Текст книги "Семья"
Автор книги: Владимир Рублев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
2
Смена кончилась. Вдоль подрубленной стенки забоя уже шел Касимов, останавливаясь иногда и подбивая в зарубную щель так называемые подшашки – деревянные чурки, которые нужны для того, чтобы не осел подрубленный пласт, иначе пропадет вся работа врубовки.
Неожиданно врубмашина остановилась – помешала загогулина в нижней части пласта.
– Вот, черти! – рассердился Валентин на бригаду Гаусса. Касимов подошел и встал рядом. Астанин сказал ему: – Передай Гауссу, что за такую подготовку дорожки в армии на гауптвахту бы посадили. Видишь, что делает?
Касимов согласно закивал головой, он сам не любил беспорядка и, помолчав, осторожно похлопал по плечу Валентина:
– Твоя хорошо рубить научилась... Ей-ей... Как Петра Григорьевич... Чисто так рублено.
– Ну уж, сравнил... – смущенно отмахнулся Валентин, но похвала Касимова заставила радостно забиться сердце. Строгий, придирчивый этот Касимов, зря не похвалит... Ну уж если одобрит – значит, и впрямь хорошо... И опять, как тогда, когда в первый раз повел врубмашину, Валентин ощутил прилив гордости, и напряженная усталость, накопившаяся в теле за целую смену, словно растворилась, исчезла под влиянием этого чувства. Санька расчистил дорогу, и врубмашина пошла.
– Ну вот и все! – притушив радостное волнение, сказал Валентин Саньке, останавливая машину. Но голос выдал его, в нем прорывалось что-то необыкновенно торжествующее, и Санька с удивлением посмотрел на товарища.
– Ты чего это?
– Да так, Саня... – рассмеялся Валентин, полный хорошего, теплого чувства к Саньке. – Просто так...
Санька недоуменно пожал плечами, но промолчал, принявшись закреплять врубовку.
Вскоре вышли на-гора, направляясь в баню. Запыхавшаяся табельщица догнала их. Астанина сейчас же вызывал парторг, она чуть не забыла.
– А помоемся в бане – тогда зайдем... – кивнул ей Санька.
– Сейчас же! – округлила глаза табельщица. – Слышите, Астанин?
Делать нечего, пришлось идти к парторгу «сейчас же...»
– Я подожду тебя! – крикнул вдогонку Санька...
– Звонил редактор газеты Колесов, – кивнув на приветствие Валентина, сказал Шалин, отметив в то же время, что это тот самый Астанин, которого он видел с корреспондентом областной газеты. – У них есть вакантное место, приглашают вас работать в газете.
– Нет, я не поеду, Семен Платонович.
Для Шалина было несколько неожиданным, что Астанин назвал его по имени и отчеству. «Неплохо бы и вам, парторг, прежде чем встречаться с людьми, интересоваться хотя бы в личном столе шахты, как их зовут», – укорил себя Семен Платонович, но уловив смысл сказанного Астаниным, удивленно откинулся на стуле.
– Почему же?
– Да как вам сказать, – замялся Валентин. – Не хочу там работать.
– А где же вы хотите? – машинально произнес Шалин.
Валентин не понял:
– Как «где»? Где и сейчас работаю.
И все-таки Шалину ответ Астанина показался странным; есть, вероятно, причины, о которых он, парторг, не знает. Что это за причины?
Семен Платонович вспомнил, что пообещал Колесову это же самое – выяснить причины отказа Астанина и остро глянул на Валентина:
– А после жалеть не будете, что вот, мол, шахта заела меня, из-за нее работу в редакции – чистую, интересную работу упустил?
Валентин вспыхнул:
– Знаете что, Семен Платонович! Вы со мной разговариваете так, как будто я мальчик, еще не знающий, что ему надо, – это прозвучало хлестко и зло, и Шалин почувствовал, что краснеет: «Ого, крепко отбрил! Интересный парень, в прятки играть не любит...»
– Да нет, Астанин... – попытался возразить он, но Валентин продолжал:
– А я для себя уже решил: буду работать в шахте! И дело вовсе не в благородном жесте, что, мол, вот я какой сознательный. Просто я раньше не знал шахту, совсем другое о ней думал... Впрочем, то же, наверное, что и сейчас еще многие думают: и трудно там, и вредно, и опасно даже, ну как это они, бедные, под землей работают? Просто нелепое, дикое представление о шахте... – Валентин махнул рукой: – Вы это и сами знаете, Семен Платонович, что я вам буду рассказывать!
