Текст книги "Избранное"

Автор книги: Виллем Элсхот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

«Передайте вино господину Грюневальду», – сказал Брюло, хотя в непосредственной близости от немца стояло уже несколько бутылок. Тот немного смутился, видно было, что в душе его происходит борьба между правилами хорошего тона и желанием выпить, но верх одержало, как всегда, последнее. Таким образом, он и на будущее отстоял свое право. Удивительно, что госпожа Брюло, казалось, не очень сердилась на него. Он по-прежнему платил пять франков в день, хотя, учитывая, сколько он выпивает вина, можно было брать с него подороже.

Кроме господина Кольбера, так зло шутившего над норвежцем и приходившего в «Виллу» только обедать, у госпожи Брюло обедал и ужинал еще высокий бледнолицый человек по имени Бризар. Отличный парень, но меланхолик. Он был архитектором. Целыми днями он работал в мастерской при электрическом свете и жаловался, что, несмотря на его бороду, хозяин называет его сопляком. Возможно, он влюбился в Париже, а может быть, ему просто не хотелось возвращаться к матери в Вогезы, откуда он был родом. Он жил в районе вокзала, с которого прибыл в Париж несколько лет назад, и очень любил, когда кто-нибудь из постояльцев «Виллы» выходил пройтись после ужина и провожал его до дому. По дороге он рассказывал о родных краях и никогда не забывал посоветовать своему случайному спутнику при первой возможности посетить Муаянмутье, которую он считал самой прекрасной деревней в мире.

IV. КУХНЯ

Пища для всех постояльцев приготовлялась, естественно, на кухне, а кухня помещалась в нижнем этаже и смотрела на улицу единственным окном; к этому всегда открытому окну служанки подходили послушать уличного певца; через него же доставлялись продукты и подавалась милостыня нищим. Трех из них госпожа Брюло признавала официально и распорядилась подавать им объедки скоропортящихся блюд. Но приходили также «аутсайдеры», побиравшиеся здесь лишь тогда, когда в этот район их приводили другие дела, В милостыне никому не отказывали, и если вся еда была роздана, то девушки тянули жребий, кому из них пожертвовать пятачок. Выигравшая радовалась, а проигравшая утешала себя мыслью, что, раз ей не везет в игре, повезет в любви.

Каждый вечер после ужина девушкам разрешалось уходить при условии, что в семь часов утра они снова будут на месте, чтобы успеть приготовить завтрак, так что у обеих было предостаточно времени для личной жизни. Где и как они проводили ночь, было их дело. В «Вилле» им тоже была отведена комната, но это ни в коей мере не ограничивало их свободы. Считалось, что комната входит в их жалованье, и они могли пользоваться ею или нет – по своему усмотрению. Таким образом, условия на «Вилле роз» были более демократичными и служанкам предоставлялось больше независимости, чем в наших северных краях.

С горничными госпоже Брюло в последнее время решительно не везло, зато с Алиной, молодой кухаркой, она подружилась. Мадам никогда не уходила в Управление благотворительными заведениями, не показавшись предварительно Алине. Она медленно поворачивалась, а Алина осматривала ее взглядом знатока, оценивающим все сразу: каблуки, складки одежды, шляпу, волосы и слой пудры на щеках. Мягким оглаживающим жестом, а где и метким замечанием она подправляла кое-какие мелочи, после чего госпожа Брюло, приблизившись вплотную к зеркалу, морщила нос, поднимала и опускала брови и вздыхала, что начинает стареть, что у нее появились морщины, а Алина утешала ее, уверяя, что пока еще ничего не заметно. Госпожа Брюло еще раз оправляла платье, брала сумочку, приподнимала край юбки, чтобы немного выглядывало белое кружево, и наконец выплывала на улицу, осторожно обходя лужи. «Старая дура», – говорила Алина, глядя на нее из окна.

