Текст книги "Хозяин Спиртоносной тропы"
Автор книги: Владимир Топилин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)
– А заряженные патроны есть?
– Продаются и такие, уже готовые к стрельбе.
– На всякий калибр?
– Да, на всякий.
– И у вас на всякий калибр есть?
– Не на всякий, но есть. Смотря к чему, можно и заказ сделать. Только зачем тебе, коли ружья нет?
– Да мне дядька… сосед просил купить патроны, раз в городе буду, – пряча глаза, соврал Кузька, вдруг вспомнив, что ему надо.
– Какие? Образец надо, тогда будем смотреть, что есть, а чего нет, – развел руками продавец. – Гильзу-то он тебе дал?
– Дал, – слабым голосом проговорил Кузя, холодея от мысли, что если покажет стреляную гильзу от револьвера, тот может доложить в полицию. Потом решился: будь что будет!
Нащупал одну из трех вынутых из револьвера гильз в кармане куртки, протянул мужику. Тот посмотрел на нее, даже не удивился:
– От нагана. Да, есть такие: пятьдесят копеек за патрон.
– Пятьдесят копеек? – испугался Кузя. – Это же полмешка муки можно купить!
– А ты что хотел? – протягивая гильзу назад, равнодушно проговорил продавец. – Ишь ты, сразу считать научился. Скажи соседу, дешевле только в берлоге у медведя. А может, это не соседу вовсе? – прищурил глаза.
– Ему! Ему!.. – испуганно попятился Кузя.
– Да не бойся ты. Мне-то какое дело? – успокоил его мужик. – Хоть ему, хоть черту с рогами. Мне главное – продать. А там – хоть трава не расти.
– Если так, то коли деньги найду, продадите? – немного успокоившись, спросил Кузя.
– Продам. Приходи в любое время дня и ночи. В дверь постучишь вот так, – стукнул костяшками пальцев по прилавку три, а после короткого перерыва еще два раза. – Я буду знать, что ты, открою.
Договорились. Окрыленный надеждой Кузька выскочил из магазина, пошел на задворки, где его уже ждал Дмитрий. А у самого в голове мысли как пчелы жужжат: где столько денег взять? Обогнув усадьбу, подошел к приоткрытой двери.
– Что так долго? – заворчал Дмитрий, принимая бутылки. Тут же открыл одну, сделал несколько глотков из горлышка.
– Народу много было, – соврал Кузька, – очередь.
– В такую рань? – не поверил Дмитрий. – А кто там был?
– Какие-то мужики, тоже водку брали.
– Один рыжий, другой с черными волосами?
– Да, двое, – закивал головой Кузя.
– Про меня что-нибудь спрашивали?
– Да, говорили. Надо, говорят, идти к какой-то Надьке, пока, мол, Дмитрий из-под мамкиной юбки не вывалился. А то всю водку вылакает.
– Федька и Юрка, – сверкнул глазами Дмитрий. – От суки! А я их еще коньяком поил. Вот черти! Ну, погодите! – Замахал кулаками куда-то в сторону забора: – Я вам налью в следующий раз, – и еще раз приложился к горлышку бутылки.
Оставив оболтуса наедине с его мировыми проблемами, Кузя прошел к дому. Там его уже ждали на завтрак. Осведомившись о его отсутствии, Даша хотела что-то спросить, но не успела. Строгая Анна Георгиевна, следовавшая неукоснительным требованиям распорядка дня, захлопала в ладоши, усаживая всех за стол:
– Всем кушать! И никаких разговоров во время еды.
После завтрака все разошлись по своим делам. Кузе и Даше следовало ехать в горное Управление с приисковыми бумагами. Федор уже давно запряг лошадь в пролетку, ждал их на улице у ворот. Взяв сумки с документами, они отправились на встречу к какому-то начальству. Дожидаясь, пока их приняли, пробыли там почти до вечера. Кузя, до этого дня не знавший бюрократических проволочек, изнывал от ожидания: лучше бы шурф выкопал! Им не давали встречи с каким-то чиновником по разным причинам: сначала очередь, потом доклад у начальника, совещание, обед, а за ним опять совещание портили настроение. Кузя планировал сегодня выехать назад, но было очевидно, что не получится.
