Текст книги "Облака среди звезд"

Автор книги: Виктория Клейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Он стоял у окна. С минуту я смотрела на него, силясь понять, точно ли это мой отец, – из-за одежды, которая висела на нем, и волос, собранных в хвост сзади, он показался мне совсем непохожим на себя. Он ссутулился, руки повисли, и, когда он повернулся ко мне лицом, стало видно, как он побледнел и осунулся за эти два дня.

– Па, дорогой, – Корделия кинулась к нему в объятья, – ты сейчас так похож на Сидни Картона.

Отец рассмеялся, услышав ее сравнение.

– Ты такой же храбрый, как и он? – Она взяла его за руку. – Тогда можно я поцелую тебя прямо сейчас?

– Конечно, дитя мое… – Он обнял и поцеловал Корделию. Папа всячески поощрял ее пристрастие к фильмам об Анне Болейн, леди Джейн Грей и Марии Стюарт.

Мы начали рассказывать папе о том, что происходило дома. Меньше всего я хотела бы, чтобы он узнал о визите Рональда Мэйсона, но об этом тут же проболталась Корделия. К счастью, у отца было одно ценное качество – он никогда не позволял себе ревновать или всерьез гневаться по поводу маминых знакомств.

– Бедный Ронни… Старая полковая лошадь услыхала звуки победных труб. Вы, наверное, не помните, инспектор, о том замечательном герое, принце Чарли, о котором вздыхали все домохозяйки от Сандерлэнда до Уимблдона; каждая воображала себя Флорой Макдональд, в его объятиях скачущей верхом по берегу моря, над которым алел закат. Вот какая слава выпала бедному Ронни, когда снялся в этой второсортной картине.

Это была самая крайняя форма раздражения, какое отец считал допустимой по отношению к друзьям семьи, – более грубых и открытых нападок он себе не позволял.

Инспектор Фой улыбнулся:

– Нет, отчего же, я отлично его помню. Моя мама была от него в восторге. Но теперь, сэр, нужно перейти к делу: пара вопросов, если вы не возражаете. Насколько я понял со слов мистера Сиккерт-Грина, вы хотели бы опротестовать предъявленное вам обвинение.

– Ну, разумеется. Я же никого не убивал! Спросите кого угодно, все подтвердят, что Вальдо Бинг не способен на убийство. Грин просто выглядел как немощный осел сегодня утром в суде. И разве я с ним вместе не выглядел полным идиотом? – Отец прижал руку к груди и тяжело вздохнул – он был очень расстроен. – Господи, неужели они верят, что я это сделал! И какого черта я до сих пор доверял свои дела этому старому дураку!

– Н-да… – Инспектор вынул сигару и подвинул к себе пепельницу. – Откровенно говоря, было большой ошибкой заявлять главе магистрата, что он так же виноват в убийстве, как и вы.

Отец отрывисто рассмеялся:

– Они лицемеры. Ему нужно было зачитать им речь Изабеллы, сражающейся за жизнь Клавдио, – вот это ему бы удалось на славу. – Отец помолчал и начал декламировать: – «Вы люди, властью облеченные, почетом, о гневе Божьем и о воздаянье Высшем вы позабыли, заносясь, когда, на вас взирая, ангелы рыдают».

– Думаю, такая речь вызвала бы только недовольство, – заметил инспектор, и снова я удивилась, как живо он реагирует на каждую фразу отца, – он явно не принимал формального положения, по которому его считали виновным. – Ну, да ладно, – инспектор затянулся и медленно выдохнул сладкий дым сигары, – теперь уж говорить об этом поздно. Давайте еще раз вернемся к мотивам преступления. Подумайте: кто мог быть заинтересован в смерти Бэзила? Самый распространенный мотив в убийствах гомосексуалистов – ревность. – Он снова затянулся, ожидая, что скажет отец, но тот промолчал. – Впрочем, этот мотив имеет место вообще в восьмидесяти процентах всех совершаемых преступлений. Он или она вдруг узнают, что партнер был нечестен в отношениях, и первая ответная реакция – насилие. Не всегда конфликт заканчивается смертью кого-либо, но таких случаев в нашем следственном отделе бывают сотни. По словам домработницы сэра Бэзила, он редко выходил из дому и не имел ни с кем интимных отношений. Тем не менее я не стал бы исключать ревность на сексуальной почве. В одном я уверен точно: судя по финансовому положению сэра Бэзила, деньги не могли стать причиной его смерти. – Инспектор вдруг с каким-то отвращением посмотрел на сигару и положил ее на край пепельницы. – Давайте рассмотрим вероятные тайные мотивы, их тоже нельзя исключать. Конечно, возможен случай убийства на сексуальной почве, скажем, по причине ненависти к людям нетрадиционной ориентации. Однако такого рода нападения стали крайне редки с тех пор, как прекратилось судебное преследование гомосексуалистов. Я не думаю, что сэр Бэзил мог стать жертвой какого-нибудь случайного фанатика, хотя бы потому, что убийство случилось в театре.

