Текст книги "Хозяин Спиртоносной тропы"

Автор книги: Владимир Топилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

Обо всем этом Егору рассказал сотник Кравцов из Каратуза, когда несколько лет назад казаки объединяли усилия в чистке территории от разбойников. Власика взял под свое крыло дядя, пристроил делопроизводителем по бумажным делам, надеясь, что тот вырос из безмозглого возраста. Но амыльский урок, вероятно, ничему не научил его. Власик продолжал водиться с подозрительными личностями, барачными ворами и спиртоносами, мечтая о баснословном богатстве, которое скоро свалится ему на голову. Егору было непонятно, почему Василий Степанович смотрит на действия племянничка сквозь пальцы и, возможно, даже способствует грабежам Власика на таежных тропах, как это было в случае с Кузей?

Егор догадывался, что на Крестовоздвиженском прииске происходит утечка драгоценного метала – золото воруют. Но не знал, кто и как это делает, да и не надо было ему этого знать до сей поры. Подозрения на Василия Степановича были сомнительными: зачем ему это надо? Ведь он управляющий прииском, получает от добычи большой процент, должно хватать не только на жизнь, но и на коммерческое развитие. Единственное отступление от правил – желание застолбить свой, еще никем нетронутый прииск. Но этого хотят все, кто связан с золотом, это нормальное желание для предприимчивого человека. Будь Егор на его месте, также старался бы добиться этого. И чем дальше он углублялся мыслями в этом направлении, тем больше упирался в стену непонимания ситуации, из которой пока что не было выхода.

Если Власик ограбил Кузю, то его золото и «Рука Золотухи» должны быть еще здесь, на Крестовоздвиженском прииске. Но как их перехватить? Вызвать «Черную оспу»? Или выставить строгий надзор в лице Стюры за малейшими передвижениями Власика? Как только он засобирается в дорогу, остановить и проверить дорожные сумки. Но есть вероятность, что он будет выжидать до осени, пока не кончится сезон, чтобы потом, под шумок вместе с обозом, под усиленной охраной горной полиции и казаков спокойно, не опасаясь нападения, выехать в город.

И все же опираясь на опыт, Егор предпологал, что все будет не так. Слишком большой куш был в руках Власика. Не часто попадаются такие самородки, которые не дают покоя. «Руку Золотухи» не спрячешь под кровать, надо более укромное, надежное место. А раз так, то Власик должен скоро выехать в Минусинск. А уж там, где-то на дороге, «Черная оспа» проверит содержимое его котомок. Таков был план Егора.

Для его претворения в жизнь Егор не случайно позвал Захмырина, Стюру и китайца Ли. Знал, что предстоит большое оперативное дело. Пантелей должен вызвать «Черную оспу», которая будет ждать назначенного часа столько, сколько надо, а за это он выдаст им место нахождение Васьки Акимова. Стюра обладает природным даром, может день и ночь дотошно следить за тем, что делается на Крестовоздвиженском прииске. Китайцу Ли надо спровоцировать мнимое нападение на прииск: проще говоря, предостеречь власти насчет возможного появления хунхузов, котрые якобы собираются ограбить хранилище. Это отвлечет горную полицию и ускорит события: Власик занервничает и приблизит выезд. А уж тогда будет видно, кто прав, а кто виноват. Так думал Егор. Но получилось несколько иначе.

Ходок

Нет, Даша не была болтушкой, как это казалось на первый взгляд. Просто была рада Кузе как старому, верному другу, которого не видела год. Возбужденное, нервное состояние подогревало эмоции: она суетилась, не зная, как ему угодить, предлагая к чаю сладкие пряники, мягкие конфеты и булочки с маком. Зная, что такие яства он ест редко, выложила на стол все, что привезла с собой.

Кузька не отказывался. Остатки американской ветчины тетки Поруньи давно растворились в его тощем животе, а бессовестный желудок требовал калорийной поддержки. Не стесняясь Дашу, он прежде съел большую чашку щей, толченую картошку с котлетой, несколько кусков конской колбасы, сыр и теперь, наслаждаясь вкусом неведомого до сегодняшнего дня китайского чая, запивал им разные сладости.

В гостевом домике, куда Даша его пригласила, они были вдвоем. Даша всегда здесь останавливалась, когда приезжала на прииск. Стесняться некого, поэтому разговоры были на разные темы, но касающиеся только их.

