Текст книги "Избранное"

Автор книги: Виллем Элсхот

И они ушли. Мария несла картонку из-под шляп и шубку на руке, мать – большой сверток. Сундук они оставили, так как бесплатно его никто бы не перевез.

Вскоре после Марии и ее матери съехала также младшая из венгерских дам – она решила поселиться у «дяди». Теперь она носила роскошные туалеты и ходила с маленькой собачонкой на поводке. Три или четыре раза в неделю она после обеда заезжала за сестрами на машине, и они все вместе ездили кататься.

Итак, с некоторых пор все пошло вкривь и вкось, и госпожа Брюло пребывала в унынии. Сначала бегство Мартена, затем трагическая гибель Чико, потом предписание освободить «Виллу», вдобавок еще отъезд младшей венгерки, которая теперь, конечно, позаботится о том, чтобы каждая из ее сестер тоже поскорее нашла себе «дядю». И все это уже четыре месяца не компенсировалось новыми денежными поступлениями, кроме взноса госпожи Уимхерст. Пустяковая сумма, так как американцы прожили на «Вилле» всего два дня. Позже, уже открыв свое новое заведение, госпожа Брюло охотно рассказывала, как к ней попала эта троица. В газете она прочла объявление одной американской дамы, которая доводила до сведения тех, кого это интересовало, что она со своим двухлетним сынишкой и няней, собирается провести шесть месяцев в Париже и снимет несколько комнат в «приличном» семейном пансионе. Госпожа Брюло, которой и в голову не приходило, что ее «Вилла» не в полной мере отвечает этому требованию, попросила Грюневальда, слывшего знатоком английского языка, написать письмо на лондонский адрес, указанный в объявлении. Грюневальд с помощью настоящего англичанина, работавшего с ним в конторе, составил великолепное письмо. Оно было любовно запечатано и отправлено по почте, а спустя несколько дней пришла телеграмма: «Arriving tonight ten o’clock prepare rooms Wimhurst» [15]15
  Приезжаем сегодня десять вечера приготовьте комнаты Уимхерсх (англ.).


[Закрыть]. На радостях госпожа Брюло дала рассыльному королевские чаевые и попросила Грюневальда остаться в этот вечер дома, чтобы быть за переводчика.

Рихард, госпожа Брюло и ее супруг в черной шапочке и в сюртуке, на котором осталась еще шерсть Чико, ждали госпожу Уимхерст в «зале».

В половине одиннадцатого у двери остановилась машина и вошла американка. Маленький Уимхерст спал на руках у няни.

Мама Уимхерст была стройна и, насколько можно было рассмотреть в полутемном коридоре, очень хорошо одета. Рихард дал ей лет двадцать восемь.

Переступив порог, она как будто заколебалась, идти ли ей дальше. Затем вынула лорнет и осмотрела по очереди господина Брюло, госпожу Брюло и стены прихожей. Больше всего ее, кажется, заинтересовал старый нотариус.

– «Вилла роз»? – спросила она.

– К вашим услугам, мадам, – ответил Брюло, кивая и сопровождай свои слова развязным жестом, который должен был означать «будьте как дома».

Грюневальд помог вынести вещи из машины.

Госпожа Брюло зажгла свечу и проводила госпожу Уимхерст в ее комнату по той же самой винтовой лестнице, которой пользовались госпожа Жандрон, мадемуазель де Керро и господин Книделиус.

Удивление американки, казалось, возрастало с каждым шагом. Придя наверх, госпожа Брюло поставила свечу на туалетный столик, надавила на кровать, чтобы продемонстрировать крепость пружин, и приоткрыла одеяла, чтобы показать, что простыни чистые и что на них никто не спал. В соседней комнате звучал хриплый голос мадемуазель де Керро; она, видимо, была в хорошем настроении и пела песню, барабаня по столу вместо аккомпанемента, ибо в комнате у нее пианино не было.

– Is this my room? [16]16
  Это моя комната? (англ.).


[Закрыть]– спросила госпожа Уимхерст, снова берясь за лорнет.