– Конечно, нет, – подтвердил отец, – там просто не могло быть человека, способного на такие вещи. – Сэр Бэзил вообще не интересовался другими людьми, он был настолько эгоцентричен, что вряд ли у него были какие-то закадычные друзья или заклятые враги. Если не верите мне, спросите остальных актеров.

– Итак, оставим пока вопрос о мотивах, подумаем о тех лицах, которые могли быть причастны к убийству. К ним относятся все, кто случайно ссорился с жертвой, кто ревновал к его профессиональному успеху или просто был его недоброжелателем.

Отец скептически посмотрел на него:

– Уверяю вас, Бэзил был на редкость бездарен, и вам не удастся найти человека, завидовавшего его покупному успеху, а уж обо мне тут и речи быть не может.

– Хорошо. Но я должен проверить все версии. Я беседовал с каждым из членов труппы. Все они отзывались о ваших взаимоотношениях с сэром Бэзилом примерно одинаково. Они говорили о вашем соперничестве. Но о добрых, дружеских отношениях между вами никто не упомянул.

– Мой дорогой инспектор, сразу видно, что вы ничего не смыслите в театре. Все актеры до безумия ревнивы к чужому успеху и никогда не прощают удачи сопернику. Но иногда это вовсе не мешает их дружбе. Бывают и сложные ситуации, ссоры и даже ненависть друг к другу, но мотивом для убийства это никогда не становится. И знаете почему? Потому что рано или поздно найдется такой критик, который напишет разгромную статью даже о самом преуспевающем актере. Так или иначе мы всегда оказываемся квиты. Вы можете вытащить меня отсюда?

– Это не просто сделать, сэр. Следствие идет очень медленно. Только так можно избежать непоправимых ошибок.

– Но я не совершал преступления! – Голос отца был полон отчаяния. Корделия подошла к нему и, прижавшись, положила голову ему на плечо. Невозможно было спокойно слышать его крик о помощи.

Инспектор Фой выглядел расстроенным. Он положил в карман карандаш и блокнот и захватил с собой недокуренную сигару.

– До свидания, Хэрриет, я буду держать вас в курсе расследования.

Он хотел было подать мне руку, но передумал и направился к двери. Я напрасно пыталась понять, о чем он думал в ту минуту. У него был такой безмятежный вид, словно он предвкушал, как наконец возвратится домой и жена подаст ему вкусный ужин. Но я даже не знала, женат ли он…

– Я привезла пирог, который сама приготовила, – сказала Корделия, когда мы остались одни, и с гордостью положила на стол сверток.

Отец взял его в руки очень осторожно:

– Бог мой! А что ты в него положила? Он что-то больно тяжеловат, милая…

– Тссс… – прошептала Корделия, покосившись на констебля, охранявшего дверь.

– А… я понял… – Отец заговорщицки улыбнулся. – А что же я буду делать, когда перепилю решетку? Камера у меня на первом этаже, но через стену я не перепрыгну. Тебе нужно было приготовить еще один пирог, с лестницей внутри. Н-да, хотел бы я знать, что скажет Лавди, когда обнаружит, что ты похитила его инструменты.

– Я принесла почту, – сказала я.

Отец взглянул на конверты.

