Текст книги "Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ)"

Автор книги: Владимир Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Горючая вода охватила лишь половину раджинских кораблей, остальные успели на вёслах отойти от страшного пожара. Ещё три дня боялись подойти к берегу. Знали бы они, что чёрную воду так трудно собирать, может быть, решились.

– А потом, – закончил мурза, – к берегу начало прибивать трупы.

Мечислав взял волосы в горсть.

– Получается, Змеевы люди хотели первыми сойти на берег?

– Нет. Уцелевший раджинский мурза нам рассказал – всех укачало в пути. Первыми хотели высадиться на берег главные. А Змеевы люди были у них на кораблях.

Гонцы загоняли лошадей, спеша в Тмуть – надо показать хакану, что прибило к берегу. Хакан лично выехал к морю и отправил к раджинскому мурзе гонца на лодке. Тот боялся, клялся кроме нежной Назым отдать хакану всех своих дочерей. Пришлось посадить его на вёсла, за спиной поставить палача, а в ноги бросить труп Змеева человека. Гонец вернулся живым и хакан приказал наполнить его лодку серебром и сделал мурзой.

Вторак, чуть было не задремавший от рассказа – он всё это уже слышал, очнулся, вздрогнул:

– Не называй Змеевых тварей людьми. Это – не люди.

– Кто же? – хмуро спросил Тихомир.

– Не знаю. Я такого не видел никогда. Не люди – точно. Нелюди.

Мечислав ещё раз посмотрел на вонючий куль. По всему – человек. Руки-ноги-голова. Местами – обгорелые до костей. Да только плащ – не плащ. Сейчас видно: сильно изорванное кожистое полотно, словно у летучей мыши, прикреплённое к плечам хрящями. Теперь понятно, почему они никогда не снимали плащей – это невозможно. И резные обрубки, что все принимали за рукояти мечей, оказались культями. На правой руке сохранилась ещё одна культя, в обычное время прятавшаяся в рукаве, с приклёпанным к ней коротким клинком. После осмотра Вторак сказал, что это обрубок мизинца. В бою культя разворачивалась и служила существу мечом. В скорости битвы никто не замечал подмены, а кто замечал – погибал. И бляха сотника, скреплявшая лже-плащ на ключицах.

То, что раньше принимали за панцирный доспех, оказалось крепчайшей чешуёй – даже в огне не очень пострадала, ноги покрыты такой же, только помельче. И шлем оказался лишь роговым наростом на всю голову. По облупившимся остаткам краски, стало понятно, что их чернили. Из-под нароста торчали пучки не до конца сгоревших волос. Оказывается, они вообще росли лишь тонким ободком.

– Змеево племя, – задумчиво проговорил Тихомир, в который раз обходя вокруг трупа. – Не зря они себя так называли.

– И главный у них – Отец, – встрял Вторак. – И зовут его – Гром. Получается, он не прилетал на Змее? Он сам – Змей? Но он – чёрен, как ночь. Почему же у них лица белые?

Мурза прислушался, удивлённо вскинул брови:

– Лица белые? Это точно?

– Точно. А вы их не видели?

– Нет. У нас на земле их не было. Зато была Мать!

– Какая Мать?

– Мать Степи! Мы ей даже жертвы у камня приносили. Белаяснег.

– Белоснежная, – машинально поправил Ёрш. – Что делать будем, Мечислав?

– Мурза. Что ещё хотел сказать хакан?

Мурза вытянулся, стал строже.

– Хакан сам тебе скажет. Он в нашем стане. Зовёт в юрту посеред. Не только тебя зовёт. Всех твоих высоких мурз зовёт.

Степняки заканчивали накрывать войлоком шатёр между войсками. Мечислав закусил губу, скосил глаза на обера. Тот стоял бледный, вытянутый, словно позвонки срослись. Он-то из наёмников. Можно ли ему верить? В озёрском и блотинском начальниках князь почему-то не сомневался. Да и Ёрш, походный князь Кряжича, за доверие к себе отдал руку. Мурза по-своему расценил сомнение Мечислава, заговорил быстро, убеждающе:

– Вас много мурз, хакан с раждинским мурзой будет в юрте вдвоём. Захотите – убьёте, захотите – отпустите. Хакан говорит – не в тех врага ищем.

К шатру приближались медленно, пешими: не хватало ещё, чтобы степняки заподозрили нападение. Ёрш всё оглядывался, смотрел то на войско с Брод, то оглядывал раджинцев со степняками. Мечислав не утерпел, спросил:

– Чего ты? Боишься, без нас передерутся?

– Нет, войска, сразу видно – надёжные. Другого боюсь.

– Чего же?

– Как нашим соколам, – озабоченно сказал Ёрш, – с такой ордой брататься? На сотни их, что ли поделить?

Мечислав в удивлении вскинул брови, о таком повороте как-то не подумал. В надежде повернулся к тысячнику:

– Может, ещё обойдётся?

– В смысле? – не понял тысячник. – Как обойдётся? Войной?

***

Внутри шатёр хакана оказался куда больше. Наверное, из-за круглой формы: снаружи смотришь на прямоугольник, а зайдёшь – ни одного угла, взгляд, не в силах ни за что зацепиться. Разве только разглядывать защищающий от зноя расписной войлок. И дырка в середине зачем-то. Наверное, не успели накрыть. С опозданием сообразил – для света. Интересно, в дождь закрывают?

Хозяин, приземистый, косматый, кривоногий, указал гостям на северную, дальнюю от входа часть шатра, где уже сидел раджинец, сам раздал пиалы, налил из бурдюка кумыс, и, видимо решивший, что правила гостеприимства соблюдены, запахнулся в дорогой халат и улёгся ближе к пологу, в западной части. Перекрывает выход, не даёт удрать? Подняв бровь, Мечислав смотрел на пустующую восточную «стену». Высокие гости должны ютиться, хотя пол-юрты свободно? Не намёк-ли? Говоря по чести, не особенно-то они ютятся, сидят свободно, но всё-таки…

Вторак, как всегда, приметил замешательство князя, пришёл на помощь, шепнув в ухо:

– Восточная сторона – женская.

– А-а-а. А я думал, это – походный шатёр, – шёпотом ответил Мечислав.

Обветренные губы хакана разошлись в улыбке, раскосые глаза стали ещё уже, в уголках появились «гусиные лапки». Заговорил он так чисто, словно родился в Кряжиче:

– Да, дорогой гость, это походная юрта. Но нам, людям, нелегко отказаться от своих привычек. В твоём новом городе главные ворота – на востоке, так? Ты потому стену от реки отвёл, верно? Для того чтобы подвести от мостов к воротам дорогу. Было бы мудрее сделать насыпь на самом берегу и строить стену вплотную к воде.

Смущённый тем, что его перешёптывание не осталось незамеченным, Мечислав шмыгнул, словно мальчишка. Что-то царапнуло в словах хакана. Краем глаза увидел, как обер уважительно кивнул. Сразу по приезду опытный фортификатор тоже удивлялся, почему город не построен на холме, а если в низине, то почему – не вплотную к реке. Устав объяснять одно и то же, князь тогда отмолчался.

– Да, дорогой хозяин, это было бы разумнее. Но мы очень спешили завершить до осенних дождей, вот и отвели стену от заливных лугов. Без спешки, думаю, мы бы смогли укрепить берег насыпью. Даже два берега – Пограничной и Глинищи.

К чему им знать, что стена строилась напоказ, что сами Броды – мышеловка для Орды?

Теперь кивнули оба – хакан и Эб. Можно построить стену на мягких землях. На один год: весной она попросту рассыплется.

– Да, – сказал хакан после долгого молчания, занятый пиалой с кумысом. – Нам, людям, всегда не хватает времени. Можно ждать, пока встанет лёд, но вечно забываешь, что на той стороне тоже готовятся, не спят.

Сидящий слева Вторак едва заметно толкнул плечом. Мечислав мысленно перебрал слова хакана и чуть не хлопнул себя по лбу. Вот, что резануло ухо: «нам, людям»! Хакан не избегает острого разговора, но упорно пытается перевести его в другое русло. Тоже какое-то проявление местного этикета? Начать должен гость? Была-не-была.

– То, что мы увидели, потрясло нас, хакан. Легенды о Змее всегда казались нам вымыслом. Надеюсь, я могу говорить за всех? – Переглянувшись, переговорщики, «знатные мурзы», нестройно кивнули. Янбакты с Рипеем умудрились кивнуть, не отрываясь от пиал. Понравилось, что ли? – Хорошо. Тогда за всех поправлюсь. Они не казались нам вымыслом. Мы знали, что это – вымысел. Сотни лет мы жили уверенные – никакого Змея нет и Змеевы люди, всего лишь – люди дорог. Странные, хмурые, неразговорчивые, но – люди. Теперь мы знаем, что и Гром – Змей и Вьюга – э-э-э… Змеиха. Мы не знаем лишь нескольких вещей. Первое: сколько их. Второе: зачем им всё это. Хакан, я расскажу тебе свою историю. Если что позабуду, пусть напомнят досточтимые Тихомир, Ёрш, Рипей, Вторак и Янбакты. Если уважаемым Эбу и раджинскому военачальнику будет что добавить – что ж. Мы здесь для того, чтобы поведать друг другу всё.

– Ты прав, дорогой гость. Мы здесь для того, чтобы сложить вместе все осколки того, что произошло с каждым из нас. Говори.

– Для меня всё началось одиннадцать лет назад. Да. Или чуть больше. С подарка, привезённого хинайскими купцами.

***

Иногда пару слов вставлял Тихомир. Ёрш почти не вмешивался – большую часть он сам слышал впервые. Янбакты вставил пару слов о присоединении к Змеевым землям Озёрска. Рипей добавил о своём решении. Ничего особенного, пара незначащих деталей. Хакан слушал не перебивая. Казалось, он застыл. При пересказе разговора с Громом в пещере, несколько раз качнул головой. Несколько раз, очень кстати, пиала наполнялась кумысом – от долгого разговора горло пересыхало. Историю ученичества Вторака князь пропустил со словами: «сам расскажет». И волхв рассказал. Всё и даже больше: о беседе с Громом у холма Мечислав не знал.

Хакан не перебивал Мечислава и теперь не спешил прервать его молчание. Князь посмотрел на дыру в крыше и с удивлением её не обнаружил. Уже ночь? А войска всё ждут? А куда они денутся? У высоких сторон сложные переговоры. Неуместное слово может привести к смерти.

– Одиннадцать лет, – тихо сказал хакан. – Огромный срок. И ничто, если сравнить с Втораком – почти тридцать. От самого рождения. Мне скоро сорок, но моё знакомство со Змеем длится не больше четырёх. Мой рассказ будет не таким длинным. Впрочем, начать надо не с этого.

Сын странствующего шамана Данзан по мысли отца должен был стать держателем учения. Не получилось: хорошая память ещё не даёт права называться шаманом. Не было у него того, что называется «вдохом». Вдох к шаманству – великий дар богов, потому шаманы ищут себе учеников по всей Степи, порой забирая детей в ученики даже из знатных родов. Отец Данзана – из этих – знатных.

Выяснив полную непригодность сына к культу духов, отец отдал тринадцатилетнего мальчика обратно в семью. Я возвращаю семье долг, взятый моим учителем, сказал отец и ушёл искать ученика.

К Данзану присматривались. Учить на воина – поздно. Остаётся учить на правителя. Хинай, Раджин, Озёрск, Меттлерштадт. И даже, немного – Дмитров и Кряжич. Проездом, не дольше года. Просто для знания наречий.

Совершив полный круг, двадцативосьмилетний Данзан вернулся в Тмуть, где в честном поединке зарубил всех родственников, оспоривших его право. Троих. Тогда ещё племена не были собраны в Орду, соперники хвалились древностью рода. Нет, не он их вызывал. Они его. Кто же знал, что в университетах учат не только читать и писать? Что там ещё обучают, например, танцам. С женщинами. И с оружием. А в Хинайском Театре – со всем, что попадётся под руку.

Четвёртый соперник решил, что «мурзмурза» звучит ничем не хуже, чем – «хакан», и к имени «Данзан» добавил «Ганзориг» – стальная сила воли. Хакан не любил подхалимов, но мурзмурзу простил. Велел высечь на площади и торжественно вручил перстень с печатью.

Сын шамана прекрасно знал, какие травы нужно смешать для вызова духов. Будучи ребенком, он научился выделять из дыма триста пятнадцать степных запахов. Может ли этим похвастаться досточтимый волхв?

Вторак с уважением посмотрел на хакана.

– Я выделяю больше, но – не из дыма. Мне нужно растереть в пальцах.

– О, этих я знаю несчётно. Дар отца – я запоминаю запах всего, к чему прикасались мои руки. А южные специи вообще бьют в нос за тысячу шагов. Потому и мясо ем только варёное, без добавок. Не переношу чуждых запахов. О чём же я? Ах, да. Духи.