– А помнишь, как ты меня на горе от бандитов защитил? Прямо-таки герой! Из пестоля бах-бах! А они одежду-то и сняли! – заразительно мило смеялась она и переключалась в своих воспоминаниях на другой момент. – А как мы по городу ходили? Как ты мороженку ел? Смешно было, заляпался весь.

Это была Даша: милая, живая, интересная! Та девчонка, о которой он думал, которая ему снилась. И в то же время это была уже не она. За год Даша слегка подросла, напиталась соком юности, обрела формы женственности. По-детски игривые черты лица стали мягче, насыщеннее. Маленький, слегка вздернутый носик придавал некую нежность. Завораживающие, влекущие, несколько припухлые губы в очаровательной белоснежной улыбке были будто напитаны медовым соком. Приятное, свежее дыхание обдавало запахами мяты, переспевшей земляники, парного молока. Она была так прекрасна, что Кузя, глядя на нее, переживал непонятное состояние, кружившее голову и заставлявшее биться сердце, как крылья бабочки.

Рассказывая и спрашивая, Даша не сидела на месте. Она подпрыгивала, кружилась по комнате, брала его за руки, садилась на табурет и тут же вскакивала снова.

– Ах, Кузька! Как же я рада тебя видеть! Ты даже не представляешь! Как я соскучилась за этот год, – нараспев, то повышая, то понижая голос, говорила она. – Я не знаю, что со мною происходит. То думаю о тебе хорошее, то злюсь, представляя, что тебе до меня нет никакого дела.

– Как это нет? – внимательно посмотрев на нее, нахмурился он. – Очень даже думаю. Жалею только, что уехал не простившись. Ждал тебя, думал, приедешь.

– Правда? Я не могла тогда с тобой проститься, болела. И потом-таки не могла приехать, маменька отправила на учение. Хотела написать тебе, да отложила, так как ты не умеешь читать.

– Почему это? – нахмурился Кузька. – Уже умею.

– Научился? Вот и славно. Тогда я тебе дам свой дневник, почитаешь, там только про тебя написано, – достала из сумки небольшую тетрадку, подала ему.

Он хотел открыть, но Даша не дала:

– Потом, когда один будешь. Тут я стесняюсь.

Кузя положил тетрадку себе в сумку вместе с бумагами.

– Жалко, что мне скоро опять назад, мало увидимся, – вспомнив о делах, потускнела Даша.

– Когда? – просто, не задумываясь, спросил Кузя.

– Послезавтра утром. – И вдруг вспыхнула, как спичка. – А хочешь с нами? Я поговорю с тятенькой, он тебя отпросит. Опять в городе будешь, мороженое поешь, в театр тебя свожу.

– Не знаю, отпустит ли Заклепин. Я и так в тайгу последние дни отлучался. А с кем ты на этот раз приехала?

– С дядькой Андреем. Назад втроем поедем, Власик с нами собирается.

– Власик? – вздрогнул Кузя и удивленно: – А он-то каким боком к вам присоседился?

– Так он же дядьке Андрею сын! А мне двоюродным братом приходится.

– Вот как? – притих Кузя и поторопился перевести разговор, чтобы она ничего не заподозрила. – Что же Дмитрий… так и не нашли, кто его?..

– Нет, – потупив взгляд, тихо ответила Даша, приложив ему на плечо голову. – Ах, Кузя! Не хватает нам его. Хоть и балагур был, гуляка, но доброй души, безобидный…

Кузя осторожно обнял ее за плечи, бережно прижал к себе, сочувствуя и жалея. Стал медленно гладить волосы, вдыхая аромат пихты и медуницы. Даша замерла: не ожидала от него такой ласки. Думала, что он такой же рохля, как прошлый год, не дорос. А он, встав перед ней из-за стола, так же неторопливо повернул лицом к себе, дотронулся губами ко лбу, глазам, загоревшимся щекам. Сначала делал это как бы случайно, но, не получая отпора, нашел губами ее губы, стал бережно пить живительные соки чистоты. Она, не в силах противиться его нежности, вздрагивала при каждом прикосновении, плохо понимая, что происходит.

– Ты что это? – едва не задохнувшись от длительного поцелуя, слабо спросила она.

– Не знаю, – тихо ответил он, продолжая ее ласкать. – Просто ты так хороша, что нет сил тебя не любить!

