Текст книги "Семья"
Автор книги: Владимир Рублев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)
20
Первые дни после выздоровления Аркадий чувствовал себя словно заново рожденным. Выходя из больничных дверей, он ощутил необычное волнение. Он не замечал слякоти, не видел хмурости низкого неба.
Находясь на грани отрыва от жизни, он понял ее цену. Он не будет расходовать теперь драгоценные мгновенья на мелочи...
Опираясь на костыль, он пошел вниз по лестнице, поминутно останавливаясь и оглядываясь вокруг.
– Аркадий! Подожди!
Он обернулся. Это была Ася.
– Ты домой сейчас? – спросила она, подходя.
– Не знаю... – подумав, ответил он, по привычке протягивая к ней руку, чтобы опереться. Она несмело взяла руку в свои ладони, но, виновато улыбнувшись, отвела пальцы Аркадия от своего сильного плеча, а затем, вздохнув, и вовсе отпустила. Она-то знала, почему он это сделал, но теперь он может обойтись и без ее помощи, уже может... После того памятного объяснения, когда она призналась в любви Аркадию, девушка с тайным замиранием сердца ожидала, что он ей на это ответит. Каждый новый день, когда Аркадий почти не замечал ее, казался пустым, приносил ей огромное страдание. Но он не мог ответить на ее чувства, и она искренне решила забыть о существовании Аркадия. Но он с нею держался по-прежнему, был общителен, откровенен и, сам того не подозревая, обезоруживал ее, доводил девушку до последней степени отчаяния.
Ася не хотела провожать Аркадия из больницы. Чтобы заглушить поднявшуюся боль, она попросила санитарку из родильного отделения – старушку Аксинью Петровну – подежурить здесь, а сама пошла в родильное отделение. Словно в тумане, плохо помня себя, она проработала в других палатах часа два или три: уход любимого человека из больницы означал для нее уход его из ее жизни, теперь увидеть его можно будет лишь случайно.
Ася несколько раз порывалась к окну, едва заслышав похожий голос, хотя твердо знала, что до полудня Аркадий вряд ли выпишется.
Перед часом дня прибежала за ней санитарка Аксинья Петровна.
– Что сидишь-то? Уходит он, уходит... – зашептала она, а когда Ася заявила, что ей безразлично, кто и куда уходит, та прикрикнула на девушку:
– Молчи уж! Извелась вся, иссохлась по нему, а тоже... прикидывается... Иди, иди, не мучай свое сердце.
И Ася пошла. Пошла, движимая только одним желанием – увидеть его в последний раз, а там...
– Ты проводишь меня? – спросил Аркадий после молчанья, во время которого он с жадным любопытством глядел и не мог наглядеться на окружающее, а в ней все замерло, затаилось в ожидании дальнейшего.
Аркадий взял ее под руку, но девушка освободилась и пошла рядом с ним, чуть позади, по старой больничной привычке, но он придержал шаг и привлек ее руку к себе. Она молча подчинилась этому.
– Ася, я вижу, что нам надо до конца быть понятными друг другу. Не хотелось обижать тебя, – заговорил Аркадий, – но... это надо сделать сейчас... или я никогда не сделаю этого.
– Чего?
– Я привык к тебе, даже больше, я чувствую, что ты не безразлична мне. Я ценю твою дружбу, – продолжал он задумчиво. – Такие отношения, как наши, не проходят бесследно... Ты знаешь это, вероятно, не хуже, чем я... Вот поэтому я и хочу на время прервать все, что есть между нами.
Ася вздрогнула и попыталась освободить свою руку, но Аркадий, словно окаменев, не дал сделать этого и продолжал:
– Нам встречаться нельзя... Нельзя потому, что под впечатлением минуты мы можем стать... мужем и женой, а этого я не могу сделать... Не могу, зная твою чистоту, знаю, что не отвечу сейчас тебе полной взаимностью... Поймешь ли ты меня, Ася?
