Текст книги "Семья"
Автор книги: Владимир Рублев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
27
Итак, все позади...
Машина резко притормаживала на поворотах дороги. Облако густой пыли бежало за грузовиком. Она окутывала сидевших в кузове людей, лезла в рот, в нос, но Валентин удобно разместился у кабины, и пыль до него не доставала. Он жадно, словно впервые вырвался на волю, смотрел и смотрел вокруг.
...Июньский лес, зеленый и стройный, начинался в метре от дороги, взбирался по гористой местности и таял в наплывшей, на горизонт мутной пелене.
Когда же въезжали в сырые, низкие и местами грязные лощины, были видны золотисто-медные, поднимающиеся по склонам гор сосновые рощи: по дну лощины в окаймлении густой, колыхающейся зеленой стены осоки, навевая воспоминания далекого беззаботного детства, журчит широкий ручей. Проезжали дрожащий мост из ошкуренных березовых жердей, медленно под натужное гудение мотора машины поднимались в гору, и снова глазу открывалась широкая и раздольная лесная ширь... И так – всю дорогу.
Лишь когда показались дома поселка и проехали новый мост через широкую бурливую речку, Валентин вспомнил о том, что заставило его поехать в Ельное.
...Долго, очень долго бродил он после ссоры с Галиной по городским улицам, размышляя, как быть дальше.
«Ну, вот и все... – хмурил он лоб, стараясь отбросить эту отупляющую угнетенность, – таков финал моей жизни в Шахтинске. Да, это – все! Не нужно закрывать глаза на то, что я здесь лишний. Надо действовать и немедленно... Надо ехать... Но куда? На родину? Нет, нет, бежать я не имею права. Я должен знать, чем все это кончится».
Лишь в сумерках пришел он домой.
Галины не было. Где она, Валентин не представлял, а спрашивать у Нины Павловны не хотелось.
«Все равно теперь», – подумал Валентин, сел за стол, раскрыл книгу, попытался читать, но сосредоточенность не приходила. Встал, прошел в кухню, закурил.
А мысли в голове возникали одна за другой, расплывчатые – без начала, без конца. В какой-то миг всплыл образ Ефима, и Валентин уцепился за него: «Да, да, к нему, к нему нужно ехать... Там я буду знать все о здешней жизни».
И теперь, когда пришло решение, снова подумал о Галине.
...Она пришла поздно вечером, робкая, молчаливая... Тихо прошла в комнату, неслышно разделась и юркнула под одеяло. Услышав из кухни, как тяжело скрипнули пружины кровати, Валентин снова закурил. И курил долго, до тех пор, пока не стало подташнивать. Тогда, прополоскав рот, умылся и лег, отвернувшись от Галины. Если бы она сейчас хоть слово сказала ему, многое в их дальнейших отношениях было бы по-другому. Но она молчала, как молчат тогда, когда чувствуют свою вину, и это все больше убеждало его, что она опять была с Бурнаковым. В сердце Валентина рождались и пропадали десятки резких слов, которые бы заставили ее вскочить с кровати, уйти, куда угодно, лишь бы она не была с ним рядом, безмолвная, притихшая, но оттого, что этих слов было слишком много, оттого, что они, все больше наполняя его гневом, беспорядочно теснились в голове, он молчал... Да и к чему говорить ей то, в чем она не нуждается, что и без него известно ей? Да, скажет она, я виделась с ним, а тебе что? Все равно же ты бессилен нам помешать!..
Нет, нет, только не это, только пусть не будут сказаны эти слова, так легче... Завтра же он уедет... Да, да, уедет, и пусть сплетники толкуют это, как бегство, как неспособность довести дело до конца... Пусть! Но это я решил, и какое им дело до меня? Я плюю да них, плюю потому, что я прав перед собой. Ехать отсюда, как и положено делать третьему лишнему.
Проснувшись поздно утром, Валентин по тишине в комнате решил, что он один... Но нет, Галина сидела у стола, занятая работой... Вот она настороженно оглянулась на него, но, встретив его взгляд, встала и начала собираться.
– Подожди... – сказал он, приподнимаясь и думая, что сейчас она уйдет, а ему надо же сказать, что он уезжает.
