Стихотворения и поэмы
Текст книги "Стихотворения и поэмы"
Автор книги: Владимир Сосюра
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)
Дрожь веток и листвы полет…
Я так люблю мир леса древний!
Нам всем и всюду жизнь дает
зеленый люд его – деревья.
Деревья дышат, воду пьют,
и всем они на нас походят,
И даже видят и поют,
и только вот ходить не ходят.
А может, ходят… Всё влечет
меня узнать рассветом ранним,
как солнце наливает плод,
фиалку пестует сияньем?
Цветы, цветы!.. И соловья
не зря так роза привлекает,
В них тонет вся душа моя,
в них, словно луч, она сверкает.
Земля, березки белой стать
и синь небес… Всё это вместе
есть жизнь. О, счастье – жить, мечтать
и петь о жизни счастья песни!
20 июля 1960
Жемчугами заблистала
на лесных цветах роса…
Вот одна с листа упала,
как с ресниц твоих слеза.
И меня как будто нету…
Я иду в разлив небес,
счастьем вся душа согрета,
как зарей июльский лес.
Полутьма осталась где-то
лишь в заплаканных кустах…
И лучистого рассвета
поцелуи на устах.
22 июля 1960
Орудия друг другу
проклятья шлют всю ночь.
И месяц с перепугу
бежал за тучи, прочь.
Не вьюга-завируха,
не снежные рои, —
то ноет возле уха
печальных пуль «пи-и!».
Встречая вражью роту,
мой штык не задрожит.
И лента пулемета
куда-то всё бежит.
Сквозь огненную вьюгу
в штыки наперевес…
А месяц с перепугу
за тучкою исчез.
До неба грохот поднят,
а вся земля в снегу…
И в ясное сегодня
я сквозь огонь бегу.
22 июля 1960
Природа!.. С нею я и сам,
как луч, навеки ясный.
Она в душе моей как храм,
лазурный и прекрасный.
В слезах смотрю не насмотрюсь
на каждую дорогу.
И здесь я песнями молюсь
народу, словно богу.
Всё хочет жить и жить спеша —
заря, цветы и воды…
Природа – храм мой, а душа —
живой орга́н природы.
26 июля 1960
Поднимаются крылья души,
белоснежные, с синим отливом,
и уже не в квартирной тиши
мое сердце – в полете счастливом.
Сердце – в небе, что крыльями дней
разлучает с землей меня. С нею!
Чтоб любил я ее всё сильней,
как любимую, звал бы своею.
Если ж с неба, как звездочка, я
упаду – песни выльются сами…
О, земля золотая моя
с голубыми (то – небо) глазами!
26 июля 1960
О чем лепечут листья в этот грустный вечер?
Как будто сквозь туман, смотрю на дрожь листа.
Таинственно и сонно сказки шепчут
их вещие зеленые уста.
Их слушает душа… Но смысл тех песен милых
людская речь никак не может передать,
ведь разумом понять их мы еще не в силах,—
меж ними и душой не проложили гать.
И тщетно мысль во тьме пожаром полыхает
да бьется, бьется в стену, прочную, как сталь.
И только иногда откроет даль без края
та вечная стена… А там… за далью – даль…
И мне тогда ясны все голоса природы:
как падает листок, зеленый братик мой,
и просит помощи… Как жалуются воды
ночным ветвям на холод неземной,
что превратил их в лед… Как астры в непогоду
томятся под дождем и жаждут теплых дней,
как звезды шепчутся за далью небосвода,
играя в черной бездне золотом лучей.
Тогда я весь открыт для вечности. При этом
хоть сам я невелик, но все миры – во мне,
я их в себя вобрал, как музыку рассвета,
когда заря на росах блещет в тишине.
Дождь отшумел, прошел… Молчат листки, промокли,
и капли на ветвях дрожат, полны огня,
как будто бы в мельчайшие глядят бинокли
их очи на меня…
27 июля 1960
Вновь заря рассвета стерла сон крылом,
воробей щебечет звонко за окном,
где цветы проснулись и трепещет свет, —
и земле и небу шлет он свой привет!
