Текст книги "Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ)"

Автор книги: Владимир Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

часть третья

Спи дитя.

Не бойся.

Спи.

(Густав Меттлерштадский. «Слово о Мечиславе…»)

Глава первая

Белый наст ещё не окреп на дорогах, не набрал той толщины, что окончательно на всю зиму спрячет землю от колёс и ног. Нет-нет, да провалишься по щиколотку в проталину, сполна хлебнёшь обутком с обмотками дорожной каши. Это, если ты человек. А если змеёныш, выкормыш Грома, хлебнёшь каши башмаком, ибо обмотки тебе заменяет мягкая чешуя. Всё прибыль – не надо во время привалов сушить над костром длинные тряпичные полосы.

Со стороны змеев свистоязык кажется бедным. Пожалуй, только меттлерштадские горные пастухи могут оценить богатство оттенков и вычурность рулад, исполняемых трёхлетками во время разговоров. А если вспомнить, что они способны издавать неслышимые людям звуки – любой человеческий язык покажется сухой ржаной коркой в сравнении со свежим пшеничным караваем. Впрочем, ржаная корка, да с подсолнечным маслом, да с крупной солью способна заткнуть за пояс иной печатный пряник. Смотря, что ей закусывать.

– Притомились, братья, – высвистел десятник, завершающий колонну телег. – Всех разговоров – о еде. Привал!

Весёлый гомон караванщиков, суетливая возня в прилеске, треск сушняка, удары кресала, запах первого дыма – что есть привал, если не великий дар богов вечным путникам, будь ты человеком или змеёнышем? Много ли наотдыхаешься в Башне: приехал, переночевал, развернулся – побрёл обратно. Караваны с товарами теперь собирают так быстро, что не успеваешь толком выспаться. Потому семеро и слегли прямо в крытых повозках. Ещё трое – жгут костёр, готовят похлёбку. Поедят, разбудят братьев. Пока те ужинают и собирают лагерь – вздремнут. Ну и часть пути тоже, пока не растрясёт. Скорее бы уже на сани перейти.

На дорогах сейчас спокойно, охрана превратилась в обычных погонщиков. К хинайским купцам за последнее время привыкли: те всегда сторонятся, улыбаются. Даже сейчас несколько караванов, не желая мешать, встали на привал чуть дальше в лес. Знают – тракты оплачены серебром. Хинайцы тоже платят за дорогу, но караванов у них больше, плата – меньше, хотя на круг получается так же. Зато их товары – дешевле, отчего приток прибыли в Змееву гору несколько поиссяк.

Сотники в башнях думают, как исправить такой неожиданный перекос, быть может, сам Отец что-то в голове держит.

Со стороны леса степенно вышли десятков пять хинайских караванщиков. Широкие мечи – на поясе, опасаться нечего. Нет таких умельцев, чтобы опередили змеёныша в скорости выхватывания оружия. Не было, успел подумать десятник перед смертью. С тремя уставшими дежурными хинайцы справились так быстро, что укрывшиеся в повозках едва опомнились. Выскочили ошеломлённые – что это такое случилось, как такое возможно? Неверяще смотрели на трупы братьев, этого мига вполне хватило раскосым торговцам, чтобы подбежать вплотную.

Зря, ох – зря! Распахнулись чёрные крылья полами плащей, взмахнули, опираясь на воздух, выскочили из рукавов короткие клинки. Невысоко способен взлететь недозрелый змеёныш, локтей на десять, но он-то – способен! Да и противников слишком много – мешают друг другу, вынуждены нападать по трое-четверо. А в выносливости мы с вами ещё поспорим!

Остра хинайская сталь. Вышедшие на бой раскрутились так быстро, что приземляющиеся змеёныши едва не остались без ступней. Но хинайцы и не думали рубить – они всего лишь защищались от атаки сверху. Между них выбежали другие, более кряжистые, медлительные, с копьями, чьи древки гнулись, словно верёвочные. Насколько же усилит такое древко силу удара?

Додумать воин не успел – не такие уж и медлительные оказались копейщики. Обман раскрылся лишь в бою: древко умудрялось отбиваться от обоих клинков змеёныша, да ещё и не подпускало на расстояние удара. Несколько мгновений копейщик пытался пробить оборону караванщика, громко крикнул, первый ряд хинайцев подпрыгнул, улетел за своих товарищей, в бой вступил второй. Эти вооружены мечами, как и сами змеёныши. Вообще, похожи в бою. Ну, может быть – чуть медленнее. Но быстрая смена противников не даёт приспособиться, понять рисунок боя, схему атаки.

