Текст книги "Облака среди звезд"

Автор книги: Виктория Клейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Глава 29

Комната Мэгги находилась на верхнем этаже. Окно смотрело на конюшню. Обстановка – железная кровать, сундук с ящичками и гардероб из лакированной сосны – заставила меня предположить, что раньше это была комната горничной.

– Здравствуй, дорогая! – Мэгги открыла печальные глаза. Лицо ее было землистого цвета. Она лежала на спине, но, когда я вошла, попробовала приподняться. – Мне так жаль, что приходится лежать. Но, надеюсь, скоро станет лучше. О Господи! – Она потянулась к ведерку, стоящему у кровати, и ее начало тошнить прямо на одеяло.

Я держала ведерко, пока не кончился приступ.

– Ты не должна этого делать, – пробормотала Мэгги. – Мне так стыдно.

– Дорогая Мэгги, я рада помочь вам. Хотя, само собой, мне очень жаль, что вы заболели. Разрешите миссис Уэйл пригласить доктора.

– Я не хочу затруднять вас. Мне уже лучше. Только когда я поднимаю голову, комната начинает кружиться, и я не понимаю, где верх, а где низ.

Я заметила, что глаза Мэгги быстро дергаются туда-сюда, как у человека, глядящего из окна мчащегося поезда. Она застонала.

– Как Джанет сможет со всем справляться? Но я не могу подняться. Попроси, чтобы Джанет занялась одеждой сэра Освальда. Я всегда кладу сначала галстук и пиджак, а потом брюки и на них подтяжки – главное, чтобы они не перекрутились.

– Я пойду и попрошу ее. – Я заметила, что Мэгги дрожит, несмотря на дополнительные одеяла. – И принесу вам чай.

На черной лестнице я встретила Фредди с чайным подносом.

– Хэрриет, как хорошо, что ты здесь! Бедная Мэгги! Но я должна ехать. Обещают усиление снегопада, а Вере тревожится о своих лошадях. И к тому же наш любимый старый пес остался на попечении брата Вере, а он не слишком ответственный.

– Не беспокойся. Поезжай. Я со всем справлюсь.

Когда Мэгги выпила чай, я посмотрела в окно и увидела, как Фредди с Вере грузят свои вещи в машину. Хотя мы общались всего несколько дней, я чувствовала, что возникшая дружба может продолжиться.

Я с сожалением смотрела, как они отъезжают, пытаясь представить себе, каково это – поехать к ним в гости. Мои приятные мысли были прерваны Мэгги, которую опять тошнило.

– Бедняжка! Я принесу вам еще чаю. Может быть, попробуете съесть тост?

– Что ты говоришь, дорогая? Я не слышу тебя. Как будто оглохла.

Я нашла в телефонной книге номер доктора Парсонса. Он сказал, что будет в течение часа. Когда я поднялась обратно наверх с растопкой, спичками и ведром угля, Мэгги выглядела еще хуже. Ее била лихорадка, она то впадала в забытье, то пыталась приподняться и говорила что-то о картофеле и стирке. Я разожгла огонь и опустила тяжелые занавески, чтобы сохранить тепло.

Когда я спускалась обратно, думая, как же лучше помочь Мэгги, то заметила краем глаза, что в длинной галерее что-то изменилось. Стеклянная витрина, обиталище руки старины Гэлли, была снова загорожена цепью и заперта на замок. Я осторожно приблизилась к ней. Рука вернулась. Она была еще более ржавой, чем обычно, и на ней не хватало пальца. Когда первый ужас прошел, я решила, что вид у нее достаточно жалкий.

Миссис Уэйл в гостиной стояла на коленях перед камином с совком в руках.

– Сдается мне, цепь с замком – это пустое дело, – сказала она, когда я рассказала ей о возвращении руки. – Эти силы только смеются над человеческими приспособлениями.

– Вы имеете в виду сверхъестественное?

– Я имею в виду дьявола. – Она дважды перекрестилась.

– М-м, думаю, вы правы. – Мне не однажды приходилось вести с Лавди бессмысленные беседы о существовании или отсутствии дьявола, но у меня не было никакого желания начинать еще одну. – Мэгги просила вас подготовить одежду сэра Освальда.

