Текст книги "Воспоминания. Том 1"

Автор книги: Владимир Джунковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 62 страниц)

Исходя из этих соображений, Московское попечительство предприняло соответствующие шаги к расширению деятельности путем открытия двух новых амбулаторий. Этому начинанию Попечительства пошло навстречу московское городское общественное управление, согласившееся предоставить две лучшие свои амбулатории, при Яузской и Старо-Екатерининской больницах, для вечернего приема алкоголиков врачами Попечительства. Попечительство надеялось, что следующее десятилетие его деятельности ознаменуется в деле лечения алкоголиков устройством образцовой стационарной лечебницы и образцового комбинированного лечебного заведения при Алексеевском народном доме, план коего был уже разработан.

Функционировавшая же лечебница для алкоголиков при Московском попечительстве была открыта 3 ноября 1903 г. В 1911 г. персонал лечебницы, состоявший при ее возникновении из двух врачей, состоял уже из: консультанта, врача-распорядителя (он же принимал третью часть больных) и двух врачей. При лечебнице имелась довольно благоустроенная водолечебница и электролечебный кабинет. Была и библиотека по вопросам алкоголизма, содержавшая довольно много книг, из коих некоторые были довольно ценны; выписывались и несколько иностранных и русских журналов, имевших отношение к лечению алкоголизма. Приобретались, по мере возможности, и аппараты для физического и психического исследования алкоголиков, так например, приобретен был в Мюнхене силомер с автоматической записью доктора Вейлера, и в Цюрихе – психогальванический аппарат доктора Верагута. За счет Московского попечительства в 1908 г. был издан под редакцией профессора А. Минора перевод книги "SИrieux: L'Alcool" ("Серьезно: Алкоголь").

Противоалкогольный музей

В конце 1910 г. Кружком деятелей по борьбе со школьным алкоголизмом, о котором я говорил в своих воспоминаниях за 1910 г., был открыт музей, в котором собраны были статистические материалы и разнообразные показательные препараты и модели, имевшие отношение к борьбе с алкоголизмом. Музей этот был открыт для бесплатного посещения публики, где давались объяснения членами кружка, а кроме того при музее организованы были и лекции для учителей и учительниц.

Вышеизложенное представляет собой краткий обзор всей деятельности Московского столичного попечительства за первые 10 лет его существования. Может быть, в этой деятельности и были ошибки, но во всяком случае, это были ошибки невольные и происходившие не от недостатка преданности и любви к делу, а вследствие его новизны. Я могу сказать, по совести, что со стороны деятелей Попечительства были приложены все усилия, дабы использовать получаемые им из Министерства финансов ежегодные крупные субсидии возможно целесообразнее и соответственно тем задачам, кои были поставлены в основу попечительств о народной трезвости при учреждении их.

Поэтому Комитет Московского попечительства и остальные его деятели, на границе двух десятилетий своей работы, смогли спокойно сознавать, что долг свой по отношению к порученному им делу они выполнили честно, по мере своих сил и разумения, не рекламируя себя, а скромно работая, несмотря на тяжелые условия, в коих им приходилось работать последние годы, когда им пришлось испытать немало угнетавших и парализовавших энергию и инициативу впечатлений, когда их деятельность не встречала объективной оценки и нападки сыпались со всех сторон. К счастью, в этих нападках и обвинительных материалах можно было найти скорее усилия к разрушению и голословные обвинения, но не материалы для созидания. Все это, конечно, не могло не наводить на грустные мысли, и надо было иметь много веры в свое дело, чтобы стойко работать и не опускать рук, что я и отметил в своей речи на Противоалкогольном съезде в С.-Петербурге в 1909 г.

Насколько угнетающе, вследствие такого взгляда на Попечительство, пришлось работать последние годы, настолько радостно было работать вначале. Помню я, с какими радостными надеждами Комитет начал свою деятельность под руководством своего первого председателя, глубокоуважаемого, незабвенного А. А. Бильдерлинга, которому Попечительство обязано своими первыми шагами и организацией всего дела. Он вдохновлял всех к работе тем глубоким уважением, с каким относился к работе каждого, как членов Комитета, так и всего персонала служащих, и тем неограниченным доверием, которого не могли не чувствовать все. Благодаря этому все работали не за страх, а за совесть, и это данное первым председателем направление сохранилось до конца.

