Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Владимир Сосюра

 
В чистом поле – кони вражьи,
            где дорог кресты.
А по снегу, в заовражье,—
            красные цветы.
 
 
Над долиной – карк вороний,
            сыч в лесу – пу-гу!
Не цветы, а сгустки крови
            в поле на снегу.
 
 
Вся земля под громом стонет —
            так ей тяжело.
Эй, седлайте, хлопцы, коней,
            сабли наголо!
 

28 ноября 1941, 1958

 
Донец уже в снегах. Река недавно стала.
Замерз и тот затон, где в детстве плавал я.
Сегодня, как и встарь, под мерный гул металла
заводский дым плывет в небесные края.
 
 
И за горой, как встарь, в просторах милой дали
глухой орудий гром. Тревога всё растет…
Всё ближе недруги… Украйна-мать, в печали,
как встарь, ты смотришь вдаль у сломанных ворот.
 
 
А сына нет как нет. Всё ближе пушек громы…
Шатается земля… Кругом боев страда.
Я сквозь ветра гляжу на облик твой знакомый,
на руки старые в мозолях от труда.
 
 
Звенят в мое окно деревья в снеге белом.
В шинели серой вновь себе приснился я.
Ты, как тогда, о мать, сыночка не успела
благословить на бой, родимая моя.
 
 
Но знаю, – будет так, настанет час желанный:
с победой я вернусь, окончив бранный путь,
и, как тогда, зимой далекой и багряной,
зальешься плачем ты, упав ко мне на грудь.
 

28 ноября 1941, 1958

 
Жемчугом-росою, солнечной красою
         оживут поля.
Маковым монистом, клевером огнистым
         зацветет земля.
 
 
Дни – гнедые кони – мчат, летят в погоню,
         на дорогах кровь.
Скоро из лазури солнце после бури
         мир осветит вновь.
 
 
И на Украине вновь цвести калине,
         глядя в небосклон.
И не гром могучий из летучей тучи,—
         грянет песен звон.
 

1 декабря 1941, 1958

 
Тебя терзает ворон клятый,
и кровь из сердца пьет змея.
Люблю тебя, мой край распятый —
Украйна бедная моя!
 
 
В безбрежной сини – птичьи стаи,
и запах пашни, и зарю,
под ярким солнцем и цветами
твои дороги я люблю.
 
 
Вновь засияет день твой ясный.
Я жду его, ночей не сплю.
Люблю тебя, мой край прекрасный,
в беде и в радости люблю.
 

1 декабря 1941

 
Когда цветы побед взойдут
и я вернусь в свой край родимый,
я на колени упаду
и поклонюсь земле любимой.
 
 
И Днепр, и Лавра, и пути
веселых улиц, звон трамвая…
По мостовой родной идти —
полнее счастья я не знаю!
 
 
Я слышу стон степей во сне,
дни тяжкие плывут, как льдины…
Испепеляет душу мне
кровавый ветер с Украины.
 

3 декабря 1941

 
Снег и дым ветвей седых —
как цветы у ног моих.
 
 
Вижу каждую снежинку.
Но подходит ночи мгла,
и заря свою косынку
алую сняла.
 
 
Я ей вслед гляжу… Суровы
снежные пути.
«Ой, надень косынку снова
и свети… свети!»
 
 
Я стою. Всё в клочьях снежных
в голубом саду.
И заря мне шепчет нежно:
«Я приду, приду…»
 
 
Снег и дым ветвей седых —
как цветы у ног моих.
 

12 декабря 1941, 1958

 
Янтареет окно. Утро. Слышен петух.
На стекле снеговые картины,
как цветы и сады. Моя песня не тут,
моя песня в степях Украины.
 
 
Тенью бродит она средь руин там, вдали,
мимо окон разбитых – все ночи.
Ветры черные косы ее расплели,
и в слезах ее карие очи.
 
 
В горе бродит она. Дух тревогой объят.
И гремит ее клекот орлиный.
А над нею снаряды гудят и гудят
в партизанских степях Украины.
 

12 декабря 1941

 
Ветер… В поле брезжит,
рой теней.
Зацветет, как прежде,
даль полей.
 