– Она спрашивает, ее ли это комната, – перевел Грюневальд, который принес тяжелый чемодан.

– Room? [17]17
  Комната (англ.).


[Закрыть]– переспросила хозяйка Брюло. – Yes [18]18
  Да (англ.).


[Закрыть]. Для Вас и для baby [19]19
  Ребенок (англ.).


[Закрыть]. Няня в отдельной комнате.

– Oh, I see! [20]20
  Вот как! (англ.).


[Закрыть]– сказала американка.

Затем она попросила Рихарда узнать у госпожи Брюло, смогут ли они с няней что-нибудь перекусить. Ответ гласил, что в зале кое-что приготовлено, если ей будет угодно спуститься. Беби, продолжавшего спать, уложили в постель.

Ужин протекал в молчании, и, утолив голод, госпожа Уимхерст и няня пошли спать. Когда они снова оказались наверху, Грюневальд спросил у прекрасной американки, чем еще он может быть ей полезен. Та ответила, что теперь она управится сама, и протянула ему два франка чаевых за разгрузку и доставку чемоданов. Рихард вежливо отказался от денег и объяснил ей, что он не слуга, а такой же гость, как и она. Госпожа Уимхерст рассмеялась и в первый раз внимательно посмотрела на него. Вообще-то Рихард был интересный молодой человек.

– Послушайте, сударь, – сказала она. – Вы понимаете, что я не могу остаться в этом доме. Вышло недоразумение. Не могли бы вы помочь мне завтра поблагодарить даму снизу за труды и попросить ее составить счет?

– Разумеется, сударыня, – ответил Рихард. – С большим удовольствием. Когда вы вошли, я сразу же увидел, что «Вилла» не подходящее место для вас.

Он рассказал ей историю с письмом, не упомянув об англичанине, который редактировал его. В заключение он посоветовал ей остаться в «Вилле» дня на два, чтобы спокойно подыскать пансион, который соответствовал бы ее положению. Он охотно поможет ей, если она ничего не имеет против. Госпожа Уимхерст решила последовать мудрому совету и поблагодарила Рихарда за его услужливость божественной улыбкой.

На следующий день Рихард отпросился после обеда с работы по важным семейным обстоятельствам, и они ушли из дому вместе. На госпоже Уимхерст была масса красивых вещей, на нее все оглядывались, и идти рядом с ней по улице было одно удовольствие. Подходящий пансион вскоре отыскался, после чего они ели пирожные в первоклассном кафе. За все платила американка. Она рассказала Рихарду, что ее муж в Америке ей изменяет, что она его больше не любит и что она каждый день принимает ванну. Она просила Рихарда иногда навещать ее в новом пансионе, ведь у нее совсем нет знакомых в Париже, а она не любит сидеть одна.

На другой день она покинула «Виллу», и в тот же самый вечер Рихард истратил все свои накопленные ценою лишений гроши на модный костюм, шляпу с полями, высокий двойной воротничок и тонкую тросточку, чтобы в следующее воскресенье нанести визит госпоже Уимхерст.

XX. ОТЪЕЗД РИХАРДА

Комната прислуги была отделена от улицы кухней, а от сада «Виллы» – комнатой, в которой раньше жили Мартен и его дамы. Это было очень мрачное помещение. Даже летними днями там почти всегда было темно: свет проникал только через маленькое окошко, пробитое в стене кухни под самым потолком.

Здесь то и лежала Луиза после пятого визита к госпоже Шарль. Она ворочалась в постели, не находя себе места, и изредка пила воду с лимоном, которую ей да пала Алина.

Утром, днем и вечером она жадно ловила звук шагов Рихарда и на второй день услышала, как он спрашивал у Алины, не поправилась ли она.

Хоть Луизе и очень не хотелось рассказывать ему, что с ней случилось, но еще обиднее было, что он считает ее больной обыкновенным гриппом и даже не догадывается, каким жаром и какой острой болью она расплачивается за свою любовь.