Она остановилась у двери, строго глядя на него, но он не знал, что она уже готова была к примирению. Он прочитал в ее глазах лишь нетерпенье, желание поскорее уйти и потому сказал без обиняков:
– Я уезжаю сегодня.
– Уезжаешь?! Куда? – она сделала шаг к нему, по лицу ее словно полыхнуло отблеском жаркого пламени, оно сделалось румяным и очень красивым. Но уже в следующий момент на щеках и на лбу проступило что-то мелово-бледное.
– Не знаю... – но он не мог обманывать ее и потому добавил: – Пожалуй, в Ельное...
– По Зиночке соскучился? – дрожащими губами, сказала она и выбежала за дверь.
Валентин, вскочил, начал торопливо одеваться, надеясь догнать ее и все объяснить, но дверь уже снова открылась..
Галина с непередаваемым презрением смотрела на него.
– Что ж, поезжай... – заговорила она тихо. – Там тебя примут, есть кому принять... Может, так же бессовестно и ее обманешь, и к третьей поедешь... Ты же вольный человек, а дур на белом свете много... Не я о тебе плакать не буду, не думай.
– Подожди, давай поговорим... – мрачно сказал Валентин, больно задетый той холодностью, с которой она смотрела на него.
– А о чем нам говорить? Ты уже решил.
– На свиданье торопишься? – вдруг вспомнил он Бурнакова.
– Ну и хотя бы... – вызывающе бросила Галина. – Не одному же тебе....
– Замолчи! – крикнул он, бросаясь к ней, а когда опомнился, Галины уже не было в комнате. По лестнице дробно стучали каблучки ее туфель.
Он устало сел на койку и долго сидел так, стараясь собраться с мыслями. Да, это уже конец... Через такое им уже не перешагнуть, не отбросить в сторону, не забыть, даже если бы они сейчас остались вместе... Значит, надо уезжать... И уезжать сейчас же, не медля ни минуты.
Он торопливо бросился к шифоньеру, потом к сундуку, вытащил свой чемодан, бросил туда белье, бритву, кое-что из верхней одежды, а когда захлопнул крышку, обвел глазами знакомую комнату и подумал, что он последние минуты здесь, в сердце что-то резко оборвалось... Валентин бросился на койку. Лишь подушка была свидетелем его минутной слабости.
28
Уже три недели работает Аркадий Зыкин на шахте «Горнячка». Новый начальник внутришахтного транспорта приходил на работу чуть свет и уходил усталый, но возбужденный, когда в небе загорались яркие звезды. Проходя по пыльной, чуть намечающейся в темноте дороге в общежитие, Аркадий полной грудью вдыхал посвежевший горьковатый ночной воздух и, оглядываясь по сторонам на красные огоньки шахтных копров, на сверкающие невдалеке квадраты заводских окон, вспоминал прошедший день.
Подземный транспорт – самый ответственный из участков, обеспечивающих добычу угля. И, естественно, самый беспокойный. Недаром Кудрявцев, сдавая участок, облегченно вздохнул:
– Ну, слава богу! Гора с плеч... Ой, Зыкин, не завидую тебе на этой работе.
– Почему? – Аркадий с любопытством оглянулся на бывшего начальника подземного транспорта. Они делали обход линии и сейчас направлялись в самую дальнюю лаву.
– А вот поработаешь – узнаешь... Не подал кто-нибудь из машинистов вовремя порожняк – ты, начальник, отвечай; испортится электровоз – опять же ты в ответе. Да разве за всеми уследишь? А Иван Павлович насчет неполадков строг, ой как строг! Да что тебе говорить, – сам испытаешь... Вот сюда давай, к стенке, электровоз идет...
Они переждали, пока мимо проехал с гружеными вагонетками электровоз, и тронулись дальше.
– А главный инженер прав, что строго спрашивает... – продолжил разговор Аркадий.
– Прав, говоришь?
– Конечно, прав... Хороший организатор всегда требовательный. Ну, пусть он с меня потребует, так ведь и я тоже имею право потребовать!