– Пропади она пропадом! Я совсем про нее забыла! – Из камина поднялось облако золы. Она расчихалась и замахала рукой перед носом. – Я убрала постели и подмела холл, но мне еще нужно помыть посуду после завтрака, убраться в ванной, отобрать белье для стирки и поменять воду в вазах. И это все до того, как чистить овощи для ланча. А еще просмотреть скатерти и отполировать серебро – это леди Пай всегда делала сама. А еще кухня! Я мало что в этом понимаю. Могу приготовить картошку с фаршем. И рисовый пудинг. Но ему это не понравится.

– А вазы не могут подождать хотя бы денек?

– Сэр Освальд всегда обращает внимание на запах из них. – Она набросилась тряпкой на несколько отлетевших хлопьев пепла.

– Давайте я что-нибудь сделаю. Могу поменять воду в вазах и почистить овощи.

– А кто займется его одеждой?

– Вряд ли я смогу это сделать. Я имею в виду – зайти в его комнату. И копаться в его белье. Меня это ужасно смущает.

Миссис Уэйл посмотрела на меня с осуждением:

– Леди Пай умрет от огорчения, если узнает, что никто этого не сделал.

– Может быть, она об этом не узнает?

– Обязательно узнает. Как только он оденется, то пойдет и скажет ей, не обращая внимания на ее болезнь.

Я открыла дверь в комнату сэра Освальда. Полосы яркого света из окна лежали на полу. Кровать была убрана малиновым покрывалом с золотыми кистями. Белые султаны свисали с каждого угла бело-золотого балдахина. Задняя панель была украшена фамильным гербом, гордым символом той груды, которая лежала под ним, полностью скрытая одеялами. Груда ритмично поднималась и опускалась, издавая громкий храп. Я на цыпочках прокралась к шкафу.

Полки были заполнены аккуратно сложенными стопками одежды, на вешалках висели брюки и пиджаки. Я нашла предметы, описанные Мэгги, и взяла их, чтобы разложить в должном порядке. Задумалась над тем, надевают мужчины носки до или после брюк, как вдруг раздался голос:

– Девочка, ты любишь леденцы?

Я обернулась. Красное лицо сэра Освальда выглядывало из-под одеял, словно солнце, садящееся в облака. Он вытащил руку и поманил меня:

– Если нет, у меня есть ириски.

Я помотала головой, положила одежду и попятилась к двери.

– Только посмотри, какая игрушка спрятана у меня здесь, в кровати! – Одеяла энергично зашевелились. – Ты можешь заставить ее встать, если ей понравишься! – услышала я, когда уже захлопывала дверь.

– Лабиринтит, – сообщил мне диагноз доктор Парсонс, когда я провожала его вниз. – Воспаление внутреннего уха. Леди Пай слишком много работала. Она переутомилась. Я сказал ей, что необходим отдых, тогда она сумеет справиться с болезнью.

– Это опасно?

– Иногда глухота не проходит. Но я прописал ей курс антибиотиков, которые должны помочь. Несколько дней ей еще будет нехорошо – тошнота и головокружение. Проследите, чтобы она не вставала с постели, чтобы ее ничто не беспокоило. Я позвоню завтра.

Оградить Мэгги от беспокойства было для меня непосильной задачей. После того как Руперт отбыл на станцию, в доме оставалось еще одиннадцать человек. К счастью, Эмилио и Джорджия тоже к вечеру должны были уехать. Из девяти оставшихся трое – мисс Типпл, сэр Освальд и Мэгги – были абсолютно беспомощны. Я решила подключить к работе детей.

– Почему? Почему мы? – в один голос взвыли девчонки, когда я вручила им тряпки и пылесос.

– Потому что это подходящая работа для вас. Тот, кто будет хорошо работать, поедет завтра со мной и Арчи в Бантон на «Четырех мушкетеров». – Я очень надеялась, что Арчи не воспротивится. Не в первый раз я пожалела, что не могу водить машину так, чтобы куда-нибудь не врезаться.

Я нашла Арчи лежащим на диване в библиотеке и плачущим над книгой.