Семен Платонович довольно рассмеялся и, подавая руку Валентину, сказал:
– Хорошо, Астанин... Кстати, семья-то у вас где?
– Семья... в Шахтинске.
– Жена? И дети есть? – поинтересовался Шалин.
– Жена... И сын скоро будет... – улыбнулся Валентин.
– Почему сын? – с приязнью спросил Семен Платонович. – Может, ведь, и дочь быть?
– Нет, сын... – весело замотал головой Валентин, почувствовав себя просто, непринужденно с этим добродушным человеком.
Шалин о чем-то подумал.
– Что ж... Перевозите семью сюда... – сказал он. – Недельки через полторы будем заселять шесть двухквартирных домиков, вам квартиру обязательно дадим.
– Спасибо... – смутился Валентин и заторопился к выходу.
3
Санька ждал его у входа в баню.
– Зачем Шалин звал?. По работе?
– Нет... – мотнул головой Валентин.
– А-а... – протянул Санька и направился в раздевалку. Валентин уже давно заметил, что Санька старательно избегает разговоров о жизни Валентина в Шахтинске, вероятно, из чувства такта не решаясь тревожить в его памяти воспоминания о прошлом...
Едва вышли из шахтной бани, он ошарашил Валентина вопросом:
– Скажи, Валентин, какой должна быть, по-твоему, хорошая семья?
– Какая семья? – почему-то ожидая подвоха, уточнил Валентин.
– Новая, социалистическая семья, понимаешь? – настойчиво добивался своего Санька.
– Видишь ли, Санька, я плохой знаток хороших семей, – пробовал отшутиться Валентин. – У меня семьи, например, не получилось.
Он взглянул на паренька, ожидая, что тот начнет расспрашивать, почему да как не получилось. Но тот лишь опустил глаза, отводя взгляд.
На поселковой улице в этот час было оживленно: возвращались со смены горняки. Идти надо было мимо клуба. И чем ближе подходили товарищи к клубному зданию, тем больше их разбирало любопытство: почему там столпился народ?
– Кто-нибудь из артистов приехал... – заметил Санька, словно забыв о начатом разговоре.
– Может быть... – машинально согласился Валентин, подумав, что на встречу артистов это вряд ли похоже.
В это время толпа расступилась и показалось два пошатывающихся человека в горняцких спецовках, идущие в обнимку. Валентин невольно остановился: один из пьяных был Ефим. На левой щеке Горлянкина алела грязная ссадина.
– Кроем домой, Васятка, – заплетающимся языком бормотал Ефим своему не менее потрепанному товарищу. – Ну, чего сбежались? Не видели, как друзья-товарищи друг дружку мутузят? – закричал Ефим на людей. – Р-расходись, не то...
– Идем, Санька, – подтолкнул Валентин товарища и усмехнулся: – Так называемое скотообразное состояние.
Но пройти мимо не удалось.
– Валька! Чертов сын! Избегаешь товарища?
Ефим Горлянкин медленно приближался к ним,
Санька, сжав челюсти, остался стоять рядом с нахмурившимся Валентином.
– З-здорово, дружище... – протянул Валентину руку Горлянкин, делая огромное усилие удержаться на ногах.
И вдруг случилось неожиданное. Санька отбросил протянутую Валентину руку Горлянкина и встал между ними.
– Т-ты чего? – вытаращил глаза Ефим. – Да я тебе как завезу сейчас в ноздрешницу...
– Нализался, так не лезь к другим, – вспыхнул Санька, смело надвигаясь на Ефима. Валентин потянул его за рукав:
– Оставь, Санька... Пошли...
Санька неохотно отошел от Ефима, бросив на ходу:
– Смотри у меня!
Это прозвучало настолько комически в устах невысокого Саньки, что вокруг грянул хохот:
– Ты его, Окунев!
– Ай, Моська...
– Малец с характером!
Улыбнулся и Валентин.
– Нагнал ты ему страху, Санька!
Тот еще раз оглянулся и сердито хмыкнул:
– Черт знает что!.. Распустили этого Горлянкина, в столовой вечером спокойно поужинать нельзя. Собралась их там целая компания, пьянствуют, к девчатам пристают... А Горлянкин у них за главного заводилу... Надо призвать их к порядку, – он нахмурил лоб и неожиданно взял Валентина за рукав спецовки. – Пойдем сегодня вечером в столовую?
