Текст книги "Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ)"

Автор книги: Владимир Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

– Почему «нас», Мечислав? Меня никто не гонит.

Гул, ропот воинов, где одобрительный, где гневный, придал девушке сил.

– Я – кряжицкая боярыня, воин. Моё первое дело – город. И если моего слова хватит, чтобы ты его не спалил, прошу – не пали мой город.

На плечо легла сухая рука, тихонько сжала, Милана обернулась, посмотрела в глаза прадеда – скорбные и одобряющие. Повернулась к Мечиславу, тот словно осел в седле, спина сгорбилась, плечи опустились. Наконец, встрепенулся, расправился, повертел головой в разные стороны, подбородок горделиво задран.

– Ну, что ж. Слово боярыни – закон. Ухожу я, Тверд. Твоя взяла.

Воин развернул коня, пустил по мосту, провёл между расступившихся товарищей. Прошёл по дороге шагов двадцать, обернулся:

– Эй, дружина! Осады не будет. На брата я не пойду. Снимаемся, идём счастья искать!

Подождал, осмотрел хмурых воинов, глаз зацепился за Ерша.

– Ну? Ёрш! Что же ты?

Ёрш помялся, передёрнул плечами, наконец, решился:

– Я, Мечислав, своё серебро в казну города сдал. Получается, присягнул.

– Вот оно что… – бывший князь окинул взглядом остальное войско. – Кто ещё остаётся?

– Не обижайся, Мечислав, – сказал другой сотник, не знакомый Милане, – ты нам платил из Змеевой казны. Чем теперь заплатишь?

Мечислав лишь развёл руки:

– Ничем. Нет ни города, ни серебра. Есть только дальняя дорога. Больше нет ничего.

Воины, вначале робко, потом смелее начали покидать строй, отходить к мосту, словно защищая его от остальных. Как же так легко бросают предводителя. Или труднее всего было ей, Милане, да чуть легче Ершу? Осталось не более сотни во главе с Тихомиром.

– Тихомир. А ты? Как братьев делить будешь?

Воевода набрал в грудь воздуха, казалось, сейчас закричит. Удержался.

– Моя воля, я бы вас обоих пополам разделил. Чтобы четверо стало.

И пустил коня к Мечиславу. Милана вздрогнула от крика Тверда.

– Тихомир! Ты-то куда? Оставайся!

– На кудыкину гору, – крикнул воевода так громко, словно стоял с Миланой рядом. – Вас вон сколько, а я завсегда за слабых был. Да и не платил ты мне. Ни сам, ни серебром Змеевым.

Воевода смачно плюнул на дорогу и поскакал догонять Мечислава. Пристроился справа, положил руку на плечо, тряханул. Тот накрыл своей ладонью, похлопал.

Тверд не решился открывать ворота, велел пропускать воинов по одному, опасаясь засады. Оставшаяся на стороне Мечислава сотня долго не могла сдвинуться с места, словно разрывалась между долгом и тёплым домом. Человек тридцать выбрали дом, остальные поскакали к изгою.

Калитка втянула в себя войско, те спешивались, отдавали оружие новому князю, целовали его меч, присягали на верность Кряжичу и боярам, а Милана всё стояла на городской стене и смотрела вслед Мечиславу, что уже почти пропал за пригорком. А если она от него уже понесла? Сейчас-то не выяснишь. Надо на всякий случай…

***

Топот копыт от терема вывел из раздумий. Волхв скакал к воротам, словно удирал от Змея. Осадил Звёздочку рядом с Твердом, откинул длинные волосы:

– Бывай, князь! Рядом с твоим теремом дом чахлый стоит. Сегодня ночью его хозяин помер. У него сын есть, Жмыхом зовут. Присмотрись к нему, славный воин может получиться.

Волхв дёрнул повод, и на полном скаку так ловко выскочил в калитку, что показалось, будто прошёл сквозь дубовые доски.

***

До леса оставалось несколько сотен шагов, вошли в низину, Кряжич спрятался за холмом.

– Не реви, – буркнул Тихомир. – Не реви и не оглядывайся.

– Я и не реву. И не оглядываюсь. И до леса дойдём, не оглянусь.

– Молодец. И не реви.

– Да не реву я, видишь?

Мечислав посмотрел на Тихомира.

– Вижу.

– То-то.

– Вижу, что слёз нет. А ещё вижу, что ревёшь. Нельзя тебе сейчас. Все, кто пошёл за тобой, смотрят. На тебя смотрят, князь.

