355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Джунковский » Воспоминания. Том 1 » Текст книги (страница 24)
Воспоминания. Том 1
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 04:16

Текст книги "Воспоминания. Том 1"


Автор книги: Владимир Джунковский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 62 страниц)

29 января в собрании обсуждался вопрос о решительном исключении из московского дворянства Ф. Ф. Кокошкина, подписавшего Выборгское воззвание. В этот день дворяне явились в громадном числе, их было 352 человека. Все хоры были заняты дворянскими семьями, много публики было и за колоннами. Доклад собрания предводителей и депутатов по делу Ф. Ф. Кокошкина был прочитан секретарем дворянства и прослушан с напряжением. […]

Председатель собрания П. А. Базилевский по выслушании доклада заявил, что никаких новых обстоятельств, которые могли бы послужить основанием для пересмотра дела по существу, не имеется, и что никаких объяснений Ф. Ф. Кокошкин звенигородскому предводителю дворянства не представил, а потому собранию предстоит лишь постановить окончательное решение.

В защиту Ф. Ф. Кокошкина выступили П. А. Столповский, В. В. Пржевальский, князь Е. Н. Трубецкой, Ю. С. Кашкин и князь П. Д. Долгоруков. П. А. Столповский говорил о неправильном применении статей 165 и 166 IX тома, которые гласили, что только дворянин, опороченный судом, может подлежать исключению, а Ф. Ф. Кокошкин хотя и был под судом, но приговор суда еще не вошел в законную силу, и следовательно, он еще не опорочен судом. В. В. Пржевальский говорил, что Кокошкин поступил честно и вполне сознательно, что "пассивное сопротивление" является лишь одной из конституционных мер борьбы и потому-де допустимо.

Князь Е. Н. Трубецкой, оговорившись, что отрицательно относится к Выборгскому воззванию, все же не усматривал явного бесчестного поступка, так как Кокошкин не преследовал корыстных целей и речь его на суде дышала благородством и искренностью, так как он принес себя в жертву идее.

Ю. С. Кашкин, в глубоком волнении, говорил, что нельзя драть с одного вола две шкуры, что Кокошкин уже осужден судом и что "не дай Бог, чтобы московское дворянство опозорило себя исключением Кокошкина".

Князь П. Д. Долгоруков произнес пространную речь и в конце ее сказал: "Помните, что вы судите избранника Москвы в Первую Государственную Думу, и имей он право вновь избираться, он был бы вновь послан той же Москвой и во Вторую и в Третью Думу. И при выборах в Третью Думу с их классовыми перегородками он был бы избран десятками тысяч голосов, при всеобщем же голосовании за него подали бы сотни тысяч, и ему было бы оказано Москвой предпочтение перед всеми нами, находящимися в этом зале. Таким образом, называя Кокошкина бесчестным, вы бросаете всему московскому населению, всей Москве вызов".

Против Ф. Ф. Кокошкина говорили барон Н. Г. Черкасов, С. С. Бутурлин, Н. А. Жедринский, граф Д. А. Олсуфьев, Ю. П. Бартенев, К. Н. Пасхалов, Ф. Д. Самарин. Барон Н. Г. Черкасов привел пример, как отнеслась Государственная Дума к действиям одного из своих членов, когда он призывал правительство иностранного государства поддержать наш народ и материально помочь ему для борьбы с правительством, и как Дума тогда заявила, что поступок ее члена настолько позорен, что большинство не желает даже присутствовать при объяснениях этого члена, заклеймившего себя позорным словом. Черкасов находил, что поступок Кокошкина хуже.

С. С. Бутурлин, говоря после Ю. С. Кашкина, заявил в противовес его заявлению, что "не дай Бог, чтоб московское дворянство опозорило себя, не исключив Кокошкина". Н. А. Жедринский в горячей речи, раскрыв весь ужас Выборгского воззвания, если б народ пошел по его стопам, сказал, что постановление московского дворянства об исключении Кокошкина может вызвать ропот только в иудействующей части московского населения, а никак не во всей Москве, как говорил князь П. Д. Долгоруков.

Граф Д. А. Олсуфьев явился твердым защитником исключения Кокошкина. Ему представлялось странным, что защитники Кокошкина, представители кадетской партии, хотят удержать его в среде дворянского собрания, с их точки зрения являющейся анахронизмом. Он не обвинял Кокошкина в бесчестном поступке, допускал, что многие, быть может, анархисты не бесчестны, но говорил, что мыслимо ли, чтоб анархист требовал, чтоб его оставили в московском собрании.

