Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Владимир Сосюра

 
Их славят гудки, перестуки:
мол, впору им неба достичь.
И кранов железные руки
наверх подают им кирпич.
 
 
Они в красоте и сиянье
наш будущий мир создают.
Прекрасные, стройные зданья
до туч как титаны встают.
 
 
Я тех, что в просторных кварталах
работают в солнечный час,
в забрызганных ватниках старых
на улицах видел не раз.
 
 
И в очи их, полные света,
смотрел зачарованно я.
К ним сердце сияло приветом,
как юная песня моя.
 

17 июля 1961 Ирпень

 
Брильянты рос покрыли луг собою,
глядятся вербы в зеркало реки,
и столяры домой идут гурьбою,
оставив золотые верстаки.
 
 
Им что-то шепчут ветви над рекою,
им дарит отсветы зари вода…
Полны глаза их мира и покоя
и счастья после долгого труда.
 
 
Под вечер им объятья даль раскрыла,
цветы им предлагают сладкий сок.
А там, где смолкнули электропилы,
смолою пахнет белый ряд досок.
 
 
Недолго дожидаться им хозяев,
промчится ночь, зари часы близки…
И, будущее наше приближая,
вновь встанут столяры за верстаки.
 

17 июля 1961 Ирпень

 
Всё пролетают поезда,
несут куда-то радость, горе.
Синеет небо на просторе,
шумят сады, звенит вода.
 
 
Иду в лесок в пчелином гуле
через баштан, вдоль колеи.
Подсолнухи все повернули
за солнцем головы свои.
 
 
В их чаще прячет день истому…
Вон дед у шалаша стоит,
и даже шляпа из соломы
на нем подсолнухом горит…
 

17 июля 1961 Ирпень

 
Для меня привычкой
день счастливый стал.
Быстрой электричкой
он загрохотал.
 
 
Как весна цветет он
в крае молодом.
В небе – самолета
реактивный гром.
 
 
Провода, как струны,
оплели поля —
и летит в коммуну
в хорах звезд Земля…
 

29 июля 1961 Ирпень

 
Тихий вечер. Синева.
Песни зреет слово…
Я люблю, когда трава
стелется шелково,
 
 
как шумит ее прибой,
широкий-широкий,
и как ветер молодой
обжигает щеки.
 
 
Солнце скрылось в синь краю…
Сядь ко мне поближе.
Я в очах твоих мою
Украину вижу…
 

29 июля 1961 Ирпень

 
Отцвели сады давно
бело и крылато.
Вишни смотрятся в окно,
месяц белит хату.
 
 
Сердце бьется без тревог,
в этом стуке – счастье…
И на тын подсолнух лег
головой вихрастой,
 
 
Не уняться до утра
ночке чернобровой.
Отгудели трактора,
спят в хлевах коровы.
 
 
Смолкли гомоны труда,
кончились заботы.
И доярка – молода! —
вышла за ворота.
 
 
Светлый путь ее зовет
выйти спозаранку…
А за садом, у ворот,
слышно: «Эй, смуглянка!»
 

29 июля 1961 Ирпень

 
Качая да баюкая траву,
ей ветер шепчет сказки дни и ночи…
Деревья тянут руки в синеву,
всё вверх и вверх… А сердце песни хочет,
 
 
чтоб краски в ней и звуки навсегда
сошлись в одно, как в радуги глубинах,
и чтобы в ней, как в прошлые года,
синела даль очей твоих любимых,
 
 
чтобы вернулась молодость моя
хоть в песне, окрыленная тобою!
Тень от деревьев всё смутней… И я
пою в саду, над сонною рекою…
 

29 июля 1961 Ирпень

 
Ты для меня такая ж, как была,
когда пришел я из краев незримых…
Как сладкий сок пьет с лепестков пчела,
так счастье пью я с губ твоих любимых.
 
 
С тобой узнал я радости и горе,
узнал и встречи, и разлуки я.
В твоих глазах я вижу сине море,
и в нем душа колышется моя
 
 
морскою чайкой, чайкой белокрылой…
Ей тоже крылья надо поднимать, —
пускай летит, чтоб никакою силой
их ни грозе, ни буре не сломать!
 

29 июля 1961 Ирпень

 
Земля моя, твои заботы
я так люблю из года в год!
Идут рабочие с работы,
Шевченка зоренька встает.
 
