Текст книги "Звезды и ведьмы (СИ)"

Автор книги: Виталий Малхасянц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

   ГЛАВА 48.

   Свеча осталась гореть, ночное небо над нами приняло прежний вид. Настя, покрытая бисеринками холодного пота, выглядела страшно. Но нервная лихорадка в ней ослабла, а взгляд прояснился. Она осмотрелась, и, закусив губу, отвесила мне звонку пощечину.

  – За что? – спросил я.

  – Что ты со мной сделал? Я была невинной девицей! – с укором произнесла она.

  – Ты сама меня об этом просила! – растерянно произнес я.

  – Теперь много чего измениться, – слабым голосом сказала Настя, – что ж, ничего не поделаешь. Что сделано, то сделано. Тогда, хотя бы согрей меня! – Настя устало закрыла глаза и заснула. Я нежно прижал ее к себе, холодную – холодную, и мы лежали так до рассвета.

   Солнце ярко осветило репетиционный зал и разбудило нас. Ночные события казались дурным сном, и не было уверенности, что мои воспоминания правдивы. Настя накинула тунику, и мы, тихо ступая, прошли к ведущей из задания лестнице. Я думал, что она пойдет со мной, но Настя, остановившись, сказала:

  – Нас не должны видеть вместе. Начнутся сплетни, мне ни к чему. Я сейчас в свою гримерку, мне надо привести себя в порядок. Я позже, через главный вход уйду.

   Настя старалась держаться так, будто между нами ничего не произошло. Я не выдержал того, что никак не могу поймать ее взгляда, и прошептал:

  – Я люблю тебя!

  – Что ты сказал? – неуверенно спросила она.

  – Я люблю! Люблю тебя, Настя, милая, единственная на свете! Жизнь моя в твоей власти, каждый мой вздох, каждая моя мысль о тебе. Для меня нет, и не будет большего счастья, чем радоваться тому, что ты есть! – я поднял её, безвольно опущенные руки, и принялся осыпать их поцелуями.

   Настя посмотрела мне в глаза, и вдруг сама поцеловала меня. Впервые, за все время нашего знакомства, я почувствовал ее искренний поцелуй. Им она пустила меня к себе в душу. Я опять заплакал, и увидел, что Настя тоже плачет. Мы стояли, и не могли расстаться друг с другом, это было выше наших сил.

   В задании послышались шаги персонала, скрип тележек уборщиц, вой пылесосов. Это звучало невыносимо грустно. А мне хотелось, чтобы время остановилось, и я мог целовать Настю еще и еще. Она поступила так: сняла со своего пальца тоненькое обручальное колечко, и, поскольку на другие пальцы оно не лезло, надела на мой мизинец.

  – Никогда не думала, что я это сделаю. Но как видишь, сделала! Запомни, в этом кольце мое сердце, и я отдала его тебе, навсегда. Теперь ты можешь идти, мы обручены, я буду твоей! – Сказала Настя, не пряча сияющих глаз.

  – Я хотел бы тоже дать тебе кольцо! – произнес я, становясь перед ней на колени. – Как жаль, что у меня его нет!

  – Ступай! – сказала она, поднимая меня, – и не переживай. Ты уже дал мне то, что гораздо лучше обручального кольца. – Она направила глаза на солнце, полюбовалась им, и вернула взгляд ко мне. – Иди же, мой любимый друг (почему она не сказала мне просто «любимый»?) а то, и я не выдержу, брошу все, и уйду с тобой. Но ведь мы не можем оставить заботы и беспечно предаться любви. Ты студент, а я начинающая балерина. Нам еще очень много надо сделать в жизни!

  – Прости, любимая! – сказал я, целуя её руки.

  – За любовь прощения не просят! Иди, я к тебе позвоню! – негромко смеясь, произнесла она, легонько толкая меня в сторону лестницы. Я сбежал на несколько пролетов и обернулся, чтобы увидеть ее. К сожалению, на прежнем месте Насти уже не было. Мне показалось это плохим знаком, но я тут же прогнал дурное предчувствие.

   ГЛАВА 49.