– Половина из них – счета, – моментально определил он. – Передай маме, что их надо оплатить. Это срочно. Они отменили постановку, и теперь денег мне не заплатят. Вот письмо из банка, и еще этот парень Поттер требует погасить задолженность. – Он бросил письма на стол. – Ничего, придется ему подождать; все равно они не могут предъявить мне иск, пока я нахожусь под следствием.

Я убрала письма в сумку. Пока папа и Корделия разыгрывали между собой сцены из «Ромео и Джульетты», я отправилась разыскивать сержанта Твитера.

По возвращении домой мы увидели все тех же журналистов у наших ворот. Шел дождь, они стояли под раскрытыми зонтиками.

– Никакого покоя нет, – выглядывая из-за двери, заметила наша соседка миссис Ньюбиггин, которую я недолюбливала, – ее так и распирало от любопытства. Завидев нас, она указала на меня пальцем: – Вот эта девушка. Нечего сказать, хорошее соседство. Что там у вас происходит? Кто-то мучает животное?

– Простите, – отозвалась я, – это наша собака лает, она еще не привыкла.

Я заслонилась рукой от камер и позвонила в дверь, за которой раздавались оголтелый визг и лай. Дерек тут же накинулся на меня, облизывая руки шершавым розовым языком.

– Что с ним? – спросила Корделия.

– Он рвет все, что попадется, а как услыхал, что вы идете, просто взбесился, – сообщила Мария-Альба.

– Он просто скучал… – Я погладила Дерека, пытавшегося запрыгнуть ко мне на руки. – Но как он нас учуял – это интересно, из него получилась бы отличная ищейка.

– И, возможно, он совершил бы подвиг, – добавила Корделия, – защитил меня от похитителей детей или тебя от наемных убийц. И стал бы знаменит, как Бобби Грей. Это так здорово!

– Я твою идею не поддерживаю.

– Ты ужасная зануда! Лучше назови его Дирк Боггард, это будет более стильно, чем Дерек.

Мы так и не пришли к согласию. Дирк – это имя показалось мне слишком грубым, именем, лишенным даже намека на поэзию.

Глава 8

– Ура! Презренный отступник вернулся! – крикнула Офелия, порхнув с лестницы и влетев в столовую.

– Какой еще отступник? – поинтересовалась Корделия.

– Дурочка, – с улыбкой ответила Офелия, – так я называю Креспена Майе. Он написал мне и предложил выйти за него замуж.

– Можно я надену на свадьбу бело-розовое платье и пояс с розовыми бутонами? – спросила Корделия. – Буду выглядеть, как у Дженис Тэтчер, когда ее сестра выходила замуж, хотя у нее совсем прямые волосы и малюсенькие глазки, и она была совсем некрасивая.

– Я очень рада, – откликнулась я довольно вяло – перспектива породниться с Креспеном не казалась мне особенно привлекательной. – Мы, наверное, были несправедливы к нему.

– Нет, лучше желтое платье, – рассуждала Корделия, – и пояс с желтыми розами. А то Хэрриет будет совсем глупо выглядеть в розовом.

– Да? – Мне вовсе не хотелось обсуждать все эти детали. – Может, ты немного подождешь, ну, пока папу не освободят хотя бы.

– Да я вовсе не собираюсь за него замуж! – возмутилась Офелия.

– Мне даже жаль его, – отозвалась я, – ведь он наверняка влюблен в тебя.

– Правда? Знаешь, сколько людей в меня влюблены? Я не могу выйти замуж сразу за всех. Как-то его мать сказала, что я бессердечная и порочная. Ха! То же мне аргумент. – Я не сомневалась, что Офелия действительно думает так, как говорит. Мне было всерьез обидно за Креспена. Ему, наверное, следовало поменьше упоминать о своей матери, в переписке и в разговорах с моей сестрой. – Надо же, он вообразил, что я стану терпеть рядом этот призрак престарелой виконтессы. Да он просто дурак! Если бы у меня, как у его мамочки, были бородавки, то я бы не посмела даже на глаза людям показываться.

– У нее что, есть бородавки? – с интересом спросила Корделия.

– Целых две. На подбородке, огромные и отвратительные.

– Бедная женщина… – заметила я.