– Это история жизни Яна Гуса, – объяснил он, вытирая глаза. – Он был протестантским священником в Германии в пятнадцатом веке. Его сожгли живьем. Когда беззубая старуха, вся в язвах и воняющая мочой, подошла к костру, сгибаясь под тяжестью вязанки хвороста, и бросила ее в огонь, он крикнул: «О, святая простота!» Принимая во внимание тогдашние обстоятельства, ее поступок понятен. Гус действительно был святым…

– Ты не мог бы почистить ванны и тазы? – прервала я. – Мэгги просила обратить особенное внимание на цепочки от пробок. Их надо отцепить и выдержать час в дезинфицирующем растворе. – Я протянула ему тряпку и бутылку чистящего средства.

Арчи смотрел на меня в изумлении:

– Неужели любовная неудача помутила твой разум, моя милая девочка? – Он взглянул на свои безупречные оксфордские штаны и коричневые с белым ботинки. – Я должен мыть за кем-то ванну?

Я объяснила ему, что сказал доктор по поводу Мэгги.

– Я готов откликнуться. Но никто и ничто не заставит меня пожертвовать своими ногтями. – Он спустил ноги с дивана. – Я буду готовить.

Ланч подали на полчаса позже обычного, но он оказался необычным и восхитительным. Сэр Освальд, ожидавший его со стаканом шерри в руке, жалуясь всем подряд на задержку, жадно набросился на суп из лука и петрушки и самое загадочное блюдо – пирог с каштанами и еще чем-то непонятным.

Когда мы стали наперебой хвалить его, Арчи заскромничал:

– Каждый может готовить. Требуются лишь воображение и немного усилий. Но готовить мясо я не могу. Жилы, горлышки, языки – для моих чувств это слишком.

Мэгги более-менее успокоилась, узнав, что Арчи может готовить, и заснула. Я поддерживала огонь в камине, и скоро комната прогрелась так, что от отсыревшего кресла начал подниматься пар.

После того как я помогла миссис Уэйл вымыть посуду, решила почитать в гостиной полчасика до прогулки с Дирком. Я подложила бревно в камин и уселась напротив дремлющей, как обычно, мисс Типпл. Тут вошла Джорджия:

– Ты не видела Эмилио?

– После ланча – нет.

– О! – Она подошла к столу и заглянула в сигаретный ящичек, который я забыла наполнить. – Нам уже надо ехать.

Я еще раз вежливо улыбнулась и открыла книгу.

– Глупо бегать за мужчиной, – вдруг заявила Джоржия.

– Возможно…

– Почему они думают, что можно обращаться с женщиной, как с дерьмом?!

– Ну, я не думаю, что единственный выход – отвечать тем же.

– Я понимаю, о чем ты. Во всяком случае, никаких ссор по поводу Макса?

– Конечно, нет, – холодно сказала я. – С чего бы?

– Ты еще многого не знаешь, – продолжала она, обнаружив, что мне нечего сказать, – ты слишком молода. Но с годами понимаешь, что вокруг крайне мало достойных мужчин. Либо они уже ни на что не годны, либо сумасшедшие, либо всю жизнь оглядываются на свою матушку. Ты же знаешь, мне уже за сорок.

– Ты выглядишь моложе. – Еще одна ложь.

– Грудь и подбородок обвисают с каждым днем, а под глазами появляются мешки. Мои волосы стали совсем безжизненными. – Она тронула пепельные, твердо залакированные кудри, которые выглядели хромированными.

– Постепенно теряешь надежду. Тебя все реже куда-то приглашают. Вдруг оказывается, что тебе нечем занять уикэнд, что рада поговорить даже с разносчиком газет. Эмилио сделал мне предложение, пытаясь затащить в постель. Он и подумать не мог, что я приму его. Он живет с теткой в каком-то курятнике в Шефердс-Буш, у него нет ни гроша. Обычный поистрепавшийся жиголо. Я приняла его предложение, потому что боюсь остаться одинокой старой девой.

– Как ты говоришь, я еще очень многого не знаю, однако мне уже известно, что лучшее средство от несчастий – работа.

Джорджия затушила сигарету и бросила окурок в сторону камина.

– Сидеть целый день в офисе и подчиняться какому-нибудь мелкому человечишке, который занимается продажей скобяных изделий или запчастей. – Джорджия скорчила гримасу отвращения. – Спорить с толпой машинисток из пригорода о том, чья очередь идти за бисквитами. Нет, уж лучше я выйду замуж за Эмилио.