– Я поняла, – глухо сказала Ася. Она думала о том, что Аркадий бежит от ее любви и поэтому просит забыть его.
– Ну, прощай... – остановившись, сказала Ася, делая над собой огромное усилие, чтобы не разрыдаться здесь же, посреди улицы. – Ты был очень внимательным человеком...
– Подожди... Не уходи, – попросил Аркадий, который только сейчас начал понимать, что Ася уходит от него. В душе его неожиданно возникли сомнения.
– Нет, прощай... А то я боюсь за твою встречу с ней... – кивнула Ася, и Аркадий, обернувшись, замер: позади них, шагах в десяти, шла Тамара. Лицо Аркадия стало почти мелово-бледным.
Ася нервно бросилась вперед. На ходу не было видно, как от приглушенных рыданий вздрагивали ее плечи.
21
...Аркадий словно оцепенел. Тамара, не дойдя двух-трех шагов, остановилась, оглядывая Аркадия. Так стояли они мгновенье, приглядываясь друг к другу.
– Ну вот, и снова встретились... – хрипло проговорил наконец Аркадий, делая шаг в сторону Тамары.
– Да... встретились... – спокойно и тихо ответила она, и при звуке ее голоса Аркадий невольно вздрогнул, и глаза его жадно впились в побледневшее лицо женщины: как дорого оно было ему все время, сколько страданий вызывал ее образ в те дни, когда он лежал в больнице. Он понимал, что к прошлому нет возврата, и все же всегда вспоминал ее, как что-то светлое в своей жизни.
Сейчас, стоя перед ней, он чувствовал, как исчезает вся злость и раздражение, накопленное к ней во время болезни. Она сейчас так далека от него: чужая мужняя жена, но это заставляло лишь сильнее тянуться к ней.
– Тамара... Проводи меня... – попросил Аркадий, еще минуту назад и не думавший сказать это. Ему до боли в сердце не хотелось, чтобы она ушла, чтобы так быстро кончилась эта неожиданная и такая долгожданная встреча.
– Пойдем... Я к тебе и шла, я знала, что тебя сегодня выписывают из больницы.
Они медленно и молча пошли по улице. Ему хотелось говорить и говорить, мысли возникали и пропадали в его голове, но он боялся нарушить неосторожным словом так удачно начавшуюся встречу... А Тамара ждала его слов, она видела, что его любовь к ней не угасла, видела это по взволнованному виду, по горячим, призывным взглядам, по нервному, чуть заметному подрагиванию его губ.
– Давай не будем молчать, Аркадий, – сказала она, зная, что уже почти оправдана в его глазах. Его признание нужно было ей, она знала, зачем... Не случайно она приехала от матери именно сегодня, когда он вышел из больницы, не случайна и их встреча... О! Она все обдумала до мельчайших подробностей, она верила теперь, что все будет так, как задумано...
– Ну не молчи же! – засмеялась она, беря его об руку. От ее прикосновения словно ток прошел по телу Аркадия.
– Давай будем говорить! – повеселел Аркадий, но вспомнив, о чем им нужно говорить, опять помрачнел:
– Не могу я об этом спокойно говорить... Я много думал о тебе, Тамара, и, наверно, от этого сердце словно каменное стало... Плохо ты сделала.
– Зачем вспоминать прошлое, – осторожно заметила Тамара. – Надо в будущее смотреть... То, что прожито – и плохое, и хорошее – уже ушло, а вот то, что впереди, то – наше... И от нас зависит сделать его только хорошим.
До Аркадия не сразу дошел смысл ее слов, но, поняв их, он изумленно остановился.
