Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Владимир Сосюра

 
За Днепром исчезло солнце.
Пахнут яблони в саду.
Глянь, хорошая, в оконце —
с песней нежной подойду.
 
 
В золотой пыли дороги
чувству спать нельзя вдвойне!..
Я сыграю так, что ноги
приведут тебя ко мне.
 
 
Пароход уходит в дыме…
Ты придешь ко мне сама…
Трудоднями золотыми
я насыплю закрома.
 
 
В сердце – лунная пороша,
сердцу снится вешний сад.
Для тебя, моей хорошей,
лучший выберу наряд.
 
 
Ты возникнешь, будто солнце,
я воскликну: «Чудо, ах!»
В волосах горят червонцы,
пальцы – в светлых перстеньках.
 
 
Взор любовью полон, знаю,
ласков каждый взмах руки.
Что за юбка расписная,
красной кожи башмачки!
 
 
Я тобой не налюбуюсь,
как звезду не разлюблю,
блузку нежно-голубую
алой розой обновлю.
 
 
Спой, кленовая ты дудка,
как не пела нам давно,—
слыша милую погудку,
глянет девушка в окно.
 ……………………
…Заиграл он.
                       Золотая
звуков хлынула волна.
Очи синие, сверкая,
показались у окна.
 
 
Уловив мотив напевный,
будто радостный зарок,
для беседы задушевной
счастье вышло на порог.
 

1938

 
Перед взором счастливого сына
западные проходят края…
Моя Западная Украина,
ты вольна, мать вторая моя.
 
 
То идут миллионы без счета,
села рады им и города,
мы – не два разобщенных народа,
мы в единой семье навсегда.
 
 
Не кручинься, плакучая ива,
лист зеленый, не вянь, не желтей.
Нет мне жизни без слов и мотива,
ярче зорь, алых роз горячей,
 
 
чтоб прославить народ наш могучий,
нашу землю и звезды над ней,
и того, кто несметные тучи
поборол ярким блеском мечей,
 
 
и всех тех, кто сражался бесстрашно,
чтоб не сгинул замученный брат,
кто за родину пал в рукопашной,
встретил пулю, попал под снаряд,
 
 
и всех тех, кто придет из похода,
кто обнимет подругу свою,
кто служил и кто служит народу,
не боится погибнуть в бою.
 
 
Вспоминаю, как шли мы в двадцатом
своих западных братьев спасать,
как товарищи падали рядом,
пенье пуль вспоминаю опять…
 
 
Ах, тот год, щедро залитый кровью,
всё в крови – и сердца, и штыки…
Аисты – на покинутых кровлях,
трупы, трупы, поля, ветряки…
 
 
Наши трупы… Ведь мы отступали…
Тяжко, тяжко идти нам назад…
И обломки металла стонали,
и рыданье неслось к нам из хат…
 
 
«На Гусятин!» В нем – белополяки…
Нам они перерезали путь.
И, казалось, устали во мраке
пушки хрипло надсаживать грудь..
 
 
Над Збручом, потускнев от печали,
плыло солнце. Сияли штыки,
и кольцо огневое прорвали
наших армий победных полки.
 
 
«Мы вернемся…» А годы летели…
И сдержали мы клятву свою.
Полны счастья и сил, одолели,
победили сегодня в бою.
 
 
Сердце, солнце, и шелест чудесный
трав, и зеркалом блещет река…
Я б хотел сочинять свои песни
для народа века и века…
 
 
Чтоб, как солнечный голос металла,
в той грядущей, счастливой дали
моя песня потомкам звучала,
как звучит в наши грозные дни.
 
 
Шумны улицы дальнего Львова,
Днестр – бурливая наша река…
Ты свободна, мы встретились снова,
голубая отчизна Франка.
 
 
Перед взором счастливого сына
западные проходят края…
Здравствуй, здравствуй, моя Украина,
мир тебе, мать вторая моя.
 

Сентябрь 1939 Киев

 
Отцветает мак в долинах,
веет духом тополиным
в дальние концы.
Что куют под гром небесный
там, за облачною бездной,
в небе кузнецы?
 
