Текст книги "Избранное"

Автор книги: Виллем Элсхот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

– Мадемуазель Луиза, – сказал Рихард, когда стаканы были снова наполнены, – вы выглядите замечательно. И я готов биться об заклад, что знаю, в честь кого. Вы стараетесь все держать в тайне, но я уже давно заметил. Да, этим норвежцам нельзя доверять.

– Ну что вы говорите, господин Грюневальд, – возразила Луиза, не смея взглянуть на Алину и Берту.

– Не беспокойтесь, – продолжал Грюневальд, – секреты я не выдаю, хотя и знаю, что на Алину и Берту можно положиться. К тому же у меня нет полной уверенности. Собственно, это лишь догадки, но в душе я убежден, что не ошибся. Я могу сказать вам на ухо, если вы пожелаете.

Рихард оглянулся на дверь, нет ли какой опасности.

– Скажите, – попросила Луиза, поворачивая к нему голову.

Алина подошла к окну и позвала Берту, чтобы показать ей что-то такое в темноте.

– В половине десятого на углу у часовни, – прошептал он.

– Извините, господин Грюневальд, – ответила она слабым голосом, – но вы совсем не угадали.

Услышав ее ответ, Алина и Берта снова вернулись к столу, Луиза пыталась улыбаться.

– Значит, я ошибся, – сказал Грюневальд.

– Подайте милостыню, дети мои, – донеслось с улицы, и рука протянула в окно мешок. Пришел отец Франциск, главный нищий «Виллы».

– Тут как тут, старый бездельник, – беззлобно выбранила его Алина, принимая мешок.

– К вашим услугам, мое сокровище, – отвечал попрошайка.

Алина открыла буфет, вытащила разные объедки и стала складывать их в мешок.

– Поменьше картошки, дитя, увещевал отец Франциск.

– Ты еще не кончила? – спросила Алина Луизу.

– Я не хочу, у меня сегодня нет аппетита.

– Тогда давай сюда эту куропатку, – сказала Алина, сунула куриные ребра в мешок и подала его в окно владельцу.

– Бог да вознаградит тебя, – прозвучало в ответ, после чего фетровая шляпа исчезла в темноте.

Мадемуазель де Керро покинула парадную залу и заковыляла по коридору к себе в комнату. Стук ее левого ботинка на толстой подошве разносился по всему дому. На миг ее бледная восковая физиономия заглянула в стеклянную дверь кухни – она с удовольствием подсмотрела бы какую-нибудь интимную сценку, так как сама уже не могла быть ее участницей.

Грюневальд встал, попрощался и ушел. Как раз пробило девять часов.

Луиза была благодарна девушкам за чуткость. Поэтому она подвязала передник и, пока Берта, выполняя свою обязанность, провожала госпожу Жандрон наверх, помогла Алине мыть посуду.

Около половины десятого она ушла из «Виллы». На углу у часовни ее уже поджидал Грюневальд. При ее приближении он вынул из кармана письмо и сделал вид, что читает. На лице Луизы играла счастливая улыбка. Ответил он устно, идя с ней рука об руку по тихим улицам. Ответ состоял в основном из слов «сокровище», «ангел», «навечно» и тому подобных. Тут же была дана клятва.

Около полуночи они вернулись к часовне, и в темном уголке еще раз были взвешены все «за» и «против». Рихард говорил, а Луиза, тесно прижавшись к нему, смотрела ему в рот. Наконец Грюневальд подвел итог обсуждению, задав тихий вопрос, на который ответа не последовало. После этого оба вернулись в «Виллу роз» и поднялись по лестнице в комнату Рихарда. Немец шел впереди, как и положено, а Луиза следом, соразмеряя свои шаги с его, так что мадемуазель де Керро, которая еще не спала и ворочалась в своей постели, подумала, что наверх поднимается один человек.

Грюневальд запер дверь, зажег свет и посмотрел на нее.

– Ты боишься, – сказал он, вешая шляпу на ручку двери, чтобы прикрыть замочную скважину.

– Да, – призналась она.

Поздно ночью Луиза спустилась по лестнице. Она шла в одних чулках, неся ботинки в руке. Сердце ее замирало, когда она проходила мимо комнаты, где блаженным сном спали в обнимку господин Брюло, госпожа Брюло и обезьяна.

XIII. ИРРИГАЦИОННЫЕ РАБОТЫ

Ужин десятого мая госпожа Брюло ежегодно превращала в чествование госпожи Дюмулен из Тегерана, которую звали Антуанетта и которая платила восемь франков в день. Именины остальных постояльцев в «Вилле» не праздновались. Правда, госпожа Жандрон могла бы тоже рассчитывать на подобное внимание, ибо платила еще больше, но она не оценила бы этого, ибо ей было уже не до всяких таких глупостей. Никто и не знал, что ее звали Анна Маргарита Роза де Жандрон, и никому не приходило в голову, что и ее когда-то ласкали и называли Мег – в те времена господа, теперь похороненные и съеденные червями, еще носили черные фраки.

Праздник в честь госпожи Дюмулен отличался от обычного ужина в первую очередь салфетками, которые не просто лежали возле тарелок, а стояли в виде изящных кардинальских шапок. Затем дешевым букетом, украшавшим место именинницы, и, наконец, большим тортом, на котором буквами из постного сахара было выведено «Антуанетта» с размашистым завитком внизу. Последние три года даже пили шампанское, и все благодаря светлому уму госпожи Брюло, которая нашла разрешение труднейшей проблемы, как ей еще шикарнее обставить праздник и заодно подработать на нем в награду за свои труды. По зрелом размышлении она посвятила в свой план Кольбера, господина, который учил Асгарда французскому, и договорилась с ним о следующем. Обычный ритуал празднования начинается с короткого, но прочувствованного поздравительного слова, после чего сразу же подается торг. В порыве воодушевления, которое неизбежно охватывает людей в таких случаях, Кольбер вдруг выставляет бутылку шампанского, за которую он, разумеется, не платит. Этот расход госпожа Брюло берет на себя. Другие мужчины чувствуют себя морально обязанными последовать примеру Кольбера, и дальше все пойдет как по маслу. За бутылку шампанского госпожа Брюло платила три франка, а брала по семь.

В первый год выпили одиннадцать бутылок, две из которых были даром Кольбера и две – господина Брюло. Эти четыре бутылки обошлись госпоже Брюло в двенадцать франков. Зато семь остальных (7х4) принесли ей 28 франков, так что операция завершалась с прибылью 28–12=16 франков.

О втором годе госпожа Брюло не могла вспомнить без душевной боли. Как раз тогда в «Виллу роз» из «Родного дома» перебралась «сербская делегация», и каждый из четырех ее членов заказал не менее пяти бутылок.

В прошлом году госпожа Брюло заработала на этом 24 франка, прежде всего благодаря щедрости одного дурака-итальянца, однако в этом году она на многое не рассчитывала. Во-первых, выбыл Бризар, который не ограничился бы одной бутылкой. Во-вторых, ее беспокоил Мартен, который все еще не расплатился, а госпожу Брюло никак не устраивало повторение сербской истории.

От польской подруги Мартена и ее матери в данном случае вреда не было, наоборот, так как дамы пили, но не угощали, а цель состояла в том, чтобы было выпито как можно больше.

Дочь, без сомнения, свободно выпьет целый бокал, и если у матери не будут болеть зубы и она развеселится, то тоже не отстанет – ведь вряд ли ей часто случается пить шампанское. Так что с этим все в порядке. Но сам Мартен… Попросить его поужинать в этот вечер где-нибудь в другом месте неудобно, потому что в какую форму ни облечь такое предложение, оно все равно останется оскорбительным, и Мартен сможет воспользоваться этим и затеять ссору, последствия которой невозможно предусмотреть; с другой стороны, нельзя запретить ему заказать свою бутылку, ибо, глядя на него, и другие мужчины почтут за лучшее воздержаться от широких жестов. В голове госпожи Брюло на мгновение мелькнула безумная мысль – что, если наполнить бутылку из-под шампанского водой? Или выставить на стол просто пустую бутылку? Но тут же она отказалась от обеих идей как от практически неосуществимых. Да, ничего не поделаешь, придется позволить Мартену заказать бутылку, когда подойдет его очередь. Смирившись с тем, что щедрость Мартена пойдет за ее счет, в чем госпожа Брюло, несмотря ни на что, продолжала сомневаться – внутренний голос нашептывал ей, что дела Мартена в конце концов еще примут хороший оборот, – она прикинула, что Кольберу, ее супругу и Мартену будут противостоять Асгард, Грюневальд и Книделиус. Так на так. Значит, на шести бутылках она заработает три франка. А если повезет, то и побольше, хотя этот Книделиус очень странный тип. Асгарда она оценивала в две, а то и в три бутылки.