– Разве ты любишь меня? – с закрытыми глазами, все так же подставляя лицо для поцелуев, спросила Даша.

– Да.

После этого слова она вцепилась ему пальцами в волосы, как утопающий олененок, пытающийся вырваться на свободу, рвущимся голосом попросила:

– Я не могу стоять, не держат ноги. Давай где-нибудь сядем.

Кузька подхватил ее сильными руками, соображая, куда усадить. В доме только кухня и комната с кроватью. Решил перенести туда. Очутившись на краешке мягкой постели, подложил ей под голову подушку, сам прилег рядом.

– Я, наверное, какая-то неловкая, – оправдываясь, проговорила Даша. – Просто никогда ни с кем не целовалась. Ты, наверное, смеешься надо мной?

– Думаешь, я с кем-то целовался? – продолжая ее целовать, признался он. – Это первый раз.

Она ничего не ответила, лишь слабо схватилась за его руку, которая случайно легла на ее грудь. Запоздало вспомнила, что с утра еще не переодевалась, и под ночным халатом только нижнее белье. Хотела выскользнуть, но сил нет. Да и он такой ласковый, что не хочется его отталкивать. Утопая в любви, ожидая еще неизвестный, заполняющий тело, пик неги, впилась пальцами ему в спину. А почувствовав единение, легонько пискнула от секундной боли и растворилась в заполнившем все без остатка тело головокружительном состоянии.

Когда все кончилось, и они, утомлённые, отдавшие все силы друг другу, все еще лежали, не в состоянии сдвинуться с места, она вдруг приняла облик взбешенной кошки.

– Ты что наделал, скотина? – зашипела Дарья, грубо отталкивая его от себя. – Тебя кто просил так поступать со мной? Вырос, что ли? Как теперь буду я?.. – метала она молнии со слезами на глазах.

– Не знаю, как-то само собой сталось, – пытался оправдаться он, протягивая руки и пытаясь обнять. – Я ж ведь не убегаю от тебя, я твой, тут. Успокойся.

– Убери руки, тварь! Ненавижу! Убирайся отсюда, пока охрану не кликнула!

– Даша! Дашенька!.. – все еще пытался образумить ее Кузя. – Ведь ты для меня все. Как скажешь, так и будет, хоть завтра замуж возьму, не откажусь.

– Что? Замуж? – еще больше взбесилась она. – Ты что, леший, думаешь, я за тебя замуж пойду?

– А что тут такого?

– Ты на себя посмотри, чунарь, кто ты и кто я, – и повторила угрозу: – А ну, выметайся отсюда, пока собаки не разорвали! Сию минуту, и чтобы больше не попадался на моем пути! Понятно?

Схватила его сумку с бумагами, вытащила свой дневник, еще раз указала пальцем на дверь:

– Прочь!

Глядя на нее, Кузя медленно поднялся, взял сумку, вышел из дома. Она тут же резко закрыла за ним дверь и защелкнула крючок. Посмотрев на окна, но так и не увидев ее, Кузька пошел прочь. Так мерзко и отвратительно ему еще не было никогда, даже после ограбления. Сердце работает вяло, словно хочет остановиться. В голове тукают доселе не слышимые от милого, нежного человека прозвища: «Скотина, тварь, леший, чунарь». Так его еще никогда не называли. Но страшнее было перевоплощение Даши. Чистая, светлая принцесса вмиг изменилась до дьяволицы – такое надо только пережить и увидеть своими глазами.

Да, он виноват, не сдержался. То, что случилось – не изменишь. Но он не прыгает, как заяц в кусты, наоборот, желает разделить ее боль и падение. Только одно слово – и Кузя был бы всегда рядом, несмотря ни на что! Да вот только слова были иного направления. А может, и правда причиной всему разделение на классы и следующая из этого невозможность совместной жизни? Кто он такой? Потомок простого старателя, которому жизнь уже предопределила ломать тайгу и копаться в земле в поисках средств выживания. И кто она? Дочь богатого человека, которая в недалеком будущем займет уже приготовленную для нее ячейку в сотах светского общества. Два совершенно разных человека, которым и рядом-то быть не положено из-за разного статуса. А он-то, наивный, думал, что есть любовь! Или все же виной тому характер Даши, от рождения способной быть доброй и покладистой, когда это выгодно, и стать жестокой и высокомерной даже с тем, кто когда-то спас ее от насилия и смерти? Сейчас Кузя этого понять не мог.