   На служебном выходе у меня возникли проблемы. Охранник потребовал объяснить, почему я, имея пропуск вчерашним числом, выхожу только сегодня утром. Я едва нашелся: сказал, что помогал Игорю Витальевичу чинить декорации. В процессе случайно заснул, и лишь сейчас проснулся. О «русской болезни» Игоря Витальевича в театре знали все, и охранник решил, что я действительно пьяным заснул в подсобке. Он усмехнулся и сказал, чтобы другой раз «чинить» мы пригласили и его. Я с улыбкой пообещал, что непременно, и был выпущен с миром.

   Когда говорят, что у влюбленных есть крылья, это кажется красивым вымыслом. Но в то утро я, единственный раз в жизни, не чувствовал ног. Мне казалось, что от любви к Насте я не хожу, а летаю над землей. Я добежал до фонтана на площади перед Большим. Как был, в одежде, искупался в нем, высоко подбрасывая пригоршнями воду и крича: «Настя! Настя!». Чем заставил смеяться вместе со мной делегацию китайских «товарищей», которые тут же принялись фотографировать происходящее. Я послал им воздушные поцелуи, и, ощущая, как блаженство переполняет меня, отправился домой.

   В квартире меня поджидал неприятный сюрприз. На кухонном столе лежала написанная рукой Нины записка, сообщающая, что она ранним утром уехала с Татьяной в Серпухов. Отъезд Татьяны в составе антрепризной труппы был запланирован уже давно, но Нина не собиралась ехать с сестрой. Столь резкое изменение в настроении Нины могло случиться только по одной причине: из-за меня.

   До этого я всегда говорил сестрам, куда иду, и во сколько вернусь обратно. Мои редкие поездки с Настей в другие города я оправдывал тем, что мне необходимо посещать студенческие конференции. Где, помимо обсуждения будущей профессии, я ищу контакты, желая выгодно устроиться на работу после университета.

   Конечно, сестры обо всем догадывались, но я круглосуточно отвечал на их телефонные вызовы, и возвращался больше уставшим, чем довольным. Это отчасти оправдывало меня в их глазах. И, кстати, Чибиса тоже, когда он задерживался, помогая Насте в Москве.

   Сестры считали нас «безвольными жертвами опытной искусительницы». Скорей всего, они уже давно знали ее имя, но при нас избегали его называть. Не хотели скандала, считали, что худой мир в нашей семье лучше доброй ссоры.

   Теперь же я вспомнил о привычке Нины ежечасно звонить ко мне, и достал из кармана телефон. Я обнаружил, что этой ночью она так и делала. Но я был с Настей, и, даже если бы и услышал звонки, все равно не ответил. Однако таких длительных перерывов в общении у меня с сестрами еще не случалось. Видимо, Нина вконец заревновала. Она не выдержала эмоциональной нагрузки, и решила ненадолго сменить обстановку.

   Я подумал, что это весьма кстати. Я не собирался скрывать от сестер, что нежно люблю Настю, и она ответила мне взаимностью. Но прежде хотел поговорить с моей прекрасной балериной, чтобы яснее представлять совместное будущее. В котором, я тогда не сомневался.

   Я улегся на кровать в своей комнате, сжимая телефон обеими руками, и неотрывно глядя на него. Боялся пропустить вызов. Был абсолютно уверен, что Настю, как и меня, мучает желание увидеться, и она, после того как закончит свои дела в театре, немедленно позвонит.

   А пока этого не произошло, я предался сладостным мечтам. Представлял себя богатым бизнесменом с серьезными «связями», который окружит жену роскошью и создаст ей идеальные условия для творчества.

   То, что мне предстояло учиться еще два года, меня почему-то не смущало.

   Так, во власти приятных грез, я и задремал.

   Ненадолго: разбудил звонок Олега. Он напомнил мне, что у нас на повестке дня фотосъемка свадьбы. Я хотел отказаться, но потом вспомнил, что у меня нет денег, чтобы купить Насте букет цветов. Тяжело вздохнул, и пошел работать.

