Текст книги "Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ)"

Автор книги: Владимир Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

– Жди гостей, – только и смог сказать Тихомир, стало понятно, насколько он сам вымотался. Лёг на подстилку, запрокинул голову, прикрыл глаза, дыхание стало ровным, спокойным. – Надеюсь, недели хватило.

Мечислав не стал отвечать, не хотел мешать воеводе, но требовательный острый взгляд заставил ответить:

– Хватило, да ещё как. Овчина дал дельный совет, теперь продержимся… чуть дольше.

С каждым куском мяса в воеводу, казалось, вливаются всё новые силы, плечи распрямились, голова гордо поднялась, взгляд окреп.

– Пошли, покажешь.

– Отдохни.

– Пойдём, пойдём. Для меня смена работы – лучший отдых.

Тихомир осмотрел постройку, хмыкнул, почесал бороду.

– Без волхва не обошлось?

– Не без него. Показал мне горючую воду, растолковал, как ей пользуются степняки. В общем, если ты их ещё недостаточно разозлил, думаю, мы довершим.

С той стороны реки послышался разъярённый крик.

– О! – весело вскрикнул Мечислав, – заказчик прибыл работу принимать. Лучники! К бою!

Десятка три степных лошадок кинулись в реку, проскакали до середины, и, не останавливаясь, кинулись дальше.

– Зря, – пожал плечами князь. Три лошади провалились в донные ямы, ездоки перелетели через их головы. Остальные заметили подвох – ещё семь лошадей на полном скаку провалились в ловушки. Всадники остановились, начали разворачивать животных, аккуратно выводить на берег.

– С середины реки ямы делали?

– Нам чужой земли не надо.

– Зря, – пришла пора Тихомиру укорить Мечислава. – попомни моё слово, сожгут твой частокол.

– Мы его снаружи донными камнями обложили.

– Всё равно сожгут. Горючая вода по реке плёнкой растечётся, не погаснет. Пройдёт сквозь камни, зажжёт даже мокрое дерево.

Тихомир говорил задумчиво, словно видел каждую каплю чёрной смолянистой воды, ищущей щёлочку, малейшую возможность зацепиться, впитаться в дерево, согреть, заставить гореть.

– Сожгут, – кивнул Мечислав и закусил щеку. – Скорее всего – всё-таки – сожгут. А чего они развернулись?

– Вода холодная, в баню поехали.

Князь посмотрел на воеводу, виновато развёл руки. Никак не отучится задавать глупые вопросы.

***

Утро действительно выдалось жарким. Гостей ждали, но не ожидали такого напора. Донные ямы оказались хороши ночью, днём почти не мешали нападавшим. Не считаясь с потерями, степняки закидывали частокол горшками с горючей водой, всё провоняло, скользило. Измазанных воинов Вторак велел убрать со стены, переодеть в чистое. И не зря.

Вторая волна степняков начала закидывать стену горящими стрелами. Наконец, под крики и улюлюканье степняков, частокол разгорелся, загудел, затрещал жарким пламенем. Чёрный дым поднялся до самых облаков, искры рассыпались по окрестностям. Мечислав даже испугался, не загорится ли лес – три дня назад засечники отрезали проход выше по реке. Впрочем, за это время дерево не может высохнуть так, чтобы полыхнуть от простой искры.

Работяги, вооружившись серпами и косами, смотрели на дело рук своих, в глазах горело выражение воинственной обречённости. Шутка ли дело – неделю не разгибать спин, чтобы теперь всё сгорело.

– Частокол в два слоя, – разъяснял Мечислав воеводе. – Гореть будет долго. Главное, не пропустить степняков боками.

Тихомир сложил руки на груди, вгляделся в стену.

– А потом?

– А потом турф в локоть толщиной. Так загорится – ого-го. Вторак обещал, что даже булыжники трещать начнут.

Внимание князя привлёк грохот брёвен, упавших с левого края частокола.

– Смотри-ка, чего-то не учли. Наверное, работяги что-то напутали.

– Бывает.