– Но ведь сегодня женщине вовсе не обязательно заниматься черной работой. У тебя может быть собственный скобяной бизнес, ты завладеешь рынком и станешь скобяной королевой. Тогда никто не будет воспринимать тебя как старую деву. В любом случае работа не дает все время думать только о себе, а это огромное облегчение.

Я по-настоящему увлеклась темой разговора, но, к сожалению, появился Эмилио.

– Ага, сеньорита Хэрриет! – Он схватил мою руку и принялся осыпать ее смачными поцелуями. От него изрядно попахивало бренди. – Грустное время пришло – мне нужно покинуть вас! Я был рад вас узнать! Милая мисс, такая красивая и сладкая…

– Эмилио, ради всего святого!.. – Джорджия закрыла сумочку и застегнула пальто. – Ты можешь просто выливать на людей патоку – эффект будет тот же. Если собираешься возвращаться в Лондон, тогда пойдем.

– О, Джорджия, я уже иду. Не бойся, дорогая, мое сердце принадлежит тебе.

Только я успела вернуться к книге, вошел Джонно:

– Они уехали? У-ух! Жуткая парочка! Они стоят друг друга. – Они сам выглядел довольно жутко, осунувшийся, с глазами в красных прожилках. В руках у него была тарелка с холодными сосисками и пикулями, которые он ел руками, периодически вытирая их о джинсы. – Завтрак. – Он протянул тарелку мне. – Хочешь одну?

Меня передернуло:

– Ты ведь знаешь – если будешь так пить, то убьешь себя.

– Ну и кому какое дело? Мне все равно.

– Жалеть себя – последнее дело. Это отталкивает от тебя людей. – Джонно нахмурился, но я не отступала, вспомнив стремление Руперта сделать из него человека. – Твоей семье не все равно. Мэгги все время тревожится о тебе. Одна из причин ее болезни – то, что она забывает о себе, постоянно заботясь о других.

Джонно издал характерный горький смешок.

– Почему ты так много пьешь?

– А почему бы и нет?

– Потому что это делает тебя больным и несчастным. И непривлекательным.

– Я и вправду такой ужасный? – спросил он со вздохом, больше похожим на стон.

– Когда ты трезвый, то вовсе не ужасный. Любой пьяный становится докучливым.

– Докучливым?

– Невыносимо. Общаться с таким человеком – только время терять.

Я хотела добиться какого-то эффекта своим увещеванием, но была шокирована, когда он обхватил голову руками и начал всхлипывать.

– Я так хочу… чтобы все изменилось, – сквозь слезы проговорил он. Я никогда не могла спокойно смотреть, как люди плачут. К горлу подступил комок. Я погладила его конский хвост.

Он склонил голову мне на грудь, и я принялась укачивать его, как ребенка, сама чуть не плача. Проснувшийся от рыданий Джонно Дирк подошел к нам, посмотрел удивленно, а затем, как я ни хмурила брови и ни гримасничала, осторожно взял с тарелки последнюю сосиску и унес ее на свое место перед камином.

– Извини, – наконец сказал Джонно, отстраняясь от меня и вытирая лицо рукавом. Он зацепился цепочкой, продетой в нос, за пуговицу на манжете и поморщился от боли. – Ты, должно быть, думаешь, что я невозможно жалок.

– Расскажи мне о своей матери. Если хочешь.

– Мне было двенадцать, когда она умерла. Она была самой красивой женщиной в мире. Правда, много болела, и я думаю, папа тоже сильно огорчал ее. Но она говорила, что чувствует себя прекрасно, когда я ухаживаю за ней. Она называла меня своим безупречным нежным рыцарем. Это были слова из ее любимой поэмы – я уже забыл название. После ее смерти я стал никому не нужен. У Аннабель была нянька, а папа через год женился на Мэгги, которая делала для него – и для всех – все возможное. Я стал лишним. Как ты говоришь, общаться с такими – пустая трата времени.

– Ты знаешь, что я не это имела в виду.

Я попыталась добавить немного строгости в мои слова. Сочувствуя ему, я хотела все же воспользоваться редким моментом, когда Джонно не пьет и не валяется в отключке. Некоторое время он задумчиво молчал.

– Да. Я понимаю. Я привык играть в нечестные игры с самим собой и остальными. Я хотел, чтобы Кейт меня оставила, чтобы я мог быть несчастным – тогда у меня появилась бы причина жалеть себя. Фактически я сам оттолкнул ее. Я знал, что делаю ей больно, но не мог остановиться. – Он снова задумался. – Обещай, что не будешь презирать меня за то, что я плакал.