А Тамара, все больше волнуясь, быстро заговорила:
– Ты прав, Аркадий, – я виновата перед тобой, я себе этого никогда не прощу... Но ты должен понять, почему так получилось... Ты должен это знать, иначе ты не простишь меня... – Она почти жалобно взглянула ему в глаза, но он, вздохнув, отвернулся. И она снова заговорила, чувствуя, что он не понимает, сторонится ее, и от этого в ее голосе зазвучали нотки отчаянья. – Мне страшно было знать, что ты калека, что я не смогу дать тебе счастье, что, может быть, не с тобой мое счастье... И Тачинский сумел сыграть на этом. О, я понимаю теперь... Но понимаю и то, что даже к калеке, к тебе я все равно вернулась бы... Мне противно было жить с ним, а думать о тебе... И я решила ждать твоего выздоровления, чтобы сказать: я ненавижу Марка, я не люблю его, я тебя люблю... И если хочешь, сегодня же навсегда приду к тебе, ведь нам прежде было так хорошо! Вот и все, что я хотела сказать, а дальше – дело твое.
Тамара говорила с какой-то горькой откровенностью. Но Аркадий все еще не мог поверить ей: слишком много было в сердце тяжелого, невысказанного... Он не верил, не мог верить, что все это правда. В одно лишь он поверил: Тамара решается на разрыв с Тачинским.
И потому не сказал ей обидных и заслуженных слов упрека, а лишь тихо остановил ее:
– Не надо, Тамара... Не надо много говорить о своих переживаниях. Я научился немного держать их в себе... Сделай и ты это, – слова Аркадия прозвучали холодно, отчужденно. И Тамара вдруг поняла, что он не поверил ей и имеет обо всем происшедшем свое твердое мнение, жесткое, но правильное. Ей стало обидно за свои горячие слова, она отвернулась.
– Но что мне делать? – тихо спросила она, не поворачиваясь к нему. – Ты, конечно, имеешь право не верить мне... И другого трудно было ждать, но я почему-то надеялась... А на что? – И горько усмехнувшись, повторила: – Другого ждать мне уж, видно, нельзя, не имею права.
Стало темнеть. Они уже долго стояли на улице, и Аркадий подумал, что им не взбежать встреч с горняками, которые вот-вот начнут возвращаться с шахты.
– Пойдем, Тамара, к нам?.. Здесь не совсем-то приятно стоять...
Они молча, под руку, пошли по улице. Начинался ветер. Аркадий был в форменной шинели, ему становилось холодно. Рука, которой он вел Тамару, быстро согрелась. Странно, но именно это тепло, переданное через руку, заставило Аркадия подумать о прошлой их близости, и когда Тамара остановилась, быстро оглянулась кругом, а затем неожиданно обхватила его шею и припала к нему в долгом поцелуе, он не противился, а лишь сильнее притянул ее к себе. И словно что-то унесло их вмиг с темной поселковой улицы, они уже не думали о том, что их могут увидеть.
Когда они вошли в квартиру Аркадия, семья Комлевых была уже в сборе. Петр Григорьевич быстро поднялся из-за стола, откинул газету, которую он читал, подошел к ним и по очереди обнял и его, и ее. Лишь после этого он воскликнул:
– Ну, с удачным выздоровлением вас!
Геннадий, всегда с предубеждением относившийся к Тамаре, крепко обнял лишь Аркадия и долго держал его в своих могучих объятиях, а ей холодно пожал руку.
Феоктиста Ивановна сразу же захлопотала, заставила их раздеться, увела Тамару в небольшую комнату Аркадия, говоря:
– Пусть они посидят, мужики-то, а вы приберитесь и все там прочее, а потом и выйдете сюда.
Вероятно, чисто женским чутьем она угадала, что неспроста появились они здесь вместе. Тамару, несмотря на то, что неодобрительно относилась к ее замужеству с Тачинским, она любила как дочь Ивана Павловича. Потому, проводив ее, она начала усовещать Геннадия, который неодобрительно отозвался о приходе Клубенцовой.
