Текст книги "Семья"
Автор книги: Владимир Рублев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)
4
На третий день после приезда Валентина Галина вернулась домой поздно вечером. И пришла не одна: из прихожей раздавались голоса и веселый смех. Валентин открыл дверь второй комнаты: у стола сидели белокурая девушка и чернявый мужчина. Вероятно, это его объемистый желтый портфель лежал на столе. Мужчина удивленно повел глазами на Валентина, но уже через мгновенье оживленно продолжал:
– Ни в одной из парикмахерских нашего города нет настоящего мастера, такого, который был бы и культурен, и обходителен, и дело свое знал. А вот в Киеве, помню...
Галина при появлении Валентина смущенно покраснела и как-то неловко перебила мужчину:
– Познакомьтесь, пожалуйста.
Тот непринужденно встал и первым протянул руку:
– Бурнаков... Борис Владимирович.
Белокурая девушка также поднялась:
– Ольга Николаевна.
– Вы давно были в Киеве? – заинтересованно спросил Валентин. – Наверное, и не узнать его сейчас.
– А вы что, были в Киеве, да?
– Был... Во время войны...
– Освобождали его?
Валентин пожал плечами:
– Не знаю, как и сказать... Настолько, насколько участвовала авиация в освобождении его.
– Вам просто повезло, мой милый. – Бурнаков небрежно откинулся на стуле. – Я вот не из тех счастливцев, кому удалось принять участие в боях за нашу страну.
Валентин с иронией взглянул на Бориса Владимировича:
– А из каких вы счастливцев?
Бурнаков, не обратив внимания на задиристый тон собеседника, спокойно возразил:
– Из тех, кого забраковали наши эскулапы. Зрение подвело. Сказалась моя ранняя страсть к чтению. С пяти лет, по уверениям моих тетушек, начал я читать, – он снисходительно усмехнулся, – в восемь лет, молодой человек, очки уже украшали вот эту переносицу. Хорошо, что папины связи в Москве позволили проконсультироваться у одного знаменитого профессора. А иначе... – Борис Владимирович, пожав плечами, криво усмехнулся и простодушно предоставил возможность решать присутствующим, что же было бы иначе.
Валентин заметил на себе неодобрительный взгляд Галины. «Сердится, что я так обошелся с этим... красавчиком», – решил он и сказал, нарушив неловкое молчанье:
– М-да... Иначе было бы плохо...
Бурнаков отвел глаза и нервно застучал пальцами по коленке, потом быстро спросил Ольгу Николаевну:
– Вы хотели, кажется, что-то взять у Галины Васильевны?
– Да, да, Галя... Сборник диктантов ты мне сможешь дать до завтра?
– Конечно.
Валентин решил, что Бурнаков обиделся на него,
– Ну, извините, – сказал он Борису Владимировичу. – Я тоже вот... чтением занялся. Жаль, но придется оставить вас.
– Пожалуйста, пожалуйста... – торопливо вскочил Борис Владимирович.
Валентин ушел в другую комнату. Усевшись за стол, он раскрыл книгу, пробежал глазами по строчкам, но из строчек на него глянуло красивое, пасмурное лицо Бурнакова, и Валентин, захлопнув книгу, усмехнулся: «Мешает сосредоточиться. Красив он, однако. Женщинам должен нравиться. Вот и Ольга Николаевна на него уже преданно посматривает. А Галина? Напрасно я не понаблюдал за нею... Хотя, ни к чему это».
Валентин снова взялся за книгу, усилием воли заставляя себя сосредоточиться.
За дверью послышалось: «До свиданья...», «До завтра...» – и через минуту в комнату вошла Галина. Сердце Валентина дрогнуло при взгляде на ее гибкую фигуру и зарумянившееся лицо. Он отвел взгляд и скорее почувствовал, чем увидел, как она подошла и молча стала около него.
– Эх, ты, злючка! – тихо и ласково сказала Галина. – Теперь Борис Владимирович всем в школе расскажет, какой ты невыдержанный. Нельзя так. – Она села рядом. – И потом... Ты напрасно не поговорил с ним.
– О чем? – заинтересовался Валентин.
– О стихах. Он пишет стихи. И, мне кажется, удачные. Частенько в городской газете «Шахтинский рабочий» печатают.
Валентин прищурил глаза, устремив задумчивый взгляд в окно.
– Это хорошо, если печатают... – и оживленно повернулся к Галине. – А мне пора, Галина, и о работе ведь думать... В газете у вас штат полный?
– Не знаю, – ответила Галина и добавила: – Ох, и горячий ты, нетерпеливый. Еще не осмотрелся, а уже подавай работу...