Стаи туч гривастых в край далекий мчат,
музыкою счастья полон синий сад,
с небесами пьяно обнялись поля,
и румяной стала от зари земля.
У тебя, родная, милая навек,
выпил слезы счастья луч с закрытых век,
на твоей подушке он лежит, горя…
Ты глаза открыла, в них – любви заря.
28 июля 1960
Бежит слеза с небесных век
по голубым просторам…
Нет, это юный месяц-свет
встает над синим бором.
Он золотых лучей вино
льет на воду и сушу.
И, как в открытое окно,
заглядывает в душу.
И сон, и сосны… Тишина.
Ее я не нарушу…
О нет, не месяц, то она
заглядывает в душу.
28 июля 1960
Золотую свою ножку
в травах ставит луч стоймя,
где асфальт пробил дорожку
меж березами двумя.
Треплет ветви ветер хлесткий,
как далёко синь дубров…
Загрустили две березки,
нежны, чисты, как любовь.
О, как знаю я печаль ту,
те стремленья – вдаль и ввысь!
Над дорожкой, над асфальтом
две березки обнялись.
июль 1960
О, память!.. Сердце всё гудит от боя,
как встретились, Ковинька, мы с тобою
под стягом Черноморского полка…
Одесса. Ночь морозна и звонка.
Как спорили мы, распалясь не в меру,
об Украине – долго и всерьез!..
Ты, как пророк, – в глазах огонь и вера, —
всё снишься мне в том дыме папирос.
Вот мы идем с тобой на трубы боя
по Дерибасовской. И лес штыков
качается за мной и предо мною…
В них видел я порыв наш в даль веков,
в штыках и в нас… Галиция… Тирасполь…
И снова степь широкая кругом…
Я сквозь туманы рвался к братьям красным
на светлых их орудий дальний гром.
Тогда в боях, когда мы отступали,
я видел сон, и ты был в этом сне, —
стоял с штыком… Играя на металле,
искрился луч… И ты промолвил мне:
«Идем, Володька!..» Холодно и быстро
слова звучали. И подумал я:
«Не промахнется он. Один лишь выстрел —
и разлетится голова моя».
Тот сон был глупым. И в крови, и в славе,
как я, прошел ты сквозь огонь тех лет.
И вот с тобой мы встретились в Полтаве
в двадцать седьмом… И дружбы нашей свет
горит, о сын Остапа Вишни ясный!
А сколько юмора в словах твоих,
то чувство до сих пор еще не гаснет,
живет в тебе как отзвук дней былых.
Ты – как пророк. Спокойный, аж железный
в покое том… И очи как огни…
Мы словом служим Родине любезной,
как ей штыком служили мы в те дни.
Отгрохотала дымных сил вендетта,
Москва и Киев обнялись любя.
Пиши, мой друг, не забывай поэта,
как в песнях он не позабыл тебя.
Июль 1960 Ирпень
Камышеваха, Лоскутовка
и Переездная потом…
Там русая ее головка
лежала на плече моем…
И наши жилы кровью пели,
довольны юною судьбой.
И травы пьяно так шумели
когда мы в гору шли с тобой.
«Любимая!.. Моя!» – «Володя!..» —
Слетало с губ. Цвели глаза.
И гром гремел на небосводе,
метала молнии гроза.
Давно, давно… Теперь мы седы.
И всё как сон, о край ты мой!
Но ведь в душе, познавшей беды,
еще совсем я молодой.
И, значит, юно сердце бьется,
как и твое… о, благодать!
А песня льется, льется, льется,
а песне края не видать.
1 августа 1960
Над бором, над туманною рекою —
крыло зари.
Слеза печали, радости слезою
в глазах гори!
Слеза послушно заиграла —
алмаз-краса…
«Не я печали собирала —
с ветвей роса!»
Роса? Ну, что ж. Ушла ты от ответа!
Душа, молчи!
В глазах слеза, крупицей самоцвета
переливаясь, шлет лучи.
8 августа 1960
Как мысли мне словами передать,
как окрылить слова напевом юным?..
