Текст книги "Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ)"

Автор книги: Владимир Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

– Воды принесу. – Улька поставила лукошко на скамейку, побежала к кадушке с дождевой водой. Все знают – дождевая вода дана самими богами. Пока не прошла через землю – особенно сильна. Если дух, тогда точно растает. Перестраховалась, набрала в осиновую кружку, нашептала наговор, так чтобы дед не услышал. Мельком посмотрела на кузню. Нет, сама справится, главное – всё сделать правильно.

Старик принял кружку прямо так, через плетень, усмехнулся, наверное, кислую осину унюхал, начал пить. Голова запрокидывалась, показался ходящий кадык, по щекам полилось, намочило плащ. Отнял кружку, протянул Ульке, счастливо выдохнул.

– Спасибо, хозяюшка.

– Не за что! Воды только Змей не подаст!

– С чего взяла?

– Так люди говорят, – пожала плечами.

– Ну, раз говорят…

Улька уже развернулась, понесла кружку к кадушке, как сзади раздалось:

– Скажи, Улька. Ты ещё по Мечиславу скучаешь?

Девочка аж задохнулась: мамка разболтала! Точно – ключница-зараза, больше некому! Медленно повернулась:

– А ты откуда знаешь?

Глаза старика смеялись:

– Так. Люди говорят.

От обиды девочка чуть не расплакалась – да как он может так дразниться?

– Не бойся меня, Улада. Я не причиню тебе вреда. Но вот что скажу. Запомни это накрепко. Когда Мечислав вернётся, его тоже захотят предать.

– Кто?

– Многие захотят. Может быть даже те, на кого он не подумает. Запомни это накрепко, понятно? И… жди. Твоя любовь детская, чистая. Сохранишь любовь – спасёшь Мечислава.

– Спасу? Как? – Улька приложила ладонь ко рту.

– Уже трижды спасла. Боги глухи, Улада. Они лишь говорят. А слышат – только любовь.

Дверь кузни распахнулась, Улька обернулась, папка высунулся наполовину, потный, в кожанном фартуке, волосы слиплись.

– Уль, а Уль! Беги сюда!

– Папка, – про старика она забыла сразу, – я земляники тебе набрала!

– Беги сюда, я тебя тоже угощу!

Папка рассмеялся, протянул подбежавшей дочери руки, разжал кулаки. Улька чуть не задохнулась от счастья: на громадных как лопаты ладонях лежали две медные серьги: на стебельках тончайшей проволоки, окруженные трилистниками, висели крошечные землянички. В глазах девочки защипало.

– Ой, папка… а я чуть на тебя не обиделась! А я тебе тоже землянику!

Отец обнял бросившуюся к нему дочь, начал ласково гладить по волосам и плечам. Прижимал, успокаивал:

– Прости, милая, прости. Не успел ко времени сделать. Надо было завершить. Прощаешь?

– Прощаю, папка! – Улька дотянулась до щеки отца, чмокнула.

Обернулась к калитке, поискала глазами старика, но тот куда-то пропал.

Глава вторая

Доннер

Князь сидел в приёмной палате, на дубовом кресле с высокой резной спинкой. Три больших окна освещают стоящих в ряд колодников. Пятнадцать. Четверым – плаха, остальным – битьё кнутом. Играя мыском сапога с кошкой, Мечислав размышлял, как поступить.

– Что приуныли, сидельцы? Помирать неохота? Ну?

Слово взял самый лохматый и, на вид, отпетый бандит:

– Чего уж, князь. Помирать, так помирать. Мне, так уж точно.

Мечислав постучал костяшками по подлокотнику, прищурился. Играет разбойник, или смирился? Не понять. Переглянулся с братом, тот едва заметно кивнул.

– Значит так. О княжеском заступе слыхали? Великий день сегодня, воры. Мы с братом в Кряжич вернулись. Праздник и веселье. Посему слушайте.

Князь поднялся, прошёлся вдоль разбойников от стены до стены, повернулся на каблуках и резким жестом выстрелил палец в сторону тощего писца:

– Пиши! Кнут отменить, бить палками. Ударов столько же.

Одиннадцать колодников упали на колени, целовали пол, благодарили за княжью милость.

– А ну, молчать, пока не передумал! – приговорённые мигом затихли. – А вам, душегубцы… вам особый почёт. Клеймить плечо под моё слово…

Трое воров набычились, опустили головы, смотрят исподлобья. Четвёртый едва заметно ухмыльнулся.

– Написал?

– Написал, – ответил писец писклявым голосом.