   Освободившись ближе к вечеру, я стал нервничать: Настя не позвонила. Может быть, у нее телефон разрядился? Я направился в Большой, думая, что она весь день была на репетициях, и мне следует поискать её в одном из тех залов, где происходят занятия с балетными педагогами.

   Мне представлялось, что Насте будет очень приятно, если я приду, пусть даже и без приглашения. Своей настойчивостью я думал подтвердить серьезность моих намерений относительно неё.

   Как же я удивился, когда узнал, что утром Настя собиралась подписать новый контракт (срок предыдущего истек), но не подписала. Хотя ее, как восходящую звезду, в дирекции театра очень ждали, и до сих пор ждут. Надеются, что она одумается, и еще подпишет.

   Я расстроился. У меня возникло тревожное чувство относительно ее здоровья. А ночной танец Насти, закончившийся ее «выходом к звездам», я уже твердо относил к сонному кошмару. Меня больше беспокоила случившаяся между нами близость. Мне стало казаться, что именно из-за неё Настя утром была сама не своя.

   Может быть, у нее произошел нервный срыв, или что-то вроде того? И она, находясь в тоске и печали, нуждается в подтверждении моей любви? Я ощутил стыд, что не пришел раньше. Коря себя за эгоистичную мечтательность и равнодушие, я бегом бросился в ее «общежитие».

   ГЛАВА 50.

   Консьержка в подъезде не хотела меня пропускать, несмотря на то, что раньше я проходил беспрепятственно. Правда, раньше это происходило по звонку Насти, а теперь я хотел пройти по собственной инициативе. Но все равно поведение консьержки показалось мне глупым, и я начал думать, не пробиться ли мне с «боем». К счастью, тут на лестнице, услышав шум, появилась балерина, Настина подруга, что спрашивала меня о «Майбахе». Она спросила, от чего я затеял скандал.

  – Настю ищу! – сказал я, задыхаясь от волнения, – не знаете, где она?

  – Вероятно, в воздухе, летит самолетом по направлению к Китайской Народной Республике, – сказала балерина, жеманно глянув на золотые часы – кулон с рубинами у себя на шее, – а что?

  – Не может того быть! Это какая-то ошибка! – произнес я, для убедительности отрицательно мотая головой.

  – Пойдемте, Анастасия вам что-то оставила! – странно заулыбавшись, сказала балерина, – она не назвала вашего имени, но была уверена, что я сразу пойму, кому предназначено.

   Девушка взяла меня под руку, и, кокетничая движениями гибкого тела, провела в квартиру. Где принялась рыться в общем шкафу, с обольстительной полуулыбкой разглядывая меня. Я отвел от нее взгляд, и открыл дверь в комнатку Насти. И с ужасом понял, что ее подруга сказала правду. Комната блистала чистотой, на кровати отсутствовало белье. Но обычно Настины вещи валялись тут повсюду, а постель имела неряшливый вид.

   Мне стало невыразимо больно. Ноги налились тяжестью, плечи опустились, и возникло такое чувство, будто я падаю в пропасть. Если бы не голос балерины, подошедшей ко мне с фотографией Насти в образе лебедя, я, наверное, все-таки упал.

  – Вам плохо? Может, воды? Или чего покрепче? У меня анисовая водка есть! – произнесла она, участливо глядя мне в глаза и поддерживая за плечо.

  – Нет, спасибо,– ответил я, и, собравшись с силами, взял из ее рук фотографию. В ней не было ничего примечательного. Такие, или почти такие же, балерины обычно дарят «на память» своим поклонникам. У нас в гостиной висел портрет Марины Юрьевны, на котором художник запечатлел тетю в таком же виде. У меня возникли сомнения в том, что Настя могла оставить мне такое «послание».

  – Переверните, главное для вас, на обороте! – улыбаясь, сказала девушка, и показала жестами, что я должен сделать. Я посмотрел на нее непонимающим взглядом, но затем сообразил, что она хочет от меня, и медленно перевернул фотографию.

   С обратной стороны я увидел число, время (пять часов назад) и одно слово: «прости!». Все было написано рукой Насти, и абсолютно в ее стиле – буквы и цифры слитно, без отрыва ручки от бумаги.

