Текст книги "Облака среди звезд"

Автор книги: Виктория Клейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Глава 16

– Все хорошо, – сказал Макс, – у меня отличное расположение духа.

Он выглядел свежо, и даже щеки у него порозовели. Когда я попыталась отказаться от его приглашения пообедать в ресторане, он сразу же впал в такое глубокое уныние, что я не стала огорчать его. К тому же я знала, что Макс проявляет редкую преданность моему отцу и даже неоднократно навещал его в тюрьме – приносил ему книги, вино и сигары. Нельзя сказать, чтобы Макс мне не нравился, напротив – он мне казался привлекательным, просто мне было немного жаль покинуть Марка-Антония в его первый вечер после возвращения домой.

– Мы чудесно проведем время, – уверял он, улыбаясь. – Что бы вы хотели заказать?

Несмотря на его обходительность, раскованно и свободно я себя не чувствовала. Собираясь на этот ужин, я полагала, что мы будем сидеть в маленьком уютном бистро, а не в шикарном ресторане, где на каждого посетителя приходилось по два официанта, а все стены были увешаны венецианскими зеркалами. К счастью, я надела костюм из шотландской ткани, который можно было застегнуть на все пуговицы, скрыв таким образом дешевую невзрачную блузку.

А Макс выглядел просто сногсшибательно. Пиджак, рубашка, галстук, брюки – все сидело на нем идеально и было куплено в самом дорогом лондонском магазине. Волосам его, блестящим и пышным, почти до плеч, могла бы позавидовать любая женщина.

– Советую, месье, – заговорил официант на ломаном английском, наклонившись к нашему столику с блокнотом и карандашом в руках, – коктейль из пикантных устриц для дамы.

Дома мы никогда не ели устриц. Марии-Альбе, выросшей на берегу Средиземного моря и сохранившей самые тяжелые воспоминания о своем детстве, была присуща стойкая неприязнь ко всем морепродуктам. И поскольку я не была искушенным ценителем этих экзотических блюд, оставалось только согласиться с предложенным.

– По-моему, тут все страшно дорого… – Я была так озабочена нашими финансовыми проблемами, что боялась потратить даже лишний фунт на себя. Макс удивленно посмотрел на меня, и я вдруг ощутила мучительный стыд за то, что так неосторожно выставила напоказ свою нищету.

– Вам не нравятся дорогие рестораны? – спросил он, разливая шампанское.

– Я почти не бывала в таких заведениях, папа всегда говорил, что я совсем невежественна в этом вопросе.

– Разве никто из поклонников не приглашал вас на ужин?

Я рассмеялась, мысленно представив себе Доджа в ресторане.

– У меня был только один поклонник, и тот анархист.

Макс улыбнулся, так что сверкнули его ослепительно белые и зубы.

– Не могу поверить. Вы меня удивляете, Хэрриет. Только один поклонник у такой красивой женщины?

– Я почти никуда не ходила. Мне нравилось сидеть дома.

– Не верю, вы что-то от меня скрываете.

Но мне настолько неприятно было вспоминать о Додже, что я постаралась перевести разговор на другую тему.

– Какие чудесные цветы, – я кивнула на серебряную вазочку, – мне очень нравятся ландыши. И так пахнут даже в ноябре!

– Простите, Хэрриет, – вдруг серьезно произнес Макс, – это вовсе не мое дело…

– Что?

– Ничего. Давайте забудем об этом. Я не хотел огорчать вас. Расскажите мне лучше о вашей новой работе.

Мы успели выпить полбутылки шампанского, пока я делилась с Максом своими впечатлениями от «Брикстон Меркьюри». И к концу рассказа на лице его появилось скучающее выражение. Уже подали устричный коктейль, а я все рассказывала о спиритическом сеансе.

– Они свежие? – спросил Макс, кивнув на устриц.

– Даже слишком, по-моему, они еще живые… – Он с интересом наблюдал за мной. – Никогда не ела их раньше.

– Попробуйте, они вполне приличные.

– Может быть, лучше вы их съедите? Мне так будет легче… – Я положила вилку на край тарелки. – Не хочу показаться сентиментальной, но мне их жалко – я никогда не могла смириться с безжалостными законами пищевой пирамиды, царящими в природе.