Став хаканом, Данзан Ганзориг решил узнать, почему у камня Степной Матери все жертвователи видят одно и то же: белоснежное крылатое плюющееся огнём существо. Обычно травы для «красивых снов» вытаскивают на свет страхи и надежды души. Но – не у камня. Это определённо загадка. А загадки надо разгадывать в одиночестве. Тем более, отец никогда не разрешал вызывать духа Камня, хоть и рассказал, как это делать. Теперь, получается, время пришло.

Прогнав шаманов на целый день галопа, Данзан приготовил жертву, травы и взялся за бубен. И лишь увидев Вьюгу, понял – это не дух. Да, действие дыма добавило красок, да на миг показалось, что существо превратилось в женщину, но сама Змеиха – существо из плоти. Волхв щёлкнул пальцами? Вторак догадался?

– Запах!

– Запах. Запах, пусть – чистого, но всё-таки живого тела.

В остальном всё прошло как у всех: изжаренный ягнёнок, откушенная нога. Пришлось отправить в Хинай богатые подарки и нижайшую просьбу дать списки с трактатов о «Лун». И в Раджин – о «ачгар». И в Озёрск – о «ечдеха». Не особенно надеясь, отправил купцов в Меттлерштадт – узнать о «драхенах» и Кряжич – о «змеях». Меттлерштадт прислал несколько списков с героических книг. Хватило бы и одного – все написаны подобно: драхен украл, райтар догнал. Несколько сказок пришло из Кряжича и Озёрска, не сильно отличающихся от Меттлерштадских.

Смешно, но Хинай, обычно скупой на всё, что касается его истории, дал больше всех. Заваленый катушками рисовой бумаги, Данзан мысленно умножил это количество сначала на десять, а потом на сто и поразился. Сколько же им известно? Лун белые, зелёные, чёрные, красные. Летающие, водные, наземные и подгорные. Где и сколько живут, чем питаются, как размножаются. И у него, Данзана – лишь сотая часть! Порыв выкрасть остальное он загасил в себе, призвав всю силу второго имени. Зачем? Главное – понятно. Если Змеи и не существуют сейчас, то точно существовали в прошлом.

Заодно пришли вести о Змеевых людях. Смешное совпадение: везде, где Данзан учился, Змеево племя появлялось уже после его отъезда. Что же это за племя такое? Правда, узнав, что так зовёт себя какая-то лига караванщиков, хакан рассмеялся и успокоился. И подивился остроумию торговцев: так красиво связать древнюю легенду и извилистые дороги… такие далеко пойдут.

– А три года назад ко мне пришёл старик. Имя своё он не назвал, но теперь понятно – Гром. И знаете, что, досточтимые мои гости? Он предложил мне разведать земли на восток до моря и на север до гор. Если получится – за горы. Спросил, могу ли я рисовать карты. С моим-то образованием. Ха-ха. Я сказал ему, что мои племена бедны, что сами они ничего нарисовать не смогут, что точная карта в галопах – чушь, и, если я сам пойду в такое путешествие, семьи перегрызутся, вспомнив старые обиды. Ничего, отвечает мне старик. Семьи можно легко успокоить. На западе, за рекой, живут пахари. Земли там не очень богатые, но излишки продать некуда, и князя у них пока что нет. Возьмите их на оброк. Они, говорит, беженцы с запада, может быть, присоединишь эти земли себе. Я знал этих пахарей, мы жили с ними меном.

Глаза Данзана сузились, в голосе появился степной говор:

– Так скажите мне, досточтимые мурзы. Кто из вас устоял бы перед возможностью ограбить соседа, вместо того, чтобы искать истину?

– Я бы спросил иначе, досточтимый Данзан Ганзориг, – тихо сказал Эб. – Кто из нас устоял?

Вторак поднялся со своего места, подошёл к хакану, встал на колени и поклонился, вытянув руки вперёд и низко наклонив голову.

– Благодарю за науку, достопочтенный Данзан.

– Какую науку? – опешил хакан.

– Я искал наугад, вместо того, чтобы обратиться к архивам и библиотекам. Ты многому меня научил. Возьми меня в ученики.