Ю. П. Бартенев рассматривал поступок Кокошкина как измену, как бесчестное деяние, которое могло вызвать целые потоки крови. К. Н. Пасхалов говорил, что "если обелим Кокошкина, то похороним московское дворянство". Ф. Д. Самарин говорил последним и, присоединяясь к соображениям графа Олсуфьева, сказал, что если собрание отклонит предложение об исключении Кокошкина, то тем самым оно одобрит Выборгское воззвание.

Закрытой баллотировкой собрание большинством 260 голосов против 92 решило исключить Ф. Ф. Кокошкина из Московского дворянского собрания. Объявление результатов баллотировки было встречено гробовым молчанием.

31 января принят был текст всеподданнейшего адреса, который накануне подвергся обсуждению в частном совещании. Адрес был принят большинством 198 голосов против 122. А. Д. Самарин прочел адрес:

"Великий Государь! В дни тяжелых испытаний, не раз посещавших Русскую землю, древнее служилое сословие вместе со всеми русскими людьми в течение веков и делом, и словом являло свою веру в зиждительную силу самодержавной царской власти во всей ее полноте и нераздельности. Эта вера не поколебалась и доныне в московском дворянстве.

Государь! Склони снисходительный слух к голосу верноподданного твоего дворянства и милостиво прими его искреннее, от глубины души идущее слово. Ныне, как и встарь, нет на Руси политической силы, равной царской власти. Царь – единый представитель своего народа, державный выразитель его совести. Он один – верховный руководитель его судеб, ответственный лишь перед Богом. Правда царская – в сознании народном – выше и сильнее преходящего внешнего права, и слово царское животворит мертвую букву закона.

Проникнутое этой верой, московское дворянство радостно приветствует властное решение твое, Государь, возвещенное 3 июня минувшего года, видя в нем проявление свободной воли царя: только он, в единении с народом, может дать желанное обновление Русской земле. Судьбы России вверены тебе, Государь. Под гнетом соблазнов и сомнений доселе мутится народная жизнь… Царственной волею своей утверди целость державы твоей, Государь. Водвори в ней законный порядок и охрани жизнь и благосостояние всех твоих подданных. Мы же, готовые по заветам отцов и дедов наших служить тебе и Родине до последней капли крови, повергаем перед Престолом твоим одушевляющие нас чувства любви и упования. Такова наша мысль, таково наше чувство. Молим Всевышнего, да узрит Отечество наше – великая, единая, нераздельная Россия, верная своему историческому прошлому, – годы счастия, мира и благоденствия в роды родов".

Чтение адреса покрыто было восторженными кликами "ура" и продолжительными рукоплесканиями. Когда все успокоились, поднялся князь Е. Н. Трубецкой и от группы дворян (по преимуществу кадетского лагеря, в лице 51 человека) прочитал следующее особое мнение с просьбой приложить его к журналу заседания:

"Вполне сочувствуя единодушному желанию московского дворянства выразить наши верноподданнические чувства монарху и признавая посему желательным подачу приветственного адреса, мы, нижеподписавшиеся, считаем, однако, долгом заявить следующее. Основная мысль принятого на дворянском собрании адреса сводится к отрицанию законодательных прав народного представительства, что в корне противоречит манифесту 17 октября, всему Учреждению Государственной Думы, а также статьям 7 и 86 Основных законов. Адрес заключает в себе несомненное пожелание об изменении существующего государственного строя, а потому представляется нам неприемлемым по существу и незаконным по форме.

Принимая во внимание, 1) что заявления о необходимости изменения государственного строя не входят в компетенцию сословных учреждений; 2) что заявления об общегосударственных нуждах представляются в настоящую минуту излишними ввиду существования представительных учреждений, призванных о них заботиться; 3) что в силу постановления дворянского собрания от 30 января была исключена самая возможность официального обсуждения адреса, и стало быть, и голосования каких-либо поправок; 4) что официальное обсуждение на дворянском собрании ни в коем случае не могло быть заменено обсуждением частным ввиду невозможности делать на частном собрании какие-либо постановления, мы просим приложить наше особое мнение к журналу заседания".