Алина, понимавшая, что Луизе все равно не будет проку от молчаливых страданий, не могла больше смотреть на это безобразие. И когда Рихард на третий вечер снова пришел в кухню, на сей раз, чтобы спросить, нет ли для него писем, она ответила, кивнув головой в направлении комнаты, где находилась Луиза, что там его уже три дня дожидается «письмо» и что он грязная скотина. Рихард потребовал объяснений, и тогда Алина, не стесняясь в выражениях, выложила ему все, что она об этом думала.

Грюневальд посмотрел на дверь, попросил ее говорить потише и заявил, что не верит во всю эту историю. Луиза всегда говорила ему, что она страдает головными болями.

Это было уже чересчур. Алина в негодовании скрестила руки на груди и посоветовала ему благодарить бога за то, что он имел дело с Луизой, а не с ней. После этого она начала с такой яростью швырять свои сковородки, что Рихарду показалось опасным оставаться в кухне, и он ретировался в залу. Надо, однако же, заметить, что после случая с Луизой Алина стала считать Рихарда более интересным мужчиной, чем считала до того.

Грюневальду становилось нехорошо при одной мысли о том, что было бы, если бы Луиза не захотела принять меры. Однако происшествие доставило ему и определенное чувство удовлетворения, и, сидя за столом в зале, он победоносно смотрел на дам, словно желая сказать: «Ведите себя хорошо, не то я и до вас доберусь».

После ужина он отправился навестить Луизу. Он положил сигарету на ночной столик, взял стул и сел около кровати. В комнате было уже так темно, что он не различал лица больной на подушке. Луиза протянула руку, привлекла его к себе, и они обнялись. Простыни были влажные от пота, и в комнате стоял запах овощей.

– Ты еще любишь меня? – прошептала она.

Рихард пожал плечами.

– Разумеется. Иначе разве я сидел бы здесь?

– У тебя новый костюм? – с живым интересом спросила Луиза. Увидеть его в темноте она, конечно, не могла, но когда обняла его, то ощутила прикосновение шевиота, а до сих пор у него не было ни одного шевиотового костюма.

– Это пусть тебя не волнует, – сказал Рихард, который думал о госпоже Уимхерст, – ты беспокойся только о своем здоровье. Кстати, Луиза, почему ты все скрыла от меня? Разве я недостоин твоего доверия?

Он снова взял сигарету.

– О, – сказала она, – ведь теперь уже все позади.

Рихард посидел еще немного, а потом зажег свечу, чтобы посмотреть на часы. Луиза быстро пригладила волосы и закрылась одеялом до самого подбородка.

– У тебя свидание? – спросила она смеясь.

– Что-то в этом роде, – ответил Грюневальд и рассказал ей басню о том, что он якобы собрался переходить на новую работу.

– Тогда постарайся не опоздать, – сказала Луиза.

– Еще минут пять я вполне могу побыть, – заверил ее Грюневальд.

Теперь, при свече, Луиза, лежавшая в постели, выглядела не слишком привлекательной.

– Я очень похудела? – спросила она.

– Да нет, – ответил Рихард. – Просто ты стала более утонченной.

– Ты шутишь, – сказала Луиза, но его слова доставили ей удовольствие.

– Что это? – спросил Рихард.

– Вода с лимоном.

– А это? – показал он на сверток в газетной бумаге, лежавший на ночном столике.

– Ничего, – сказала Луиза и протянула руку к свертку.

Однако он опередил ее.

– Что значит ничего? – спросил он с любопытством и хотел развернуть газету.

– Рихард! Не развертывай! Я тебе все скажу.

Ее слова прозвучали так строго и вместе с тем так испуганно, что он повиновался.

Она вкратце объяснила.

– Я думаю, это надо унести, – сказала Луиза.

– Я думаю, надо, черт побери, – резко сказал Грюневальд. – И немедленно. Очень неосторожно.

Он взял сверток и встал.

– Чем еще я могу тебе помочь? – спросил он.

Он поцеловал ее, выразил надежду, что она скоро поправится, задул свечу и оставил Луизу одну.

Все было просто – он отправился в пансион госпожи Уимхерст кружным путем и по дороге на пустынной улице бросил сверток через забор.