– Зачем?
– А когда они начнут пьянку, мы их призовем к порядку... Пусть попробуют не подчиниться!
– Двое мы с тобой ничего, Санька, не сделаем... Да и, мне кажется, с ними надо не такими методами бороться. Через стенгазету, многотиражку, через комсомольскую организацию... Специально на собрании этот вопрос обсудить... А двое... Один в поле, говорят, не воин.
– Пожалуй, правильно, – задумчиво согласился Санька. – Утром пойду к новому нашему комсоргу, Крутикову. Поговорю с ним.
Санька снова загорелся, с негодованием вспоминая Горлянкина, но его слова вдруг превратились для Валентина в какое-то плохо уловимое жужжанье: навстречу шла сестра Ефима – Зина. Валентин опять невольно отметил, как обаятельна и женственна фигура Зины. Но это он отметил мельком, в какое-то мгновенье: в нем жгуче вспыхнул огонь стыда за тот вечер, когда Ефим уговорил его остаться. Как получилось, что он поцеловал ее, Валентин и сам не понимал. С тех пор он не видел Зину.
Вероятно, Валентин покраснел, потому что Санька прервал свой рассказ и удивленно приостановил шаг.
– Что с тобой?
– Н-ничего... – опомнился Валентин, чувствуя, что краснеет еще сильней. – Ты... иди, а я догоню... Ладно?
– Что с тобой? – уже тревожно спросил Санька.
– Иди, иди... – подтолкнул его вперед Валентин, видя, что Зина направляется к ним.
Санька недоуменно пожал плечами, но ушел, то и дело оглядываясь.
– Здравствуйте! – очень смущенно, несмело сказала Зина. Взволнованная улыбка затаилась в ее губах, вся она как-то неуловимо похорошела.
Поздоровавшись, они стояли и молчали, не зная, что говорить дальше.
– Вы извините меня... Зина... – тихо произнес он. – Но я не мог... по-другому поступить... Помните... – но Зина перебила его:
– Приходите сегодня вечером к реке, – отвернувшись, быстро проговорила она и, не дожидаясь ответа, пошла.
«Вот как дело обернулось! – беспокойно подумал Валентин. – Нет, нет, надо покончить с этим...»
Он молча подошел к ожидающему его Саньке и безмолвно, словно после ссоры, они пошли дальше.
4
Болезненно воспринимался Галиной взгляд каждого из учителей, знавших о ее неудавшемся замужестве. В те дни, когда она была летом дома, это чувство не возникало. Галина все ждала и ждала чего-то светлого, хорошего, но вот уже и осень на дворе, а она все одна и одна... И эти соболезнующие, противные вздохи и взгляды знакомых, они просто выводили ее из терпения...
– Ничего, все утрясется... – с необычной теплотой успокоила ее в первый день занятий Глафира Петровна, с любопытством глянув на изменившуюся фигуру Галины. Знала Галина, что утрясется, но к чему это очень уж участливое соболезнование?..
Борис Владимирович был еще откровеннее.
– Есть же еще негодяи на свете... – покачал он головой. – Доведут до... красивого положения и...
На него почти закричали учительницы, и он оторопело прикусил язык, сказав лишь только:
– М-да...
Хмурой, неразговорчивой стала Галина. Вот и сейчас, шагая с ребятами на экскурсию на завод, она лишь изредка отвечала на вопросы малышей. Когда проходили мимо здания треста «Шахтинскуголь», Толя Зайков оповестил всех:
– А вот мой папа... На почетной доске.
– Галина Васильевна, Галина Васильевна! – зашумели ребята. – Толин папа на почетной доске!
Галина глянула на Доску почета:
– Это хорошо, Толя! Таким папой можно гордиться.
И вдруг... Да, это был он, Валентин... Такое знакомое, такое родное лицо его... Похудел, глаза смотрят с портрета строго, серьезно... Родной мой, хороший, любимый!.. Тяжело мне, ты слышишь меня?
И слезы навернулись на глаза Галине. Она больно закусила губу, чтобы не расплакаться, отвернулась и заторопила ребят.
– Пойдемте быстрее, ребята...