Она идет, для всех народов мать,
она идет, всемирная Коммуна.
Пусть враг умножит свой запас тротила
хоть в сотни раз, хоть в миллионы раз,
никто остановить ее не в силах,
как ночь не остановит утра час.
Шумят над нами красные знамена,
счастливый смех звучит в сердцах людских…
Она идет средь грохота и звона,
и в ореоле зарев заводских,
и в жажде счастья… В светлые чертоги
с собой зовем мы угнетенный люд.
Встают народы и вперед идут,
борясь и прозревая по дороге.
И новые вершины в нашей власти —
туда начертан партией маршрут!..
Она идет, как всей Отчизны счастье,
и это счастье создает наш труд.
15 август 1960
Реют птицами-вихрями думы,
не испить мою радость до дна…
Электрическим светом и шумом
вся душа моя нынче полна.
Сердце – скрипка, послушай, играет
голос самой высокой струны!
Всё, как море, душа отражает
тайниками своей глубины.
Нету в песнях ни сна, ни забвенья…
Сам я – песня, как неба слеза.
Не божественное вдохновенье —
их диктует мне сердца гроза.
15 августа 1960
Она идет и знать не хочет,
что небо рушится, гудя.
Ей шею белую щекочут
живые капельки дождя.
Нет, то – алмазы огневые!..
Я на пути ее встаю,
и эти капли дождевые
с ее лица губами пью.
15 августа 1960
Щебечет сердце…
Сколько лет
слагаю песни я!
Я славлю день, я славлю свет,
ведь он – душа моя.
Вот облака плывут гуськом
в блаженной вышине…
Я весь, я весь живу во всем,
и всё живет во мне.
Сверкает солнышко в росе,
цветут мои края…
Мне хорошо, я – это всё,
для всех и песнь моя.
19 августа 1960
Вновь по-осеннему деревья меж собою
в тревоге шепчутся. Желта уже трава.
И тучи в вышине проносятся гурьбою, —
конечно же картина не нова.
Дано ей повторяться год из года.
Но только сердце чует, как впервой,
осенних снов жестокие приходы,—
не принимаю их душой живой.
Душа не хочет быть, как листья, желтой,
растаять, словно тучка, навсегда.
О мой напев! Неужто в жизнь пришел ты,
чтоб прозвенеть и сгинуть без следа?..
24 августа 1960
Я смотрю на травы, а на травах – слезы,
а в слезах тех солнце… Я в мечтах стою…
Отшумели бури, отсняли грозы,
тишина, ты в душу забрела мою.
Как оно страдало, зеркало природы,
как рыдала бурно бездна синих вод!..
А теперь спокойно спят под солнцем воды,
в этих водах мирно дремлет небосвод.
Словно это роза лепестки сомкнула,
так теперь устало сердце спит мое…
Это моя роза сладким сном уснула,
милая, не трогай лепестков ее!
28 августа 1960
Уж холод осени я в теплом ветре чую,
и в листьев лепете, и в солнечном огне,
что льется к нам сквозь даль, сквозь черноту немую,
где мчат и мчат миры в бездонной тишине.
Дыханье осени я в теплом ветре чую…
С чего ж так радостно, легко и сладко мне?
С чего ж я, взяв тетрадь, хожу, не зная горя
и нежный весь во вдохновенном милом сне,
что мир весь отразил в души спокойном море,
в его задумчивой и строгой глубине?
Уже от хмурых туч, от грома даль не рвется
и молнии не блещут в вышине.
Вот почему так ровно сердце бьется,
дыханье осени, ты жизнь приносишь мне…
Я успокоюсь думами и кровью,
что в жилах у меня не так тревожно бьет.
Да, я люблю весну болезненной любовью,
а осень исцеленье мне дает.
28 августа 1960
Расстелешь на полях ты белые постели,
чтобы зерно в земле не мерзло до весны,
когда под небосвод польются птичьи трели
и тучи поплывут по сини, как челны.
На стеклах гений твой так наведет соцветья,
что их красу никто не сможет передать,
хоть будет на земле он жить тысячелетья…
И я не петь не смог про эту благодать!