Переживая случившееся, Кузя находился будто во сне. Тем, кто встречался ему на пути и приветствовал, отвечал невпопад или вообще молчал. Брел по грязной дороге как тот конь, который после окончания трудового дня всегда идет к своему дому напрямую. Он не помнил, как разговаривал с теткой Поруньей, как забирал у деда Колова Поганку, как взбирался на ее спину и ехал на Спасский прииск. Очнулся тогда, когда Катя, приняв у него уздечку, завела кобылу в стойло и приняла от него сумку.

– Что так долго? – заботливо спросила она, помогая ему слезть. – Скоро ночь.

– Коробкова прождал, – соврал он первое, что пришло на ум.

– Ужинать будешь? Я окрошки наделала. Дядька Егор уже поел.

– А ты?

– Тебя жду. Мой руки и за стол! – приказала она, наполняя чашку.

Ему стало стыдно: вот она, Катя – заботливая, переживающая, любящая его девушка. А он изменил ей. Погнался за красотой и манерами, но забыл простоту и чистоту. И что получил?

Похлебав немного, отложил ложку:

– Спасибо!

– Все, что ли? – удивилась Катя. – Не ел вовсе.

– Тетка Порунья давеча кормила, – опять соврал он и полез на сеновал.

Егор ждет его. Поднялся на локте, глухо спросил:

– Ну?

– Что, ну? – переспросил Кузя.

– Видел Митьку Петрова?

– Фу ты, черт! – хлопнул себя по лбу Кузя. – Забыл.

– Девки в голове? – усмехнулся Егор.

– Нет, много ездил сегодня, – покраснел он.

– На Заклепину записку ответ есть?

– Да, Коробков отписал ему, – закрутил головой Кузя. – Катя, где сумка?

Та услышала его, отставила посуду в сторону, поднялась на сеновал с бумагами. Кузя развязал ее, достал папку с бумагами, нашел записку.

– Вот. Прочитай, – передал ее Кате.

Катя поднесла ее к лампе, по слогам прочла единственное слово:

– «Баран».

– Понятно, что Заклепа баран, колотится башкой в закрытые до времени ворота. Однако так и непонятно, когда будут выезжать, – задумчиво проговорил Егор.

– Послезавтра рано утром, – после продолжительного молчания глухо проговорил Кузя.

– Откуда знаешь? Стюра передала? Или где сам услышал? – оживился Егор.

– Не видел я Стюру. Даша сказала.

– Какая Даша?

Прежде чем ответить, Кузя искоса посмотрел на Катю, тяжело вздохнул, но она перебила его:

– А-а-а! Понятно, где ты до ночи отирался! – подскочив с места, подрагивающим, обиженным голосом проговорила она. – У полюбовки своей пятки мозолил? Понятно, почему жрать не хочешь. Так вот! На будущее: пусть теперича она тебя и кормит. – И спрыгнув с сеновала, хлопнула дверью своей избы.

– Чего это она? – удивленно спросил Егор.

– Ревнует, – сухо ответил Кузя.

– К кому?

– К Даше Коробковой.

– У Коробкова есть дочь, и ты с ней знаком? – посмотрев на него широко открытыми глазами, удивился Егор.

– Да. А что такого? Еще в прошлом году с ней в Минусинск ездил, у них останавливался, – негромко, чтобы никто не слышал, заговорил Кузя и рассказал Егору, как все было, от того момента, как на них напали грабители, и вплоть до того, когда Даша приходила к нему ночью в гостевую избу.

Тот молча, очень внимательно выслушал его. Пока Кузя рассказывал, набил трубочку табаком, аккуратно выкурил ее. Чтобы не случился пожар, выбил остатки пепла в железную банку с водой, ту, что он прихватил в тайге у логова Васьки Акимова. По окончании истории усмехнулся, не упустил момента подшутить:

– А ты оказывается, Кузька, ходок! Не зря Катя ерепенится. Двух девок подле себя держишь, уши им медом заливаешь. Ну да это все ладно: петух на заре начинает кукарекать, а курица в старости не несется. Всему свое время и место. Кажется мне, что ты что-то недоговариваешь: это важно и кстати.

– Что я мог не рассказать? – Кузя пожал плечами. – Вроде, все упомянул.