В отличие от него Даша не унывала. Она была здесь не раз и знала казенные проволочки, поэтому использовала свободное время в своих интересах. Когда поняла, что аудиенция с горным инженером состоится не скоро, потянула Кузю по ближайшим улицам. Заглядывая в каждый магазин и открытые кушательные – как выражался Кузя – заведения, угощала его всем, что нравилось самой. Так он впервые попробовал пирожное с кремом, повидлом, мармелад, консервированные ананасы, лимонад, но главное – мороженое. Оно ему так понравилось, что, съев его, он был очень удивлен, что на свете бывает такое вкусное чудо. Даша смеялась. Ей было весело и приятно оттого, насколько сконфуженным было его лицо: «Его кусаешь, а оно тает. Диво, да и только». Покупая для него яства, не жалела денег, как он ни противился: «Ешь, угощаю. А то обижусь!» И Кузя старался, чтобы она не обиделась. К концу прогулки почувствовал себя, «абы как бочонок с медом», до того объелся сладостей. Присев на скамейку в саду, откинулся на спинку, закрыв глаза: «Счас лопну!» Даша испугалась, думала, что ему плохо, но все обошлось. Посидел таким образом около часа, и ему стало легче.
В Управлении их уже ждали. Худая, с острым, вытянутым как у крысы, лицом секретарша то и дело выбегала на крыльцо, спрашивая у Федора, куда делись вестовые, их уже ожидают с самого утра. Тот делал вид, что ищет Дашу и Кузю, забегал за угол каменного здания, садился на лавку, забивал трубочку табаком и неторопливо курил:
– Нехай подождут. Мы тут с рассвета навяливались, были не нужны. А теперь что?
Дождавшись их, секретарша с длинным носом и двумя выпирающими передними зубами отругала за задержку, повела в просторный кабинет:
– Вот, Илья Николаевич! Наконец-то явились.
– Хорошо, Люба, идите, – ответил холеный лысый начальник с кислым лицом, будто недавно съел чашку тухлой капусты. – Что же это вы, молодые люди? Мы вас тут ожидаем, а вы гуляете.
– Сначала выгнали, а теперь ожидаете! – рассердилась Дарья и пригрозила. – Я вот сейчас к Сергею Ивановичу пойду, расскажу, какой вы нам прием устроили к вечеру. Мы из-за вас день потеряли.
– Что вы, что вы! Не надо к Сергею Ивановичу, мы сами тут управимся, – изменившись, проговорил кабинетный горный инженер, растягивая сухие, потрескавшиеся губы в заискивающей улыбке. – Давайте ваши документы, мы их сейчас изучим. Так, это от Коробкова, с Крестовоздвиженского прииска. Хорошо-с. А это? Со Спасо-Преображенского, от Заклепина? Так-с, хорошо-с. Ну что же, не смею вас задерживать. Приходите послезавтра, мы прочтем эти бумаги и подготовим ответ.
– Чего? – не поверил своим ушам Кузя. – Нам завтра выезжать надо, а вы послезавтра?
– Мы сейчас же к Сергею Ивановичу пойдем, – поддержала его Даша, топнув ногой. – Скажем, как вы тут бумаги перебираете.
– Подождите! – воскликнул кабинетный чиновник. – Не надо к Сергею Ивановичу. – И уже мягче: – Если вы так торопитесь, что же, мы пойдем вам навстречу. Сегодня же просмотрим документы и отпишем ответ. За бумагами можете зайти завтра, после десяти часов.
– После десяти? Нам к обеду надо быть в Курагино! – опять рассердилась Дарья, собираясь исполнить свою угрозу.
– Хорошо-хорошо. Мы вам подготовим их сегодня же и доставим на дом. Вы согласны? Какой адрес?
– Ладно уж, делайте свое дело. Итальянская, сорок восемь, – согласилась Дарья, покидая кабинет.
Инженер проводил их до двери, робко спросил:
– Кем вам приходится Сергей Иванович?
– Дядей, – сухо ответила Дарья, не оборачиваясь.
Когда вышли на улицу, Кузька негромко спросил, кто такой Сергей Иванович и почему инженер его боится.
– Не знаю, – усаживаясь в пролетку, ответила Дарья, пожав плечами. – Отец мне всегда велел на него ссылаться: действует безотказно. По-моему, они в бане как-то раз мылись. – И Федору: – Поехали к Захмыриным.