Семерых, что ударили третьими, зарубили почти сразу – совсем молодые, движения угловатые. Да и оружие они выбрали неудачное – по два клевца с короткой ручкой. Не уследили, как змеёныши способны «удлинять руку», расправив дополнительный сустав. Толстые стёганые балахоны хинайцев скрывали обшитый бронзовыми бляхами кожаный доспех, но разве это защита от Змеевой стали? Впрочем, не обошлось без ущерба: крайний слева змеёныш получил глубокую рану выше колена. Отчаявшийся хинаец кинулся на верную смерть, достал-таки клевцом. На змеёныша, словно стервятники – пока не опомнился, кинулись сразу четверо с разным оружием. Один упал сражённый в спину – не расчитал, подставился под удар.

Хинайцы менялись, теряли людей раненными и убитыми, пытались зайти с боков и со спины, пятеро оставшихся змеёнышей встали в круг – так их не пробить никакими копьями, тем более что бойцы нашли слабое место в этом диковином оружии. Узловатое древко легко расщепляется вдоль на узкие полоски, после чего превращается в неприятную, но безопаснюу метёлку.

Из чего же слеплены эти хинайцы? Совсем не устают? И почему шестеро отбежали к костру?

Последнее, что увидели змеевы караванщики – раскручиваемые над головой хинайцев горящие глиняные горшки.

***

Никогда не получается так, как задумали. Хинайские бойцы должны были атаковать Змеевы караваны одновременно – только так можно добиться преимущества внезапности. Тем более, сколько ни тренируйся, как ни выворачивай суставы, меряться со змеёнышами в силе – чистое самоубийство. Против десяти сопровождающих выходило до сотни хинайцев. Хотели выставить вдвое больше, не успели, сильно спешили.

После того, как Дядюшку Хэя отозвали в монастырь, стало понятно – древние свитки не лгут. Лун и вправду могут вынашивать детей в несколько этапов. И лишь созревшее яйцо, отлежавшее в утробе матери полный год, да ещё сто лет высиживаемое в гнезде, способно дать настоящего Лун. Благо, северный варвар, степняк, попросил знаний. Если бы не он, неизвестно, как бы оно могло повернуться: не упустили, вернее – не запустили. Или, ещё вернее – не окончательно запустили. Но, потери, потери…

Вести с дорог не радовали – половина Змеевых караванов отбилась от хинайских атак. Недоучки, чего уж там. Хинайский воин обучается воевать с глазу на глаз, пока сообразили закидывать змеёнышей горючей водой, полегло много воинов. Дал бы Император ещё лет пять – итог мог стать не таким плачевным. Воинов почти не осталось, теперь можно надеяться только на местных наёмников. А они даже на десятую часть не могут противостоять не то, что Лун, но даже его недоношенному отродью. Благо, Мечислав, разославший гонцов в княжества, смог убедить Грома, что ничего общего не хочет иметь с Четвертаком, отправил на переговоры в Дмитров волхва. И тот согласился: оба они – жертвы Грома, у обоих к нему счёты. На горло себе князь наступил, а послушал старого Хэя.

Хорошо, удалось задержать раждинское войско в Озёрске: сослались на осенние песчаные бури. Теперь, пересев с хатхи на верблюдов, раджинцы возвращались к Блотину. В самом Раджине, как и в Хинае со змеёнышами расправились легче всего. Древний опыт, что и говорить. Меттлерштадский бургомистр выгнал бы Дядюшку Хэя, если бы не особая грамота от Императора и свидетельство того, что Змеево племя – нелюдь. А увидев труп – испугался.

Да – нелюдь, – ответил Дядюшка Хэй. – Один раз хинайцы уже выжигали подобные гнёзда. Надо просто всё делать вместе. Тогда может получиться.

***

Не проходило ночи, чтобы Гром не вылетал на дороги и возвращался в полном непонимании происходящего. Боги обещали не отворачиваться! Он так ясно раньше слышал их голоса, что не мог взять в толк, почему его караваны почти разбиты хинайцами, а по дорогам шагают полчища со всех земель. Но труднее всего было поверить, что войска собрал Мечислав. Тот, кто убедил Грома в полной безопасности со стороны людей. Тот, кто доказал, что змеёнышей можно возвращать в города. Тот, по чьей вине они теперь разбиты. Благо, Гром вовремя успел отозвать оставшихся. Здесь, у Горы, собравшись в кулак, защищаться будет легче.