 
Она сияет, как сияла
сквозь синей вечности моря,
когда с любовью озаряла
усы седые Кобзаря.
 
 
Во тьме ревел Днипро косматый,
перекликалися сычи.
И распевали песнь девчата,
«як бивсь татарин уночі…» [28]28
  Как сражался ночью татарин (укр.). – Ред.


[Закрыть]
 

3 августа 1961 Ирпень

 
Душе моей, как арфе, век играть, —
она всегда была и будет юной…
Когда ты улыбаешься, опять
моя любовь ее колеблет струны…
 
 
И песнь из сердца рвется в тишине
про дивный мир, что блещет, нас чаруя.
И всё, что есть вокруг, так близко мне,
и всё вокруг всем существом люблю я.
 

3 августа 1961 Ирпень

 
Трубы высокие. Росы.
Травы. Вечерняя тишь…
Рвал я багряные розы,
там, где шептался камыш.
 
 
Шорох осины крылатой…
Очи, сиявшие мне
там, где над озером хата,
видел я в синем окне.
 
 
Годы всё мимо, всё мимо…
Падают звезды в траву…
Я под окном у любимой
розы багряные рву.
 

3 августа 1961 Ирпень

 
Я шел в строю. Любовь мою
я променял на звон металла,—
друг другу посвистом в гаю
передавали мы сигналы.
 
 
Сиянье звезд мою шинель
сквозь гущу веток целовало,
и двух броневиков дуэль
над нами небо разрывала…
 
 
А мы всё шли… В дыму густом
дрожали тополя и стыли.
И мы тогда с лихим врагом
свои штыки в бою скрестили.
 
 
Деревья, словно бы от мук,
взметнулись ветками над нами…
Сердец и крови резкий стук
и поскрип снега под ногами…
 
 
И, словно в тело, в общий строй
стальных штыков вонзались жала.
И смерть над павшими немой,
туманный лик свой наклоняла…
 
 
Нет, эту ночь не скроет память —
и гром, и выкрики во мгле,
где пробивали мы штыками
дорогу счастья на земле.
 

6 августа 1961 Ирпень

 
Улица Ленина песни поет,
смотрит аллеей зеленой.
Ветер каштанам уснуть не дает,
солнце ласкает их кроны.
 
 
Тучки по небу высокому мчат,
камнем звенят мостовые.
Выглядят яркие платья девчат
словно цветы луговые.
 
 
Кажется мне, что их пестрый поток
в небо взовьется крылато…
Здесь и живет мой любимый цветок,
тот, что сорвал я когда-то.
 

10 августа 1961 Ирпень

 
День отсиял и погаснул давно,
шепчется полночь кустами.
Месяц в открытое смотрит окно,
комната дышит мечтами…
 
 
Сколько в них счастья, тепла и красы!
Ими я зорям молюся,
я в их тумане, как капля росы,
песнею в небо тянуся.
 
 
С нею навеки я слился в одно,
чтоб полететь над долиной…
Месяц в открытое смотрит окно
с неба моей Украины…
 

10 августа 1961 Ирпень

 
Где-то хлопчик бредет по садам…
И слеза набегает на очи.
Всё глядит он вослед поездам,
что по рельсам прощально грохочут.
 
 
Пятки сбиты его от камней —
он еще не имеет ботинок.
Он идет и рогаткой своей
воробьев разгоняет на тынах.
 
 
Нет, еще не в Червону зиму
он идет – не к огню и металлу…
И донецкое солнце ему
курослеп на картуз набросало.
 

10 августа 1961 Ирпень

 
Море… Где сыщешь для песни слова,
те, что в душе моей пели?..
Сердце качает твоя синева,
словно дитя в колыбели.
 
 
Белое кружево песни, песок…
Море, ты с чудом сравнимо…
Синий простор твой глубок и высок,
будто глаза у любимой…
 
 
Море и марево… Вечный прибой.
Волн белогривые стайки…
И над волнами в дали голубой
грустные жалобы чайки.
 

12 августа 1961 Ирпень

 
Поет моя душа, прозрачна и крылата,
Она полна любовью ко всему и всем…
И каждого хочу держать я, словно брата,
в объятиях стихов, в объятиях поэм.
 