– Потребовать? Нет, брат, – мелко рассмеялся Кудрявцев, – машинист, что шофер: хочет везет, хочет – полсмены будет копаться в машине... Самоуверенный народ... Сам работал – знаю.
– А как же тогда с ними обходиться? На руках носить да на коленках просить?
– Эх, не обидься, Зыкин, а сразу видно, что зелен ты в нашем деле. Ну-ка, давай, сюда свернем... Машинисты любят, когда с ними попросту, по-приятельски... А команда тут ни к чему не приведет.
Этот разговор запал в память Аркадия, и он стал внимательно присматриваться к машинистам. Может быть, и впрямь с них меньше требовать, а больше по-приятельски? Только правильно ли так будет?
Пришел к Ивану Павловичу. Тот, выслушав его, задумался.
– Вопрос, Зыкин, серьезный... И в книгах на это ответ вряд ли найдешь... Тут жизнь подсказать должна, опыт... Но одно могу сказать твердо: не будешь требовать, где надо, запомни – где надо, – не пойдет у тебя работа. Ты, вообще-то, кстати пришел. Был я в тресте, видел приказ – вас с Комлевым забирают от меня.
Иван Павлович закурил, прошел по кабинету и, остановившись напротив Аркадия, внимательно взглянул на него:
– Честно говоря, жаль мне вас отпускать... Чувствую, работа пошла бы у вас... Второго-то я, правда, не знаю, его там, в Ельном, оставили работать... Мать у него старая, прибаливает. Он и подал заявление в трест... А вот зачем тебя туда – не пойму...
Это было полной неожиданностью для Аркадия... Ельное... Ельное... Но ведь? И радостно, тревожно забилось сердце: там, в Ельном, – Тамара...
Однако радость Аркадия была преждевременной: проходили дни, а из треста приказа все не было... Возможно, что приказ отменили? Но почему тогда не ехал Генка, отпуск его уже кончился?
Наконец появился Геннадий... Аркадий увидел его в обед при выходе из шахты... Комлев разговаривал с главным инженером.
– Генка!
– Аркашка!
Могучими ладонями Геннадий схватил руки Аркадия, секунду помедлил и обнял друга.
– Ну, почему долго не возвращался? Здесь даже слух был: перевели тебя работать в Ельное.., – разглядывая друга, сказал Аркадий. Или Аркадий отвык от него, или Гена действительно изменился, только, кажется, он стал еще плотнее, солиднее и уже совсем походил на богатыря.
– Да нет, это не слухи... Приехал вот проститься с городом... Ты тоже ведь едешь.
– Как?!
– Да так... На нашей шахте начальников участков не хватает, я и попросил Худорева походатайствовать за тебя... Как видишь – удачно... Ой, Аркашка, а что я знаю... кого я встретил в Ельном, угадаешь? – широко улыбнулся он.
– Ладно, ладно, потом... – смутился Аркадий, догадываясь, что разговор будет о Тамаре. – Идем к главному инженеру... А то он вон ждет нас...
...Иван Павлович сокрушенно вздохнул, прощаясь с Аркадием.
– Жаль, Зыкин, жаль... И что тебе у нас не работалось? Ну, да что сделаешь... Езжай...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Шахтерский поселок Ельное расположился вдоль берега небольшой реки Бишкуль. В том месте, где река круто уходила на юго-восток, в 1897 году купец Ашихмин построил шахту, скупив заодно за бесценок у татар и лесную окрестность на двадцать верст вглубь.
В знак удачной сделки Ашихмин приказал высечь из скалы, нависшей с правого берета над рекой, огромный пьедестал с каменным креслом наверху и часто пировал там вместе с друзьями. Рассказывали, что однажды Ашихмин, подвыпив, сбросил со скалы в реку одного из своих друзей-соперников, и тело того нашли лишь спустя две недели за сотни верст от Ельного...
Правдив ли был этот рассказ, как и десятки других, которые сообщали старожилы, неизвестно, однако «Каменную чашу» – как прозвали горняки ашихминский трон, – несмотря на худую славу, поселковая молодежь посещала охотно, любуясь чудесным видом, открывающимся отсюда на всю окрестность.
