты, всевозможные ткани, обувь, посуда, граммофоны, столярный и плотницкий инструмент. Также были тут: десятки сортов вина, коньяк, водка, а также многое другое, чего не увидишь в обычных приисковых лавках. Был здесь и небольшой отдел охотничьей утвари: ножи, около десятка ружей и коробки патронов, порох, картечь, дробь и свинец с пулелейками. Кузя забыл, зачем сюда пришел: как заколдованный, потянулся к прилавку с ружьями, горящими глазами рассматривая новые, вороненые с курками и без одностволки и двустволки. Очутившийся за прилавком мужик в переднике прошел вдоль стен и оказался перед ним:

– Ты за водкой или за ружьем?

– За водкой, – проговорил Кузя, вспомнив, зачем он тут. – На ружье денег нет.

– Коли нет, тогда и глядеть нечего. Давай деньги, отпущу, пока покупателей нет. Потом смотреть будешь.

Кузя дал ему мелочь, тот недолго звякал монетами, наконец насчитал нужную сумму. Подавая бутылки, не задержался съязвить:

– Ох, уж этот Дмитрий. Отец тысячами ворочает, а сын медяки собирает. – И к Кузе: – Ну что, парень, выбрал себе что-нибудь из ружей на будущее?

– Что толку выбирать? Они вон какие дорогущие!

– Это так, товар не для бедных. Все же после сезона можно какую-нибудь винтовку приобресть. Слышал я, что на иных приисках неплохо зарабатывают.

– Зарабатывают-то хорошо, да только надо еще зиму прожить, – покачал головой Кузя и стал интересоваться, какое ружье как стреляет.

Продавец, пока никого не было, вкратце рассказал о качествах стрельбы того или иного ружья, показал, как заряжать патроны. Кузя впитывал каждое его слово, так было интересно. Под конец спросил: