Текст книги "Звезды и ведьмы (СИ)"

Автор книги: Виталий Малхасянц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

  – Я смысл не понимаю! Зачем послали вас? Нам, неизвестны сложностью со связью!

  – Да как же так, тому свидетель я, что на дороге не было сигнала! А ведь в наш век без связи жить нельзя! – с возмущением сказал я.

   ГЛАВА 23.

  – А все-таки, приехали вы зря! – решил нам повторить военный. При этом его лицо потеряло всяческую дружелюбность, и стало выглядеть, как у человека, который непременно хочет что-то доказать. – Хоть много кроется на зоне разных тайн, одна из них не прячется под «грифом». Я поясню: метеорит упал на этот край. Да – да, мы не считаем это мифом. Пусть он пока не найден, есть факты. Ведь всем известно, что в здешнем небе странные огни, и изменяется вода в озерах. Особенно, что как-то испускает излученье. Его источник обнаружить нелегко, поэтому проводим тут ученья. На них радаром ловим все радиоволны. Но временной отрезок мал, и данные от этого неполны. За разом раз колонна тягачей идет по нужному маршруту, «прощупывая» водную среду, ища метеоритную структуру. Но только, несмотря на все попытки, чинит препятствия вода. Да и другие трудности, в избытке. К примеру, нам мешает частота от вышек телефонной связи. И потому сегодня, кроме вас, от отключенья многие страдали. Однако цель эксперимента была вперед оглашена, и о «поломке», говорю лишь с вами. Поэтому вполне уместно задаю вопрос: зачем приехали вы к нам, у нас ведь все в порядке! Начальство ваше знало, у нашей связи нет нужды в наладке.

   Лейтенанту, удалось нас поразить. От слов его, мы растерялись сильно. Почти что сутки провели в пути, а он нам говорит, что мы приехали напрасно!

   Олег схватил лист командировки, и принялся внимательно его разглядывать. Казалось, что Чибис взглядом прожжет в нем дыры. Резкая реакция друга удивила меня. Ну, послали нас по ошибке. Это очень неприятно, но, что теперь поделаешь!

  – Как описал план действий наш гебист! Одним, причем корявым, завиточком! Конечно, он давно уж не связист, но должен знать, зачем послал проверить «точку»! – Сказал Чибис, и спросил у меня, – когда ты это направление получал, был разговор с тобой, в чем цель визита?

   Лицо Олега выражало возмущение. Он показал мне пустую страницу, на которой обычно пишут задание. Сегодня утром Чибис выполнял долг мужа, возил жену в специализированную лабораторию для забора анализов. Доктора задержали супругов, и к началу трудового дня я один, без Олега, пришел в нашу «контору». Поэтому Чибис не знал, как начиналась командировка.

   Я принялся рассказывать:

   – Бумаги я получил на проходной, я даже не заходил на территорию. Разумеется, то, что нас отправили без инструктажа, случилось впервые. Но я думаю, это сделано для того, чтобы мы сами, на месте, сообразили, чем можем быть полезны. И предложили военным попробовать передовые технологии нашей конторы. Может быть, вместе получится отыскать метеорит? Не вечно же ему, в воде скрываться!

  – Ха-ха! – громко рассмеялся лейтенант, – а самомнение у вас, москвичи, в полном порядке! Насколько я понимаю, вы занимаетесь новыми видами связи. Однако собираетесь помочь в вопросе, ответ на который, уж поверьте мне, ищут умы, поболее вашего. Да разве такая наивность, не смешна?