Через несколько дней больная была уже на ногах, и, после того как в следующее воскресенье Рихарду пришлось пожертвовать встречей с американкой, ибо он не рискнул отказаться от прогулки с несчастной Луизой, он начал подумывать о том, чтобы покинуть «Виллу роз».

Принять решение было нетрудно, ибо Луиза уступала сопернице во всех отношениях. С американкой было приятно появляться на улице и в обществе, в то время как Луиза повсюду носила с собой клеймо своего низкого происхождения. Госпожа Уимхерст была стройнее, изящнее и в то же время с более пышными формами. У нее были нежные пальцы и красивые руки, а у Луизы были такие широкие запястья, что браслет не налезал. Кроме того, у Луизы не хватало одного зуба, и, когда она смеялась, была видна дырка.

Со следующего месяца Рихард снял комнату в другом районе и через несколько дней сообщил Луизе и госпоже Брюло о своем предстоящем отъезде. Он едет на месяц к родителям в Бреслау, после чего вернется в Париж; то, что он снова поселится и «Вилле роз», не вызывало сомнений. Луиза ничего не сказала и со страхом в душе помогала ему паковаться. Невольно она все время вспоминала слова Перре с улицы Сервет, 25, в Женеве: «Не отвечайте взаимностью блондину» – и жалела, что похвасталась брату, будто Рихард ее возлюбленный.

Однако, когда они в последний вечер пошли гулять, в ней снова проснулась надежда. Он совершенно спокойно пил пиво и вообще вел себя, как обычно. Он даже спел ей песенку.

Они распрощались у часовни на углу, где стояли в первый вечер. Она плакала, а он добродушно похлопывал ее по плечу, убеждая не вешать голову.

На следующий день прибыл парень с тележкой, чтобы увезти чемоданы, как в свое время увезли тело Бризара. На всякий случай Рихард привел своего закадычного дружка из Немецкого клуба, ибо мало ли что может произойти. Они стояли в коридоре около кухонной двери, беседуя по-немецки, а Луиза прислушивалась к разговору. Но она знала только «я тебя люблю», «раз, два, три» и «верен до гроба», а эти выражения ни разу не были употреблены.

Чемоданы вынесли, и приятель ждал, счищая пыль со своей шляпы, а Рихард прощался с супругами Брюло и с постояльцами. Потом он прошел в кухню, чтобы проститься с прислугой.

Алина, мывшая посуду, протянула Рихарду мизинец, чтобы не замочить ему руки, и попросила присылать открытки с видами; Рихард обещал.

Затем он пожал руку Луизе и ушел.

Супруги Брюло и Асгард стояли на крыльце и всякий раз, как он оборачивался, поднимали руки над головой.

Алина смотрела ему вслед из окна, напевая модную песенку, и, когда он скрылся из виду, прищелкнула языком, что означало «смылся».

В углу кухни сидела Луиза. Она облокотилась на стол и закрыла лицо руками.

– Может, он еще вернется, – попыталась утешить ее Алина.

– Ох, молчи, Алина, – ответила Луиза.

Стояла послеполуденная жара. Рихард изнывал от скуки в своей конторе, и он решил послать Луизе в качестве прощального привета письмо, написанное им якобы за несколько минут до того, как сесть в поезд. Оно начиналось словами: «Луиза, любимая!» – и кончалось: «Я люблю тебя!».

XXI. ИСХОД

Потеряв Грюневальда, Луиза замкнулась в себе, и Алина считала, что она стала просто невыносима. Она все время плакала, ничего не ела и не слышала, что ей говорят. К тому же у нее разболелись почки. Госпожа Брюло находила, что она теперь хуже справляется со своими обязанностями, и постоянно делала ей замечания, особенно после того, как Алина, поссорившись с Луизой, рассказала хозяйке всю историю. Да, теперь госпожа Брюло вспомнила различные мелочи, на которые раньше не обращала внимания.

– Вот уж от кого не ожидала, – сказала она мужу.

– В тихом омуте черти водятся, – ответил старый нотариус.