– Кто там пошёл… сотни нет.

– Привык тысячами командовать? Ничего, жизнь тебя ещё не так ударит. Оглохнешь.

– Что, и эти сбегут? И ты бросишь?

– Я, допустим, не сбегу. Некуда мне бежать.

– К жене под бок. К школе своей. Людям всегда есть куда бежать.

– Эх, не хотел я тебе говорить. Померла жена. Маялся я, места себе не находил. Потом продал свою долю в школе, да и пошёл за вами. Вы же мне роднее всех стали. Да и я для вас… жена говорила, троих по говору не различает. А теперь я словно опять Миродара вспомнил. Эй-эй! Не смей реветь. Люди смотрят. На тебя.

Мечислав нащупал через рубаху серьгу, покатал в пальцах, плечи сами собой затряслись. До последних слов воеводы ещё держался, но упоминание об отце пробило последнюю стенку. Держаться. Держаться, Змей побери!

– Придержи воинов.

Пустил коня галопом к лесу. Ветер срывал слёзы, конь ворвался в подлесок, сам замедлил бег. Мечислав оглянулся, не видать никого. Остановил коня, сполз на землю, в самый малинник, чтобы колючки драли кожу, зарыдал в голос.

За что? За что, боги? Ведь ни себе, ни брату не изменял. Заботился, как мог, уступал и в малом, и в большом, и в великом.

Недели не прошло – ни города, ни брата, ни будущего. А ведь кто-то пошёл следом. Куда их вести? В лиходеи дорожные? Говорят, на островах за Меттлерштадтом был благородный лесной разбойник. В разбойники пойти? Грабить караваны, раздавать награбленное черни? Чем я тогда отличусь от тех, кого брат пожалел? Кто, приняв за торговца, отца на колесе распял? Торговцы-то причём? За что? За что? За что…

Очнулся, осмотрел полянку. Полянка? Откуда она здесь? Мелкие деревца выдернуты с корнем, раскиданы в разные стороны. Мечислав сидит на коленях посредине. От валуна, о который споткнулся в ярости, осталась лишь кучка щебня, пальцы разбиты в кровь. И одежда вся изорвана, сам исцарапан. Может быть, эта боль и привела в себя? Может быть, мужчине, чтобы заглушить боль душевную, надо вывести её наружу, на тело? Чтобы саднили ободранные костяшки, чтобы мышцы болели?

Прислушался к себе. Нет. Душевная боль никуда не делась. Забилась в страхе в самый дальний уголок, ждёт. Жди, придёт твоё время.

Поднялся, подошёл к коню, боязливо косящему на хозяина, погладил трясущийся бок, похлопал дружески. Не бойся, дружище. Вскочил без стремян с места, конь повернул голову, кивнул – совсем другое дело, уважаю. Куда теперь, хозяин? Мечислав едва заметно дёрнул повод.

– Давай к Тихомиру.

Воевода стоял на опушке. Рядом – спешившиеся воины, шесть или семь десятков. Не дурно. Для разбойничьей ватаги – даже с лишком. Ухмыльнулся, дёрнул повод. Тихомир проследил за взглядом десятника, обернулся. – Всё в порядке? Дорога безопасна? Слыхал, тут медведь-людоед повадился девок в малиннике драть.

– Ни медведя, ни малинника. Дорога чиста, – поддержал Мечислав одну ложь другой.

Кто-то из воинов уважительно присвистнул:

– То-то он так орал, убежать не смог.

Тихомир залез в седельную сумку, достал запасные портки, рубаху, передал Мечиславу.

– Подвяжешь пока что, потом ушьёшь.

– Не надо! – вмешался десятник. – Моё ему впору!

Мальчишка бросился к своему коню, Мечислав с лёгкой улыбкой посмотрел ему вслед.

– Как тебя звать-то?

– Огниво, князь. – Парень принёс свою одежду, передал.

– Не князь боле. Убери к себе, у меня тоже котомка есть. Убери.

Оглядел воинов, в голову пришла мысль.

– Сотники есть?

Сам видел – нет сотников, но спросить надо.

– Пятидесятники?

Снова молчание. Пятидесятников Мечислав в лицо знал не всех.

– Десятники?

Вышло двое помимо Огнива.

– У кого опыта боле?

Один выступил вперёд, показал на Огниво:

– Он дольше всех нас тут. Нас нанимали последним набором.

– Огниво, ты – сотник. – Поманил вышедшего десятника, – как звать?

– Корень.

– Ты – пятидесятник.

Ткнул пальцем в третьего:

– Имя.

– Заслон.

– Будешь вторым пятидесятником. Ставлю задачу. Разделить войско надвое, разбить на десятки. Корень, Заслон! Наперво себе берите тех, кого знаете лично, остальные – как придётся. Назначьте десятников. Мы – войско, а не толпа.

Оглянулся на воеводу, тот поощрительно подмигнул. Взглядом указал на дорогу от города. Волхва не узнать невозможно – чёрные волосы развеваются одной парой крыльев, льняной балахон – второй. Прискакал, осадил Звёздочку чуть не на зад. Мечислав улыбнулся.

– Чего так долго?

– Девке битой нос правил. Мамка – травница, хоть куда. А пальцы уже старые, чуть не изуродовала.

– Как она?

– Травница?

– Девка, – улыбнулся Мечислав.

– Бредит. Всё повторяет, мол – предадут.

– Уже.

– Может, ещё предадут, – поднял раджинец уголок рта.

Мечислав осмотрел «войско». Дети. Совсем дети.

– Может и предадут. Ну, веди волхв. Куда теперь? К Змею?

Вторак пожал плечами.

– Далеко?

– Недели две на северо-восток.

Изгой снова посмотрел на воинов, послушно разбивающихся на десятки.

– А может и не предадут.

часть третья

Всю ночь жрецы бросали в небо кость,

Всю ночь молились капищам кровавым.

Не утихали здравицы на трость,

Что в центре круга отливала алым.

Дошли мольбы несчастных до ушей

Богов. Жрецы кричали:

– Слава! Быть рассвету!

Лишь ведьма, та – что выгнали взашей –

Шепнула тихо:

– Быть кровавым лету.

В тот год, бежав от засухи степной,

Кочевники пришли на пограничье.

И, увидав, как бурно зреет яровой,

Взорвали тишину военным кличем.

(Густав Меттлерштадский. «Слово о Мечиславе…»).

Глава первая

Сама по себе широкая, река, словно тонким рвом огибает Змееву Долину. Специально что ли так русло повернули? Впрочем, может, и повернули, с этих станется. Раз уж целые княжества трясут…

– Вотрак. Разжигай костры, встаём на ночь.

– Может, реку перейдём?

– Дров сам натаскаешь? Видишь – там трава одна?

– Добро. Огниво, ставим лагерь! Заслон, Корень – искать брод!

Пятидесятники неловко переглянулись: подчиняться волхву? Впрочем, приказ толковый, князем не отменён, а волхв… ну что – волхв? Откуда ему знать о единоначалии? Пожали плечами, назначили неполные десятки искать брод, остальных отправили ставить шатры, собирать хворост, рубить бурелом на дрова.

Мечислав уселся на крутом берегу, свесил ноги в обрыв, всмотрелся в Змееву Гору. Вышли на неё с юга, солнце за спиной, и всё равно выглядит чёрной. Смотрел и чувствовал что-то завораживающее, оправдывающее все неудачи, отвечающее на все вопросы. Покопался в голове, нашёл слово.

Цель.

Главная цель, ради которой две недели чуть меньше восьми десятков воинов проламывались через чащобу, вязли в болотах – хорошо, никого не потеряли – кормили гнуса, защищались от диких животных. С животными, правда, проще всего – вертел всех примет. Жаль, сказки о Ночном народе, мавках и русалках остались сказками. С другой стороны, и так тяжело, куда ж ещё и мавки?

Отряд показал себя отменно, ребята не роптали, глядишь, и до конца дойдём. Правда…

– Задумался?

Мечислав повернулся к Тихомиру.

– Задумаешься… восемь десятков в самое логово.

Воевода уселся рядом.

– Что надумал?

– Нас слишком мало, или слишком много. Нам бы или тьмами туда, или лазутчиками.

– Молодец! Я уж думал, не догадаешься. Когда идём?

– Вторак всех спать уложит.

Сзади зашуршало, волхва ни с кем не спутаешь: если надо, он может подходить бесшумно.

– Толково придумано. Только и тебе надо бы прилечь. Туда, поди, одним переходом не добраться.

Тихомир повернулся, кивнул. Вторак коснулся шеи Мечислава, тот непонимающе обернулся, откинулся на спину, глаза закатились. Вдвоём оттащили от края обрыва, волхв подложил под голову князя свёрнутое одеяло.