Ехать пришлось на другой конец города. Долго петляя по широким, немощеным улицам, спрашивали у прохожих нужный адрес, написанный на бумажке. Кто-то удивленно пожимал плечами, другой махал рукой в неопределенном направлении, следующий вообще смотрел на них округлившимися удивленными глазами. Все же им повезло: остановили двигавшегося навстречу извозчика. Тот, недолго думая, повернулся назад, стал жестикулировать ладонью:
– Я как раз оттуда еду. Это на самом отшибе, у болота. Вот так, прямо поезжайте, а потом налево свернете.
Поблагодарив его, двинулись дальше. Теперь уже никуда не сворачивая и не останавливаясь для подтверждения направления. Выехав на окраину, очутились у заросшего камышом пруда: дальше ехать нельзя, грязь. Увидели узкую, едва заметную под разросшимся кустарником дорожку, ведущую куда-то в глубину зарослей. Было видно, что по ней ездили только верхом, но Федор, погоняя послушного коня сквозь ветки, смог прогнать повозку в указанном направлении.
Вдруг сквозь заросли перед ними очутился высокий, как им показалось, бесконечный забор. За плотными досками не видно, что там, за ним. Да и место мрачное, глухое. Кое-как потащились вдоль забора, выискивая ворота. Наконец-то нашли. Федор постучал кулаком, ему ответили злые голоса собак, вольно бегающих с той стороны. Опасаясь, как бы они не выскочили на него, присел на козлы, теперь уже постукивая по дереву кнутом.
Ждали недолго. Послышались быстрые шаги: над забором показалась голова мальчика лет десяти. Сверкнув черными глазами, он тут же исчез, как и появился. За ним, через непродолжительное время, возник грозный, бородатый мужик.
– Чего тут ходишь? – грозно спросил он.
Дарья пояснила цель их визита, на что тот, удивившись, замахал руками:
– Что тут делаете? С другой стороны подъезжайте.
Кузя понял, что они проехали на зады усадьбы, где хозяин выезжал тайно от всех. Кое-как повернув пролетку, поехали назад. Опять вернулись на улицу, объехали квартал и теперь уже с лицевой стороны остановились у таких же мрачных, некрашеных, высоких ворот. Их уже ждал тот самый мужик с пышной бородой.
– Чего надо? – спросил он.
– Пантелей Романович бумагу передал, – недовольный гостеприимством, сухо проговорил Кузя и протянул пакет. Тот взял его и, не разворачивая, ушел за ворота. Было непонятно, ждать им ответа или уезжать.
– Видно, тут гостей не жалуют, – доставая трубочку, проговорил Федор. – Что делать-то, ехать или постоим?
– Хмырь просил дождаться ответа, – пояснил Кузя, рассматривая, как ему казалось, бесконечный забор, за которым не было видно даже крыш домов. Ему было интересно увидеть, что там внутри, но любопытство так и осталось неудовлетворенным.
На этот раз томились ожиданием долго. Прошло около получаса, прежде чем на улицу в окружении нескольких мальчиков вышли трое таких же бородатых мужиков. Во главе был тот же дядька. До этого хмурое лицо немного посветлело. Передав Кузе ответ в том же бумажном пакете, он с интересом смотрел на Кузю. Не подавая руки, проговорил:
– Ты другой челнок, Кузя? Пантелей про тебя писал. Я брат Пантелея – Васька. Передай брату привет, скажи, все живы. Остальное – там писано.
Спрятав пакет в дорожную сумку, Кузя хотел на прощание подать ему руку, но никто в ответ не сдвинулся с места. Угрюмо проводив их, мужики даже не махнули руками, настолько холодным был прием.
Всю дорогу, пока ехали назад, молчали. Сказывалась усталость и подпорченное настроение. Прикрыв глаза, Даша откинулась на спинку сидения, не хотела никого и ничего замечать. Федор лениво шевелил вожжами, уступая дорогу всем, кто ее переходил, выскакивал из переулка или гнал коня навстречу, не сворачивая. Кузя томился: завтра утром надо ехать на прииск, а неразрешимая проблема – пустые карманы – так и висела в воздухе. Кажется, Даша почувствовала его волнение. Не открывая глаз, тихонько спросила:
– Ты что мнешься, как гусыня на гнезде? Случилось что?