28 августа 1960
Ласточки в полете, в солнца позолоте,
даль так безмятежна, как любовь моя…
Нес я через годы в сердце радость, горе,
и явился с песней я в твои края.
Долго для меня ты как заря сияла
и сиять мне будешь посреди степей.
В сердце у меня ты светлой песней стала,
что поет и плачет для родных людей.
Дни и ночи полон я одной тобою,
с небом Украины взор твой слился в них,
а когда глаза в последний час закрою,
будет песня плакать – вся в строках моих;
плакать и смеяться, с ветром целоваться,
о тебе, родная, петь в твоем краю,
где деревьев ветви клонятся в привете,
в проводах звенеть ей про любовь мою.
29 августа 1960
Они завладели всей юной душой,
те скрипки и «солнечны очи»,
когда я сквозь тьму гайдамацкую шел
и сердце терзали мне ночи…
И вышел из ночи я к счастью. И Вас,
учителя юности, встретил!
Учиться послал меня батька Донбасс,
как стихли бои на планете.
Мы бились за солнце… Из сумрачных хат
мы вышли, из мрака в подвале,
когда под орудий кровавый раскат
Вы красный рассвет воспевали.
Вы статью – стремительным птицам сродни,
в зеленых глазах – пламя света.
Рвались Вы душою в те бурные дни,
как это и должно поэту.
Парите же вечно над ширью годов
на крыльях мечты исполинской
и пойте о счастье вишневых садов,
Вы, гений земли украинской!
9 сентября 1960
Под солнцем перегрелся
июльский день в огне,
и убегают рельсы
к далекой стороне…
Там, где бродил я, юный,
шумит, гремит Донбасс…
Сердец и рельсов струны
соединяют нас.
Они летят сквозь ветви,
как солнце в высоте…
И нашей жизни ветер
колеблет струны те.
О, как он грозен в горе,
когда идет война!
И сердце эхом вторит
тогда ему сполна.
А нежным он бывает —
и сердце в те часы,
как георгин, играет
алмазами росы…
От счастья он взметнется
в надзвездные края,
когда тех струн коснется
любимая моя.
1960
Вновь голосу кукушки вторит эхо…
А соловьи? На то они и соловьи,
ведь им ничто не может быть помехой,
так, как и вам, о песни вы мои!
Я помню, как под грохот беспрестанный
тяжелых пушек я шагал в строю…
Вдруг песню соловьи в кустах как грянут
про молодость далекую мою.
И вспомнились мне… житницы… девчата…
И в лунном свете те уста твои,
что берегу в своем я сердце свято;
а соловьи?.. О, песни вы мои!
И нынче, если радуюсь я, если
я болен или горем я объят,
всегда моя душа светлеет в песне,
о соловьи!.. Я ваш родимый брат.
Я соловей, хоть в рощах не летаю
за соловьихою, а по земле
хожу и вечно песни распеваю, —
о соловьи мои, вы братья мне,
как нашу землю, вас я обожаю!
1960
Как весной из почек рвется лист зеленый,
так из сердца песни рвутся что есть сил,
чтоб тянуться к солнцу… Их во мне мильоны,
а народ мой – солнце, с ним я душу слил.
Вместе с ним встречал рассветы и закаты
от цветущих весен и до седины,
в нем мои надежды и любовь… Когда-то
за него я юность нес в огонь войны.
Всей душой я песни пел ему, родному,
и сейчас пою их, как певал давно…
Старому, седому, словно молодому,
лишь его любить мне на земле дано.
1960
Как будто в тучах кто, играя,
кнутом захлопал – гром такой…
И рельсы без конца и края,
и шлак повсюду заводской.
«Володя!» Кто меня там кличет?
Чьих нежных губ дыханье пью?..
Я над Донцом иду в Лисичье,
как будто в молодость мою…
Я там любил смотреть на зори
на фоне доменных огней.
Я там в траве – в зеленом море —
читал Шевченко с юных дней.
И отвечали сердца струны
его большим мечтам сполна.