Московское попечительство пользовалось в то время большой поддержкой со стороны покойного великого князя Сергея Александровича, московского генерал-губернатора. В рескрипте, данном его высочеством генералу от кавалерии А. А. Бильдерлингу в апреле 1904 г., в день оставления им должности председателя, видны та исключительная забота великого князя о делах Попечительства и то значение, которое он придавал его деятельности на благо населения г. Москвы. Нечего и говорить, что безвременная кончина великого князя была невознаградимой потерей для Попечительства.

Нельзя было не вспомнить добрым словом бывшего московского обер-полицеймейстера, покойного Д. Ф. Трепова, его в высшей степени сочувственное отношение к делам Попечительства и редкую предупредительность. В бытность его обер-полицеймейстером вблизи наших учреждений никогда не допускались питейные заведения, точно так же не допускались они в тех районах, которые Попечительство намечало для своих целей.

Большую утрату отдел народного просвещения понес в лице скончавшегося за эти 10 лет существования Попечительства члена Комитета А. И. Кирпичникова; да будет вечная память незабвенному члену Попечительства.

Вспоминая деятелей Попечительства, бывших налицо ко дню 10-летия, я с особым чувством уважения должен упомянуть имена дорогих мне и незабвенных сотрудников: К. Ф. Шрамма, бывшего в течение 10 лет председателем Ревизионной комиссии; Н. К. фон Вендриха, сначала члена Ревизионной комиссии, а затем товарища моего по званию председателя; врача А. А. Реми, лечившего в течение 10 лет безвозмездно всех служащих Попечительства; отставного генерал-майора Н. Я. Кудрявцева – председателя Совета по управлению народными домами и работавшего, не покладая рук, с огромной пользой для дела, несмотря на преклонный свой возраст; М. А. Сабашникову, о которой я уже говорил выше; В. Б. Шереметева, 10 лет стоявшего во главе канцелярии, преданного и дорогого мне ближайшего сотрудника; а также и А. Н. Осткевича-Рудницкого и Г. И. Опарина, незаменимых работников по своим специальностям бухгалтерии и счетоводству и преданности делу, и всех остальных служащих в Попечительстве.

Так как 1 июля меня не было в Москве, то празднование юбилея было отложено до 15 июля. В этот день, в 3 часа дня, в Алексеевском народном доме было отслужено молебствие членом Комитета протоиереем Н. А. Любимовым, причем пел оперный хор Попечительства под управлением режиссера, артиста Императорского Большого театра В. С. Батюшкова.

После ряда приветствий по моему адресу состоялось торжественное заседание Комитета попечительства, на котором я, в нескольких словах, кратко, очертил деятельность Попечительства за 10 лет и благодарил всех дорогих сотрудников моих. Затем была рассмотрена и утверждена смета на следующий год.

Вечером состоялось бесплатное гулянье в Алексеевском народном доме для служащих Попечительства и их семейств, причем оперной труппой была исполнена опера "Дубровский". У меня в этот день состоялся обед, на который были приглашены все члены Комитета и сотрудники по Попечительству.

За несколько дней до этого праздника, 11 июля, состоялся перелет Петербург – Москва; это был первый русский перелет на такое огромное расстояние. В нем принимали участие 8 пилотов, но только один из них – А. А. Васильев, на "Блерио" 8, совершил весь путь без аварий, вылетев из С.-Петербурга 10 июля в 3 часа 37 минут дня и прилетевший в Москву в 4 часа 18 минут утра 11 июля. Отважный летчик первым проложил русскую воздушную дорогу между двумя столицами, оставшись победителем.

Получив известие, что Васильев вылетел из последнего места своей остановки, я выехал на автомобиле в 3 часа утра на Ходынское поле. Чуть рассветало, было прохладно, на аэродроме было еще тихо, публики почти не было, только у деревянного павильона бродили десятки фигур – чины исполнительного комитета и представители администрации аэродрома. Понемногу начала собираться и публика. Все устремили свои взоры по направлению к Всехсвятскому, с волнением ожидая появление аэроплана. Но вот на горизонте, высоко на небе, образовалась точка, которая все увеличивалась. Сомнений не было – это был аэроплан. Еще несколько минут, и можно было уже разглядеть очертания аэроплана. А когда послышался и шум мотора, восторг толпы неудержимо вырвался из груди, крики, аплодисменты понеслись в воздух. Аэроплан летел неровно, его словно как бы бросало из стороны в сторону, моментами он как бы нырял. Но вот лес над Всехсвятским пройден, шум мотора стал доноситься явственнее, и аэроплан стал быстро спускаться, направляясь к белым флажкам вблизи павильона.