Через окно доставлялись также все письма. Для господина Книделиуса приходили письма с полным адресом, и за них никогда не нужно было доплачивать; венгерским молодым дамам присылали розовые и голубые конверты, Мартену – заказные, а госпожа Жандрон не получала писем совсем. Утреннюю почту горничная разносила вместе с завтраком, а тот, кто ждал новостей днем, сам заходил в кухню и справлялся у кухарки. Тот, кто хотел получать письма своевременно, должен был помнить, что в конце месяца девушкам полагаются чаевые – большинство постояльцев так и делало. Только госпожа Дюмулен и госпожа Жандрон ничего не давали, первая из принципа, а вторая по трем причинам: она была слишком жадная, как уже было сказано, не получала писем и, наконец, не знала, когда кончался один месяц и начинался другой. Старуха давно утратила всякое представление о времени, и в ее комнате над большим чемоданом висел календарь того года, когда она поселилась на «Вилле роз».

V. ЛУИЗА

На «Виллу» нанялась новая горничная – Луиза, всегда ходившая в черном. Она ежедневно умывала госпожу Жандрон, и с ее появлением для клопов настали тяжелые времена. Она была тихоня и, по-видимому, ко всему относилась серьезно.

VI. ОБЛАВА

Как это случалось с каждой новой служанкой, все мужчины пансиона, за исключением норвежца, набросились на Луизу, как рой мух на банку варенья. Но так как цели у каждого были разные, различались и методы.

Господину Брюло было уже далеко за шестьдесят, и он хорошо понимал, что страсть не вяжется с его годами, поэтому он выбрал отеческие приемы. Он до полудня оставался в постели, а когда госпожа Брюло уходила в управление, звал Луизу и просил дать ему лекарство. Он нежно гладил ее по головке и говорил, что из нее вышла бы замечательная медицинская сестра, добавляя при этом, что взгляд ее черных глаз завораживает. Однако, когда он попросил ее положить ему компресс на живот, она ушла, бросив его на произвол судьбы.

Господин Мартен, которому порядком надоело постоянное присутствие двух полек в его комнате, сделал заход в парадной зале, где Луиза накрывала на стол. Не отрываясь от газеты, он спросил, когда и где он может встретиться с ней, чтобы с глазу на глаз обсудить крайне важные дела. Луиза ничего не ответила, тут в залу вошла госпожа Дюмулен, и Мартен как ни в чем не бывало сказал: «Да, мадемуазель Луиза, я останусь сидеть на своем старом месте. Не беспокойтесь, пожалуйста».

Господин Я. А. Д. Книделиус возлагал все надежды на магическую силу денег и, подобно господину Брюло, избрал кровать как поле действия, наиболее подходящее к случаю. Однажды утром Луиза, принеся завтрак, нашла на его ночном столике пятифранковую монету. Чтобы поставить чашку, она взяла монету и положила ее на поднос. Господин Книделиус притворился спящим, но, как только она хотела уйти, быстро открыл глаза и вытащил из-под одеяла одну из своих костлявых, яванских рук. В руке были зажаты еще пять франков, которые он положил на поднос рядом с первыми, одновременно освобождая для Луизы место подле себя, улыбаюсь, бледный от волнения. Но Луиза ушла, отрицательно покачав головой. Бедняга, подумала она. Она не могла сердиться на него, ибо он вел себя прилично, гораздо приличнее большинства мужчин. И она вспомнила свое прежнее место, где один старый шкипер подкараулил ее у двери в комнату и бросился за ней на четвереньках. На следующее утро она принесла завтрак Книделиусу как будто ничего не случилось, а в конце месяца не отказалась принять из его рук положенные чаевые, которые на этот раз были удвоены и которые он сунул ей, не смея поднять глаз.

После Брюло, Мартена и Книделиуса настала очередь Грюневальда. У него не было постоянной девушки, и он явно скучал. Немец обладал преимуществом перед тремя стариками: он был молод и взялся за дело гораздо спокойнее, так как спешить ему было некуда. После обеда он заходил поболтать в кухню, и Алина, благоволившая к нему из-за того, что, несмотря на происки нотариуса, он продолжал пить много вина, угощала его парой стаканчиков и сообщала ему, что она думает о госпоже Брюло и обо всех постояльцах. По ходу дела оценивались шансы хозяйки получить денежки с господина Мартена, подсчитывалось, сколько зарабатывает фирма в месяц на Жандрон, решался вопрос, какой болезнью страдает мадемуазель де Керро и каким образом госпожа Брюло получила свои грамоты. Луиза редко вмешивалась в их разговоры, однако, когда Алина начинала рассказывать о «только что снесенных» яйцах, о господине Брюло и об Управлении благотворительными заведениями, она тоже смеялась приятным негромким смехом.

Однажды весенним вечером, когда погода была особенно теплая и ужин закончился пораньше, Алина собралась в город на примерку платья. Она пригласила Луизу с собой, и та не стала отказываться, так как по натуре была покладиста. Грюневальд попросил у дам разрешения сопровождать их. Вино привело его в веселое настроение, и он настаивал на том, чтобы и их угостить. Итак, они отправились вместе. Грюневальд шел между девушками, но не под руку, так как Алина боялась встретиться со своим ухажером, а Луиза вежливо, но решительно отказалась, не вдаваясь в объяснения.

Примерка у портнихи длилась целую вечность, а Грюневальд с Луизой прохаживались взад и вперед по улице. И всякий раз, когда они поворачивали, он искоса посматривал на нее.

– Куда же запропастилась Алина? – спросила она наконец.

– Она у портнихи, где же ей еще быть, – сказал Грюневальд. – Как вам нравится на «Вилле»? Вы не чувствуете себя немного одинокой?

– Алина могла бы поторопиться.

– Да, но вы же знаете, что такое примерка. Я никого здесь в Париже не знаю, кроме нескольких членов Немецкого клуба, но они мне порядком надоели.

– Может, пойти узнать, скоро ли она закончит?

– Не стоит, она скоро придет. Здесь вообще немцев не любят. Мне бы очень хотелось познакомиться с хорошей девушкой.

– Не так уж это трудно, – сказала Луиза. – Почему бы вам не поговорить с одной из венгерских дам? У вас большой выбор.

– Нет, эти не в моем вкусе, – ответил Грюневальд. – Со всеми их иностранными деньгами. Легко догадаться, как они их зарабатывают. Но у вас самой, мадемуазель Луиза, есть уже жених?

– Мне хватает моего сынишки, господин Грюневальд.

– Сынишки? Разве у тебя есть дети?

Луиза покраснела, заметив, что он сразу же стал говорить ей «ты».

– Только один, – ответила она. – Первого мая ему исполнилось семь лет. А мой муж родился тридцатого апреля. Разница всего один день. Сынок живет не у моих родителей в Шеврезе, а у дяди в Рамбуйе, брата моей матери, у которого нет своих детей. Он устроил его в хорошую школу. В прошлом году он был лучшим учеником в классе, но в этом году у них появился новый ученик, который все знает.

– Значит, вы вдовушка.

– Уже более четырех лет, сударь. Муж умер на вознесенье.

Тут хлопнула дверь и подбежала Алина. Она сразу же принялась подробно и со знанием дела описывать свое новое платье и остановилась, только чтобы напомнить Грюневальду, что он обещал угостить их. Они зашли в кафе. Грюневальд выпил большой стакан вина, Алина – маленькую рюмку ликера, самого дорогого в карточке вин, Луиза отказывалась, так как пить ей не хотелось. Алина нашла это ужасно пошлым. Неужели надо испытывать жажду, чтобы выпить рюмочку ликера? После этого Луиза тоже заказала рюмку ликера, но не допила – ей не понравилось. Тогда его допила Алина, а свою пустую рюмку поставила перед Луизой. «Пейте еще, если хотите», – сказал немец, возлагая на угощение последнюю надежду. Потом они вернулись домой и легли спать. Грюневальд в отчаянии посмотрел вслед девушкам, когда они уходили к себе. Он считал, что это нечестно – оставить его одного, после того как он оплатил их ликер.

VII. БРИЗАР И ГОСПОЖА ЖАНДРОН

Был субботний день, шел дождь. Госпожа Брюло собиралась в очередной поход, а ее супруг сидел в парадной зале, перелистывая свои досье. В комнате Мартена ссорились по-польски, приглушенными голосами, так как в доме было очень тихо.

Пришел господин Бризар. Он стряхнул с себя капли дождя и просунул голову в дверь кухни, чтобы поздороваться с девушками.

– Как поживаете, дорогой господин Бризар, и как ваши любовные дела? – спросила Алина, откидывая рукой локон со лба.

Бризар улыбнулся.

– Спасибо, Алина, все хорошо, но я боюсь, что это недолго протянется.

– По-моему, этот человек несчастен, – заметила Луиза.

– Да, вид у него довольно печальный, – согласилась Алина. – Взгляни, какое дрянное филе, – продолжала она, брезгливо сунув в буфет кусок мяса для ужина.

– Добрый день! – крикнула госпожа Брюло из своей комнаты, услышав голос Бризара.

Тот зашел на минутку в прихожую, снял шляпу и пальто и вышел в сад.

«Паф» – прозвучал глухой выстрел, а вслед за ним послышалось кудахтанье кур, запертых в курятнике из-за плохой погоды.

Госпожа Брюло вздрогнула так сильно, что чуть не выронила пудреницу, и бросилась в кухню, бледная и растерянная.

Господин Брюло снял пенсне и удивленно прислушался, а в комнате Мартена, где, естественно, испугались, что это начало развязки, дверь заперли на ключ изнутри.

Что там такое? Никто не решался выйти посмотреть.

– Я хочу узнать, что случилось, – произнес господин Брюло и направился по лестнице наверх, хотя все ясно слышали, что звук раздался из сада.

Между тем второго выстрела не последовало и госпожа Брюло отважилась наконец подойти к стеклянной двери и выглянуть в сад. Она увидела, что у курятника лежит какой-то посторонний предмет. Неужели Бризар? Это не могло быть ничем иным. Сверху раздался голос господина Брюло, чертыхавшегося, видимо, потому, что он ничего не обнаружил. Госпожа Брюло бросилась к лестнице с криком: «Казимир! Казимир! Иди быстрее! Бризар, кажется, пустил себе пулю в лоб». Впервые за последние три года она назвала своего супруга по имени. Казимир сошел вниз и поинтересовался, в своем ли они все уме. «Слушай, когда тебе говорят». – И госпожа Брюло толкнула мужа в сад, а за ним пошли Алина и Марии, которая уже поняла, что происшедшее не имеет никакого отношения к неоплаченным счетам.

Бризар лежал на боку. Он упал в траву и потому вымок, но не испачкался.

– Комик, – сказал господин Брюло, нагибаясь над ним. Он боялся влипнуть в историю и надеялся, что все еще обернется шуткой, тем более что на лице Бризара было такое выражение, как будто он изо всех сил удерживается от смеха. Но это не было шуткой: все увидели, что у Бризара изо рта течет кровь.

– Идите сюда, – приказал Брюло трем дамам, – помогите внести его в дом.

А стоявшей в дверях Луизе он сказал:

– Беги за доктором.

Супруги Брюло взяли тело за ноги, Алина и Мария за руки; все пятеро были очень бледны. На полпути Бризара на минутку опустили на землю, так как полька не могла больше нести и выпустила его руку.

– Скорее, говорят вам, – вновь приказал Брюло. – Это же позор перед соседями.

Действительно, в соседних домах стали открываться окна, из них высовывались любопытные головы. Бризара снова подняли и на сей раз донесли до парадной залы.

– На старый диван, – командовал господин Брюло, – там ему будет мягче.

Чико удрал под шкаф.

– Подержите немного. – Брюло снял пиджак, засучил рукава рубашки выше локтей и усадил Бризара на диване таким образом, что он мог падать только вправо, где его удержала бы стена.

Бризар не падал.

– Он жив, – сказал господин Брюло. – Ортанс, дай быстрее нашатырного спирту. Может быть, еще удастся спасти репутацию нашего пансиона, – добавил он язвительно, бросая сердитый взгляд на жену, которая спешила с пузырьком нашатыря. – Алина, поди встань у входных дверей и не впускай никого, кроме доктора.

Он держал пузырек у носа Бризара, а мадам расстегивала ему воротничок. Бризар вдруг зашевелил губами, несколько раз выдохнул воздух, как лягушка, и сразу осел, точно снежная баба, на которую вылили кипяток. Потом он повалился вправо, но стена удержала его, как и рассчитывал господин Брюло. Госпожа Брюло в испуге отпрянула назад.

В это время пришел доктор. Он, снял перчатки и спросил Брюло, повернув голову в направлении Бризара, к нему ли его вызвали.

– Да, доктор, – ответил господин Брюло. – Мне думается, он выстрелил себе в рот.

Доктор проверил пульс и послушал сердце. Потом он открыл Бризару рот и заглянул внутрь. Затем он оглядел присутствующих и спросил господина Брюло, не сын ли это его.

– Нет, доктор. Это один из моих клиентов.

– Он мертв, – констатировал доктор. – Я составлю заключение и пошлю в полицию.

С минуту все молчали, а мать Марии подошла поближе. Потом доктор ушел, и господин Брюло послал Луизу в полицию с просьбой, если возможно, забрать труп до ужина.

– Что нам с ним делать? – спросил Брюло жену, когда они остались одни. – Его ни в коем случае нельзя оставлять в парадной зале. А если его не заберут до утра? Боюсь, что так и будет. А завтра воскресенье. Скорее всего его заберут только в понедельник. Хорошенькое дело!

– Боже мой, – вздохнула госпожа Брюло. – Это ужасно. У меня нет ни одной свободной кровати. Бедняга остался мне должен за восемнадцать обедов и восемнадцать ужинов. Пожалуй, тебе стоит написать об этих семидесяти двух франках его родителям в Муаянмутье. Но попозже.

– Правильно, правильно, – сказал Брюло. – Продолжай давать в кредит! Мы положим его пока на одеяла в комнате прислуги.

Госпожа Брюло вздернула плечи.

– Вот еще выдумал. Алина не согласится. Она потом ни за что не станет спать в той комнате.

– Ишь какие нежности! – воскликнул господин Брюло. – Эта стервозная кухарка будет нами командовать?

– Вот как? Ты сошел с ума. Уж не думаешь ли ты, что я ради твоего удовольствия разгоню всю прислугу? А знаешь что? Давай положим его пока к госпоже Жандрон. Она подумает, что он спит. Если его не заберут до ужина, вечером решим, что делать дальше.

До этого господин Брюло не додумался и оценил предложение жены.

С помощью Алины и Марии они снова подняли Бризара и понесли его наверх.

Госпожа Жандрон сидела и соломенном кресле в ожидании ужина и, увидев приближающуюся процессию, спросила, не звонили ли уже.

– Еще нет, – успокоила ее госпожа Брюло. – Ужин будет готов только через час. Смотрите, госпожа Жандрон, это господин Бризар. Можно ему полежать на вашей постели до конца ужина?

– Конечно, пожалуйста, – ответила госпожа Жандрон. – Не стесняйтесь, господин Бризар.

– Положим под труп простыню и накроем его другой простыней, – предложила госпожа Брюло.

Алина вытащила из грязного белья, приготовленного для стирки, две простыни и разостлала одну из них на кровати. На нее положили Бризара и накрыли второй простыней.

– Вы спуститесь вместе с нами, госпожа Жандрон? – спросил Брюло.

– Нет, – ответила старуха. – Благодарю вас. Я приду, когда будет готов ужин.

Брюло вопросительно взглянул на жену.

– Пусть остается, – сказала та. – Ничего страшного не произойдет. Алина, займись делом, иначе мы сегодня останемся без ужина. Бедняга, какой ужасный удар для его родителей.

Все четверо вышли из комнаты, Алина впереди, за ней полька, которая снова поспешила присоединиться к матери. Ей совсем не улыбалось остаться наедине с супругами Брюло, чего доброго, нотариус заведет разговор об уплате долга.

Старуха осталась с покойником. В комнате, где одно сердце молчало, а второе едва билось, воцарилась тишина.

Наконец госпожа Жандрон поднялась из своего кресла, подошла к туалетному столику, напудрила щеки крахмалом и направилась к кровати. Она дрожала, как в тот вечер, когда впервые осталась наедине с мужчиной, много-много лет назад.