– Ты стал лучше в моих глазах из-за этого. Правда.

– Как это?

– Потому что ты так любил свою мать. Теперь я знаю, что на самом деле тебе не наплевать на других.

– Я намеренно вел себя так, чтобы не испытывать боль.

– Ты не прав. Но даже если и так, ты не сможешь защитить себя, став черствым. Это самообман.

– Хэрриет… Мне вдруг захотелось поцеловать тебя.

Я подставила ему щеку.

– На самом деле я имел в виду не такой братский поцелуй. Но, видимо, я не нравлюсь тебе. Я не такой красавчик, как Макс Фрэншем.

– Вполне возможно, что ты мог бы им быть. Трудно сказать при такой маскировке. По-моему, ты был бы гораздо симпатичнее без этой штуки в носу. А также без хвоста и этой омерзительной бороды.

Джонно рассмеялся:

– Черт с ней! Я и в самом деле устал от нее. Она цепляется за стулья и щеколды. Не то чтобы очень больно, но выглядишь полным идиотом. А что не так с остальным? Неужели девушкам не нравятся мужественные волосатые мужчины?

– Некоторым – несомненно. Но я патологически не переношу бороды.

– Кейт она тоже не нравилась. Но я считал, что не должен поддаваться.

– Почему?

– Потому что показал бы себя слабаком. – Он принюхался. – Что за черт! Откуда пахнет горелым?

До этого момента мы были так заняты разговором, что не замечали струйки дыма, поднимающиеся из-под обширных юбок мисс Типпл.

– Окурок Джорджии! – Я беспомощно оглядывалась вокруг, выискивая, чем потушить, и не решаясь воспользоваться вышитой подушкой или персидским ковром.

Джонно схватил вазу с цветами, упал на колени и выплеснул ее содержимое под кресло.

– Что? Что? – Мисс Типпл проснулась, схватила свою палку и стукнула Джонно по голове с удивительной для ее возраста силой. – Уйди, сексуальный маньяк! Спасите! Насилуют!..

Глава 30

«Дорогая Мария-Альба!

Это будет короткое письмо, потому что я так устала, что с трудом могу держать ручку. Я пишу сидя в кровати, Корделия рядом со мной и уже спит. Она прекрасно себя чувствует и хорошо проводит время, так что не беспокойся о ней. Все мужчины от нее в восторге, и с Аннабель они ладят прекрасно, учитывая, насколько они разные.

Сэр Освальд разразился речью о высочайших достоинствах Корделии и назвал ее ангелом благотворного влияния. Сестра Имельда была бы поражена».

Я задумалась, нужно ли упоминать о менее привлекательных чертах сэра Освальда, и решила, что все-таки не стоит. Мария-Альба всегда подозревала, что сестры везде суют свой нос и копаются в ее вещах, когда она находится на кухне. Если они случайно прочитают о педофилии сэра Освальда, то будут крайне шокированы.

«Мэгги приболела. У нее ушная инфекция, и ей нельзя подниматься с постели. Поэтому мы с помощью миссис Уэйл выполняем всю домашнюю работу. Представляешь, ручки ножей из слоновой кости необходимо протирать лимоном перед мытьем. В этом доме ничего не выбрасывается. Обмылки собираются в жестянку, которая прикручена к крану на кухне. Перед мытьем посуды нужно поболтать ими в воде, а потом повесить обратно. Я устала спрашивать у миссис Уэйл: неужели в доме такая проблема с деньгами? В конце концов, ну сколько может стоить бутылка моющего средства?! Хотя, конечно, это не мое дело.

Я еще должна рассказать тебе о том, что меня порадовало, и тогда смогу лечь спать, чтобы достойно встретить новый рабочий день. Мне еще нужно начать писать статью для следующего выпуска «Призрачной зоны».

Я решила, что не буду рассказывать суеверной Марии-Альбе о том, что нашла палец от руки старины Гэлли в ящике с носовыми платками у Мэгги. Это неприятно шокировало меня. Вне витрины он выглядел вовсе не жалко, а скорее зловеще. К тому же на одном из платков осталось ржавое пятно. Исполняя свою миссию охотницы за сверхъестественным, я собрала волю в кулак, взяла палец так, чтобы Мэгги не видела, и сунула его в карман. Мне был нужен ключ, чтобы вернуть его на место, но связки Мэгги нигде не было видно.