– Эт-т-т-то, конечно, очень хорошо! Знать время выхода – главное! – растягивая слова и подкуривая по-новой, задумчиво проговорил Егор. – Вот кабы еще быть уверенными, повезут ли они в этот раз золото или нет, и где? Тогда бы это был пиковый туз. А то получится так: мы их остановим, сделаем досмотр в присутствии официальных лиц и ничего не найдем – это будет полный конфуз.

– А что, будут официальные лица?

– А ты что хотел их попросту ограбить?

– Нет.

– Тогда что имеешь сказать?

– Повезут золото. Обязательно повезут. В седле. – И рассказал, как в Минусинске хотел на Дарьиного коня накинуть седло, а из него выпала золотая крупинка.

– Знаешь, Кузька: вот смотрю я на тебя и думаю, чего в тебе не хватает? Ума или смелости?

– Как так? – хотел обидеться Кузя.

– Так почему сразу не говоришь, где будет спрятано золото? Я тут, понимаешь, стараюсь, всех на дыбы поднял. «Черная оспа» в горе хоронится. Китайцев к этому делу приобщим, чтобы полицию отвлекли. А ты забыл рассказать о самом главном? Мол, как хотите, так и поступайте сами, а я с горы катаю сани! Так получается?

– Не забыл я…

– А что тогда? Дашу жалко? Может, и вовсе проверку отменить, пусть твой самородок им достанется? А Власик через какое-то время опять старателей будет грабить. Так хочешь дело оставить?

Молчит Кузя. Опустил голову, думает. Слишком много за сегодняшний день произошло событий. Где-то внутри свербит кузнечик по Даше. А светлое сознание, как и Егор Бочкарев, требует справедливости.

– Не хочу оставлять, надо делать проверку! – наконец сказал твердое слово он. – Как они – так и мы поступим.

– Наконец-то, дозрел, – покачал головой Егор. – А я уж думал, что ты за Дарьиной юбкой спрятаться хочешь. Только не получится у тебя это.

– Почему?

– А потому, как ни крути, все равно она тебе от ворот пинка даст. Не ровня ты ей. Поверь, что скоро наступит время, когда она скажет, что ты мужик лесной, неуч или чунарь. А то, что она сейчас с тобой икшается, добрые слова говорит, так то временно и от интереса.

– Какого такого интереса? – похолодел Кузя.

– Что в прошлом году ты ей помог золото перевезти. И заметь – ворованное с прииска. Представь, если об этом узнают старатели с Крестовоздвиженки? – продолжал выдавать правду Егор, понизив голос до шепота: – Знаешь, что мужики с такими, как ты, делают? Что молчишь? Притих? – легонько похлопал его по плечу, приободрил: – Да не бойся ты! В том, что сопровождал – твоей вины нет. А вот вовремя не сказал – это другое дело. Кабы вовремя поведал мне, все по-другому было бы, и твой самородок сейчас у тебя бы под стрехой лежал.

– Хочешь сказать, что Дарья знает, что возит в седле золото?

– Не знаю, – задумчиво проговорил Егор. – Тут палка о двух концах: может, без нее золото в седло закладывают. А может, и наоборот, она тоже при этом присутствует. Одно хочу сказать: раз Андрей Степанович приехал, значит, в этот раз крупная партия золота на вывоз собрана.

Замолчали, думая каждый о своем. Егор опять докурил, выбил золу в банку.

– А я свою хочу под котелок приспособить, – укладываясь спать, заметил Кузя.

– Кого? – не сразу понял Егор.

– Банку. У тетки Поруньи выцыганил, – достал жестяную емкость из котомки, показал Егору. – Американская, из-под ветчины. Раскатов сказал, что такие банки только у них на складе остались, больше нигде нет. А ты где свою подобрал?

– Раскатов сказал? Только у них остались? – в изумлении, не услышав, о чем он спросил, нараспев протянул Егор.

– Да. Я ему соврал, что нашел банку на тропе на Шинде недавно. А он ответил, что Власик с Котом куда-то в тайгу ходили.

– Почему я должен из тебя вести калеными щипцами вытягивать? – после некоторого молчания, рассердившись, будто бубен, бухнул Егор.

– Почему щипцами? – насторожившись от его грозного голоса, притих Кузя.

– А потому, что такую нужную новость ты говоришь напослед.

– Так уж и новость. Чем она важна?

