Текст книги "Облака среди звезд"

Автор книги: Виктория Клейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

– Я заблудилась, – оправдалась я, встав между двумя мужчинами и не зная, как повести себя, чтобы никого не обидеть. Макс взял меня за руку и тихонько пожал ее.

– Так вот, кто это… – почти шепотом сказал мне Джонно. – С вами все ясно, мисс Совершенство. Мне следовало бы догадаться. Я предупрежу остальных, чтобы не тратили время понапрасну и не докучали вам.

Джонно отошел от нас и свернул куда-то за угол дома, исчезнув в тени деревьев.

Мы поднялись по лестнице и остановились перед дверью, ярко освещенной фонарем, висевшим под крышей. В окне столовой мелькнула тень Мэгги – она, должно быть, торопилась накрывать стол к ужину.

– Неужели достаточно того, чтобы вы нравились другому человеку, и тогда он сможет вызвать у вас ответные чувства? – спросил Макс, когда мы вошли в прихожую. Он вдруг взял меня за плечи и заглянул мне прямо в лицо. Но, к счастью, там было так темно, что нам было нелегко рассмотреть друг друга. – Хэрриет, ответьте мне.

Но я ничего не сказала ему. Тогда он взял мою голову в руки и поцеловал меня. Я ответила ему поцелуем из вежливости, чтобы сгладить неловкость ситуации. Сложно было определить, приятен мне его поступок или нет.

Вырвавшись, я побежала к лестнице, но, взявшись за перила, повернулась к нему и сказала:

– Вы это неудачно придумали.

– Вам не следовало искушать меня, если вы не хотели, чтобы я вас поцеловал.

Макс подошел и снова положил руки мне на плечи. Я опустила голову, понимая, что с трудом справляюсь с волнением. Он взял меня за подбородок довольно настойчиво и заставил посмотреть на него.

– Хэрриет, – произнес он, – что бы я ни делал, где бы ни был, каждый день думаю о вас. Даже ночью, особенно ночью. Когда вы находитесь рядом, я не могу от вас глаз отвести. Я никогда и ни к кому не испытывал таких чувств.

В это мгновение наверху распахнулась дверь, и на лестницу вышел Руперт. Макс мгновенно опустил руки и отступил от меня.

– Что вы за шумная пара! – крикнул нам Руперт. – Мисс Типпл уже спрашивала всех, не вызывать ли полицию, а то ей кажется, что кого-то насилуют. Мэгги пришлось поить ее бренди, чтобы успокоить.

– Что это значит? – в недоумении спросила я.

– А то, что вы нажали на дверной звонок и держали его минут десять.

Глава 23

«Сочельник.

Дорогая Мария-Альба!

Большое спасибо за твое письмо, которое благополучно дошло до нас, хотя почтальону пришлось проделать весь путь из деревни пешком. Ночью опять выпал снег, и его фургон застрял. Корделии гораздо лучше; будь уверена, она питается так хорошо, как только возможно. Стряпня Мэгги почти так же хороша, как и твоя, разве что более английская. Кажется, я писала в предыдущем письме, что мы ели в первый вечер в Пай-холл, и я могу сказать, что хуже с тех пор не стало. В таких условиях мы все скоро станем ужасно толстыми. Мэгги так расстраивается, когда кто-то недоедает! В ней так много материнских чувств, очень жаль, что у нее нет своих детей. Но Аннабель и Джонно вполне ее признали.

Так вот, вчера вечером у нас был суп-карри, а затем жареная утка с чудесным соусом. Я немножко расспросила Мэгги, из чего он приготовлен, поэтому могу рассказать тебе. Для него нужен лук-шалот, красное вино, апельсиновый сок, желе из смородины и еще что-то, что называется «полуглазурь». К утке подавали жареную картошку, морковь, лук-порей и цитрусовый салаг. Потом были сливы, запеченные с розмарином, удивительно вкусные, а затем сыр. А на десерт – свежие и засахаренные фрукты и орехи. Мэгги и миссис Уэйл прекрасно справляются со своими обязанностями, но я всегда думаю о том, как тяжело им приходится, пока все остальные сидят сложа руки. Правда, когда Фредди предложила помочь убрать тарелки, сэра Освальда чуть не хватил удар. Поэтому мы предпочитаем не лезть. Позавчера на ланч мы ели яйца в сметанном соусе…»

Там было еще много про еду, ибо это единственная, за исключением благополучия нашей семьи, вещь, которая интересовала Марию-Альбу.