– Что написал?

– «Клеймить плечо под княжье слово».

– Пиши далее: «троим». Этому, этому и этому. А четвёртому, резать рот до ушей, пусть посмеётся перед смертью, выпустить язык, и медленно варить живьём.

Один из угрюмых смертников – тот – что говорил о неминуемой смерти, упал на пол, заплакал, а ухмыльнувшийся выпучил глаза, растерянно посмотрел по сторонам, но сказать ничего не успел: подбежал палач, засунул грязную тряпку в рот, и с помощником уволок под локти.

– Благодарю, князь, – всхлипывал упавший. – Теперь верю – есть правда на свете!

– Все вон!

Заключённых увели, девки прошлись по помещению, окуривая от зловония. Князь уселся в кресло, посмотрел на благоговейно глядящего писца.

– Эй, как тебя…

– Ерёмка.

– Скажи-ка мне вот что, Ерёмка: трое готовы принять заступ, а четвёртый перед смертью решил ещё потешиться, имя моё опозорить, так?

– Истинно, так, князь.

– Стало быть, не просто убийца. Насильник?

– Насильник, князь. Деток малых. Троих нашли, с четвёртым застали.

– Что ж на месте не прибили?

– Четвертак не велел. Змеев сотник велел все казни по суду и закону выносить.

– Змеев сотник, сталбыть, велел. – Мечислав потёр подбородок. – Широко Змей крылья расправил? Давно они тут?

– Как вас выгнали, так и прилетел. Сначала купцы пришли, потом сторожку поставили, а затем…

– …Змеева сотня явилась, так?

– Точно так.

– Ладно, пусть. Это забота на потом. Всё. На сегодня дела закончены, бояре собрались?

– Собрались – Писец начал спешно сворачивать пергаменты.

– Подождут, нам с братом пошептаться надо. Скажи им.

– Справим, князь.

Дверь за Ерёмкой закрылась, Мечислав глянул на брата.

– Ну, что, брат. Посмотрим, как там эта… которая ждала?

– Пошли.

В соседней комнате на широкой кровати лежала прибитая дверью девушка, рядом, всё время что-то шепча и ворча, хлопотала мамка.

– Ну, как она? – Спросил князь таким шёпотом, что лучше бы закричал.

– Чуть не прибили девку, ребёнок совсем, только приехали, давай руки распускать, что она себя не помнит.

Твердимир прогнал до поры мамку, закрыл плотнее дверь, ещё и спиной прикрыл.

Князь подошёл к постели, сел на краешек, заглянул в серые глаза девушки.

– Как ты?

– Голова болит… – еле слышно прошептала девушка синими губами. Шишка на лбу налилась цветом, безобразно закрыла пол-лица.

– Помнишь, как тебя зовут? Зачем нас с братом ждала?

– Нет.

– Что «нет»?

– Не помню.

– Имени? Или, что сказать хотела?

– Ни того не помню… ничего не помню.

– Ладно, отдыхай.

– Дурак ты, братец. – Сказал Тверд после паузы.

– Сам вижу. Хорошо ещё не кулаком – дверью. Кулаком, совсем насмерть зашиб-бы.

– Велика разница, – хмыкнул Тверд. – Дуру сделал из живого человека. Так и будет теперь хихикать.

Князь посмотрел на девку, она так и лежала недвижимо, блаженно глядя в потолок.

– Ладно, может ещё придёт в себя. Зови мамку.

***

Твердимир успел переговорить с боярами, прежде чем старший собрал их в палате. Ерёмку на первый приём решили не пускать, всё равно слухи пойдут, к чему лишние уши?

В дверях встал воевода Тихомир, через его спину никто не подслушает, волхв уселся на полу слева от кресла, где у других князей сидит юродивый, и скрестил ноги, что вызвало удивлённо вздёрнутые брови у некоторых бояр. Даже рот завязал цветастой тряпицей, подтянул левую ногу, в лапте не снимая дыру чинит. Точь-в-точь юродивый. Вот тебе и волхв!

Князь поднял бровь, осмотрел бояр, нехотя встал, поклонился в пояс, как велит обычай, дождался ответного поклона. Кто там не привык спину гнуть? Шестеро? Пограничные, что ли? Остальные гнутся как миленькие. Что ж, посмотрим.

– Приветствую тебя, Опора!

– Приветствуем, князь. – Нестройный хор голосов многое сказал Твердимиру, что встал по правую руку и неотрывно следил за всеми. Мечислав сложил руки на груди:

– Вижу, ждёте новой метлы? Ни к чему, Опора. Я не мстительный, даже челядь всю оставил. Рассаживайтесь, как привыкли, а там – поглядим.