 
Веет духом тополиным,
отцветает мак в долинах,
расцветаю я.
Над хлебами – громы боя,
ты стоишь передо мною,
синеокая.
 
 
Синий ветер, тучи – стаей,
я с тобою расцветаю,
в сердце – соловьи.
Тени по полю – лавиной,
как по шее лебединой
волосы твои.
 

9 ноября 1939

 
Отгремела гроза, и, прощально блеснув,
отцвело полыхание молний…
Я окно распахнул и, встречая весну,
свою комнату солнцем наполнил.
 
 
Ты вернулась, пришла из страны ледяной,—
может быть, из владений Валгаллы.
И в раскрывшемся сердце при встрече с тобой
тоже тихо и солнечно стало.
 

1939

 
У ветра спрошу: «Она любит иль нет?»
Но ветер молчит… Эхо плачет в ответ.
 
 
У моря спрошу: «Долго ль будет со мной?»
Но море молчит… Только плещет волной.
 
 
У солнца спрошу: «Не разлюбит она?»
Но ветер и солнце молчат, и волна.
 

1939

 
Сквозь туман, будто в звездах далеких,
через зимний наплыв темноты
ты идешь, по следам твоим легким
на снегу расцветают цветы.
 
 
Для меня ты – небесная вечность,
осветившая зимнюю тишь.
Воспевал бы тебя бесконечно,
но сама ты, как песня, звучишь.
 

1939

 
Не похваляйся так беспечно
ни стройностью, ни красотой.
Ведь молодость не бесконечна
и схлынет вешнею водой,
 
 
той, что безбрежно наполняет
бурлящий Днепр из года в год.
Погаснет взгляд, и прядь седая
на лоб высокий упадет.
 
 
От слез ночных и непокоя
морщинки лягут на челе.
И старость жесткою рукою
твой легкий стан пригнет к земле.
 
 
Со мной так будет и с тобою.
Скажу я, правды не тая:
должна иною красотою
светиться молодость твоя.
 
 
И пусть тогда седеют брови,
кровь станет в жилах угасать.
Краса душевная с любовью —
на свете высшая краса.
 

1939

 
Пусть годы идут бесконечно
и песня напористо бьет, —
у каждого в сердце навечно
орлиное имя твое.
 
 
Мы стены разрушили тюрем
в бессмертных Октябрьских огнях.
Ты к счастью повел нас сквозь бури
и вывел на солнечный шлях.
 
 
Года без тебя миновали —
их много в сраженьях прошло.
Пред нами – открытые дали,
и каждого счастье нашло.
 
 
Цветут горизонты садами,
плывут по морям корабли,
и гордо горит наше знамя
над частью шестою земли.
 
 
Во гневе, в любви ли – мы вместе,
сплоченные все, как один.
Над нами звучат в поднебесье
напевы чудесных машин.
 
 
Как солнце, что всходит над нами,
лучи золотые струя,
повсюду растет городами,
цветет, молодеет земля.
 
 
Лети, моя песня, высоко,
как нашего счастья зенит!
На страже границ, огнеока,
с оружием юность стоит.
 
 
А грянет труба – в наступленье
за край наш пойдем против тьмы.
Вот вечный твой памятник, Ленин,—
та жизнь, что построили мы.
 

1939

 
Журавли прилетели, родная,
снова песнями сердце полно.
Зажила моя рана сквозная,
что вздохнуть не давала давно.
 
 
Журавли прилетели… Весною
зацвели, засинели поля.
Теплый ветер шумит надо мною,
и в слезах задремала земля.
 
 
Хорошо так идти нам полями
в голубом полумраке земли.
Закурлыкало счастье над нами…
Ой, привет вам, мои журавли!
 

30 июня 1940

 
Ты помнишь – марта поздний вечер
вел нас с тобой на край зимы.
Смеялся ветер, и навстречу
деревья словно шли из тьмы.
 
 
Свет фонарей, летя, неяркий
кружил в снежинках над тобой,
А нам от счастья было жарко
на этой улице ночной.
 
 
Вошли мы в загс, и ночь отстала,
кругом сиянье и цветы.
Но почему рука дрожала,
когда расписывалась ты?..
 