 
Отгрохочут трубы,
прояснятся сны.
Смолкнет голос грубый
дней войны.
 
 
И к тебе – отраде —
я в саду
в воинском наряде
подойду.
 

13 декабря 1941

 
Торжество победы, счастья и свободы,
радость возвращенья в ясный отчий край,
где, склонясь дугою, радуга пьет воду
и, волнуясь, реки плещут через край,
 
 
где красой цветущей девушки богаты,
смугловаты, статны парни на подбор,
где в шинели серой, поступью солдата,
вышла моя песня на степной простор.
 
 
Жаворонок в небе, всходов колыханье,
в мареве дрожащем села и сады…
Первое любимой робкое признанье,
шахты, терриконы, рельсы и мосты…
 
 
Там, где мне знакома каждая тропина,—
бродят мои думы и мечты мои…
Мама моя, мама, матерь Украина!..
Месяц над рекою, вечер, соловьи…
 
 
Тучка в теплом небе, тихий звон гитары…
Всё это далеко, всё прошло давно…
Мать, к тебе приду я сквозь огонь пожара,
подойду и тихо постучусь в окно.
 
 
«Кто там?» – нежной песней зазвучит из хаты.
«Я, моя матуся!..» Вьется снег дорог.
Ты откроешь дверь мне, птицею крылатой
кинешься навстречу сыну за порог.
 
 
И цветы запахнут, в роще взвеет ветер,
песня отзовется там, в далекой мгле…
А потом наступит тишина на свете,
тишина настанет всюду на земле.
 
 
Гляну я в родные, радостные очи
после бурь кровавых, огненных дорог…
«Ты пришел! Вернулся! Сынку мой, сыночек!..»
Я зальюсь слезами и склонюсь у ног.
 

20 декабря 1941, 1958

 
Черный явор головою,
ой, кудрявою,
гнется, гнется над водою,
над кровавою.
 
 
Гнется явор над водою
да в ненастье.
Посиди, побудь со мною,
песня-счастье!
 
 
Станет ширь степная краше
слов калиною,—
перекликнемся мы с нашей
Украиною.
 

22 декабря 1941

 
О, древней Лавры купола!
Среди домов, с дубравой схожих,
иду. Молчание и мгла.
Ни света в окнах, ни прохожих.
 
 
Квартал как будто неживой,
за мною тени, только тени,
да вдруг окликнет часовой,
блеснувший каской в отдаленье.
 
 
Заплаканная синева,
как в дни весны невозвратимой.
А снег скрипит едва-едва,
не снег, а кости побратимов…
 
 
Здесь с них одежды совлекли
внизу, у крепостного вала,
вот здесь их по мосту вели,
и камни кровь их заливала.
 
 
Река прохладная текла.
О, пламень их последней мысли!
Здесь на балконах их тела,
как гроздья страшные, повисли.
 
 
Недавно здесь звучал их смех
и песня громкая звенела.
Иду, и в сердце – мертвый снег,
душа моя закоченела.
 

Декабрь 1941, 1958

 
Прожекторы скрестились, как мечи,
и в их скрещении блестит, зловещ и прыток,
фашистский бомбовоз… Вокруг него в ночи
завесой грозною встает огонь зениток.
И пули шлет вдоль световых столбов
пунктиром огненным, уже бежать готов,
стервятник, свастикой отмеченный на крыльях, —
шатается и падает в бессилье
чадящим факелом… И вот уж замолчал
огонь зениток. Ночь. И городской квартал
колышет звезды мощным вздохом груди.
Выходят из убежищ люди.
 

1941

 
В городах, в деревнях, по лесам, и ярам, и долинам,
в том Донецком краю, где родились и выросли мы,
бьются ночью и днем неотступно сыны Украины
с морем тьмы.
 
 
Обращаюсь я к вам, земляки мои и побратимы,
сквозь пожаров разгул, сквозь немолчный огонь канонад,
чтоб большую любовь передать вам строками скупыми,
всем, кто ныне в бою защищает цветущий наш сад,
 
 
Обращаюсь я к вам, тем, кто жив на земле непокорной,
к тем, кто бьется в снегах, в грозной смене и дней и ночей:
бейте всюду врага, пусть потонет в крови своей черной
злобный хищник навек под неистовый гул батарей!
 