Макс улыбнулся и продекламировал, не сводя с меня глаз:

 
А юных устриц удержать
Какой бы смертный мог?
Они в нарядных башмачках
Выходят на песок.
Что очень странно – ведь у них
Нет и в помине ног!
 

– «Алиса в Зазеркалье», с детства обожаю эту книгу, – призналась я Максу. – Руперт подарил ее мне на день рожденья много лет назад.

– Руперт Вульвеспурджес? Я не знал, что вы близко знакомы.

– Да, я тогда была еще ребенком. Но потом мы долгое время не виделись. И только недавно встретились снова. И теперь я понимаю, что он очень изменился, и почти ничего не знаю о его нынешней жизни.

– Мне кажется, вообще нет человека, который бы мог похвастаться, что знает что-то о его жизни.

– Он не нравится вам?

– Нет. Вовсе нет. К тому же не так много общаюсь с ним. Оно и понятно, Руперт не питает симпатии к актерам. Он странный человек. На мой взгляд, суховат и немного зануден. Даже когда руководил театральными постановками, с ним было не просто работать. Я предпочитаю Арчи. С ним гораздо веселее, и потом, Руперт всегда говорит на такие сложные темы, а я поверхностный, ленивый человек и склонен болтать обо всяких пустяках.

Макс улыбнулся, и я подумала, Каролине очень повезло с мужем. Во всяком случае, Макс был настолько очарователен, что его гипнотическое обаяние действовало даже на женщин за соседними столиками.

– Я впервые слышу, что он ставил пьесы.

– Он сделал очень хорошую постановку «Гедды Габлер» в Нью-Йорке, совсем недавно. А в прошлом году участвовал в подготовке «Фиделио» для оперного театра.

– Вот это да! – Я была вне себя от изумления – оказывается, Руперт знаменитость в театральном мире, а я и не подозревала об этом.

– Хэрриет, скажите мне, в чем вы действительно нуждаетесь? – Макс положил свою руку поверх моей, легонько сжав ее. – Я могу что-нибудь сделать для вас? Готов оказать вам любую помощь, какая в моих силах.

– Ваш отец был для меня идеалом, моим учителем и примером для подражания. Он способен заставить зрителей поверить в истинность происходящего, заворожить их. А без этой магии не существует настоящего театра, и всем нам следовало бы учиться этому у него. Каждый раз, когда я выхожу на сцену, думаю о вашем отце и горжусь тем, что мне выпала честь работать с ним вместе.

Я не раз видела людей, восхищавшихся талантом моего отца, он всегда находился в центре внимания, и я успела привыкнуть к этому. Но только после слов Макса я смогла понять, насколько велико на самом деле было обожание, которым окружала публика моего отца.

– Как чувствует себя Каролина? – спросила я, стремясь немного охладить его восторженный настрой, к тому же я ни на миг не позволяла себе забыть, что он женат, и беспокоилась о том, что этот ужин в дорогом ресторане не все способны были бы воспринять как невинную дружескую встречу.

– Она улетела в Окленд, навестить сестру. Надеюсь, там ей будет лучше. – Он помолчал немного и добавил: – Я виню себя за то, что уделял ей мало внимания. Но во многом ее образ жизни и деньги причинили ей еще больше вреда.

– О нет, – живо возразила я, – без денег у людей возникает куда больше проблем.

Макс в тот вечер заехал за мной на дорогой спортивной машине. Вряд ли он смог приобрести такой автомобиль, если бы не состояние Каролины.

– Самое худшее, что нас с ней интересуют совершенно разные вещи. Я вас не утомляю?

– Ничуть… – покачала я головой.

– Каролина не понимает, что не все можно купить за деньги. Она покупает мне костюмы, машины, картины, книги – все, что только можно пожелать. Но я обычный человек, и до того, как мы поженились, носил дешевые джинсы и старое пальто, но вовсе не чувствовал себя несчастным. Мне недоступны были путешествия по всему миру, деликатесы и дорогие отели, но зато я мог сидеть на скамейке в осеннем парке и читать стихи в свое удовольствие.