18 июля 1940

 
С милой павушки своей
глаз павлин не сводит.
Для подруги соловей
трель свою выводит.
 
 
Для тебя пою и я  —
то как гром, то тихо,
соловьиха ты моя,
свет мой соловьиха!
 

27 июля 1940

 
Сидит удодик, отдыхает,
он наловил в траве жуков
и мне головкою кивает,
как будто молвит: «Будь здоров!»
 
 
Здорово, друг мой хлопотливый!
Тебя не мучит тут никто.
Ты понесешь свою поживу
подруге ласковой в гнездо.
 
 
А я один, душой отчаясь,
брожу в тоске среди дубров.
Счастливец тот, кого встречает
свое гнездо, а в нем любовь.
 

27 июля 1940

 
Ой, плывет туман долиною.
Жду, любимая, у тына я.
 
 
Он плывет так низко, низко.
Ну, прильни же к сердцу близко.
 
 
Ой, плывет туман у яра,
а мы с милой будем парой!
 

1 августа 1940

 
Грай вороний закружил,
ветер кучерявый
крылья звездные сложил
на густые травы.
 
 
На реке – к волне волна,
вышла, в хмари тая,
босонога и стройна,
юность золотая.
 
 
Подает рукою знак,
к розе бы нагнуться…
Только мне, увы, никак
к ней не дотянуться.
 

1940, 1958

 
Не погасни маревом, не развейся сном,
мимолетным облачком за моим окном.
 
 
Не замолкни песнею, всех иных родней,
не поникни мальвою на груди моей.
 
 
Садом солнцерадостным, как любимый край
ты цвети, желанная, и не отцветай.
 
 
Музыкой немолчною лейся в вышине,
чтобы пелось весело и жилося мне,
 
 
чтобы пламень юности в сердце не погас,
чтоб потомки милые не забыли нас.
 

1940

 
Я выдумал тебя. А может, нет? Не знаю.
Не любишь ты меня, скажи, не любишь ведь?
Да и за что любить?.. Вот осень ледяная
из глаз твоих глядит. И тает листьев медь
 
 
во мгле твоих зрачков, – не мне они сияют,—
в мечтах, что унесут меня куда-то вдаль.
Не любишь ты меня… И дни мои сгорают
в отчаянье глухом. И о былом печаль
 
 
на части сердце рвет, разбрызгивая густо
клочки былых надежд на этом вот листе.
Ломаю пальцы я, прислушиваясь к хрусту,
средь синей тишины шагая в пустоте.
 
 
А месяц льет в окно холодное сиянье.
Он – как душа твоя. Плывет седая мгла…
Ты – астра для меня, осенний луч в тумане,
цветок без запаха, свет солнца без тепла.
 

1940

 
Я так тебя люблю, что удержать нет силы
восторженных стихов, что льются через край…
Петь буду о тебе и в глубине могилы, —
о мой бесценный друг, мой незакатный май!
 
 
Когда на кладбище заглянешь ты в печали,
туда, где буду спать я в глубине сырой,
и зашумит листва, и засинеют дали, —
ты в нежном звоне птиц услышишь голос мой…
 
 
Чуть тронет ветерок травинку молодую,
и звезды вспыхнут вдруг мерцающей рекой, —
услышишь, как звучит, рыдая и ликуя,
сквозь шелесты травы, чуть внятный голос мой…
 
 
Я так тебя люблю! Дорогою широкой
пройдут столетия, – но знаю, всё равно
останется любовь к тебе, голубоокой,
как отсвет дальних звезд, угаснувших давно…
 
 
Свершая свой полет меж звездными мирами,
умчится вдаль земля, как мчится и сейчас,—
но прядь волос твоих бесплотными устами
я буду целовать, хоть и не будет нас…
 

1940

 
Ты плакала. А дождь шумел сердито.
Но он прошел и свежесть в сад принес.
Острее пахнет цвет, дождем омытый, —
люблю тебя сильнее после слез.
 
 
И тишина блаженная яснее,
и с небом вдруг сливаются поля.
И после слез ты мне еще роднее,
как после гроз прекраснее земля.
 

1940

 
Короче дни… Тропой холодной, дальней
блуждает осень в сумрачных садах,
и журавли, как зов любви прощальный,
летят на юг и тают в облаках.
 