Расплачиваться за немца приходилось ни в чем не повинной госпоже Жандрон, ибо Луиза мыла ее теперь не так осторожно, как прежде: покончив с одним боком, она переворачивала старуху на другой рывком.

Так минул месяц, а за ним еще один и еще один.

Луиза написала Грюневальду письмо, которое осталось без ответа. Вскоре она написала еще два письма подряд.

Он попал под чье-то дурное влияние, думала она. Возможно, его даже держат взаперти.

Рихард общался с Асгардом больше, чем с другими постояльцами. И она стала подозревать норвежца и враждебным взглядом следила за каждым его движением. Однако это не прояснило дела, и тогда она, наоборот, попыталась расположить Асгарда к себе.

Прошло полгода, а от Рихарда все еще не было вестей, и Луизе пришлось в конце концов поверить в то, что ей уже сотню раз твердила Алина.

Ее негодование было так же велико, как и горе, и она решила копить деньги на поездку в Бреслау, чтобы разыскать Рихарда там.

Ей было нелегко осуществить свое решение, ведь она никогда не ездила дальше Рамбуйе, куда поезд шел меньше часа. Расписание поездов с колонками цифр и картой, на которой не было Бреслау, привело ее в полную растерянность. Изо дня в день она часами изучала его, и чем больше искала, тем темнее становилось у нее в глазах.

Однажды, когда Алина впервые после ссоры заговорила с ней, Луиза рассказала ей о том, что задумала. Но Алина утверждала, что в Германии не понимают французского языка и что ее там съедят медведи и другие дикие звери. Она все это знала точно, потому что видела в комедии. Луиза немного испугалась, но решила не отказываться от своего намерения, и Алина по ее настоянию взяла в руки книгу и в свою очередь принялась искать. Лет десять назад она ездила с матерью в Руан, и это тоже было целое путешествие. Руан вскоре был найден на карте, а также Крей, где жила тетка Алины, разведенная и очень богатая, но на Бреслау не было ни намека.

– Знаешь, что я тебе скажу, – изрекла Алина, – мне кажется, никакого Бреслау вообще не существует.

Но Луиза не сдавалась, и, когда порея несколько недель рассыльный привез посылку для госпожи Дюмулен, она спросила его, не знает ли он, где находится Бреслау. Рассыльный сначала не понял, о чем речь, потом ответил, что не знает. Однако, когда Луиза пояснила ему, что это город где-то в Германии и что она собирается туда, он посоветовал ей обратиться в справочное бюро на каком-нибудь вокзале.

В следующее воскресенье Луиза собралась в путь. Она отправилась на единственный известный ей вокзал, откуда ездила к себе в деревню. В справочном бюро был только мужчина, сметавший тряпкой пыль. Постучать она считала неприличным и стала у окошечка в ожидании, пока с ней заговорят. Увидев, что она не уходит, уборщик подошел поближе и, нахмурившись, спросил, что ей нужно.

Луиза сказала, что ей хотелось бы узнать, как попасть в Бреслау, на что уборщик ответил, что служащий бюро ушел обедать и вернется через часок. Луиза поблагодарила его и пошла прогуляться. Через три четверти часа она вернулась и снова заняла свою позицию у окошка.

Наконец появился маленький человечек в форменной куртке и спросил, что ей угодно. Луиза сказала, что ей хотелось бы узнать, как попасть в Бреслау.

– Куда-куда?

– В Бреслау.

– Бреслау, Бреслау, – повторил человечек, усаживаясь на свое место у окошка. Потом он вытащил из ящика толстую книгу, раскрыл ее и стал искать, водя пальцем по страницам сверху вниз.

– Хм, – произнес он наконец. – Мадам, вам нужно обратиться в справочное бюро Восточного или Северного вокзала. Может быть, туда идут поезда с обоих, но на вашем месте я бы начал с Восточного. Мне думается, что там ответят вам скорее.

Луиза поблагодарила его и отправилась на Восточный вокзал, куда было часа полтора езды.