Глаза Офелии сверкнули:

– Что ты ей сочувствуешь? У меня такое впечатление, что ты бы с удовольствием заставила меня выйти замуж за Креспена, чтобы я зачахла среди их мрачных развалин под надзором этой ведьмы. Терпеть не могу, когда ты строишь из себя святошу.

– Я ничего не строю, – во мне уже росло раздражение. – Просто меня бесит, что ты ценишь в людях только красивую внешность. Знаешь, никто по доброй воле не хочет быть уродливым.

– Господи! – Офелия встала из-за стола и вышла из комнаты.

– Не обращай внимания, – сказала мне Мария-Альба, – она просто коза.

– Коза?

– Да, злится – и все тут.

– А по-моему, она ищет козлов отпущения. Разве я сказала ей что-то обидное?

– Вовсе нет, – успокоила меня Корделия, – ты иногда бываешь несносной, но все равно ты моя самая любимая сестра.

– Спасибо… – мрачно ответила я.

Я ненавидела ссоры и скандалы и теперь не могла себе простить, что сама затеяла этот неприятный разговор. Но иногда Офелия способна была вывести меня из равновесия своим злословием и ядовитыми отзывами о людях, с которыми она, однако, продолжала поддерживать отношения.

Я чувствовала себя разбитой и потерянной, не находя, чем мне заняться, пока Мария-Альба накладывала завтрак Дирку и Марку-Антонию. Они сидели рядом. Марк-Антоний пригнулся к полу и затаился в позе охотника. Дирк вертелся у него за спиной, нетерпеливо высматривая, не подали ли еще его миску.

Мария-Альба собрала вымытые чашки и начала вытирать их, и тут я заметила, что выглядит она очень усталой, – руки у нее дрожали. Чтобы приготовить бисквиты и прочие деликатесы к завтраку, она поднялась рано утром. Бессонница была плохим симптомом, всегда предвещавшим для нее серьезные проблемы со здоровьем. Мне страшно было подумать, что она может снова попасть в психиатрическую клинику. Ее болезнь означала бы наступление полного хаоса в доме. Никто не смог бы взять на себя все заботы, никто не смог бы следить за порядком с таким умением и ловкостью. Во всем этом была изрядная доля моей вины – это я затевала бессмысленные ссоры и создавала вокруг себя нервозную атмосферу.

– Ты скотина, Хэрриет! Злая стерва! – воскликнул Брон, войдя на кухню. Он был в домашнем халате – вероятно, только что встал с постели, а в руках держал утреннюю газету. – Я даже не хочу больше называть тебя сестрой. Ты мне больше никто. Даже разговаривать с тобой не буду. И любой бы так поступил на моем месте после этого…

Я опешила от неожиданности. Но, посмотрев на брата, поняла, что он не разыгрывает меня и не притворяется.

– Что такое? Что я сделала?

Брон протянул мне газету и ткнул в нее пальцем:

– Читай!

– Под заголовком «Моя несчастная семья. Исповедь дочери Вальдо Бинго. Эксклюзивное интервью, данное Стэнли Норману» была помещена моя большая фотография с Дирком на руках.

– О, нет! Я только сказала, что не буду отвечать…

– А откуда они узнали все это? – Брон был в ярости.

«Оберон Бинг, начинающий драматический актер, молодой человек, ведущий разгульную жизнь, собирается последовать примеру находящегося в тюрьме отца, и вполне возможно, зайдет еще дальше. А началось с того, что его исключили из школы за сексуальную связь с преподавательницей. После этого ему довелось сыграть несколько незначительных ролей в театре, привлекших к нему интерес публики соответствующего пошиба, а затем он втянулся в круг тех, кто распространяет наркотики и запрещенные товары».

– О Боже! Брон! Я ничего этого не говорила. Мы гуляли со Стеном… Он был очень вежлив и помог мне найти Дирка, он рассказал мне о своей семье, но я ни слова не говорила о наркотиках – только о том, как ты однажды принес в школу трубку для курения опиума, которую папа купил в Шанхае. Я не говорила ни о каких запрещенных товарах, это же просто бред! Какой ужас, здесь сплошная клевета! Он выглядел таким приятным и искренним человеком. О, прости меня, Брон, пожалуйста!