– Нет, все нормально, – ерзая на месте, сдавлено ответил Кузя. Потом все же решился спросить хоть сколько-то денег на покупку патронов, все равно, кроме Дарьи, ему в этом городе их никто не даст.
– Не обманывай, я же вижу, что тебя что-то волнует, – проговорила она и посмотрела на него прямо и строго. – Говори, пока добрая.
– Да мне бы рупь занять, – негромко, чтобы не слышал Федор, промолвил он.
– Зачем? На мороженое?
– Нет… по своей надобности.
– Штаны прохудились?
– Нет, не штаны, – покраснел Кузя, оглядываясь по сторонам.
– Тогда говори, не томи.
– Помнишь, вчерась на тебя на горе мужики наскочили? Так вот я там все патроны сжег. Назад будем ехать – защититься, коли что, нечем будет.
– И всего-то? – усмехнулась она. – И где ты их купить хочешь?
– Там, в большой лавке, что у вас за углом. Забыл, как она называется.
– «Гастроном». Ты уже там успел побывать? Когда? Утром? Что там делал?
– Так, просто прогулялся.
– И сколько на рубль дядька Михаил даст?
– Два патрона. Каждый по пятьдесят копеек.
Удивленная Дарья вытянула лицо так, будто проглотила колесо от телеги. После долгого молчания только и могла ответить:
– Однако!.. Что ж, сейчас домой приедем, у дядьки Андрея спрошу, сколько они стоят.
– Может, не надо дядьку Андрея, – робко попросил Кузя, но Дарью было не убедить: что задумает – будет стараться сделать, таков уж у нее характер.
Так и случилось. Едва Федор подогнал пролетку к воротам, дождалась, когда ей откроют, стала искать дядьку Андрея. Тот в это время был на складах. Выслушав племянницу, задал интересующий его вопрос:
– Зачем?
Дарья не хотела отвечать, но пришлось. Взяв с него честное слово, простодушно выложила о вчерашних происшествиях, о чем не говорила маменьке, чтобы ее не расстраивать, как Кузя ее защищал. По мере ее рассказа дядька Андрей стал мрачнее грозовой тучи. Сурово посматривая на Дарью и Кузю, бормотал едва слышные слова:
– Говорил ему, самонадеянному дураку: не отправляй в дорогу ребятишек. Не послушал, пень без мозгов.
Было понятно, кому были назначены эти слова. В какой-то момент сердитый дядька хотел идти жаловаться Анне Георгиевне, чтобы та запретила дочери подобные путешествия, но данное племяннице слово остановило его.
– Так что, пойдем в «Гастроном» к дядьке Михаилу?
– На кой ладан? – уже забыв о просьбе Даши, спросил дядька Андрей.
– За патронами.
– А-а-а! Зачем идти? У меня дома есть, дам сколько надо. – И Кузе: – Пошли со мной.
Прошли к избе дядьки Андрея. Подождав его у крыльца, Кузя принял тяжелый тряпичный сверток. Тут же приоткрыв его, удивился: четыре коробки, в каждой по шестнадцать штук. Прикинул, что это стоит дорого:
– Это ж такие деньжищи!.. Я сразу не смогу отдать.
– Что? – не понял дядька Андрей, занятый другими мыслями, как не пускать в дорогу Дарью. Два нападения разбойников среди бела дня – так бывает редко.
– Сколько я вам буду должен?
– За что? – удивился тот.
– За патроны.
– Нисколько, – засмеялся тот, обняв его за плечи. – Я тебе еще должен.
– За что? – наступила очередь удивляться Кузе.
– За то, что племянница жива и цела.
– Но все же… сколько стоит один? – после некоторого молчания настаивал Кузя.
– Зачем тебе знать? – улыбался дядька Андрей.
– Сравнить хочу, как у дядьки Михаила, и как тут.
– Вон что! Ну, так знай, что красная цена им – рубль за пачку.
Кузя наморщил лоб, но так и не мог понять цифру. Все же сообразил, что это гораздо дешевле, чем в Гастрономе у дядьки Михаила.
– Почему же тогда у него по пятьдесят копеек штука?
– Потому что у тебя на лбу написано, что ты из тайги, да к тому же ни писать, ни считать не умеешь. Понял?
– Нет.
– Учиться надо, парень. Иначе пропадешь, – дружелюбно похлопал Кузю по плечу дядька Андрей и, углубившись в думы, пошел но своим делам.