– О, я вас понимаю! Мне пора возвращаться. Я обещала Корделии, что не задержусь допоздна.

Корделия и без того была недовольна, что я покинула несчастного Марка-Антония после всех его страданий, и к тому же ей предстояло оставаться дома вечером совсем одной.

– Как жаль! – с досадой воскликнул Макс. – Но ведь Корделия уже не такая маленькая…

– Дело не только в этом. Наш пропавший кот нашелся, о нем нужно позаботиться.

Я рассказала Максу драматичную историю исчезновения Марка-Антония. Он с пониманием кивнул и подозвал официанта, попросив принести счет как можно скорее. Я заметила, что женщина, следившая за нами весь вечер, провожала Макса восхищенным взглядом.

– Если говорить откровенно, – признался мне Макс, когда мы уже ехали по шоссе в сторону Блэкхэта, – у меня очень плохие отношения с Каролиной. Я не согласен с расхожим мнением большинства мужчин, что жена вовсе не должна понимать мужа.

– Наверное, вы преувеличиваете, – вежливо возразила я, глядя, как первые капли дождя стекают по лобовому стеклу, поблескивая в свете фонарей.

– Несколько дней назад Каролина пыталась покончить с собой…

– О Боже! Не может быть! – воскликнула я и огорченно посмотрела на него.

– Она приняла снотворное, слишком большую дозу. А до этого выпивала почти по бутылке виски в день. К счастью, я пришел домой рано и нашел ее в ванной без сознания. Я вызвал «скорую», ей успели оказать помощь, только поэтому она осталась жива.

– Бедная Каролина! Но ведь это мог быть несчастный случай.

– Нет, она написала записку. В ней было сказано, что она любит меня и просит ее простить, но чувствует, что мешает мне, и не хочет больше быть обузой.

Макс молча продолжал крутить руль, а я была так шокирована услышанным, что не знала, как реагировать. Но, глядя на красивый профиль Макса, я думала о том, как он, должно быть, страдает и нуждается в утешении, осознала, что готова влюбиться в него.

– Я был против ее поездки в Окленд, ей следовало бы остаться дома, – его слова вернули меня к действительности. Он остановил автомобиль у ворот моего дома, но я не спешила выходить, ожидая, пока утихнет дождь. – Теперь я чувствую себя кругом виноватым. Разве я когда-нибудь говорил, что не люблю ее? Но она просто не хочет мне верить. Люди, страдающие депрессией, редко имеют объективные основания для своих страхов и подозрений.

– Я знаю, как тяжело видеть страдания дорогого человека и быть не в силах хоть чем-нибудь помочь ему.

– Вы думаете сейчас об отце, не правда ли? – Он угадал, я действительно думала о нем. – Неужели расследование до сих пор не привело к позитивным результатам?

– Какая скверная полоса наступила в жизни – и у вас, и у меня, – заметил Макс, вынув из кармана платок и протирая внутреннюю поверхность стекла. – Но я очень благодарен вам за прекрасный вечер. Надеюсь, что не разочаровал вас.

– О нет! Я получила огромное удовольствие.

– Хэрриет, вы заслуживаете гораздо большего, поверьте мне, поймите меня правильно, я не хочу, чтобы вы вспоминали только о том, что я пригласил вас в роскошный ресторан. Ведь не это главное в нашей встрече, а то, что она позволила нам поближе узнать друг друга.

Он улыбнулся, не поворачивая головы, но меня удивило, насколько легко ему было выразить словами то, что и сама я переживала в эти минуты. Раньше я полагала, что Макс – всего лишь повеса-коллекционер, что ему нравится обольщать женщин, пользуясь своим обаянием и талантом, но теперь я увидела в нем совсем другого человека.

В полутьме салона он наклонился ко мне так близко, что я почувствовала на своей щеке его легкое дыхание.

– Извините, мне нужно идти. – Я прервала затянувшуюся паузу, резко распахнув дверь, но Макс собрался тоже выйти из машины.

– Погодите, я сейчас раскрою зонт, дождь льет как из ведра. Я провожу вас до дома.

– Не стоит, право, я люблю воду.