Публика неудержимо бросилась к месту спуска. Авиатор с аэропланом был уже на земле, он бросил руль и, обернувшись, смотрел на публику усталым взглядом. В течение нескольких минут он сидел как бы застывши на своем маленьком, высоком сиденье. А шапки летели вверх, махали платками, аплодировали, кричали от восторга…

Наконец Васильева осторожно сняли, поддерживая за руки. Он неуверенно ступил на землю. Представители Общества воздухоплавания заключили его в объятия, подошел и я, обнял его, приветствуя с победой. Вид у Васильева был ужасный: бледное, измученное лицо, красные, воспаленные глаза. Весь окоченелый, направляется он к павильону. Как только вошел он в павильон, то неудержимо начал нервно, жутко рассказывать о беспорядках, царивших в организации перелета, он говорил, что нигде на остановках не было ничего приготовлено; не было бензина, не было механиков; не было костров, фейерверков для обозначения мест; бранил генерала Каульбарса, который стоял во главе организационного комитета, приписывая все неудачи остальных летчиков плохой организации.

На другой день выяснилась судьба остальных летчиков: молодой пилот Шиманский погиб, не успев вылететь из круга, еще в Петербурге; Лерхе, Уточкин и Слюсаренко получили увечья, особенно тяжкие получил Уточкин, упав с аппаратом в 30 верстах от Новгорода, у него оказалась поврежденной спина, перелом ключицы, вывих коленной чашки и сотрясение мозга. Его привезли в Москву в лечебницу Бакунина, где я его и навестил во время его болезни несколько раз. Остальные летчики – Кампо Сципио, Костин и Агафонов долетели до Валдая и не могли продолжать полетов из-за порчи моторов.

На другой день я получил депешу от Государя императора: "Передайте авиатору Васильеву мое искреннее поздравление с победой на перелете Петербург – Москва и мою благодарность за готовность и впредь работать на пользу отечественного воздухоплавания, успехи и развитие которого близки моему сердцу. Николай".

Я поехал лично к Васильеву и прочитал ему депешу Государя. Он так был счастлив, в таком был волнении от неожиданности такого монаршего внимания, что совсем растерялся; я ему отдал депешу на память.

18 июля скончалась Мария Федоровна Морозова, на 85-м году своей жизни. В ее лице купеческая Москва потеряла одну из своих видных и ярких представительниц. По смерти мужа она энергично продолжала всю огромную торговлю и промышленные дела, став во главе крупной русской мануфактуры "Савва Морозов и сын" и лично принимала участие во всех делах. Широкой популярностью пользовалась она и как благотворительница – целый ряд просветительных учреждений связан был с ее именем. Морозовские клиники на Девичьем поле, Рогожское кладбище со всеми благотворительными учреждениями, больницы, приюты, грандиозный ночлежный дом – на всем лежала печать щедрости покойной. Она особенно покровительствовала молодежи, учредила стипендию, благодаря коей ежегодно один из окончивших курс Земледельческой школы получал возможность съездить за границу поучиться. Но и помимо этой стипендии, сколько она вносила денег для уплаты за учеников, которым угрожало увольнение за невзнос платы, сколько родительских слез она осушила, сколько юных сил вывела она на культурную дорогу. Многие из них даже не знали, чья рука вывела их на эту дорогу. Она была так высока, что "умела" помогать, она понимала человеческую душу, и потому от нее было легко принимать, она свято исполняла завет, который преподавала и другим, что "люди должны помогать друг другу". Она была одним из столпов старообрядчества, происходя из старинной московской старообрядческой семьи Симоновых. Оставила она 50-миллионное состояние. После ее кончины осталось у нее свыше 50 внуков и столько же правнуков.

21 июля ее отпевали и хоронили на Рогожском кладбище в фамильном склепе. Вся Москва – ученая, благотворительная и купеческая, вся московская администрация, все пришли поклониться ее гробу и отдать последний долг этой необыкновенной старушке, в глазах коей светилась живая, чуткая, отзывчивая душа.