Чтобы никто не мешал мне писать письма, я удалялась в комнату, которую считала своим рабочим кабинетом. По крайней мере, не было похоже, чтобы кто-либо еще ею пользовался. Узкий лестничный пролет вел из гостиной наверх, в так называемую маленькую приемную. Она вряд ли была больше десяти квадратных футов, отделана зелеными панелями, с арочным окном, выходящим на водопад. Из мебели там был письменный стол, кресло, настольная лампа и книжный шкаф. А еще прелестный каминчик с дельфтскими изразцами, расписанными сценами из путешествия Ноя; но самое главное – там был электрический обогреватель. Мэгги рассказывала, что посетители всегда спрашивают, не было ли это жилищем отшельника, а она, не прибегая к прямому обману, позволяет им так думать, хотя на самом деле комната слишком большая, и ее легко обнаружить. Возможно, это была комната дворецкого или кабинет, где госпожа занималась приведением в порядок счетов.

В одной из стен комнаты есть деревянная дверца, позволявшая наблюдать за тем, что происходит внизу, в гостиной. Мне показал ее Руперт. Наверное, многие поколения хозяек дома незамеченными наблюдали отсюда за своими домочадцами.

В гостиной сэр Освальд читал Фредди, Вере и Джорджии лекцию о шкафчике семнадцатого века. Фредди согласно кивала, у Джорджии был чрезвычайно скучающий вид. Вере уставился на картину за спиной сэра Освальда и даже подошел поближе, чтобы лучше разглядеть ее, к великому неудовольствию рассказчика, заметившего потерю части аудитории. Мисс Типпл сидела в одиночестве, как обычно. Ее глухота, в совокупности с привычкой думать вслух, делали ее трудновыносимой. Я взяла стул и села рядом с ней настолько близко, чтобы при необходимости кричать ей прямо в ухо.

Мой поступок был не столь альтруистичен, как могло показаться. Я хотела по возможности избегать Макса. То, что произошло, было одновременно приятно и болезненно. Я всегда ругала себя за нерешительность. Тот самый внутренний голос, что предостерегает нас от проявления тщеславия и потакания собственным слабостям, – возможно, просто здравый смысл, – не давал мне целиком отдаться чувствам.

Степень глухоты мисс Типпл менялась в зависимости от ее настроения. На этот раз, несмотря на усиливающийся шум разговора, она слышала все мои слова и рассказала, что отбывала заключение как суфражистка накануне Первой мировой войны. Этот интереснейший рассказ был прерван сэром Освальдом:

– Ну что, мисс Типпл, тепло ли вам здесь, у огня? Вы заняли мое любимое кресло! – На самом деле это кресло было любимым для всех, как наиболее близкое к единственному источнику тепла. – Оно очень удобно, не правда ли? Его сделали при королеве Анне, а в те времена знали толк в таких вещах. Все дело в том, что у него очень глубокое сиденье. Кресло старины Гэлли, – он указал на старое черное дубовое кресло, стоявшее с другой стороны камина, – не столь учитывает человеческое телосложение.

Это самое кресло у многих вызывало раздражение. Его близость к огню позволяла некоторым гостям не обращать внимания на неудобную конструкцию, однако как только кто-либо пытался убрать с сиденья лежащие там будто бы без присмотра трубку, табачную жестянку и коробочку с нюхательным табаком, сэр Освальд или Мэгги сильно возмущались, словно несчастный попытался плюнуть в чашу Святого Грааля. Кресло принадлежало первому из семьи Пай – Галахаду и должно было сохраняться в неприкосновенности.

– Нет, нет, не вставайте! – сэр Освальд не дал мисс Типпл подняться с кресла. – Я сяду вот здесь, на диване, а мисс Банг, возможно, будет так любезна, что расскажет мне, приглянулся ли ей Дербишир, к которому, признаться, я питаю необъяснимое пристрастие.

Я последовала за ним к дивану, лихорадочно соображая, как превознести его родные места. Но я могла бы не волноваться так сильно. Для сэра Освальда усесться на диван было нелегкой задачей. Когда наконец после многочисленных вздохов, пыхтения и натужного скрипа суставов (а также скрипа просевшего под его тяжестью дивана) он уселся, мне пришлось втискиваться между подлокотником и его массивным седалищем.