И был тогда я юным-юным,
и кожа щек была нежна
и бархатиста… Кари очи
светили мне в пути огнем.
Я сердцем чувствовал их ночью,
я ими любовался днем.
О, как те очи чаровали
красой земной и неземной.
Они меж звездами сияли
и были каждый миг со мной.
Там будка под горою где-то
и рельсы, что горят огнем…
Как часто мимо будки этой
я шел в Лисичье над Донцом,
чтоб лишь услышать милый голос,
глубокий, ласковый такой,
чтобы упавшей пряди волос
поправить бережно рукой.
Донец! Ты вот, передо мною
течешь, а там – мое село…
О, сколько милых лет с водою
куда-то в дали утекло!
Тут всё не так!.. С железной силой
над шахтами ревут гудки.
Но по тебе, как прежде было,
в челнах шныряют рыбаки.
Я слышу, как играют воды…
Навек я этих мест певец!
И лишь немного от завода
ты отклонился, мой Донец.
Стою в раздумье над тобою…
Ты малость обмелел сейчас,
но всё же сладкою водою
еще ты поишь весь Донбасс.
О мой Донец, я жив тобою,
с тобой лечу я до высот…
Тебе поить Донбасс водою,
мне песнями – родной народ!
1960
Я люблю тишину, когда море спокойно так дышит
и во сне затихает до самого темного дна,
когда осень кругом, а в полях наступило затишье —
всё, что было у них, они отдали людям сполна.
В море – даль, в поле – даль… И в единстве их сила,
их великая мощь, как в единстве земли и воды.
Вот стою я над морем… Оно в синей дымке застыло,
а за мною Одесса – и камни ее, и сады.
Вы, о камни, как сплав, что вулкана жерло извергало,
чем так дороги мне вы, что в памяти вас я сберег?..
Здесь моя боевая, далекая юность шагала
и качался мой штык – друг далеких и грозных дорог.
Здесь юнец кареглазый свой путь начинал. Здесь ночами
он набрасывал первые строки «Червонной зимы».
Тут мои и Ковиньки шаги прозвучали,
как и тысячи тысяч таких же, как мы.
Мы взошли на хребты, что нам снились в боях беспрестанных,
в бесконечных холодных снегах, и в горячих песках,
и в кровавых, несущих погибель буранах,
когда небо желанное меркло в глазах.
За вершинами вновь поднимаются снежные горы
и зовут нас… Над нами сияют вовсю небеса.
И вдали, как всегда, багрянеют знамена «Авроры».
Мы на горы взошли, чтоб бессмертья творить чудеса!
1960
© Перевод О. Цакунов
Я знаю силу слова —
оно острей штыка,
быстрее даже пули,
не только ястребка.
Оно лучей быстрее,
в нем – чувств и дум полет.
Для жизни вековечной
оно идет в народ.
Коль слово то – оружье,
как день, что не остыл,
коль в нем живет с любовью
и ненависти пыл,—
как пуля, золотое
оружье то разит,
коль ненависть в том слове
любовь твоя растит.
Оно с восходом мчится,
и в нем живет напев
любви к Отчизне нашей,
к врагу священный гнев.
Оружье счастья, слово,
я жить с тобой привык!
В любви – цветок ты словно,
ты в ненависти – штык.
<1960–1961>
Жарища. Марево степное.
Даль голубого голубей..
От сильной жажды и от зноя
раскрыл свой клювик воробей.
Кричит над полем ворон в сини,
речные заводи блестят.
В болоте, словно на картине,
спят стаи уток и утят.
Всё спит. Былиночка любая.
И светлый луч к ресницам льнет.
И лишь душа моя живая
никак в тревоге не уснет.
Она в далеких днях блуждает.
И вновь прощальных слез огнем
ей небо юности сияет
там, где Лисичье над Донцом;
где поезда кричат за далью
еще не выжженных степей
и пахнет углем и печалью
моих, давно прошедших, дней;
там ветер камыши качает…
И вижу я, как вдалеке
волна спокойно заливает
следы ребячьи на песке…
5 июня 1961
Как мне услышать листьев шум
в те дни, когда я был счастливым,
когда неслись, как море дум,
по небу тучи белогривы?..