В день праздника Мартен уже в половине восьмого утра ушел из дому. Выглядел он достойно, так как оделся в свое лучшее платье. В руках у него был небольшой саквояж и две тросточки. Обычно Мартен никогда не выходил раньше одиннадцати. В коридоре он встретил Луизу, которая как раз несла булочки и кофе в его комнату и спросила: «Разве мсье не будет завтракать?» – на что он ответил, что позавтракает в городе, и добавил, что дамы съедят и его булочки. Своей польской подруге он сказал, что уходит по делам и обедать, видимо, не придет. Возможно, он вернется лишь к вечеру. Он должен поехать с одним из директоров «Лионского кредита» в Шартр, чтобы основать там компанию для ведения важных ирригационных работ в окрестностях города. Было слишком рано для того, чтобы вдаваться в подробные разъяснения. Он поцеловал ее на прощание в лоб и ушел. Она поняла, что дело верное, так заразительна была его уверенность. С другой кровати мать крикнула ему вслед: «Желаю счастья, Анри».

– Не волнуйтесь, – ответил Мартен. – Все уже в порядке. Остались кое-какие формальности.

И он жестом призвал обеих к спокойствию, как это делает врач, когда выздоравливающий пациент хочет петь, едва получив разрешение говорить. Мать и дочь завтракали, испытывая удивительное чувство покоя, какого не знали уже несколько месяцев. Прежде чем сунуть в рот первую булочку, мать сказала:

– Ну, видишь, Мария, помощь приходит как раз тогда, когда потеряна всякая надежда. Да, бог милостив. – И ее молитва была так же искренна, как молитва Робинзона Крузо на необитаемом острове после его чудесного спасения.

Булочки были черствые и не хрустели, как им положено.

– Разве можно подавать такие булочки приличным людям, – ворчала мать, у которой болели зубы.

– Подожди немного, – утешала ее дочь, – завтра или послезавтра после расчета я выложу ей все. Что она о себе вообразила? Ничтожество.

– Не будь с ней слишком груба, Мария, – уговаривала мать. – Правда, она могла бы относиться к нам более уважительно, но мы не должны забывать, она ведь не знает, что мы в конце концов расплатимся. Кстати, нам надо подумать и о девушках, ведь мы уже несколько месяцев не даем им чаевых.

– А тебе не жаль уезжать из Парижа в Шартр? – спросила Мария. Жизнь там, наверное, ужасно провинциальна.

– О дитя, – возразила мать, – это не так страшно, как ты думаешь. В провинциальном городе есть свои прелести. У нас там, конечно, будет маленький домик с чудесным садом, и ты быстро перезнакомишься со знатью. Тебе там понравится. А что хорошего в Париже? Иногда я чувствую себя здесь ужасно одиноко среди всего этого шума. Ну и Анри! Я начала уже терять мужество.

– А я нет, – сказал Мария. – Я всегда была уверена, что он найдет выход.

После завтрака мать и дочь немного отдохнули и стали одеваться к обеду.

– Анри взял мои часы, – сказала Мария, – чтобы цепочка не выскакивала у него из кармана. Только бы директор не спросил его, который час. Вот был бы номер. Представляешь, дамские часы. Фу, этот противный зубной порошок, завтра мы наконец купим бутылочку «Одола».

Одевшись, Мария отправилась искать госпожу Брюло, которая играла с Чико в парадной зале.

– Я хочу предупредить вас, мадам, что Анри сегодня не будет обедать в «Вилле», – чуть-чуть высокомерно заявила Мария. – Не надо ставить для него прибор.

– Вот как, – неопределенно произнесла госпожа Брюло, не решаясь расспросить подробнее.

– Да, – продолжала Мария, – он уехал с генеральным директором «Лионского кредита» в Шартр, чтобы организовать там компанию для проведения работ.

Госпожа Брюло оживилась.