 
Мы всё вперед летим, всё выше… Нет, не сон то!
Там села, города… Стремительный полет!..
И солнце коммунизма смотрит с горизонта
и золотой привет с вершин своих нам шлет.
 

20 августа 1961 Киев

 
Там где-то милый сад над синею рекою,
где я с тобой бродил меж росяных лугов
под гомон тракторов вечернею порою,
под беспрерывный бег электропоездов…
 
 
И вербы плакали. Вода точила камень.
В дыхании ветров качались трав моря.
И ты куда-то вдаль летела за мечтами,
и тонкий профиль твой чертила мне заря…
 
 
А город всё шумит, подобен он прибою,
и в шуме толп его – сквозь пестроту и гам —
всё видится мне сад над синею рекою,
где пьют росу цветы и к нашим льнут ногам.
 

20 августа 1961 Киев

 
Снова я – мальчишка… Лето, мое лето!
Ветер набегает, колос шевеля.
Ветряки хотели б в небо взмыть, да где там!—
их не отпускает от себя земля.
 
 
Даль жарой объята… И певец крылатый,
жаворонок, песню вылил в душу мне…
На плечах несу я маленького брата,
хоть и сам мальчишка… Поле – в тишине.
 
 
Где-то нас обоих ожидает хата,
там к иконе темной свет свой луч простер…
На плечах несу я маленького брата,
и бежит дорога в голубой простор.
 

20 августа 1961 Киев

 
Я от песни юный,
юный от труда.
Пойте, сердца струны,
молодо всегда!
 
 
Чтоб в порывах смелых
стал крылатым я,
чтобы с вами пела
в жилах кровь моя!
 
 
Хмурых туч буруны
сгинули давно.
Мне, как прежде, юным
в песне быть дано.
 

21 августа 1961 Киев

 
Где трактора вовсю гудят,
где рельсы и мосты,
над морем уток и утят
стояла ты.
 
 
Стояла, как лесной цветок,
что в травах расцветал.
И ветер синий твой платок
с любовью целовал.
 
 
И стая лишь тебе одной
послушною была.
И даль небес голубизной
над фермою плыла.
 
 
И для тебя цвела весна
в просторе луговом.
И пела неба вышина
о счастье трудовом.
 
 
Где трактора вовсю гудят,
где травы и цветы,
над морем уток и утят
стояла ты.
 

22 августа 1961 Киев

 
Помнишь, небом открытым
даль цвела нам, ясна,
где над дотом разбитым
наклонилась сосна.
 
 
Птахи пели нам утром,
и, не зная забот,
мы теряли минутам
в светлой радости счет.
 
 
Ветер листики нянчит
в колыбели ветвей…
Парашют-одуванчик
на ладони твоей…
 

22 августа 1961 Киев

 
Вы слышали, как в звоне молотка
сталь славит человека песней дивной?
Вы видели, как слушает река
волны дрожаньем посвист соловьиный?
 
 
Как красками поет весенний сад,
когда вечерний ветерок играет,
когда заря за лесом догорает
и песне шлют цветы свой аромат.
 
 
И с юных лет в мечтах, в весеннем цвете
всю душу отдал песне я сполна.
Она – моя советчица на свете,
природой и работой рождена.
 

24 августа 1961 Киев

 
Пожелтела вся трава
в бурю-непогоду.
Клонит ветер дерева
на чистую воду.
 
 
Отражает их она,
небо отражает…
Грусть гармоники слышна —
лето провожает.
 
 
На душе, как в утра рань,
тихо, сине, чисто.
И горят, куда ни глянь,
осени мониста.
 

24 августа 1961 Киев

 
Остыла синь Днепра, всю зелень отдал сад
за золото… Уже и липа им одета,
уже багрянцем листья тополя горят…
Остыла синь Днепра… То умирает лето.
 
 
Во всем видна покорность, дрема и печаль,
ждут дней ненастных зябнущие дали.
И ветви так дрожат, – им, видно, лета жаль
и журавлей, что здесь над рощей отрыдали.
 
 
А солнце так печально смотрит с вышины,
и ветер мертвый лист вот-вот за тучу кинет…
Остыла синь Днепра, но сердце не остынет, —
всё ждет оно и ждет, как и земля, весны.
 

24 августа 1961 Киев

 
Я помню ту былую пору:
и щебет птиц, и трав шумок.
Ты радостно бежала в гору,
а я догнать тебя не мог.
 