Восторженные крики с того берега сменились разъярённым воем. За рухнувшими брёвнами показалась раскалённая до красна, в два человеческих роста высотой, глиняная стена.

– Окрепнет?

– Вторак обещал. Овчина вроде бы тоже. Говорил, лишь бы пузырей в стене не было.

– Веришь?

– Не время сейчас верить. Если не окрепнет, нам всем – крада.

Глава четвёртая

Вторак не обманул, Овчина не подкачал: стена оказалась слепленной на совесть, закалилась в огне, окрепла и выдержала ещё три набега. Броды закрылись от степняков, по крайней мере, до зимы. Что будет потом, Мечислав старался не думать. Если Гром не пришлёт подмогу, все старания пойдут прахом.

Пахари спокойно собрали урожай, отправили в Глинище зимний запас и начали готовиться к осеннему празднику. Парни невестались, девки женихались, даже строительство нового города не нарушило обычного распорядка вещей. Осень – время свадеб. Мечислава приглашали на пиры, уважили его занятость, насмерть не поили, только Овчина ходил кругами, посмеивался в усы, будто, что задумал. А ко второму месяцу осени не выдержал, пришёл в избу с бутылью яблочной браги.

– Князь. Выручил ты нас. И Глинище выручил и Броды. Если бы не твой волхв, не знаю, что бы с нами степняки сделали.

Мечислав отхлебнул угощение, поманил волхва:

– На, Вторак. Твоя заслуга.

– Да я что… – смущённо улыбнулся волхв, – я только подсказал. Вы же всё сами сделали.

– Не скажи, – Овчина огладил усы, подбоченился. – Не зная, где искать – только ноги стопчешь. Твои предки кирпиц придумали, мудрые были предки. Теперь мы такой город отгрохаем, никаким степнякам не взять!

– В городе люди живут, Овчина. Они крепче любых кирпицов. А если люди дрогнут, никакие стены не сдюжат.

– Правильно говоришь. Кто на костях предков не стоит, тому по Степи катиться.

Мечислав не уловил связи, но Овчина объяснять не стал. Повернулся к князю, вновь наполнил фарфаровые кружки.

– И твоё уважение, князь, к нашим обычаям не осталось незамеченным.

– Ты о чём? Я, вроде бы, как сюда приехал, всё поперёк ваших обычаев делал.

– Не скажи, князь, – староста помахал пальцем. В глазах появился хмельной блеск. – У нас по-осени главный всегда женится последним: чтобы у парней девок не отбивать. Уважение, князь. Уважение к люду – главное!

Мечислав глупо улыбнулся.

– Да. У нас тоже князья женятся последними. Но ты что-то напутал – я пока что не собираюсь…

– Да-да, я понял. – Овчина ухмыльнулся в усы, разлил по-новой. – Я чего пришёл. Из Глинища к нам завтра Змеева сотня едет. Не обманул Гром, прислал.

Мечислав встал, оправил рубаху, покачал головой.

– Не обманул, говоришь? Гром обещал помощь земель, а приволок своих торговцев, охранников караванных. А те в наших войнах не участвуют. Небось, фарфар твой распродали, да за добавкой приехали!

Тихомир осадил ученика взглядом, хлопнул ладонью по столу.

– Сядь.

Мечислав зыркнул на воеводу, сжал кулаки, но не решился спорить со старшим. Взял опрокинутый табурет, поставил перед столом, сел. Тихомир отхлебнул браги, погладил усы, дождался, пока Мечислав выправит дыхание, успокоится.

– Нам любая помощь нужна. Если идёт к нам Змеева сотня, значит эти земли под его защитой. А это значит – степняки уже будут драться не только с нами. Понятно?

– И что это даст?

– Это даст кочевникам время на раздумье – стоит ли с нами связываться. А нам – время подготовиться. Думаю, Змееву Башню лучше построить на этом берегу реки. На холме. Дорога до Глинища удобная, да и склады весной не затопит. Как считаешь, князь?

Мечислав обхватил голову, пальцы вцепились в соломенные волосы, казалось, сейчас выдерут клоки. Нет, отпустили.