19 июля в 3 верстах от станции Щербинка Московско-Курской ж. д. в имении графа Шереметева Остафьево, Подольского уезда, родовой вотчине князей Вяземских, состоялось открытие памятника историографу Н. M. Карамзину, который был женат на сестре поэта князя П. А. Вяземского. Первые 8 томов "Истории государства Российского" были написаны Карамзиным в Остафьеве. Здесь же навещал его и князя Вяземского наш великий поэт А. С. Пушкин, жилет которого, простреленный на дуэли, и трость хранились в Остафьеве, в Карамзинской комнате.

Памятник был исполнен по проекту князя П. П. Вяземского, по рисунку академика Панова в форме гранитного постамента красного цвета, в стиле ампир, соответствовавшем эпохе постройки остафьевского дома. Вверху на постаменте – 7 томов "Истории" Карамзина и свиток рукописи неоконченного 8 тома. С лицевой стороны памятника – бронзовый медальон с изображением Карамзина в венке, с надписью: "Карамзину. 1811–1911". На обратной стороне слова из письма Карамзина: "Остафьево достопамятно для моего сердца – мы там наслаждались всею приятностью жизни, немало и грустили, так текли средние, едва ли не лучшие лета моего века, посвященные семейству, трудясь и чувствуя общее доброжелательство, в тишине страстей и мятежа. Карамзин".

При открытии памятника присутствовали родные внучки поэта князя П. А. Вяземского – графиня Е. П. Шереметева и А. П. Сипягина, граф С. Д. Шереметев, владелец Остафьева, со всей семьей, Самарин, поэт граф Голенищев-Кутузов, внучка поэта А. С. Пушкина – Анна Александровна Пушкина, родные Шереметевых, представители ученых учреждений и я. После открытия памятника профессор Киевского университета Б. С. Иконников произнес обширную речь о значении Карамзина как историка, а профессор С.-Петербургского университета С. Ф. Платонов – о причинах литературных и исторических успехов Карамзина. Граф П. С. Шереметев отпечатал к этому дню очень интересный труд: "Карамзин в Остафьеве", который он любезно раздавал присутствовавшим.

Это скромное торжество оставило во мне очень приятное волнующее воспоминание о том славном времени, когда в этом уютном, стильном остафьевском доме с его старинным парком жил и работал первый историограф Российского государства H. M. Карамзин. Я глубоко был признателен дорогому графу С. Д. Шереметеву, что он пригласил меня разделить это редкое торжество со всей его семьей.

22 июля состоялась закладка больницы в память 300-летия царствования дома Романовых при Покровской общине. По совершении митрополитом Владимиром литургии в Покровском храме все духовенство и приглашенные лица перешли во двор Покровской общины, где и состоялась закладка больницы на земле, входившей когда-то в состав вотчины боярина Никиты Романовича.

24 июля в Москве состоялась закладка здания Народного университета Шанявского на Миусской площади. Для сего городом безвозмездно был уступлен участок земли размером в 5 100 кв. саженей. Здание, стоимостью в 500 000 руб., строилось по проекту профессора А. Л. Эйхенвальда, фасад же и художественная отделка принадлежали проекту гражданского инженера И. А. Иванова-Шица. Наблюдение за постройкой поручено было архитектору-строителю А. Н. Соколову. Всей постройкой заведовала особая комиссия под председательством М. В. Сабашникова.

С обеих сторон главного здания намечены было две пристройки: с левой стороны для специально оборудованного Химического института имени В. А. Морозовой, пожертвовавшей для сей цели 50 000 руб., и с правой стороны – для Педагогических курсов имени Королевых, так же на особо пожертвованный для сего семьей Андреевых капитал в размере 100 000 руб. Главная аудитория в два света предположена была на 500 человек, затем аудитория В. К. Рота, С. В. Сабашникова, графа Л. Н. Толстого и С. А. Муромцева.

Место закладки было красиво убрано национальными флагами. Гирлянды зелени красиво переплетали шатер, в котором причтом церкви Василия Кесарийского был отслужен молебен в присутствии представителей администрации, города, профессуры, преподавателей и др. После молебствия состоялась закладка, первый камень положил городской голова Н. И. Гучков, затем градоначальник Адрианов, попечитель округа Тихомиров, я, В. К. Рот, Н. В. Давыдов и др.