Как мне увидеть волны те,
что юной зеленью светились,
где головастики в воде,
нагретой солнцем, суетились?
И вновь, где шепчутся березы
при набежавшем ветерке,
почувствовать родные слезы
на зацелованной щеке…
3 июля 1961 Ирпень
Сияло небо надо мною —
и я бродить не уставал,
захвачен жизни красотою,
листву каштанов целовал.
Моя душа в себя впитала
всю радость в солнечном тепле.
И ласточка мне щебетала
о счастье жизни на земле.
Как хорошо в порывах пьяных,
когда небес синеет гать,
листву развесистых каштанов,
как губы милой, целовать.
10 июля 1961 Ирпень
В небе чудо-радуга сверкает,
в землю уперев свою дугу,
и ни на минуту не смолкает
тракторов гуденье на лугу.
Там далёко Киев за лесами,
там беда когда-то с громом шла…
Верба-свет зелеными глазами
смотрится в Славуты зеркала.
Что-то шепчет ей листва акаций,
а она от трав и от тепла,
чтобы дном речным полюбоваться,
по колена в воду забрела.
10 июля 1961 Ирпень
Дождь прошел над рощей, над рекою,
на листве оставил капли слез.
Но еще, не ведая покоя,
всё гремит небес электровоз.
Всё гремит… Как будто после боя
отсверкали сабли наголо,
и до неба тихой красотою
столько росяных цветов взошло!
Дальше, дальше грозный гром грохочет,
радостен и свеж умытый сад.
И всё шире неба сини очи
вниз, на землю юную, глядят.
10 июля 1961 Ирпень
Рыдает арфою Эола
вечерний ветер. Звезды. Сад.
И разливают маттиолы
свой тонкий, нежный аромат.
И тополя склонились долу,
не в душу ли глядят мою?..
Твои уста как маттиолы,
я аромат их сладкий пью.
10 июля 1961 Ирпень
Из сердца песня о тебе несется,
она не канет в вечность, я клянусь!
Как тянется всегда былинка к солнцу,
так всей душою я к тебе тянусь.
Клянусь твоим я именем, Мария,
сияньем звезд, что чище, чем кристалл, —
еще не все тебе сложил стихи я,
еще не всё с тобою отмечтал.
Пусть щеки у тебя бледны немного
и взгляд как синь осенняя дубров,
но даже годы песнь убить не смогут,
она бессмертна, как моя любовь.
12 июля 1961 Ирпень
Запылают огнем мои щеки,
сердце радостно в грудь застучит,
лишь к перрону из далей далеких
электрический поезд примчит.
И тогда, сединой убеленный,
но по-прежнему юный в любви,
я прижму в суматохе перронной
к сердцу нежные руки твои.
Синий взгляд твой задумчивый встречу —
сколько света и радости в нем!
И опять сотни птах защебечут
всё о сердце влюбленном моем.
12 июля 1961 Ирпень
Пусть в волосах твоих заметно
уже пробилась седина,
но для меня, как час рассветный,
ты и пригожа и юна.
Ничто с душой моей не сталось,
лишь ты одна, как прежде, в ней
еще с тех пор, как повстречалась
мне на Донетчине моей.
Пусть небо дней моих седеет,
пусть мчат минуты и года, —
песнь о тебе не оскудеет,
она всё так же молода.
12 июля 1961 Ирпень
Пойте, щелкайте, птахи! Пусть ваш радостный щебет
славит солнце, любовь как начало начал…
Я скажу: на земле побывал я и в небе,
но таких, как твои, я очей не встречал.
Я в исканьях такие прошел расстоянья,
столько долгих дорог миновал за года!
Край мой, краше, чем звезд твоих синих, сиянья
я в чужой стороне не видал никогда.
Блещет даль, словно камня бесценного грани,
словно поднятый в вечность трепещущий стяг.
Блещет день – и в серебряном птиц щебетанье
виден образ Отчизны в любимых очах.
14 июля 1961 Ирпень