1 февраля Н. Ф. Рихтер от небольшой группы дворян внес по поводу принятого всеподданнейшего адреса особое мнение: "Не считая возможным по долгу верноподданного, по совести и принятой нами присяге подать свой голос за принятие предложенного нам в заседании 31 января сего года проекта всеподданнейшего адреса как противоречащего Основным законам и манифесту 17 октября 1905 г., мы, нижеподписавшиеся, подали свои голоса за его отклонение. Но так как упомянутый адрес в собрании не обсуждался и принят закрытой баллотировкой, то, не желая принимать на себя нравственной за оный ответственности, мы просим настоящее наше мнение приложить к журналу заседания 31 сего января". Это особое мнение, кроме Н. Ф. Рихтера, подписали: граф Ф. А. Уваров, А. Д. Грузинов, князь Л. М. Голицын, граф А. Гудович, А. А. Шлиппе, П. Дурново, А. Аверкиев, барон А. А. Крюднер-Струве, В. Рихтер, граф Мусин-Пушкин, князь А. В. Голицын, В. Р. Расторов, граф Д. С. Шереметев, князь В. С. Мещерский и M. M. Людоговский.

После этого князь П. Н. Трубецкой и граф Д. А. Олсуфьев предложили собранию выразить обособленно Государственному Совету и Государственной Думе пожелание плодотворной работы и успеха на благо исстрадавшейся Родины и на счастие и величие обожаемого монарха. Против этого предложения выступил А. Д. Самарин, произнесший горячую речь, сильную по своей ясности и прямоте. Он заявил, что новое предложение имеет целью толкование принятого всеподданнейшего адреса и как бы его дополнение. Никакое толкование, по его словам, к принятому адресу не может быть допущено, иначе пришлось бы вернуться к вторичному обсуждению адреса. Самарин самым решительным образом протестовал против всяких дополнений и толкований адреса, находя это несовместимым с достоинством московского дворянства. По рассмотрении в депутатском собрании внесенного предложения большинством двух третей голосов оно высказалось против посылки телеграммы в Государственный Совет и Государственную Думу. Собрание присоединилось к этому решению депутатского собрания. После этого, прежде чем приступить к выборам на дворянские должности, собрание выразило П. А. Базилевскому глубокую благодарность за труды, понесенные им по исправлению должности губернского предводителя дворянства в течение полутора лет при трудных обстоятельствах. Затем было приступлено к уездным выборам.

По Московскому уезду предводителем дворянства избран был П. А. Базилевский, кандидатом – П. В. Глебов, помощником – Л. М. Савелов и депутатом князь – В. А. Голицын. По Богородскому уезду: предводителем дворянства – А. Д. Самарин, кандидатом – П. П. Кисель-Загорянский, депутатом – Н. И. Андросов. По Серпуховскому уезду: предводителем дворянства – П. А. Янов, помощником предводителя – А. Н. Писарев, депутатом дворянства – П. Н. Костылев. По Звенигородскому уезду: предводителем дворянства – граф П. С. Шереметев, депутатом – Н. Ф. фон Штейн и помощником предводителя – Т. Г. Карпов. По Бронницкому уезду: предводителем дворянства – А. А. Пушкин, единогласно, помощником предводителя – А. А. Варгин, депутатом – П. А. Агапов. По Можайскому уезду: предводителем дворянства – А. К. Варженевский, единогласно; помощником предводителя – С. Г. Варженевский и депутатом – M. M. Людоговский. По Подольскому уезду: предводителем дворянства – А. М. Катков, депутатом – А. П. Сабуров. По Дмитровскому уезду: предводителем дворянства – граф М. А. Олсуфьев, единогласно, кандидатом к предводителю – А. В. Макаров, помощником предводителя – Ф. И. Тютчев, единогласно, депутатом он же, единогласно. По Волоколамскому уезду: предводителем дворянства – князь С. Б. Мещерский, единогласно, помощником предводителя – князь А. Д. Голицын, депутатом – Д. В. Телегин. По Рузскому уезду: предводителем дворянства – граф В. В. Мусин-Пушкин, кандидатом предводителя – П. Ю. Зограф, помощником предводителя – Н. Н. Дурново, депутатом – Н. В. Кадышев. По Клинскому уезду: предводителем дворянства – барон В. Д. Шеппинг, помощником предводителя – М. А. Нарожницкий, депутатом – князь Ю. М. Козловский. По Коломенскому уезду: предводителем дворянства – Д. А. Бутурлин, депутатом – В. Р. Расторов. По Верейскому уезду: предводителем дворянства – А. К. Шлиппе, депутатом – генерал-майор Е. М. Пржевальский.