Уединившись в заезжем домике, Кузька стал собираться в дорогу. Зарядил револьвер, положил его вместе с коробками патронов в боковой карман дорожной сумки, чтобы, в случае чего, быстро достать. Теперь налетчиков не боялся. На дно уложил остатки продуктов: консервы и сухари. Сверху – сменную одежду. Осталось только упаковать бумаги.
От нечего делать вышел на двор, сел на широкую лавку под навесом. Вокруг – обычные хлопоты домочадцев. От дома вкусно пахнет жареным и печеным: кухарка готовит назавтра в дорогу пирожки и булочки. На веранде суета: подготавливаясь к ужину, кухарка звенит посудой. Через приоткрытое окно дома слышно, как Анна Георгиевна и дядька Андрей обсуждают завтрашнее путешествие. Перед крыльцом дома сидит мадам Жюли, читает книгу. Откуда-то из конюшни вышел помятый, сморщенный Дмитрий: спал в яслях. Тупо осмотревшись, увидел Жюли, рыкнул во весь двор:
– Мадам Калугина! Что сейчас, утро или вечер?
– Вечер, – приподняв острый нос, холодно ответила та, и, посмотрев на него, презрительно дополнила: – Сударь! Вам бы не мешало сходить в баню и сменить одежду. А то вы похожи на отелившуюся корову.
– Да уж лучше на нее, чем на тебя, – прикладывая к голове ладони, равнодушно ответил Дмитрий, усаживаясь в тени возле Кузи.
– Это ж надо так надраться. Ты зачем две бутылки взял? Надо было одну.
– Так сам же сказал, – обиженно посмотрел на него Кузя, отодвигаясь в сторону.
– Мало ли что сказал. Наперед знай, если буду заказ делать, покупай вдвое меньше. А то и до чертиков недолго.
За воротами остановилась пролетка. На столбе звякнул колокольчик. Федор поспешил открывать, распахнул воротину. В проходе появился холеный, в строгом представительном костюме, курьер. Спросил, кто здесь проживает, назвал Дашу и Кузю, чтобы передать подготовленные в Управлении документы. Кузя подскочил, поспешил к воротам, взял свой пакет. За ним пришла Даша. Надо было расписаться на бумаге в получении. Кузя хотел поставить крестик, но Даша со смехом опередила его:
– Это тебе не на прииске. Давай перо, за тебя фамилию напишу.
Курьер уехал. Кузя вернулся в домик, положил бумаги в сумку, хотел лечь на кровать, но позвали на ужин.
За накрытым столом присутствовали все, кроме Дмитрия, которого ввиду не выветрившегося алкогольного опьянения Анна Георгиевна к трапезе не допустила. Из изысканных блюд Кузя впервые попробовал запеченного в духовке двухмесячного поросенка, приготовленного специально для него кухаркой теткой Марьей. Так еще утром наказала хозяйка дома, и это для него было сейчас высшей степенью уважения. Также попробовал красное сухое вино под мясо, от которого не посмел отказаться. Поблагодарив Кузю за то, что был хорошим спутником для Дарьи, Анна Георгиевна предложила выпить за него, что было тоже немаловажно в данной ситуации. В отличие от зажаренного хряка вино ему не понравилось категорически. Выбродившая на малине бражка тетки Валентины, которую Катя иногда приносила ему и Мишке Клыпову в ковшике, была куда вкуснее и действеннее. Здесь же, сделав пару глотков, он едва не подавился, отставил бокал и принялся уплетать поросенка.
Заметив это, Анна Георгиевна мило улыбнулась: ей нравились непьющие люди, и это добавило Кузьке еще один плюс. Стараясь узнать о нем как можно больше, хозяйка ненавязчиво задавала какие-то вопросы. Кузя отвечал мало, больше ел: проголодался за день. Вместо него отвечала Даша. Она была в прекрасном настроении, весела и активна, за что маме пришлось дважды сделать ей замечание, но бесполезно. Дарья уже видела себя в дороге и не могла удержаться от эмоций. Если бы Кузя позвал ее выехать прямо сейчас, она согласилась бы без колебаний.
По окончании ужина домочадцы стали расходиться. Кузя тоже пошел к себе: утром рано вставать и надо выспаться. Оговорив с Дашей время подъема и выезда, скрылся в гостевом доме. Не раздеваясь, завалился на заправленную кровать и тут же уснул.