 
А всадник мчится. Он забыл усталость.
Звенит металл уздечки в тишине…
Мой милый друг, то молодость промчалась
на золотом, горячем скакуне.
 

1940

 
Край родной, грозою опаленный,
за недавнее– страдаю и скорблю.
Я люблю тебя любовью миллионов,
всей душой и сердцем я люблю.
 
 
Я за нынешнее– славлю звонкой песней,
что горит, как солнце на крыле.
Я люблю тебя, мой край чудесный,
пока буду жить я на земле.
 
 
За грядущее,что мне дороже жизни,
сквозь огонь любовь я свято нес, —
я люблю тебя, весна-отчизна,
так люблю, что не скрываю слез.
 
 
Сплошь цветы… Идут дорогой люди…
Край родной, полна тобою грудь,—
и когда меня уже не будет,
ты о песне этой не забудь.
 

1940

 
Цветка не сорву – нету средства
живую в нем боль притушить.
Цветку, как и нам, мое сердце,
под солнцем так хочется жить.
 
 
Рожденный в суровое время
под пушечный гул канонад,
любуюсь цветком и добрею,
вдыхая его аромат.
 
 
И ты – как цветок в чистом поле,
и мне ли тебя не любить?
Не огорчу тебя болью,
чтоб сердце свое не разбить.
 

1940

 
Люблю я море в шумный час прибоя,
когда стремит оно волну к волне.
Но в ясном и задумчивом покое
оно еще стократ милее мне.
 
 
Люблю тебя, когда ты говорлива,
когда ни чувств, ни мыслей не таишь.
Скажу тебе, русалке шаловливой:
еще сильней люблю, когда молчишь…
 

1940

 
Как будто сон. И кровь лучей
и кровь сердец – едина.
Кричит в плену у палачей,
рыдает Украина.
 
 
Всё жду и жду. Сверкнет в очах
день, словно весть от сына.
Проснусь… Увижу: вся в цветах
сияет Украина.
 

1941

 
Там на западе глубоко
пушки землю роют вновь…
Мать на подвиг на высокий
сына шлет, родную кровь.
 
 
И морщинистые руки
на плечах его лежат.
И в суровый час разлуки
слезы жемчугом дрожат.
 
 
А вокруг – мой край крылатый,
голубая даль бежит…
На затворе автомата
смуглая рука лежит.
 
 
Шепчет мать: «Ты смелым будешь»,
и глаза в глаза глядят.
А на западе орудья всё
гудят, гудят, гудят…
 

6 августа 1941 Харьков

 
В тумане слез – любимой очи,
моя душа – в тумане слез…
Дыханье холода и ночи
разлуки ветер нам принес.
 
 
Смертельным лезвием металла
пронзили сердце… Дни… Года…
Я слышал: ты во сне вздыхала,
рыдала так, как никогда…
 
 
Я в день приду из мрака ночи,
от крови, от железных гроз.
И синие засветят очи
в тумане радости и слез…
 

17 сентября 1941, 1958

 
Пыли, ветра я добыча… Где Донец, сады, Лисичье,—
там меня Украина кличет на кровавый, смертный бой.
Я лечу туда бессонно. Перегоны, перегоны,
край степной башкирский тонет в грезах дымки голубой.
 
 
Где вы, вербы, вспомню, что ли, вечера в родимом поле,
песен дальнее раздолье на закате в тишине?..
Незнакомы в небе птицы, словно сон проклятый снится,
и душа моя – зарницей – утопает в этом сне…
 
 
Не представить всех убитых, вражьи кони топчут жито,
и звучат, гремят копыта в разоренных городах…
Там прошла безумцев сила, где росли, любили милых,
в селах – братские могилы, кровью залит счастья шлях.
 
 
Тени улиц, тихих самых… Боль гвоздит, и в сердце шрамы.
Я иду на крики мамы, чтоб укрыть от змей собой…
Миг с веками здесь граничит… Дыма я, огня добыча,—
то меня Украйна кличет на последний, смертный бой.
 