  – А когда она вернется? – с дрожью в голосе спросил я, боясь услышать ответ.

  – Вряд ли скоро, – ответила балерина. Мое страдание передалось ей, и, судя по выражению ее лица, она искренне желала утешить меня,– Настя подписала долгосрочный контракт с Китайским театром балета, очень выгодный. За такую возможность, лично я, пожертвовала бы всем на свете... – девушка говорила еще что-то, но я, уже не слушая ее, попрощался и ушел на набережную, где имел обыкновение находиться, когда мне хотелось прийти в себя.

   Я провел возле реки несколько долгих часов, в течение которых невыносимо страдал. Плакал, иногда смеялся без всякой причины. Несколько раз намеревался отправиться на вокзал, и уехать из Москвы, все равно куда. Главное, чтобы меня там никто не знал, и я мог существовать в отрыве от людского общества, чинящего препятствия истинной любви.

   В конце концов, вечерний ветерок с реки остудил мою бедную голову. Я неожиданно пришел к выводу, что союз звезды балетной сцены с бедным студентом технического университета выглядел бы, как ни крути, смешным. Что я реально мог ей предложить, кроме пустых мечтаний, которым так люблю предаваться? Что у нас общего? Возраст? Разве что! Наш роман не мог закончиться хорошо хотя бы потому, что я очень сильно любил Настю. И увидев, как она со мной страдает, сам оборвал наши отношения.

   Но к тому времени все зашло бы так далеко, что этот разрыв оказался гораздо трагичнее, чем он есть сейчас. Вот, спроси она утром моего совета о работе в китайском балете, как бы я ответил? Конечно, что ей следует отказаться от честолюбивых устремлений и остаться в Москве, рядом со мной. Это же смешно, уже вечером я так не считаю!

   ГЛАВА 51.

   В общем, я принялся убеждать себя, что Настя поступила так, как и следовало поступить. Наверное, опять сказался большой опыт исчезновения из моей жизни людей, которых я любил. Но мне было необходимо как-то отпустить мою балерину. Не придумав ничего лучшего, я бросил фотографию Насти в реку. Фотография удивительно долго не хотела тонуть, так и плавала по поверхности воды, пока её не «накрыла» случайная волна от проходящего теплохода.

   Я помедлил, и снял с пальца подаренное Настей колечко. Оно лежало у меня на ладони, поблескивая лучах заходящего солнца, и в этих блесках я неожиданно увидел танцующую Настю. Конечно, это было наваждение от сильнейшего напряжения нервов. Но оно помогло мне понять, что я могу отпустить Настю как человека, однако не могу расстаться с моей любовью к ней, и с той ночью, что мы провели вместе. Испугавшись, что могу обронить колечко, я скорее вернул его на мизинец, и побрел домой.

   На лестнице я увидел спускающегося из нашей квартиры Олега. Он привез сестер из Серпухова, выглядел бодро, тихо насвистывал какую-то мелодию. Глянув на меня, Чибис спросил:

  – Ты чего такой «убитый», Славик? Что у тебя произошло?

  – Настя уехала. – После паузы «ломающимся» от горя голосом сказал я, впервые позволив себе произнести ее имя в разговоре с Олегом.

  – Она и раньше уезжала. Теперь что, надолго? – безразлично спросил Чибис.

  – В Китай на несколько лет, может быть, навсегда, – ответил я, и, не выдержав, расплакался.

   Услышав новость, Олег на мгновение смешался. Затем хорошее настроение вернулось к нему, и он принялся меня очень тактично утешать. Я понял, что период натянутых отношений между нами, начавшийся, когда мы познакомились с Настей, закончился. В отличие от меня, любившего Настю всей душой, Чибиса разогревало только наше соперничество. Едва он узнал, что она никому из нас не достанется, сразу же вернулся к нашим прежним дружеским отношениям.

   А какой смысл устраивать соревнование характеров, если приза уже нет? Поэтому я счел сочувствие Олега искренним, и принял его с благодарностью: как бы там ни было, он был единственным человеком, который смог найти (хорошо зная обстоятельства и меня) правильные слова в такой тяжелый момент.