Очнулся от непонятного толчка. В домике сумеречно, но видно, что рядом кто-то стоит. Подскочил на кровати:
– Кто тут?
– Тихо, не кричи, – спокойно ответила Даша и осторожно присела рядом.
– Пора вставать?
– Нет еще, все только легли.
– А что тогда?
– Так, не спится что-то… посижу с тобой рядышком.
Кузька затих, как мышка перед соболем. Ощущает, как у Дарьи дрожат руки. Слышит, как рвется дыхание. Чувствует, как от нее исходит приятное тепло и аромат каких-то духов. Непонятно почему закружилась голова. Хочет протянуть к ней руки, но боится, не знает, что ей надо. Первый раз, кроме Кати, находится так близко с девушкой и от этого трепещет, как заяц. Она, понимая его робость, бережно положила голову ему на плечо, прикоснулась ладошками к щекам. Его заколотило как в лихорадке, хочет в ответ обнять Дашу, но не может, сковало суставы. Сколько так лежали, не помнит. Так и не дождавшись от него встречной ласки, она встала, тяжело вздохнула:
– Мал ты еще. Не вырос, – усмехнулась Дарья и, запахнув на груди приоткрытый халат, вышла вон.
Кузька – что баран на вертеле, закрутился на постели. Подскочил, хотел догнать, бросился к двери, но мимо: трахнулся лбом о косяк. Все же нашел проход, вылетел на улицу: нет никого. Ушла. В висках стучит: «Она же приходила к тебе!.. Дурак! Дурак!.. Дурак!»
Упал на кровать, закусил деревянный козырек, едва зубы не сломал. Сжал кулаки, ударил сам себя несколько раз, откинулся на подушку, застонал:
– Это ж каким оленем надо быть!
Бессонная ночь была томительной. Кузька вскакивал, ходил из угла в угол, опять падал на кровать, крутился, стараясь заснуть, но так и не мог. Воспаленные мысли жарили сознание: «Она его любит! Она приходила, чтобы он ее обнял, поцеловал, приласкал. А может быть, даже…» Что подразумевалось под последним понятием, было жарко даже думать. В своем возрасте он уже знал, от чего родятся дети, но сам и в мыслях не мог представить, каково это «на вкус и цвет», хотя с Мишкой Клыповым говорили об этом все чаще и чаще. И вот Даша. Сама потянулась к нему, но он даже не пошевелил пальцем, чтобы встретить первую любовь. Теперь она, наверно, над ним смеется и будет презирать. И уж точно больше никогда не придет к нему вот так, как сегодня.
Подавленный последней мыслью, заскрипел зубами, вцепился в подушку. Потом вдруг осенило: «А ведь у нас еще два дня пути!.. А по дороге всякое может случится. Будут остановки, небольшой отдых. Надо только не растеряться, не быть рохлей, как сегодня, быть настойчивым, и все получится».
От осознания ему стало легко и свободно, будто вдохнул полной грудью свежего воздуха после задымленной бани. Надежда и ожидание – как весна с ее неотвратимыми последствиями безудержной любви. От нее никуда не деться, рано или поздно вдохнет в тебя импульс продолжения жизни. Так, значит, надо только дождаться этого часа и решительно действовать, несмотря ни на что.
Стремясь приблизить утро, Кузя стал собираться: все равно не уснуть. Стараясь не шуметь, вышел во двор. Собаки узнали его, пару раз тявкнули и замолчали. Рассвет только окрасил на востоке тонкую линию горизонта. Все еще спали, но он решил оседлать лошадей. Прихватив керосинку, прошел в конюшню, вывел в пригон Поганку.
Закрепив седло и уздечку, навесил стремена, прогнал ее к воротам, оставил у коновязи.