Она стояла у окошечка до тех пор, пока служащий не оторвался от своих книг и не спросил, что ей угодно.

Луиза сказала, что ей хотелось бы узнать, как попасть в Бреслау.

– Конечно, третьим классом?

– Да, сударь.

Этот служащий тоже открыл книгу, долго искал, пошел что-то узнавать у коллеги, который шутя хлопнул его по спине, а затем вернулся к ней.

– Мы продаем билеты только до Хемница, и это стоит 91 франк 90 сантимов туда и обратно. Пересадка в Гейдельберге, Вюрцбурге и Нюрнберге. Отправление в двадцать два пятнадцать.

– А из того города, сударь?

– Из Хемница? Ну, там вам скажут. Там вы, конечно, сможете купить билет до Бреслау. И там наверняка тоже есть справочное бюро.

– А оттуда до Бреслау, сударь? Сколько это стоит?

Он не знал, но предполагал, что франков пятьдесят туда и обратно, не больше. В Германии был и четвертый класс.

– Спасибо, сударь. Так где мне надо делать пересадку?

– Гейдельберг, Вюрцбург… погодите, я напишу вам, – сказал служащий, ибо Луиза была недурна собой.

Он отдал ей бумажку и пожелал счастливого пути. Луиза еще раз поблагодарила его и ушла. На лестнице она развернула записку и прочла:

 
               Прибытие                             Отправление
Париж (Восточный вокзал)         22 час. 15 мин.
Карлсруэ 10 час. 32 мин.
Гейдельберг 11 час. 29 мин.      Пересадка 0 час. 28 мин.
Вюрцбург 16 час. 54 мин.          Пересадка 17 час. 04 мин.
Фурт 18 час. 48 мин.
Нюрнберг 18 час. 58 мин.          Пересадка 20 час. 47 мин.
Байрейт 22 час. 42 мин.
Хемниц 4 час. 08 мин.               Пересадка, взять билет до Бреслау.
 

«Четыре пересадки», – грустно подумала она.

Меж тем время не стояло на мосте, и наконец настил день, когда госпожа Брюло сочла нужным информировать постояльцев, что через месяц «Вилла» должна быть освобождена. Она твердо решила как можно скорее открыть новый пансион, но пока еще не нашла подходящего помещения. Однако же со временем она надеется увидеть всех дам и господ среди постояльцев своего нового заведения. Ее адрес они найдут в «Ле журналь», где она, когда все устроится, три-четыре субботы подряд будет помещать объявление.

Один за другим покидали постояльцы «Виллу». Асгард и мадемуазель де Керро уехали уже два месяца тому назад, Асгард потому, что истекло время его отпуска, а мадемуазель де Керро пришлось убраться, так как после отъезда норвежца у нее начались припадки падучей и она черт-те что вытворила. К тому же ее никак нельзя было больше терпеть на столом, ибо пятна на шее выступили гораздо заметнее, и она постоянно носила шаль, даже в жару. Две венгерские дамы перебрались в пансион «Родной дом», а господин Книделиус исчез неизвестно куда.

Госпожа Брюло собиралась взять госпожу Жандрон с собой в пансион, где супруги Брюло будут жить, пока не откроют новое заведение. Восемнадцати франков старухи им хватило бы на троих, а госпожа Жандрон вполне могла сойти за мать или родственницу господина Брюло.

Однако сын госпожи Жандрон распорядился иначе и за несколько дней до конца месяца лично приехал на извозчике за матерью, чтобы перевезти ее в другой пансион. Он письменно урегулировал этот вопрос из Дюнкерка, найдя пансион за двенадцать франков в день.

Когда хозяйка нового пансиона увидела старуху, то заметила, что в письме шла речь о пожилой даме, а не о такой дряхлой и беспомощной женщине.

– Вы преувеличиваете, – заверил ее сын, – мама у нас герой.

– Что-то непохоже, – заметила хозяйка.

– Вы думаете? Сейчас вы убедитесь в обратном. – И он обратился к матери, похлопывая себя по ляжкам, чтобы пояснить свою мысль: – Пройдись-ка немного, ма.