17 сентября 1941, 1958

 
В сердцах отваги дух орлиный
и к хищным ордам лютый гнев.
Лети к Отчизне, песня сына,
грома войны преодолев.
 
 
Година гроз, година славы
сливает жизнь и смерть тесней.
Под пушек гром, под гул кровавый
пусть песнь стоит на страже дней.
 
 
Мой край в огне, в борьбе жестокой.
Мне ль равнодушным быть, друзья?
Как воин в каске, кареокий,
ты будь бесстрашной, песнь моя!
 
 
Прославь свой край, лети к лазури,
где пуль трассирующих град.
И пусть не скажут – ты средь бури
спала под грохот канонад.
 

19 сентября 1941, 1958

 
Башкирского неба прохлада,
октябрьские росы в пути.
Не надо, родная, не надо
печальную песню вести.
 
 
На Запад, сквозь изгородь хмури,
дорога в туманах идет.
Замолкнут над Родиной бури,
и в песнях она расцветет…
 
 
И станет малиновой снова
косынка твоя на заре.
И волны Славуты седого
сверкнут куполам на горе…
 
 
Раскинется город пред нами
в певучих, душистых ночах.
Заблещет Крещатик огнями
в твоих неповторных очах.
 

8 октября 1941, 1958

 
Зеленеет край, край,
еще будет май.
Будет травами одето
на земле родимой лето.
Эй, труба, играй!
 
 
Всё светлеет день, день,
слышу марша звень…
А вокруг всё дорогое,
сердце чует всё родное,
отгоняя тень.
 
 
И в широкий свет, свет,
где земли расцвет,
всем, чье сердце отзовется,
кто за край любимый бьется,
я пошлю привет.
 
 
Наше солнце, грей, грей,
победим скорей.
Штык разить врага умеет,
нет, никто не одолеет
нас, богатырей!
 
 
Нас не сломит ночь, ночь,
ворон, не пророчь.
Станет мир еще чудесней,
у меня на сердце песни,
злая сила, – прочь!
 
 
Счастье в новом дне, дне,
в вольной стороне.
Видишь, светит солнце юга,
руку дай свою, подруга,
улыбнись ты мне.
 

8 октября 1941, 1958

 
Настанет час расплаты, —
мы в буре мировой
отбросим супостатов
на Запад огневой.
 
 
Возрадуется всякий
в раскатах канонад,
где наших танков траки
победно прогремят.
 
 
Я жду вас, дней воскресных,
чтоб стяги расцвели,
вам поклоняюсь в песнях,
чудесные мои.
 
 
Небес шелка синеют,
как росы на стерне,
и пушки всё слышнее
в родимой стороне.
 

8 октября 1941, 1958

 
В окна смотрят рыдающим строем
дни осенние, хмурится лес.
Океанским кровавым прибоем
Украина шумит до небес.
 
 
Там – враги, там – великое горе,
хочет враг в этот дикий поход
погасить наши ясные зори,
загрязнить зеркала тихих вод.
 
 
Там трава под копытами вянет,
тяжко стонет Славута-река,
черный танк землю ранит и ранит,
птица черная рвет облака.
 
 
Там орудий огонь над рекою,
прямо в сердце огонь этот бьет,
и Донетчина милая к бою
для расправы с врагами встает.
 
 
И от Черного моря до моря,
где синеют извечные льды,
мы встаем и, по-воински споря,
бьем врага и смыкаем ряды.
 
 
Не страшит нас пожарищ завеса,
защищаем мы землю свою,
и стоят Ленинград и Одесса,
как твердыни, в кровавом бою.
 
 
Час придет, и в степях Украины,
как давно, в восемнадцатый год,
враг узнает рубеж свой единый —
он могилу свою здесь найдет.
 
 
Будут вишни, акации снова
звать в просторы, в счастливую даль…
Неба ширь, не смотри же сурово
сквозь заплаканных окон печаль!
 