– Послушай, – прошептала она.

Не дождавшись ответа, она быстрым движением сдернула простыню с умершего, и свет, падавший прежде на полотно, осветил бледное лицо и черную бороду. Глаза были открыты.

Когда тело самоубийцы внесли в комнату, она его как следует не рассмотрела, да и имя его ничего ей не сказало – она не помнила никаких имен, кроме своего собственного и Брюло. Но теперь, стоя над Бризаром и глядя ему в лицо, она вспомнила, что встречала его за столом.

– Это ты всегда заказываешь двойную порцию мяса? – спросила она дружелюбно.

Бризар молчал.

– Отвечай же, – продолжала старуха.

Ей удалось, не упав, опуститься на одно колено, и она попыталась снять свои домашние туфли, которые для удобства служанок застегивались пряжкой. Тщетно она и тянула, и дергала застежку. От напряжения у нее на висках вздулись вены.

Убедившись в тщетности своих усилий, она схватилась за одеяло и встала на ноги.

– Никак не пойму, в чем дело, но я не могу снять их, – призналась она. – Помоги мне!

На сей раз она удивилась его упорному молчанию и внимательно осмотрела его руки, вытянутые вдоль тела.

«Какой-то он сегодня странный», – подумала она и решила снова сесть в кресло, ибо почувствовала безотчетную тревогу; так Чико иногда пугался вдруг севшей на скатерть мухи.

Бризар лежал головой к окну, через которое проникал свет, а ноги его оставались в тени. Старуха подошла к креслу, стоявшему в ногах кровати, обернулась к свету и увидела, что на животе у Бризара что-то блестит. Она не могла отвести взгляд от блестящего пятнышка и вместо того, чтобы сесть, нерешительно вернулась и наклонилась над Бризаром, чтобы получше разглядеть, что это такое.

Она увидела длинную золотую цепочку, закрепленную в петле пиджака; ее концы спускались в два жилетных кармана.

Она потянула за цепочку, сначала очень осторожно, ибо не знала, чего можно ждать от лежавшего на ее кровати человека, знала только, что он не шевелится, но затем рванула так, что оторвалась пуговица. Из одного кармана появились на свет золотые часы, а из другого серебряный карандашик. Старуха испуганно замерла, прислушиваясь. Потом она вытащила цепочку и карандаш из петли, и добыча оказалась у нее в руке.

Быстро, как только позволяли ей ноги, она заторопилась к большому чемодану, открыла его и спрятала туда свою добычу.

И тут ей пришло в голову, что, пожалуй, лучше снова накрыть тело простыней. Из-под простыни остались торчать лишь ноги Бризара.

По «Вилле» разнесся звонок, сзывающий постояльцев к столу.

VIII. НОЧНОЕ БДЕНИЕ

Алина нашла в приемной около шляпы Бризара письмо, адресованное госпоже Брюло. Та осторожно вскрыла его, не слишком доверяя последней воле человека, который оставил неоплаченными столько обедов и ужинов. В конверте лежал исписанный лист бумаги и банковый билет, и госпожа Брюло прежде всего быстро взглянула на цифру, определяющую его достоинство. И только потом, спрятав банкноту от нескромных взглядов в кулаке, она прочла письмо следующего содержания:

Дорогие друзья,

Умирая, я чувствую себя обязанным от всего сердца сказать вам свое последнее прости. Друзья, жизнь – ад, и мы, пролетарии, должны за все расплачиваться. Вот почему я кончаю с ней, но одновременно выражаю надежду, что вы все встретите на своем пути только розы. Я ни к кому не питаю ненависти, и я попросил прощения у своей старой матери.

Прощайте все, кто часто сидел со мной за одним столом,

И когда сегодня вечером вы снова соберетесь и будете приятно беседовать друг с другом, то вспомните еще раз вашего верного

Гюстава Бризара.

P. S. Госпожа Брюло, я остался вам должен семьдесят два франка. Я кладу в этот конверт банковский билет в сто франков и надеюсь, что двадцать вы примете как компенсацию за хлопоты. Оставшиеся восемь франков я прошу подарить от моего имени Управлению благотворительными заведениями. Я написал также письмо комиссару полиции в просьбой отправить мое тело в Муаянмутье, где я родился и где желаю быть похороненным. Прощайте.