«Я рассказывала тебе о Джонно, который все время пьет. Мы серьезно поговорили с ним сегодня днем, и я начала думать, что, несмотря ни на что, в нем есть нечто хорошее. Во всяком случае, я устроила ему разнос в связи с его отношением к Мэгги, и он воспринял это без обид. Он совсем не пил за ужином – были поданы вегетарианский суп, суфле из морской капусты и миндальный пудинг – и после этого исчез. Я думала, он отправился за бутылкой. Но когда я поднялась к Мэгги пожелать ей спокойной ночи, то обнаружила его там, читающим ей вслух любовный роман, – абсолютно дурацкий, но выглядело это очень трогательно. Полагаю, Джонно сам получал от этого удовольствие, но, конечно, ни за что бы в этом не признался. Я видела, что Мэгги очень рада видеть его рядом с собой…»

На следующее утро я поднялась рано, чтобы взяться за дела. Завтрак подали поздно, но на жалобы сэра Освальда уже никто не обращал внимания, поэтому в конце концов он заткнулся и сосредоточился на поглощении максимально возможного количества oeufs frits по-сербски – плов с луком и изюмом, залитый яйцом. Блюдо было необычным, но вполне съедобным. Потом я отмывала кладовую для дичи карболкой, которая воняла так, что мне казалось, будто запах впитался не только в мои волосы и одежду, но даже в кожу. Когда я закончила, то пошла наверх к Мэгги за подносом.

У нее была миссис Уэйл, которая меняла постель и убирала в комнате. Потом она отворила окно так широко, что камин задымил, и все мои попытки прогреть комнату пошли прахом.

– Я избавилась от микробов, – заявила она, взбивая подушки на креслах так, что в воздух поднялось облако пыли, и удалилась, не взглянув в мою сторону.

– Милая Джанет, – с теплотой в голосе произнесла Мэгги. – Я так счастлива, что есть люди, которые так заботятся обо мне.

Я закрыла окно и села к ней на кровать, чтобы не кричать, потому что ее глухота прогрессировала.

– Миссис Уэйл рассказала мне все: про тюрьму и так далее. Мне так жаль ее. Каково это – совершить столь ужасный поступок, который перевернет всю жизнь? – Конечно, я при этом думала и об отце.

– Она была такой красивой девушкой…

– Но жизнь изобилует терниями. Мне было так тяжело, когда умерла леди Пай – мать ребятишек. Справляться с таким огромным домом! У них совсем не было денег, приходилось все продавать. Ты знаешь, ведь сэр Освальд в первый раз женился по любви. Она была дочерью приходского священника, из хорошей, но очень бедной семьи. Мой отец пообещал сэру Освальду, если он женится на мне, три четверти прибыли от его ковров прямо в день свадьбы.

– Черт побери! А что вы об этом думали?

– Я умоляла отца не делать этого. Я знала, что недостойна оказаться на месте этой милой девочки. Но он не слушал.

– В самом деле, я не знаю никого более достойного уважения, чем вы. Пожалуйста, никогда не думайте, что вы кого-то недостойны.

Но Мэгги, казалось, не слышала меня, полностью погрузившись в прошлое.

– Ну, он взял деньги и женился на мне. Я чувствовала себя полной дурой, когда шла с ним к алтарю. К счастью, я не могла видеть лиц присутствующих, потому что была без очков. Все они были из местной знати, и я представляла, что они обо мне думают. Я была красная, как петушиный гребень. Услышала пару смешков, но не могла осудить их за это.

– О, Мэгги! – Я почти потеряла дар речи, живо представив себе картину.

– Потом, конечно, состоялось венчальное угощение. Это было еще хуже. Но он старался вести себя подобающим образом. И не удалился к своим великолепным друзьями. Нет, он оставался со мной и пытался под держать разговор, но мне было очень неловко. Я не могла посмотреть на него без того, чтобы не подумать о предстоящей ночи. Понимаешь, я никогда не знала мужчину. – Она повернула голову на подушке, чтобы посмотреть на меня. – Я не расстраиваю тебя такими разговорами?