   Благодаря Чибису я вошел в квартиру уже относительно спокойным человеком. Однако сестры ждали моего появления, чтобы задать «перцу». Они с нескрываемым раздражением стали интересоваться, куда я пропал на всю ночь, и почему никого не предупредил. У Жарковых что, наследственная предрасположенность к внезапным исчезновениям? Может быть, меня соответствующему врачу показать?

   Затем сестры неожиданно заявили, что знают причину моего странного поведения, и я могу не утруждаться с ответами. В случившемся виновата моя неуправляемая страсть к «порочной» женщине. Нина и Татьяна начали наперебой рассказывать (уж не знаю, где ими добытые) сплетни о Насте. Но остановились, видя, что я не реагирую так, как они рассчитывали.

   Приглядевшись ко мне, Нина с жалостью воскликнула:

  – Славик, да ты же весь «горишь»! У тебя температура? Тебе нехорошо?

  – Нехорошо, – коротко ответил я, продолжая безвольно сидеть в прихожей на стуле, на который уселся, чтобы снять обувь.

  – А откуда у тебя кольцо на мизинце? – заметив, с негодованием спросила Татьяна.

  – Нашёл, – с трудом ворочая языком, ответил я.

  – А носишь зачем? – сердито спросила Татьяна.

   – На удачу, – ответил я, глядя на сестер безжизненным взглядом.

  – Славик, у тебя голова сильно болит? – Не выдержав тяжести этой сцены, первой «дрогнула» Нина, – хочешь, а тебе таблетку принесу?

  – Хочу, – сказал я, и, как был, в обуви, прошел в свою комнату.

   Несмотря на то, что я лег на кровать и прикрыл уши подушкой, все равно слышал, как сестры обсуждают меня. Татьяна ехидничала в мой адрес, а Нина оправдывала. Говорила, что я никакой не «самец», а жертва охотницы за простаками. Которая заставила бесплатно на себя работать, причем обоих. И что теперь я страдаю не от любви, а от того, что у меня открылись глаза на мое неприглядное положение. Ничего не поделаешь, так происходит взросление. Я перехожу на следующую ступень, из юноши становлюсь мужчиной.

   Самое обидное в речи Нины было то, что она всё говорила правильно.

   ГЛАВА 52.

   Для меня действительно начался новый этап биографии, я полностью изменился. Если раньше я мог лишний часок поспать, или провести вечер с приятелями, то теперь завел ежедневник, в котором учет времени шел поминутно.

   Я налег на учебу так, что преподаватели мною гордились, и через полгода уже не Олег помогал мне делать задания, а я ему. Так же я обратил внимание на наше предприятие. Я изготовил превосходный сайт, и стал убеждать сестер, что нужно щедро платить за его продвижение. Это вызвало у нас массу разногласий: все же мы жутко экономили, а тут пришлось «затянуть пояса» еще больше. Но я оказался прав. Именно благодаря сайту мы стали участвовать в государственных тендерах, и вышли на совершенно другой финансовый уровень.

   Пожалуй, единственное, что во мне не изменилось – это отношение к Насте. Я по-прежнему любил ее, и все, что я делал, было, так или иначе связанно с ней. Ведь я не сомневался, что из Китая она обязательно вернется, и будет танцевать в Большом.

   Мечтая о том моменте, когда вновь увижу ее, я задавал себе вопрос: а в каком качестве? Простым инженером с мизерной зарплатой? Внутренний голос подсказывал мне, что это не вариант. Если я хочу обнимать Настю, и на правах мужа, мне следует очень-очень постараться.

   Однако отсутствие известий о ней переносилось мною тяжело. В самый разгар учебы или работы меня неожиданно охватывала такая тоска, что хотелось напиться «до поросячьего визга», вместе со «всегда готовым» Игорем Витальевичем. А затем, все равно с кем, подраться, чтобы боль физическая затмила душевные страдания.