– А тем, что с Власиком Кот тебя грабил, неужели неясно? Кот этот, там на прииске, среди барачников, и не только, имеет большой авторитет. Дело может повернуться в другом направлении, не так, как мы предполагаем. Может статься так, что ни «Руку Золотухи», ни твоей с Катей россыпухи, ни с Крестов золота мы не увидим вовсе, потому что оно уедет совсем не в карман Коробкову.

– Куда же? – потухшим, испуганным голосом спросил Кузя.

– Ты меня удивляешь все больше, будто вчера народился. Не знаешь, что есть воровской мир? И он также имеет долю от добычи золота и грабежа старателей. А это тебе уже не семейный кружок Коробковых. За этим стоят более серьезные люди.

– Что ж получается, на Чибижекских приисках, кроме государевой казны, кормятся спиртоносы, бандиты, теперь вот воровской мир? А как же простой работяга-старатель?

– Эх, Кузька! Вроде ты и ростом выдался, плечами широк, а умишком пока короток, – дружелюбно похлопывая его по плечу, смягчившись, улыбнулся Егор. – Ну да ладно, все это поправимо, спишем на молодость, – и, потянувшись за табаком, дал совет: – Учись, Кузька, старательской жизни, пока я при тебе! Ты еще только одной ногой за порог шагнул, все впереди. А пройти придется много. При этом надо знать, кому руку пожать, а кому зубы показать.

– Помирать собрался, что ли?

– Пока не желаю, – отрицательно покачал головой Егор, – но кто знает, из каких кустов прилетит отлитая для меня пуля?

– Хочешь сказать…

– Ничего я не хочу сказать, укладывайся спать, завтра день тяжелый. По глазам вижу, сегодня многое у тебя было. Да только не думай о плохом: за зимой всегда наступает весна. У тебя вон Катя есть, такую девушку поискать надо. А это в жизни едва ли не главное, когда у тебя хорошая половина.

– Ревнует, – зевая, тяжело вздохнул Кузя.

– Понапрасну?

– Теперь уже да… – закрывая глаза, сознался Кузька.

– Что ж тогда гущу от браги в голове месишь? Все пустое. Крапива вырубится, свежая трава нарастет.

– Хотелось бы…

– А тут и хотеть не надо. Катя не глупая, увидит, где правда. А по тебе скажу, Кузька, намается она с тобой!

– Почему? – уже сквозь сон отозвался Кузя.

– Сдается мне, что Коробкова дочь у тебя далеко не последняя сорванная верба. Ходок ты, Кузька, будешь, помяни мое слово! – докуривая трубку, с усмешкой заключил Егор, но тот его уже не слышал.

Судное утро

В кандальном бараке тихо, сумеречно. Двухярусные нары пусты: все старатели на работах. Лишь в дальнем углу за ширмой слышен храп. Несмотря на послеполуденное время, Кот спит. Уважаемый вор почти до утра играл в карты, теперь отдыхает. Рядом с ним на нарах почивает Лизка-хохотушка, одна из четырех «мамок», обслуживающих «сынков» по негласному договору. Кот в воровском мире, а в жизни сорокалетний Витька Котов, не ходит, как все мужики, на работы: незачем. Прибывшие с ним на сезон «мамки» приносят ему достаточный процент от сформировавшейся «семейки». Также он периодически берет мзду с местных спиртоносов, хорошо играет в карты, подворовывает золото со станков и иногда грабит старателей на таежных тропах. Полная идиллия с администрацией прииска за счет оплачиваемого им в бараке места дает ему спокойную, беззаботную жизнь, и та же администрация покрывает его, если вдруг сюда прибывают инспекционные структуры. Но это бывает так редко, что Кот, чувствуя себя в бараке полноправным хозяином, вправе устанавливать здесь свои правила и порядки. Кому-то из старателей это не нравится, но изменить ситуацию невозможно, так как за Котом стоит уголовный мир. Да и услуги «мамок» контролируются через него, что в тяжелой таежной старательской жизни вдали от семьи, является немаловажным фактором.

Тревожить Кота в час отдыха себе дороже. Не разобравшись, спросонья, Витька может ткнуть ножом в ногу или избить бедолагу кастетом, куда придется, за что ему ничего не будет. Его покой охраняет излишне суетливый, с нарушенной психикой слуга, на воровском языке шнырь, по прозвищу Бубен. Если кто-то громко говорит или шумит, Бубен мчится по бараку к нарушителю спокойствия, угрожая приголубить палкой по голове, после чего на охраняемой территории опять воцаряется тишина. Периодически приоткрывая глаза, развалившись на нарах перед ширмой, шнырь, подобно своему хозяину, изволит наслаждаться покоем до момента, когда Кот его позовет.