«Каменная чаша» была видна далеко. Заметил эту странную скалу за рекой и Валентин, когда шагал по поселку к шахтоуправлению с чемоданом. «Надо посмотреть, что это такое, – подумал он. – Успею, схожу еще... Теперь о работе надо поразмыслить... – И сразу же вспомнил Клима Семиухо. – На комбайн пойду, поучусь немного, хуже других работать не буду, конечно...».
Но комбайнов, как сообщил начальник шахты Худорев, в ельнинской шахте не было.
– На врубовку можно, – предложил он и, поскольку разговор зашел о комбайне, вспомнил Комлева. – Вот, к Петру Григорьевичу Комлеву учеником. Специальных курсов у нас нет. К Комлеву, значит....
Валентин согласился.
– Только вот насчет квартир у нас сейчас туговато, – сказал Худорев. – Придется на квартиру к кому-нибудь поставить.
У Валентина мелькнула мысль о Горлянкине, но он недовольно поморщился: «Нет, к Ефиму не пойду.... Лучше к кому-нибудь другому...» И едва подумал о Ефиме, мысли невольно вернулись к Шахтинску, к Галине...
Торопливо попрощавшись с Худоревым, Валентин вышел из шахтоуправления и медленно пошел по поселку... Чужой, почти незнакомый поселок. А там, в Шахтинске, он знал уже многие улицы, побывал на многих шахтах и уже начал привыкать к своеобразному облику города, а Ельное напоминало скорее большую деревню, чем шахтерское поселение. Было обидно, что он оказался снова в Ельном, куда в первый раз привел просто случай... А там, в Шахтинске – Галина, Бурнаков. Он сделал, наверное, просто глупость, уехав сюда. Тогда казалось, что это будет не благородно, если он вступит в борьбу за Галину с Бурнаковым, а вот теперь, в этом далеком поселке...
«Самоотверженное пожертвование подлецу сделал, – со злостью подумал Валентин. – Нет, надо было сделать так, чтобы он сбежал, а не я... Собственно, я и не сбежал, я могу даже сейчас вот сесть на автобус и ехать туда, это еще вполне возможно... Ну, конечно, это можно сделать!».
Он так обрадовался этому, что невольно заспешил к автобусной остановке. Но вот в какое-то мгновение перед ним промелькнуло холодное лицо Галины, ее почти ненавидящий взгляд, и ноги сами собой пошли медленней.
«Дурак ты, – горько подумал он, – там тебя никто и не ждет... Там просто рады, что ты развязал этот некрепкий узел, а вместе с этим дал Галине полную свободу действий... Нет уж! Решено правильно: мне там нечего делать! В конце концов, и здесь живут люди, со временем все забудется... Эх, Галинка, Галинка!».
...Валентин устроился на квартиру к Комлеву.
– Комнату всю можешь занимать, все равно она у нас со старухой вроде как лишняя. Разве Геннадий вот приедет... Ну, да поместитесь, не помешаете друг другу...
– Конечно... А он где, Геннадий?
– Техникум кончил нынче... – ответил Комлев. – В городе оставили парня работать, с отличием кончил учебу... Хочу сюда его через трест перевести... Мать болеет, да и около дому как-то сподручней.
Вечером Валентин вышел на улицу. Солнце уже закатилось. Было тихо, так тихо, как может быть только в глухом селе в эту вечернюю пору... Изредка где-то вспыхивал веселый смех, голоса, потом молча, гулко ступая по твердой дороге, мимо проходил кто-нибудь, и опять – тишина.
И вот тут-то к скамейке подошел человек.
– Здравствуйте! С приездом! – сказал он, усевшись рядом.
– Спасибо!
Валентин подумал, что человек ошибочно принимает его за знакомого.
– У Петра Григорьевича жить будете? – продолжал между тем незнакомец нетвердым, ломающимся баском. – Соседями будем... Я рядом здесь живу... Давайте знакомиться? Меня Санькой Окуневым зовут. А вас?
– Валентин...