   Конечно, я так не поступал. Я находил утешение в том, что часто ходил в Мосфильм, и стоял площади, где впервые увидел её. Память услужливо возвращала мне сцену с танцующими балеринами, и я опять смотрел на высокие, наполненные радостью, прыжки Насти. Ставши от этого счастливым, я шёл той дорогой, по которой мы тогда шли, и шепотом повторял слова нашего разговора. Оказавшись возле Бережковского моста, останавливался на набережной, там, где Настя впервые поцеловала меня, и бросал в реку букет. И долго смотрел, ожидая, пока вода не «заберет» цветы, как это было с ее фотографией.

   Я оформился в театр ночным электриком (сказал сестрам, что ради денег и лучшего контроля над Игорем Витальевичем). А фактически для того, чтобы приходить в верхний репетиционный зал и ложится на пол, доски которого, казалось, хранят тепло её тела. Таким образом я вспоминал Настю: как она двигалась на фоне ночного неба, а затем любила меня здесь.

   Я разыскал на складе реквизита «тот самый» канделябр. Мне хотелось выяснить, что на самом деле произошло, когда Настя «превратилась» в световые нити и « вышла» в открытый космос. Поскольку она уехала в Китай, у меня возникло подозрение, что случившееся как-то связанно с нелегальными ароматическими свечами. Может быть, китайские «товарищи» подарили их Насте, чтобы таким способом расположить к себе нужную им балерину?

   Несмотря на правдоподобность, версия не нравилась мне тем, что ставила под сомнение её чувства. Выходило, что я был лишь подходящей кандидатурой для ее «крутой» прощальной вечеринки. Ведь оставляя мне колечко, она назвала меня не любимым, а «любимым другом»! Есть ли разница? Или нет? Что думать по этому поводу?

   Желая узнать истину, я стал искать остатки ароматических свечей на канделябре. И хоть ничего не нашел, однако узнал, что он ровесник театра. И заметил на нем любопытную гравировку, хорошо различимую только при ярком свете.

   Это была хорошо известная мне «космологическая» тема, та же, что и на напольных часах Марины Юрьевны. Сделанное открытие поразило меня. Я сразу направился к Игорю Витальевичу, справедливо считая, что человек с его эрудицией должен что-то знать о странных рисунках на канделябре, и часах в собственной квартире.

   После длительных и настойчивых расспросов Игорь Витальевич неохотно рассказал, что в балетной среде очень давно существовал культ. Который основывался на представлении, что во время танца душа балерины выходит в астрал, и она танцует уже не на Земле, а вечным существом, в космосе. Якобы самого культа уже нет, но отдельные танцовщицы чего-то такого придерживаются. И то, о чем я спрашиваю, имеет к нему отношение.

   Полученная информация совсем сбила меня с толку. Я стал сомневаться, была ли вообще моя близость с Настей реальной, и насколько мои воспоминания соответствуют действительности. А вдруг я участвовал, сам того не подозревая, в мистическом ритуале, и от этого у меня в голове все перепуталось? Как и в ту ночь, когда исчезла Марина Юрьевна?

   Мне захотелось узнать о секте больше, и я принялся расспрашивать «старожилов» Большого. Но те, как и Игорь Витальевич, отвечали неопределенно. Говорили, что плохо осведомлены. Лишь один из них вспомнил, что сектантами, вроде бы, занималось ЧК, а позже их контролировал лично тов. Берия. Поэтому говорить о них в театре всегда боялись.

   Слухи о моих «нездоровых» интересах дошли до сестер. Они начали беспокоиться, в особенности Нина. Она подошла ко мне, и, не обращая внимания на то, что я избегаю ее взгляда, спросила, почему я давно не был у о. Михаила.

   К тому времени Миша уже осуществил свою мечту. Он стал иеромонахом, о. Михаилом, и заканчивал учебу в Коломенской семинарии. Он всегда был мне за старшего брата, я относился к нему с большой теплотой. И теперь от прямого вопроса Нины мне стало стыдно. За любовными терзаниями я совсем позабыл о духовной стороне жизни.

   ГЛАВА 53.

   В первый же выходной день мы поехали на вечернюю службу в Донской монастырь, где подвизался о. Михаил. Батюшка очень обрадовался нам. К моему изумлению, оказалось, что Татьяна и Нина часто бывают у него на исповеди. Поэтому он отпустил их быстро, а мне уделил гораздо больше времени.