Перед входом тоже никого: «мамки» ушли в баню стирать белье. Контора находится за перелеском. Да и само расположение кандального барака таково, что вход в него находится под горой, заросшей густой тайгой: не видно, кто в него входит и выходит. Никто из администрации и охраны не интересуется, что происходит на отшибе, старатели и «прочие жители» живут сами по себе.

Вот из тайги скользнули три черных силуэта. Недолго оглядевшись, вошли внутрь помещения. Бубен приоткрыл глаза, но не придал значения этому движению, думал, что это кто-то из «мамок» снует по своим делам. Повернулся на другой бок, хотел спать дальше, в удивлении поднял голову: кто-то встряхнул его за плечо. Схватил палку, хотел вскочить, чтобы наказать нарушителя спокойствия, но замер в изумлении. Над ним склонились люди в черном, суют в лицо нож. Лица грозные, глаза пронзительные.

– Ты кто? – приложив острое лезвие к шее, спросил один из них.

– Бубен. Колька Суханов, – подрагивающим, испуганным голосом ответил тот.

– Где Кот?

– Там, – указал за ширму шнырь, не смея крикнуть.

– Сиди тихо, жить будешь, – пригрозил пальцем один из них, не отнимая ножа. Двое других откинули ширму, склонились над Котом.

– Это что такое? Вы кто? Что тут надо? Нож под ребро захотели? – спросонья закипел разбуженный вор. – Бубен! Ты кого сюда пусти…

Он не договорил. Резкий удар свинцом по голове оглушил его. Лизка-хохотушка, прикрывая одеялом обнаженное тело, истерически засмеялась:

– Куда вы его? Зачем вы его? Почему вы его? – но тут же замолчала, увидев перед лицом клинок.

Коту завязали за спиной руки, голого потащили по бараку. Лизка-хохотушка закрылась с головой, боялась, что ее сейчас зарежут. Бледный Бубен в ужасе смотрел на своего хозяина, не в силах сдвинуться с места.

– Сиди тихо. Ничего никому не говори. Кот скоро придет. Все понял? – перед уходом пригрозил грозный мужик с ножом, на что тот согласно закивал головой.

Кота выволокли из барака, перекинули через спину коня и, как есть голого, повезли в тайгу. По дороге он пришел в себя, пытался ругаться, угрожал, но невозмутимые люди не обращали на него внимания. После непродолжительной поездки очутились у входа в старую, выработанную засечку в горе, остановились у входа. Их уже ждали. Оглядевшись, Кот увидел еще десятка полтора таких же мужиков в черном, понял, что его дела плохи: «Черная оспа». Здесь молитвы и угрозы не принимаются.

Его завели в штольню, углубились до забоя. Тут еще какие-то люди, лица плохо видно из-за слабого света примитивных карбидных ламп. Остановившись, Кота сняли с лошади, поставили на колени на гранитные камни. Кто-то сбоку взял его за волосы. Кот не успел пискнуть, как острое жало ножа под корень срезало правое ухо. Он запоздало заревел, не понимая, что они хотят:

– Что вам от меня, суки, надо?

– Тут спрашивать буду я, – проговорил главный, стоя перед ним с нанизанным на лезвие ножа ухом. – Это твое ухо. Будешь говорить как надо, все будет хорошо. Не будешь говорить – тут будет еще одно твое ухо. Потом нос. Ну, а потом… Ты меня правильно понял?

– Обязательно ухо резать? Что, просто спросить нельзя?

– Просто спрашивать тебя будет прокурор. Но это долго. Нам надо быстро. Сейчас я твой прокурор. Говори, кто убил два года назад Ивана?

– Какого Ивана? Не знаю я на хрен никакого Ивана!.. – стал отрицать Кот, но в то же мгновение опять заорал от боли.

– Эта был неправильный ответ, – дождавшись, когда тот умолкнет, спокойно проговорил «прокурор», нанизывая на нож второе ухо. – Мне спросить еще раз?

– Васька Акимов! – крикнул Кот, мотая окровавленной головой. – Он его пристрелил.

– Кто такой Васька Акимов? Где он сейчас?

– Васька свояк Коробкову. У Васьки, вроде как, жена родная сестра жены Коробка. Где сейчас? Не знаю, в тайге где-то, – со стоном ответил Кот.

– Когда Васька из тайги приходит?

– Откуда мне знать? Он мне не докладывает. Это у Коробка надо спросить.

– Хорошо. Теперь говори, кто убил Дмитрия?

– Какого Дмитрия? – насторожился Кот.

– Это неправильный ответ! – железным голосом загремел старший, хватая его за нос.

– Стой! Стой!! Не режь! Вспомнил! – завопил Кот, понимая, что сейчас будет. – Это в прошлом году, что ли? Власик его убил.

– Почему? За что? Власик сродный брат Димитрия. Разве можно брата убивать?

– Власик в карты проигрался. На смерть. В Кандальном бараке большая игра была, были представительные люди. Власик все золото, что у него было, проиграл, ну и должен остался.

– Как это, должен?

– Значит, кого-то жизни лишить надо. А тут как раз Дмитрий золото повез. Вот он его и порешил, а золотишко себе прибрал, – пересиливая боль, со стоном отвечал Кот и попросил. – Перевяжите башку, я и так скажу, что надо.

– Ты грабил парня с девушкой на тропе? – не обращая внимания на его просьбу, продолжал «прокурор».

– Какой парень? На какой тропе? – пытался отказаться Кот, но увидев, как из темноты к нему подтолкнули Кузю, сознался. – Да, было дело. Это мы с Власиком.

– Хорошо. Теперь последний вопрос, потом одежду дадим. Когда повезут золото?

– Завтра на рассвете.

– Самородок там будет?

– Да. Его уже разрубили на три части.

– Как перевозят золото? В чем?

– Мне не говорят. Да это и не мое дело. Я с этого долю имею, а остальное – трава не расти!

– Хорошо, отдыхай покуда, – закончил «прокурор» и что-то негромко сказал товарищам. Те подскочили к Коту, стали тряпками останавливать кровь, развязали руки, подали одежду.

Пока его переодевали, «прокурор» отошел в сторону, где стояли Егор Бочкарев, Кузька и Костя Лебедев. Вениамина не было, лежал в лазарете, еще не мог ходить.

– Зачем так жестоко? – встретил его суровым вопросом Егор.

– Как жестоко? Хозяйство-то, целое! – нисколько не раскаиваясь в содеянном, ответил «прокурор».

– Знаю, что надо было допросить, но не так же…

– А как? Сам сказал, быстро надо, время нет. Вот тебе и быстро, время есть, и Кот, все что надо сказал.

Кузя и Костя вовсе в шоке, никогда не видели такой жестокости. Во время допроса Кота Костя дважды пытался остановить экзекуцию, но его удержали товарищи «прокурора»:

– Не надо мешать. Ему не больно.

– Чего ж тогда он орет?

– Маму вспоминает…

– Что теперь? – спросил «прокурор». – Власика сюда тащить? Ему уши резать будем?

– Нет, погодим до поры. Не надо больше уши резать, так все сделаем.

– Хорошо. А нам что делать? Опять ждать? Когда скажешь, где Васька Акимов?

– Недолго осталось. Думаю, завтра узнаем, когда будет встреча с ним. Скажи своим, этого – указал на Кота, – пускай пока тут держат. Скоро ему свидание устроим. А мы к Порунье.

Следующей частью задуманного Егором плана намечалось обычное застолье с урядником Михаилом Раскатовым. Нет, он не желал вытрясти из него душу, дознаваясь, как на Крестовоздвиженском прииске крадут золото и куда оно уходит: тот этого не знал. Держа его при себе в должности как честного, исполнительного представителя горной полиции, Коробков не посвящал его в свои семейные дела. Михаил Иванович был нужен для своевременной защиты от всех, кто мог посягнуть на его трон. Находясь постоянно при Коробкове, Раскатов беспрекословно подчинялся любому его требованию, за что тот хорошо платил ему за преданность, сквозь пальцы смотрел на его ежедневные возлияния алкоголем и другие соблазны, коими на сегодняшний день являлась его очередная полюбовка Прасковья Собакина. Егор не хотел агитировать Раскатова принять участие в разоблачении Коробкова, это бы вылезло боком: урядник тут же доложил бы об этом управляющему. Все было гораздо проще.