Озёрск, Меттлерштадт, Блотин, Кряжич, Полесье, Глинище, Броды! Даже Тмуть отрядила степняков и лошадей! Кто мог догадаться, что Мечислав выкупает у степняков лошадей не для караванов, а для войска, да ещё использует путевые Змеевы заставы для связи с соседними княжествами против самого их создателя? Кому придёт в голову, что хакан даёт лошадей в долг? Ведь не шли в Тмуть караваны с серебром, не шли! И самое невероятное: Шолковый Путь переполнен войсками раджинцев и хинайцев, что позабыли тысячелетние распри и идут к Горе такими плотными полками, будто заключили вечный союз.

Скрижаль отца гласит: нет прощения убившему Змея. Убитых змеёнышей уже под две тысячи, и как теперь мстить, если восстали все? Ему, единственному Змею на этом маленьком, переполненном людьми острове?

Самому летать и жечь войска в пути? Где взять столько огня? Да и не ловил Гром себя на мелкой мстительности.

Боги, что вы творите? Вы же обещали!!!

Люди видели парящий в вышине чёрный силуэт. Крик его не долетал до земли, это Гром знал наверняка. Страшнее то, что крик не долетал и до богов.

***

– Во-первых, он неправильно лёг, понимаешь?

Беззубая старушка с улыбкой посмотрела на Вторака, кивнула. Совсем голову отшибло, что ли?

Последнее время она сильно мёрзла. Попросила вывесить на кирпицовые стены степные ковры и топить так часто, что заслон не успевали закрывать, отчего камин прогревался плохо, тепло уходило в трубу. Даже угольный камень не грел ожидающую сына Милану. Запах угля смешался с масляными благовониями, свербил в носу, мешал сосредоточиться. К раджинским травам примешивался аромат хинайских, что загустило воздух, сделало его крепким, густым, словно утренний туман.

Хинайский «плясун» тоже не смог помочь. Долго ходил вокруг молодой старухи, осматривал, втыкал иглы, бормотал что-то, сослался на сглаз или луново проклятие, обещал навещать. Вторак пытался выяснить, что это за проклятие такое, да хинайский староста не смог ничего толком объяснить. Покачал головой, дал свои секретные благовония, заходил раз в день – осматривал. Снова кивал, брови сталкивались над переносицей, волхв понял, что старику самому не хватает знаний.

– Он убьёт тебя, Милана, уже убивает. Понимаешь?

Старушка кивнула, улыбнулась, сморщенная рука легла на ладонь волхва.

– Я рожу. Вторак, я не позволю тебе его убить. Да и поздно уже, скоро срок.

– Я бы мог, Милана. – Волхв наклонился к княгине, погладил ей щёку. – Я бы смог. Я точно знаю – тебя убивает твой ребёнок. И роды ты не переживёшь.

Старушка устало откинулась на подушках, возвела глаза к потолку, было видно, что она очень устала.

– Мечислав далеко?

– В конюшне. Готовится отправиться в путь.

– Позови.

– Милана… – Вторак покрутил головой.

– Позови. Может быть, мы больше не увидимся. И Ульку позови.

Вторак вздохнул, встал, скрипнув половицами, подошёл к двери, шершавая ручка уткнулась в ладонь. Петли заунывно пропели что-то о печали и зубной боли. За дверью снова собрались домочадцы, вид у всех такой, словно Милана – их любимая княгиня и каждый виноват в её болезни. Настоящий народ: не сочувствует – сопереживает. Как же трудно будет этим людям лет через пятьсот. Настоящее сопереживание соседи будут считать рабской покорностью. Особенно – сопереживание сильным. Слабого каждый дурак жалеть может. Бросил пятак и на совести вроде как легче. А как сопереживать тому, кому и не помочь? Когда пятаком не отделаешься? Только от себя кусок оторвать. Одно слово – на кордоне живут. Сейчас со степняками замирились, а если воевать придётся? Каждый человек в таком племени на вес золота. Потому и переживают за чужую Милану, как за боевую подругу.