Я выскочила на улицу, и Макс захлопнул дверцу.

– До свиданья, прекрасная наяда! – крикнул он, когда я пробежала в ворота.

– Ты просто вся светишься, – заметила Офелия, выйдя мне навстречу в прихожую. – Что с тобой случилось?

– Ничего… – Я глянула на себя в зеркало.

– Где ты была?

– Ужинала с Максом Фрэншемом.

– Да ну! – По лицу Офелии было видно, что она приняла мои слова за шутку. – С чего бы это?

– Просто хотели немного пообщаться.

– И где же?

– Во французском ресторане. – Я знала, какое впечатление произведет это на Офелию, и было интересно, что она скажет на это.

– Хэрриет, Господи! Что ты на себя надела, какой отвратительный костюм! Ты в нем похожа на училку из провинциальной школы. Бедный Макс!

– Иногда я завидую людям, у которых нет сестер.

– Ну конечно, – мы с Офелией зло посмотрели друг на друга, но я вовсе не собиралась уступать ей на этот раз. – Так о чем вы разговаривали?

– Так, обо всякой ерунде. О моей работе, о карьере Макса, о поэзии.

– Как романтично! – Офелия закатила глаза.

– Вспоминали о Каролине.

– Обычная пьяница.

– Она очень несчастна.

– Я бы тоже чувствовала себя несчастной, если бы мой муж водил в рестораны молодых девушек. А уж тем более если бы я еще была так же некрасива, как она.

– Ты слишком плохо думаешь о людях, может быть, он нуждался только в дружеском понимании.

– Не заговаривай мне зубы, ради Бога! Твой инспектор уже довольно поучал меня сегодня. Ему бы впору воскресные проповеди читать.

– Приходил инспектор Фой?

– Руперт рассказал ему о встрече с похитителем кошек в Уэппинге. Инспектор был в гневе из-за всего, что произошло. Я думаю, тебе еще от него достанется. Он выглядел очень расстроенным, когда узнал, что тебя нет дома. Мама и Ронни ушли в кино, смотреть старый фильм, в котором снимался Ронни.

– Ты с ним вежливо говорила?

– Вежливо? Да разве с ним можно говорить иначе? Вот я и слушала его, сидя на диване с закрытыми глазами. Хорошо еще, что у него было мало времени. – Офелия улыбнулась, с явным удовлетворением вспомнив о своей победе.

– Хэт? Ты проснулась? – раздался голос Порции.

Я села в постели и уставилась на сестру сонными глазами:

– Который час?

– Около шести.

– Утра?

– Да, черт возьми. Вряд ли ты находилась бы в постели в шесть вечера.

Я закрыла глаза и, тяжело вздохнув, спросила:

– Что еще случилось?

– Ничего, я вернулась домой поздно и не могла заснуть. Так что решила совсем не ложиться.

– Вернулась? Откуда?

Мне вспомнилось, что вчера Порция собиралась на вечеринку к Сьюк. Значит, веселье затянулось.

– Сегодня суббота?

– Да, суббота. Я забыла. Извини.

Порция смущенно покачала головой, видя мое хмурое лицо. Она разбудила меня в выходной, когда я обычно предпочитала поспать подольше. Уже собираясь уходить, Порция повернулась и сказала таким тоном, что невозможно было ей отказать:

– Можно с тобой поговорить кое о чем?

Порция села рядом со мной.

Несколько минут мы сидели в тишине. Затем Порция заговорила взволнованным, прерывающимся голосом:

– Я побывала на таком необычном вечере, все было потрясающе. Мы собрались в шикарном доме, который находился в каком-то парке. Где это было, я не знаю. Сьюк привезла меня на своей машине, нас пару раз останавливала полиция, потому что у нее не работала одна фара. Ты не можешь себе представить наши костюмы! Мы были одеты как Орфей и Эвридика. Сьюк сшила все сама, а еще у нас были венки из роз. У нее темные волосы и прямой нос, и она действительно очень похожа на изображения на греческих вазах.