2 февраля назначены были выборы кандидатов на должность московского губернского предводителя дворянства. В залах Благородного собрания царило большое оживление. Дворянские семейства наполняли хоры. Когда все было готово, председатель П. А. Базилевский предложил дворянам приступить к выборам на должность губернского предводителя дворянства, причем им было оглашено письмо князя Трубецкого, который по закону имел право баллотироваться как бывший предводитель, но не пожелал и отказался. Затем П. А. Базилевский последовательно обращался с предложением баллотироваться к графу С. Д. Шереметеву, к П. М. Рюмину и уездным предводителям, прослужившим трехлетие и более, но все отказывались выставить свою кандидатуру.

Когда очередь дошла до А. Д. Самарина, то сразу раздались крики: "Просим, просим". Почти все дворяне поднялись с мест и огласили зал рукоплесканиями. А. Д. Самарин низко кланялся, отклоняя просьбу, а когда рукоплескания стихли, то обратился к собранию со следующей речью:

"От всей души благодарю господ дворян, которые оказали мне высокую честь, предложив баллотироваться в кандидаты на должность московского губернского предводителя дворянства. Не умею передать словами того смущения, которое овладевает мною в настоящее время.

Пятнадцать лет моей службы прошли в уезде. Круг моей деятельности был сравнительно не обширен и ограничивался почти всецело пределами уезда. Неся по избранию дворянства государственную службу, я всегда считал, что и в уезде я служу дворянству, так как службой своей я всегда старался привлечь доверие к дворянству со стороны всего местного населения, в особенности же со стороны крестьянства.

Теперь вы желаете, чтобы я посвятил себя несравненно более широкой, более почетной, но в то же время и гораздо более ответственной деятельности. Сомневаясь в своих силах и чувствуя недостаточную подготовленность к этому почетному делу, я усердно прошу вас не возлагать на меня столь тяжелого бремени и дать мне возможность по-прежнему служить царю и Родине в родном мне Богородском уезде".

Снова раздались слова "просим, просим", снова овации. На новый горячий призыв А. Д. Самарин ответил такими словами: "Позвольте мне еще раз горячо поблагодарить вас за оказанную мне честь. Я уже высказал вам те сомнения, которые заставили просить вас не подвергать меня баллотировке. Теперь, видя ваше настойчивое желание, я не считаю себя более вправе задерживать собрание своим отказом. Но принимая такое решение, я считаю себя обязанным пред всем собранием открыто заявить, что если мне придется занять должность московского губернского предводителя дворянства, я буду стараться по мере сил и возможности проводить в своей деятельности те начала, которыми до сих пор было живо и крепло московское дворянство и верность которым оно вновь так ярко подтвердило в настоящем собрании".

Согласие Самарина было встречено громом рукоплесканий и криками "браво", "ура". Приступили к баллотировке, и А. Д. Самарин получил 186 избирательных и 87 неизбирательных голосов. Его приветствовали горячими дружными овациями. Выбор другого кандидата остановился на князе С. Б. Мещерском, который получает 151 избирательный и 122 неизбирательных шара.

Я был очень удовлетворен и счастлив избранию Самарина, с которым мне как губернатору предстояло постоянное общение. Дворянство в лице его получило твердого вождя с ясными политическими убеждениями, сильной волей и лучшими традициями и преданного долгу, 3 февраля дворянское собрание закончилось молебствием в Чудовом монастыре.

31 января исполнилось тридцатипятилетие государственной службы управлявшего канцелярией московского генерал-губернатора С. М. Борденава. Это был честнейший человек, кристальной чистоты, скромный, отдававший всего себя службе, щепетильный до мелочей. Он всю почти свою службу провел в генерал-губернаторском управлении, начав ее еще при князе Долгоруком, был долгое время помощником управляющего канцелярией. Все знавшие его не могли не уважать его, не преклоняться перед его преданностью долгу. Он был, правда, мелочен, имел узкий взгляд чиновника, не мог бы занимать ответственного административного поста, но как исполнитель это был редкий по аккуратности человек. В день юбилея его честной службы, не имевшей ни одного темного пятнышка, сослуживцы горячо приветствовали его, а вечером в честь его был устроен обед в "Эрмитаже", в котором приняли участие как его сослуживцы, так и все, кто только имел когда-либо общение с ним.