– Ну, вот и знакомы... А мне сеструха говорит: «Приехал парень на шахту работать, да такой красивый!...» Ну им, конечно, девкам, только это и нужно. Я ее спрашиваю: «Ну, так что же, что приехал». А она: «Он у Петра Григорьевича жить устраивается». Ну, раз у Петра Григорьевича, думаю – сосед наш будет. А соседи должны друг друга знать.
Санька помолчал, видимо, что-то обдумывая.
– Где работать думаете? – спросил он, наконец.
– Учеником, на врубмашине...
Восклицание Саньки, последовавшее за этим, вскоре разъяснилось. Оказывается, он тоже учится на врубовке и тоже у Петра Григорьевича. После этого общих разговоров нашлось много: Валентина, конечно, интересовала будущая работа, и он засыпал Саньку множеством вопросов.
Короче говоря, они расстались товарищами...
И вот сегодня друзья решили провести выходной день вместе в заречных скалах.
Взобравшись туда вслед за ловким Санькой, Валентин восхищенно замер. Внизу быстро катится вспененная река. Направо и налево – насколько хватит глаз – хвойные массивы лесов, но скала выше их, и даже видны отдельные, особенно могучие, кроны елей и сосен. Впереди, за рекой, дома поселка. На краю его сизая гора терриконика да приземистый копер шахты...
– Эгей-гей! – послышалось внизу. Санька посмотрел туда и спокойно сплюнул вниз, в реку, наблюдая, когда плевок упадет в воду.
– Тачинский с бухгалтершей едут сюда, – равнодушно пояснил он, кивнув в сторону лодки, пересекающей реку. – Тоже недавно приехала, а уж день и ночь с ним.
– А зачем они сюда? – заинтересовался Валентин.
– Да так просто... Они часто сюда ездят... Нравится, наверное, им здесь...
– Пойдем к креслу... – предложил Валентин, не желая мешать чужому счастью. Каменное кресло было вырублено в нише скалы, так что лучи солнца, стоящего в зените, сюда не попадали, и Валентина обдала приятная прохлада.
– Валентин! – послышался девичий голос совсем где-то рядом.
«Кто это? Ага, так вот кто такая «бухгалтерша»! – подумал Валентин, увидев Тамару и Тачинского, взбирающихся по тропинке на скалу.
– Что же ты, Валентин, приехал и ко мне не зайдешь? Хорошо еще, что Марк сообщил: «Приехал какой-то не то Асанов, не то Астапов, будет врубмашинистом работать»... Я и догадалась, что это ты... Познакомьтесь... – представила она их друг другу. Под внимательным, изучающим взглядом Валентина Тачинский смутился: он знал, что жена Валентина была двоюродной сестрой Тамаре, а поэтому не хотелось первому же из ее родственников показаться в невыгодном свете.
– А почему ты здесь? А Галинка как? А Нина Павловна на курорт еще не уехала? – засыпала Валентина вопросами Тамара. Она показалась ему изумительно красивой, такой, какой он ни разу еще ее не видел.
– Потом, Тамара, потом... А сейчас пойдемте в скалы, посмотрим окрестность, – ответил Астанин.
Взбираясь выше в скалы, они оставили Тачинского далеко позади. Санька, очень неодобрительно отнесшийся к этой встрече, ушел вперед.
– А это твой муж? – неожиданно спросил Валентин, кивая головой назад.
Тамара густо покраснела и смутилась.
– Не знаю... – тихо прошептала она. – Я еще ничего, Валя, не знаю... И вообще на эту тему поговорим после... Ты вечером зайдешь ко мне?
– Хорошо...
2
Тамара и сама еще не знала, будет ей Тачинский мужем или нет. После объяснения с Татьяной Константиновной, она особенно остро почувствовала всю трудность создавшегося положения. Тачинскому было 32 года, ей – едва лишь двадцать. Все осложнялось еще и тем, что рядом с ней работала бывшая, а возможно, еще и будущая жена его, Татьяна Константиновна. Он же утаил от Тамары, что был женат, на что он рассчитывал?
...Приходя по утрам в бухгалтерию, Тамара избегала разговоров с Татьяной Константиновной, смущалась ее. Девушке казалось, что она незаслуженно обидела женщину, вошла в ее жизнь не только непрошенно, но и нечестно. После этого не хотелось не только близких встреч с Тачинским, но даже и случайно встречая его, Тамара молча, опустив глаза, проходила мимо.