Мне все еще хотелось спать, но я не позволяла себе закрыть глаза. Порция немного помолчала, а потом продолжила:

– Еще там был настоящий виноград, целые лозы с гроздьями. Я даже съела несколько виноградин… Обстановка и все гости были просто восхитительны… Когда все натанцевались, мы вышли из дома в парк, катались на лодках по большому озеру при луне… и Сьюк впервые обняла меня и поцеловала.

Я не смогла скрыть тревогу:

– Что значит поцеловала? Она ведь женщина!

Порция мечтательно вздохнула:

– Да, это могло бы показаться странным. Если бы я не была пьяна, то, может быть, все сложилось бы иначе. Но у нее такие мягкие и нежные губы, я до сих пор не могу их забыть. Я думаю теперь только о ней, никогда никого не любила так сильно, как ее…

Порция вдруг замолчала и посмотрела на меня глазами, полными слез. Я видела, что она охвачена каким-то неземным экстазом, который мне казался совершеннейшим безумием. Она прижала руки к груди и, еле сдерживая рыдания, произнесла:

– Теперь я знаю, Хэт, я – действительно лесбиянка…

Я сидела на постели, онемев от неожиданности и не находя, что сказать после такого страстного признания.

– Порция, милая, – я растерянно провела рукой по лицу, – не сомневаюсь, что вы будете счастливы, – и ты, и Сьюк… – Мне было невыносимо стыдно за эту банальную фразу, но придумать что-то более оригинальное в столь ранний час субботнего утра я вряд ли была способна.

Глава 17

– Посмотри скорее! – крикнула Корделия, распахнув ногой дверь и вбежав в мою комнату под громкий лай Дирка. – Это прислали только что, по специальному заказу! – Она держала на вытянутых руках вазу с цветами. – Правда, они прелестны?

– Кто-то звонил в дверь? – спросила Офелия, выйдя на лестницу из гостиной. – Ландыши! Неужели у Перегрина вкус стал лучше! Его гвоздики могли порадовать только слепую старуху! Боже мой! Это же роскошный букет!

Корделия взяла открытку.

– «Хэрриет, с извинениями и любовью». Нет, посмотри, какие чудесные, по-моему, только-только собраны, Хэт! – Ее глаза блестели от восхищения. – Ты можешь поставить их на зеркало, они так пахнут, что нельзя оторваться.

– Надо же, какая щедрость! – удивилась Офелия, но я нисколько не рассердилась на ее вечный скептицизм и насмешки. Она наклонилась и втянула носом сладкий аромат ландышей. – С извинениями? За что? Такой букет может искупить любой проступок. И ваза, да она же стоит не меньше ста фунтов! Кто это прислал? Макс Фрэншем! – воскликнула она, взяв у Корделии открытку. Несколько минут она осмысливала новость, а затем взяла вазу и сказала: – Лучше всего поставить их на столе в гостиной. Самое подходящее место. А ты, маленькая глупая девчонка, – она с улыбкой повернулась ко мне, – послушайся моего совета и никогда не заводи романы с женатыми мужчинами. Это всегда плохо кончается.

Я не могла поверить своим ушам – Офелия вдруг решила читать мне мораль. Она всегда нападала на женщин, которые провоцируют мужчин на измену и плетут адюльтерные интриги. Но еще больше она порицала мужчин, способных к романам на стороне.

– Они почти никогда не оставляют своих благоверных и, как псы, всегда возвращаются к своей блевотине, можешь не сомневаться. Им нужна жена, которая будет стирать их трусы и поздравлять с Рождеством, как когда-то это делала их дорогая мамочка. Но если уж, не дай Бог, какой-нибудь из этих мерзавцев и решит развестись, то всю жизнь будет доставать тебя упреками и своим чувством вины. И каждый раз, когда его жена будет звонить ему, а она непременно будет звонить каждую неделю, ты будешь выслушивать его нытье – он будет каяться в предательстве, которое совершил ради тебя.

Офелия даже покраснела от возмущения, произнося эту речь, и по всему было видно, что она уверена в своей правоте.

– Я совсем не собиралась заводить с Максом роман, – успокоила я ее, раздраженная таким бесцеремонным вмешательством сестры в мою частную жизнь.