– А на шахтах как, рабочих принимают? – снова спросил Валентин. – Может быть, пойти на шахту?
– На шахту? – удивленно глянула Галина. Право, она как-то не подумала, что у Валентина появится желание работать в шахте. Скорее всего, ей хотелось, чтобы он устроился в редакцию, ведь пишет же он стихи, значит, есть способности, или же пошел учиться в горный техникум. Там есть общежитие, а если (втайне призналась она себе) они поженятся, то будут жить здесь, вместе. Конечно же, после окончания техникума он не будет простым шахтером, он способный. А простым шахтером... нет! Валентину нужно расти, иначе он огрубеет, они не будут до конца понимать друг друга... Нет, нет, только не в шахту.
– А разве это зазорно? – видя, как насторожилась Галина, спросил Валентин.
Она пожала плечами.
– Я не говорю этого, но... Понимаешь, это не лучший выбор. Подумай сам... Гораздо интереснее было бы...
В дверь кто-то постучал.
– Мама, – быстро встала Галина и направилась в прихожую, притворив за собою дверь.
Вернулась она с не знакомой Астанину девушкой. Взглянув на нее, Валентин невольно приподнялся: ее лицо сразу приковало его внимание свежей, яркой красотой. Но, пожалуй, примечательнее всего были ее губы: полные, по-детски свежие и капризные, они были сложены в насмешливую улыбку, которая не пропала даже тогда, когда девушка с явным любопытством подала руку Валентину:
– Тамара... Ее мамаша, – она кивнула на Галину, – и мой отец – брат и сестра. Ну, и мы с Галей, выходит, тоже сестры. Так что знакомства вам со мною не миновать.
Слова Тамара произносила уверенно, твердо, как человек, привыкший к постоянному вниманию.
– Я останусь у вас ночевать, – быстро обернулась она к Галине, затем бесцеремонно присела на диван рядом с Валентином и сказала:
– Напрасно ты, Галка, не пришла на мои именины. Мне папа на день рождения какую шикарную библиотечку подарил! Представляешь, Галя, такие изящные переплеты! Мама даже обиделась на него. Она всегда лучший подарок делала.
– Что за библиотечка?
– Кажется... собрание сочинений не то Чехова, не то еще кого-то. Ну, в общем это не имеет значенья... Мама дулась весь день, пока я не уговорила папу сделать надпись на книгах: «От папы и мамы».
– А ты принесла мне второй том Ожешко?
– Забыла, Галка, – ресницы прищуренных глаз Тамары виновато дрогнули. – Ты же знаешь, у меня все берут, кому не лень, самой и читать некогда, а когда кинешься почитать – нужной книги и нет, кто-то взял...
Валентин вздохнул, поднялся и, прихватив с собой раскрытую книгу, ушел на кухню.
Вскоре пришла Нина Павловна, и в квартире весь вечер не угасали разговоры, в них то и дело вплетался заразительный смех Тамары. В конце концов Валентин и Нина Павловна выбыли из компании: Нина Павловна стала делать что-то по хозяйству, а Валентин, усевшись недалеко от перешептывающихся девушек, опять принялся за книгу.
Кивнув в сторону Валентина, Тамара спросила у Галины:
– Что это он таким букой сидит? Занял бы нас разговорами, что ли.
– Пусть сидит... В армии хорошему тону в войну не обучали, – ответила Галина. Ей очень хотелось, чтоб он понравился Тамаре, и все же в душе остался какой-то неприятный осадок.
– А где же работать он будет? – шепотом допытывалась Тамара, и Галина мгновенно подумала, что вероятнее всего Валентин пойдет на шахту. Но сказать о том, что он будет простым горняком, Тамаре?!
– Н-не знаю, – покраснела еще больше Галина. – Может быть, в газете, если там штат неполный...
– О, в газете? – блеснула глазами Тамара. – Это интересно. А он специальное образование имеет? Нет? Могут ведь и не принять. Пусть идет учиться в горный техникум, к нам. Все-таки не простым забойщиком будет. Не хватало еще, чтобы ты вышла замуж за какого-то шахтеришку, фи... Смешно будет... Учительница и – забойщик... Да это же...
– Ладно, Томка... – перебила ее Галина. – В шахту он не пойдет, это ясно... – сказала она уверенно, твердо решив, что ни за что не пустит Валентина в шахту... Она, учительница, женой простого горняка не будет... И глупо подводить под это ее желание какую-то общественную базу, просто она знает, что никаких у них общих интересов тогда не найдется. Он будет приходить с работы, кушать, завалится спать, потом встанет – вялый, физически не способный к глубокой интеллектуальной жизни. Не таким ей представляется муж... Нет, нет, она не хочет жить этой жизнью, она знает, на чем основывается по-настоящему счастливая семейная жизнь, разве она мало об этом читала?