Теперь настала очередь кобылы Даши. Накинул уздечку, вывел ее под навес. Посветил керосинкой по верстаку, нашел седло. Прилагая силы, взял его руками и… сразу не понял перемен: оно оказалось легким, будто он поднял всего лишь сухую чурку. Озадаченный открытием, несколько раз поднял и опустил его на пол: да нет же! Седло было легче примерно в три раза, чем в Волчьем логу. Покрутил его на досках, при свете лампы обнаружил, что оно толще, чем обычное, а между суконным потником и кожей имеет пустоту, некое подобие брезентовой сумы, которая плотно зашнуровывалась сыромятными ремнями. Вероятно, там что-то было. Развязал веревочки – пусто. Перевернул седло, встряхнул как следует. На доски что-то выпало. Взял крупинку двумя пальцами и сразу узнал песок – золото! За шиворот будто налили горячего дегтя. Лицо загорелось и тут же остыло. «Так вот почему кобыла потела и отставала на подъемах. Дарья в седле везла…»
От страшной догадки испуганно повернулся, будто его поймали на месте преступления – никого. Только Дарьина кобыла смотрит на него темными, блестящими глазами, будто хочет спросить: «Ты зачем меня поднял в такую рань?» Сел на доски, тупо уставившись в пол: что все это значит? Какое-то время слушал, не послышатся ли шаги и не застанут ли его тут? Вдруг как клином раскололо: почему он тут сидит? Хочет, чтобы его действительно обнаружили с седлом? Вскочив, положил его на место, завел кобылу в конюшню, снял уздечку: «Пусть тебя кто-нибудь другой снаряжает в дорогу». Также осторожно повернул Поганку, освободил от всего: пусть будет так, будто он еще не просыпался. Зашел назад в гостевой домик, лег на кровать. От нервного напряжения, обдумывая открытие, впал в забытье, отключившись от окружающего мира.
Очнулся от ярких лучей солнца, бьющих в окно. Вскочил на кровати, соображая, где находится. Осмотревшись, узнал комнату, понял, что проспал. На улице встревоженные голоса. Открыл двери, увидел возле крыльца дядьку Андрея, Федора и Дмитрия. О чем-то негромко разговаривая, они посматривали на входные двери. Заметив Кузю, дядька Андрей махнул ему рукой. Он подошел, встал рядом, ожидая, что скажет.
– Даша заболела. Жар, температура, – пояснил тот. – Доктора вызвали.
– Вчера же все было нормально, что могло статься? – заволновался Кузя.
– Кто ж его знает? Может, съела чего, или продуло.
Прошло некоторое время. В распахнувшуюся дверь вышел врач с небольшим саквояжем. За ним – Анна Георгиевна.
– Постельный режим, покой, минимум посетителей, – давал ей наставления доктор. – Ничего страшного, небольшое отравление. Через пару дней встанет на ноги.
Проводив его до ворот, Анна Георгиевна позвала за собой дядьку Андрея и Дмитрия. Федор и Кузя остались вдвоем. Присев на лавку, дворник достал трубку, закурил.
– Как же теперь быть? Ехать надо, – волновался Кузя, посматривая на конюшню. – Мне завтра к вечеру велено на приисках быть.
– Раз велено, так поезжай, – спокойно ответил Федор. – Дорогу-то, небось, запомнил?
– Запомнить-то запомнил. А как же Даша? Она же со мной ехать собиралась.
– Куда ей? Слыхал, что дохтор глаголил?
Не зная, как поступить, Кузя замолчал. Ждали недолго. Из дома вышел хмурый Дмитрий. Зло сверкнув глазами, сплюнул в сторону:
– Федор! Закидывай на Дарьину кобылу седло, я вместо нее поеду.
Дворник пошел выполнять поручение. Кузя задержался, дождался, когда выйдет Анна Георгиевна, робко спросил:
– Можно с Дашей попрощаться?
– Иди, только недолго, – кивнула головой она, открывая дверь.
Сняв обувь, Кузька робко прошел в комнаты. Увидел Жюли, спросил где Даша. Та позвала за собой, привела в спальню, но дальше порога не пустила.
– А, это ты? – увидев его, слабым голосом сказала бледная Даша. – Занемогла я что-то, знобит и тошнит. Не придется с тобой ехать, потом, позже буду.
– Когда же? – с надеждой в глазах спросил он.
– Недели через две, ближе к осени.
– Что ж выздоравливай! Я тебе травы всякой нарву, чтоб зимой не хворала, – не зная, что сказать, проговорил он.
– Хорошо, только за этим стоит быть, – едва улыбнулась она и махнула рукой: иди, не смотри на меня такую.
Попрощавшись со всеми, Кузька вышел из дома. Завтракать не стал, сразу пошел в конюшню. Подготавливая Поганку к дороге, обратил внимание, что для Дмитрия Федор выгнал кобылу Даши и увязал на спине то самое седло.