  – В конторе будто знали, что выкажут военные нам скепсис, – я вежливо, хотя в душе и закипело от обиды за наши возможности, сказал, – и потому, желая оградить от ваших реплик, заполнили командировочное задание по минимуму. Глядя на вас, я убеждаюсь, что это было правильное решение. Поверьте на слово, мы способны вести сложнейшую научную работу, и творчески мыслить. Вот, с ходу вас спрошу: а пробовал ваш инженер использовать для поиска сигналов вышку связи? Ее железный остов, например? Хватает ли антеннам вашим, массы? Старик в дороге длинной рассказал, что в восьмидесятых сигнал трещал в воздушных линиях всего участка. Можно предположить, что это случилось из-за огромной длины проводов по территории заповедника, а вовсе не по причине мощности сигнала. Возможно, я не прав, однако вы все равно не знаете, что вам делать дальше. И если не хотите, чтоб проект закрыл генштаб, менять вам нужно что-то кардинально! Конечно, мы для вас не шанс. При всем старании, и не поможем. Но вдруг найдем технический нюанс, который не окажется ничтожен?

   ГЛАВА 24.

   Своей речью я сумел впечатлить лейтенанта, усмешка покинула его лицо.

  – Знаете, от меня мало что зависит. Пожалуй, я позвоню к командиру части, и доложу о нашем разговоре! – сказал он после краткого раздумья.

   Своеобразно помахав нам пальцами руки, лейтенант вышел из медпункта на крыльцо, и стал нажимать кнопки на смартфоне. Движения у служивого были разболтанные, впрочем, как и он сам. В нем чувствовалось отсутствие хорошей войсковой выучки. Словно старлей в армии недавно, и по стечению обстоятельств. Поэтому Чибис, не удержавшись, бросил ему вдогонку жаргонное словцо, по смыслу близкое к «стиляга». А затем спросил у меня:

  – Славик, ты собираешься искать метеорит? – друг был удивлен тем, что я что-то обещаю, когда реальных возможностей у нас мало. Однако разговор с лейтенантом подводил нас к тому, что мы теперь должны вернуться в Москву. Но это казалось мне невозможным: я очень беспокоился о старике. Я желал задержаться и узнать о его дальнейшей судьбе. Дед отдал вещи, которыми дорожил, мне хотелось их вернуть. Если не ему самому, то, на худой конец, его наследникам. Так же не давала покоя мысль, что нас свело провидение. Я думал выяснить, правда ли это. Имелись и другие причины, по которым я считал нужным остаться. Я принялся говорить о них Чибису:

  – Руководство не признается, что напутало с командировкой, и переложит вину на нас. Поэтому, если приехали, эксплуатацию следует проверить. Кроме того, нам просто выгодно, чтобы командировка прошла обычным порядком. Получим положенную премию и суточные, в противном случае, ничего. Только если будем работать, для передвижения между вышками связи понадобится снегоход. И чтобы заполучить его, я и затеял разговор о розыске метеорита. Военные хватаются за любую техническую возможность, и пойдут нам навстречу. Однако обещать – не сделать. Заметим что-нибудь необычное, доложим. Если нет, ну, так нет. Во всяком случае, свои обязанности точно выполним!

   Олег провел рукой по волосам и эмоционально поднял брови. Этим он обычно сообщал, что у него есть мнение. Я захотел спросить, какое, но не успел.

  – Я не совсем понял вашу инженерную специализацию, – сказал старлей, вернувшись в тамбур, – но смог довести до сознания командира, что вы поможете нам способ поиска улучшить. Я получил приказ оказать вам полное содействие. Конечно, вы правы в том, что раньше импульс был сильней. По рассказам, наушник в старом телефоне звуком бил «трескучим»! Мне известно, что дед даже сделал запись на магнитную пленку, чем поспособствовал созданию зоны. А, кстати, в дороге он подробно рассказал, что было с ним когда-то ночью в зоне? – спросил наш собеседник, и переменился лицом на крохотную долю секунды. Но я все равно успел заметить в нём схожесть с врачом приемного покоя. Я понял, что ему, как и ей, давние события покою не дают.

   Не желая более терпеть пристальный взгляд лейтенанта, я отвернулся. И к своему удивлению обнаружил, что очередь тоже наблюдает за нами. Внимание незнакомых людей смутило меня, и я, не придумав, как лучше ответить служивому, неопределенно произнёс:

  – Дорога не отмечена на карте, занесена снегом. Машина постоянно рыскала, грозила слететь в кювет. Старик говорил много чего, но большую часть его слов я не запомнил. – Я словно бы ответил лейтенанту, и тоже время-нет.