Хакан молчал так долго, что казалось, совсем заснул. Вторак не двигался, ожидая ответа. Данзан встал, неуловимым движением сорвал со стены плётку и со всей силы ударил по спине волхва. Тот даже не вздрогнул.

– Что же ты за человек?! Всё тебе наставник нужен! Неужели никак не научишься отвечать за свои ошибки?!

часть вторая

Не ясно: где – мысль, где – слова.

Кто понял: где – хвост, где – глава?

(Густав Меттлерштадский. «Слово о Мечиславе…»)

Глава первая

– Вот, – Мечислав положил перетянутый красной лентой свиток на стол. Одна сургучная печать скрепляла узел ленты и пергамент, другая – свисающие концы. Пещера всё та же. Разве только охрана по стенам не стоит. Сейчас его зарубить? Нет – учитывая силу Змеевого племени – опасно. Не за себя боялся – смерть для Мечислава перестала быть пугалом с той поры, как очнулся с раскроенным черепом. Страшно было ударить впустую, без пользы. И, ещё – месть. Убей Грома – подставишь под удар Уладу с Жданом.

– Это что? – старик ткнул пальцем в свиток, старательно делая вид, будто занят очень важными делами: рылся в бумагах, менял огарки свечей местами, чинил перо маленьким ножичком.

– Договор. Степняки больше не нападут.

– Без драки? Не верю.

Когда, Гром, ты в последний раз играл в карты?

– Раджинцы их напугали до икотки. Высадились, дошли до Тмути, вызвали хакана. Сказали, что это только начало.

– Это я знаю. Вы вышли на поле, но раджинцы стояли перед отрядами хакана. Сговорились?

Врать не имело смысла. И не врать – тоже.

– Сговорились. Раджинцы привели хакана, но встали впереди, чтобы мы не ударили сходу.

– Что же они не притащили хакана на аркане?

– У города их ещё было мало: половина флота сгорела при высадке.

– А Змеева сотня? Сыновья? – в голосе Грома звучало напряжение и надежда.

«Сыновья»?! Проговорился Гром, или… или, что? Мечиславу стоило огромного труда не выразить на лице всё, что творилось в душе. Голос остался холодным. По крайней мере, князь на это надеялся:

– Тоже сгорели. Главы первыми пошли к берегу.

Старик тоже остался внешне невозмутимым. Но то, как быстро он сменил тему, выдало его с головой:

– И степняки их не смяли? Раджинцев.

– Раджинцы – древнейшее племя. Мне бы таких переговорщиков, я бы закрепил за бродичами право свободного перемещения по Степи.

– Не закрепил? – хмыкнул Гром.

– Только по торговой надобности.

– Башню? – старик на миг оторвался от своих дел, посмотрел на Мечислава в упор.

– Не Змеевы торговцы, наши. Бродские – у них, степные – у нас.

– А хинайцы?

– Нет. Пока – нет. Хакан ещё не построил дороги, за которые можно брать мзду.

Гром подозительно посмотрел на Мечислава. Отошёл от стола к большому шкафу. Дверца скрипнула, предложив старику содержимое. Мечислав едва заметно улыбнулся: в шкафу стояли запечатанные кувшины, графины, бутыли и даже один горшок. Не прочь выпить человеческого хмельного? Князь одёрнул себя, стал строже. Нельзя бросить и тени сомнений. Не поворачиваясь, прицеливаясь узловатым пальцем, выбирая, старик спросил:

– Дороги строить собирается?

– Уже строит, – как можно беспечнее ответил Мечислав.

– На какие деньги? Где взял строителей?

– Обратился за помощью к хинайцам. Там инженеров и строителей в достатке.

– Они-то как согласились?

– Особые условия, мне не известны.

– У них же есть дорога.

– Совместная с Раджином. Кто откажется от обходного пути?

Гром повернулся, держа в руке квадратную бутыль зелёного стекла. Есть! Проглотил! Мечислав несколько раз пробовал дмитровскую крепкую. Впервые – после заключения договора о выходе Меттлерштадта к морю.

Коварное питьё.

Старик поставил серебряные стаканчики, налил, отвернулся убрать, передумал. Бутылка опустилась на край стола. В каждом жесте Грома виделось ликование.

– И дорога пройдёт через Броды?

Мечислав ухмыльнулся как можно убедительнее:

– А зачем мне тогда всё это? Мы через Пограничную уже и мост заложили.

– В Глинище дорогу поведёшь?