Я опустила голову, мне хотелось провалиться от стыда сквозь землю.

– Офелия будет в шоке, когда все это прочтет. – Корделия сунула нос в газету: – Ей тоже досталось, вы только послушайте:

«По имеющимся у меня сведениям, мисс Офелия Бинг, тоже актриса, собиралась в ближайшее время стать женой Креспена Майе, второго сына виконтессы Соуп. Однако у супружеской пары возникло немало проблем в связи с судом над Вальдо Бинго, подозреваемом в убийстве. Невесте пришлось возвратиться домой под конвоем полиции. Сейчас она заперлась в своей спальне и сидит там в свадебном платье, обливаясь слезами от горя, поскольку лишилась возможности занять достойное место в одной из лучших аристократических семей Англии».

– Что за дичь здесь написана! Все было совсем не так. Это просто какой-то плагиат из «Больших надежд». О, Господи! Я во всем виновата…

– Еще не конец! Вот что тут написано о Порции, – весело продолжала Корделия и прочла вслух:

«По признанию сестры, Порция Бинг в момент ареста отца отсутствовала, – она проводила время где-то за городом с человеком, которого давно разыскивает полиция за пособничество нелегальным эмигрантам в пересечении границы. Скорее всего, ее другом является не кто иной, как албанский преступник, известный под прозвищем Могильщик. Вполне возможно, что дочь Вальдо Бинго оказалась заложницей албанских террористов и была переправлена в гарем Могильщика, находящийся в горах».

Корделия вскрикнула, прижав руки к груди.

– Это что, правда? Моя несчастная сестренка, как ты думаешь, это серьезно – о гареме в горах?

– Чепуха! Этого не может быть. Порция написала мне. Она не заграницей, это все ложь. Постыдный вздор! – Я снова перечитала статью, не веря своим глазам. Ни в одной строчке не было ни на йоту правды.

Я чувствовала себя сплошь виноватой. Меня мало утешало, что я дала повод для этой безобразной клеветы из-за собственной недалекости и доверчивости. Дирк положил лапы на мои колени и потянулся, чтобы лизнуть меня в щеку. Он был единственным, кто хоть как-то скрашивал мое одиночество.

– Хэрриет, – Корделия взяла меня за руку, – я все равно на твоей стороне, даже если все на тебя разозлятся. Я один раз смотрела фильм «Гневная тишина» – о человеке, который в Ковентри…

Я не стала слушать Корделию, поскольку в эту минуту обнаружила еще одну заметку в газете.

«Притон наркоманов обнаружен в штаб-квартире радикальной политической организации.

Согласно полученной информации, во время вчерашнего рейда полиции в Аулстоун-роуд в Кларкенуэлле, было обнаружено несколько пакетов, предположительно содержащих экстракт конопли. Однако подтвердить факт нелегального хранения наркотика полиция отказывается, пока не будут получены результаты экспертизы. Несколько членов этой экстремистской молодежной группировки были арестованы во время беспорядков, учиненных недавно на митинге в центре города».

– Сегодня самый ужасный день в моей жизни, – заявила я, обхватив голову руками.

В этот момент раздался телефонный звонок. Прислушавшись, я различила еще и звонок в дверь – это была новая атака, вероятно вдохновленная успехами Стэнли Нормана. Судя по всему, человек, в течение четверти часа набиравший наш номер, не сомневался, что кто-то должен быть дома. Я прошла в коридор и сняла трубку.

Звонил мистер Поттер, банковский менеджер. Когда я сообщила ему, что моя мать не может поговорить с ним, поскольку будет отсутствовать до конца следующей недели, он выразил крайнее неудовольствие, именуя наше поведение «нарушением установленного порядка», но ни возражать ему, ни оправдываться у меня не было сил. Я была не в курсе нашего финансового положения. В этом я ничем не отличалась от остальных членов моей семьи. У меня существовало непреложное убеждение, что деньги в доме есть всегда и что так будет продолжаться вечно. Так что мне оставалось только терпеливо выслушать его и на каждое обвинение отвечать только «да, я понимаю». Но такая моя реакция вызвала у него еще большее раздражение. Когда же он заговорил о юридическом разбирательстве и судебном приставе, я вдруг осознала, что дело весьма серьезное и на снисхождение со стороны Поттера рассчитывать бесполезно.