Проходящий мимо Огниво вскрикнул, метнулся, воевода приложил палец к губам, поманил. Сотник подошёл, недоверчиво зыркнул. Тихомир зашептал:

– Слушай сюда, Огниво. Князь устал, пусть отдыхает. На рассвете мы с ним идём на разведку, ждите нас… – глянул на волхва.

– Сутки. Или двое. Если не вернёмся, возвращайтесь домой.

– А как же мы? Мы же…

– Тихо. Войском тут не решить. Не на Змея наше войско. Глядя на нас он только и того, что от хохота помрёт.

Блиц

Лютнист хлебнул из глиняной кружки, утёр длинные усы, пробежал пальцами по струнам. Гвалт начал затихать, народ обратился в слух.

– Сыграй, Густав! – крикнул кто-то, но получил звучный подзатыльник. И так понятно: меттлерштадский певец просто так лютню в руки не берёт. Густав оглядел зал, улыбнулся своим мыслям, кивнул. Музыка набрала силу и уверенность. Голос – чистый, словно ключевая вода – начал выводить необычную для Кряжича мелодию.

В корчме яркий свет,

Пьяный угар,

Дико бесится пьяный народ.

В углу сидит одноногий райтар,

Он не весел, и тоже – пьет:

Не ходить ему больше в бой.

Не рубить мечом врага.

Столько лет на войне,

Как дальше жить?

Тара-там-там-там-там!

В поле осталась нога…

Мечислав улыбнулся брату, сидящему рядом. Тот кивнул в ответ. Ясное дело – хитрец Густав выбрал военную балладу, понимая, что воины, пропивающие заработанное, легче дадут именно за такую суровую и грустную песню.

Дверь отворилась,

Радостный крик

Встречает босого певца.

Почетный кубок давно налит,

Открыты навстречу сердца.

– «Спой о бедной любви пастуха!»

– «Спой о верности сладкой Энн!»

– «О янтарном кубке!»

– «Рубине вина…»

Тара-там-там-там-там!

…Возрадуйся, радуя всех».

Ирония богов: Густав решил спеть о сегодняшнем вечере? Интересно, как он будет теперь выкручиваться? Народ в недоумении оглядывается, лишь уверенный голос лютниста не даёт вот прямо сейчас побить его за обманутые ожидания. Где героические битвы, музыкант?

Осмотрелся гусляр,

Накидку снял,

Пальцы выбрали нужный аккорд.

И топот копыт, железа лязг

Услышал в корчме народ.

Надрывался голос певца!

Упивалась полетом стрела!

Радость битвы вернулась,

Слезу с лица…

Тара-там-там-там-там!

…Утирал одноногий райтар.

В корчме яркий свет, пьяный угар,

Дико бесится пьяный народ.

В углу сидит одноногий райтар,

Тара-там-там-там-там!

Теперь он

Бесплатно

Пьёт.

Взяв последний перебор, Густав оглядел прикрытыми глазами присутствующих, слабо подрагивающий подбородок показывал, что певец и сам растрогался от своей новой песни. Пьяные воины вообще не скрывали слёз, последнему «Тара-там-там-там-там!» подпевали дружно, громко, отстукивали ладонями по столам и ляжкам. Шмыгали носами, размазывали сопли по мордам, утирались рукавами, лезли за серебром. Судьба не любит скупых: кто из них сядет однажды в углу калекой?

Змеев сотник перестал созерцать Густава, обратил бледное лицо к братьям и подпёр подбородок сложенными «корзиночкой» пальцами.

– Ну, молодые воины, что скажете?

Мечислав ухмыльнулся: поняв, что в такой позе говорить неудобно, сотник приподнял брови, положил сцепленные руки на стол. Тверд вальяжно отхлебнул медовухи, жутко дорогой в этих краях, поджал губы, словно разговор ему был неприятен, вздохнул:

– Домой мы, конечно, хотим. Но есть три препятствия.

– Назовите их. Возможно, нам удастся что-то придумать.

– Кому – «нам»? – саркастически поднял бровь Мечислав?

Сотник пожал плечами:

– Мне и вам, мне и другим торговцам, нам с вами и – моим товарищам. Вы же не считаете, что я предлагаю это от себя лично?

– А от кого?

– Я же сказал. Четвертак стал для нас слишком дорог. Мало того, что он не выполняет условий, так вдобавок решил, что его княжество слишком мало, и начал собирать армию для расширения кряжицких земель. Мы, торговцы, прибегаем к войне в самом крайнем случае, когда уверены, что затраты перекроются выгодой.