– Она уже есть. Осталось лишь замостить.

– А оттуда?

– Через тебя и Кряжич – в Меттлерштадт.

– Есть другой путь.

Старик раскрыл карту, рука с серебряным стаканчиком указала. Бродские и Дмитровские земли разделены ещё одной – малоизвестной. Полесье. Живут ли там сейчас, Мечислав не знал, на кряжицких картах – вообще белое пятно. Но, разум подсказывал – живут. Глинищу не более тридцати лет, людей ещё мало, в западные леса никто особенно не стремится. Пока не столкнулись со степняками, шли больше на восток, подальше от князей и налогов. Но те земли граничат с Дмитровым, а это уже серьёзно.

– Живут ли там, – с сомнением почёсывая щеку, проговорил Мечислав.

Старик скрипуче рассмеялся.

– В Полесье? Ещё как живут! Торгуют с Дмитровым, воюют с ним же. Там леса и болота. Три дмитровских армии сгинули бесследно. Но, люди там дружелюбные. Вот если бы ты с ними договорился, путь от Хиная через Степь, тебя, Полесье и Дмитров в Меттлерштадт был бы короче.

Ярость. Ненависть. Мечислав вспомнил замученного отца, угасшую мать. Кулаки сжались, глаза хищно сузились.

– Убей меня Гром, – сказал князь сквозь зубы.

Змей непонимающе посмотрел на князя.

– Убей меня, – повторил Мечислав едва слышно. – Убей. Потому что никогда я не поведу торговый путь через Дмитров. Или меня убей, или Четвертака. Или дай мне его убить.

Князь мысленно выставил руки для сопротивления: сейчас Змей начнёт уговаривать, угрожать, может быть даже – умолять. Путь через Полесье действительно короче, если удалось бы построить дорогу. Впрочем, здесь мог бы пригодиться опыт Блотина: гатить звериные тропы.

Но ничего не произошло. Гром лишь пожал плечами и налил по-второй.

– Хорошо. Значит, через Змееву гору и Кряжич. Жаль, но я тебя понимаю.

Мечислав покачал головой. Нет. Не понимаешь. Старик посмотрел в глаза князя, оценил.

– Никого я убивать не буду, мой мальчик. Ты сделал больше, чем я ожидал. Мне было достаточно уничтожения степняков, но ты, – сухая жилистая рука легла на плечо Мечислава, – смог привязать их к Змеевым землям. А это – самое главное.

– Почти привязать. Они не собираются строить Башню.

– Это всё – пустое. Дай время, сами прибегут. – Гром начал скатывать карты, давая понять, что разговор окончен. – Что с войсками?

– Все расходятся по домам. Раджинцам будет труднее всего.

– Почему?

– Высадившись на берег, они сожгли свои корабли. Отрезали пути к отступлению. Великие воины.

– Древний, великий народ. В стойкости спорят с хинайцами. Кряжич их пропустит к Озёрску? Середина лета: хатхи должны как можно быстрее попасть на юг. Морозы их убьют.

– И Кряжич, и Блотин, все обещали помочь. Особенно с пропитанием, больше им ничего не надо. Свои припасы они растратили, отдали Тмути.

Брови старика поползли наверх:

– Зачем?

– Там голод. Мы тоже помогли, чем могли. И Хинай.

– Молодцы! Я распоряжусь, раджинцы ни в чём не будут нуждаться. Пригоним к Озёрску караваны из Меттлерштадта. Там много излишков с того года осталось.

– Тогда уж в Блотин. Те сами еду покупают.

– Да-да, в Блотин – лучше. – Гром потрепал Мечислава по голове. – Растёшь, растёшь. Кто там ещё?

Князь не сразу понял, о чём речь. Несколько мгновений молчал, догадался.

– А-а. Вторак просит разговора.

– Гони прочь. Скажи, если надо – я сам его найду.

***

Это уже не смешно. Хорошо, Броды не граничат с Озёрском. По возвращении Мечислава ждала ещё одна невеста. Хакан решил породниться, отправил богатые, на его взгляд, подарки. Впрочем, оружие действительно оказалось весьма: украшенные драгоценными камнями и инкрустацией ножны, узоры на клинках. Ещё, пожалуй, большая – в локоть длиной – глубокая шкатулка с секретом. С резной крышкой, тяжёлая, чёрная. Мечислав такого дерева и не видел никогда. Отполировано до блеска, на свету можно рассмотреть своё отражение. Внутри оказались драгоценные камни и бабские украшения. Приданое? Подумав, отдал Саране, чуть не упавшей от такой щедрости в обморок. Остальное – хлам: шкуры, ткани, бруски драгоценного дерева. Запоздало подумалось: кому и дерево – в диковину. Хакан не издевается, просто у него не растёт ничего выше кустов.

Невысокая, как все степнячки, худенькая, с выступающими скулами и раскосыми глазами, Сарана совсем не была похожа на лилию. Лицо смуглое, чёрные волосы заплетены в две тугие длинные косы. Нравом кроткая, будто забитая, от громкой речи вздрагивает, словно от плётки, как они там живут.

Улька новую невесту Мечислава приняла, как сестру. Поселила на женской половине, в комнате, рядом со своей. Попросила пробить к ней дверь: сказала – сама будет её учить, помогать. Князь лишь махнул рукой, вышел к сопровождающему девушку мурзе, ожидавшему в приёмной палате.

– Прошу простить за задержку, уважаемый Шабай, надо было разместить гостью.

Мурза встал с лавки, поклонился слишком низко для человека своего положения. Нет в нём урождённой величественности, явно не привык во дворцах. Его, быть может, и прислали лишь потому, что говорит свободно, будто жил рядом с Бродами.

– Всё хорошо, князь, я знаком с вашими обычаями.

– Вот и славно. – Мечислав хлопнул в ладоши, девка вбежала, будто только того и ждала. – Трапезничать желаем.

Девка кивнула, босые ноги прошлёпали по доскам. Мечислав повернулся к мурзе, пальцы барабанили по столу. Что-то часто они последнее время барабанят. Глядишь, лунки пробьют. Говорить надо медленно, внушительно, подбирая слова.

– Дорогой мурза. Ещё раз прошу меня простить, я мало разбираюсь в степных обычаях. – Шабай кивнул. Не слишком ли часто Мечислав извиняется? – Мы с тобой вроде как на одной ступени. Твой Хакан по-нашему – Великий князь, князь князей. Чем же я заслужил такое доверие, что он решил выдать за меня свою дочь?

– По-первому, князь князей – мурзмурза, воевода. А ты – Великий князь. Управлял войском из разных княжеств. Вы равны с хаканом.

– Нет, это – иное. Я управлял, потому что они защищали мой город. Я знаю эти места, знаю, где ставить засады, как ловчее провести войска. Если бы защищали, к примеру, Озёрск – Великим князем стал бы амир. Война окончена и все князья снова сами по себе. Да и не сказать, что они – князья. К примеру, обер – вроде тысячника.

Девки принесли кувшины с медами и элем, доску с варёным мясом, миску с зеленью. Мурза молчал, словно ожидал, пока все уберутся. Нет, не так ты прост, Шабай. Раздумываешь над ответом. Прислуга исчезла, будто растворилась в воздухе, мурза вдохнул, дождался, пока Мечислав нальёт ему. Взял кружку, заулыбался, как ребёнок.

– У нас так же, дорогой князь. Каждый мурза – сам по себе. Лишь для войны мы объединяемся в Орду. Может быть, потому и столь бедны.

– Как это связано? – удивился Мечислав.

– В мирное время мы не платим податей. Для войны – да: сдаём лошадей на войско и оружие. И еду. Ваши бояре платят в казну?

– Здесь ещё нет бояр.

– Уже есть. Твои сотники – будущие бояре. Ты дашь им земли, людей. Они будут платить в казну?

– Долю с урожая.

– Ты её продашь, получишь серебро. Или не продашь, сохранишь на случай голода, верно?

– Да.

– А у нас ничего этого нет. Каждый сам за себя. Так что вы с хаканом – равные. Но не это главное. – Глаза мурзы смеялись.

– Что же?

– Главное – по второму. У хакана нет детей, не успел обзавестись в своих странствиях. Приданое – от него, а Сарана – моя дочь. Мы родним не княжества, но земли. У нас дочери отдаются в соседние племена во избежание усобиц. Моя земля начинается сразу за Пограничной. Это нас трепали твои воины. Так что пусть тебя не смущает разница в положении. По твоим понятиям нет никакой разницы. Мурза породнился с князем, прекратил усобицу.

– Вот оно что, – Мечислав выпятил нижнюю губу. – Получается, ты – мой будущий тесть?

Шабай рассмеялся.

– Пусть тебя это не пугает. Хакан собирается многое изменить. Он объездил много земель, думаю, мурзы начнут платить. Так мы станем богаче.

– Не опасаетесь бунтов?

– Опасаемся. Потому, хакану нужны верные мурзы. Новые. Вроде меня. И верные союзники. Новые. Вроде тебя.

***

Милана диву давалась, как бедно наряжают Сарану к свадьбе. Платье белёного льна, венок полевых цветов. Ходила вокруг Ульки, цокала, качала головой. Приблизиться боялась – княгиня Бродская всем видом, каждым движением не давала вмешиваться. То так загородит собой невесту, то эдак. Вроде бы и невзначай, но как-то по-деревенски – кряжицкие боярышни сделали бы куда незаметнее, плавнее.

Наконец, Милана не выдержала, ушла в свою комнату, залезла в сундук. Вернулась с белым, расшитым речным жемчугом, шолковым платьем. Зашла в комнату Ульки, молча положила на стол, стрельнула с вызовом на молчаливую княгиню, гордо удалилась из комнаты – словно лебедь уплыла. Надо дать им время, если не примут – дела совсем плохи. Сидела у себя, подгрызала ногти, ждала. Не выдержала, взяла заранее отложенный жемчужный кокошник, несколько раз вздохнула, закрыла глаза. Ноги мелко трясутся, хорошо, под юбкой не видно.

Сарана стояла посреди комнаты, подняв руки вверх, Брусничка с лавки помогала Уладе продеть ворот дарёного платья через голову невесты. Милана почувствовала укол зависти: красива, степнячка, ох, красива. Хоть и смуглая по-селянски, да ноги стройные. Бёдра – широкие, сильные, привыкшие к седлу. Живот – плоский, стан – тонкий, груди – аккуратные с небольшими коричневыми сосками. В широкой степной одежде всё это скрывалось. Льняное, как и любое другое, платье могло и соврать: есть у женской одежды такая способность. Кому, как не Милане это знать? Хоть и не толста, но с боков и бёдер неплохо бы и убавить.

– Осторожнее, зацепится за волосы, – сказала Улада, проследила за взглядом Бруснички, обернулась. Глаза на миг встретились, Милана отвела взгляд, протянула кокошник.

– Вот. Делалось к этому платью.

– Положи на стол. – Показалось, или голос Улады смягчился?

– Можно я помогу? На левом плече надо распустить, так не проденете.

Улада миг колебалась, отошла в сторону. Милана взяла платье, вынула из петель две крупные жемчужины, ворот стал заметно шире. Улыбнулась удивлёной Саране:

– Вечером не забудь растегнуть, а то порвётся.

Безжалостно собрала подол к воротнику – шолк не мнётся, одним движением накинула, Брусничка помогла с рукавами. Улька стояла, смотрела, не выдержала, начала выравнивать подол. Отошла на пару шагов, посмотрела.

– Надо у груди ушить, висит. И в поясе сзади собрать.

– Может, просто подпоясать? Под самую грудь?

Милана старалась не давить, не приказывать. Вопрос – лучшее средство для колки льда между людьми.

– Можно и подпоясать, – подумав, согласилась Бродская. – А вот плечи сползли, надо что-то придумать.

– Соберём в валики на меттлерштадский манер. Я научу.

– Да, я такие видела у тебя, это – выход.

Говорили тихо, чувствовалось: натянутая струна ослабевает, но ещё опасно близка к разрыву. Сарана и Брусничка явно это видят, стараются молчать, не мешать. Улада застегнула жемчужины, обратилась к невесте:

– Давай, показывай, что у тебя в шкатулке.

Девушка осторожно, словно не доверяет хинайскому шолку, пошла к столу. Понятно, в Степи ходила в коже да холстине, вот где – крепость! Тронула тайную кнопку, шкатулка раскрылась с тонким непривычным звоном.

– Хинайская? – Милана подошла, с интересом посмотрела внутрь.

Сарана смущённо кивнула.

Четыре отделения: кольца и серьги, браслеты, бусы, камни без оправы. Для камней, наверное, серьги и переложили к кольцам. Целое богатство. Княгиня Кряжинская за всю жизнь не видала столько в одной шкатулке. Откуда в Степи всё это?