Шуршание широких цветастых одежд, кто-то пробурчал, что челяди всегда меньше всех достаётся. Князь хмыкнул – верно, чего с неё взять, с челяди, выгонишь – потом сам себе щи вари. В палате сгустилось замешательство, наконец, один боярин, могучий, чуть меньше Тихомира, посмотрел в глаза князя, пробасил:

– Вели слово держать, князь.

– Держи.

– Боярин Вырвибок. Хочу сказать тебе – десять лет, как мы не собираемся. Нет у нас мест на этих скамьях, – широким жестом Вырвибок окинул помещение и ухмыльнулся в усы. – Так что новая метла замела-таки по-новой. Десять лет нас уже не зовут Опорой и вообще никак не зовут.

– Как же Четвертак без вас управлял? – пришло время удивиться Твердимиру.

– Так и управлял, боярин. Не с нами, но – нами. Высылал приказы. Хотел веселиться – звал на пир. Хотел на охоту – созывал дичь загонять. Но в дела княжеские мы посвящены не были. А как Змеева сотня прибыла, так тем более.

– Что же это, князь через сотню правил?

– Погоди, Тверд. Опора, в ногах правды нет, садись пока так, как есть, потом разберёмся.

Пока бояре рассаживались вдоль стен, вспоминая кто где по роду да знатности, челядь зажгла светильники. Все худо-бедно устроились, Мечислав, пытаясь быть торжественным, проговорил:

– Ну что, Опора. Каково оно, под крыльями Змеевыми? Кто смелый? Вырвибок? Нет?

– Вели слово держать, князь, – проскрипел, прокашлявшись, старый боярин. Сам седой, будто крахмальный, спина скрючена, костлявые пальцы держаться за кривую палку, того гляди рассыплется. Князь повёл шуйцей, разрешил не вставать:

– Держи слово.

– Боярин Кордонец. Змеева сотня, князь, стережёт и сопровождает караваны, в наши дела почти не вмешивается, так что… не так страшен Змей, как у бабы на вышивке.

– Смел, старик, – улыбнулся Мечистлав. – Правду-матку, прямо в глаза, верно?

Кордонец не смутился:

– Я сказал правду. С того времени, как Змеево крыло легло на Кряжич, ни один наш закон не был нарушен сотней, ни одного нового они не принесли с собой. Всё, что они требовали от Четвертака…

– Требовали? От князя?

– Змей умеет требовать и молча, князь. Вся торговля идёт к нам Змеевыми караванами. А ну, недостанет железа? А ну – не купит он нашу пеньку, а – смола? Говорят, наша смола где-то как золото нужна, но у нас-то ей – грош цена!

– Знаю, Кордонец, знаю. Ведомо мне как Змей страны вяжет. Скажу больше, бояре. Моя дружина набрана Змеем. Вот так.

Бояре ахнули, но Мечислав выставил руки, успокаивая:

– Понятно, не самим Змеем – Змеевым сотником. Четыре года назад наёмничали мы с братом на Юге. Сколько битв с воеводой Тихомиром прошли – не упомнить. Воевода, считал наши победы?

– Бед поболе… – буркнул Тихомир.

– То, да. И во всех бедах держала нас лишь мечта – вернуться домой. И пришёл к нам в корчму, где мы пропивали свои серебряники, сотник Змеев. Говорит, мечтаете домой вернуться? Есть уговор. От этой самой корчмы, до дома, до родного Кряжича – все города и селенья под крыло Змею отдать. – Мечислав встал, прошёлся до двери, задумчиво хрустя костяшками пальцев. – Мечом ли, уговорами, хитростью, как угодно. Змей под это нам с братом дружину даст и даже Четвертака из Кряжича с войском выгонит в чистое поле, где мы и сразимся.

Расстояние от двери до кресла Мечислав преодолел в три прыжка. На бегу вынул из ножен оружие и рубящим движением от плеча вогнал его в дубовую спинку кресла, расколов до середины. Поражённые бояре вытянулись, боялись сделать лишнее движение. Князь невозмутимо повернулся, и с улыбкой, которой позавидовал бы сам Змей, тихо – на пределе слышимости, спросил:

– Вот я и хочу узнать, Опора, что же вам Змей обещал, что вы меня как родного в город примете?

Тяжёлое молчание воцарилось в Приёмной палате.

***

– Подумайте, пока что об этом, дорогая Опора. А у меня, извините, дела.

В полной тишине князь встал на трон, двумя руками ухватился за рукоять меча, и, будто находится в палате один, кряхтя и чертыхаясь, начал его раскачивать и выдёргивать.

Тихомир, сложив руки на груди, стоял у двери и, поочерёдно поднимая брови, смотрел на сидящих вдоль стен бояр. Волхв закончил чинить один лапоть, занялся другим. Твердимир, сурово выпятил нижнюю губу, нахмурился, став неотличимым от старшего брата. Даже золотые кудри стали как-то значительнее и величественнее. Особенную державность боярину придавала лежащая на рукояти меча правая рука.

Мечислав вытянул меч почти наполовину, дальше, сразу видно, пойдёт легче, спрыгнул с кресла, отряхнул загрубевшие, все в мозолях, ладони, отчего раздались сухие шлепки, чем-то напомнившие удары бича.

– Ну, Опора. Что скажешь? Хотя, нет… – резко руками приказал всем молчать, свёл ладони вместе, приложил ко рту, – давайте так. Кто-нибудь помнит, почему боярский сход зовут Опорой?

Князь приглашающе обвёл бояр десницей. Слово взял молодой боярин с короткой рыжей бородёнкой и колючими глазами. Его соболья шапка ещё не очень высока, рукава не шибко длинны, да и сам он сидит у двери. По мнению брата, этот в шестёрке верных:

– Вели, князь…

– Велю, – перебил Мечислав. – Держи слово.

– Подбоярок Воробей. Опорой трону бояре. Князю в правлении мы опора.

– А ежели князь – сволочь? Почему вы запретили Четвертаку биться в Кряжиче и выгнали в чистое поле? И, главное, как у вас это получилось? Неужели в его дружине одни рохли, что не попытались даже сопротивляться?

– Не рохли. Но и не пытались.

– Но, почему?

– Слово Опоры. Мы храним город от смуты. Ты, князь, прорубаешь дорогу домой, народ тебя ждёт, Четвертак готовит город к осаде, так неужели мы допустим, чтобы два князя резали народ, который считают своим?! Извиняй, Мечислав, но и тебе, если сюда пойдёт кто-то, кого люди любят больше, придётся выйти в поле и драться там.

– Его дружина была в полтора раза больше моей…

– И вчетверо меньше нашей, князь. Если бы он попытался удерживать город, мы сначала заперли его в этих стенах, а потом, когда с кордонов подойдут наши войска, горожане сами его выдали.

– Вот как… почему же вы терпели? – Князь одним движением выдрал меч из спинки, вложил в ножны, сел в кресло.

– А потому что – жить совсем без князя – хуже. Князь охраняет земли от врагов, а мы, бояре, храним мир внутри. Узнай кто, что в Кряжиче нет верховного воителя, сколько мы продержались бы? Когда мы узнали, что возвращаются братья, мы сделали всё, чтобы облегчить им… гм – вам возвращение. Это мы, князь, выгнали его из города и заставили меряться силой тобой.

– А сами? Что ж вы сами не выгнали его? Зачем мне людей терять было?

Тут уж не выдержал Вырвибок:

– А ты, князь – невеста на выданье? Придёт враг, все наши войска встанут под твоё начало! Должны мы знать, кому своих людей доверяем?!

Боярин оглядел остальных, хмыкнул в густые усы:

– Если уж так пошло, князь, Кряжич – невеста. С приданным! Надо невесте проверить, кто её защитит?

– Вот!!!

Мечислав подбежал к побледневшему боярину, ткнул в него пальцем, остановив у самого носа:

– Вот!!! Слышали? Опора – не князю опора, но землям нашим! Верно?

– Верно, – нестройно ответили бояре, и лишь старый Кордонец, судя по взгляду начал догадываться, к чему ведёт молодой князь.

– А если так, получается, что мой отец был слабее Четвертака, верно?

Теперь догадались остальные, но Мечислав уже закончил:

– Получается, что Четвертак – ваша работа, бояре? Что грозило Кряжичу, когда вы решили сменить доброго князя злым сильным Четвертаком? Змей?

Огонь в светильниках замер, лишь иногда сухой треск отсчитывал мгновения, в тягучем воздухе запахло кровью.

– Князь… – рискнул сказать кто-то.

– Змей?!

В глухом молчании раздавалось тяжёлое дыхание бояр.

– Князь, послушай…

– Змей?!!