Волхв посмотрел на рябого истопника, поманил. Тот протиснулся, расталкивая всех локтями, глаза трёт, словно туда песка насыпали.

– Беги в конюшню, зови Мечислава. Мигом, понял?

Истопник кивнул, ошпаренный рванул к лестнице, бабы забубнили, слов не понять. Вторак расслышал лишь «отходит», да «отмучилась», погрозил пальцем, разогнал. Позвал караульных робят, поставил перед ступенями, настрого запретил кого пускать.

– Головой отвечаете, понятно? Если кого пропустите – лично зашибу, не посмотрю, что князевы любимчики!

– Не извольте, – преданно ответил младший. – Не быть тому, чтобы пропустили!

– Не ори, дурак.

Второй робёнок дал младшему подзатыльник, встал, будто сделал главное дело в жизни и замер каменным изваянием.

Вторак усмехнулся, пошёл к комнате Улады. Постучал, подождал, постучал, посопел, пошаркал ногами. Не открывает… спит, что ли? Потянул ручку на себя, не закрыто, заглянул в щёлочку. Мягкий оранжевый отсвет на стене, тихие всхлипы, больше похожие на неровное сопение. Тенью протиснулся в комнату, прикрыл дверь. За занавеской у кровати угадал лучину, силуэт Улады, лежащей на боку. Вздрагивает. Тоже, что ли ревёт? Ей-то – с чего? Хоть и крепилась, не подавала вида, да от кого скроется её ненависть к Милане? Или у волхвов глаза другие…

– Уль, – шепнул едва слышно. – Улька.

Всхлипы затихли, силуэт вздрогнул, замер.

– Кто там? Вторак?

– Да. Прости. Отвернусь.

– Ничего, ты – лекарь.

Силуэт поднялся, из-за занавески появилась рука, взяла с лавки рубаху.

– Что там?

– Милка зовёт.

– Милка?

– Да. Очень.

Улька остановилась на полдвижении. Руки подняты, рубаха застряла на локтях. На миг показалось – откажется, не пойдёт.

– Подожди снаружи, я сейчас.

– Угу, – ответил Вторак поспешно. – Я – там. У её комнаты.

Выскочил, будто за ним гналась сама Кали-Милосердная. Встал у двери Миланы. От возбуждения начал обгрызать ногти. Вот, на безымяном заусенец, надо подровнять.

Дверь скрипнула, обернулся. Это не Улада. Сарана. Видимо, боялась выйти в набитый народом коридор. Вторак посмотрел на неё, прижал указательный палец к губам. Женщина кивнула, тихо спряталась в своей комнате.

Княгиня Бродская вышла из комнаты в тот миг, когда ступени грохотали каблуками Мечислава. Чувствуют они, что ли друг друга? Князь выскочил с лестницы, едва не столкнулся с женой. Обменялись взглядами, стали вдруг похожи на нашкодивших щенят, молча подошли к Втораку.

– Звал? – шёпотом спросил Мечислав.

– Не я, Милана.

Улька, не княгиня Бродская, а маленькая испуганная зарёванная девочка Улька, подняла взгляд серых глаз на волхва, всхлипнула.

– А меня зачем?

– Не знаю. Сама скажет. Пойдём.

В комнату вошли гуськом, Мечислав – последний, притворил дверь, стараясь не скрипеть петлями. Волхв с детства знал: закрыть сразу – скрипа меньше, а если вот так – медленно – петли разойдутся во всю свою глотку. Вторак показал князю кулак, тот пожал виновато плечами, развёл руки.

Старушка-Милана от скрипа открыла глаза, посмотрела на гостей, бледные губы едва заметно улыбнулись. Морщинистые руки лежат поверх одеяла, седая голова утонула в пуховой подушке, живот возвышается холмом.

Сухие губы разошлись, беззубый рот плямкнул, стало видно – разговор дастся Милане нелегко.

– Приветствую тебя, муж мой. Прости, не могу встретить, как положено – поцелуем и лаской, приболела.

Вторак подобрался, кто его знает, как князь ответит на простую, ничего не значащую шутку. И с удивлением обнаружил внутри уважение к стареющей девочке. Не всякий воин в тяжёлую минуту так себя ведёт. Приходилось в поле и руки отнимать и ноги. Ёрш ещё молодцом держался.