 
Он за углем пришел на Донетчину нашу родную,
в отчий дом наш вошел, он за нашим богатством пришел.
Обращаюсь я к вам, сквозь туман и пургу ледяную,—
бейте всюду врага, чтоб и след его ветер замел.
 
 
Бейте всюду врага, – смерть над ним беспощадная кружит
на дорогах глухих, на кровавых и вьюжных снегах.
Гляньте, солнце уже на победном сияет оружье,—
то врагу приговор в ваших крепких и сильных руках!
 
 
Вдаль, на запад, идут непреклонным железным потоком
боевые полки, и поход их – вперед и вперед,
по лесам, городам, по степям украинским широким,
 как тогда, как тогда, в восемнадцатый пламенный год,
 
 
Пусть же с пулями в ряд будет слово мое огневое, —
в нем любовь моя к вам, в нем немеркнущий к недругу гнев.
Побратимы мои, к вам сквозь грозное зарево боя
пусть стремится оно, местью в ваших сердцах закипев.
 
 
Вместе выросли мы, вместе строили мы и творили…
Как шумел и сиял наш цветущий и радостный сад!
Враг замыслил сломать наши, к солнцу простертые, крылья,
наши нивы стоптать, нас рабами погнать на закат.
 
 
И, закован в броню, он ворвался к нам дикой ордою,
черной бандой громил, мраком наши покрыл города.
Кровь потоком разлив, оставляя лишь смерть за собою,
он задумал народ ввергнуть в бездну ночей навсегда.
 
 
Но на партии клич гневно встала родная Держава,
и в гадючьей крови почернела разящая сталь.
Наша воля жива, и бессмертна орлиная слава,
наше солнце взошло, и сияет весенняя даль!
 
 
Земляки и друзья! С вами песня моя неразлучна,
как и сердце мое, что навеки единым узлом
с вашим связано сердцем; с любовью и дружбой созвучна,
эта песня летит над Донцом, над родимым селом.
 
 
Не смолкая летит, реет песня над каждою хатой,
и находит одну, что над Кировской тихой горой, —
мать родная моя ждет там вести от сына-солдата,
а шахтеры, шахтеры, шахтеры идут чередой…
 
 
Всё на запад идут под громовые залпы орудий,
за детей, матерей, за святую Отчизну свою.
Слава вечная им! Имена их народ не забудет,—
земляков моих, жизнь отдающих в смертельном бою!
 
 
Светят звезды Кремля в их орлиные гордые очи,
чутко слушают бор и поля их стремительный шаг;
вслед, волнуясь, Донец из-под льдины приветом рокочет —
им, идущим в огонь небывалых доселе атак.
 
 
Отсверкает гроза, молний отблеск угаснет кровавый,
вновь сады зацветут и в садах запоют соловьи, —
в отчий радостный дом, как герои, увенчаны славой,
вы вернетесь, друзья, земляки дорогие мои!
 
 
Там, где пепел теперь, где чернеют под небом руины,—
встанут села вокруг, засверкают, шумя, города.
Будет краше еще необъятная ширь Украины,
все преграды сметет на победном пути навсегда.
 
 
Земляки и друзья! Пусть снега заметают просторы,—
мое слово летит, вместе с вами проходит в строю,
и в окопах оно под огнем вместе с вами, шахтеры,
и ваш сон сторожит на привале в далеком краю.
 
 
Столько хочется вам передать и поведать скорее,
чтобы в слове моем вы услышали брата любовь,
чтоб его заглушить не смогли бы, гремя, батареи
на Укра́йне моей, где могилы, руины и кровь.
 
 
Пусть же песня идет с вами в серой солдатской шинели,
песня – сердце мое, что возникла в бессонных ночах
в городке над Донцом, там, где юные дни пролетели,
где разбит каждый дом в непрестанных и лютых боях…
 
 
Пусть крылом голубым вытрет слезы у матери милой
и у всех матерей, чьи сыны днем и ночью в огне,
чтоб шумела весна над землею цветущей, счастливой
в нашей светлой, как день, и великой любимой стране!
 