– Ты постой, постой, сынок... Рано еще их обсуждать... А Тамара девушка неплохая, красоты-то любой у нее занять может... Если неурядица у них с Аркадием вышла, так кто его знает, кого в этом винить.
– Нет, мама, она сама виновата во всем, – горячо заспорил Геннадий. Было видно, что они уже обсуждали этот вопрос, но во мнениях разошлись, и спор вот-вот вспыхнет снова. Но тут вмешался Петр Григорьевич.
– Ну-ну, завели опять спор... Человек только от болезни ушел, а они его опять на раздумья наводят.
– Ничего, папаша, – улыбнулся Аркадий. – Мне сейчас полезно послушать, что люди говорят. В споре, говорят, рождается истина.
– Так-то оно так, Аркадий, – уклончиво ответил Петр Григорьевич. – Людей-то слушай, да свою голову не теряй. Люди разное могут сказать... К примеру, если я скажу о Тамаре, что она не совсем мне нравится, так ведь это лишь одного человека мнение... А людей-то тысячи. Каждый что-нибудь свое скажет, голову потерять можно. А я считаю, что если нравится она тебе – слушай не то, что о ней говорят, а то, как ее хорошим человеком сделать можно. Очень просто сказать о человеке мнение, а вот как ему исправиться – не всякий скажет.
Аркадий понял, что Тамара не нравится Петру Григорьевичу, и это неприятно отозвалось в душе. Он знал, что у Тамары много недостатков, но ему почему-то не хотелось, чтобы Петр Григорьевич думал плохое о его любимой.
– А как... как сделать ее хорошей? – еле слышно спросил, волнуясь, Аркадий у Петра Григорьевича.
– А разве это тебе сейчас нужно? – так же тихо сказал тот. – Она же замужем.
– Нет, она не замужем... – вдруг осмелел Аркадий, но в этот момент из дверей вышла Тамара, и откровенная беседа не состоялась. В присутствии Тамары общий разговор как-то не клеился: обычно заводилами вечерних споров были Генка или отец, но сегодня они отмалчивались, уткнувшись один – в газету, другой – в книгу. Аркадию подумалось, что этим они объявляют пассивный протест вторжению Тамары в их семейный круг.
А через полчаса, когда Аркадий и Тамара, договорившись взглядом об уходе, пошли в его комнату, ему послышалось, как Генка тихо проговорил:
– Ох, начинает она его за нос водить.
И на сердце Аркадия стало беспокойно, словно его уличили в чем-то дурном. Но он покорно шел за Тамарой, он не мог не идти за ней.
22
Едва за ними захлопнулась дверь, Геннадий сказал:
– Эта история мне не нравится... Слушай, отец, неужели бывает такое положение у парня, когда он знает, что ему нельзя встречаться с девушкой, а не может против ничего сделать?
Петр Григорьевич оторвался от газеты и усмехнулся:
– Испытаешь на себе – поверишь...
– Нет, я все же не согласен! – Геннадий встал, подошел зачем-то к двери, за которой скрылись Тамара и Аркадий, а вернувшись к столу, в сердцах с размаху бросил на него книгу. – Всем хорош Аркадий, а вот тут у него как-то некрасиво получается. Подумать только, она растоптала в грязи его чувства, когда связалась с Тачинским, бессовестно обманула Аркадия, а теперь снова пришла... Ну где же тогда понятие о нравственности у нее, да и вообще... Эх! Стоит ли говорить об этом! – Геннадий снова поднялся. Отец молча наблюдал за ним.
– Разве Тамару, – продолжал Геннадий, – можно упрекнуть в необразованности, разве не воспитывали ее с детских лет – семья, школа, все окружающее: что плохо, а что хорошо...
– Плохо, значит, воспитывали... – заметил отец.
Геннадий горячо возразил, что Тамаре нельзя жаловаться на воспитание, что все в семье делалось для нее.