Ма встала и зашагала взад и вперед по комнате от того места, где сидели ее сын и хозяйка, до противоположной стены и обратно.

– Хватит, хватит, – сказал господин Жандрон, с улыбкой подхватив ее, ибо старуха, по-видимому, сама не собиралась останавливаться. – Ну, что вы скажете, сударыня?

– Да, – с сожалением произнесла хозяйка, – это она может. Но вверх и вниз по лестнице, сударь? У меня к тому же еще очень неудобные лестницы.

– Лестницы, пороги, – все, что хотите, ей ничего не страшно. Ведь правда, ма, ты можешь сама подняться по лестнице?

– Да, сынок, – подтвердила госпожа Жандрон.

– Ну, ладно, – сказала хозяйка. – Посмотрим. Я вам напишу.

Вдова Антуанетта Дюмулен сняла где-то комнату и питалась в ресторане, пока госпожа Брюло не откроет новый пансион, ибо жить в другом пансионе она не хотела, несмотря на то что теперь ей было очень тяжело без собеседников за столом.

Что касается госпожи Брюло, то к концу месяца она еще не подыскала подходящего помещения. Поэтому она сдала мебель с «Виллы» на хранение и временно поселилась с нотариусом в пансионе «Бель вю».

Таким образом, после семнадцатилетнего правления «Виллой роз» они сами превратились и постояльцев. По привычке госпожа Брюло продолжала следить за всем, что происходило вокруг, и, если что-нибудь было не так, она толкала старого нотариуса локтем. Брюло качал головой и говорил: «Ну и обслуживание!»

А теперь о Луизе.

Для нее предстоящий снос «Виллы» был страшным ударом. Она считала, что, пока не накопила денег на поездку в Бреслау, должна сидеть на месте и ждать его.А теперь! Если онвернется, может быть с самыми лучшими намерениями, то увидит лишь пустое место, где когда-то стояла «Вилла», а Луиза в это время будет в деревне и даже не узнает об этом! А что, если через несколько месяцев, когда она предпримет поездку, он как раз вернется в Париж и будет бегать по городу, разыскивая ее?!

Поэтому она решила, прежде чем отправиться в Шеврез, в последний раз попытаться найти его и написала ему следующее:

Мой любимый Рихард.

Я не могу заснуть и снова и снова разговариваю с тобой, ибо это мое единственное утешение, не потому, что я на что-то надеюсь, просто я не могу забыть тебя. Вот уже четвертый раз я пишу тебе после твоего отъезда и ни разу не получила ответа.

Сначала я напишу, как живу, хотя тебя это, наверное, мало интересует. Я хвораю, мучаюсь со своими почками, у меня часто бывают сильные боли. Вскоре после твоего отъезда я хотела одна передвинуть кровать госпожи Жандрон, из-за клопов, ты ведь помнишь, и у меня от тяжести оторвалась одна почка. Я теперь лечусь у доктора. Госпожа Брюло сердится, что я все время болею, говорит, что я сама виновата, я должна была позвать на помощь Алину. И кроме того, я все время хожу грустная и плачу. Она уже давно наняла бы другую горничную, но теперь не стоит, так как через две недели «Виллу» все равно сломают. Но все же она добра ко мне, ведь она платит доктору. Она укоряет меня за дурное поведение в ее доме, все на меня пальцами показывают, а Алина радуется моему горю. Она никогда не упускает случая сказать мне: «Ну, где же твой распрекрасный Рихард? Здорово он посмеялся над тобой!»

Господи, хоть бы мне умереть, это было бы лучшим выходом! Я слишком любила тебя, Рихард. Но рано или поздно ты еще пожалеешь, а может, тебе придется и самому пережить такие же страдания, какие ты причинил мне. О, как ты жесток ко мне! Если так будет продолжаться, я дойду до того, что сама положу конец своим страданиям. А ведь у меня есть сынок, которого я люблю так оке сильно, как и тебя. Но он всем обеспечен, потому что у них все есть. Ну что ж, пускай усыновят его, ведь у них нет своих детей, и уж тогда-то у него наверняка ни в чем не будет недостатка.