– Разрешите вас поздравить? – сказала она растроганно. – Очень рада. Надеюсь, господин Мартен вернется не очень поздно и поужинает вместе с нами. Ведь сегодня именины госпожи Дюмулен и ужин будет небольшим праздником.

– Не могу обещать, – сказала Мария. – Анри предупредил, что вернется вечером, но не уточнил когда.

– Будет ужасно жаль, – огорчилась госпожа Брюло, – но в любом случае я рассчитываю на ваше присутствие, а также на присутствие вашей матушки.

– Я поговорю с мамой, – обещала Мария дружелюбно и с достоинством, ибо она помнила, что мать просила ее не быть слишком резкой с мадам.

XIV. АПЕЛЬСИНЫ

«О, муки надежды!»

Вийе де Лиль-Адан

Вечером зала имела праздничный вид. Антуанетта Дюмулен сидела рядом с нотариусом, а госпожа Жандрон – между Брюло и его женой, которые не спускали с нее глаз во время еды и поочередно направляли ее руку ко рту, когда это оказывалось необходимым. Мадемуазель де Керро досталось ее обычное место между Асгардом и пустым стулом, а Мария сидела по обыкновению рядом с матерью, ибо пока, до удачного завершения дел Мартеном, польки чувствовали себя вдвоем сильнее, чем поодиночке, среди других постояльцев.

У прибора госпожи Дюмулен красовалась ваза с розами, салфетки были накрахмалены. На столе постелили чистую скатерть, хотя прошла лишь половина недели. У каждой тарелки лежало меню, написанное госпожой Брюло собственноручно и включающее следующие деликатесы:

 
10 мая                   ВИЛЛА РОЗ
               Меню:
Суп по-персидски
Телятина с рисом а ля Жандрон
Рулет, с подливкой Мартен
Говяжье филе по-норвежски
Цыплята по-венгерски
Спаржа по-явански
Пирожные «Бреслау»
Мороженое а ля Кольбер
Фрукты
Десерт
Дипломатический торт
 

Да здравствует Антуанетта!

Мадемуазель де Керро была огорчена, что в меню не включили блюд ни «а ля Керро», ни «а ля Бретань», хотя она вполне удовлетворилась бы фруктами или десертом. По всему было видно, что ее здесь не любит.

На господине Брюло был сюртук, который ему очень шел, а госпожа Брюло надела украшения. Обе польки тоже были эффектны, Марин в красной, а ее мать в голубой блузках, которые теперь можно было донашивать. Но красивее всех был Асгард, одетый во все черное, в жилетке с глубоким вырезом и галстуке, заколотом булавкой с большим блестящим камнем. Его лицо над высоким воротничком сияло от удовольствия. Он стоял у своего стула, элегантно опершись правой рукой о спинку, в ожидании, когда господин Брюло подаст пример и сядет. Все дамы, даже мать Марии, напудрились, а на щеках госпожи Жандрон белели следы крахмала.

Госпожа Дюмулен заставила себя немного подождать и наконец тоже явилась; платье на ней было шелковое и шуршало при каждом ее движении. Она благосклонно и грациозно поклонилась и прошла к своему месту, как будто ни о чем не подозревая. Увидев цветы, она изобразила глубочайшее удивление: «О, какие чудесные розы! В честь кого, осмелюсь спросить?» Господин Брюло взглянул на собравшихся и дал условленный знак.

– Да здравствует Антуанетта! – прозвучало в зале, и все захлопали в ладоши.

Госпожа Дюмулен стояла как громом пораженная, но понемногу все же пришла в себя.

– Боже мой, и верно. Я совсем забыла. Ужасно мило с вашей стороны.

И она уткнулась лицом в цветы. Все смеялись и по очереди жали ей руку, Асгард двигался как во сне, так как он не очень хорошо ориентировался в процедуре празднования именин, а у госпожи Жандрон тряслась голова. Только мадемуазель де Керро держала свои подозрительные руки при себе, но громко крикнула с места «браво, браво!» Антуанетта смахнула слезу. Луиза подала «суп по-персидски», и все уселись на свои места. Вино в тот вечер пили почти неразбавленным. Чико, как обычно, сидел на правом плече госпожи Брюло; всякий раз, когда она поворачивалась, его длинный хвост ударял по голове госпожи Жандрон, и та ворчала, называя его «грязной мартышкой». Общее настроение было приподнятым.