  – Что ж, когда водителю тяжело, ему ни до чего нет дела! – с сарказмом произнес старлей. Он вновь криво усмехнулся, и будто ненароком глянул на мой карман, где лежал блокнот старика. А потом зашагал к выходу, сделав знак рукой, чтобы мы следовали за ним.

   Олег сразу двинулся следом. Мы более не могли находиться в больнице, нам следовало оформиться на постой, и после короткого отдыха заняться работой. Я посмотрел в сторону приёмного покоя и подумал, что отсутствие информации, наверное, хороший признак. С объявлением смерти не тянут. Значит, дед жив. Утром следует зайти сюда и справиться о его здоровье.

   Олег и лейтенант сошли с крыльца, закурили, затеяли неспешную беседу. Я понял, что они ожидают меня. Отругав себя за медлительность, я резко толкнул дверь и выскочил наружу. На крыльце я едва не сбил с ног невысокую старушку в телогрейке и пуховом платке. Я от чего-то решил, что это местный дворник. Она сыпала соль на ступеньки, зачерпывая ее большой мозолистой ладонью из висящего на поясе пластикового пакета. Я пробормотал извинения, косясь на огромную, свирепого вида собаку, которая стояла рядом со старушкой. Животное угрожающе зарычало, но, едва мне показалось, что укусит, неожиданно вильнуло хвостом и облизало мою руку. Видимо, такое поведение было нехарактерно для собаки: женщина заинтересовалась мною, и, желая лучше рассмотреть, свободной рукой откинула платок со лба.

   От ее лица, хоть и морщинистого, но румяного от мороза, повеяло чем-то родным. Накопившаяся усталость и раздражение отступили, на сердце стало легко и радостно, как при встрече с близким человеком, которого у меня никогда не было. Неожиданно для себя, я широко улыбнулся. Глаза женщины вспыхнули внутренним светом ее души, и она, внимательно глядя на меня, чуть слышно прошептала:

  – Ты приехал!..

   ГЛАВА 25.

   Олег заметил, что я замешкался, и раздраженно окликнул меня:

  – Скоро ты там?

   Они уже пошли по пешеходной дорожке, блестящей в искусственном свете фонарей поселка. Повторно извинившись перед старушкой, я бросился догонять их. Однако через пару шагов оказалось, что ноги ужасно скользят. Причем гораздо сильнее, чем было тогда, когда мы несли старика.

  – Старая шизофреничка! – выругался лейтенант по этому поводу, – опять юродствует!

   Я вначале не понял, кого служивый имеет в виду. Потом догадался: старушка сыпала соль не для того, чтобы очистить дорожку ото льда. Она желала образовать сверху пленку воды, мешающую при ходьбе. Зачем ей это?

   Я вспомнил, что соль издавна используют в деревнях, как средство от нечистой силы. Старушка пытается показать ведущей прием ведьме, что с ее практикой кто-то борется? Я пожалел, что не рассмотрел женщину лучше, и обернулся. Но крыльцо уже опустело. Лишь подъехавший посетитель, вслух ругая коммунальщиков, как это делали мы, пытался войти в медучреждение. Я тяжко вздохнул и подумал, что загадок становится все больше.

  – У нас ведь машина есть, почему мы идем пешком? – спросил я.

  – Центр поселка временно закрыт для автотранспорта. – Сказал Олег, уже успевший получить ответ на этот вопрос. Друг слабо махнул рукой, чтобы я не мешал ему слушать лейтенанта. Я заметил, что Чибис угостил служивого модным увлечением московских курильщиков – доминиканской сигареллой, и лейтенант значительно подобрел. Он охотно вел рассказ, начало которого я пропустил:

  – В Карпово издавна было два основных рода – Чибисов и Жарковых. (Услышав такое, я не поверил своим ушам, но не стал уточнять, просто продолжил слушать дальше.) Они всегда жили в согласии, и занимались общим ремеслом – ведовством. Пока одна из Жарковых, в сорок втором, не вышла замуж за Александра Гросса, высокопоставленного офицера СС.