– И потом, Томка, мы ведь еще ничего не решили. Кто знает, что у него на уме.
Хотя и чувствовала Галина, что решительное объяснение где-то совсем близко, втайне она побаивалась: а вдруг все будет не так, как хотелось бы?.. Что тогда скажет Томка, да и многие другие?
– Ну уж, видно же... – протянула Тамара, метнув взгляд в сторону Валентина. – Влюблен по уши он, у меня глаз наметанный... Вот если ты...
– А как у вас с Аркадием? – уводя разговор в сторону, спросила Галина.
Тамара метнула взгляд в сторону Валентина, который, едва Галина назвала мужское имя, поднял голову от книги, но встретившись глазами с Тамарой, усмехнулся и сделал вид, что вновь углубился в чтение.
Девушки заговорили тише. Но вот громкий шепот вновь отвлек внимание Валентина. Тамара зашептала настолько отчетливо, что до него донеслось:
– Ты, Аркадий, говорю, еще мало меня знаешь... Если бы захотела... – И снова слышен приглушенный шепот, Валентин внушает себе, что ему неинтересно. Но самого очень интересует весь разговор девушек. «Ну, что мне до их разговора?» – почти рассердился на себя Валентин, но тут же настороженно замер.
– И в Ельное, говорят, будут направленья, – вполголоса говорила Тамара, зябко передернув плечами. – А там же умрешь от скуки. Лишь бы не туда, Галка, хоть табельщицей пойду, но останусь в городе.
Ельное, Ельное... С внезапной ясностью Валентин вспомнил: хмуро, почти зло смотрит на него Ефим, а шагах в трех пофыркивает готовое к отходу в Шахтинск грузовое такси.
5
Ефим, конечно, обиделся на Валентина.
Вечером, после отъезда Астанина, он усадил рядом с собой только что вернувшуюся с шахты Зину и силился втолковать ей:
– Ты думаешь, я его пригласил зачем? Вижу – э, меня не проведешь, я все вижу, – подвыпивший Ефим сделал попытку улыбнуться, – Валька Астанин – парень с башкой, мозга у него еще те... С таким свояком не пропадешь, если чуть что, а, Зинка?
– Не знаю... – отводя взгляд, пожала плечами Зина, а сама с тоской подумала: «Ну вот, отца пьяного выслушивай да поддакивай, а теперь еще один приехал».
– Ты знаешь! – миролюбиво продолжал Ефим. – А жених из него был бы... Медовый месяц сладко прошел бы...
– Ну тебя, – встала с лавки Зина: что-то тайное – ее, девичье – грубо задевал Ефим вот такими бесцеремонными словами. «Как ему не стыдно», – нахмурилась Зина и сказала:
– Пойду я, пол надо в сенках мыть.
– А, иди, – махнул рукой Ефим и потянулся к, стакану с брагой. – Все равно теперь. К учителке он укатил, горе луковое. Только как она его встретит, а? Вот где штука, если – от ворот поворот! А, Зинка?
Но Зины в комнате уже не было. Она, взяв ведра, торопливо пошла к водоразборной колонке. Шла и нет-нет да и вспоминался Валентин... Вот он, когда плясал, быстро глянул на нее, и как-то радостно захолонуло ее сердце... Отчего так? Может быть, оттого, что, как ей показалось, он ей подарил тогда жгучий и ласковый взгляд. А вот он в ее комнате... Нет, нет, об этом не надо: ведь он уехал, уехал навсегда к той, учителке, значит, все было случайно, все было просто так...
Зина идет торопливо, но еще быстрее бегут ее невеселые мысли. Так это неожиданное радостное проблеснуло, будто во сне, и вот – нет его. Почему же? Видно, так суждено... И все же – обидно.
6
А в это время домой пришел Никодим Власыч. Раздевшись и пройдя на кухню, увидел там пьяного Ефима, бессмысленно уставившегося на кружку с брагой.
– Все бражничаешь? – зло бросил он сыну, останавливаясь возле него. – О работе, видно, не помышляешь? Дружок-то твой, поди, уже хребтину гнет, а ты за отцовской спиной, как за каменной стеной.
Ефим устало поднял голову:
– Ха... За кои годы пришлось, и то выкорил.