– Вот и испортили девчонку, – вздохнул Петр Григорьевич. – Что человеку легко дается, к тому он легко и относится. Трудности в жизни лучше всего воспитывают человека. А у Тамары, видишь, как получается: отец день и ночь на работе, а мать во всем ей потакала.
– Не верю я, отец, чтобы Аркадий не понял своего заблуждения, только из сердца вырвать ее он не может... А помочь в этом мы обязаны... Но как?
– Трудное это дело, сынок... Стоит ли браться за него, хоть и друг он тебе, Аркадий... В сердечных делах друзей не бывает.
– Но и смотреть равнодушно я не могу... Стыдно мне и больно, когда вижу, что хороший человек затаптывается в грязь.
23
А в этот момент в комнате Аркадия был закончен серьезный разговор. Аркадий торопливо одевался. Тамара стояла около и, ласково глядя ему в лицо, тихо шептала:
– Постарайся, Аркадий, сделать это без лишнего шума. Мне уже надоело быть на языках у этих... баб и мужиков. Передай ему от моего имени, чтобы не вздумал шуметь, мы не регистрировались, и я ему не жена.
– Хорошо... Ладно... – нервно повторил Аркадий, одевая пальто и словно отмахиваясь от ее слов.
Он вышел минутой позднее Геннадия, ушедшего на занятия в поселковую партийную школу. Быстро, несмотря на боль в ноге, он прошел по улице и остановился около дома Тачинского. Хотелось собраться с мыслями, чтобы этот разговор, на который натолкнула его Тамара, произошел без лишних осложнений. Но волнение не оставляло Аркадия. Наоборот, сейчас оно дошло до такой степени, что Аркадия начал бить озноб. А не исполнить просьбу Тамары он не мог, она настаивала на этом, говоря, что очень желает, чтобы Тачинский оставил ее в покое.
Аркадий решительно двинулся к дому. Перед дверью ему послышалось, что в доме кто-то крикнул, он прислушался – все было тихо, и Аркадий постучал.
– Вероятно вам уже известно, зачем я пришел, – сказал Аркадий после продолжительного молчания. – Нам нужно поговорить о Тамаре... И поговорить серьезно.
– Пожалуйста, я слушаю вас...
Тачинский сидел, закинув ногу на ногу, с деланным спокойствием посасывая папиросу. Его поза должна была выражать полнейшее безразличие к разговору, но это явно ему не удавалось.
С нетерпением ждал Тачинский конца затянувшейся паузы. В сердце росло чувство уязвленного мужского самолюбия, и инженер несколько раз ловил себя на желании дать понять этому мальчишке его место в жизни, едко высмеять его, рассказав о своей связи с Тамарой. Тачинский понимал, что их никто не услышит, что все высказанное будут знать только двое. И он приготовился дать достойный ответ мальчишке, едва тот раскроет рот.
Но Аркадий не торопился говорить, он вдруг подумал, что разговор о Тамаре с этим человеком будет выглядеть очень странно. До чего, собственно, они должны договориться? Почему он не подумал об этом, когда пошел сюда по настоянию Тамары? Нет, нет, с Тачинским нужно поговорить совсем о другом.
Аркадий нервно усмехнулся:
– Пожалуй, говорить о Тамаре излишне... Я о другом хочу вас спросить...
Он резко встал.
– Как вам удалось избежать наказания за обвал? Мне и еще кое-кому это едва не стоило жизни, а вам хоть бы что... – Он шагнул к Тачинскому, тот инстинктивно привстал, остро глянув на Аркадия. – Да, я промолчал, когда меня спросили, виновны ли вы? Промолчал по известной причине. Хотите знать, почему? Скажу и об этом. Побоялся, что меня упрекнут, скажут – обвинение на личной почве...
Громкий хохот прервал горячую речь Аркадия. Тачинский смеялся, откинувшись на спинку стула, смеялся настолько естественно, что Аркадий вмиг словно прозрел, и, оглянувшись вокруг, вздрогнул: зачем он здесь? Аркадий попятился к двери, но Тачинский усадил его обратно на стул.