 
О, сколько весен, сколько снега!
Отщебетали, отцвели!..
Хоть задыхались мы от бега,
но губ разнять мы не могли.
 
 
Моя заплаканная птица,
где щебет тот и трав шумок?..
Я знал – она далёко мчится,
а вот догнать ее не смог.
 

24 августа 1961 Киев

 
Нет, материнских глаз тревожных
я больше не увижу вновь
и теплой пылью подорожной
на пальцах не присыплю кровь.
 
 
Да, я прошел дорог немало,—
им нет ни края ни конца…
Теперь уже я, как бывало,
не побегу встречать отца.
 
 
Года, куда вы так спешили?..
Зачем вы белым снегом мне
всю голову запорошили?
А нынче снитесь лишь во сне.
 
 
Чтоб слышать вновь тот шум пшеницы,
чтоб видеть вновь ее сейчас,
я детство, что мне только снится,
хочу прожить еще хоть раз.
 

25 августа 1961 Киев

 
Копры, и рощи, и туманы,
поля, поля – во все края…
И гул заводов беспрестанный…
То ты, Донетчина моя.
 
 
Несет челны, не зная дремы,
вода зеленого Донца.
И дружно гулу заводскому
забои вторят и сердца.
 
 
И трубы поднялись стеною,
над ними дым стоит, как мгла…
Там, за конторкой проходною,
ты, молодость моя, прошла.
 
 
Прошла полями и водою
средь меловых притихших гор,
где со смуглянкой молодою
не раз ходил я в синий бор…
 
 
Зачем все сны мои об этом,
к чему волнуют душу вновь?..
На лесенках вагонных летом
стихи слагал я про любовь.
 
 
Я полетел туда теперь бы,
в родную юность, к тем местам,
где над Донцом склонились вербы.
Я всей душой и сердцем – там.
 
 
Где журавлиный клин курлычет,
березки чешут пряди кос,
с какой бы радостью в Лисичье
я первые стихи принес!
 
 
Чтоб снова мчалась в днях бурунных
моя весна, о край родной!
Чтоб на щеках почуять юных
донецкий ветерок степной.
 
 
И чтобы злато-кари очи
не застил долгих лет туман,
чтоб та же красная сорочка
мой юный облегала стан…
 
 
Одна нам юность неизменно
и песня о любви дана…
Так будь же ты благословенна,
донецкой славы сторона!
 

25 августа 1961 Киев

 
Они прошли, полны спокойной силы,
и словно здесь жарища ожила…
В густой воде купались крокодилы,
даль от фламинго радужной была;
 
 
качались пальмы тихо над рекою,
и лотос цвел, не хоронясь в тени…
И негры шли веселою гурьбою,
танцуя: не рабы уже они!
 
 
Настанет день, им счастье улыбнется!
И это верно так же, как и то,
что щедрое тропическое солнце
в их мускулы и души налито́.
 
 
И снова Киев… Словно на экране,
один пейзаж сменяется другим,
чтоб песня поднялась в рассветной рани
в моей душе волненьем дорогим.
 
 
Они прошли спокойно по панели,
черны как уголь были их тела,
на черном фоне губы багрянели…
То Африка Крещатиком прошла.
 

28 августа 1961 Киев

 
И вновь дорога… синь воды…
И хаты в мареве застыли…
И снова Звановки сады
свои объятья мне раскрыли.
 
 
Вот нашей хаты огонек
и дым родимого селенья…
А вот на коврике – стрелок,
который целится в оленя.
 
 
Хоть жил я здесь давным-давно,
мне это вновь увидеть вышло.
Вот я у бабушки. В окно
опять заглядывает вишня.
 
 
Там, за Донцом, гудок ревет…
А дома – бабушкины ласки.
И перед сном ленивый кот
мне на ухо мурлычет сказки.
 
 
Минуты мчат, и путь искрится,
как бы крыла орлиный взмах…
И снится, снится, снится, снится
родная Звановка в садах.
 

28 августа 1961 Киев

 
Как я люблю тебя! Как сердце страстно хочет
воспеть твой взгляд, исполненный тепла!..
Я юношей мечтал про сини очи —
и вот мне их Донетчина дала.
 
 
Да, мне дала она их цвет весною,
когда цвели деревья и трава.
И в наших песнях, о мой друг, с тобою
всегда, всегда Донетчина жива!
 