После рулета с «подливкой Мартен» господин Брюло встал, попросил тишины, постучав ножом по стакану, и произнес следующие слова:

– Дамы и господа! Задача, которую мне сегодня предстоит выполнить, значительно приятнее, чем та, что выпала мне на долю несколько недель тому назад после смерти господина Бризара.

Я буду краток, дамы и господа, так как волнение, которое в этот момент переполняет всех нас, нельзя выразить словами. Мы счастливы, дамы и господа, чествовать сегодня ту, что в течение уже многих лет является одной из наиболее верных гостей нашей «Виллы».

Я выражаю надежду, что многие последуют ее примеру, и заканчиваю тостом за здоровье всем нам милой госпожи Дюмулен. Итак, да здравствует Антуанетта! Я кончил.

Пока господин Брюло говорил, а гости смотрели в свои тарелки, чтобы не смущать его, госпожа Жандрон воспользовалась ситуацией и незаметно продвинула левую руку по столу в направлении вазы с апельсинами, которая стояла недалеко от нее и представляла рубрику «фрукты», указанную в меню.

При последних словах господина Брюло кончики ее пальцев уже коснулись основания вазы. Когда хозяин дома сел, раздались такие бурные аплодисменты, что обезьяна испугалась и в окнах задрожали стекла, и вот в этот-то момент госпожа Жандрон вдруг подняла руку, схватила апельсин и сунула его в сумочку, которую всегда носила с собой. Там, кроме носового платка, хранился ключ от ее знаменитого чемодана. Затем она тоже захлопала в ладоши и сказала с добродушной улыбкой: «Прекрасно, мой друг».

Для своих девяноста двух лет она очень ловко осуществила столь сложный маневр.

Судьба, однако, не была к ней благосклонна, так как госпожа Брюло все видела.

– Смотри в оба, старуха крадет апельсины, – шепнула она господину Брюло.

Бывшего нотариуса осенила блестящая мысль. Якобы для того, чтобы удобнее было наливать вино, он подвинул вазу с фруктами ближе к госпоже Жандрон. Потом он в свою очередь прошептал что-то жене, видимо что-то очень интересное, так как новость распространилась за столом с быстротой молнии. Лица засияли от предвкушения удовольствия, и каждый время от времени украдкой бросал взгляд на старуху, чтобы убедиться, что она готова взять приманку. Только Асгард остался непосвященным, так как объяснить ему, в чем заключалась идея, было слишком сложно, а также потому, что весь план мог провалиться, если бы норвежец по своему обыкновению навлек свои словари и стал громко задавать вопросы. Луиза внесла огромный «дипломатический торт», который гордо красовался на столе до конца ужина. Когда госпожа Дюмулен увидела это ежегодное чудо, увенчанное ее именем, она окончательно расчувствовалась. Сжав в руке заранее приготовленный носовой платок, она заговорила прерывающимся голосом:

– Дорогие друзья, разрешите мне в нескольких словах сердечно поблагодарить вас за дружеское внимание, оно взволновало меня глубже, чем вы думаете. В Тегеране мои именины раньше тоже отмечались каждый год, и вы, конечно, понимаете, что в дипломатических кругах подобные праздники проводятся более торжественно. Конечно, вы можете подумать, что я преувеличиваю, я согласна, это звучит невероятно, но я уверяю вас, что никогда и нигде раньше не испытывала такого волнения, как в этот момент, и даже в тот последний год, когда английский посол сидел у меня по правую руку. Его звали сэр Дуглас Вестморленд, никогда я этого не забуду. Поэтому я благодарю вас еще раз от всего сердца и надеюсь провести среди вас еще многие счастливые годы.

Вторично парадная зала сотряслась от восторженных кликов, а госпожа Жандрон схватила второй апельсин и сунула его к первому в бархатную сумочку. Теперь общее ликование перешло в дружный хохот, и старуха смеялась вместе со всеми, полагая, что радость вызвана речью госпожи Дюмулен.

– Чудесная погодка сегодня, вам не кажется? – спросил господин Брюло, обращаясь к госпоже Жандрон.