Никодим Власыч сурово сдвинул брови:
– Молчать, щенок! Дармоедов и без тебя на белом свете хватает. Завтра же пойдешь устраиваться на шахту, – и хмуро огляделся. – Где это Зинка запропастилась? Зинка!
– За водой п-пошла, – заикаясь, ответил Ефим.
Строго держал детей Никодим Власыч: от одного его окрика начал трезветь Ефим.
– Так ты понял меня? – наливая в тарелку щей, бросил Никодим Власыч. – Завтра пойдешь на шахту. К главному инженеру Тачинскому, он сейчас заправляет всем на шахте. Попросишься в забой, навалоотбойщиком. Рабочие сейчас у нас нужны. Скажешь, что демобилизованный, сразу примут.
– Ладно... – нетвердо ответил Ефим и, видя, что гнев отца прошел, зачерпнул из кастрюли кружку браги. – Давай, батя, по одной, а?
– Наливай, – отходичво заметил Никодим Власыч, помешивая ложкой щи.
7
К утру ударил мороз. Порода, поступившая на-гора из шахты, чадила белым дымом и хрустко потрескивала. Крупные ее куски, с шумом устремляясь вниз по терриконику, словно хвостатые дымные кометы, зарывались у подножия в серый снег и шипели, мгновенно одеваясь в зернистый покров куржака.
Над поселком Ельное до полудня висела, чуть пониже верхушки террикона, рваная туманная дымка. В воздухе остро пахло горелым шлаком. К обеду холодное солнце высушило, наконец, молочные капли тумана, и тем яснее и контрастнее на чистом фоне неба курился шахтный террикон. И еще крепче потянуло с северо-востока стужей, еще натужнее загудели телефонные столбы.
«Ну и февраль»... – поморщился Тачинский, подходя к окну и потирая озябшие руки. Он только что пришел с территории шахты в свой кабинет: прибыли две врубовые машины, и главный инженер захотел присутствовать при их выгрузке. Машины оказались старые, уже изрядно поработавшие на других шахтах треста. Тачинский неприязненно подумал о начальнике шахты Худореве: к чему он дал согласие на их отгрузку? Старья в шахте и без того хоть отбавляй. Но потом со вздохом, не глядя, подписал накладную: Худорев знает, что делает, а он, Тачинский, еще, собственно, и не главный инженер, а временно исполняющий обязанности.
Оторвав Марка Александровича от дум, зазвонил телефон.
– Привет, милок! – услышал он в трубку сипловатый голос Худорева.
– Здравствуйте, Анатолий Федорович! – с деланной радостью произнес Тачинский: его просто коробило от этого добродушно-крестьянского словца «милок».
– Врубовки там, Марк Александрович, должны подать нам сегодня из Шахтинска, так ты...
– Уже сгрузили, Анатолий Федорович.
– Да, вот еще что... – уже веселее заговорил Худорев. – Там Корниенко намекал что-то о комбайне «Донбасс», так ты его не бери, пусть не присылает.
– Ясно, – заверил Тачинский и, поняв, что разговор окончен, повесил трубку.
В кабинет ввалился, на ходу отряхивая с шапки снег, главный механик шахты Лихарев.
– Ну и погодка, черт ее подери... До костей пробирает.
– Сгрузили? – глянул на Лихарева, руководившего приемкой врубовых машин, Марк Александрович.
– Готово, – махнул рукой Лихарев, усаживаясь на диван и доставая коробку папирос. – Уже и вагоны паровоз забрал. Вскоре после того, как ты ушел. С врубовками-то еще ничего, они легче, а вот с комбайном пришлось повозиться. С участка погрузки людей брал на помощь.
– Подожди, подожди... – привстал Тачинский. – С каким комбайном? – а сам уже чувствовал что-то неладное.
– С тем самым... – равнодушно раскуривая папиросу, буркнул Лихарев. – Нам же две врубовки и комбайн прислали.
– Какой комбайн? – заволновался Тачинский. – Кто его приказывал принимать? Никаких комбайнов.
– Так вы же сами накладную подписали.
– А, черт! – выругался Тачинский, поняв, что виноват во всем он сам, и комбайн, о котором только что был разговор с Худоревым, уже лежит на складе ельнинской шахты.
Не знал Тачинский, сколько неприятностей ему еще придется испытать из-за этого злополучного комбайна.
В дверь постучали, вошел Ефим Горлянкин.
– Ну? – все еще злясь за недоразумение, нетерпеливо спросил Тачинский.
– Демобилизовался я... На работу хочу, можно?
Это наивное «можно?» неожиданно рассмешило Тачинского.
– В забой? – спросил он, оглядывая плечистого, рослого парня.