Но ни Корделия, ни Офелия, как ни старались, не могли скрыть любопытства по поводу моих отношений с новым поклонником. О Максе существовало устойчивое представление, что он является маминым другом, об артистическом таланте которого она, однако, была невысокого мнения.

– Он довольно симпатичный, – сказала мне мама, до сих пор скрывавшая лицо под вуалью, – но, на мой взгляд, слишком избалованный. Я бы выбрала мужчину более солидного.

Ронни при этом выпятил грудь и важно прошелся по комнате.

– Но, – продолжала она, – у Макса есть чему поучиться, он человек опытный. Девушки, которые унаследовали огромное состояние, могут позволить себе быть невинными и глупенькими, интересуясь только комнатными собачками и теннисным кортом, но тебе, Хэрриет, не пристало прятаться от жизни и закрывать глаза на ее не очень приятные стороны. Именно поэтому Макс может оказаться для тебя неплохим учителем, но слишком доверять ему не стоит.

Она вышла из комнаты раньше, чем я успела возразить ей и сказать, что не считаю возможным вступать в близкие отношения с Максом.

– Не принимайте это всерьез, – посоветовал мне Ронни, – она слишком устала и изнервничалась. Конечно, Макс Фрэншем – не подарок, но дареному коню в зубы не смотрят.

– Почему ты ничего не рассказала мне о нем? – с обидой спросила Порция, после того как Корделия растрезвонила ей о моей вчерашней встрече.

– Потому что рассказывать было не о чем. Мы всего лишь ужинали вместе – и все. Неужели мужчина и женщина не могут встретиться и просто поговорить? У него есть жена, которой он дорожит, и я вовсе не считаю, что он питает ко мне какие-то чувства.

– Ну да! – возразила Корделия. – Все видели, какой букет он прислал тебе.

Она указала на вазу с ландышами, благоухавшими на всю гостиную.

– Хэт! – воскликнула Порция. – Ты обманщица! Думаешь, я поверю твоим словам после этого? Никто не станет посылать такой подарок, если у него нет интереса.

Мне не хотелось продолжать этот глупый разговор и выслушивать бестактные советы относительно того, как мне наилучшим образом воспользоваться вниманием Макса Фрэншема, дабы извлечь из этого материальную выгоду. Поэтому, не говоря больше ни слова, я вышла из гостиной и удалилась к себе в комнату.

Я окинула взглядом свою маленькую комнату, больше похожую на монашескую келью, и надела мантию, чтобы хоть немного согреться. У меня в столе хранилась небольшая коробочка конфет и цукатов, напоминавшая о лучших временах. Только благодаря кулинарным талантам Ронни скудость нашего теперешнего рациона была не так ощутима, но о былых роскошных трапезах, устраиваемых Марией-Альбой, оставалось только вспоминать. Я надеялась, что сладости поднимут настроение и помогут пробудить мои совсем было угасшие поэтические способности.

Я пыталась написать хоть пару строчек, но мне это никак не удавалось. Я съела несколько конфет и, едва удержавшись, чтобы не расплакаться от непонятной тоски, посмотрела в окно. Даже теперь мне было нелегко прочесть его снова, хотя содержание я помнила почти наизусть. Это письмо, которое он написал, когда мы только познакомились. В нем он объяснялся мне в любви и уверял, что думает обо мне днем и ночью. Я болела целую неделю, и мы не могли с ним увидеться, но он скучал по мне и даже приложил к письму цветок шиповника, который я положила в книгу «Тяжелые времена» Диккенса. Хотя Додж не читал романов, мне казалось, что это произведение могло бы ему понравиться.

Когда я получила от него последнее письмо, то чувствовала себя такой несчастной, что не могла без слез вспоминать о наших отношениях. Но, как ни странно, вскоре эта боль стала утихать, острота обиды притупилась, и я перестала сокрушаться из-за того, что наш роман подошел к концу.

Гораздо больше общего у меня с Максом. Я была ему признательна за великолепный подарок, хотя он и поставил меня в весьма неловкое положение, – в моей семье это истолковали как доказательство интимной близости между нами.