   Для начала напомнил, что истинный христианин должен регулярно участвовать в практике церкви через таинства. Я покраснел, признал свою ошибку, и принялся без утайки рассказывать, что со мной происходило после знакомства с Настей. О. Михаил внимательно выслушал, а потом сказал:

  – Вячеслав, тебе надо переосмыслить свои чувства. Ты лучше оставь прошлое, как оно есть, и начинай жить дальше. Иначе ты ума лишишься, и, желая угодить своей «балерине», окажешься в секте.

  – Ее зовут Анастасия, – обиженно подсказал я.

  – Тобою движет неуправляемая страсть к Анастасии, – поправился о. Михаил, – а не любовь к ней! Точно такая же страсть, как и у Игоря Витальевича к бутылке. Вы оба ничего не можете с собой поделать. Однако от вашего безволия страдаете не только вы, но и близкие к вам люди. Вот, Нина любит тебя. Да ты наверняка знаешь, как она страдает! А ты пребываешь в пустых мечтаниях. Я более чем уверен, что, проживи ты с Анастасией месяц, второй не выдержишь (я вспомнил всегдашний беспорядок в ее комнате) и вернешься к Нине. Пусть Нина и не блещет яркими талантами, как тебе хочется, но я уверяю, что за прошедшие годы она стала лучшей часть тебя. Если потеряешь ее, затоскуешь гораздо сильнее, чем тоскуешь сейчас по вымышленному образу, существующему только у тебя в голове.

  – Но ведь Нина любит не меня, а свое отражение во мне, – заметил я батюшке, – вот поэтому я не обращаю внимания на ее любовь, хотя и замечаю ее.

  – Так обрати. Не в смысле немедленно женится, а чисто по-человечески. А то сестры жалуются, что ты превратился в мрачную личность, которой ни до кого нет дела. Ты давно уделял им свое время? Ходил с ними куда-нибудь, помимо работы? – Поинтересовался батюшка. Я попытался вспомнить, но не вспомнил, и признал правоту о. Михаила. На этом исповедь закончилась.

   Не скажу, что я ощутил душевное облегчение и сразу переменился. Но задумался. Батюшка был прав в том, что страстная любовь, да еще неразделенная, разрушает душевный уклад человека и негативно сказывается на его окружении. Как бы я не мучился, сестры не должны это делать вместе со мной.

   Ради них я постарался загнать чувства к Насте в самый отдаленный уголок своего сознания. Если раньше, стоило образу «моей балерины» появиться из памяти, я наслаждался им, и как можно дольше удерживал перед мысленным взором, то теперь стал его прогонять. И говорить себе, что это наваждение, не имеющее ничего общего с реальностью.

   Этому очень помогали мои поездки с Ниной и Татьяной в Подмосковье, к дружной семье Ким. Несмотря на обилие приемных детей, у них царила настоящая гармония. Как ни тяжело было у меня на душе в день приезда, я возвращался в Москву всегда умиротворенным, и в хорошем настроении. Хотя ничего особенного мы не делали: помогали Кимам по хозяйству, купались, загорали, зимой ходили на подледную рыбалку.

   Несмотря на то, что, по мнению сестер, я «ожил» и опять стал прежним Славиком, Нина все-таки испытывала беспокойство по поводу золотого колечка. Я изредка ловил ее взгляд, направленный на мой мизинец. Иногда она даже открывала рот с таким выражением лица, что я думал, будто она сейчас спросит, чей это подарок. И не скрыты ли за ним обязательства. Но в последнее мгновение Нина осаживала себя и спрашивала о чем-то другом, малозначительном. Возможно, тут имело значение то, что моя правая рука, предназначенная для обручального кольца, была свободна. Настя почему-то одела мне кольцо на левую руку. Наверное, приняла во внимание, что я левша.

   Как бы там не было, но когда я начал думать о том, чтобы сделать Нине предложение, меня стал мучить вопрос – что делать с Настиным кольцом? Снимать, или нет? Кольцо уже вросло в палец, и его пришлось бы распилить. Мысль об этом была невыносимой, хотя я уже почти потерял надежду увидеть Настю. Она уехала, как сквозь землю провались, о ней перестали вспоминать даже те, кто когда-то ее хорошо знал.