 
Побратимы мои! Дети солнца, труда властелины!
Вас недаром взрастил в ураганах и зорях Донбасс.
Вы – как вихрь и порыв, и в тылу и на фронте – едины,
вам – всё сердце мое, что сроднилося с песней о вас.
 
 
Сквозь грозу, что кипит над землею кровавой и хмурой,
сквозь туман, сквозь ветра, небывалые в мире бои
шлет привет вам земляк-побратим ваш, Владимир Сосюра,
руки жмет вам, шахтеры. До встречи, родные мои!
 

1941

 
Твой голос над равниной мглистой.
А ветер вольности звенит
сквозь паровозов дальних свисты,
сквозь шум и шорохи ракит.
 
 
Войска в поход идут с тобою,
ты вместе с ними на войне.
Горишь ты яркою звездою
в моей донецкой стороне.
 
 
Твой образ светит сквозь туманы,
ты в темноте пылаешь там,
где горняки и партизаны
поют в забоях по ночам
 
 
о тучах, о луне летучей,
о гневе пламенном твоем,—
и в этой песне Днепр могучий
кипящим льется серебром.
 
 
Бойцов сбирая перед боем,
вперед, в шинели боевой,
скользишь ты легкою стопою
над головнями и золой.
 
 
Кругом гремит, гудит, грохочет,
а ты зовешь: «Вперед, сыны!»
Сияют из-под шлема очи,
и добрые усы видны.
 
 
Донец. Копры. «Боритесь, люди!» —
звенит твой голос в тишине.
Над Украиной гром орудий,
и всё в огне, в огне, в огне.
 
 
Другое, знаем, будет лето,
святая песня не умрет.
Бессмертного родив поэта,
не может умереть народ.
 

1942

 
Какое пламенное слово
мне отыскать? В тревоге я.
В огне пожара фронтового
отчизна вольная моя.
 
 
Не стану я шептать молитву,
не осеню себя крестом.
За шлемом шлем, – идут на битву
бойцы в дерзании святом.
 
 
Идут отрядами стальными.
Дорога, будь же им легка!
Благословением над ними
простерта Ленина рука.
 
 
Они за родину готовы
Отдать всю молодую кровь.
О, где найду такое слово,
чтоб им пропеть свою любовь?!
 

1942

 
Там далёко, в огней полыханье
за Украйну клокочут бои…
До свиданья, друзья, до свиданья,
краснозвездные братья мои!
 
 
Завтра крикнет сирена прощально,
и машине на запад лететь…
Сердце снова сожмется печально…
Что же делать… Я буду как медь,
 
 
что трубит, и зовет за собою,
и в атаку героев ведет…
Вспоминать буду, что под Москвою,
как нигде, наша слава встает…
 
 
Вспоминать буду вас, побратимы!..
И звенеть будут, как соловьи,
песни в огненной буре и дыме…
До свиданья, родные мои!
 

1942

 
Всю ночь гремели бомбовозы…
Я различал на звук с земли
сквозь набегающие грозы:
вот – наши, вот – чужие шли…
 
 
При слове «наши» сердце пело
и было на душе светло,
и гнев кипел, в глазах темнело,
когда «чужие» слово жгло…
 
 
«Чужие» – кровь детей и слезы…
а «наши» – к счастью дивный путь…
Всю ночь гремели бомбовозы,
и я всю ночь не мог заснуть…
 