А вечером пришла сюда одна... И теперь не сдерживала слез, тихо разговаривая со своим Валькой, поверяя ему свои невеселые думы. А когда ощутила удары его, их будущего сына, прошептала ему, глядя прямо в глаза Валентину:
– Вот он, наш папа... Ты слышишь, папа? Почему так долго не приезжаешь?
И во все сгущающейся темноте никак не могла отойти от него, все смотрела и смотрела на его похудевшее, родное лицо.
5
Темно. У Комлевых уже все спят.
– Я сказала маме, что не приду сегодня домой... – прошептала Тамара, приподнимая голову и стараясь угадать, уловить в темноте очертания лица Аркадия. Она пыталась еще что-то сказать, но он притянул ее к себе, и Тамара затихла безмятежно-счастливая.
– Знаешь что, – также шепотом сказал Аркадий. – Давай завтра пойдем в ЗАГС, а? Ты хочешь?
– Да... – кивнула она головой. – И пусть нам дают отдельную квартиру, скоро новые дома будут сдавать.
И опять их окутывает ласковое, спокойное молчание...
– А мне надо сына, – вдруг снова заговорил Аркадий. – Понимаешь, Томка, сына! Он обязательно на тебя будет похож, ведь больше всего сыновья на матерей похожи, а дочери – на отцов. Ты хочешь, чтобы у нас был сын?
Тамара долго не отвечала, и он позвал ее:
– Томка...
– Я слышу... – мотнула она головой и добавила как-то неуверенно: – А к чему торопиться, Аркадий?
– Но неужели у тебя нет желания стать матерью?
– Сейчас нет... А потом... потом видно будет, – она вздохнула. – Я еще не хочу возиться с пеленками, с утра до вечера стирать, мыть, ночи не спать.
Аркадий стал горячо убеждать ее.
– Пойми же, Томка, я тебе буду помогать, это наполнит нашу жизнь новым содержанием. Ведь это же замечательно!
– Оставь, оставь, – прервала она. – Вам, мужчинам, это и «новое содержание» и «замечательно», ну, а нам одно мученье.
– Я не понимаю тебя, Тамара... Значит, тебе не хочется, чтобы у нас был сын... или дочь?
– К чему такой разговор, Аркадий? – отодвинулась она. – Когда мне захочется ребенка, я скажу.
Все безмятежно-ласковое, что возникло между ними минуту назад, словно растаяло.
...Утром он ушел на шахту, когда Тамара еще не просыпалась. И странную неудовлетворенность чувствовал он, вспоминая вчерашний разговор. Да, конечно, очень уж рассудочно, сознательно относится она ко всему, стремясь иметь лишь то, что выгодно и нужно ей. А он не мог, да и просто не хотел что-то рассчитывать в своей личной жизни. Ему казалось, что расчет просто невозможен, когда любишь человека, и поэтому вчерашний короткий разговор приобретал для Аркадия такое большое значение... Значит, она его просто не любит, решил вдруг он, но тут же испуганно и позорно постарался убежать от этой мысли.
Ему захотелось еще раз собраться с мыслями, побыть одному, и он не стал задерживать рабочих на разнарядке.
Коротовский удивленно сказал:
– Разве сегодня не будем обсуждать коллективный план? Вчера все машинисты и слесари были предупреждены.
– Обсудим завтра... Сегодня я что-то нездоров... – и пошел к спуску в шахту.
Коротовский покачал головой: последние дни начальник участка вел себя странно, с лица его не сходило выражение рассеянности и беспокойства.
Аркадий спустился в шахту, долго ходил там, размышляя все о ней, о Тамаре. Он обошел участки и остановился, наблюдая за работой Валентина. Валентин с Санькой вели подрубку в старой лаве, на пятом горизонте, где угольный пласт разрабатывался уже боле трех лет. Толщина пласта с каждым метром уменьшалась, кровля становилась все неустойчивей и рыхлее. «Почему же так редки стойки крепления?» – подумал Аркадий, сразу заметив неладное.
– В чем дело? – спросил он крепильщика, замкнутого, нелюдимого рабочего по фамилии Кнычев. – Или вам жить уже надоело?
– А мы здесь при чем?.. – оправдывался Кнычев. – Астанин еще дня три назад сообщил о нехватке крепежа начальнику участка, тот говорит, что главный инженер приказал обеспечить лесом в первую очередь циклующуюся лаву.