– Не торопись, Зыкин... Торопливость еще много навредит тебе в жизни... Мой совет – избавиться от поспешных выводов, от горячности и торопливости. Тем, что ты горяч, объясняю и твой приход сюда, к «сопернику», как ты, наверное, называешь меня. А ведь взрослый человек определенно скажет, услышав про подобный случай: мальчишество. Да, да! Мальчишество! Молод ты еще, Зыкин, а Тамара душою старше тебя лет на десять. Вот и вертит тобою, как захочет... О, она умнее, хитрее и расчетливее нас с тобою, вместе взятых! Я уже понял это, а ты... Вижу, что она снова властвует над всеми твоими поступками. – Тачинский усмехнулся, наслаждаясь убедительностью своих слов. Аркадий сидел, опустив голову, о чем-то задумавшись.
– Не думаешь ли ты, – продолжал инженер, – что я действительно буду вас преследовать? Это же абсурд! Я – главный инженер шахты, уже не молодой и узнавший жизнь мужчина – буду заниматься такими пустяками? Кто мог это выдумать? Тамара? Конечно, она... Так я к ней никаких претензий не имею, мы сошлись с ней по согласию, я ее не неволил, она сама заявила, что жить с тобой – инвалидом и калекой – не будет, что она любит меня... Я пошел ей навстречу, дал ей возможность ночевать в моей постели...
– Замолчите! Вы! – тяжело дыша вскочил Аркадий. Медленно приближаясь к Тачинскому, он продолжал: – Не сметь... вы слышите, не сметь говорить об этом! Она чище, выше, чем вы о ней думаете... А вы? Уже одно то, что вы провели несколько ночей под одной крышей с нею, не дает вам право насмехаться над женщиной... Это в высшей степени... подло! Да, да! Это – подло!
Аркадий повернулся и, резко хлопнув дверью, вышел. Свежий, холодный ветер охватил разгоряченные щеки. Аркадий шагал, глубоко дыша. С каждым шагом к нему возвращалось спокойствие. Он стал сознавать, что погорячился, что вел себя по-мальчишески, но чувства раскаяния не испытывал. Наоборот, его радовало, что наконец-то он высказал Тачинскому все, что думал о нем. И все же радость Аркадия была непродолжительной. Где-то в глубине души вырастала обида на Тамару, связавшую себя с этим мерзавцем.
24
Ожидая Аркадия, Тамара не могла сидеть спокойно в комнате. Выйти к Комлевым не хотелось, по сегодняшнему приему ей было ясно, что жить с Аркадием здесь она не сможет. Она стала перебирать в памяти всех близких знакомых и, наконец, пришла к выводу, что хороший друзей у нее, пожалуй, нет. Оставалось одно: идти к отцу, просить его о квартире или посетить Галину, которая после выхода Валентина из больницы жила с ним в отдельном домике, предоставленном шахтой.
Вспомнив о Галине, Тамара облегченно вздохнула. В конце концов Галина ей не чужая, она поймет положение Тамары. Да и, кроме того, ордер на квартиру был выдан Валентину благодаря горячему содействию Ивана Павловича; значит, Галина обязана этим семье Клубенцовых.
Подождав Аркадия еще несколько минут, Тамара вышла из дому. Галина жила на краю поселка в одном из новых, выстроенных этим летом красивых коттеджей. Тамаре нужно было пройти мимо дома Тачинского. Поравнявшись с домом, она замедлила шаги, с любопытством приглядываясь к освещенным окнам. Несколько дней назад это был ее дом, а сейчас там сидели два человека, с которыми столкнула ее судьба, и говорили о ней. Что там сейчас происходит?
Лишь на минуту остановилась она возле дома Тачинского.