Буквы стали расплываться в глазах госпожи Брюло, когда она читала фразу «я попросил прощения у своей старой матери», а дойдя до того места, где Бризар призывал всю компанию еще раз вспомнить о нем, она расплакалась, закапав письмо слезами. Может быть, она вспомнила своего сынишку, который был похоронен на сельском кладбище. Как всегда в минуты сильного душевного волнения, она подозвала Чико, который тотчас прыгнул ей на плечо и чуть не выхватил банковский билет.

– Будь умницей, маленький проказник, – уговаривала госпожа Брюло обезьянку слегка охрипшим голосом. – Это от господина Бризара и тебе ни к чему.

Она тщательно спрятала деньги и пошла показывать письмо супругу.

– Несомненно, – сказал Брюло серьезно, – это настоящее завещание. А банкнота действительно вложена?

– Разумеется, – ответила мадам, ощупывая карман. – Как мило с его стороны вспомнить еще и об этих нескольких франках, правда?

– Конечно, – признал Брюло. – Но все же я не очень удивлен, он всегда был вполне порядочным человеком. Будь уверена, от Мартена этого не дождешься. Он слишком труслив, чтобы пойти на самоубийство.

– Прочти его вслух за столом, – посоветовала мадам. – Оно того стоит. Я не могу. О постскриптуме надо умолчать, это не их дело.

– Но, зачитав письмо, я должен буду показать его всем. Разве ты не понимаешь, что каждый захочет подержать его в руках? И что тогда получится? У людей возникнут подозрения.

– Отрежь тогда постскриптум, – сказала госпожа Брюло.

Нотариус взял ножницы, разрезал письмо пополам, после чего сунул верхнюю половину прощального привета Бризара во внутренний карман.

– Не читай его сразу же, – решила она. – Венгерки опять опоздают. Лучше после супа, когда все будут в сборе.

Луиза вернулась с известием, что труп заберут завтра утром, а следом за ней пришел комиссар полиции, который знал супругов Брюло лично и поэтому постарался уладить дело как можно быстрее и проще. Он допросил свидетелей, а именно супругов Брюло, Алину, Луизу и польку, которую, оказалось, звали Анна Крупинская, а секретарь записал их показания. После этого оба ушли, забрав с собой револьвер.

Между тем постояльцы один за другим возвращались домой и ахали, услыхав новость. Сильнее всех переживали венгерские дамы, которые еще долго обсуждали происшествие на своем странном языке. Что касается норвежца, то ему никто не мог растолковать, что же, собственно, случилось. Он никак не предполагал самоубийства и запутался между французским словом «mort» [7]7
  Смерть (франц.).


[Закрыть]и английским «more» [8]8
  Больше (англ.).


[Закрыть], ибо он начал изучать еще и английский. Госпоже Брюло удалось наконец объяснить ему с помощью сложной жестикуляции глухонемого, что господин с длинной бородой, который столовался в «Вилле» и сидел на этом месте, застрелился. В заключение она покачала головой и несколько раз прищелкнула языком. Асгард все понял и спросил, в доме ли это случилось, и госпожа Брюло показала на сад. Тогда он сказал: «Это очень печально. Так не следовало делать». Он действительно так думал, ибо всегда говорил то, что думал.

Как и было условлено с женой, после супа господин Брюло встал, откашлялся и произнес небольшую речь. Луиза в это время ходила на цыпочках и гораздо тише, чем всегда, меняла тарелки.