– Что же он за человек такой, а? Говорит, что не вмешивается, а сам – только и делает, что вмешивается. Вторак?

Волхв пожал плечами, прислонился спиной к печке, сложил руки на груди.

– Сколько себя помню, он только так и делает. Но Тихомир прав – если Змей взял эти земли под защиту, значит – степняки задумаются. Это даст нам время.

– Значит, до завтра?

– Получается, так.

***

Наутро князь встал рано, разогнал посыльных по делам, запретил принимать гостей хлебом и солью. Тихомир слушал хмуро: видно – не согласен, но спорить не стал. Ближе к полудню заждались, князь выходил на дорогу, смотрел. Потом решил – не дело собачкой хозяина ждать, занялся рутиной. Вторак взялся за свои травки, Тихомир вообще отправился на низкий берег к ополченцам. Последнее время степняки повадились переходить Пограничную вверх по течению. Приходилось отправлять засечников всё дальше, как бы до гор не добраться. Впрочем, до гор – даже хорошо: можно каменных ловушек подготовить, надо бы Тихомиру сказать, пусть отрядит кого-нибудь места подыскать.

Большие Броды напоминали город меньше, чем того хотелось. Несколько изб в середине, землянки по кругу, и вырастающая стена, змеёй идущая на восток от мостов вдоль Глинищи, поворачивающая на север по Пограничной и упирающаяся почти в лес. Дальше ещё сделать не успели, но мужики стараются, заложили вдоль леса на запад и поворот на юг, к мостам. Даже проёмы воротные заложили. На готовых участках у Пограничной выросли бойницы, удобные сходни, кое-где плотники даже поставили временные навесы.

Овчина не нарадуется на волхва, говорит, с кирпицом им подмога большая. На цельнобитную стену им бы ни дров, ни турфу не хватило, да и остывать ей сколько. Небыстрое это дело, строить стену, но полторы тысячи работников знают, что после такой дерзости им совсем не жить, надо работать. Бегают, словно муравьи, таскают тачки с глиной да камнем рукотворным, каждое утро с холма видно, насколько продвинулось дело.

Перепуган народ, слухи о собираемой орде всё громче. А с перепугу ещё и не такие дела делаются.

Давно так князь не сжимал челюсти. Казалось, зубы вот-вот треснут. Хорошо, Вторак осадил, похлопал по плечу. На лёгких конях в горку поднималась Змеева сотня. Сотник как положено – в середине, прапорщик при нём, ещё кто-то, не разглядеть. Мечислав вышел, дождался, пока Двубор выскачет вперёд, поравняется, спешится. Бледное лицо бесстрастно осмотрело встречающих. Князь молчал, сколько мог, но сотник не из тех, кто оправдывается. Пришлось начать первым.

– Гром нарочно тебя прислал, чтобы меня позлить?

Двубор пожал узкими плечами, плотнее завернулся в плащ. Лишь резные рукояти мечей костяными обрубками уставились в небо.

– Ему всё равно, кто придёт тебе на помощь.

– А если мне не всё равно?

Сотник не повёл бровью, сказал ровным, как Степь, голосом:

– Отпиши ему, рассмотрит.

Сзади хохотнуло, Мечислав повёл плечом, слегка повернул голову. Вторак замолчал.

– Знай, Двубор. Ваши дела – это ваши дела. Встанете на стене, быть по сему. Но руки я тебе и при смерти не подам.

– Мы вообще руки не жмём, князь. От Отца прими слово.

– Прими-прими, – прошептало за плечом.

– Говори.

– Ваша глиняная стена ему понравилась. Не зря, говорит, боги ему велели Вторака выкупить.

– С ним ещё и боги говорят? – ухмыльнулся Мечислав.

– Они со всеми говорят, да не все слышат.

– А ты слышишь?

– Чуть-чуть.

– И что они тебе говорят?

– Всё больше – я с ними. Прошу вразумить, зачем я этих приволок.

За спиной снова хохотнуло, но теперь как-то изумлённо. Князь повернулся, вопросительно посмотрел в глаза волхва. Тот показал в середину колонны.