Блиц

Для похода к Блотину разросшуюся армию пришлось разделить на несколько частей: уж больно узкие в лесах дороги. Братья оставили с собой наёмников, данных Змеевым сотником, да волхва. Тихомир пошёл с самым большим отрядом, Ёрш взял обоз. После вывиха Звёздочка ещё прихрамывала, пятидесятник решил оставить её заботам Вторака, справедливо рассудив, что в бою от неё толку будет не шибко. Да и полегче он, волхв, Звёздочке будет не сильно тяжело.

Как и положено вожакам, братья возглавляли последнюю треть отряда. В лесу правда не всех впередиидущих наёмников видно, но традиция есть традиция – вожак прикрывает спину своих воинов. Замыкающая колонна почтительно отстала шагов на двадцать, стараясь не мешать размышлять начальству над путями-дорогами и грядущими битвами.

– Вторак, – размышляло начальство в лице Мечислава, – ты давно догадался, что идём на драку?

– Почти сразу.

– Как?

– Два брата-кряжинца идут на север. Куда ж вам ещё идти? Правда, крюк заложили зачем-то. Но, когда вы отдали Озёрск Змеевому сотнику, всё встало на свои места. Договор?

– Договор, – хмуро подтвердил Тверд. – Откуда тебе известно о братьях-кряжичах?

Вместо ответа Вторак тихо запел, ритмично растягивая слова по-меттлерштадски:

– «Голос отца не стихал ни на миг, двинулись братья в путь». О вас песни складывают. Вы, правда, слышите зов отца? Густав-поэт ничего не приукрасил?

– Слышу, – в один голос ответили братья, переглянулись. Тверд махнул рукой, уступая старшему.

– Слышу. Только не зов. Крик. Отца убили у нас на глазах, запытали.

– А теперь вспомни, кто предложил тебе вернуться и отомстить.

– Опять ты о своём Змее песню завёл? Слушай. У Змеевых караванщиков свой интерес. Но это не значит…

Вторак перебил, завершил передразнивая:

– …что есть какой-то там Змей, которому дай только поразвлечься с человеческими судьбами? Я таких разговоров знаешь, сколько слышал? А почему все уверены, что нет никакого там Змея?

– Да потому что его нет! Любой ребёнок знает, что караванщики змеями зовут дороги!

– Любой взрослый ведёт себя как ребёнок, – Вторак устало всплеснул руками, достал флягу, глотнул. – Расскажи ему сказку о странных людях, которые только и делают, что торгуют и прекращают большие войны, потому, что лучше торговать, чем воевать и, всё! Все рады и счастливы. А намекни хоть раз на единый центр: Перст, направляющий караванщиков на свержение князей – поднимают на смех. Пойми, Мечислав: ну не бывает княжество без князя, даже если это княжество – всего лишь дорожная сеть. Хотя, нет, не сеть. Тогда бы его звали Пауком. Скажи: где появились первые караванщики?

Братья пожали плечами, Мечислав неуверенно предположил:

– Тихомир вроде бы говорил о Меттлерштадте. Только тогда они ещё не были торговцами. Делились на десятки и сотни на военный манер, а потом так и оставили.

– Когда?

– Лет пятнадцать назад. Подле города появилась Башня, в смысле – казармы.

– Да, примерно тогда. Именно туда меня переместил Гарагараахат впервые.

Говорил, ему нужен выход к западному морю за горами.

– К западному морю нет выхода через горы.

– Правильно. К морю можно пройти только через Дмитров.

– Поэтому следующим стал он?

– Да. Но с ним не получилось. Пришлось просто арендовать дорогу. Вот тогда Змеевы сотники и стали торговцами. Я не знал всего, что замыслил маг, но обрывки разговоров всегда дают пищу для размышлений. Но это – на западе и много позже. На юг маг шёл через Хинай в Раджин, где и выкупил меня из рабства.

– Так, что он, по-твоему, замыслил?

– Не знаю, – пожал плечами волхв. – Но мне почему-то кажется, что он искал край земли. Дошёл до Хиная, увидел море, развернулся на юг. Пришел в Раджин, увидел море, повернул на запад. Словно собака территорию метит.

– Тогда уж надо было идти через Озёрск. Он ближе.

– А вот это смотря, откуда он пришёл в Раджин. Может, оттуда удобнее так.

– И ты знаешь – откуда?

– С севера. Тогда понятно, для чего ему Кряжич.

– Ну?

– Так удобнее вязать Меттлерштадт с Хинаем.

– Как это? А Озеро?