...Галина стирала на кухне белье, когда Тамара вошла в дом. С живым любопытством глянув на Тамару, она пригласила ее в комнату, на ходу вытирая мыльные руки полотенцем. Гостья сразу же невольно отметила чистоту и порядок в комнатах. На полу – простенькие чистые дорожки; диван и мягкие стулья в белых чехлах; в переднем углу – туалетный столик, на котором, помимо разной мелочи, выделялось полуметровое зеркало в филигранной отделке. Простотой и уютом повеяло на Тамару от этой небогатой, но со вкусом подобранной обстановки комнаты. Глянув на окна, она заметила, что подарок отца в день свадьбы – красивого рисунка тюлевые шторы – хорошо дополняют убранство этой комнаты. Тамаре вспомнилось, что второй комплект таких штор до сих пор лежит у матери в сундуке – матери и дочери не понравился их рисунок. А здесь, в этой комнате, все было впору, все – на своем месте.
– Хорошо вы устроились... – сказала Тамара, когда обе женщины сели на диван. – Это где покупали, или ты сама сделала?
Тамара взяла в руки с мастерством расшитую маленькую подушку-«думку».
– Сама... – ответила Галина, улыбнувшись. – Времени у меня сейчас много, вот я и занимаюсь вышивкой.
– А где же ваш... ребенок? – спросила Тамара, смутившись: она до сих пор не знала имени ребенка.
– Спит наш Мишенька... Озорной стал, такой беспокойный и капризничает. Понервничала мамка, когда с ним ходила, ну, это и повлияло, наверное...
– А сейчас как? Не ссоритесь, не ругаетесь?
– Ну зачем же... Решили, что и без этого можно жить.
– А здоровье Валентина как? Где он сейчас?
– А вот здесь, за ширмой. Здоровье прежнее: не ходит. Доктор говорит, что это нервное потрясение. Спит он сейчас, кажется.
– Опасная у него болезнь?
– Трудно сказать... Может быть, всю жизнь, а может, и через месяц все в порядке будет... Иван Павлович был у нас здесь уже несколько раз, обещал помочь, чтобы профессора из Москвы вызвали...
Тамара покраснела, узнав, что отец уже смог и здесь побывать, а она собралась лишь сейчас, да и то, когда ей это стало остро необходимо. Она поспешила перевести тему разговора.
– А похудела ты, Галинка... – торопливо сказала она. – Изменилась сильно, я и не узнала сначала.
– Такая наша судьба, чтобы изменяться да худеть, – засмеялась Галина. Она и действительно изменилась: лицо побледнело, резче выступали скулы на щеках, но все это удивительно гармонировало с мягким задумчивым взглядом больших и округлых глаз. Она располагала к себе, вызывала симпатию.
«Хорошее лицо у нее... Счастлива она, наверное», – подумала с завистью Тамара, а вслух сказала:
– Ты знаешь, Галинка, я с Марком-то разошлась.
– Разошлась?! Почему? – брови Галины, изумленно дрогнули.
– А я его и не любила вовсе. Мой Аркадий снова здоров, и разве променяю я его на Марка? Ты Аркадия не видела еще? Я обязательно вас познакомлю. – Тамара помолчала, оглядывая комнату, и хмуро продолжала. – Да, Галя, бывает и так в жизни. Ошибешься, думаешь, что лучше так, а на деле... Да что там говорить... Во всех этих историях всегда оказывается, что мы, женщины, виноваты... А если подумать... Разве легко, например, быть матерью? Вот ты родила, стала матерью, тебе это приятно?
– Подожди... Я не пойму тебя, как это так: приятно, неприятно?
– Ну, что тут не понять. Наша доля такая женская – вышла замуж – и за пеленки... Так ничего хорошего в жизни и не увидишь... А ведь очень хочется – признайся, хочется! – видеть в жизни не только пеленки да горшки... Не знаю, как тебя, а меня иной раз в жар бросает от мысли: выйдешь замуж, и что же дальше? Получишь в коммунальном доме квартиру с общей кухней и каждое утро и вечер будешь ругаться с соседками из-за места на плите... Я думала, что Тачинский выше всего этого, что его жена – это уже что-то не совсем обычное, а получилось... Трус он и серый человек, только личину порядочного набрасывает на себя... Признайся, Галка, разве тебе не хотелось бы выйти замуж за человека с положением?