Я помотала головой.

– Наверняка он думал о том же. Слишком большой контраст был между мной и той крошкой. Он представлял меня всем. Они говорили по паре вежливых слов и устремлялись прочь, как грачи от пугала. Все, кроме Руперта. Он поднес мне блюдо с клубникой, а потом пригласил погулять по саду. Мы долго разговаривали, и мне стало с ним совсем легко.

– Могу себе представить.

– Я не знаю, почему Руперт был так добр ко мне. Видимо, просто сочувствовал. Он видел, как мне плохо, и что-то в нем откликнулось. Я думала о доброте Руперта до самой ночи – чтобы успокоиться. Я лежала в постели, без света, одетая в новую ночную рубашку – такую скользкую и холодную, – и дрожала, боясь… Ты понимаешь, о чем я говорю. Больше всего я боялась, что он будет ненавидеть меня за то, что я – не она. Он вошел и лег со мной рядом. Потом я услышала, что он плачет. «Что случилось?» – спросила я. Он ответил: «Я не могу этого сделать. Прости меня». И мы всю ночь молча лежали рядом. Я ни на минуту не сомкнула глаз. Он, я думаю, тоже. Когда уже рассвело, он наконец начал похрапывать, а я встала и пошла разжигать камин. В тот же день я перенесла свои вещи в эту комнату и до сих пор обретаюсь здесь.

– Милая Мэгги. Я надеюсь, вы не очень расстроились из-за… из-за того, что у вас не было…

– Нет, девочка. По правде говоря, это было облегчением. Я не из тех, кого любят мужчины. Я обрела свое счастье, занимаясь этим домом, и им тоже. Знаешь, я люблю его – по-своему. Я никогда не желала ему зла. Он становился старым и толстым у меня на глазах, и мне всегда было жаль его, потому что он действительно был благородным джентльменом когда-то. Я прекрасно помню, как он выглядел двадцать лет назад, когда выходил из церкви с той девочкой, похожей на эльфа. – Казалось, Мэгги доставляют удовольствие эти воспоминания. – Да, я вполне удовлетворена жизнью. Меня волнуют только дети. Но вчера вечером Джонно… Ты знаешь, что он сказал? – В глазах у Мэгги блеснули внезапные слезы. – Он сказал: «Мэгги, ты всегда была молодчиной, а я был идиот. Я надеюсь, ты простишь меня». А я ответила…

Я с неохотой поднялась – меня ждала еще тысяча дел.

– Будем надеяться, все пойдет на лад. Но многое зависит от того, перестанет ли он пить.

– Я чувствую, что так и будет, – проговорила Мэгги. – Не знаю почему, но я уверена.

Так получилось, что управление домашними делами легло на меня. Как ни крути, это был мой первый опыт обладания хоть какой-то властью. Я находила в этом некое новое удовольствие, что заставило меня вспомнить небезызвестную аксиому, что власть развращает. Когда мисс Типпл, поставленная перед выбором встать со своего кресла или быть убранной Корделией, спросила, не может ли она быть чем-нибудь полезна, я отвела ее в мойку и нагрузила ножами, вилками, ложками, солонками и перечницами, а также шерстяной тряпочкой для чистки. После этого несколько часов она сидела, абсолютно счастливая, за работой, напевая «Я бледные руки любила». Из чего я заключила, что одно из худших состояний в старости – ощущать себя никому не нужным.

Когда я протирала телефон, то увидела рядом с ним записку. Полагая, что ничего конфиденциального на таком месте оставить не могли, я прочла ее: «Портер и суп. Обед, четв.» Я вспомнила, что портер – тот самый гнусный напиток, которым мистер Баррет каждый день поил свою больную дочь Элизабет, пока та не сбежала благоразумно в Италию, где стала миссис Браунинг.

Когда я показала эту шифровку Мэгги, она сказала:

– А, это какая-то дама звонила, но я не расслышала точно, что она сказала. Это было день или два назад, и с моими ушами уже было что-то не в порядке. Я записала это, понадеявшись, что потом пойму, о чем шла речь. Скорее всего, звонили из магазина по поводу доставки заказов.

Я скомкала бумажку и забыла о ней.