– Между Озёрском и Хинаем с Раджином – пустыня. Идти рекой – да, удобнее, но проходить караванами через пески, полные кочевых племен… охраны не напасёшься.

– А его сотни?

– А сколько их, ты знаешь? В крупных городах – сотня. В селеньях поменьше – десяток. А всего их сколько? Посчитай и увидишь, не так уж и много.

– И ты можешь сказать, зачем ему носиться по всей земле от моря до моря?

– Нет, не могу. Что-то ищет. Мечислав, пойми, у него есть цель.

Тверд скривился в сомнении.

– Это, если всё, о чём ты говоришь – не твоя выдумка. Знаешь, в далёком детстве я выдумал живущего под кроватью Бабайку. И спастись от него можно было только под одеялом.

– А ты пробовал хоть раз заглянуть под кровать, убедиться?

– Да, когда чуть подрос.

– А если бы этот Бабайка тебя спас и вырастил?

Младший не нашёлся, Мечислав пришёл на помощь:

– Это если твой маг – и есть – тот Бабайка. А если ты решил, что твой, как там его… Гагарага… в общем, если ты решил, что он и Змеевы люди – одного поля ягоды, сам поверил в это и теперь пытаешься нас убедить? Ведь это не точно?

– Не точно, – признал Вторак, – но то, что это не точно, ещё не значит, что этого нет вовсе.

Некоторое время ехали молча. Твердимир хмыкнул, покосился на волхва.

– И ещё. Ты себя убедил, и уже не обращаешь внимания на одну мелочь.

– На что?

– Ладно, пусть Змей существует. Пусть Змеевы люди – его люди. Пусть он даже что-то ищет и никак не может найти – всё это я ещё кое-как могу понять. Но зачем же тогда ему вязать княжества торговлей? Искал бы себе, не мешал людям жить, как им хочется. Для чего он нас сначала выгнал из Кряжича, а теперь возвращает обратно?

– Вот этого я не знаю, Тверд. Честное слово – не знаю. Может, что пошло не так?

– Это, если говорить о нас. Выгнал, не получилось с Четвертаком, решил поставить обратно. Но это только Кряжич. Так он же вяжет в узел все земли, понимаешь?

– А зачем это Змеевым людям, если они сами по себе?

– Они сами говорят. Их страна – дороги, торговые пути. Чем больше путей, тем больше их страна. Это хотя бы понятно.

Вторак долго ехал молча, хмурился. Видно о чём-то сам с собой разговаривал, доказывал, спорил. Наконец, не выдержал:

– Не знаю. Может быть, вы и правы. Но мне всё равно надо проверить. Заглянуть под кровать. А для этого надо найти Гарагараахата. И всё у него узнать.

– Если он ещё жив. А если помер? Всю жизнь искать будешь?

Волхв с удивлением посмотрел на Твердимира. О таком он явно не подумал.

Глава третья

Доннер

– Змей, князь… – сказал кто-то за спиной.

Мечислав резко повернулся на каблуках, пытаясь отыскать говорившего. Им оказался кряжистый боярин, из тех, кто не привык гнуться.

– Держи ответ, подбоярок.

– Подбоярок Гордыня, князь. Руби нам головы, если хочешь, но тогда, десять лет назад, мы поступили правильно. Опора ошиблась, но поступила правильно! Да! – Гордыня обвёл взглядом сидящих бояр, глаза его налились кровью, и, громовым голосом, так что качнулось пламя в самых дальних светильниках, прогремел, – что молчите, Опора? Забыли, как вышел на нас Змеев сотник и предложил встать под Крыло? Забыли, как просил не трогать прежнего князя, поскольку на кордонах нам ничего не угрожает? Забыли, как Опора, испугавшись до колик, решила призвать нового князя, а Миродара выгнать взашей? Князь, руби нам головы, но и ты, будь в то время в наших шубах, поступил бы так же!

Мечислав напряг желваки. Разделённые суровой складкой, брови сшиблись на переносице. Несколько раз шумно вздохнул, видимо, перед казнью решил дослушать:

– Продолжай.

– Мы поступили правильно, потому что вплотную к нашим кордонам подошли земли Змея. Мы укрепили Кряжич новым князем, более способным нас защитить. Но мы и ошиблись! Крылья Змея – всего лишь торговые пути, что охраняются Змеевыми десятками и сотнями! И когда, при помощи Четвертака в городе появилась Змеева лавка, потом – склады, а затем и сами торговцы, мы поняли, что ошиблись. Нам ничего не угрожало.