[31 января состоялся] обед у меня в честь предводителей дворянства и земства. Этим обедом я хотел выразить представителям уездов мою благодарность за то радушие и истинно русское гостеприимство и отзывчивость, которые я встречал с их стороны всюду в уездах при моих постоянных поездках по губернии. Это я и подчеркнул в своей речи, когда пил за здоровье дорогих гостей и единение Дворянства, земства и администрации в общей работе на благо и процветание Московской губернии.

8 февраля в Петербурге в Государственной Думе обсуждался законопроект группы 180 членов Думы о вспомоществовании из средств Государственного казначейства пострадавшим от разбойнических деяний, революционных партий и лиц. Автором этого законопроекта был граф В. А. Бобринский, который преследовал цель не только помощи пострадавшим, но и принципиального осуждения террора, т. е. представлял собой тот акт, который правительство тщетно ожидало от Первой и Второй Думы.

Признавая центр тяжести своего законопроекта именно в принципиальной стороне дела, граф Бобринский поспешил оговорить, что это в сущности даже не законопроект, и он предвидит всевозможные упреки, а именно, что надо было вспомнить и жертвы несчастной японской войны. "Но, – прибавил граф Бобринский, – соответствующий законопроект по этому поводу скоро будет внесен в Думу". Далее оратор объяснил, почему фонд для помощи жертвам террора он предполагал назвать фондом царя-освободителя и мученика. Этим, по его словам, он хотел связать свой проект с делом Государя, уничтожившего у нас рабов и рабовладельцев, давшего великие реформы, готовившие первый абрис представительного образа правления, и погибшего жертвой террора.

Товарищ министра внутренних дел А. А. Макаров в своей речи заявил, что Министерство внутренних дел с чувством глубочайшего удовлетворения приветствует законопроект и видит в нем авторитетное осуждение революции, то, что оно тщетно ждало от первых Дум, но что тогда, по-видимому, разделяли мнение, что законодательное строительство должно осуществляться путем революции, грабежей, убийств, путем "кровавого тумана". Проект графа Бобринского Макаров назвал светлым лучом среди этого тумана, который облегчит борьбу с революцией, к сожалению еще не кончившейся, но [которая], надо надеяться, будет скоро побеждена.

От духовенства выступил протоиерей Разнатовский и поддержал вопрос с точки зрения религиозно-нравственной.

Со стороны оппозиции выступали трудовик Булат и социал-демократ Покровский. Они произносили длинные речи, говорили, что от революции пострадали не только союзники правительства, но и его противники, и еще гораздо в большем количестве, затем обвиняли агентов администрации в противозаконных действиях. Человеколюбивых побуждений, по их словам, у авторов законопроекта не было, ими руководили только стремления поощрить тех, кто охранял их покой, чтоб покой этот им был обеспечен.

Затем выступали А. И. Гучков, барон Мейендорф и Шингарев. Гучков, горячо сочувствуя идее законопроекта, приглашал все партии объединиться. Барон Мейендорф, к удивлению октябристов, вывел заключение совсем для них неожиданное. Он сказал, что революционный террор не есть порочность отдельных субъектов, а великое общественное бедствие. "К сожалению, – сказал он, – весь наш русский прогресс пропитан кровью, и бороться с террором одной только силой нельзя. Нужно суметь доказать, что революционная тактика вредна и безнадежна и так же не приводит к цели, как и современные приемы борьбы с нею правительства". Принимая данный законопроект, по мнению барона Мейендорфа, надо выразить вместе с тем и пожелание, чтобы правительство нашло бы в себе достаточно нравственной силы, дабы в борьбе с крамолой стать на почву законности и потребовать того же и от своих агентов.

Шингарев, присоединяясь к мнению барона Мейендорфа, выставил единственный метод для успокоения страны – последовательное проведение в жизнь законности и широких социальных реформ; что же касается законопроекта графа Бобринского, то от имени партии конституционных демократов он заявил, что партия поддерживать его не будет, находя его негодным с технической стороны и бессодержательным.

Затем выступили правые в большом числе и по адресу своих политических противников предались нападкам. В конце концов большинством голосов законопроект был передан в комиссию о неприкосновенности личности.