Мечислав подошёл к кровати, присел на краешек. Рука легла на щёку жены, погладила.

– Ничего, Милана, выздоравливай. По дому мы пока сами управляемся.

Княгиня Кряжинская едва слышно засмеялась, глаза посмотрели на мужа. И снова волхв поразился – молодые, изумрудные, ни намёка на старческое выцветание! Чем же она так болеет?

– Не судьба мне, князь, выздоравливать, – вздохнула после длинной паузы Милана. – Всю жизнь дитю отдаю.

Улька метнулась было, но сдержала себя. Милана хоть и третья жена, но говорит сейчас с князем, не след перебивать. Мечислав едва заметно махнул рукой:

– Полно, ты ещё всех нас переживёшь.

– Вторак говорит – не переживу. Убьёт меня наш сын. Даже говорил – или он, или – я. Я выбрала его.

Тяжёлое молчание повисло в комнате. Наконец, Милана набрала воздуха.

– Улька, подойди.

Улада подошла тихая, встала у изголовья.

– Прости меня, старшая. Не перед смертью прошу. От души. А не простишь, так и ладно. Только одна у меня к вам просьба. Не бросайте дитё. Хорошо?

– Прости и ты меня Милана, – прошептала Улька. – Прости. Лишнего я наболтала.

Мечислав посмотрел на старшую жену, та сказала одними губами: «потом».

– И ещё прошу, – Милана снова собралась с силами. – Пусть сёстры помогают Втораку роды принимать. Мне легче будет. Вторак, возьмёшь сестёр в помощницы?

– Всё-таки решилась? Не отказываешься?

– Поздно отказываться, волхв. Да и… пойми… поверил он мне… доверился. На всём белом свете я – одна ему защитой. Как же его теперь предать?

– Милана… – начал Мечислав, но наткнувшись на взгляд старухи, умолк.

– Я – его крепость. Я – его город. Я – его дом. Придёт время – уйдёт… или Вторак поможет. Но больше никого я своей силой из города не изгоню.

Милана посмотрела на потолок, выдохнула носом, поудобнее устроила голову на подушке, обратилась к своим мыслям, помолчала. Взгляд прояснился, сверкнул благородным изумрудом:

– Хоть одно дело в жизни не провалить. Уже – счастье.

Глава вторая

С войсками Четвертака Мечислав встретился на границе с Полесьем и Змеевой Долиной. Неделю с Тихомиром скакали от Миланы, словно были лично виноваты в её состоянии. Широкий поворот скованой льдом реки похож на сошедший с ума тракт. Впрочем, в Кряжиче дороги ещё и не так извиваются. Пойдут меж холмов, болот и земельных нарезов – невольно задумаешься над задачкой, что меттлерштадский учитель задавал: чем путь отличается от расстояния?

– Здравствуй, племянничек, – весело гаркнул Четвертак, поравнявшись на высоком берегу с Мечиславом. Посмотрел на собравшееся внизу войско, шумно высморкался через пальцы. – Пришло время платить по счетам?

Мечислав оглянулся на почтительно отставшее дмитровское войско, хмыкнул:

– Скорее уж – предъявлять. Сдаётся, спутали мы кредиторов с должником.

– Мир? – Четвертак протянул руку.

Мечислав посмотрел на кольчужную перчатку князя, покачал головой:

– Ну, уж нет. Миром тут и не пахнет. Союз. Временный.

– Вот оно что… – глаза Четвертака расширились, сузились, подбородок гордо вздёрнулся. – Я уж думал, между нами все вопросы решены. Ты обманут, я обманут. Что нам делить?

Ком в горле мешал говорить, но, чтобы дядька всё понял правильно, пришлось подбирать слова по одному, словно камешки по цвету.

– Нечего. Нечего нам делить, Четвертак. С нуля начинаем. После битвы. Если выживем. Тогда и поговорим. А сейчас я ни на какой мир не настроен. Сейчас мне ненависть мешает.

– А-а, – Четвертак понимающе откинулся в седле, – вот ты о чём… послушайся доброго совета: не копи ненависть перед боем. Делай своё дело спокойно и настойчиво, всё и сложится.

Тихомир хохотнул, Мечислав усмехнулся:

– От кого слышу? Не я ли тебя бил?

Рука Четвертака едва заметно сместилась к поясу с мечом. Глаза старых противников встретились. Мечислав, казалось, был готов кинуться с голыми руками.