  – Да разве такое возможно? – почти хором произнесли мы, недоверчиво глядя на старлея.

  – Вначале я и сам не поверил. Но факт имеет место быть! Это произошло, когда к передовым частям вермахта под Москвой пробивался отряд немцев специального назначения. Военной судьбой отряд занесло в наш район, на проходящую через Карпово дорогу. Советское командование на всякий случай держало в деревне заслон, который пал геройской смертью в том бою. Однако немцев уничтожил не он, а невиданной силы ураган, якобы вызванный колдовством Карповских ведьм. Выжил только командир немецкого отряда, упомянутой мною Гросс. Он успел сразу после боя жениться на местной девушке, и по фамилии жены стал назваться Александром Жарковым. Наверное, поэтому жители Карпово не дали ему замерзнуть. В результате на генеалогическом древе Жарковых образовалась ветвь, находящаяся в конфликте как со своим родом, так с родом Чибисов. В Германии Гросс был членом мистического общества при Гитлере. В России же настолько сменил убеждения, что после лагеря, где ссыльный митрополит рукоположил Александра, стал служить православным батюшкой в нашем райцентре. Молва утверждает, что на литургии сподобился посещения Царицы Небесной. Хотя имел скверный характер и считался мелким склочником. Народ не любил его за то, что он запрещал ходить к знахаркам. Это при нашей-то медицине! Отстраненный от настоятельства по выдуманной неадекватности, скончался батюшка Александр в нищете и безызвестности. Поэтому вспоминают о нем неохотно, и только тогда, когда в этом есть необходимость. Я вам рассказал его историю, чтобы вы поняли, почему та сумасшедшая крутится возле больницы. Она потомок Александра Гросса, и считает своим долгом продолжать его дело. Чего только не вытворяет! Мы пытались привлечь ее за мелкое хулиганство, но у нее справка о невменяемости. Обычно все ее «художества» заканчиваются непродолжительным лечением в стационаре Обнинска, после которого ее отпускают.

   ГЛАВА 26.

   Лейтенант не без умысла рассказал нам историю местных родов. Он продолжал испытывать нас, что вызывало к нему негативное отношение. Вместо эмоционального контакта, на который служивый, по все видимости, рассчитывал, мы все больше замыкались в себе. Трудно сказать, как мог сложиться дальше наш разговор. Возможно, мы, в конце концов, нагрубили бы лейтенанту за его бестактность. Но в этот момент нашему взгляду предстало нечто такое, что заставило обо всем забыть.

   Мы увидели большую площадь, частично занятую новенькими автобусами и специальными машинами с надписями на бортах «Мосфильм» и «Телевидение». А так же добротный дом культуры, с крыши которого слепили глаза прожектора. В их ярком, почти дневном свете, рабочие возводили по периметру здания декорации.

  – Ну и как вам? – очертив площадь рукой, произнес лейтенант так важно, словно он здесь главный.

  – В поселке кино снимают? – изумленно спросил я. – И о чем же?

  – Не совсем кино! По заказу министерства обороны, сериал в стиле нон фикшн. Он будет о том, почему захлебнулось фашистское наступление на Москву. В некоторых сериях присутствуют эпизоды, рассказывающие о судьбах немецких солдат в России. Продюсеру очень понравилась история женитьбы офицера СС на русской девушке, и киногруппа приехала к нам. Ведь на «натуре» снимаемые сцены выглядят гораздо достовернее. Естественно, в Карпово мы пустить их не можем, да им туда и не надо. Создателей сериала больше интересует заповедный лес и его неповторимые пейзажи. А этого, много и вокруг поселка. Кстати, в сериале используют мою повесть, которую я недавно опубликовал в интернете. – Сказал лейтенант, не скрывая счастливой улыбки провинциального графомана. Глядя на нее, мне показалось, что я понял природу его интереса к нам, и отчасти простил ему назойливость. У самого где-то завалялась рукопись о детдоме, нуждающаяся в дополнительных материалах.