– Простите мисс Бинг, но, мне кажется, что вы не очень хорошо понимаете, что происходит. Срок истек, и нам придется применить меры, если счета не будут погашены в самое ближайшее время.

Эти слова были произнесены настолько холодным и бесстрастным тоном, что мне в приступе отчаяния вдруг показалось, будто он давно выжидал удобного случая, чтобы нанести сокрушительный удар по дому Вальдо Бинго. Но внутренний голос подсказывал мне, что малознакомый человек вряд ли способен питать к моей семьей неприязнь и целенаправленно стремиться причинить нам зло. Требовать выплаты долгов – его законное право, возможно, от этого зависел его собственный доход, ему нужно обеспечивать своих детей, заботиться о престарелых родственниках или решать какие-то иные личные проблемы, но меня это уже не интересовало.

– Знаете, что я вам скажу, – начала я самым вежливым тоном, на какой была способна, – идите-ка вы к чертовой матери со своими счетами и срочными требованиями!

Я повесила трубку с чувством удовлетворения, радуясь собственной находчивости, ведь мне удалось избежать унизительных для репутации моего отца объяснений.

Такое количество неприятностей оказалось мне не под силу. Казалось, я потеряла всякую способность переживать и страдать, и даже мысль о том, что я безгранично несчастна, уже не так ранила меня.

Дирк, прибежав в мою комнату, запрыгнул на постель и улегся рядом с Марком-Антонием, положив голову на мою пижаму. Но я так и продолжала сидеть, глядя в окно невидящими глазами. Мария-Альба принесла мне завтрак, я взяла у нее поднос, чтобы она могла отдышаться, – ей нелегко было взбираться по лестнице в мою каморку под крышей.

– Я ждала, ждала, а ты не спускаешься. Знаю, тебе иногда хочется посидеть в одиночестве. Может, оно и правильно. Офелия is in cattivissimo итоге, eccome! (в самом скверном настроении!) Надулась так, что к ней не подступишься.

– Это я ее разозлила.

– Чепуха! – Мария-Альба тяжело опустилась на кровать, Марк-Антоний проворно отодвинулся на другой край, подобрав под себя лапы, но Дирк даже не пошевелился, только лениво облизнувшись. – Она, как любая женщина, боится, что ее бросят. А уж такая женщина, как она, Бог мой, и вовсе этого не переживет.

– Мне давно пора смириться, что в семье все против меня… – Голос мой дрожал, и я чувствовала, что вот-вот заплачу.

– Ну, ну, Хэрриет! – Она взяла меня за руку, погладила мою ладонь большим желтым пальцем. – Все будет хорошо. Сейчас у нас много проблем, но это скоро пройдет.

– Дело не только в Броне и Офелии. Банк больше не дает кредитов. У нас почти нет денег. И Порция пропала, неизвестно – что с ней. Что, если этот проклятый газетчик написал правду? Я имею в виду, что она могла, сама того не подозревая, познакомиться с каким-нибудь бандитом.

Я разрыдалась, прижавшись к груди Марии-Альбы, как всегда случалось со мной в детстве.

– Бедняжка моя, ты устала, поешь вкусный завтрак, который принесла Мария-Альба. Тебе станет лучше.

Я не могла отказаться от еды, хотя и не чувствовала себя голодной, но Мария-Альба ужасно обиделась бы, если бы я не попробовала ее бифштекс и пирог с грибами. Она до сих пор считала меня ребенком, которого можно развеселить и успокоить вкусным угощением.

– Мы будем экономить на всем, – прошептала я, вытирая слезы салфеткой, – никой новой одежды, поездок на такси, пока папу не освободят.

– О чем вы думаете? – мрачно глядя на нас исподлобья, спросил Брон. – Вас что угодно интересует, кроме меня. Мне уже двадцать шесть, а у меня нет и десятой доли славы, которая уже была в этом возрасте у Наполеона.

Брон надел элегантное черное пальто с меховым воротником.

– Замечательно! – оживленно воскликнула Офелия, разглядывая мех. – Очень похоже на норку.