– Астанин! Останавливай машину! – заволновался Аркадий.
В забое стало непривычно тихо.
– Сегодня же пишите докладную начальнику шахты... – говорил Аркадий. – Никто не имеет права заставить работать в таких условиях.
– Это ясно... – уныло согласился Кнычев.
– Ясно, ясно, – вскипел Аркадий и кивнул головой в сторону подходившего Валентина: – Астанин-то молодой горняк, а ты, Кнычев, больше десятка лет работаешь в забое. Нельзя разве было предупредить?
– Я что... начальству виднее... А если стоять, так кукиш и заработаешь.
Подошел Валентин.
– Последнюю смену работаю в лаве... Вот слушайте, что делается.
Все напрягли внимание. Временами резко потрескивали стойки, слышно было, как где-то позади падали глыбы породы и сочилась вода...
– Да-а... так и я не соглашусь работать, – побледнел вдруг Кнычев, прислушиваясь к треску. – У меня все же восемь душ детей... И чего я допросился сегодня на перекрепку?
– Окунев! Слетай-ка к нашим электровозникам, пусть сюда крепежного леса подвезут, – сказал Аркадий Саньке, а когда тот быстро пошел вниз по лаве, крикнул вдогонку: – В первую очередь пусть везут! – и обернулся к Валентину и Кнычеву: – Вот-вот должен подойти Касимов с бригадой, подождем их, к этому времени и лес подвезут.
Стойки затрещали совсем рядом. Аркадий тревожно метнул на них луч лампы и вздрогнул: они лопались под тяжестью оседавшей кровли. Аркадий едва успел крикнуть Валентину:
– Ложись к врубовке! – как что-то оглушительно ударило его по голове.
Падая, Аркадий вдруг увидел Тамару, она стояла невдалеке, освещенная ярким солнечным светом и улыбалась. «Я ведь знала, что так все получится... А ты говоришь – сын!»
6
Обвал! Это редкое за последние годы событие вселило беспокойный страх в сердце многих молодых горняков, не сталкивавшихся с обвалами и не знающих, что делать в таких случаях. Люди бежали из забоев, клеть не успевала поднимать рабочих на поверхность, а внизу собирались все новые и новые группы людей.
Звонили телефоны, хриплые голоса требовали кого-то вызвать, кто-то успокаивал по телефону женщину, говоря: «Да это же я, я, Лена! Я был наверху, когда произошел обвал... Да зачем ты спрашиваешь, жив ли я, когда я с тобой говорю, я Николай! Кого? Фу ты, глупая... Да это же я с тобой говорю... Что?»
Клубенцов был дома, он обедал, когда зазвонил телефон.
– Иван Павлович! Обвал! – кричал в трубку Тачинский...
Но Иван Павлович уже бросил трубку и, на ходу одеваясь, выскочил на улицу... Прежде всего – пресечь панику, организовать спасение заваленных людей.
При виде начальника шахты, Тачинский, до этого метавшийся по кабинету, бросился к Клубенцову.
– Иван Павлович! Говорят, там внизу около десяти человек. Что делать?
– Поч-чему вы не в шахте? – едва сдерживая гнев, сказал Клубенцов. – Сейчас же организуйте аварийные бригады и – вниз!
...На шахтном дворе, куда они вышли, стоял тревожный гул голосов. Среди горняков сновали женщины, разыскивая своих близких. Здесь уже был Шалин.
– Комлев! Вот ваша бригада! Дуладзе, Ахметов, Васильев, Коротовский, – называл парторг имена опытных горняков, людей, пользующихся всеобщим уважением.
– А что же мы сидеть сложа руки будем? – заволновались в толпе, когда аварийные бригады получили инструмент и тронулись к спуску в шахту. – Айда вниз, ребята!
И вот уже клеть не успевала опускать людей вниз, но теперь это были не объятые паникой, а спокойные, уверенные в себя люди. Оставшиеся наверху (всем начальник шахты не разрешил спускаться вниз) встречали каждого, кто появлялся из шахты, вопросом:
– Как там?
Ответ был неизменен:
– Работа идет!
7
Медленно возвращалось сознание. Рядом кто-то долго и настойчиво разговаривал. Голоса были приглушенные, они пропадали, но вот минуту назад он услышал эти голоса совсем отчетливо.