  – И что, теперь много платят за писательский труд? – спросил я.

  – Вообще ничего не платят, даже именитым писателям, – со вздохом произнес служивый, – как автор, я могу рассчитывать лишь на то, что о моем произведении упомянут в титрах.

  – А смысл, тогда, писать? – с недоумением спросил я.

  – Возможно, с известностью я найду богатого спонсора, или буду зарабатывать, рекламируя товары в социальных сетях. А может, и нет. Определенное количество людей рождается, чтобы беззаветно служить родине. Я пока на военном поприще, но так же меня влечет и писательская стезя. Еще одна форма самопожертвования. Быть солдатом русского слова, не дать нашему великому и могучему языку пасть под натиском примитивной культуры англосаксов.

   Я задумался. Конечно, вышло у лейтенанта пафосно, но определенный смысл в его рассуждениях был. Однако Чибису тема нашей беседы показалась слишком заумной, и он, чтобы вернуть нас на «землю», спросил:

  – Для чего съемочной группе понадобился дом культуры? Здание современной постройки!

  – А, внешний вид изменят при помощи компьютерной графики. Дом культуры нужен для сцен, которые здесь снимать дешевле, чем в Москве. Наши жители согласны участвовать в массовке бесплатно, лишь бы в кино попасть. И ради съемок на природе, за свой счет, приехало много любителей поучаствовать в исторической реконструкции. Так что, обычно в поселке темно и тихо, но сегодня – это что-то! «Голливуд» какой-то! – произнес лейтенант, горделиво сияя лицом.

   В это время мы проходили мимо вагончиков для актеров, и я задал вопрос:

  – Что, в сериале много ролей?

  – Да, причем есть и танцевальные сцены. Ради них балерины Большого приехали, я сам их в общежитие селил! – сказал лейтенант и «гоголем» распрямил плечи, будто уже успел назначить каждой свидание.

   А мы переглянулись, что, конечно же, не ускользнуло от взгляда служивого. Однако о месте Большого театра в нашей жизни он знать не мог, а я не счел нужным что-то говорить незнакомому человеку.

   К тому же нашему разговору помешал крик, поднятый помрежом, высоким худым мужчиной лет 50-ти. Он был недоволен тем, что рабочие неправильно разместили баннера на фасаде дома культуры. Оправдываясь, бригадир рабочих стал уверять, что разницы между баннерами никакой. Они и в самом деле выглядели, как рисунки из задачки «найди отличия». Но я сразу заметил, в чем их несходство: в узоре из вьющихся линий на первом баннере можно было разглядеть звезду, а на втором – свастику.

   Сделанное открытие взволновало меня. Я попытался вспомнить, что изображено на затейливом перстне, что подарил мне старик. Однако не смог, и, чтобы освежить память, захотел достать его из кармана. Но лейтенант с таким блеском в глазах стал смотреть за движением моей руки, что я передумал. Вместо перстня извлек из кармана носовой платок и вытер им губы. Служивый сразу вспомнил, что болен гриппом, и принялся надсадно кашлять. Олег поморщился, и потянул меня в сторону, мимикой показывая, что не хочет заразиться.

  – Куда это вы? Уже пришли! – тяжело дыша, сказал лейтенант, и показал пальцем на скромную пятиэтажку с выцветшей надписью над входом: общежитие Љ1.

   Одолев перекошенное крыльцо и разбитый тамбур, мы оказались в слабо освещенном коридоре, по которому лейтенант провел нас в комнату на первом этаже. Вид у комнаты был нежилой, однако радовало то, что есть застеленные кровати. Лейтенант извиняющимся голосом сказал, что другого жилья у него нет. Если сегодня в поселок еще кто-то приедет, селить придется уже в солдатской казарме.

  – Ничего, мы привыкшие, нам и такое сойдет! – сказал Чибис. Он с наслаждением скинул ботинки, как был, в одежде, упал на кровать, и направил уставший взгляд в покрытый сигаретной копотью потолок. При этом металлическая сетка прогнулась под ним, как веревочный гамак.

  – Да, лучше не раздеваться. У нас, из экономии, топят плохо, – сказал лейтенант, стоя на выходе.

   Его общество так надоело нам, что я раздраженно сказал:

  – Шел бы уже. Мало того, что холодно, так ты еще сильнее выхолаживаешь!

  – Да, да, конечно! – продолжая стоять на месте, произнес лейтенант. Он почему-то искательно смотрел в сторону Олега, словно хотел понять, доволен ли Чибис оказанным приемом. От этого у меня возникло странное ощущение, что они о чем-то без меня договорились. Которое, впрочем, быстро прошло.

   Мой сердитый взгляд, наконец, заставил лейтенанта принять решение. Переступив с ноги на ногу, он оставил на тумбочке визитку, закрыл дверь, и ушел, громко чихая в коридоре.

   ГЛАВА 27.

   – Надо к машине за сумками сходить, – нерешительно сказал я.

  – Как отдохнем, сходим, – усталым голосом произнес Олег, – спать я могу и без зубной щетки, а других вещей у меня, практически нет. Ведь мы ненадолго приехали!

  – Хорошо! – согласился я, и по примеру Олега, в куртке, осторожно улегся на кровать, предполагая, что она тоже подо мной прогнется. Только меня поджидала неожиданность: на кровати отсутствовала сетка. Ее заменял толстый лист фанеры, который даже не шелохнулся под моим весом. Лежать было крайне неудобно. Я вспомнил, с какой радостью мы рассматривали военный городок. Вот и верь после этого первому впечатлению! С чего мы решили, что нам здесь обеспечат хорошие условия?

   Я стал вертеться, пытаясь найти удобное положение. Не нашел, тяжко вздохнул, и увидел перед собой пар изо рта – настолько в комнате было холодно. По этой, или по другой причине, сон не шел, как бы я не хотел. Полежав с минуту, я достал из кармана небольшой православный молитвенник в кожаном футляре. Вечернее молитвенное правило всегда помогало мне успокоить нервы. К сожалению, сейчас я только разволновался. На первой странице молитвенника имелась фамилия прежнего владельца – Жарков и его инициалы (неразборчиво, с ума сойти, сколько раз я пытался их разобрать!). Увидев их, я опять погрузился в размышления о загадке своего происхождения.

   Кто-то сказал мне, что мальчикам, если отец неизвестен, при оформлении отчества повторяют имя ребенка. Будучи Вячеславом Вячеславовичем, я всегда терзался – так ли это? Теперь, в свете сегодняшних событий, и того, что рассказал лейтенант, мои сомнения вспыхнул с новой силой. Может ли спасенный нами старик быть моим отцом? В принципе, может. А Александр Гросс – дедушкой? И это не исключено. Хотя, подобные надежды всегда заканчивались у меня горьким разочарованием. К тому же, тогда меня с Чибисом связывает не только многолетняя дружба, но и землячество вплоть до родственности, а это, уж совсем невероятно. С другой стороны, наличие в этой местности родов Чибисов и Жарковых – это факт, о котором забыть, или сделать вид, что он малозначителен, уже никак не получится. Похоже, мне и Олегу предстоит узнать много интересного в ближайшее время, я не зря так стремился остаться. И будет очень хорошо, если старик придет в нормальное состояние. Возможно, он сможет многое прояснить. Я захотел обсудить ситуацию с Олегом, но он лежал неподвижно. Похоже, заснул. Позавидовав ему, я мыслью унесся в далекое детство.

   В моей памяти отсутствовал момент, как я попал в детдом. Я просто знал, что это произошло в возрасте трех лет. К сожалению, мать тоже не припоминалась мне, лишь ее голос. Как она меня нежно звала меня: «Слава, Славушка». Причина, по которой я остался без нее, неизвестна.