Горлянкин улыбнулся:
– Конечно.
Лихарев одобрительно кивнул головой:
– Сразу видно, что солдат: идет туда, где труднее. Молодец!
Горлянкина зачислили в бригаду Василька Калачева.
8
Одну из врубовых машин, присланных на ельнинскую шахту, главный механик Лихарев загодя пообещал Петру Григорьевичу Комлеву, старейшему врубмашинисту не только в Ельном, но и, пожалуй, во всем тресте «Шахтинскуголь». Машина, на которой работал сейчас Комлев, жила уже «второй век» и была на ходу лишь благодаря ухищрениям опытного хозяина.
О том, что врубовки прибыли, наконец, из Шахтинска, Петр Григорьевич Комлев узнал еще дома, перед сменой. Узнал он и о том, что привезли еще «какую-то штуковину», вроде бы и врубовку, да уж больно она на нее не похожа. Это поведал Комлеву молодой такелажник Санька Окунев, забежавший во время перерыва по-соседски рассказать утренние шахтные новости.
– А что же это, как не врубовка? – усомнился Петр Григорьевич, неторопливо закручивая послеобеденную цигарку. – Ты, знать-то, Санька, не рассмотрел с морозу-то. Обещали нам врубмашины, вот и прислали. Так ты, говоришь, три их пришло?
– Да нет, Петр Григорьевич, две, – нетерпеливо перебил его Санька. – Мы же сами выгружали, старье, что ни на есть, – вспомнил он услышанную мимоходом брезгливую фразу Лихарева. – А третья машина – новая, такой у нас еще не было.
– Новая? – уже не на шутку заинтересовался Комлев. – А что же ты не порасспросил о ней?
– Некогда было, да и мороз, – отвел глаза Санька: в действительности он просто не хотел расспрашивать у товарищей о новой машине, ведь как-никак, а за ним, Санькой, в бригаде укрепилась слава «очень грамотного, знающего» парня, а тут – на тебе – вдруг окажется эта самая машина каким-нибудь подъемником – засмеют после этого ребята.
– Ладно, пойду на смену – посмотрю, – недовольно произнес Петр Григорьевич и, глядя в заиндевевшие, радужные от яркого дневного света окна, спросил: – На улице морозит, знать-то, сегодня?
– Мороз – береги нос, как наши ребята говорят, – обрадовался перемене разговора Санька и вдруг вскочил: – Петр Григорьевич, знаете, а ведь это, кажется... Где у вас книга, которую ваш Геннадий из техникума привез летом? О горных машинах... Ну, та, которую... – Санька замялся, не договаривая, потому что «которую» означало: Петр Григорьевич дал почитать, снизойдя к Санькиным мольбам, эту книгу ему, а Санькина мать «отпластнула» от книги первые пятнадцать страниц и понаделала из них кулечков для продажи ягод на базаре. С неделю не показывался после этого Санька на глаза Петру Григорьевичу: ведь он же клялся, давал слово, что книга будет «целехонькая».
– Которую мать твоя на базаре решила расторговать с земляникой? – пришел на помощь Саньке хитроватый Петр Григорьевич. – А зачем она тебе, эта книга? Остатки листов дорвать?
– Да нет же... – нахмурился Санька. – Там, вроде, есть эта новая машина.
Петр Григорьевич достал из шкафа привезенный Геннадием по просьбе отца учебник «Горные машины и механизмы» с подклеенными первыми страницами.
– Ну, на, смотри, – а сам занялся цигаркой.
Санька, наконец, нашел то, что искал.
– Вот он, комбайн! Точно он, Петр Григорьевич!
– Комбайн?! – цигарка полетела на пол. – Не врешь, Санька?
А где-то в душе блеснуло: ну вот, дождался и ты. Долго вечерами засиживался Петр Григорьевич над учебником, и частенько, перелистав страницы, где шло описание врубовок, изучающе всматривался в рисунки необычной машины. Проведя почти треть жизни около механизмов, он постепенно уяснял себе, вникая в суть нового агрегата, какой могучий и умный замысел таила в себе эта машина. Вскоре комбайны появились на некоторых шахтах треста, и это исподволь подогревало первые робкие надежды Комлева о новой машине. В большинстве случаев внедрение комбайнов в Шахтинске шло неудачно, газеты постоянно писали об этом. Это подзадоривало Петра Григорьевича. «Что-то уж больно мудрят шахтинцы, – недовольно думал он. – А у меня должно получиться. Должно и получится...»
Вот почему известие о доставке комбайна на ельнинскую шахту так всколыхнуло Петра Григорьевича.