– Так, говорите, ничего страшного с ним не произошло? Это хорошо... – голос был знакомый. Валентин попытался вспомнить, кто это, но мысли убегали, и он не мог их сосредоточить.
– А Зыкин как? У него что-то с ногами неладное.
– Да, у Зыкина перебиты ноги... Положен в гипс.
Зыкин... это значит – Аркадий... Но почему – гипс? Он же велел уходить из лавы... Уходить. Куда уходить? Но что это? На тело навалилась тяжелая масса, стало трудно дышать, и Валентин застонал. Голоса пропали.
Ко лбу прикоснулось что-то холодное, сердце стало биться ровнее. Рядом кто-то есть... Взял руку... Галя... Родная любимая... Не уходи, не уходи... Галя, родная.
Хотелось открыть глаза, но веки словно налились свинцом. Наконец, это удалось. Белый потолок и... девушка, тоже вся в белом... Зачем она здесь? А где Галина? И внезапно Валентин все вспомнил... Обвал!. Но где же Кнычев, где Аркадий? А он? Что с ним? Валентин рванулся, но страшная боль откинула его обратно на подушку. Сознание угасло.
8
День был хмурый. Настоящий осенний день, с низко нависшими, быстро бегущими темными тучами, с противным мелким дождем «бусом».
Тамара стояла у окна и грустно смотрела на улицу... Много невеселых дум вызывала у нее эта пасмурная погода. Вот уже скоро полгода, как она здесь. Как пусто, неинтересно текут дни... И долго ли так будет?
Скрипнула дверь. Опять он. Он уже неделю навещает ее, когда Татьяна Константиновна уходит на обед.
– Здравствуй, Тамара. Ты опять скучаешь.
Не поворачивая головы, Тамара кивнула в ответ на его приветствие.
Тачинский быстро подошел к ней и встал позади.
– Я знаю, что тебе не хочется жить в этой... в этом грязном поселке... Но я же обещаю тебе гораздо лучшее. Я написал докладную в трест, меня переведут работать в город...
Тамара отошла от окна и, не глядя на Марка Александровича, села за стол.
– Подумай, Тамара, подумай хорошо о том, что я тебе предлагаю... Жена главного инженера – не последний человек в обществе. Ты будешь иметь все, что пожелаешь... и что я смогу... что буду в силах дать тебе... Вечером будем выезжать на собственной машине в театры, в кино. Разве у всех женщин есть такая возможность?
– Но ты же еще не переведен в город, – скупо отозвалась Тамара. – И потом, Аркадий...
– Ты все еще вспоминаешь этого калеку? Но я же говорил, что у него перелом обеих ног. Конечно, если тебе нравится возиться, быть нянькой у инвалида – выходи за Аркадия... Я не против, только мне кажется, что ты сама – против... Всю жизнь баюкать калеку.
– Да, всю жизнь... – резко повернулась Тамара, презрительно посмотрев на Тачинского. – Ты знаешь, на чем играть... Знаешь, что я не способна на такой поступок, что я люблю в жизни все беззаботное и легкое... Конечно, ты знаешь, что у меня сейчас нет другого выхода с моим проклятым характером, как подчиниться, поддаться твоим словам.
Уловив в глазах Марка Александровича радостную, почти торжествующую улыбку, она как-то вмиг сникла, вяло вздохнула.
– Зачем тебе это все говорить... – устало произнесла она. – Заранее только можешь знать: трудно нам с тобой будет ужиться, но попытаться можно... Кто знает, может, что и получится.
– Успокойся, Тамара, – осторожно погладил ее склоненную голову Тачинский. – Я это знаю... Аркадий был хорошим парнем. Был... Ты увидишь, как быстро пройдет твоя любовь к нему. Город, культура, театры, кино. Разве дадут они скучать тебе? Надо смотреть на жизнь проще, надо помнить, что она коротка, и спешить взять от нее все, все, что возможно.
По коридору застучали шаги – шла Татьяна Константиновна. Тачинский заторопился.
– Приходи сегодня вечером ко мне... Придешь? Ну, быстрей, сейчас она зайдет.
Тамара опустила голову и едва заметно кивнула в знак согласия, равнодушно подумав: «Теперь уже все равно, раз с Аркадием так получилось».
– Зачем он был? – спросила Татьяна Константиновна, внимательно оглядывая Тамару.
– Просто так.
А щеки вспыхнули огнем смущения и стыда...