1943

 
Грузовик наш летит. И луна за ним мчится вдогонку…
Далеко ты. Меж нами – дороги, поля и кресты.
Помню – локон спадал твой кольцом шелковистым и тонким
над печальным лицом, когда шла провожать меня ты.
Целовал я ту прядь… Помню ветра полуночный лепет…
Сколько раз я, прощаясь, касался родных твоих уст…
Я – в машине. А ты? На земле иль на небе? О трепет
белых крыльев твоих! Словно чую их шелест и хруст…
Прилетают сюда, шумной стаей спешат бомбовозы,
и на запад летят, и тревожно гудят в вышине…
На калине роса, как твои несказанные слезы,
предо мной промелькнула, сверкнула в рассветном огне.
Автоматчики здесь. Полны гнева их юные очи,
как огни фонарей, что стремительно с нами летят…
Жизнь иль смерть в облаках? Вот затихнет… вот снова грохочет…
Как созвездья небес, что, мерцая, горят – не горят…
Блиндажи… блиндажи… В буйных травах и зелени жита
бронированный мир, что в боях стал мощнее стократ,
бьет врага наша армия, в землю глубоко зарыта,
и гремят за Донцом жерла огненных пушек-громад.
Звезды, звезды взошли… Вот одна, а за ней и другая.
Вспыхнул яркий пожар… И звезда покатилась одна,
а другая цветет… То ракеты… Стрела золотая
в поднебесье взлетела, безмолвна, четка и ясна.
И снаряды вокруг (то фашистов преследуют пушки)…
Голубым, и зеленым, и красным пестрит их отлив…
И кукуют орудья – стальные гиганты-кукушки…
Вновь погасла звезда… Раздался оглушительный взрыв!
И всё явственней, явственней мнится с минутою каждой —
я – не я, я – звезда, от которой в полночную ширь
всем сияньем любви устремляется боль моя, жажд?
и тоска по тебе, о которой звучит мне весь мир!
Вдаль к тебе, на восток, потянулись надежды с тоскою…
Сам же я – я навстречу сияю, пою и горю
всем огнем, всей душой, всею кровью, не зная покоя,
всё туда, за Донец, где великую вижу зарю, —
ярче нет в целом мире! Моя Украина, с тобою
каждый вздох мой – всё, всё, что вмещает в себя человек!
За тебя мы штыками и сердцем торопимся к бою!
Мы – ничто без тебя, а с тобой мы – бессмертны вовек!
Есть любовь к своей матери, к милой жене и к сестренке,
но превыше всех чувств – это чувство к родимой земле.
Жизнь отдам за тебя, Украина! Как радость ребенка,
ты мне детством сияешь сквозь грохот орудий во мгле,
отдала ты мне всё, всё поведала мне ты, что знала,
колыбельные песни ты пела мне в синих ночах,
в темной хате меня новорожденным ты пеленала,
когда встретил я жизнь на твоих материнских руках.
Да, любовь – это ты. Подняла меня в жизнь ты любовью.
Чувство к матери, к другу, – все чувства отдам тебе я!
Я томлюсь по тебе, я пою о тебе сердцем, кровью,
чернобровая юность, страдалица, мука моя!
Украина, народ, ты и я, что в пилотках зеленых,
мчимся к свету сквозь ночь… Долететь, долететь бы скорей
на крылах лебединых иль на тех, на людьми сотворенных,
что шумят в поднебесье, спешат к Украине моей…
Долететь… долететь… «Долетим, долетим!» – в такт грохочет
грузовик и летит… А на нем мчусь пылинкой и я —
всё туда, за Донец, где, как солнце, горят твои очи,
Украина бессмертная, вечная радость моя!
 

1943

 
Я вижу пряди светлой тень
над сном ресниц, в глазах – тревогу…
Ты ландыш мне дала в тот день
и проводила в путь-дорогу.
 
 
Прощай! Сирена. Мрак ночей,
Как сон, платок исчезнет, тая,
а с ним и синева очей…
Нет! До свиданья, дорогая!
 
 
Ты жди меня… Жди… Горе минет.,
И мне в ответ звучит: «Я жду!..»
Вернем свободу Украине,
и снова я к тебе приду.
 

1943

 
Украины родимой сады,
вишни, зелень густой лебеды,
что мне снились в годину беды,
вы шумите сейчас не во сне…
 
 
Хаток белых приветливый ряд,
и окошки на солнце горят,
на окошках цветы… Выйду в сад,
поплыву по зеленой волне,
 
 
по зеленой и сонной… В саду ль
я услышу кукушку? Июль,
через кровь и сквозь посвисты пуль,
вновь придет, как счастливая доля.
 
 
Выйдет месть на Донец, вся в броне и огне,
и клинки зацветут, как цветы по весне,
и я вновь обниму – наяву, не во сне —
мою мать после долгой неволи.
 
 
Украины родимой сады,
яворов многошумных ряды,
к вам я рвался в час горькой беды
вместе с песней моей соловьиной!
 