12 февраля члены Государственной Думы были приняты Государем в Царском Селе, причем его величество обратился к ним со следующими словами: "Я рад видеть вас у себя и пожелать вам успеха в налаживающейся, по-видимому, работе в Государственной Думе. Помните, что вы созваны мною для разработки нужных России законов и для содействия мне в деле укрепления у нас порядка и правды. Из всех законопроектов, внесенных по моим указаниям в Думу, я считаю наиболее важным законопроект об улучшении земельного устройства крестьян и напоминаю вам о своих неоднократных указаниях, что нарушение чьих-либо прав собственности никогда не получит моего одобрения; права собственности должны быть священны и прочно обеспечены законом. Я знаю, с какими чувствами и мыслями вы явились ко мне, Россия росла и крепла в течение тысячи лет горячей верой русских людей в Бога, преданностью своим царям и беспредельной любовью к своей Родине, и пока это чувство живо в сердце каждого русского человека, Россия будет счастлива, будет благоденствовать и укрепляться. Молю Бога вместе с вами, чтобы эти чувства постоянно жили в сердцах русских людей и чтобы солнце правды засияло над нашей могучей родной землей".

Эти слова Государя императора я приказал отпечатать для ознакомления с ними населения губернии и расклеить с нижеследующим моим разъяснением:

"В этих высочайших словах крестьянское население России вновь находит драгоценное подтверждение неуклонных намерений монарха создать благоденствие крестьян путем улучшения земельного устройства и путем ограждения прав собственности их наравне с другими сословиями. Но в этих словах заключается также твердый приказ царя, чтобы крестьяне соблюдали полный порядок и с уважением относились к чужой собственности.

Исполняя свой долг пред Государем и пред населением вверенной моему управлению губернии, я вновь, как делал это и прежде, обращаюсь к крестьянам с душевным советом и просьбой хранить спокойствие и порядок. Только при соблюдении этого спокойствия и порядка возможно проведение реформ и улучшение быта крестьян.

Я уверен, что московское крестьянство оправдает мои надежды, как оно и ранее оправдывало их, что мир и полное уважение к чужой собственности будут сохранены, как сохраняются ныне, и что мне не придется прибегать к каким-либо крайним мерам".

13 февраля я получил весьма грустное сообщение о пожаре в одном из волостных правлений Коломенского уезда. Сгорело все дотла, все дела и среди них сам волостной старшина Поляков, обуглившийся труп которого был извлечен из груды мусора и пепла без головы, ног и рук. Причина пожара осталась загадкой.

16 февраля высочайшим приказом назначен был в Москву градоначальником генерал-майор А. А. Адрианов. Он окончил курс в Павловском военном училище в Петербурге, затем, прослушав курс в Военно-юридической академии, пошел по военно-судебному ведомству. С генерал-губернатором Гершельманом [он] познакомился в бытность свою военным судьей Московского округа в 1906 и 1907 гг., когда и обратил на себя внимание Гершельмана, который и выдвинул его на пост градоначальника. Последнее время он был военным судьей в Петербурге. А. А. Адрианов был резкой противоположностью Рейнботу, это был аккуратный, незаметный работник, не блестящего ума, строгий законник, популярности не искал, работал честно и добросовестно, но так как он был чересчур кабинетный работник, то как градоначальник был слаб и нераспорядителен. Был очень хорошим семьянином.

Жена его Анастасия Андреевна была хорошая женщина, гостеприимная, но представляла собой несколько провинциальную барыню с претензиями. На мужа имела большое влияние, не всегда хорошее, благодаря своему тщеславию. За время моего губернаторства у меня все время с Адриановым были отличные отношения, и по служебным делам с ним всегда было приятно иметь дело. Впоследствии, когда я был уже товарищем министра, в 1915 г., а в Москве главноначальствующим был князь Юсупов, попавший на такой пост по какому-то печальному недоразумению и малодушию министра, внутренних дел Маклакова, не решившегося пойти против этого смехотворного назначения, Адрианов совершенно не сумел себя поставить в самостоятельное положение и, трепеща перед Юсуповым, сын которого был женат на племяннице Государя, стал в положение "как прикажете", боясь заявить свое мнение.

Благодаря этому Адрианов, оставив всякую инициативу и исполняя только глупые и несуразные распоряжения Юсупова, проявил полную несостоятельность и попустительство во время глупейшего погрома немцев, вернее просто открытого грабежа под фирмой "немцев" – этого позора, случившегося в Москве в мае 1915 г. По моему докладу тогда Государю по возвращении моем из Москвы, Адрианов был отчислен от должности, но об этом я буду говорить в свое время.