   Мне с детдомом повезло: это был уютный старинный особняк с яблоневым садом, расположенный на границе Москвы и области. Ужасы, которые мне потом рассказывали о других таких заведениях, у нас не встречались. Наверное, потому, что коллектив воспитателей не менялся на протяжении многих лет. Они любили свою работу и детей, которых проживало в детдоме не так уж и много. Впрочем, Славиков у нас было несколько, и чтобы не запутаться, некоторым дали прозвища. Обидных, среди них я не слышал. Меня называли красивым Славой, или просто красавчиком.

   Особенно хорошо ко мне относилась воспитательница Мария Ивановна, пожилая, болезненно полная женщина, страдающая от зоба. Она защищала меня в редких стычках со старшими ребятами, а когда я особенно унывал, брала к себе домой на ночь. Своих детей нянечка не нажила, и, страдая от одиночества, держала в квартире несметное количество кошек, которых подбирала на улице. Про каждую у Марии Ивановны имелась сказка. Она часто рассказывала их, помогая мне не думать о своем сиротстве.

   Как-то я расплакался и спросил Марию Ивановну, где моя мама.

  – Ее Бог призвал, – ответила воспитательница как можно ласковее, и так, словно ее лично знала, – но мама тебя с неба видит и любит. Веди себя хорошо, не огорчай Бога и ее, будто паинькой.

   Но «мой» молитвенник, был со мной, кажется, всегда. Вначале я думал, что его подарила Марья Ивановна. А чтобы я имел утешение в тоске по родителям, придумала историю, что молитвенник – это моя связь с родными. Воспитательница часто молилась перед иконами, и научила меня. Я считал ее очень богобоязненной, хотя позже мне стало казаться, что она не упускает случая и поворожить: на комоде стояла банка со странным порошком, который «лечил от всех болезней» и смешно щетинился, если его бросить на магнит. Марья Ивановна тайно (погасив лампадку перед домашним киотом и прячась от меня) пила его со странным шепотом. Но ничего такого, слава Богу, я у нее не перенял, вырос искренним православным христианином.

   С возрастом я обратил внимание, что от кожаного футляра, как и от самой книжицы, исходит очень стойкий запах. Ни в детдоме, ни в квартире Марии Ивановны не имелось ничего, что пахло бы мужским потом, ладаном, и, как мне подсказали, порохом. Как я потом узнал, после войны некоторые деревенские батюшки использовали патронный порох для быстрого розжига угля в кадиле. Теперь эта деталь и то, что фамилия Жарков на странице молитвенника написана отнюдь не женской рукой и шрифтом, похожим на немецкий готический курсив, заставило мне предположить, что в старых инициалах первая буква – А. Ведь Гросса звали Александром! Я посмотрел страницу на просвет, повертел молитвенник так и сяк, но, как и прежде, ничего не разобрал.

   Прочитав несколько молитв, я выключил настольную лампу и закрыл глаза, испытывая твердое намерение заснуть. Однако против воли меня опять одолели воспоминания.

   ГЛАВА 28.

   В детдоме все дети хотели, чтобы их усыновили. Можно даже сказать, что мечта о приемных родителях была главной мечтой каждого ребенка. Об этом не говорили громко, скорее шепотом, и только лучшему другу в минуту откровенности. Желание найти семью особенно обострялось, когда наступала пора новогодних праздников. Ведь некоторые дети получали под елку, например, игровые приставки, и другие – дешевые конфеты в государственной упаковке. Было понятно, что раскошелиться на хороший подарок мог только человек, заинтересованный в ребенке, и от этого сразу вспыхивала безумная надежда. Дети исследовали дорогой подарок по многу раз, пытаясь понять, кто его послал. Но я не помню случая, чтобы без желания дарителя правда открылась. К слову сказать, я был один из тех, что получал такие подарки часто, и порой без всякого повода. В детдоме все были убеждены, что меня скоро усыновят, и я с нетерпением ждал несколько лет подряд.