Блиц

Враг, что кружка на честном пиру:

Испей из него, и – разбей.

(Густав Меттлерштадский. «Легенды змеевых дорог»).

Вытянутое овалом поле, с трёх сторон окружённое лесом. С четвёртой стороны – река Пескарка.

Позади, в лесу – обоз с серебром, жёны, дети. Впереди – войска братьев. Зачем тебе это, Четвертак? Взял бы обозы, бежал в Дмитров подобру-поздорову. Неужели вчерашний разговор с Кордонецом подействовал? Привык княжить? Всего и требуют – разделить власть с боярами. А чего бы и не разделить, если они в своих хитростях кого хошь призовут, кого хошь изгонят. Есть чему поучиться у умных людей. А там, глядишь…

Нет. Не разговор. Не только разговор. Вчерашнее желание кого-нибудь зарубить, никуда не делось. Спряталось до поры и шептало исподтишка. И далеко ли ты с таким обозом по кряжицким-то дорогам сбежишь? Это тебе не меттлерштадские банны, выложенные булыжником ещё тысячи лет назад! Эх, предки-предки. Что же вы у нас такие дороги не сделали! Вот и стоишь теперь в конном строю: за спиной лучники, впереди пешие. И напротив – пешие, конные, лучники. Словно у одного наставника уроки брали. Невпопад вспомнилась игра, привезённая Змеевым сотником из Озёрска – клетчатая доска и костяные фигурки. Вот так и сейчас – фигуры расставлены, все готовы. Кто первый? Обычно – белые. Вот только… кто тут белый? В сравнении с боярами, тут все – белые. Сговориться что ли с братьями, да взять город приступом.

Четвертак хмыкнул в усы, прищурил правый глаз. Какая ерунда в голову перед боем лезет.

– Сокол!

– Я здесь, князь! – привычное величание вырвалось случайно, Сокол прикусил язык.

– Пора начинать. Сбей мне третьего слева пикейщика.

– Почему – третьего?

– А тебе не всё равно?

Сокол понимающе ухмыльнулся.

– И то верно. Подать мой лук!

Лучному бою Сокол учился в Меттлерштадте. Потому и оружие у него длинное, выше роста. Сколько ни старался Четвертак обучить кряжицких – бесполезно: им ближний бой милее расстрела с расстояния. А ведь дай им длинные луки, половину пехоты уложили бы ещё на подходе. Не хотят учиться высокому искусству. Ну, что ж… Сокол для затравки – в самый раз.

Воин воткнул в землю стрелу, встал в позицию, Четвертак отдал приказ пехоте, та расступилась. Лучник взял стрелу, наложил, начал натягивать тетиву. Острие неумолимо приближалось к рукояти, оперение – к уху. Пехота противника заволновалась, дрогнула. В центре образовалась брешь. Раздался свист, и – тетива хлопнула.

Подобная короткому копью стрела пронзила Сокола в грудь. Ещё не зная о своей смерти, лучник успел прогневаться на того, кто осмелился его толкнуть и сбить прицел.

***

– Вот так у нас умеют. – Сидя на заднице, Вторак быстро натянул тетиву, подержал, начал ослаблять. Посмотрел на изумлённых воинов. – Иначе лук сломается – больно силы много. Мечислав! Твоя очередь! Они сейчас опомнятся!

Волхв начал деловито вынимать ступни из петель, привязанных к рукоятям лука. Снял волосяную тетиву, начал наматывать на голову.

– Жир. Тетива пропитывается, служит дольше.

Глядя на лук, ставший обычным, чуть изогнутым посохом, изумлённый Мечислав заставил себя не думать об умениях волхва хотя бы до окончания этой битвы.

– Лучники, к бою!

Пеший строй дрогнул, каждый второй воин зашёл за спину первого, в образовавшуюся «гребёнку» побежали лучники Тверда. Все с длинными луками, у каждого – по полдюжины стрел. Выстроились в линию, натянули тетивы.

– Залп!

Пятьсот стрел отправились к цели. Первый ряд копейщиков сильно поредел. Сейчас Четвертак поймёт, что братья решили его расстрелять издалека и бросит в атаку конницу.

– Залп!