28 августа 1961 Киев

 
В крутой гранит Днепра бьют волны, кверху лезут,
темны и холодны… Я на мосту стою,
и мост шатается, гудит его железо,
напоминая мне про молодость мою.
 
 
Вы, годы, как цветы: попробуй только вынь их
из матушки-земли – обратно не вернуть…
Вновь вижу я: Донец, и небо в звездах синих,
и на мосту – юнец… Сияет Млечный Путь…
 
 
Стоит юнец и смотрит зоркими глазами
в кусты на берегу… Сжимает сталь рука.
И голова его полна всю ночь стихами,
и желтый луч луны целует грань штыка…
 
 
И я на Днепр гляжу, над бурной бездной стоя,
и на Донец гляжу, как в сказочных мечтах,
лечу куда-то вдаль… Я не один – нас двое,
и мы вдвоем стоим на разных двух мостах.
 

28 августа 1961 Киев

 
Еще деревья голых веток
не тянут в синий небосвод,
они еще в листву одеты,
и песня радости живет.
 
 
Еще, заманивая лето,
кузнечики в траве звенят,
и краски теплотой манят,
и счастьем вся душа согрета.
 

29 августа 1961 Ирпень

 
Пусть туман осенний скрыл лицо земли,
и кому-то жалуются в небе журавли,
и замолкли птахи в голубом гаю,—
я весне слагаю эту песнь мою.
 
 
Деревцам зеленым, росяным цветам,
юности прекрасной, хоть седею сам,
тем, кто с тьмою ночи вынес смертный бой, —
всем нашедшим счастье на земле родной.
 
 
Пусть туман осенний скрыл лицо земли,
и кому-то жалуются в небе журавли,
и замолкли птахи в голубом гаю,—
я весне слагаю эту песнь мою.
 

29 августа 1961 Киев

 
Да, осень есть в весне и в осени весна,
как есть в слезах любовь и встречи есть в прощанье…
Так в горестном огне закатного сиянья
к нам крылья тянет вновь рассвета даль, ясна.
Да, осень есть в весне и в осени весна.
 
 
Вновь георгин горит прощальною красою,
над садом золотым курлычут журавли.
Расстались мы давно в печальный день с тобою,
и повстречались вновь мы в радости земли, —
и осень показалась нам в тот день весною.
 
 
Тогда светилась вновь в твоих слезах любовь.
Я целовал твои натруженные руки,
что ты ко мне тянула в злых ветрах разлуки,
в полночном шелесте задумчивых дубров…
Тогда светилась вновь в твоих слезах любовь…
 
 
Да, осень есть в весне и в осени весна.
Пусть смолкнут журавли и георгин увянет,
идешь ты – и с полей весенним ветром тянет,
поверь, на всей земле ты для меня одна.
Да, осень есть в весне и в осени весна.
 

29 августа 1961 Киев

 
Вся в терриконах даль,
а небеса ясны…
Осенняя печаль
донецкой стороны.
 
 
Как журавли весной,
ты вновь приснилась мне.
Навеки ты со мной,
с тобой я в каждом дне.
 
 
Заводы. Гул руды.
И синяя вода.
И верба у воды.
И белых гор гряда.
 
 
Железные мосты,
копры в голубизне…
И всё, и всё, что – ты,
во мне, во мне, во мне!..
 

30 августа 1961 Киев

 
Здесь рельсы, виадуки,
а воздух как хрусталь.
Подъемных кранов руки,
протянутые вдаль.
 
 
Под стать борцам-титанам
столбов железных крепь.
Кварталы неустанно
теснят всё дальше степь.
 
 
Они в красе и силе
живут в картине той!
Так расправляет крылья
мой Киев золотой.
 
 
И песней соловьиной,
бессмертна, молода,
мне в сердце льется ныне
симфония труда.
 

30 августа 1961 Киев

 
О чем в росе задумалась земля?..
Здесь для меня всё, всё навеки свято.
И обелиск стоит, как бы храня
могилу Неизвестного солдата.
 
 
В огне крошилась у врагов броня,
когда он шел на смерть в немые дали…
Перед бессмертьем Вечного огня моя
Отчизна замерла в печали.
 
 
В слезах зари задумалась земля…
Здесь для меня всё, всё навеки свято.
И обелиск стоит, как бы храня
могилу Неизвестного солдата.
 