– Зачем это?
– Как зачем? – искренне удивилась Тамара. – Ты пойми одно: жизнь дается один раз! Зачем эту единственную жизнь наполнять нехватками, заботами, ссорами из-за каждой копейки. А ну-ка припомни, почему многие девчата стремятся выйти замуж за человека, имеющего неплохое материальное положение? Почему?
– Это странный вопрос, Тамара, и я...
– Ты выслушай меня до конца... Когда девушка выходит замуж за офицера, инженера, она уже знает, что, едва поженятся, у нее жизнь начинается – одна мечта... Я имела в Шахтинске таких знакомых и видела, как они живут. Это ж маленькие богини в своем мире, правда, в небольшом.
Галина встала: заплакал ребенок. Присев на стул, она дала маленькому Мише грудь, а сама повернулась к Тамаре.
– Не знаю, как ты, Тамара, – сказала она, – но я и не подумала о том, что женщина должна быть маленькой богиней. Просто мне и в голову это не приходило... И однако я сейчас счастлива и довольна своей жизнью. Ты спрашиваешь меня, приятно ли мне быть матерью? Извини меня, но для того, чтобы понять это, надо самой быть матерью... А уж, если разговор пошел откровенный, отвечу, что я думаю о замужестве по расчету, или, как ты говорила, о супружестве с человеком, имеющим положение в обществе. Страшная жизнь у такой женщины... Обеспеченная, но очень трудная. Что может быть тяжелее, чем жизнь с нелюбимым человеком, пусть и без забот. Кое-кому такая жизнь нравится. – Галина с усмешкой посмотрела на Тамару, и та поняла, что это относится к ней. Но что она могла ответить? Она лишь молча отвела взгляд.
А Галина снова заговорила:
– Конечно, трудно свою семейную жизнь устроить так, как мечталось... От пеленок и горшков, пожалуй, не уйдешь. Но разве это главное? Едва ли... Любишь человека – и пеленок замечать не будешь, а если еще и он тебя любит – вот тогда у вас крепкая семья и получится.
– Кто его знает... – задумчиво ответила Тамара, но голос ее звучал не совсем уверенно. – Это, пожалуй, красивая утопия, – тихо сказала она, но было видно: что-то из разговора задело Тамару за живое.
Тут она вспомнила о цели своего прихода.
– Галинка, знаешь что... Я хочу у вас жить.
– Жить у нас?
– Ну да, жить... Видишь ли...
– Подожди, подожди... О, я понимаю тебя... Ты, вероятно, не одна будешь жить?
– Ой, Галинка, какой ты молодец! Я не знала, как сказать тебе это, а ты меня предупредила... Значит, можно?
– Посиди здесь, я сейчас...
И она, держа на руках Мишу, ушла за ширму.
– Согласие получено, – хмуро сказала, возвратившись, Галина. – Можете жить с нами, места хватит.
Тамара вскочила и радостно бросилась к Галине, намереваясь поцеловать ее, но та смущенно уклонилась:
– Не забывай, что нас двое, – указала она глазами на сына.
– Вылитый отец, – наклонилась над ним Тамара и вдруг быстро выпрямилась и широко раскрытыми глазами посмотрела на Галину.
– Ой, ой... Я же забыла рассказать что-то о Валентине, – голос ее снизился до шепота. – Ты знаешь, он тут познакомился... хотя, нет, я тебе все по порядку завтра расскажу. И эту Зиночку Горлянкину покажу, когда она пойдет мимо.
Сердце Галины кольнуло от недоброго предчувствия.