– Это и есть норка.

– Не может быть! И сколько она стоит?

– Ровно пятьдесят фунтов. Можно было достать и подешевле, но мой магазин закрылся, пришлось купить в другом месте – в рассрочку.

Я ушам своим не могла поверить – непонятно было, откуда Брон взял деньги. Я тут же вспомнила о разговоре с Плоттером, но, боясь очередной ссоры, решила промолчать.

Раздался звонок в дверь, переполошивший Дирка, который тут же начал прыгать вокруг Брона, теребя за полы его пальто.

– Да убери от меня эту собаку! – крикнул он. – Он сейчас порвет мне пальто!

– Я им сейчас скажу, чтобы убирались подобру-поздорову! – проворчала Мария-Альба, выходя из кухни с половником.

– Подожди, – остановила я ее, – сама разберусь.

Мне пришлось оттащить Дирка, кидавшегося к двери с громким лаем.

– Без комментариев! – крикнула я как можно громче. – Пожалуйста, оставьте нас в покое.

– Ради Бога, пусти меня, – раздался снаружи голос Порции.

Я сняла цепочку и распахнула дверь. Порция кинулась в мои объятия. Дирк, хотя и не был знаком с сестрой, с потрясающей сообразительностью позволил ей войти, но гневно набросился на преследовавших ее репортеров, не давая им подойти ближе. Я захлопнула дверь.

– Кто они? Весь мир сошел с ума! – Порция присела на ложе Клеопатры, не в силах держаться на ногах. – А это что за собака?

По ее лицу было видно, что с ней случилось нечто не совсем приятное. Она была в какой-то странной черной рубашке, которая была ей велика, и джинсах, тоже чересчур широких. Ее лицо было мокрым от слез, тушь растеклась и размазалась под глазами.

– Где ты была? Я так волновалась! – с упреком сказала я, едва сдерживая истерику.

– Не ори на меня! Я и без тебя довольно натерпелась. Еле живая приехала.

Я села рядом на кушетку и обняла ее:

– Как хорошо, что ты вернулась, я чуть не заявила в полицию, чтобы начали розыск.

– Этого еще не хватало! – Она отодвинулась от меня, и тут я заметила синяки на ее лице.

– Порция, кто это сделал?

– Этот мерзавец Дмитрий! Кто же еще! Мы поехали к нему домой. Ты никогда не видела такой роскошной обстановки: дорогие кровати из красного дерева, кресла, обитые бархатом, телевизор с дистанционным управлением. Я думала, все будет мило. – Порция говорила очень быстро, задыхаясь от волнения. – Но когда я посмотрела на потолок, то увидела там роспись – ужасные эротические сцены… Мы немного выпили. Тогда я сказала, что никогда не мечтала переспать с карликом: я же не могла прямо сказать, что меня раздражают его короткие ноги. Он и еще кое-чем походил на Тулуз-Лотрека, но это я обнаружила позже – у него член такого размера, что ты и представить себе не можешь. – Порция зло рассмеялась. – Она изъяснялась в своей обычной цинично-откровенной манере, но теперь в ее голосе было что-то пугающее.

– Порция, прекрати так говорить! Почему ты назвала его карликом? – Мне никогда не нравилась ее привычка рассказывать о своих похождениях в таком тоне, словно она была дешевой шлюхой. – Что он сказал?

– Он меня ударил, разбил мне губы… Ты что, не видишь? – Порция указала на следы от побоев. – И сломал зуб! Как тут было не плакать, я же ненавижу дантистов…

Порция закрыла лицо руками, словно стараясь защититься от неприятных воспоминаний. Я погладила ее по плечу.

– Бедная моя сестренка, что за несчастье! Ударил женщину, скотина! Его за это следует посадить!

Она улыбнулась и потрясла головой:

– Это еще не самое худшее. Но я даже не хочу вспоминать. Больше никогда не смогу видеть солнцезащитные очки, потому что – ты не поверишь – он их даже в постели не снимал. Я так и не узнала, какого цвета у него глаза.

– В постели? Ты что, спала с ним после этого? Почему ты немедленно не уехала домой?

– Потому что у него был пистолет.