– Так почему же вы теперь скинули Четвертака?

– Да потому, князь, что со Змеевыми сотнями на наши земли пришёл закон! Дороги, вдоль которых как шишки на ёлке висели воры, стали безопасны. Любая девка могла ночью пройти из одной деревни в другую и ничего ей не угрожало. Змеевым людям на это наплевать, им главное, чтобы купцам было спокойно. Но итог! Итог оказался иным. Мы получили больше, чем ожидали. А вот с Четвертаком… что жесток, так и ладно, не впервой.

– Чего ж не так?

– Так он же и принёс беззаконие, князь! Ни суда, ни разбора, ничего! Его постоянно сотник одёргивал! И, главное – несправедливость в суде! Мальчишка украл на базаре лепёшку – смерть! Княжеский дружинник испортил десяток девок – как с гуся вода! Пожурить перед строем, погрозить пальчиком и – всё! Змеев сотник сам его осаживал, потом перестал. А после начали появляться трупы княжеских дружинников. Что это значит?

– Крестьяне? – прищурил Мечислав левый глаз.

– Крестьяне! А это уже – бунт? Пока тихий, но в тихом омуте, да что там говорить… ты сам сегодня троих колодников под своё слово освободил. Знаешь, кто они?

– Бунтари?

– Убивали дружинников. А четвёртый?

– Насильник? Дружинник, что ли?

– То-то!

– Так он и сам колодник, ему смерть грозила.

– Так Четвертак всегда и делал: если что серьёзное – закуёт в кандалы, отдаст палачу на побои, а потом милует, находит повод. Даже не клеймит.

Гордыня перевёл дух, на миг задумался.

– Так что руби нам головы, князь. Мы ошиблись. Ошиблись, но поступили верно. Так и надо было делать десять лет назад, но в этот раз всё нужно было делать иначе. И Миродара смерть на наших руках.

Мечислав снова уселся в кресло, поставил локоть на подлокотник, подпёр подбородок.

– Что скажешь, брат?

Твердимир опёрся о спинку кресла:

– Тихомир, справишься?

– Велика наука… – буркнул от двери воевода. Бояре затравленно переглядывались, лишь шестеро, на которых положился младший брат, встали, склонили головы, ожидая неизбежного. Знали – есть на князя управа, но сейчас закон на его стороне. Заговор – преступление и нет ему прощения. Воевода перевёл взгляд на князя, прогудел, – Ты, князь, что шуту своему рот заткнул? Али речи милосердные не хочешь слушать? И правильно – этот убедит, сам потом жалеть начнёшь.

Мечислав скривился, опустил левую руку, снял повязку с волхва:

– Что скажешь, юродивый? Только не мудри, зарублю.

Вторак задумчиво осмотрел лапти, скосил взгляд на князя.

– Я в твоих делах не разбираюсь, дай лучше ты мне совет.

– Какой?

– Купил я лапти. Купец обещал, что я пешком в них до Кряжича и обратно пешком дойду.

– Ну?

– Прохудились. Даже одного перехода не выдержали.

– Клеймо есть?

– Есть.

– Так езжай, руби ему голову. Тебе коня дать?

– Тут вот в чём дело, князь. Он говорил «пешком», а я на коне ехал. Стременем натёр. Мож, пешком-то и не перетёрлись…

– А что сапог не купил?

– Хотел пешком, да за тобой разве поспеешь?

– Сталбыть, ошибся, мудрый?

Бояре недоумённо переглянулись. Что за ерунда? Волхв невозмутимо продолжил:

– Ошибся. Благо, сам и починил, трудов – меньше часа.

– В следующий раз умнее будешь. Решено! – Князь хлопнул ладонью о подлокотник.

Опора подобралась.

– Клеймить вас не буду, не того вы племени. Ошиблись. Десять лет у нас с братом отняли. Но, теперь смотрите – на душу вам своим именем клеймо ставлю. Наше с братом. Тихомир, дай им пройти. Им надо подумать.

Воевода посторонился, бухнул в дверь, открывая. Бояре вышли молча, некоторые оборачивались, но говорить никто не решился.

– Ну? – Дверь закрылась, Мечислав обернулся к волхву. – Что скажешь?

– Плохо дело. Я своими лаптями всё испортил.

– Ты же сам настоял!

– Настоял. А теперь вижу – зря. Услышав наш разговор все успокоились, даже если кто и готов был что-то сказать – замкнулся. Кара не грозит… нет, зря. И, главное – теперь нам отковырять, даже если кто что и знает, будет гораздо труднее. Главного-то мы не узнали?