Будилка
Барачная жизнь пришлых приисковых старателей не отличалась разнообразием. Подъем в половине шестого утра, четырнадцатичасовой рабочий день, до восьми или даже девяти часов вечера изматывал силы рабочих. Спать приходилось в мокрой, грязной одежде, в плохо отапливаемом помещении, чтобы утром опять идти на работы. И так практически каждый день от схода снега до поздних зазимков: пять с половиной – шесть месяцев. Праздников и выходных мало. Обычно это были Православные торжества: Пасха, Вознесение, Троица, Успение, Рождество Пресвятой Богородицы, Воздвижение и Покрова. Эти дни были выходными. Старателям готовился праздничный стол, где подавали свежий хлеб, копченую колбасу, перловую или гречневую кашу с тушенкой, компот из сухофруктов и сто граммов водки. В остальные дни рацион был однообразным: ржаные сухари, соленое мясо, квашеная капуста, «ржавая» рыба, желтый, или, как его еще называли старатели, «Абы не сдохли» суп из сушеной картошки и пресная каша на растительном масле. В праздничные, выходные – разгрузочные дни – мужики вспоминали, кто они есть, искали тех, для кого их создала природа.
По официальному закону, во избежание распутства с последующими физическими претензиями и поножовщиной, пришлым приводить с собой женщин и жен с детьми на прииски не разрешалось. Во-первых, им негде было жить. Во-вторых, в противоположность местным представительницам прекрасного пола, у кого были дома и семьи, у них не было достойной, хорошо оплачиваемой работы. В третьих, замужняя жена всегда имела детей, которым в хаотической круговерти добычи золота не было места для нормальной жизни, за ними некому было следить и лечить от всяких простудных и инфекционных заболеваний.
Все же некоторые предприимчивые дельцы, обычно это были десятники или смотрящие – «отцы» – приводили с собой одну, две, а то и три представительницы прекрасного пола – «мамки» – для так называемой «семейной жизни». Для них в дальнем углу барака тесом огораживался небольшой угол, где, по согласному, обоюдному договору старателей и «отцов», они принимали «сынков». Обычно это были кабачные шалавы, которым все равно, где и как зарабатывать. Таким образом, в бараке на пятьдесят человек образовывались две-три семейки, где в строгой последовательности «мамки» содержали десять-пятнадцать «сынков»: варили, обстирывали и по очереди предоставляли любовную постель. За это с каждого «сынка» взималось от двух до трех рублей в месяц: для женщин это был неплохой заработок. Администрация и горная полиция смотрела на это сквозь пальцы, так как тоже имела с этого свои проценты, а на прииске царил порядок и уравновешенные отношения не только среди барачного люда, но и с «местными».
В одном из шести старательских бараков Спасского прииска в этом году было всего две «мамки». И хотя старателям за обслуживание были повышены расценки, все равно каждому не хватало отведенного ему времени, из-за чего среди них проявлялось недовольство. Больше всех нервничал Захар Климов, по прозвищу Посошок, исполнявший роль будилки.
Будилка – лицо, в обязанности которого входило будить рабочих, нарядчик по совместительству. На приисках не было хуже должности нарядчика, неприятнее, если даже не тяжелее. Как говорили мужики, собачья должность, которая была не в почете. Он был обязан будить старателей утром перед работой, а также быть надсмотрщиком за их поведением. Поднять с нар на ноги промокших, уставших людей было нелегко. Обычно за это дело брались расторопные и находчивые парни, которые пускались на хитрости. Будилка хорошо знал, что к назначенному часу рабочие уже проснулись, но им просто лень вылезать из-под одеяла. Чтобы как-то расшевелить их, он отпускал какие-то шутки, в результате этого мужики хохотали и начинали подниматься.
Невысокого роста, сухощавый и не настолько сильный, чтобы быть авторитетом среди мужиков, но шустряк и балагур Захар получил свое прозвище не зря. Где и когда бы ни затевалась среди мужиков какая-то «благостная оказия», как то пьянка, игра в карты или дележка колбасы, ему всегда доставалось по минимуму. Сдаст Захар китайцам-спиртоносам тайно снятый со станка самородок, принесет в барак бутылку со спиртом – ему нальют меньше всех.