10 октября 1941, 1958

 
Мой друг, не до песен сегодня! Заданье —
пусть слово, как штык, заблестит!
Горят под бомбежками светлые зданья,
моя Украина горит.
В ту степь мое сердце летит, где курганы,
где счастье цвело предо мной,
где в берег Славутич мой, скорбный, туманный,
стучится кровавой волной.
И гнев, как пожар, загорается в жилах,
как сад под грозою, в ночи…
В Неметчину братьев, сестер моих милых
в оковах ведут палачи.
По всей Украине отравою черной
фашистов орда расползлась,
и только, как прежде, сражаясь упорно,
врагам не сдается Донбасс…
Всё так же по рельсам летят эшелоны,
а в них – молодежь, земляки.
Под утренним солнцем, багряно-червонным,
широкие блещут штыки.
Всё так же над плесом мечтает калина,
где юность моя протекла;
и мать всё грустит в ожидании сына
в той мазанке с краю села.
Всё слушает… громы рокочут глухие…
И вдаль всё глядит поутру…
А сын в том краю, где леса вековые
под снегом шумят на ветру…
Я слышу сквозь бурю: «Сыночек, сыночек!..»
А зарево – меди красней.
В огне Украина… Туда, что есть мочи,
лети, мое сердце… скорей!..
 

20 октября 1941, 1958

Сыну Олегу

 
Какой-то гул плывет над нами
и нарастает всё сильней…
Перекликается с громами
огонь зенитных батарей.
 
 
По тучам саранчи, что плыли,
движеньем опытной руки
к зениту жерла устремили
в защитных касках пареньки.
 
 
Меж них и сын мой. Точно целит
он свой удар по стае злой.
Гудят кровавые метели
и на земле, и над землей.
 
 
Огонь и смерть с тобою рядом.
Но ты, мой сын, будь тверд в бою,
каким был я тогда, в двадцатом,
под пулями врага, в строю.
 
 
Тот самолет, что с неба падал,
простор крылом подбитым бьет.
И может, сбил его снарядом
сын – продолжение мое…
 

8 ноября 1941

 
Мы победим, – зима звенит,
снега твердят об этом.
Об этом ветер говорит,
летя над белым светом.
 
 
Об этом звезды говорят,
горя в ночном просторе,
и брызжет их лучей каскад
всем палачам на горе.
 
 
Поет об этом солнце нам,
сверкая с небосвода.
Мы знаем, что победа там,
где правда и свобода!
 

10 ноября 1941

 
О, знаем мы, что так не будет.
А нынче день тяжел и строг,
и чувствуют и слышат люди
удары кованых сапог.
 
 
Уж не поют здесь соловьино,
и вся в крови лежит она —
моя родная Украина,
цветов и солнца сторона.
 
 
Но не померкла наша слава.
Сражаются в дыму войны
за честь, за волю и за право
ее любимые сыны.
 
 
Они пошли в часы невзгоды…
Но день придет, и вновь туда,
где ясны зори, тихи воды,
они вернутся навсегда.
 
 
И грянет песня соловьино,
чтоб пленной никогда не быть,
и встанет, встанет Украина,
чтоб снова и творить и жить.
 

10 ноября 1941

 
Песни боевые
и в беде поем.
Мальвы ледяные
на стекле моем.
 
 
Дым от папиросы
вьется голубой.
Вьюги и морозы
занялись Уфой.
 
 
За Уфой равнины
в снежной тишине,
Мальвы Украины
на моем окне.
 

14 ноября 1941

 
Когда фиалка синим оком
блеснет меж тоненьких стеблей
и встанет месяц над потоком,
как песня юности моей, —
 
 
я сквозь туман, мутивший взоры,
сквозь мглу, что путь пересекла,
увижу киевские горы
и древней Лавры купола.
 
 
Увижу радостно, как встарь, я
Владимирской горы уклон,
и на Шевченковском бульваре
шумящий явор, тихий клен,
 
 
и улицу, где ночью синей
бродил не раз… Моя весна
дохнет на ранний легкий иней
из незабытого окна…
 
 
Там первой песней неумелой
я пел любимой блеск очей.
И черный кот в манишке
белой меня там встретит у дверей.
 

20 ноября 1941, 1958

 
Ой, в лугах, полях – туманы,
            небо в сизой мгле.
В темной роще – партизаны,
            а враги – в селе.
 
 
Но блеснут светлы, румяны
            зори в темной мгле.
Будут в селах партизаны,
            а враги – в земле.
 

28 ноября 1941