Так продолжалось, пока не произошло однажды новое объяснение с Татьяной Константиновной.
Тамара, закрыв ящики столов и шкаф, уже собиралась уходить домой, когда Татьяна Константиновна, оторвавшись от дел, попросила:
– Тамара, подожди немного... Ты никуда не спешишь?
– Нет...
Татьяна Константиновна собрала бумаги, о чем-то подумала, затем виновато взглянула на Тамару:
– Ты извини, Тамара, если не понравится мое вмешательство в твои дела... Но мне жаль, когда я вижу, как тебе тяжело... Что с тобой? Или... с Марком Александровичем поссорились?
Тамара отрицательно качнула головой.
– Почему же ты такая грустная? У вас только сейчас с Марком радость начинается... – Татьяна Константиновна отвернулась, голос ее дрогнул. – Ты на меня не смотри, я уже для него чужой человек... Я вашему счастью мешать не хочу... Он тебя любит так, как и меня не любил. И никого не любил. Я вижу...
– Не надо, Татьяна Константиновна.
Странно, но Тамаре стало легче от этого признания Татьяны Константиновны. Но в душе назревало сочувствие к этой несчастной женщине, и Тамара быстро подошла к ней.
– Татьяна Константиновна, – горячо прошептала она. – Я... я с ним не хочу жить. Я его не люблю... и не любила, а просто так... Мне стало жаль, что он, такой сильный, что его все слушаются на работе, а передо мной он... такой робкий. Я его никогда больше не хочу знать.
Тамара и действительно верила, что сможет поступить так, настолько жаль ей было Татьяну Константиновну.
– Какой же он обманщик! – задумчиво и зло заговорила она снова. – Я ведь не знала, что вы ему жена... Но вы помиритесь с ним и будете жить, а я... я уеду отсюда.
– Нет, Тамара. До тебя я, может быть, простила бы его. Но сейчас... Нет! У всякой женщины есть своя гордость. Прожили мы восемь лет, он был близок мне, ну просто сердце иногда болело, так он мне был дорог. А сейчас... Чужой он... Разве ты смогла бы любить после этого?
– Не смогла бы... – опустила голову Тамара.
...Долго говорили в этот вечер они. А назавтра Тамара снова поехала с Тачинским за реку, на «Каменную чашу».
Но когда Тачинский в скалах попытался обнять ее, она с силой ударила его кулаком в грудь.
– Что с тобой? – опешил Тачинский, глядя на медленно уходящую вверх по тропинке Тамару. Она резко обернулась:
– Знаешь что: я тебе не жена и женой никогда не буду. Ты сделал несчастной навек Татьяну Константиновну, а я... Я ненавижу тебя за это! – выкрикнула она со злостью, но неожиданно села на камень и заплакала. – Ты подлый, подлый. Я не знала, что ты такой.
– Тамара... Я не хотел тебя обидеть, когда все так получилось. Если бы я тебя не любил больше всех на свете, этого и не было бы. Поверь мне.
Слова были горячие, искренние. Тамара, перестав всхлипывать, тихо покачала головой.
– Нет, Марк... Я все равно не смогу быть твоей женой.
– Но пойми же...
– Нет, нет... Ты, наверное, так же клялся Татьяне Константиновне, а что с ней сделал?
– Ну, хорошо... Только разреши мне вечером приходить к тебе, посидеть, поговорить с тобой, наконец, просто видеть тебя... Мне будет больно без тебя, Тамара...
Тамара задумалась на миг, затем ответила:
– Лучше не вечером, а днем... В выходные... И встречаться, как товарищи.
...Вопрос Валентина о ее отношениях с Тачинским застал Тамару врасплох. Действительно, не лучше ли стать женой Тачинского? Ведь хотя они и встречались, как товарищи, сердце Тамары хранило ту особенную близость, которую дал ей Тачинский в памятную ночь... Все зависело от нее, – это она знала, – Тачинский был на все согласен..
Ожидая вечером Валентина, Тамара многое передумала, но как и что сказать ему, она не знала.