– О Змее?

– О Змее.

– Не узнали.

– Значит – всё зря.

***

– Ну, что? – улыбнулся Мечислав и хлопнул брата по плечу, – пошли?

Твердимир рубанул ладонью воздух:

– Пошли, ждут же.

Крепко обнявшись, братья, словно на бой, похлопав друг дружку по твёрдым спинам, открыли дверь из верхней палаты, откуда открывался вид на Восточную, главную улицу Кряжича. Вечерняя тень упала от терема на двор, но сумерки ещё не начались.

Княжеский стол поставили на балкончике. Отсюда всё отлично видно, заодно – никто не подслушает знатных особ. С особами на балкон вышли воевода, волхв, Кордонец – как самый старший из бояр, и Змеев сотник. Для чего он появился, Мечислав понял не вполне, но волхв настоял – пусть. Мало ли, вдруг и о самом Змее что удастся узнать? Хмельные меды и не такие чудеса делают. Бывает, самая строгая девка вдруг такое учудит, что потом то заплачет, то рассмеётся. Правда, посмотрев на сотника, волхв нахмурился. Видимо, засомневался в чудесной силе медов.

Чёрный – слово, описывающее сотника Двубора. Из-под чёрного шлема длинные чёрные волосы падают на чёрные наплечники. Чёрные латные перчатки покрывают ладони, весь доспех – угольно-чёрный, а сверху ещё и измазанный беззвёздным ночным небом плащ. И от всего сотника, казалось, совершенно не отражается свет – будто вязнет и проглатывается как в глубоком колодце! Мертвенно-бледное лицо, неподдающееся загару, смотрится так неестественно, словно на угольной головешке кто-то оставил белильную кляксу, и сквозь неё просвечивают чёрные глаза и сросшиеся наборным луком брови. Тонкие черты лица подчёркивают холодную строгость, хищный нос больше напоминает клюв ястреба, тонкие губы настолько бледны, что почти не видны вовсе. Если бы Мечислав, подъезжая к воротам, не видел сотника и всю его сотню на стене Кряжича, легко заподозрил бы в них Детей Ночи. Но солнечных лучей они явно не боятся. По виду – вообще ничего не боятся, а это уже вызывало нехорошие мурашки вдоль спины.

При этом, Двубор – красив. Да, это не та красота, к которой привыкли здесь, в Кряжиче. Не золотоволосый широкоплечий красавец с простым лицом в конопушках, широким носом и голубыми глазами. На голове такого можно меч ковать, который он потом способен согнуть в турий рог, а то и вовсе сломать. Но рукояти выглядывающих из-за узких плечей сотника мечей, смотрятся так, что в способности их хозяина фехтовать усомнится лишь человек, к войне не имеющий вообще никакого отношения. А среди жителей Кряжича таких не водилось: даже самый мирный крестьянин хоть рогатину на медведя, но в доме держит, посему – на всю сотню, и особенно, на сотника все смотрят уважительно, оценивающе.

Многоголосый гул приветствовал братьев, почти одновременно помахавших толпе. Не в меру охотливые горожане очень ко времени разломали ворота и забор перед княжеским теремом. Теперь с балкончика просматривается вся улица Восточная, в два ряда заставленная столами для пира. На столешницы пошли и сами ворота, и забор, и, даже щит, приготовленный утром для приёма князя. И – десятки столов, вынесенных из стоящих вдоль улицы домов.

Между рядов ходили парни и девки из княжеской челяди, разносили еду и питьё, время от времени где-то пропадая. Наверное, доставали из подвалов бочки хмельных медов и кашеварили на заднем дворе. Парни при этом возвращались со всё более маслеными глазами, а девки всё чаще при виде князя и гостей опускали глаза и краснели. За столом на балкончике взялась прислуживать Милана, ни то дочь, а скорее внучка Кордонеца. Подходя с новым блюдом – улыбалась широко, стреляла глазами в братьев, бархатным голосом предлагала отведать то утку с яблоками, то окорок с чесноком и орехами. Ближе к терему расселись городские бояре, дальше – Малая Дружина, войско, Змеева сотня, и, у самых ворот – простой люд. Тот не сидел вовсе, там и лавок не стоит. Каждый подходит, берёт угощение и отваливает, давая место следующему. Видно, пир не княжий – общий. Еду подносят из всех домов, кто чем богат, но даже пара яичек, принесённых самой бедной старухой, воспринимаются как величайший дар, ибо принесены на Княжий Стол!