 
Только выйдем к тебе мы в бою,
только будем в родимом краю,
поцелую я землю твою,
мое сердце – моя Украина…
 

1943

 
Я видел петушка – мелькал,
когда гремело над рекою,
в бомбоубежище бежал
он с золотою детворою.
 
 
Потом пропал он. В злой игре
пришли лихие люди вчуже…
Задравши лапки, на заре
петух лежал в кровавой луже.
 

1943

 
Прилетела кукушка: ку-ку…
Куковала: казак, потерпи!
В вышине, как на синем току,
словно жито молотят в степи.
 
 
Золотистой половы дымки
проплывают и тают, как сны,
и зенитных снарядов куски
на поляны – дождем с вышины.
 
 
А кукушка: ку-ку да ку-ку,
в небе бьются на жизнь и на смерть.
Украина! Тебе на веку
Столько выпало бед одолеть.
 
 
Над полянами – запахи трав,
солнце хмуро глядит с высоты.
Самолет загорелся, упав,
и на нем черной краской кресты.
 
 
А кукушка: ку-ку да ку-ку…
И на сад – град осколков летит.
Украина! Еще на веку
быть счастливой тебе предстоит.
 

1943

 
Тяжко бухает и гулко,
             пыхает огнем
в сталь одетая гадюка
             за родным Донцом.
 
 
Мы гадюку не добили —
             и врагов полки
правый берег затопили
             дорогой реки.
 
 
И змея петлей тугою
             жмется к берегам…
Украина за рекою
             руки тянет к нам.
 

1943

 
Столько было пережито,
как поля грустны.
От дождя поникло жито
до весны.
 
 
Вьются тучи над полями,
тишь на полосе…
От разрывов ямы, ямы,
по бокам шоссе.
 
 
В сердце матери – кручина,
змей в него заполз…
Поседела Украина
от горючих слез.
 

1943

 
Живая рана в сердце Украины,
в тоске снегов лежит Крещатик мой.
Куда ни глянь – руины да руины
простерты молча к выси голубой,
 
 
как руки мертвых, в безысходном горе,
в железной муке тягостных ночей…
Звезда прощально светится в просторе,
и стрелы острые ее лучей
 
 
летят на запад, где на поле брани
титаны бьются… Где не так давно
элетросвет сиял парчовой тканью
и словно пело каждое окно.
 
 
К Славуте шли в цветах победных люди,
смеялась юность в золотых садах…
Вовек такого сердце не забудет!
Среди руин лежит мой скорбный шлях.
 
 
Но что это?.. Уже идут трамваи,
стремительно течет людской поток.
И на глазах Крещатик оживает!
Ткань заживляется. Струится жизни ток.
 
 
Руин всё меньше… Синей перспективой
раскрылась даль, как милые глаза…
Я – радостный,
я – гордый и счастливый!
Так окровавленная полоса
 
 
лучом согрелась…
                        Мой Крещатик, здравствуй!
Ты краше станешь… Как морской прибой,
вновь зашумишь… И плачу я от счастья,
что ты преобразишься, молодой
 
 
невыразимо… Сыплется в машины
град кирпичей. Зовет желанный труд.
Звучит оркестр. И дети Украины,
строители, в рядах с лопатами идут,
 
 
чтоб рану заживить…
                               Вновь к выси тополиной
строй стен поднимется, и день не будет хмур,
покроется цветами Украина,
не станет слез, на мирный звон бандур
 
 
девичий голос в парке отзовется…
О, сколько радости в напеве том!..
Глаза зажмурив, соловей зальется
и серебристый нам подарит гром.
 
 
А ты, Крещатик, шумный и широкий,
огнями убранный, мне будешь слать привет,
и я пойду в сверкающем потоке
днепровским берегом, как много долгих лет
 
 
тому назад… Веселые трамваи,
глотая даль, помчатся вдоль витрин…
Я – на горе. И взором даль пронзает
Владимир мой – земли и солнца сын,
 
 
Иду. Луна, приветствуя сердечно,
шлет сноп лучей… Я в день пришел из тьмы…
И на коне неукротимом в вечность
летит Богдан, как в будущее – мы.
 

1944