Мои мечты омрачались только мыслями о Каролине – я запомнила ее шикарно одетую, со скучающим видом сидевшую за столом на прошлом дне рождении мамы. Тогда она вовсе не показалась мне несчастной; и вообще, ее образ никак не вязался со всем, что рассказывал о ней Макс. Самоубийство, депрессия, одиночество… Я посмотрела на Марка-Антония, лениво потягивавшегося на постели. Нет, как бы то ни было, я не должна больше обнадеживать Макса, внося еще большую сумятицу в его супружескую жизнь.

– Хэт, – позвала Порция из-за двери, – Макс просит тебя к телефону.

– Скажи, что меня нет дома…

– И какой приговор? Жаль, что меня там не было… – Хотя отец был коротко острижен и бледен, выглядел он бодрее, чем в прошлую нашу встречу. Глаза его светились от радости; и мне очень хотелось узнать, что же произошло. – Развязка – самый волнующий момент в пьесе. Помнишь тот драматичный момент в «Зимней сказке», когда покрывало падает и звучат слова: «В ней теплится и бьется жизнь»?

Отец произнес эту фразу так громко, что на нас, как всегда, оглянулись все присутствовавшие в комнате свиданий.

– Вот настоящая магия поэзии, доставляющая нам ни с чем не сравнимое наслаждение.

– Иногда, папа, лучше, чтобы покрывало не падало. Я чуть в обморок не упала, когда увидела нос Ронни, – сказала Корделия, пришедшая вместе со мной навестить отца.

– И слава Богу, что мы все это смогли пережить, – добавила я. – Мамин рот теперь стал гораздо меньше, но Ронни говорит, что так даже аристократичнее.

На самом деле ничего аристократичного в нем не было, наоборот, возникало ощущение, что она постоянно держит губы вытянутыми трубочкой. Но мама была убеждена, что теперь на ее лице незаметны морщины.

– Почему же ты не сказала ему, что у него аристократичный нос, как у Джуди Гарленд? – смеясь, перебила меня Корделия. – Он стал похож на мои старые кеды.

– Как дела с Рупертом? Он оплатил счет?

– Нет, Ронни собирается это сделать. Он уверяет, что у него накоплена достаточная сумма, – понемногу откладывал деньги из гонораров, чтобы в старости ни в чем не нуждаться. Он ужасно боится оказаться в нищете на старости лет, точно как героиня из «Нашего общего друга», которая так боялась попасть в работный дом, что предпочла умереть под забором. Он так и сказал, что лучше умрет на улице, чем попадет в дом престарелых без цента в кармане.

– А мама заявила на это, что он умрет от сердечного приступа раньше, чем успеет состариться, – закончила Корделия. – И Ронни страшно обиделся.

Отец не выдержал и расхохотался вместе с Корделией.

– Ваша мама – остроумная женщина, – заметил он. – Очень остроумная. С ней никто не сравнится.

– А я? – спросила Корделия. – Разве я не остроумная? Но почему все так не любят меня? Потому что завидуют моей красоте и уму.

– К сожалению, этого нельзя избежать, девочка моя, – ответил отец. – В жизни нас всегда подстерегают неприятности, и всегда есть недоброжелатели. А как насчет твоей школы? У тебя есть подруги?

– Ух, я лучше схожу в туалет. – Корделия вскочила. – Видно, слишком много сока выпила на завтрак.

– Ну а как дела в твоей газете? Не помню названия…

– «Брикстон Меркьюри». Пока все тихо… – Мне не хотелось рассказывать отцу о ситуации на работе, я боялась, что это сильно его расстроит. Собралась было поведать об ужине с Максом, но затем передумала. – День, когда будут слушать твое дело, еще не назначен?

– Возможно, в феврале, как сообщила Флер.

– Флер?

– Флер Киркпатрик. Мой новый адвокат. Силки Грин, этот надутый сноб, впал в маразм – даже имени моего полного нормально произнести не может. Так что по моей просьбе Фой нашел ему замену. Какая женщина! – Отец мечтательно улыбнулся и вздохнул.

– И какая же?