Новый объект для моей газетной колонки появился в тот же вечер. Я поняла: если мое пребывание в Пай-Плейс не сделает из меня мастера жанра, значит, я абсолютно безнадежна. День вся компания, кроме Мэгги, сэра Освальда, мисс Типпл и миссис Уэйл, провела в Бантоне. Вечером, когда уже все улеглись, мы с миссис Уэйл прибирались в кухне. Я сложила в корзину выстиранные посудные полотенца и отправилась к сушильному шкафу, который находился внизу, у черной лестницы. Дирк побежал впереди меня по коридору, но в нескольких ярдах от кухни вдруг резко остановился и начал возбужденно подвывать.

– Тише, Дирк, – велела я, когда он начал лаять. – Нельзя быть такой шумной собакой. – Тут я почувствовала нечто такое, что заставило меня замолчать – запах гниющего мяса. Я огляделась вокруг в поисках дохлой мыши или крысы. Но коридор был пуст.

– Миссис Уэйл! – позвала я. – Не могли бы вы подойти сюда на минутку?

Ее лицо сохраняло обычное замкнутое выражение, пока она не оказалась в зоне запаха.

– О Боже! – Она подняла передник, чтобы прикрыть нос. – Не может быть!

– Что? Это не может быть – чем?..

– О, ничего. Не знаю, что я сказала. Я так устала.

– Что бы это могло быть?

Миссис Уэйл затрясла головой и убежала обратно в кухню.

– Привет, Хэрриет! Что случилось?

Это был Джонно. В кино он сидел со мной рядом и всю вторую серию держал меня за руку, что совсем отвлекло меня от картины и крайне удивило девочек.

– Ты чувствуешь это?

– Что? О Боже! Что за черт?!

– Запах идет от этой стены. Но я не понимаю, каким образом. Она выглядит вполне обычно.

Джонно вытащил из кармана грязный носовой платок и зажал нос:

– Кто бы мог подумать…

– О чем?

– Ты ничего не слышала о призраке Фанни Кост?

– Нет! Кто это?

– Пойдем куда-нибудь отсюда.

– Расскажи мне о ней, – попросила я, когда мы поднимались по лестнице.

– Фанни Кост была здесь служанкой еще во времена Кромвеля. Она родила незаконного ребенка. Сэр Освальд, второй баронет, и его жена были ревностными пуританами. Никогда не поднимались с колен. В галерее есть портреты обоих. Жуткая парочка, больше всего напоминает пару ворон.

– Я думала, в роду Пай все были роялистами и католиками.

– За нахождение не на той стороне приходилось дорого платить. Можно было и головы лишиться. Ну так вот, хозяева бедной Фанни решили преподать урок девушке и ее соблазнителю. Они хотели завоевать ее признаться, кто отец ребенка, но Фанни Кост исчезла, а одновременно – один из конюхов. Все решили, что они сбежали вместе. Но остальные слуги начали жаловаться на ужасный запах. Когда все же стену в людской сломали, то обнаружили ее разлагающийся труп с мертвым ребенком на руках. Сэр Освальд, весьма удачно, был местным судьей. Провели расследование. Пропавший конюх был признан виновным и приговорен к смерти, если он появится. Но рука старины Гэлли стала появляться с ужасающей регулярностью, все время показывая на хозяина дома. Он заболел и вскоре умер, признавшись на смертном одре, что это он отец ребенка Фанни Кост. Он заплатил конюху, велев ему убить девушку и ребенка и замуровать их в стену. Потому тот и скрылся. А она с тех пор напоминает о себе этим запахом. Конечно, все это изрядная чушь… – Джонно выглядел расстроенным.

– Конечно. Но не говори Мэгги.

– Ты думаешь, она верит в привидения?

– Да. И они приводят ее в ужас.

Мы дошли до длинной галереи.

– Ну, тогда я отправляюсь в кровать, – сказал он.

– Спокойной ночи.

Я сохраняла суровое выражение лица, но, видя, каким затравленным он выглядит, чмокнула его в щеку в знак дружбы. Это было ошибкой. Мужчин дружба с женщинами никогда не интересует. Джонно обнял меня и поцеловал в губы. Масса разнообразных эмоций и бессвязных мыслей пронеслась у меня в голове, но ни одна из них не имела отношения к сексуальному удовольствию. Я боялась, что прямой отказ вернет его к саморазрушению. По каким-то причинам я чувствовала себя в ответе за него.