Воины Четвертака сплотили каплевидные – во весь рост – щиты. Почему сплотили? Почему не выпустили всадников? На этот раз упало не больше десятка, да и то раненых. Кому-то, судя по воткнувшимся стрелам, пришило руку к щиту, кому-то ногу. Некоторые даже не покинули строя. Почему они не расступаются и не пропускают всадников?

– Навесом, Залп!

Лучники чуть сместили угол, пустили стрелы выше пехоты. С той стороны поля раздалось конское ржание, крики раненных всадников.

Вот так-то! Заставлю атаковать!

– Не сбавлять темп! Ещё два залпа!

Четвёртый!

И почти без задержки, пока не очнулись:

– Пятый!

Всадники Четвертака разделились надвое, начали обходить пехоту. Не так! Обход с боков Мечислав планировал сам. Растерянно оглядевшись, поймал взгляд Тверда, Ерша.

– Ёрш! Гони копейщиков на фланги! Всадников – на передний край! Тверд! Отходи! Отходи к Змею!

Тверд умудрился перекричать конский топот:

– Лучники, выжидать! По команде – два залпа и отход!

Мечислав гневно посмотрел на брата – посмел принять на себя командование! Но, оценив ситуацию – понял.

– Копейщики! Не добивать – ранить, выводить из боя! Всадники! По команде – петлю!

***

– Вот так-то, дети.

Четвертак потёр руки, наслаждаясь перестроением миродаровых войск.

– Копейщики – десять шагов вперёд, лучники – наизготовку! – посмотрел на поле, – стой! Труби конницу на передний край, они готовятся к атаке! Упредить!

Главное в конной атаке – натиск. Стоящий в обороне всадник – мишень.

Медный рог затрубил, копейщики остановились, дав всадникам выйти на передние позиции.

– Лучники, навесом – три залпа! Труби конную атаку!

Туча стрел навесом отправилась поверх голов конницы. Вдогонку стальным осам рванулись четвертаковцы: теперь копейщики, ушедшие на фланги, им не угрожали. Залп, второй, третий.

– Пехота! Приготовиться вслед коннице! В атаку!

Твердимировцы выпустили по две стрелы, сбили несколько десятков всадников и побежали. До них остались не более пяти десятков шагов, да ещё мечеславова кавалерия бросилась врассыпную, оставив лучников на растерзание четвертаковских всадников. Превосходно! Четвертак обрадовался скорой победе. И даже не заметил, как копейщики, словно из засады, ударили с двух сторон. Как? Только что они были в невыгодном положении!

Это выглядело нелепо. Сравнить скорости – вдвойне нелепо. Копья не успевали колоть, просто бросались под ноги, сбивая лошадей с галопа. Ершовцы на бегу подбирали оружие, пропускали конницу, отсекая их от копейщиков.

– Это потеря второго удара. Ничего. – Четвертак нервно закусил губу.

Почуяв скорую победу, Четвертаковские всадники мчались за лучниками. Те в панике бежали к лесу. Всадники братьев обходили битву по двум сторонам, потеряв ударную силу и преимущество в скорости.

Часть пехоты проскочила, но сила второго удара была погашена. Фланговая схватка – вообще кошмар военачальника, но, если у тебя есть численное преимущество, жить можно.

Увлёкшись погоней и избиением лучников, всадники не заметили выбегающих из леса озёрских сабельщиков, управляемых Тихомиром: это к ним под защиту бежали стрелки.

Никогда не знающие строя, в цветастых шароварах и тюрбанах, голые по пояс сабельщики пропускали сквозь себя уцелевших лучников и сходу подсекали ноги наступающим лошадям. Не останавливаясь, бежали дальше, лишая Четвертака конницы, превращая кавалерию в пехоту. Как можно бояться конницы, если тебя учили борьбе с верблюдами?!

– Змеевы дети!!! Лучники! Бить навесом! Своих и чужих!

Мечеславовы всадники тонкими струйками обошли по краям поле боя и ударили в спину четвертаковым лучникам. Три десятка отделились с краёв и в галоп направились к лагерю князя.

Передний всадник, в льняном балахоне, с длинными смоляными волосами, заплетёнными в косу, завёрнутую вокруг головы, подъехал к Четвертаку, осадил лошадь, замахнулся мечом.

– Командуй отбой, князь. Пожалей людей!