– Пистолет? – Я похолодела от ужаса. – Боже мой, Порция!

– Ну, хватит восклицать, Хэт, невозможно тебя слушать! Еще не хватает, чтобы соседи об этом узнали. Он грозился мне башку прострелить. – Порция посмотрела на меня так, что мне сделалось не по себе. – Мне всегда казалось, что я ничего не боюсь, что со мной ничего не может случиться. Теперь понимаешь, почему я ему подчинилась?

– Да кто бы ни подчинился, он ведь мог убить тебя!

– Уж ты бы точно струсила, – Порция попыталась улыбнуться. – Я даже не могла закричать, потому что за дверью сидели вооруженные телохранители.

– Порция, ты понимаешь, что они могли убить тебя! – Я обняла ее, прижала к себе. – Ты ужасно рисковала! Мне страшно даже думать о том, что могло бы случиться.

– Хорошо, хорошо. Я знаю, что была дурой, когда согласилась поехать с ним. Но не воображай, что ты такая мудрая и все знаешь. – Порция начала злиться. – Когда-то ты спрашивала меня, что такое феллацио. Разве не так?

– Это было давно, я была еще ребенком, нечего об этом вспоминать. Он тебя изнасиловал! – Я мгновенно забыла все гуманистические теории, а также поучения Доджа о том, что свободная женщина никогда не позволит себя изнасиловать, – во мне заговорила неукротимая животная ярость, теперь я с удовольствием придушила бы Дмитрия голыми руками, растерзала бы его на части. – Стэн был прав, он бандит, нужно срочно сообщить об этом инспектору Фою.

– Какому инспектору?

– Фою. Он… не важно, потом расскажу. Что же было дальше? И как ты оттуда выбралась?

– Я никуда не могла выскользнуть, он не отпускал меня. Но я не собиралась там оставаться до конца жизни. Мне приходилось терпеть его, чуть что – он приходил в бешенство. Но у него были все время какие-то дела, так что он оставлял меня на несколько часов, слава Богу. Я сидела и читала книжку, где описывалась история какой-то несчастной девушки, приехавшей в Голливуд и ставшей наркоманкой и алкоголичкой. Она умерла, но до этого с ней случилось еще много всяких трагедий. Утром Дмитрий мне сказал, что уедет на целый день, и обещал привезти мне шубу и драгоценности, если я буду послушной, когда он вернется, потому что ему надоело мое сопротивление. Нужно было воспользоваться этим, чтобы сбежать. Так что я соблазнила Чико, одного из телохранителей, который приносил мне еду. Представь себе, как он изголодался, пока сидел под дверью и слушал вопли хозяина в момент оргазма. Я пожаловалась ему, что тот меня бьет и отнял одежду, чтоб его черти подрали! – Порция сжала кулаки. – От этого парня, конечно, пахло не туалетной водой, а чесноком и потом, но мне выбирать не приходилось. Пришлось ему уступить, иначе бы мне оттуда не вырваться, зато, когда он заснул, я взяла его рубашку и джинсы и убежала. Он бы, конечно, меня догнал, если бы не был голым. А вот я так голой и убежала, хорошо хоть не босиком. Прямо по полям и через лес, пока не выбежала на дорогу. Только там я натянула на себя это тряпье и остановила грузовик. Водитель довез меня до Кэмберуэлла, он на меня, разумеется, пялился, как на сумасшедшую, но я ему сказала, что лесбиянка, и он больше ни о чем не спрашивал. Это была хорошая идея, может, мне и правда стать лесбиянкой, потому что после Дмитрия меня тошнит при мысли о мужчинах.

– Привет, Порция, – в коридор вышел Брон, – где ты пропадаешь? Ну, как тебе мое пальто?

– Она попала в руки маньяка! – сообщила я.

Брон усмехнулся.

– Неоригинальная шутка.

– Это не шутка. Так оно и было. Нужно позвонить в полицию и вызвать врача.

– О нет! Не надо! – запротестовала Порция, схватив меня за руку. – Ты что, думаешь я стану позориться, рассказывая об этом еще кому-то? Все, что мне сейчас нужно – это горячая ванна и сон. Я еще никогда не чувствовала себя такой уставшей.