Когда подали шампанское, городской голова провозгласил тост за Государя императора, причем хор исполнил гимн. Затем последовал ряд тостов и речей. Не без оригинальности была речь попечителя округа А. А. Тихомирова. Приветствуя правление университета и город с закладкой нового просветительного учреждения, он сказал, что идея создания народных университетов принадлежит англичанам, которые выразили эту идею в двух словах: "University Extension" (распространение просвещения среди народных масс). Кончил же он свою речь словами: "Как во всяком деле, так и в деле народного просвещения, есть опасная сторона. Университет есть лаборатория мысли, вырабатывающая научные воззрения. А в научных вопросах правда и заблуждения всегда чередуются. И когда эти заблуждения проникают в народные массы, тогда является настоящая опасность. Я не хочу высказывать опасения и призываю деятелей университета Шанявского всегда помнить об ответственности перед Богом за различные омрачения. Пусть же их не будет в народном университете".

1 августа состоялся редкий юбилей. С. И. Игнатов, начальник пассажирской станции Москва Московско-Курской ж. д., праздновал 40-летний юбилей своей службы на Курском вокзале, где он начал свою службу в 1861 г. мальчиком-телеграфистом. С. И. Игнатова знала вся Москва, и все относились к нему с одинаковым уважением и любовью. Всегда ровный, спокойный, готовый каждому прийти на помощь, он всегда находился на месте, терпеливо выслушивая каждого обращавшегося к нему за тем или иным содействием. Я с особенной радостью поехал его поздравить с редким юбилеем. В парадных комнатах вокзала, по желанию всех служащих, глубоко почитавших своего начальника, было отслужено молебствие. Приехал и Адрианов – градоначальник и много других лиц, желавших его почтить. Были очень трогательные речи, подношения, которые Игнатов принимал с присущей ему скромностью. Между подношениями был и мой образ святого Сергия Преподобного, который я просил его принять от меня на благополучное дальнейшее его служение.

13 августа в Зоологическом саду открылась очень богато обставленная и прекрасно устроенная выставка аквариумов и растениеводства. Организована она была Обществом любителей аквариумов и комнатных растений. Цель выставки была привитие интереса к этим видам пособия для естественных наук, поднятие значения этой "прихоти", как ранее называли аквариумы и террариумы, в глазах школьной молодежи.

Выставка была очень интересна, богато обставлена. В одном из павильонов, в жарком бассейне "Виктория Регия" красиво распустила свои бутоны и распластала в воде красивые, крепкие листья, а в особо устроенном болотце готовился расцвесть привезенный каспийский лотос. В другом павильоне были собраны всевозможные виды орхидей из Ботанического сада. Среди различных коллекций были очень ценные коллекции индийских, африканских и бразильских насекомых, затем коллекции рыб, морских животных и т. д. Целый павильон был отведен для школьного аквариума с целью убедить каждого, как просто и легко каждый интересующийся природой ребенок может набрать коллекцию водных обитателей и приготовить десятки любопытных препаратов. Выставка привлекла массу посетителей; вплоть до самого ее закрытия 11 сентября выставка всегда была переполнена народом. Из Петербурга приехал и главноуправляющий земледелием А. В. Кривошеин, которого я и сопровождал по выставке как почетный ее председатель.

16 августа в Москве открылся Всероссийский съезд по народному образованию, устроенный по инициативе Московского губернского земства. Еще задолго до открытия съезда были выработаны программа и положение о нем, подвергшиеся тщательному, всестороннему рассмотрению с моей стороны и представленные затем на утверждение министерства.