– Вы не представляете, мисс Банг, – начал он, – как я счастлив, когда меня окружает молодежь! Этот милый старый дом, такой простой и скромный, нуждается в жизненной силе юности, чтобы не превратиться в древние развалины. – Я промычала что-то утвердительное. – А, Аннабель, вот и ты! Иди сюда, поцелуй папочку! – Аннабель с ничего не выражающим лицом подошла и чмокнула сэра Освальда в щеку. – Милая девочка! – Он отослал ее жестом. – Ну а теперь, моя дорогая, – его рука легла на мое колено, – ты не будешь возмущаться, если такое древнее существо, как я, поинтересуется, сколько же тебе лет?

– Нет, конечно, – вежливо ответила я. – Мне двадцать два.

– В самом деле? Такая взрослая? Никогда бы не подумал! – Он выглядел разочарованным. – Ты замужем? – Я отрицательно покачала головой.

Его дыхание участилось, а рука продвинулась дальше.

Меня охватил ступор. Должно быть, была тысяча предлогов встать и уйти, но я не могла придумать ни одного. Тут за моей спиной раздался голос Руперта:

– Освальд, мне нужно с тобой переговорить. Хэрриет, ты не уступишь мне свое место?

Я вскочила с дивана. Сэр Освальд взглянул на Руперта с упреком:

– Я сердит на тебя, Руперт, за то, что ты прервал наш разговор на самом интересном месте. – Он схватил мою руку и крепко сжал ее: – Мы продолжим после обеда, моя дорогая мисс Бэнг.

В этот момент появилась Корделия. Мое черное платье вполне подошло ей, хотя и оказалось длиной по щиколотку. Ее волосы рассыпались по плечам мягкими, сияющими локонами. Она воспользовалась моей косметикой и выглядела весьма соблазнительно, и к тому же и лет на пять старше. Сэр Освальд выпустил мою руку.

– Кто эта девушка? – Щеки его затряслись. – Откуда она взялась?

– О небо, что за прелестное создание! – произнес полковник. – Вот о таких мечтают в окопах.

Миссис Мордейкер выглядела несчастной.

– Это Корделия Бинг. – Руперт забрал стакан сэра Освальда, прежде чем тот опрокинул его на себя. – Сестра Хэрриет. Она была больна и оставалась в постели с тех пор, как мы приехали.

Сэр Освальд беспомощно перебирал ногами по полу и наконец смог выдохнуть:

– Позови ее сюда. Я должен ее поприветствовать.

– Мэгги зовет за стол. – Руперт подал ему руку. – Давай-ка я помогу тебе подняться. Поздороваешься позже.

По пути в столовую я услышала, как Аннабель говорит Корделии:

– Мэгги сказала, что я должна выразить сожаление по поводу твоей болезни. Тебе действительно всего двенадцать? – Аннабель глядела на нее с благоговением. – В прошлом семестре первой красавицей нашей школы выбрали Эмили Катлер Биггс, но, мне кажется, ты гораздо красивее.

– Правда? – пробормотала Корделия, прекрасно изобразив смущение. – А ты какое место заняла?

– Никакое. Меня никогда никуда не выбирают.

Корделия широко распахнула свои голубые глаза:

– Это самая печальная вещь, которую я когда-либо слышала!

Я с удовольствием обнаружила, что слева от меня сидит Вере.

– Ты больше не видел этих птиц? – спросила я у Вере, когда мы принялись за суп. Надо не забыть рассказать Марии-Альбе о чудесных булочках с протертым яйцом, которые подали к нему.

– Ты имеешь в виду горных дроф? Да, видел трех. Но я видел кое-что более удивительное. – Вере отложил ложку и повернулся ко мне, так что я догадалась, что он хочет рассказать нечто важное. – Синелапого сокола!

– Не может быть!

– Я уверен. Я не мог ошибиться.

– Вот это да!

– В полете его ни с кем не перепутаешь. Я думаю, это была молодая птица, перья на спинке еще не потемнели.

– Черт побери! Неужели правда?!

Похоже, я переборщила с выражением восторга. Вере начал смеяться.

– Ты же понятия не имеешь, о чем я говорю!

– Да, боюсь, что я ничего не смыслю в птицах. Прости, пожалуйста.

– Я сам виноват! Никто не обязан интересоваться тем же, что и я.

– На самом деле мне очень интересно. Я бы хотела узнать о них больше. Может, ты займешься моим образованием?

– Ну, если ты действительно…

Полковник Мордейкер прервал монолог Джорджии, которая рассказывала об отпуске, проведенном на Ямайке, и перегнулся к нам через стол.

– Вы сказали – синелапый сокол? Никогда этому не поверю. Это наверняка был перепелятник.

– Нет, – твердо возразил Вере, – не был…

– Эта птица никогда не встречается зимой так далеко на юге.

– Дорогой полковник, – вступился Арчи, – ледники тают, реки пересыхают, горы поднимаются со дна морского… Почему же нельзя предположить, что этот сокол решил сменить место обитания! Все течет, все изменяется!

Я поймала взгляд Фредди. Она изобразила, будто ест суп, и показала на Вере. Я посмотрела и увидела, что его тарелка осталась нетронутой, хотя все остальные уже закончили есть. Я впервые рискнула взглянуть в сторону Макса и обнаружила, что он весело смотрит на меня. Когда наши взгляды встретились, он весело рассмеялся.

Глава 24

После обеда, когда женщины собрались в гостиной на чашечку кофе, ко мне подошла Фредди:

– Пойдем лучше посмотрим на портрет сэра Освальда.

На верхней площадке лестницы Фредди остановилась и показала на два портрета в полный рост, висевшие на стене:

– Посмотри, какие интересные работы.

– Я всегда смотрю на них, проходя здесь. Такой привлекательный мужчина, а девушка просто очаровательна.

– Трудно поверить, но это сэр Освальд.

Я уставилась на златовласого красавца с охотничьей собакой у ног, изображенного на фоне пейзажа с водопадом.

Фредди прочла дату на раме:

– Тысяча девятьсот пятьдесят восьмой год. Всего лишь двадцать лет назад. Если нужен повод отказаться от второго куска сладкого пирога, то он перед вами.

На втором портрете была изображена девушка в белом платье. Ее темные волосы, зачесанные назад, украшал венок из белых цветов. Выражение огромных глаз было совсем детским. Она выглядела моложе Корделии.

– А на что похож твой портрет сэра Освальда?

Фредди скорчила гримасу:

– Я убавила ему килограммов двадцать по крайней мере. Модель никогда не хочет, чтобы ее изображали правдиво.

– Тебе не нравится рисовать портреты?

– Сложно сказать. Мне нравится изучать лица. Обязательно подмечаешь какие-то скрытые особенности. Однако писать неправдиво ужасно противно. Сэр Освальд похож на бочку, но хочет, чтобы его считали мужчиной с хорошей фигурой. Проблема в том, что на других картинах много не заработаешь. Я хочу сделать выставку пейзажей, но это требует времени. Хотя сейчас у меня нет необходимости зарабатывать на жизнь, мне приятно, что я могу делать кое-какие накопления. К тому же я не хочу, чтобы Вере было со мной скучно. Поэтому должна быть требовательна к себе.

Я была удивлена. Хотя я плохо знала Вере, он не производил впечатления человека, которому сложно угодить.

– Неужели с ним так сложно?

– На самом деле – нет. Он добрейшей души человек и никогда не покажет специально, что ему скучно. Однако он совершенно не умеет притворяться. Я сразу все вижу. Это одна из черт, которую я больше всего в нем люблю.

Фредди открыла дверь в комнату горничной, которая служила ей студией. Она была заставлена посудными шкафами, под окном помещалась большая раковина. На полке выстроилась дюжина бутылей для горячей воды, а под ними у стены – ряд помойных ведер. Обстановку завершали маленький стол со швейной машинкой, кресло и мольберт.

– Мило, не правда ли? В этом буфете есть парочка сосудов, содержимое которых не позволяет мне окончательно замерзнуть. Рисование – не та работа, которая согревает.

– Мэгги на самом деле прекрасная хозяйка.

– Да уж, с ее организаторскими способностями она вполне могла бы управлять «Бритиш Стил» или «Маркс и Спенсер». Хотя вряд ли что-либо может доставить ей такое же удовольствие, как управление этим домом. Правда, иногда я ужасаюсь, глядя, как она крутится словно белка в колесе. Ну, и как тебе?

Я с некоторой осторожностью приблизилась к мольберту. В нашей семье все были очень чувствительны к критике своих талантов, поэтому я прекрасно знала, как одним неудачным словом можно повергнуть творческого человека в отчаяние. Но как только я увидела портрет, заготовленные фразы улетучились из головы. Холст был заполнен яркими мазками в стиле фовистов (я немного в этом разбиралась, потому что это было одним из последних увлечений моей матери в области дизайна).

Несмотря на щеки в лилово-голубую клетку, это был, несомненно, сэр Освальд. Прекрасно было схвачено его обычное покровительственное выражение лица. В добродушных глазах читалось что-то еще – возможно, желание. И определенно – жадность. Чувственный рот выражал недовольство, а может, и скрытую боль. Я долго смотрела на портрет и вдруг почувствовала, что мое мнение о сэре Освальде меняется. Он перестал быть карикатурой и приобрел черты цельного характера.

– Несчастный человек, – наконец произнесла я. – Такой печальный! Он очень хорош, Фредди! Ты так талантлива! Просто чудо!

– Я рада, что тебе понравилось. – Она глядела на картину, наклонив голову и прищурив глаза. – А, черт! Теперь я вижу! Подбородок не совсем… – Она схватила кисть, но тут же опустила ее. – Трудно удержаться, чтобы не поправлять его каждый раз, но на самом деле сейчас я хочу поговорить с тобой, Хэрриет. – Она оперлась о подоконник. Небо за окном в контрасте с ее огненными волосами было непроглядно черным. Она улыбнулась. – Макс оказался очень приятным соседом за столом. – Я почувствовала, что краснею. – Если ты не хочешь говорить об этом, тогда не будем.

– Почему? О чем ты?

Фредди потрясла головой и улыбнулась еще шире. Я поняла, что не стоит притворяться:

– Откуда ты знаешь?

– Ну, хотя бы потому, что он не спускал с тебя глаз во время обеда.

Оказалось вдруг, что мне очень приятно это слышать, хотя умом я понимала – все это полная ерунда.

– Ну, это еще ничего не значит. Я имею в виду, что на самом деле мы не… Фредди, могу я тебя кое о чем спросить?

– Давай! – Она еще раз взглянула на картину, но тут же вновь перевела взгляд на меня.

– Как ты думаешь, то, что Макс женат, имеет ли это значение для… Я имею в виду… – Я сбилась. – Макс говорил, что Каролина – его жена – пыталась покончить с собой. Не из-за меня. Между нами на самом деле не было ничего такого, что могло бы так огорчить ее, даже если бы она узнала. – Я остановилась, неожиданно вспомнив поцелуй в прихожей. – Ну, почти ничего. Я знаю, моя родня сочла бы, что ее попытка самоубийства – их семейная проблема, а я здесь абсолютно ни при чем. Но, по-моему, это все же должно на что-то влиять. Если не на наши чувства, то хотя бы на поведение. Я очень наивна, да?

– Хэрриет, ты такой же романтик, как и я. Но, по правде говоря, если бы я узнала, что Вере мне изменяет, то чувствовала бы себя ужасно, хоть это и по-мещански. Мое счастье было бы полностью уничтожено. Я не смогла бы утешать себя тем, что он спит с другой женщиной для того, чтобы соответствовать положению, занимаемому в обществе. Но если бы он захотел вернуться ко мне, думаю, постаралась бы его простить, потому что не мыслю своей жизни без него.

– Такого никогда не случится!

– Ни в чем нельзя быть уверенным. Конечно, я меньше всего склонна подозревать мужа в неверности, но, если бы это оказалось так, пришлось бы признать, что я ошибалась в нем, и учиться жить без него. Сомневаюсь, что решилась бы свести счеты с жизнью. Думаю, это результат серьезного душевного расстройства. Жена Макса на самом деле бедное, больное существо, и ей очень нужна помощь. На твоем месте я бы не стала добавлять ей неприятностей, но и не считала бы себя в ответе за ее поступки. Лучше подумать о Максе.

– О Максе? – тупо переспросила я.

– Одна из причин моей любви к Вере – если у любви вообще есть причины – его честность. Он никогда не унизит меня и не унизится сам. А я все-таки склонна считать, что измена – это в первую очередь попытка кого-то унизить.

– Похоть рождается в мозгу, разве нет? Я не верю, что ее нельзя контролировать. Даже насильниками, как предполагается, движет не желание, а в первую очередь ненависть и агрессия. Я думаю, измена удовлетворяет наше тщеславие – ведь так приятно сознавать себя желанным.

– В моей семье считают, что жизнь без романтических приключений – сплошная скука.

– Хэрриет, да какая тебе разница, что они думают? У тебя своя голова на плечах!

Я знала, что она права. Я всегда хотела быть самостоятельной. Фредди медленно, словно нехотя, отвернулась от холста.

– К тому же измена требует времени и сил, – продолжала Фредди. – Фактически приходится проживать две жизни. И все время придумывать новую ложь. Горячая страсть питается сознанием запретности отношений. И сама по себе становится главным интересом жизни. Знает ли он? Догадывается ли она? А вдруг нас кто-нибудь видел? В конце концов ты запутываешься во лжи и обманываешь сам себя.

«Издержки духа и стыда растрата», – подумала я, но промолчала. Одно из непреложных правил моей жизни – никогда не цитировать Шекспира вслух.

– Не принуждай себя к тому, чего сама не хочешь, Хэрриет. – Рука Фредди легла на мое плечо, она внимательно посмотрела на меня. – Макс весьма привлекателен, к тому же он старше тебя. Не поддавайся искушению встать на его точку зрения. Я знаю, как соблазнительно пожертвовать самостоятельностью и взвалить ответственность на другого. Но ты от нее не уйдешь, даже если поводья будут в его руках.

– Как удивительно, что ты говоришь мне об этом! – Я была поражена проницательностью Фредди. – Как я понимаю, отчасти поэтому меня и тянет к нему.

– В свое время мне пришлось много страдать из-за того, что я перепутала принуждение с необходимостью.

Мне очень хотелось продолжить разговор, но я знала, что отрывать ее и дальше от работы – преступно.

– Вернусь лучше в гостиную и посмотрю, как там Корделия. Спасибо тебе, Фредди! Мне был необходим этот разговор.

В гостиной мужчины наконец присоединились к женщинам. Арчи показывал детям карточные фокусы. Корделия делала вид, что не замечает сэра Освальда, тискающего ее руку. Эмилио бросал косые взгляды на миссис Мордейкер. Из-за дивана торчала нога Джонно.

Макс – ну, конечно, он интересовал меня в первую очередь! – склонился над пианино вместе с Джорджией, просматривая какие-то ноты. Вернее сказать, в ноты смотрел только Макс, а Джорджия, в распахнувшейся шали, смотрела на него. Когда я вошла, он обернулся и так улыбнулся мне, что мои намерения не иметь с ним больше дела враз рухнули. Джорджия кинула на меня взгляд и развернула Макса к себе.

– Фредди – в студии, колдует над подбородком сэра Освальда, – сказала я стоявшему в оконной нише Вере. Он стоял со стаканом виски и выглядел совсем потерянным.

– А я-то удивлялся, куда она пропала! Ну, по крайней мере, теперь я знаю, что с ней все в порядке.

– Картина получилась чудесная.

– Я так горд за нее. Может, ты не поверишь, но на самом деле я прекрасно понимаю, что ее талант ни в коей мере не отбрасывает свет на меня.

– Ты не прав. Она – подтверждение твоего прекрасного вкуса.

Вере засмеялся:

– Это большой комплимент для меня!

– У нас с ней был очень интересный разговор. Но мне хотелось бы еще о многом спросить. Например, где вы сейчас живете? Наверное, не в Лондоне, иначе бы я знала.

– В моем поместье в Дорсете. Далековато от цивилизации, но, кажется, Фредди там нравится.

– На что похож ваш дом?

Я слушала Вере и отчаянно пыталась не глядеть на Макса и Джорджию.

– Звучит чудесно, – сказала я, когда он завершил рассказ. Было странно, почему вдруг они решили провести Рождество в Дербишире. Однако я не стала об этом спрашивать, потому что сдержанность Вере создавала у меня впечатление, что не следует совать нос не в свое дело. Но сейчас он был не прочь поговорить со мной:

– Я не был там двенадцать лет, но каждый день вспоминал дом и окрестности. Я начал сомневаться, не приукрашиваю ли я действительность в своих воспоминаниях. И когда наконец вернулся, все оказалось даже лучше… еще прекраснее… чем я представлял. По правде говоря, я не люблю покидать поместье, но мой брат пригласил большое количество народа, что не очень радовало нас с Фредди, поэтому мы и решили принять приглашение сэра Освальда и разом убить двух зайцев. Учитывая, что это, скорее всего, последнее Рождество, которое мы проведем вне дома.

– Да? – Я хотела спросить, почему же, но затаенная радость, сверкнувшая в его глазах, подсказала мне объяснение.

– У вас будет…

– Тсс! Не говори никому. Фредди считает, что еще слишком рано сообщать об этом. Она не хочет лишней суеты вокруг себя.

– Обещаю: ни одна живая душа не узнает. Но это так здорово!

– Я сам позволил тебе догадаться. Так хотелось с кем-нибудь поделиться! – Вере улыбнулся.

– Да, я тебя понимаю.

– Кто-нибудь умеет играть на пианино? – воззвала Джорджия. – Если скатать ковер, здесь можно танцевать! Сэр Освальд, вы не против?

Сэр Освальд махнул рукой, которая не была занята Корделией.

– Я могу сыграть, если хотите. – Арчи отложил карты и подошел к инструменту. Он пробежал пальцами по клавишам и взял несколько аккордов. – Что вам сыграть?

Джорджия поставила перед ним ноты:

– Для начала что-нибудь поживее.

Арчи с готовностью начал играть «Кукарачу». Джорджия крутила бедрами и щелкала пальцами перед Максом, который смотрел на нее, как мне показалось, слегка насмешливо. Хотя, возможно, я выдавала желаемое за действительное. Корделия вскочила, стряхнув руку сэра Освальда, и тоже пустилась в пляс. Мы с интересом наблюдали, как они крутились, дергались, прыгали и взмахивали руками.

Макс двигался весьма элегантно, с достаточной долей самоиронии и потому не выглядел смешным. Эмилио присоединился к остальным на импровизированной танцплощадке и извивался перед Корделией. В танце он случайно наступил на хвост Дирку, спящему у камина. Дирк вскочил и, обнаружив рядом с Эмилио Корделию, которую считал своей собственностью, вцепился ему в лодыжку.

– Ты знаешь, – обратилась ко мне миссис Мордейкер, когда лодыжка Эмилио была обследована на предмет повреждений, которые сочли неопасными для жизни, – этот молодой человек такой странный. Сначала он заявил, что я мешаю ему спать. Не представляю, что он имел в виду. Потом он высказался по поводу моих calves. У него ужасный акцент, но, кажется, он назвал их двумя колоннами удовольствий. – Мы одновременно взглянули на ее полные ноги в рыжеватых чулках. – Что он под этим подразумевал?

– Хэрриет! – Джонно наконец сумел подняться и дергал меня за рукав. – Зачем убрали ковер? – Он покачнулся, но был подхвачен Вере.

– Хэрриет будет танцевать со мной, – произнес неожиданно материализовавшийся рядом с нами Макс. Арчи заиграл что-то более благозвучное, подпевая приятным баритоном.

– Нет уж! – возмутился Джонно. – Я первый! И ваше, шо все эти девки находят в этих… актеришках?!

– Молодой человек! – Миссис Мордейкер отшатнулась, то ли от запаха перегара, то ли от ругательств Джонно. – Если вы не придержите язык, я пожалуюсь вашему отцу!

Джонно разразился пьяным смехом, быстро перешедшим в слезы.

– Как я нещастен, Хэрриет! Чертовски нещастен! Никто меня не лю-уу-бит!

Вере взял его за руку:

– Ты набрался, дружище, вот и все. Давай я отведу тебя наверх и дам тебе аспирин.

– Проклятье, какой ты хороший парень! – Джонно высморкался в лацкан Вере. – Ты единственный понимашь, шо со мной проишходит! Хэрриет думает только о том, как бы перестать… пере…спать с этим актеришкой!

Вере потащил его прочь.

Макс взял меня за руку:

– Вечно он все испортит. Давно следовало отправить его куда-нибудь отсюда, чтоб он просох хорошенько.

В дверях гостиной появился Руперт, внимательно огляделся. Он посмотрел сначала на Арчи, распевающего за инструментом, потом на Корделию, танцующую в обнимку с Эмилио. На сэра Освальда, который, бессмысленно улыбаясь, наблюдал за ней. На спящую, откинувшись в кресле, мисс Типпл и Аннабель, связывающую вместе шнурки на ее ботинках. На Джорджию, которая курила, опершись о пианино и бросая на меня свирепые взгляды. И, наконец, на Макса, который так и не отпустил моей руки.

Вдруг появилась Мэгги, бледная как смерть. Она вцепилась Руперту в рукав.

– Что случилось? – Руперт обнял ее за плечи. – Ты так дрожишь! В чем дело?

Мэгги подняла голову, уголки ее рта опустились, как у́ обиженного ребенка.

– Рука старого Гэлли… Она пропала!