– Конечно, мой друг, конечно, – ответила старуха. – Отличная.

– Так. А мне кажется, что собирается гроза, – многозначительно произнес Брюло.

– Вы так думаете? – спросила госпожа Жандрон, не выпуская из виду вазу с золотыми фруктами. – Ну что ж, гроза – это только гроза.

– Вы слышите, дамы и господа, – обратился нотариус к компании, – мадам утверждает, что гроза – это только гроза, а апельсин – только апельсин. Недурно сказано? Какие перлы остроумия она рассыпает.

– Браво! Похлопаем госпоже Жандрон, – предложил Кольбер. – Все вместе: раз, два, три! Раз, два, три!

Все захлопали в такт. Госпожа Жандрон одобрительно кивнула: подобный знак внимания ей не оказывался уже много лет. Кольбер сделал лишний хлопок, и дамы моментально ухватились за это.

– Господин Кольбер, – сказала младшая из троих венгерок, с накрашенными губами, – вы можете искупить свою ошибку, угостив нас всех шампанским.

Судя по ее тону, действовать надо было немедленно, иначе разрешение возьмут назад.

Госпожа Брюло взглянула на Кольбера, и он встал. Опершись руками о стол, он сказал с улыбкой, выражающей высшую степень скромности:

– Дамы и господа! Я охотно отзываюсь на знак, поданный мне только что столь грациозно королевой Венгрии, вследствие чего имею честь угостить компанию бутылкой шампанского.

– Браво, да здравствует наш Кольбер! – воскликнула госпожа Брюло, и все ее поддержали.

Госпожа Жандрон взяла третий апельсин. В вазе осталось девять.

– Господин Кольбер, – предупредила молодая венгерка, – если вы еще раз вздумаете провозгласить меня без моего согласия королевой Венгрии, я, пожалуй, потребую от вас вторую бутылку.

Чисто случайно она коснулась коленкой ноги Кольбера, который при этом глубоко вздохнул.

Госпожа Брюло вовремя углядела опасность.

– Без глупостей, – шепнула она ему, и Кольбер взял себя в руки.

Госпожа Брюло позвонила, и как по волшебству появилась Луиза с заказанной бутылкой шампанского.

– Принеси еще бутылку, Луиза, – распорядился нотариус. – Дамы и господа, я считаю своим долгом последовать благородному примеру господина Кольбера и надеюсь, что вы примете бутылку и от меня тоже.

– Ты хочешь меня разорить, муженек? – спросила госпожа Брюло, шаловливо грозя ему пальцем.

– Разорить тебя? Ну нет, дорогая, – возразил нотариус. – Разориться самому ради тебя – на это я готов.

– Какой у вас галантный супруг, госпожа Брюло, – одобрительно заметила именинница.

– Да, если бы он всегда был таким. Увы! – вздохнула госпожа Брюло, с упреком взглянув на своего старого сожителя.

– Разве ей угодишь, – сказал Брюло. – Должен тебе заметить, дорогая, что нотариусы не могут без конца расточать сладкие комплименты. Это не согласуется с достоинством их звания. Но никто не запрещает им быть любовными с дамами, хотя последние и не могут выступать свидетелями на суде.

Между тем Луиза принесла вторую бутылку, и теперь можно было наполнить четырнадцать стаканов. Больше всех налили госпоже Жандрон, так как Брюло рассчитывал, что добрый глоток шампанского придаст ей еще больше смелости.

Все встали, чтобы чокнуться, кроме старухи, которая не могла подняться, пока, ее вместе со стулом не отодвинут от стола. Впрочем, и она взяла свой стакан, чтобы поднести его ко рту, но, не пронеся и полпути, вылила половину на скатерть.

– Ах, черт возьми, – сказал Брюло, с сожалением посмотрев на пятно. – Ортанс, помоги ей, не то она прольет и остальное. Дамы и господа, я еще раз пью за здоровье нашей уважаемой именинницы, а также за здоровье госпожи Жандрон, старейшей обитательницы «Виллы» и воплощение честности и добропорядочности, что вам хорошо известно, за здоровье всех дам, за здоровье господина Кольбера и всех мужчин, – закончил он, бросив многозначительный взгляд на Книделиуса, Асгарда и Грюневальда.