Так как такие съезды обыкновенно служили всегда удобным способом для единения неблагонадежных в политическом отношении элементов, а также и предлогом для публичных выступлений против действий и начинаний правительства, то, естественно, я все внимание свое обратил на то, чтобы положение о съезде было так составлено, чтобы оно парализовало эти нежелательные явления. В этом отношении я встретил полную поддержку со стороны уважаемого председателя губернской управы Н. Ф. Рихтера, который, конечно, был заинтересован в том, чтобы съезд из-за каких-то никому ненужных выступлений не был закрыт до окончания занятий. Одной из мер предосторожности было предоставление права решающего голоса только выборным от земства и учреждений, а не всем участникам съезда. Затем, съезд этот в смысле надзора был изъят из ведения градоначальника и всецело передан в мое ведение, так что представителя полиции на нем не было, а моим представителем был непременный член M. H. Оловенников, о тактичности и деловитости которого я уже не раз упоминал в моих воспоминаниях. Ему был отведен особый небольшой стол на той же эстраде, где заседал и президиум съезда. За этим столом Оловенников поместился с двумя своими секретарями. К его столу был проведен и особый прямой телефон от меня, дабы, в случае каких-либо сомнений, он мог всегда снестись со мной. Я считал необходимыми все эти предупредительные меры, так как непременно хотел провести этот съезд, не прибегая к репрессивным мерам. И действительно, благодаря всем этим мерам, а также и несомненно благодаря энергии, твердости и авторитету председателя съезда Н. Ф. Рихтера, который сдерживал участников съезда в надлежащих границах, можно было закончить работу съезда покойно, не прибегая ни к каким репрессивным мерам.

Съезд открылся в зале Романова на Малой Бронной улице; съехалось до 300 человек, из них 200 с правом решающего голоса. Перед открытием преосвященным Анастасием отслужено было молебствие. Он же принял участие в съезде в качестве представителя духовного ведомства. На молебствии присутствовали градоначальник и я. Когда по окончании молебствия все заняли свои места, Н. Ф. Рихтер обратился к собравшимся со вступительной речью.

Он указал на историю возникновения съезда, ход организационных работ по его подготовке и на стоящие перед ним задачи. Он коснулся и тех трудностей, которые пришлось встретить организаторам съезда извне и, так сказать, внутри своей же земской среды. Так много трудностей встретило бюро при проведении устава съезда, что пришлось пойти на уступки правительству и отказаться даже от мысли предоставления права решающего голоса всем участникам съезда, а не одним только земским выборным. "Неожиданно пришлось встретить препятствия, – говорил Рихтер, – и в своей среде: некоторые уездные земства и три губернских отказались участвовать в съезде. Это было бы еще ничего. Губернские эти земства даже старались повредить съезду. Они делали на собраниях постановления и доводили до сведения высшего правительства, что съезд противозаконен. Но все трудности миновали. Съезд разрешен, собрался, и это уже факт огромного значения. Правительство признало многолетнюю деятельность земств в деле народного образования и теперь считает нужным с земством считаться".

Интерес, по словам Рихтера, к съезду был выдающийся. Духовное ведомство, Министерство народного просвещения, Дирекции народных училищ и много других учреждений прислали своих представителей.

Перейдя к характеристике программы съезда, Рихтер сказал, что она так велика, что уже теперь для бюро выяснилась необходимость остановить внимание съезда лишь на самых существенных вопросах программы, отложив менее существенные, в надежде, что съезд этот не будет последним. "Но как вести такой сложный и большой съезд? – задал вопрос Рихтер и продолжал: – Во время организационных работ раздавались предсказания, что съезд невозможно будет довести до конца, что его закроют". Но собравшимся, по мнению Рихтера, надо употребить все усилия, чтобы предсказания эти не сбылись и чтобы съезду удалось возможно более сделать для народного образования.

Рихтер заявил, что из экономии времени бюро нашло нужным поступиться традицией, и все приветствия будут отпечатаны и розданы членам съезда. Этим путем, по его мнению, удастся избегнуть многих недоразумений, не придется разбиваться на партии и группы, не находящие оснований в том деле, ради которого все собрались.

Закончил он свою речь благодарностью ко всем представителям земств и признательностью "приглашенным" участникам съезда, ради любви к делу народного образования согласившимся принести свои познания и опыт на этот съезд, несмотря на то, что их лишили голоса.

Речь Рихтера принята была с большим одушевлением, и он был избран председателем съезда, товарищами к нему Е. П. Ковалевский и А. Д. Алферов, а секретарем – А. М. Обухов. Съезд тотчас приступил к занятиям, разделившись на пять секций: 1. По вопросу продолжительности курса, программе экзаменов и т. п. – под председательством А. Т. Лелюхина. 2. По вопросу подготовки и положении учащихся – под председательством Ф. Ф. Ольденбурга. 3. По вопросу о внешкольном образовании – под председательством П. П. Добросельского. 4. По вопросу о всеобщем обучении – под председательством С. И. Анциферова, бывшего директора департамента Министерства народного просвещения. 5. По вопросу об управлении школой и посреднической деятельности под председательством члена Государственной Думы А. А. Федорова.