– Самая красивая женщина! Представь себе, у нее голубые глаза – в них больше ума, чем чувства, – волосы черные, как вороново крыло. Тонкая талия, красивая грудь и бедра, а кожа бархатная и гладкая, как слоновая кость. С ней необыкновенно интересно беседовать. – Выслушав эту оду женской привлекательности, я тут же поняла, что отец в очередной раз влюбился. Уж что-что, а влюбленность всегда захватывала его целиком. В детстве эта особенность его характера пугала меня, но с годами я стала относиться к этому более снисходительно и терпимо. – Красоту невозможно описать словами. Ее можно только ощутить, пережить – как настоящее откровение.

– Ну, по крайней мере в общих чертах мне это удалось с твоей помощью.

– Как продвигается карьера начинающего мастера пера? – спросил Арчи, поднимая подведенные брови, выделявшиеся на покрытом белилами лице.

Была пятница, конец недели, и он зашел к нам в гости вместе с Рупертом, регулярно осведомлявшимся о нашем финансовом положении и забиравшем у нас счета для оплаты. Я развела огонь в камине, украсила стол букетом хризантем, которые купила по дороге домой, и открыла бутылку белого вина, любезно присланную нам в понедельник Рупертом.

– Теперь уже гораздо лучше, – отозвалась я, – кое-чему я все-таки научилась.

Хотя манера общения Арчи меня немного раздражала, я была ему признательна за тот интерес, который он из вежливости проявлял к моим профессиональным успехам.

– Мистер Поудмор сказал, что статья хорошая, но, когда он вернул мне ее сегодня утром, я не узнала своего текста после его правки.

– Все редакторы – страшные деспоты. Они считают себя единственными гениальными стилистами в этом мире. Поверь мне, они неисправимы.

Я достала из сумки свою статью и показала Арчи несколько фрагментов, подвергшихся полной переработке.

– Мистер Поудмор был не очень доволен архаичным колоритом, – пояснила я. – Он хотел, чтобы статья была ближе к современности. Ему кажется, что читатели не поймут сложности моего замысла, который заключается в том, чтобы представить в этой серии легендарную фантастическую историю нашего города.

– Ну, а ты что скажешь? – обратился Арчи к Руперту. – Каков будет приговор профессионала?

Я ожидала серьезной критики – ведь, в отличие от Арчи, Руперт был более требовательным ценителем и судьей.

– Бывало и хуже, – заявил он бесстрастно, прочитав статью. – Постарайся реже использовать аллитерацию. Журналистика – не поэзия.

Проглотив это замечание, я сделала вид, что нисколько не расстроилась.

– Кто хочет конфет? – предложила я гостям, поставив на стол коробку.

Руперт скептически осмотрел угощение и покачал головой:

– Конфеты с вином? Это как-то по-восточному! Нет уж, спасибо, Хэрриет. Это деликатес, а я приучаю себя к простоте во всем. И потом, они мне напоминают тех несчастных набальзамированных жаворонков, что пылятся на полках Британского музея.

– Над чем это вы смеялись? – спросила Порция, зайдя в гостиную.

Она посмотрела на них с недоверием. С тех пор как она изменила образ жизни, то стала взирать на мужчин свысока, утверждая, что они годятся только на то, чтобы вовремя открыть дверь или подать зажигалку.

– Перестань хихикать, Корделия, не вижу ничего смешного, – повернулась она к сестре. Всякий раз, увидев Арчи, Корделия не могла удержаться от смеха, находя его вид очень забавным и оригинальным. Порция нахмурилась и возмущенно обвела взглядом гостей.

– Как у тебя дела на работе? – спокойно поинтересовался Руперт.

– Неплохо, – ответила Порция. – Джессика Делавине – замечательная женщина. Она активно призывает всех умных и уважающих себя женщин бороться против мужской тирании, утверждая свою независимость.

– О, в таком случае нам стоит быть ей благодарными! – воскликнул Арчи.

– А как насчет неумных и неуважающих себя? – уточнил Руперт. – Вам не кажется, что они больше нуждаются в помощи?

Порция смерила его холодным взглядом и не удостоила ответом.

– Мы вместе со Сьюк намерены провести Рождество в Эдинбурге. Она выступит там с лекцией «В чем ошибка Евы».