– Я же сразу-то и не узнал! Думал, Жмых дружка какого захватил с собой!

Вороной конь с молодой савраской вышли из строя и лениво направились к князю. Мечислав подгонять не стал, сразу видно – умаялись. На вороном сидел молодой парень: явно – таборник. Волос чёрный, курчавый. На второй лошади ехал совсем мальчишка. Кожаная повязка держала светлые, выгоревшие на солнце волосы. Оба парня одеты в холщёвые штаны, длинные рубахи с разрезами, подпоясаны обычными верёвками.

Неуловимое сходство между парнем и мальчишкой не давало князю покоя. Всё всматривался, пытался понять. Скулы, рты, носы? Что же между ними общего?

Всадники приближались, мурашки узнавания начали шевелиться по спине, но подсказок не давали. Что? Глаза? У парня – коричневые, у мальчишки – серые. Что между ними общего?

Миндаль!

Не наши глаза у мальчишки, таборные! И губы он эти видел и нос. Правда, тогда этот нос был свёрнут набок, а губы разбиты в кровь. И ещё это лицо портил синяк на пол-лица.

***

Даже себе Улька не смогла бы объяснить, как уговорила Жмыха бежать от князя-предателя. А уж Мечиславу не смогла и подавно. Едва встала на ноги, узнала от Бабы Яги об изгнании Мечислава и чуть из окна в светлице не выскочила. Всё это князя интересовало мало. Как, чем уговорила таборника угнать лошадей и ехать в Глинище? Никак и ничем. Улька кричала от ярости и рыдала от обиды. К нему, дураку, ехала! Ради него в пути замерзала, еле в Глинище отогрели. Не верит князь. Как ему объяснить, что таборника взяли в терем робёнком? Что в прежней жизни он был хоть и неправильным да боярином. А сейчас, кто? Прислуга? Даже не скоморох княжий. Украл лошадей из княжьей конюшни, да её из терема. И вообще, чего князь о ней так печётся, словно влюбился?! Сам, небось, не на сухом хлебе тут сидел? Сам, небось, и Милку во снах видал? Или не во снах, а когда обнимал местных красавиц. Сладка Брусничка? Все говорят, глава города её самому князю готовит.

Мечислав замолчал, уставился на девушку телячьим взглядом, развернулся на каблуках и так стремительно выскочил из комнаты, что Улада сразу поняла – попала в точку. Всё дело в Брусничке.

Стой, Улька, не спеши. Брусничка не виновата, то – простой обычай. Так испокон веку князей к земле вязали. Будь ей старшей сестрой, не ругай. Если, конечно, всё так повернётся, как ты думаешь. Оно ведь как бывает – насочиняешь себе сказок дурацких, а всё не так получится. Не спеши, Улька, не спеши.

Так в слезах за пяльцами и заснула. Да только сон не шёл. Не правильно это, несправедливо он с ней.

Блиц

Улька отложила ложку, поставила локоть на стол, подпёрла ладошкой подбородок и вздохнула. Точь-в-точь как отец.

– Ладно, взрослые, а деток-то за что?

И получила подзатыльник. Лёгкий, да только рука у отца тяжела, немного не рассчитал. От такого обращения девочка так удивилась, что даже не обиделась: папка никогда с ней такого не делал.

– Цыть. Лишнего не говори, глупая. Если кто услышит…

– Что?

– Мало ли что…

– А чего я сказала, пап?

– А лучше совсем молчи. Дольше проживёшь. Что сделано, того не вернёшь. Дальше жить надо. Четвертак – не Миродар. Злопамятный, Змей бы его побрал.

– Пап, – Улька придвинулась к отцу и зашептала так зловеще, что он невольно улыбнулся в смоляную бороду. – А что значит «злопамятный»?

***

– Совсем же мала она, Бесник. – Мамка-ключница посмотрела на Ульку. Та делала вид, будто не слышит и вообще занята своими куклами. Даже напевать стала. – Куда я её возьму? На какую работу?