30 августа 1961 Киев

 
Ветер. Небо. В небе – тучи…
Снова в поле я и ты.
Затянув напев могучий,
над Днепром гудят мосты.
 
 
Даль от счастья замирает,
вечер колосом поник.
Синь просторов разрывает
электрички дальний крик.
 
 
Мы слились вдвоем с тобою
так давно, давным-давно,
ведь едины мы душою,
да и сердце в нас одно.
 

30 августа 1961 Киев

 
Среди паутин серебристых
смолкает гудок заводской.
И ветер, запутавшись в листьях,
танцует свой вальс золотой.
 
 
Поет он о солнечном лете,
что в тихие долы ушло,
качая под музыку ветви,
он астру целует тепло.
 
 
И клонится астра в печали,
и шепчет ему: «О, постой!»
А ветер уносится в дали,
танцуя свой вальс золотой.
 

1 сентября 1961 Киев

 
Где вход в метро, где отлитая медь
от тысяч рук на солнце засияла,
я так люблю на памятник смотреть,
поставленный героям «Арсенала».
 
 
Как в знак того, что вечны эти люди,
что с нами в битвах и в труде они,
здесь с пьедестала вдаль глядит орудье —
в минувшие и будущие дни.
 
 
Так, будто в вечность как пальнет зарядом,
и в небе синем радость загремит…
А люди всё проходят ряд за рядом,
и Киев мой машинами шумит.
 

1 сентября 1961 Киев

 
Летят часы моих раздумий,
как тучи в дальние края…
Вновь вспомнил я в осеннем шуме
тебя, Башкирия моя.
 
 
Под грохот ночи воробьиной,
под орудийный гул и гам
к тебе пришли мы с Украины
по окровавленным степям.
 
 
Тогда снегами даль белела
и с ног метель сбивала нас, —
как мать своих детей, пригрела
ты украинцев в трудный час.
 
 
И хоть давно уже затишье
и я в родной вернулся край —
всё вижу степь твою, всё слышу,
как грустно в ней поет курай.
 
 
А здесь рокочет бор сосновый,
ветвями ловит солнца свет…
И я с любовью шлю сыновний
тебе, Башкирия, привет.
 

1 сентября 1961 Киев

 
Как сердцу радостно, когда завеса ночи
и тает, и редеет, как туман,
когда зари на землю глянут очи
и засияет неба океан.
 
 
И я стою, захваченный простором,
как будто только-только жить начав.
Я сам встречаю солнце птичьим хором
и трепетом ветвей, листвы и трав.
 
 
Я до небес протягиваю руки,
блаженная частица всей земли,—
так после ночи длительной разлуки
нам солнце улыбается вдали.
 

1 сентября 1961 Киев

 
Как помрачнела неба глубина,
листву деревьев охватило пламя…
Но не о том ли, что придет весна,
осенний сад, ты мне шумишь ветвями?
 
 
В аллеях бродит ветер-бандурист,
пройдет, цветам промолвит тихо слово…
И падает на землю желтый лист,
что оживет в листе зеленом снова.
 
 
Пусть кони с белогривыми ветрами
летят сюда сквозь далей синеву,
пусть осень и зима не за горами, —
и всё же сердцем я весну зову!
 

2 сентября 1961 Киев

 
Где-то каркнул ворон мрачный,
мчатся тучи в вышину…
Но напомнил смех ребячий
мне далекую весну.
 
 
И увидел, как в тумане,
я в осенний мокрый час
ту весну, рассвет тот ранний,
что бывает только раз.
 
 
От завода – гомон звонкий,
и тропинкой на лугу
снова маленьким мальчонкой
я с рогаткою бегу…
 

2 сентября 1961 Киев

 
Бахмутка, где твои излуки?..
Там лишь поля – нет края им,—
где слушал я рояля звуки
и плакал под окном чужим.
 
 
И тихий пруд, и чисто поле —
как изменилось всё кругом,
где кукурузу мы пололи,
где начинали жить трудом.
 
 
И словно золотой стрелою летишь
ты, память, вдаль, туда,
где мы вечернею порою
таскали раков из пруда.
 
 
А сердце бьется в перестуках…
От тех минут всё дальше я,
где плачет от рояля звуков
в тумане молодость моя.
 

2 сентября 1961 Киев