   Но потом пришло понимание, что если это не случилось в младенчестве, то, скорей всего, не случится никогда. Мне помнится, я окончательно разуверился лет так в восемь. Убедил себя, что надежды нет, и перестал об этом думать. Однако в десять неожиданно увидел в нашем саду женщину, которая мною заинтересовалась. Причем довольно своеобразно: она восхитилась не моей внешностью, как обычно поступали все, с кем мне приходилось встречаться, а тем, что я высок для своего возраста, и крепок.

   – Какой хороший мальчик! – сказала она, потрогав своими цепкими пальцами мое плотное плечо, – сколько тебе? Одиннадцать? Спортом занимаешься?

  – Нет, – сказал я, легко неся к яблоне ведро с водой для полива. Женщина проводила меня взглядом и направилась к заведущей.

   В результате я, и еще два ребенка из нашего детдома, попали в семью Вероники и Андрея Ким, где уже имелось двое своих, и четверо приемных детей.

   В самом начале я несказанно обрадовался усыновлению. Но потом, месяца через три, ощутил прежнюю, детдомовскую тоску. Нет, не то, чтобы на новом месте ко мне плохо относились. Если честно, гораздо лучше.

   Возвращение тоски было связанно с образом жизни семьи Ким. Они вели большое крестьянское хозяйство в отдаленном районе Подмосковья, и видели будущее, как своих детей, так и приемных, только в качестве фермеров. Кимы не находили пользы в современной системе обучения, считали школу необходимой лишь отчасти, и категорически запрещали дома «все эти „телевизоры и компьютеры“». После возвращения на школьном автобусе из райцентра, каждый ребенок в семье приступал к выполнению строго установленных для него обязанностей. В которые входили, конечно же, уход за всевозможной живностью, а также обслуживание самого себя, включающее и стирку одежды руками. Помимо того, Андрей Ким учил мальчиков охоте и выживанию в дикой природе, а сама Ким объясняла девочкам, как шить, пользоваться прялкой, и выделывать шкуры.

   Супруги Ким не были сектантами. Они искреннее считали, что мир движется к катастрофе современного порядка, и будущее есть лишь у того, кто «крепко стоит на матушке-земле». У них был страх остаться на склоне лет без пенсионного обеспечения, ввиду ожидаемого ими краха государственной машины, и они желали иметь своё и приемное потомство, способное их прокормить. Кимы набирали детей, желая создать что-то вроде русской крестьянской общины 19 века, или сельхоз хозяйственной коммуны по западному образцу.

   Мне хуторская жизнь, хотя в самом начале и воспринятая с энтузиазмом, быстро надоела. А спустя три месяца, когда меня, проводя обряд посвящения в охотники, оставили в лесу на ночь, я вообще захотел сбежать обратно, в детдом. Остановила привязанность к девочке, младшей Ким (я не еще не знал, что влюбчив, и не мог понять, что за чувство к ней испытываю). Мне казалось, что человека лучше нее я уже не найду: она гладила меня по щеке и млела, заглядывая в глаза.

   Впрочем, объективности ради, у Кимов только я страдал, остальные дети были довольны жизнью. Супруги постоянно устраивали торжества, посвященные различным событиям, где каждого поджидал приятный сюрприз. После того же обряда посвящения, который, как они торжественно объявили в присутствии всей семьи, я с честью выдержал, (что не совсем так: я залез на дерево и до утра дрожал от страха, вместо того чтобы разжечь костер, и у его тепла выспаться в спальном мешке), мне вручили дорогое пневматическое ружье. Оно стреляло так хорошо, что из него легко можно было подбить голубя на ужин. Помню, я неделю не выпускал ружье из рук, но потом оно мне надоело, и тоска опять начала брать свое. А может быть, мне не хватало улиц Москвы, дыхания большого города, или любви, которой так щедро одаривала Марья Ивановна?

  Вероника Ким отличалась эмоциональной сухостью. Как-то, в порыве ощутить если не мать, то хотя бы старшую сестру, я прижался к ней, думая, что она приласкает меня. Но она, хоть и обняла, но не смогла выразить свои чувства. Получилось, будто мой порыв неуместен. Возможно, это было действительно так: тогда у Кимов начались крупные неприятности.