Доннер

– Дурни! – вскипел Тихомир. – Вам, неровен час, головы поотрывают, а вы – за старое взялись! Смотрите, сколько народу собралось на пир честной! Радоваться надо – гульнём по-настоящему, а вам лишь бы…

Воевода махнул рукой, отвернулся, звеня кольчугой. Мечислав после долгого молчания кивнул, протянул руку дядьке:

– Мир, дядя Четвертак. Ты уж прости дурака. Злой я. Очень.

– Отдаю себя под твоё начало, племянник. Уже все присягнули?

– Почти, ждём хинайцев с раджинцами. Правда, от тебя не ожидал.

– У тебя драться ловчее получается, – хмыкнул дядька в бороду. – А мне сейчас победа нужнее гордости.

– Неужели?

– Ужели.

– Отчего?

– Злой я. Очень.

Мечислав рассмеялся, хлопнул родственника по плечу:

– Ничего. Сегодня всё решится.

Сегодня не решилось. И завтра. И послезавтра.

***

Хинайский предводитель изваянием встал перед Мечиславом. Руки гордо сложены на груди, раскосые глаза задумчиво полуприкрыты, даже забавная войлочная шапка, вся в золотом шитье, смотрится величественно и умудрённо. Куда деваться с этими хинайцами? Не хотят слушать сопляка из деревни и всё тут. Впрочем, раджинцы – не лучше. Пройти по Шолковому Тракту – прошли, а смешиваться с собранным войском тоже не желают.

– Как же так, – удивлялся Мечислав, разговаривая с Тяо Ао. – Ваш же Дядюшка Хэй напротив, предлагал драться всем вместе?

– Предлагал, – ответствовал Тяо Ао через переводчика. – Вот и помогайте нам победить Змеиный выводок. У нас опыта больше, это вы сами признали?

– Давно вы с ними воевали? Откуда опыт?

– Есть ли у вас свитки о давних битвах? – спросил вместо ответа Тяо Ао.

Мечислав вспыхнул, парировал:

– Когда вы вообще последний раз воевали? Что вы знаете о тактике боя, стратегии? Откуда вы возьмёте опыт? Из свитков? Война – наука! И как любая наука – развивается!

Тяо Ао стоял невозмутим, похожий на Змееву гору у него за спиной.

– У нас прекрасные воины. Они всю жизнь тренировались убивать змеёнышей. Мы пойдём первыми, вы будете помогать.

– Как же вам помогать, если вы ни к нам не идёте, ни нас к себе не берёте?

– Не давайте им ускользнуть из долины. Этого будет достаточно.

Мечислав посмотрел в зимнее выцветшее небо, вздохнул. Высоко, на пределе видимости, парит чёрная тень, кружит, ждёт. Князь замахнулся, остановил руку у головы, шумно почесал затылок. Последнее время темечко часто чесалось, будто туда кто-то непрерывно лил по капле воду.

– Змей с вами. Но, знайте: вместе мы могли бы добиться большего.

– Пока дело не начато, – философски заметил Тяо Ао, – добиться большего невозможно.

***

Заперев долину с двух сторон, Мечислав и остальные военачальники смотрели на сближающиеся линии противников. Вот, они встали на расстоянии выстрела, пращники вышли вперёд, начали раскручивать над головой горшки с горючей водой. Лучники второго ряда натянули тетивы. Казалось, всё идёт как надо.

И всё, что задумали хинайцы, полетело в прорубь.

За миг до того, как снаряды отправились в воздух, змеёныши расправили крылья, взметнулись, в несколько прыжков покрыли расстояние в тридцать шагов. Горшки улетели им за спины, редкая стрела достигла цели, а змеёныши выпустили свои клинки и ножом врезались в ряды пращников и стрелков.

Смяли, и, не обращая внимания на раненых, подскочили к первому ряду хинайских воинов.

Свет не слышал таких грязных ругательств в адрес хинайскому гордецу.

Почему, почему пехота вышла на бой без поддержки меттлерштадских арбалетчиков? Мечислав стоял на высоком берегу и смотрел, как под лезвиями змеёнышей тают хинайские войска. Раджинцы отреагировали первыми – начали заходить с боков, пытаясь отрезать врага от спасительного ущелья. Две тени – чёрная и белая – рухнули с неба навстречу друг другу, прошлись огнём по втораковой родне, набрали высоту и, не опасаясь мечиславовых лучников, зашли на второй круг. Запомнил Гром урок с горючей водой.