Опять все громкими возгласами выражали одобрение, а Чико стал фыркать на госпожу Жандрон, словно кот.

Грюневальд незаметно ощупал свой карман и тихонько спросил что-то у Асгарда.

Тот всем своим видом выразил полное согласие.

– Говорите вы, – сказал норвежец.

– Мадам, – произнес Грюневальд, – господин Асгард и я в свою очередь просим принять от нас по бутылке шампанского.

– Да здравствуют Норвегия и Германия! – выкрикнула мадемуазель де Керро.

Между тем Книделиус что-то обдумывал. Потом он едва заметным жестом показал на одну из пустых бутылок и при этом вопросительно посмотрел на госпожу Брюло. В ответ она подняла семь пальцев, и Книделиус утвердительно кивнул.

Луиза вновь явилась на звонок, и госпожа Брюло заказала три бутылки.

– Как жаль, что господин Мартен сегодня не с нами, – сказала именинница.

– Он уехал с генеральным директором «Лионского кредита» в Шартр, – сообщила хозяйка.

– Чтобы основать там компанию для различных работ, – пояснила Мария.

– Вот как. Очень интересно, – сказала госпожа Дюмулен. – А какого рода работы, осмелюсь спросить?

– Да, что за работы? – спросила Мария, обращаясь к матери.

Та что-то ответила по-польски, что, видимо, должно было означать, что она тоже не помнит.

– Не имитационные… – вслух вспоминала Мария, – и не импортационные… нет, какие-то другие. Как странно. Слово у меня на языке, а выговорить никак не могу.

– Что-то насчет воды, – сказала мать.

– Так, может быть, ирригационные работы? – спросила госпожа Дюмулен.

– Именно! – в один голос сказали мать и дочь. – Чтобы организовать компанию для ирригационных работ.

– Я так и думала, – продолжала госпожа Дюмулен. – Это исключительно интересная область. В Иране этим много занимались. Взять хотя бы Тегеран. Так вот, с этой стороны была пустыня, и там постоянно в разных местах занимались ирригационными работами.

Своим ножом она чертила на белой скатерти карту Ирана.

Господин Брюло задумался. В окрестностях Шартра он знал равнину под названием Бос. Может быть, это там понадобилась вода? Но почвы там и без того на редкость плодородны, просто земля обетованная. А может быть, это где-нибудь к юго-востоку от Шартра; он-то знал только юго-западную часть… Кроме того, положение могло измениться с тех пор, как он переехал в Париж.

– Вы, кажется, вернулись с Явы? – обратилась госпожа Дюмулен к своему соседу.

– Да, мадам, – ответил Книделиус, щеки которого, уже покраснели.

– Там, разумеется, тоже ведутся ирригационные работы?

– Немного.

В его голосе слышалось: «Ради бога, не заводи разговор об этом проклятом острове».

Стаканы были наполнены снова, и теперь выпили за успех ирригационных работ. Госпожа Жандрон взяла четвертый апельсин.

– Ах, это уж слишком! – Мадемуазель де Керро поперхнулась, и брызги полетели на стол.

Господин Брюло решил, что момент настал.

– Теперь можно было бы взять по апельсину, – начал он, – но они как-то странно разложены: в одной вазе их гораздо меньше. Наши служанки даже не умеют накрыть стол как положено.

И он вызвал Луизу.

– Почему ты положила в одну вазу меньше апельсинов, чем в другую? – строго спросил Брюло.

– Извините меня, мсье, но в каждой вазе лежало по двенадцать штук, – уточнила она вежливо.

– Ты уверена?

– Совершенно уверена, мсье.

Она готова была поклясться.

– Хорошо, – сказал Брюло. – Можешь идти. Дамы и господа, – продолжал он подмигивая, – к сожалению, я должен констатировать, что среди нас есть лицо, недостойное находиться в нашем уважаемом обществе. Исчезло четыре апельсина, и я прошу виновника немедленно сознаться.

Ответа не последовало, все старались держать себя в руках. Асгард слушал открыв рот и напряженно сощурившись.

– Виновник не хочет сознаваться, – продолжал господин Брюло. – Дамы и господа, чтобы избавить невиновных от подозрения, не остается ничего иного, как проверить у всех карманы. Госпожа Брюло может без труда проделать это с женщинами, я беру на себя мужчин. Есть ли у кого-нибудь возражения?

Все гости отрицательно покачали головой. То же самое сделала и госпожа Жандрон, которая вдруг поняла, какой опасности она подвергалась. Ведь если бы она вместо сумочки сунула апельсины в карман, дело приняло бы для нее плохой оборот.

Приступили к обыску.

– Я предлагаю, чтобы господин Брюло обыскивал дам, а госпожа Брюло – мужчин, – крикнул Кольбер, потирая нос.

– Ах нет, что вы, – запротестовала одна из венгерок, бросив взгляд на хозяина дома.

– Господин Кольбер пошутил, – успокоил ее нотариус.

Супруги Брюло делали вид, что усердно ищут, но, конечно, ничего не нашли.

– Дамы и господа, – сказал нотариус, – обыск не дал результатов. Осталась одна госпожа Жандрон, но эта достойная уважения дама не могла сделать такое. Об этом не может быть и речи. Она вне всякого подозрения.

Госпожа Жандрон с благодарностью посмотрела на него.

– Но если вы потребуете, чтоб обыскали и ее, просто для порядка, то она, разумеется, готова показать свои карманы.

– У меня только один карман, – уточнила старуха.

– Заносим в акт, – сказал господин Брюло. – Итак, она, разумеется, готова показать свой карман.

Госпожа Жандрон осторожно опустила сумочку на пол и задвинула ее ногой под стол.

– Я считаю, что и подобном случае ни для кого не следует делать исключения, – заявили госпожа Дюмулен.

– Конечно, нет, – поддержал Кольбер. – Свобода, Равенство, Братство. – И он затянул «Марсельезу».

– Мадам, – произнес Брюло, отодвигая стул со старухой от стола, – прошу вас на минуточку встать. Это очень быстро.

Госпожа Жандрон повиновалась. Она сама показала карман. Госпожа Брюло ощупала его и заявила, что он пуст.

– Мадам, – сказал Брюло, – мы глубоко обязаны вам за вашу любезность. Я надеюсь, что вы не обиделись на нас, иначе поступить было нельзя. Садитесь, пожалуйста, госпожа Жандрон.

И он галантным жестом помог ей сесть.

Лицо старухи разгладилось, чувство бесконечного облегчения осветило ее черты, когда она вновь уселась на свой стул.

Господин Брюло хотел было придвинуть ее стул к столу, но вдруг нагнулся и извлек из-под стола зеленую бархатную сумочку.

– Не роняйте в другой раз, мадам, – сказал он, протягивая ей сумочку.

Госпожа Жандрон в отчаянии пыталась вцепиться в нее обеими руками.

– Одну минутку, – сказал Брюло. – Я хотел бы сделать вам подарок. Мы старые друзья, а маленькие подарки способствуют укреплению дружбы.

Он выбрал самый красивый апельсин из восьми еще оставшихся в вазе и раскрыл сумочку, чтобы положить его туда. Старуха сидела как каменная, с застывшей кривой улыбкой на губах.

Вдруг на лице господина Брюло появилось выражение глубокого удивления.

– Боже мой, – едва мог он вымолвить. – Что это такое?

Он схватил сумочку за нижние углы и вытряхнул ее на стол.

Из нее выпали носовой платок, ключ и четыре пропавших апельсина. Брюло снял с головы черную шапочку, словно стоя у свежей могилы. По парадной зале прокатился страшный взрыв смеха, а нижняя губа госпожи Жандрон задергалась, словно она читала молитву. Она посмотрела на хозяина дома, на постояльцев, потом на четыре злополучных плоди, и остатки крови бросились ей в лицо. Ей было стыдно.

– Дамы и господа, – начал Брюло, – тайна исчезнувших апельсинов раскрыта, и вот сидит виновница, из-за которой все вы оказались под подозрением. Нам, собственно, следовало бы передать ее в руки полиции, но мы этого не сделаем, мы избавим ее от двадцати лет тюремного заключения. Вместо этого я предлагаю разделить между нами всеми ее состояние, равное, по словам господина Гарусса, двум миллионам франков. Кто крадет апельсины, тот вор, отсюда можно сделать вывод, что ее богатство накоплено нечестным путем. Так или иначе, она должна от него отказаться.