Почему ты не вернулся, Рихард? Я ведь так тебя звала во всех письмах, и если ты не вернешься сейчас, то будет поздно, в конце месяца я должна уехать. Но если ты все же надумаешь вернуться потом, то пиши на адрес моего отца, господина П. Картена, Шеврез, департамент Сены и Марны, Франция. Тогда письмо или попадет прямо ко мне в руки, или, если я найду себе другое место в Париже, они перешлют мне его сюда.

Милый Рихард, я собиралась навестить тебя в Бреслау. Я умоляла господина Асгарда и угрожала ему, но он не хотел мне ничего сказать. Я ничего не знаю, уверял он, но он тоже обманщик. Хоть я и глупа, а все разузнала. Мне надо ехать с Восточного вокзала и делать пересадки в Гейдельберге, Вюрцбурге, Нюрнберге и Хемнице, а дорога туда и обратно в третьем классе стоит 150 франков. Но у меня пока не хватает денег, и только поэтому мы еще не встретились в Бреслау. Ты сильно ошибаешься, если думаешь, что больше никогда меня не увидишь. Если я не слишком долго буду без работы, то к концу года накоплю двести франков.

Любимый, мы еще встретимся, клянусь тебе. Ведь пять месяцев мы были всем друг для друга, а для меня эти месяцы стоили многих лет. Как ты мог петь мне «Нежную голубку» в тот вечер, перед своим отъездом, а я еще подпевала! А помнишь лес Сен-Клу, что ты сказал мне тогда? «Верен до гроба!» Рихард, этот год ты запомнишь! Я изо всех сил стараюсь держаться, несмотря на свое горе и болезнь. Доктор сказал, чтобы я носила бандаж, и я буду считать каждую копейку и притащусь к тебе, и однажды ты найдешь меня у своего порога, живую или мертвую.

Я слишком сильно верила в твою доброту и потому не могу перенести этот разрыв, который ты так хорошо заранее обдумал и подготовил; о, как я была права, когда сомневалась и плакала, слушая твои уверения, что один из двоих всегда любит сильнее, и что из нас двоих это ты. Ну что ж, ты это доказал! «Луиза, любимая! Я люблю тебя» – так ты писал в своем последнем: письме, которое я получила по пневматической почте и перечитываю каждый вечер. О, как ты меня обманул!

Рихард, и все же я не сержусь на тебя. Возвращайся скорее или напиши мне до конца месяца в «Виллу», а позже по адресу моего отца господина П. Картена, Шеврез, департамент Сены и Марны, Франция. Не подумай, что я хочу выйти за тебя замуж или еще что-нибудь в этом роде. Нет,

Рихард, не бойся, пусть только все будет по-прежнему, большего я не прошу.

Обнимаю тысячу раз. Пиши скорее.

Твоя несчастная Луиза

Улица д’Армайе, 71.

Грюневальд попросил директора почты в Бреслау пересылать ему корреспонденцию и получал все письма в своем новом пансионе, находившемся в четверти часа ходьбы от «Виллы роз», где полная печали Луиза до последнего дня последнего месяца напрасно ждала от него весточки.

И, так ничего и не дождавшись – ни Рихарда, ни письма, – она наконец свернула вещи в узелок и отправилась в свою деревню. «Надо было послать Перре листочек с пятном, похожим на пламя свечи», – думала она.

Луиза приехала в деревню около полудня.

Она медленно шла со станции; у первых домов ее нагнала школьная подруга, толкавшая перед собой тачку.

– Смотри-ка, да это Луиза. Ну, как жизнь в Париже? – спросила она тем насмешливым тоном, каким крестьяне всегда говорят о городе.

– Чудесно, Мари, чудесно, – с горькой усмешкой ответила Луиза.

Она поглядела прямо перед собой и увидела булочную и белые буквы над входом в почтовую контору.

Да, она вернулась в родную деревню.

VILLA DES ROSES / Перевод С. Белокриницкой и Л. Шечковой.