   После долгих размышлений я решил оставить этот вопрос за Ниной. Если она попросит, сниму. Если нет, то нет. В конце концов, у всех есть что-то, что напоминает о юности, былой любви, и совершенных ошибках.

   ГЛАВА 54.

   Кроме Настиного кольца, имелся еще один смущающий меня момент: я даже перед зеркалом мешкал, репетируя, как буду Нине говорить «люблю». Нет, конечно, само слово я произносил без запинки. Но как только мне хотелось вложить в него хоть немного подлинного чувства, сразу начинал фальшивить.

   В результате я пропустил несколько удобных случаев, когда мог сделать Нине предложение. Всякий раз останавливал себя и откладывал «на потом», сомневаясь, что у меня получится искренне.

   Естественно, долго это продолжаться не могло. Сестры прекрасно понимали, что я «созрел», но видя мою нерешительность, начали потихоньку злиться, что всегда выражалось у них в «колких» взглядах. Заметив их, я решил больше не затягивать.

  Однако чтобы избежать разговора о «лишнем» кольце и поверхностном произношении слова «люблю», я нашёл, где и как мне будет удобно предложить Нине стать моей женой: на одной из московских улиц.

   Перед выборами городским депутатам понадобилось срочно провести агитационные мероприятия. За эту работу нам обещали хорошо заплатить, и мы решили, «по старой памяти», выполнить заказ, никого не нанимая «со стороны».

   Работали без подмостков, на «асфальте». Нина в красной «партийной» жилетке раздавала агитки, Олег обеспечивал работу микрофонов и музыку из колонок, я выступал в роли ведущего. Татьяна перевоплощалась в различных исторических персонажей и говорила от их имени, что они думают о политическом моменте и нуждах москвичей.

   В самом конце мероприятия я сумел построить диалог с Татьяной так, чтобы она спросила:

  – О чём же думает, и что хочет наш симпатичный ведущий?

  – Думаю о том, какой у нас прекрасный город! В нем невозможно не любить! И в такой замечательный день, как сегодня, я хочу сделать девушке предложение! – я произнес это так задорно, что возле нас сразу прибавилось людей.

   Только в следующее мгновение я понял, что мой замысел, до этого казавшийся мне удачным, на самом деле жесток. Учитывая предысторию, Нина не отнесла мое намерение на свой счет. Она принялась с тревогой оглядываться по сторонам, ища в толпе, о ком я говорю. Стремясь поскорее загладить оплошность, я почти бегом направился к ней, встал на одно колено и произнес, держа на ладони открытую коробочку с обручальным кольцом:

  – Нина, я тебя люблю. Будь моей женой!

  – Есть! – расчувствовавшаяся Татьяна вскрикнула так сильно, что голуби вспорхнули с крыш домов.

   А вот Нина от неожиданности растерялась и лишилась дара речи. Она и обручальное кольцо не брала, и ничего не говорила. Только искала платочек по карманам: вытереть появившиеся на глазах слезы. Я подал ей свой, обождал немного, и, видя, что она ничего не отвечает, лишь плачет, собрался подняться. В конце концов, не всем говорят «да» с первой попытки, а у меня от напряжения стало судорогой сводить ноги.

   ГЛАВА 55.

   Но подняться мне не дала подошедшая Татьяна. Она придержала меня рукой за плечо, и, не позволяя оторвать колено от земли, прошипела в ухо:

  – Не поступи ты сейчас так, Нина сама бы предложила тебе жениться на ней. Сделай милость, повтори, сестра ждала этого мгновения всю сознательную жизнь!

  – Нина, я прошу тебя стать моей женой! – вторично сказал я, улыбаясь уже немного натянуто.

   Мне с утра представлялось, что эта сцена будет выглядеть красиво, как в художественном фильме: окружающие примутся смотреть на нас, затаив дыхание, и разразятся бурными овациями, когда Нина скажет «да».