– А так бывает?

– Бывает. К примеру, если бы Четвертак взял Озёрск приступом, с условием, что его князь подпишет с нами договор, но при этом останется князем, это принесло бы прибыль.

– Как с Дмитровым? – догадался Мечислав.

– Как с Дмитровым. Но Четвертак собирается присоединить Блотин к себе. А это – бунты, разбойники, усмирение бояр, смута на долгие годы. Мы не сможем проводить караваны по этим землям, значит – не будем давать деньги на такое предприятие.

– А нам вы деньги давать будете?

– Будем. Вы наберёте наёмников, пройдёте через Озёрск и Блотин, заключите с ними договора.

– Договора? Теперь это так назывется?

– Назовите иначе, значения не имеет. Если Ульрих с Тихомиром учили вас только драться, вы мне не подходите.

– Это почему же?

– Мне нужен князь, а не бешеный медведь, ибо бешеный медведь сейчас сидит в Кряжиче и смотрит на соседей. Мы не собираемся менять одного на другого.

– Погодите-погодите, – Тверд выставил руки. – Это разумно, мы действительно не собираемся драться только ради того, чтобы лить кровь. Дмитров – доказательство. Мы даже раненых не добивали.

– Об этом я и говорю. Человеческая кровь слишком дорога для нас, чтобы лить её из-за чьих-то растущих аппетитов.

Сотник выжидающе посмотрел на братьев, те даже поёжились: пронзительные чёрные глаза казалось, копались в мозгах, искали в душе самое сокровенное. Тверд встряхнулся, поёжился. Надо что-то сказать, пока брат что-нибудь не ляпнул.

– Ну, с первым вопросом разобрались. Серебро Змеево племя нам даст.

– Даст.

– Второй вопрос такой: кем мы будем выглядеть, если зайдём домой с огнём и перебьём половину народу?

– Никем. Этот вопрос решён.

– Никогда не поверю, – подхватил Мечислав, – что Четвертак не выставит людей на стены.

– Повторяю – этот вопрос решён. Ваше дело: идти с юга, присоединить к Змеевым землям два княжества и выйти к Кряжичу… скажем… к следующему лету. Или к середине. Да. К середине лета.

– Это же полгода!

– Девять месяцев. Сейчас лишь середина осени. Вы собираете рать на юге, проходите Озёрск, Блотин, и – выходите к Кряжичу. Ещё вопросы?

Мечислав наклонился через стол, пристально посмотрел на сотника.

– Четвертака поддержали бояре.

– Он их обманул.

– А смерть отца?!

– Месть? Ты хочешь мести?

– Я хочу правды!

– Я сказал правду. Но если хочешь мести, дай им хотя бы высказаться. У вас хватает законов, чтобы наказать бояр за предательство.

Мечислав с сотником уставились друг на друга. Твердимир поглядывал на них, понял, что пауза затянулась, отхлебнул из кружки, бухнул ей о стол, от чего собеседники перестали играть в гляделки, повернулись в его сторону.

– Ну, хорошо. Интерес торговцев нам понятен. Скажи-ка мне вот что. Зачем всё это нам? Месть местью, она царапает, но это и всё.

– Тверд, как ты можешь?!

– Погоди, Меч! Ты старше, но сотник знает что-то ещё. И я хочу, чтобы он это сказал! Я не хочу играть вслепую, понимаешь?

– Да? – Мечислав осёкся, на миг задумался, сжал кулаки, опустил на стол и обратился к сотнику, – что скажешь, караванщик?

– Ещё я знаю, что Четвертак не прекратил покушения на вас. И что Тихомир с Ульрихом пока что пресекают исполнителей, стараясь, чтобы вы знали как можно меньше. А ещё я знаю, что Четвертак не остановится, и однажды, пока вы ещё не набрали достаточно сил, ударит открыто. Плюс к тому, я знаю, что единственный способ от этих покушений избавиться – ударить по нему первыми. Если бы не наше предложение, вы не могли бы напасть на него раньше, чем через три-четыре года. И Четвертак считает, что у него есть это время. Этого достаточно?

Братья переглянулись: за три года больше десятка покушений. Это только те, о которых они знают. Если верить сотнику.

– Да, – согласился Мечислав. – Четвертак действительно не остановится.