– Дамы и господа! Прошу прощения за то, что я на минуту прерву ужин, но на меня возложена обязанность передать вам последний привет того, кто в течение трех лет был одним из самых верных гостей за столом нашей «Виллы». Дамы и господа, вы все уже, конечно, догадались, что я имею в виду господина Бризара, который сегодня перед ужином в расцвете своих сил покончил жизнь самоубийством в саду «Виллы», выстрелив себе в рот. Тело, дамы и господа, временно покоится в комнате мадам Жандрон (при упоминании ее имени старуха поклонилась) и будет увезено завтра рано утром, если не возникнут непредвиденные затруднения. Господин Бризар, который был вашим общим другом, перед тем как умереть, думал о вас, что явствует из следующего письма, оставленного им. «Дорогие друзья, умирая, я чувствую себя обязанным от всего сердца сказать вам свое последнее прости. Друзья, жизнь – ад, и мы, пролетарии, должны за все расплачиваться. Вот почему я кончаю с ней, но одновременно выражаю надежду, что вы все встретите на своем пути только розы. Я ни к кому не питаю ненависти, и я попросил прощения у своей старой матери. Прощайте все, кто часто сидел со мной за одним столом. И когда вы сегодня вечером снова соберетесь и будете приятно беседовать друг с другом, то вспомните еще раз вашего верного Гюстава Бризара». Вот и все.

Воцарилась минутная тишина. Господин Брюло сел, и Луиза, почтительно стоявшая в дверях, стала подавать следующее блюдо. Все были очень растроганы, даже Асгард, понявший лишь половину, ибо, зная, что Бризар мертв, он догадался, что это было надгробное слово. Мадемуазель де Керро смахнула слезу и посмотрела на норвежца, словно хотела сказать: «Не вздумай последовать его примеру».

Первой заговорила госпожа Дюмулен. Она выразила удивление по поводу того, что количество самоубийств неуклонно растет, особенно в крупных городах.

– Да, – подхватила Мария, которая осмелилась заговорить, ибо торжественность момента обязывала забыть старую вражду. – Это удивительно, как вы справедливо заметили.

Госпожа Дюмулен пользовалась уважением, и дружба с ней никогда не повредит.

– И все же самоубийство старо как мир, – все еще несмело добавила полька.

– Конечно, – подтвердила госпожа Дюмулен. – Достаточно обратиться к истории. Это началось в самые давние времена. Сократ, например, отравился.

– Однако это не было самоубийством в буквальном смысле слова, – поправил Кольбер, у которого случайно сохранились какие-то воспоминания. – Если я не ошибаюсь, он был приговорен к смертной казни. Были, конечно, смягчающие обстоятельства, и поэтому ему разрешили самому привести приговор в исполнение.

– Ай да Кольбер, – засмеялся господин Брюло, подавая яблоко госпоже Жандрон. – Держитесь, госпожа Дюмулен.

– Я не боюсь, – сказала госпожа Дюмулен. – Я ведь знаю нашего милого Кольбера. Это ничего не меняет. Он же выпил кубок с ядом и таким образом совершил настоящее самоубийство. Кстати, вспомните того римлянина, который в ванне перерезал себе вены и истек кровью. Может быть, это тоже не самоубийство, господин Кольбер? – спросила она язвительно.

– Ну, тут я не стану спорить.

– Но тогда что же говорить о Сократе!

Все это время мадемуазель де Керро с беспокойством поглядывала на норвежца, а когда заговорили о римлянине, перерезавшем себе вены, она не смогла больше сдерживаться и наступила ему на ногу, после чего Асгард отодвинул стул, чтобы посмотреть, что происходит под столом. Чико, сидевший на плече своей хозяйки, пытался достать до волос госпожи Жандрон.

– Это ужасно, – вздохнула госпожа Брюло. – Как можно истекать кровью и не позвать никого на помощь. Это варварство. Нет уж, я бы предпочла револьвер, как бедный Бризар.

– Револьвер, хороший револьвер, конечно, самый быстрый и верный путь, – подтвердил господин Брюло с авторитетом ветерана 1870 года.

– Револьвер уродует, – заметила одна из венгерских дам. – Мне кажется, что я скорее решилась бы утопиться.

– А разве вода не уродует? – возразил Кольбер. – Луиза, положи мне еще кусок. Однажды я видел, как вытаскивали из Сены женщину, которая утопилась, ее очень раздуло от воды.

– Хватит, господин Кольбер, не рассказывайте, пожалуйста, за столом такие ужасы, – попросила госпожа Брюло. – От этого может стать дурно.