Съезд проявил большую работоспособность, занятия его шли беспрерывно до 30 августа включительно, и разрешил он все предложенные его вниманию вопросы.

Большие прения в общем собрании вызвал вопрос о предложенном бюро 6-летнем курсе в низших школах. Большинством голосов это предложение было отвергнуто и постановлен был 4-летний курс. Затем 20 августа очень страстные дебаты произошли по вопросу о церковноприходских школах. Несмотря на блестящую речь преосвященного Анастасия, все же большинством голосов постановлено было объединить все школы, не исключая и церковно-приходских, в ведение и под надзор училищных советов.

30 августа съезд закрылся, окончив свои занятия. Я был очень счастлив, что удалось довести съезд до конца и что он действительно был исключительно деловой. Левые газеты были недовольны съездом, находили, что от него веяло скукой, им недоставало, как всегда, какого-нибудь выступления на политической почве, которое дало бы им пищу для зажигательных статей.

Пока шли заседания съезда, я 20 августа совершил небольшую поездку верхом по Московскому и Звенигородскому уездам для осмотра школ и больниц. В Звенигородском уезде я посетил две школы– лайковскую и подушкинскую, обе школы произвели на меня отличное впечатление своей чистотой, опрятностью и полной подготовленностью к началу занятий.

В Московском уезде, левом по составу гласных, я, к сожалению, опять должен был убедиться, что беспорядок и хаос в школьном деле у них продолжается: в ромашковской школе производился крупный ремонт, который не мог быть окончен к началу занятий, при этом все учебные и наглядные пособия, книги и карты были свалены в беспорядке в одну кучу, рядом с перекладываемой печью, отчего вся пыль от печи ложилась на пособия. В дорогомиловской школе вся мебель оказалась поломанной и в хаотическом беспорядке. Только ромашковскую больницу я нашел в образцовом порядке.

Вернувшись, я написал Московской уездной управе, что "при таком содержании школьных принадлежностей непроизводительно тратятся земские деньги, и, конечно, не хватит никаких средств для постоянного обновления имущества, столь небрежно хранимого", и предложил немедленно привести все в порядок к началу занятий.

В этот же день, проезжая по Звенигородскому уезду, я был крайне удивлен, увидев на одной из фабрик швейцарский флаг. Это меня возмутило, и я отдал следующий приказ по полиции: "При проезде по Звенигородскому уезду мимо шелкокрутильной фабрики Биллиона я обратил внимание на вывешенный на здании фабрики швейцарский флаг, который, по словам сопровождавшего меня земского начальника, был замечен им и раньше. Обращая внимание на незаконное действие владельца фабрики, не согласное с законом (Собрание узаконений от 7 мая 1883 г. за № 45, статья 441), ставлю это на вид бывшему звенигородскому исправнику, ныне богородскому, князю Вадбольскому, и ныне занимающему должность звенигородского исправника Рубцову; объявляю "замечание" приставу 2-го стана Звенигородского уезда Алексееву-Войцеховскому, а уряднику Павловской волости объявляю "выговор". Предписываю звенигородскому исправнику немедленно сорвать (это выражение взято было из закона) швейцарский флаг, обязав подпиской заведовающего фабрикой Биллиона не помещать его впредь на зданиях фабрики и привлечь к ответственности виновного".

11 августа в Петергофе состоялось бракосочетание князя Иоанна Константиновича с королевною Еленой Петровной Сербской. Я не решился уехать из Москвы во время съезда по народному образованию, и потому не присутствовал на этом торжестве.

16 августа опубликован был высочайший указ, изменявший редакцию примечания к статье 88 Основных законов, согласно которого все члены Российского императорского дома лишены были права вступать в брак с лицами, не принадлежавшими к царствующему или владетельному дому. Указ 16 августа сохранял это только для великих князей и великих княжен, а князья и княжны императорской крови, таким образом, были свободны от этого обязательства. Последствием этого указа княжна Татьяна Константиновна вышла замуж за князя Багратиона-Мухранского – корнета Кавалергардского полка.