Доннер

Предутренняя сырость разбудила Мечислава лучше всяких петухов. Огляделся, вот шельма, перенесли в шатёр. Снаружи фыркали кони, перетаптывались. Князь вскочил, откинул полог. В утренних сумерках увидел воеводу с волхвом, запрягающих троих лошадей. Вторак гладил свою Звёздочку, успокаивал. Посмотрел на Мечислава, улыбнулся:

– Выспался?

– Зараза, ты.

– Не таись, говори в голос. Я воинам в похлёбку травки местные покрошил, успокаивающие.

– Тихомир, а ты?

– Да на тебя смотреть было страшно. Сам гнал и людей сморил. Надо было тебе.

Князь прислушался к себе. Вчера не замечал, привык на усталости и злости идти, а сейчас – разницу увидел, признал – надо.

– Ладно. Брод нашли?

– Нашли. – Тихомир поманил сотника, неловко прячущегося за деревом. Тот подошёл расстроенный непонятно чем: то ли его рассекретили, то ли с собой не берут. – Слухай, сотник. Ты здесь главный, тебе, если что, людей домой вести, понял?

– Понял, – буркнул мальчишка.

– Эх. Смотрю на тебя, себя вспоминаю. Да пойми ты…

– Погоди, – Мечислав прервал воеводу. – Огниво, в каждом крупном городе стоит Змеева сотня. Как считаешь, сколько стоит там, у горы? То-то. Не хочу я самых верных людей на гибель вести, понимаешь?

– Понимаю я.

– Вот ведь, зараза. Понимает он. Такого без лука не схарчишь. Пойми, я мог бы приказать, но я прошу.

– Понял я, понял.

Мечислав похлопал сотника по плечу, крепко обнял. Постояли.

– Всё, бывай.

К реке спустились по водопойной тропинке. Что за лоси тут ходят – тропка узенькая, но крепкая, не осыпается. Брод оказался чуть выше по течению, на разливе. Вода едва слышно журчит на камнях, ворчит о своей вечной дороге. Пусть уж лучше ворчит: стоячая да тихая вода лишь тухнет. Пока перебрались на другой берег, небо на востоке посветлело, облака на западе окрасились розовым. Утренние птицы начали просыпаться, а может быть это им злые люди не дают спать. Туман напитан травами и сырой землёй. И вездесущее комарьё в безветрие. Пора и честь знать.

***

Скакали сперва робко, боялись лошадям ноги попортить, но чем дальше светало, тем больше смелели, туман развеивался, и, вот уже несутся во весь опор, прижав головы к гривам, хоронясь ещё холодного ветра. Пару раз Мечислав оборачивался, смотрел, как отдаляются от леса, но теперь всё больше смотрел на приближающуюся с каждым шагом Змееву Гору. Что-то волхв напутал. Или с вечера все уставшие были, или у страха глаза велики. К полудню проскакали почти полпути, остановились напоить животных в стоялой, затянутой ряской луже. Волхв достал лепёшку, поделил, Мечислав намекнул, что может быть он сам, один, его это дело. Вторак лишь молча отошёл в сторону, начал развязывать порты, зажурчало. Воевода плюнул под ноги князю, оценил растерянный вид, решил растолковать.

– Не твоё это дело, робёнок. Вторак Змея поболе твоего ищет, да и у меня к нему вопросов набралось. Раз уж мимо проезжаю, задам, задам. У меня другое на душе. Где охрана? Где ловушки? Где несметные полчища Змеевых людей, которых, таясь, на пузе обходить?

Вторак хмыкул, оправился:

– Тоже заметил?

– Ещё бы не заметить.

– Знать, силён Гром.

Мечислав посмотрел на друзей. Как же сам не догадался? Не так надо Отца охранять. Махнул рукой, вскочил в седло.

– Узнаем. Проверим.

Отдохнувшие лошади стрелами рванули к Горе, но всадники не стали загонять верных друзей, с галопа переводили на шаг.

***

Солнце подгоняло в спину, наконец, обнаружилась тропинка, чуть дальше к ней присоединилась ещё одна, и ещё, и ещё. Теперь скакали по приличному тракту, показалось, что паутинки дорог сплетаются в мощный жгут. Да уж, не Змеем стоило назваться Отцу. Действительно – паук.

Дорога привела к высокой трещине в скале, такой узкой, что не всякий человек пролезет. Спешились, поцокали языками, Тихомир буркнул что-то насчёт худосочных ящериц, волхв напротив, просветлел лицом, принюхался, погладил стену ладонью, щёлкнул пальцами.

– Мы на месте.

– Точно? – скорее для порядка спросил Мечислав.

– Сера. Я его чую. Но заходить мне он не велит. Только тебе.

– Ишь… – Мечислав оглядел друзей, вздохнул. Решимость куда-то пропала, словно один на орду. Да что там, один на орду – не страшно, как не страшно смотреть на надвигающуюся тучу. Смерть одна, а после неё – вечный покой. А тут… а тут непонятно, чего ждать. Не робость появилась, нет. Просто решимость пропала. Словно прежний Мечислав, привыкший не раздумывая идти в атаку, куда-то исчез, на его место пришёл другой, осторожный, какого и не знал никогда. А если и знал, то прятал в самом дальнем уголке души.

«Чего ждёшь? – разозлился прежний. – Мало тебе несчастий? Бери меч, иди вперёд. Помрёшь, так хоть перед собой не стыдно будет!»

«Перед собой – ладно, – возразил новый, – нелепо помирать в одиночестве. Никто же и не узнает».

Тихомир засопел, переступил с ноги на ногу.

– Ну, что решил, князь?

– Да какой я теперь князь? Ватажник.

– Ну?

– Ты прав, – Мечислав тряхнул головой, вытянул меч. – Ты прав.

***

Если вдуматься, все пещеры одинаковы. Одни глубже, другие шире, иные вверх идут, иные сквозь гору. Но в холоде и сырости – как две капли воды. Поначалу отблески солнца на стенах ещё как-то освещали путь, но стоило проходу пару раз вильнуть, стало темно, хоть глаз выколи. Почему факел не взял? Теперь уже поздно. Меч то и дело цеплялся за стены, изгой догадался протянуть его вперёд, искать дорогу. Несколько раз боялся, что заблудился – вроде бы капало спереди, а теперь сзади. Или это эхо? Слабый с наружи, запах тухлых яиц стал нестерпимо свербить в ноздрях, захотелось прочихаться и выбежать наружу. Темнота стояла такая, что глаза отказывались в это верить – рисовали то блики, то разводы на стенах. Да только не стены это оказывались: коснёшься – воздух. Или напротив, рисуется провал, сделаешь шаг и лбом об камень.

– …смельчаков, – капнула вода. Или голос? Точно – голос! Гулкий и скрипучий, словно камни разговаривают с песком на зубах. Впрочем, гулкий, наверное, от эха. – Семьдесят восемь из трёх тысяч. Куда мир катится, никто умирать не хочет. Проходи, Мечислав, через поворот будет светлее.

И правда, стоило повернуть за угол, появился тёплый отблеск на стенах, проход стал заметно шире.

– Вот ты и пришёл.

Высокий вытянутый зал, на стенах множество факелов, чад от них уходит куда-то ввысь. Между факелами по обеим стенам – воины в чёрных доспехах, с двуручными мечами, уткнутыми в пол. На плечах плащи, такие есть у всех Змеевых людей – света не отражают, впитывают без остатка. А в дальней части зала – обычный заваленный свитками дубовый стол. На стене – карта с воткнутыми в неё флажками. И больше никого. А, нет. Пока он не сдвинулся с места, просто не бросался в глаза. Слева от стола стоит старик. По сравнению с Горбачём – первостарик, старик всех стариков. Узкий в кости, нос крючком, плечи можно одной ладонью накрыть. Борода до пола, как у сказочного Черногора и сам чёрен как ночь. Волосы до плеч, спутанные, привыкшие к шапке, вон и колпак на лавке. И, как все Змеевы люди – в чёрном доспехе. И плащ такой же, только без мечей, с капюшоном.

– Подойди, Мечислав, не тушуйся.

Князь сделал шаг вперёд, охранники, как один, ударили мечами в пол. Старик хихикнул.

– Забыл сказать. Оставь оружие у выхода.

Меч спрятался в ножны, Мечислав снял перевязь, медленно, осторожно приблизился к столу.

– Стало быть, ты и есть – Змей?

Старик зашёлся каркающим смехом.

– Эх, Мечислав, всё бы вам, людям, называть. И колдуном, и Змеем, и козлом наречёте бедного старика Грома. А вот она, моя волшба.

Гром взял в горсть свитки, выставил перед собой.

– Договоры. Среди них есть и Меттлерштадтский с Дмитровым – ты его помог заключить. И Озёрский тут и – Блотинский. Северных земель только нет, но это дело наживное.

Мечислав стиснул зубы, посмотрел на охрану, начал изучать карту.

– Читаешь карты, князь?

– Чего тут читать? – воин начал водить пальцем, – Дмитров, Меттлерштадт, Озёрск, Блотин, Кряжич. А вот это…

– Хинай, Раджин. Северные земли, Полесье, Степь.

– Что за северные?

– Туда только начались расселения, толком ещё неизвестно, названий нет.

– А почему, неизвестно?

– Стычки со степняками. Я ведь для того тебя и вырастил и с братом рассорил, чтобы ты мне с северными землями помог.

– Иначе не мог попросить?

– А ты забыл, как собирался годик жирком позаплыть? Тебя же просили. Ты сам меня вынудил.

– Вынудил?!

– Не кипятись, я ничего особенного не сделал. Вы ведь сами собирались власть поделить. Вот и поделили. Как хотели, так я и сделал. Разве нет?

– Так мы подобру хотели! Зачем было до предательства доводить?!

От княжьего крика старик будто вырос на голову, раздался в плечах:

– А если времени нет, Мечислав! Если северные земли стонут от степняков, что готовы жечь и грабить всё, до чего доберутся, а? Или ты думал, они остановятся? Не пойдут дальше? Твоя задача – передний край! Ты – наконечник моего копья! А с Кряжичем… – старик немного успокоился, – с Кряжичем твой брат и так сладит. Мысль у вас правильная – власть с боярами разделить. Они свои земли знают лучше, в чём нужда – всегда подскажут, помогут.

Злость ещё оставалась, но Мечислав уже чуял – Гром побеждает. Да и сил у него против Горыныча – смех один. Но сдаваться просто так всё равно не хотелось. Уже хотел открыть рот, возразить, хоть какую-нибудь глупость сказать, но старик не дал:

– Погоди, князь, не спеши дерзить.

– Да какой я теперь князь?.. – сил хватило только махнуть рукой да огрызнуться.

– Князь-князь. Мне виднее, я дольше на этом свете живу. Быть тебе князем северных земель. Два городища прислали гонцов с просьбой о помощи. Как узнали, что Блотин миром к Змеевым землям присоединился, обрадовались. Воинов у них мало, одни считай землепашцы да ремесленники. Бояре сами не княжили, переругались, ополчение с малыми набегами кое-как справляется, но чую я – дело к большой войне идёт. Степняки в орду собираются.

– Как же я орду ополченцами побью? – усмешка получилась даже кривее, чем ожидал.

Старик аж рассвирепел.

– А я тебе девку сенную предлагаю? Или невесту с приданым? Или мне к Четвертаку, что только баб портить, да на соседей горазд заглядываться, обратиться?!

Старик бросил на стол договоры, утёр лоб, сгорбился, уселся на лавку.

– Иди, князь. Возвращайся в Кряжич, к брату – заростай жиром. Не буду тебе больше препятствий чинить. Вижу – не по плечу тебе это дело, если, даже не попробовав отказываешься. Жить в Змеевых землях стало больно легко, если умирать за них – трудно. Живи, как знаешь.

Мечислав так опешил от перемены настроения Грома, что подчинился. И правда, как её, орду колотить? Кряжич им уже готовый пришёл, по наследству, а тут всё с нуля надо. Град строить, рвом окружать, воинов готовить. Где оно хвалёное войско Змеево, что на степняков Грому выставить некого? Вот и показали Змеевы земли, на что способны.

Подошёл к выходу, взялся за перевязь, перекинул. Ладонь легла на рукоять.

А мужики в чём виноваты? В том, что Гром что-то не учёл? Ведь в Змеевых землях и разбойников меньше, и границы на замке, девки не боятся ночью из села в село идти. Разве не достойны северные поселенцы такой жизни? А если достойны – пусть докажут! А со Змеем можно и потом, когда сил прибавится…

– Добро, Гром! Берусь северян защищать, по мне эта шапка. Много у меня времени?

– Вчера. А лучше – позавчера. Подойди. Не бойся, иди с мечом, после твоего согласия не тронут.

– На слово верят? – князь указал на охрану.

– Душу чуют. Вот, смотри. Дмитров уговаривает нас, Змеевых торговцев, вернуться. В качестве платы предлагает две тысячи клинков.

– От Четвертака? Не возьму! Хоть режь!

– Ты слушай, а потом решай! Меттлерштадт выставил три тысячи копий. Озёрск – три тысячи сабель. Блотин – тысячу всадников.

– Что же ты сразу не сказал, Змей?

– С такой силой и я бы победил. Мне нужно было тебя проверить. Но не перебивай. Кряжич…