– Мамка, возьми, прошу. На хлеб и воду возьми. Дурь из головы вышибить, хоть чем займи, лишь бы думать ей некогда.

– Да о чём ей думать? – рассмеялась ключница.

Краем глаза Улька увидела, как Бесник развёл руки, почесал бороду, виновато оглянулся на неё, пришлось петь громче. – Замечталась от безделья, с княжичем втихаря разговаривает. Чего он ей в голову засел, ума не приложу. Не на кузню же мне её брать? Сына я бы на кузне умотал, а с дочерью как быть? Возьми. По старой дружбе, а?

Мамка пожевала губами, покачала головой:

– Да, от безделья отучать надо. Вот что: возьму её к девкам-швеям, пусть бисер перебирает, а там – видно будет. Но только смотри, если чего испортит – девки её по макушке напёрстком, это у них быстро.

– Да и хорошо! Дурь выбьют! Со мной же – пропадёт, разбалую.

Доннер

Овчина поселился в Бродах с тех пор, как начали обжигать кирпиц. Кругом нужен был его взгляд, совет, рука. Лишь однажды пришлось приехать в Глинище по делам – захватить кое-какие инструменты. Тогда и прибыла в город княжья невеста. Огорчился не сильно, поселил у себя до времени.

Глава нарадоваться не мог на Уладу: домовитая, справная, научила Брусничку бисером вышивать. Странно, конечно, что она в Глинище не с охраной прискакала, а всего с одним спутником. Да только кряжицких кто поймёт. Сумасшедший народ. От того его прадед небось и сбежал.

– Когда она приехала? – Хмуро спросил Мечислав.

– Три недели как.

– Почему не сказал?

– Отвлекать не хотел. Ты помнишь, сколько мы за это время тут натворили?

По взгляду Мечислава глава понял – помнит. И как княжьи воины ямы копали, и как турф с болота таскали, и как потом кирпиц лепили, спеша застроить первую линию. И Мечислав тогда работы не чурался, подзатыльники за нерасторопность терпел. Пытались отговорить, – не княжье, мол, дело – в грязи копаться. Твоё дело – оборона. Дурень смотрел, как баран на новые ворота, всё повторял – это и есть оборона.

И как засечников потом учил такие завалы устраивать, что не каждый бирюлечник разберёт. Тут уж сам по шеям раздавал, не взирая ни на возраст, ни на заслуги. Приговаривал, какие, к Змею заслуги, если степняки вот-вот возьмут голыми руками.

– И, потом, мы хотели вашей свадьбой завершить. Как по обычаю положено.

Как по обычаю положено. Прежде Мечислав бы обрадовался такой вести: приняли за своего, вписали в обычай. Но что-то не клеилось в голове от такой радости.

– Постой-постой. В обычай? В обычай принятия князя?

Овчина по-своему понял вопрос, радостно развёл руки:

– Ну! А я о чём?

– Это что-же? Улька не врала про Брусничку?

Глава снова понял по-своему. С силой ударил себя кулаком в грудь:

– Моё слово – крепче стали! Пусть княгиня берёт её себе в подрушки. А как вырастет доченька…

– Что? – перебил Мечислав, – что – «как вырастет»?

– Бери второй женой, по обычаю. Пришёл ты князь без корней. Защитил нас без привязанности, по совести. Так укореняйся, привязывайся!

– Да что ж ты…

Мечислав бухнул кружку об стену, выбежал из избы. Овчина пожал плечами, поднялся из-за стола. Собрал фарфаровые осколки, промокнул тряпкой брагу. Мимолётно думалось о князе. В Глинище народ спокойный, деловитый. В гончарном промысле вообще яриться да дёргаться нельзя – чуть сбил круг, крутанул неровно и вот тебе – блюдо оплывает, горшок сминается. А этот… яристый какой-то, упрямый.

Нет. Не зря. Не зря его Гром прислал. Не зря за него старик Овчина дочку отдаёт. Пусть, второй женой, мы не гордые, мы мастеровые.

Не подведёт князь. С таким упрямством никакой орде не сладить.

Вот тебе князь и Змеева тропа. Куда свернёт, что учудит за поворотом. Как боян, что не помнит продолжения сказки, начинает выдумывать своё. Что там у богов произошло, что они договориться не могут? Ведь был путь, простой, понятный – сделать из детей-изгоев настоящих князей. Так ведь пройден путь. Силы истрачены и накоплены, враги повержены, власть получена. Чего боги ещё удумали, чего им не хватает?

В прежние времена, бают старики, боги с людьми прямо разговаривали. Превращались в говорящие пни, вселялись в идолов, порой и людьми не брезговали. Правда, людьми, если в героях нужда возникала. Если один бог ошибку другого исправлял. С тех пор многое изменилось. Жизнь успокоилась, стала похожа на безветренное озеро: в глубине – рыба, на поверхности – небо отражается. Границы княжеств устоялись, обычаи закрепились, наречия разошлись так явно – не сразу и поймёшь, о чём соседи говорят. Мир наступил, чего уж там.

Так чего же вам, собакам, ещё надо?! Не о любви ли вы говорили и мире вечном? Чего ради слеги свои в муравейник человеческий снова засунули, да разворошили так, словно не угодили мы вам своим постоянством? Двубор говорит, всех боги слышат, со всеми разговаривают, да не все их голос понимают. Чего вам не хватало, сволочи, что выгнали из Кряжича, отца убили, мать уморили, братьев бою выучили, вернули да рассорили? И после этого ещё и издеваетесь: невесту навязали, да так, что не откажешься. Все знают – невеста. Да ещё Брусничка эта. Её-то зачем? Она-то чем провинилась? Чего теперь князь Бродский не понимает?

Кто чьи грехи искупает, если сын за отца не в ответе?

***

Уж петухи первый крик прокричали, мысли по которому кругу пошли. С высокого берега Мечислав впервые заметил, как вода в лёд встаёт. Мутнеет от берегов, идёт робкая дорожка к середине, смыкается, сдаётся под натиском течения, рвётся, начинает с нова. Днём, понятное дело, растает, но время – упущено, ничего не успели. Пойдёт по вставшему льду Орда, никакой Змей не спасёт. Надо бы болота засечить, что ли.

Странно, холодает, а снега нет почему-то. И дожди кончились раньше времени. Что у вас на уме, проклятые, что помогаете землю морозами сковать?

Слух, как бывает после сна, вернулся первым.

– Князь…

Мечислав вздрогнул, очнулся, расправил одеяло.

– Садись, Овчина. Чего хотел?

– Не хотел трогать тебя, больно грозно молчал. И другим запретил. Ты всю ночь сидел, не замёрз?

– Нет. С богами говорил. Это греет.

– Что сказали?

– Все умрут.

Хриплый смех раздался над рекой.

– Молодцы. Как в воду глядят.

– Говори, чего надо.

– Чем я тебя прогневил, князь?

– Ты о чём?

– Не глянулась тебе моя Брусничка?

– Причём тут Брусничка? Дело не в ней. Не верю я в такую удачу.

– Где же здесь, на границе, удача?

Ответить Мечиславу не дал звонкий голос Улады.

– Мечислав, Мечислав!

– Здесь я.

Обернулся на голос, посмотрел. Улька за руку тащила к берегу заспанного Жмыха. Тот плёлся, словно ребёнок, которого мать к колодцу на мытьё тащит. Девушка поставила парня перед Мечиславом, указала руками:

– Говори!

Жмых пожал плечами, втянул голову, пробормотал:

– Чего говорить?

– Чем я тебя сюда заманила? Говори!

Жмых совсем сжался, словно его смяли.

– Ничем. Свободой заманила. Волей таборской…

– Понял, князь? Свободой! К тебе я ехала, дурак, к тебе! Ясно?!

Вышедшая из-за облаков луна жестоко сверкнула в глазах девушки. Серые днём, теперь стали жёлтыми, злыми. Мечислав смотрел в них и не мог найти ни одного подходящего слова. Лишь Овчина, после долгой паузы, раздельно, невпопад, сказал восхищённо:

– Ярые. Упрямые. Победим.