16 февраля возобновились заседания губернского земского собрания, на котором постановлено было предъявить гражданский иск прежнему составу управы за понесенные земством убытки вследствие упущений в делопроизводстве корзиночной мастерской в Вяземах. С этим постановлением собрания я не согласился и, опротестовав его, внес в губернское по земским и городским делам присутствие для отмены. Мотивировал я свой протест тем обстоятельством, что нельзя делать постановления о предъявлении иска, не разрешив предварительно вопроса о незаконности тех действий, коими старой управой был нанесен ущерб земскому хозяйству. Губернское присутствие согласилось со мной, и постановление было отменено.

Представители старой управы таким постановлением остались недовольны. Не усматривая в своих действиях ничего незаконного, они предпочитали разбор дела на суде, а не прекращение его административным порядком, каким являлось постановление губернского присутствия. Поэтому представители старой управы во главе с Головиным решили внести в ближайшее чрезвычайное земское собрание подробно мотивированное заявление с доказательствами возможности предъявления им иска. В конце концов гражданский иск предъявлен не был, сумма ущерба представляла собой всего три тысячи руб. с небольшим, да и не следовало его вовсе предъявлять, так как злоупотреблений, повлекших ущерб, конечно не было. Собрание погорячилось.

В том же присутствии, в котором было отменено постановление о предъявлении иска, рассматривались и неправильные действия Воскресенского городского старосты и Рузской земской управы во главе с Цыбульским. Присутствие постановило первому объявить строгий выговор за несвоевременные записи расходных денег, а относительно Рузской земской управы представить министру внутренних дел об объявлении такового же выговора всему составу управы во главе с председателем ее Цыбульским за неотопляемость больниц в уезде.

18 февраля дворяне и земцы чествовали меня обедом в ресторане "Эрмитаж". Обед был многолюдный, трогательный, было провозглашено много тостов на почве объединения дворян, земцев и администрации. У моего прибора лежало художественное меню, любезно исполненное акварелью членом губернской земской управы С. К. Родионовым в русском древнем стиле.

Меню изображало Кремль, от которого гирляндой спускались гербы Московской губернии и уездов, как бы отвечая тому, что и в 17 веке, когда впервые начало слагаться русское земство, то и тогда оно слагалось и тянулось возле Москвы и к Москве. Это очень ярко было подчеркнуто в речи графа П. С. Шереметева, когда он говорил о роли земства в объединении общественных сил.

14 февраля из Мюнхена получено было известие о кончине А. И. Чупрова – известного профессора Императорского Московского университета и весьма популярного среди молодежи. Он известен был своими талантливыми трудами по политической экономии, пользовался большой любовью со стороны студенчества, которое наполняло всегда его аудиторию. Он подкупал слушателей своей необычайной чуткостью, был человеком очень добрым и всегда был готов прийти на помощь каждому. Он профессорствовал с 1874 по 1899 г. Я познакомился с ним в 1897 г., во время всероссийской переписи, когда мы одновременно с ним состояли членами Московской переписной комиссии, бывшей под председательством старика Ахшарумова – председателя межевой канцелярии в Москве. Он оставил тогда во мне очень хорошее впечатление.

А. И. Чупров умер совершенно неожиданно, от разрыва сердца, на квартире мюнхенского профессора Лотца, в ту минуту, когда он пришел его навестить и здоровался с его женой. Он почувствовал себя дурно и тут же скончался. Тело Чупрова прибыло в Москву 3 марта, отпевание происходило в университетской церкви, похороны – на Ваганьковом кладбище. Присутствовала масса народа, всевозможные депутации, венков было бесконечное количество. Я присутствовал при его отпевании в университетской церкви.

С начала 1908 г. ко мне вдруг стали поступать анонимные жалобы по разным делам, главным образом касавшиеся городского управления Павловского Посада, большинство жалоб были присланы по почте со штемпелем «Павловский Посад». Вообще я должен сказать, что очень редко получал анонимки, так как все привыкли к тому, что я на них никогда не обращал внимания и не читая бросал в корзинку. У моего подъезда дома губернатора был ящик для опускания прошений. Ключ от этого ящика находился у меня, я сам его вскрывал и вынимал находившиеся в нем бумаги и письма. Иногда попадались обыкновенные письма с наклеенными марками на имя разных лиц, которые по рассеянности нашей публики опускались в мой ящик вместо почтового.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю