Текст книги "Облака среди звезд"

Автор книги: Виктория Клейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Глава 25

Суматоха, поднявшаяся после этого сообщения, означала, что вряд ли кому-нибудь удастся лечь в постель, по крайней мере до полуночи. В первую очередь надо было успокоить Мэгги.

– Кто-нибудь, дайте ей бренди, – распорядился Руперт, так как она продолжала цепляться за его руку.

– Хотелось бы узнать, из-за чего такая суета? – громким голосом произнесла миссис Мордейкер. – Мэгги, что за ерунда? Что пропало? И почему это так тебя огорчило?

Мэгги издала булькающий звук и затрясла головой, прижав ко рту передник. Было ужасно видеть ее в таком состоянии.

– Ключ всегда висит у меня на поясе. Посмотри. – Она достала связку ключей. – Вот он, видишь? Я еще не выжила из ума, – полагаю, что это так, – но замок был открыт, а витрина пуста. Одному Богу известно, как это могло случиться. Мне не хочется пугать вас, но я должна предупредить… – Ее голос дрогнул, но она справилась с собой и закончила: – С кем-то может случиться несчастье…

– Мэгги, приди в себя, – сказал Руперт. – Какой вред может принести ржавый кусок железа? Он так долго был заперт, что на нем даже микробов не осталось!

Миссис Мордейкер нахмурилась. Меня разбирал нервный смех.

– С тем, на кого она укажет, – прошептала Мэгги, – происходят ужасные вещи. Развод, бесчестье, банкротство, болезнь и в конце концов самое худшее!

Все выглядели озабоченными. Все, кроме Эмилио, который, возможно, просто не понял, о чем речь. Он пытался заглянуть за вырез платья Корделии.

– Аннабель, что тебе об этом известно? – строго поглядев на нее, спросил Руперт. – Ты хотела нас напугать?

– Клянусь, я ее не трогала! – Аннабель казалась действительно испуганной. – Может, лучше пойти ее поискать?

– Пойдемте! – поддержала Корделия, не желая казаться трусливее других.

– Ради всего святого, не отпускай их никуда одних! – Голос Мэгги срывался, и она с мольбой глядела на Руперта. – Где Фредди? А Джонно? О, если что-то случилось!.. – И она снова уткнулась в фартук.

– Я пойду посмотрю, где они, – решил Руперт. – Не потому, что верю, будто существует какая-то опасность, а только для того, чтобы убедить остальных, что не стоит вытаскивать их из постелей.

Мэгги вцепилась в него:

– Ни в коем случае не ходи один!

Руперт посмотрел на ее измученное, испуганное лицо, и в его голосе появились нежные нотки:

– Хорошо, если тебя это успокоит. Кто хочет пойти со мной?

– Я пойду, – ответил Макс.

– Я пойду с вами, – сказала я.

– Я думаю, тебе лучше остаться здесь, – ответил Макс. – Конечно, Руперт прав. Это глупая шутка. Однако кто его знает!

– Вы забываете, что я – автор еженедельных публикаций о приведениях. Что подумают мои читатели, если станет известно, что автор «Призрачной зоны» отсиделся в гостиной, вместо того чтобы, рискуя жизнью и рассудком, преследовать мстительную конечность!

– Тогда пошли, – одобрительно взглянул на меня Руперт.

Витрина действительно была открыта, а витая цепь и открытый замок лежали рядом.

Руперт изучил замок.

– Не похоже, что его открывали с применением силы. Никаких царапин. У кого-то был ключ.

– Кто угодно мог взять его, – сказал Макс. – Наверняка Мэгги не берет ключи с собой в постель или, скажем, в ванную. Наиболее подходящим подозреваемым я бы назвал этого козла Джонно. Типичное подростковое стремление привлечь внимание.

Вере, которого мы обнаружили стягивающим ботинки с уже уложенного в кровать Джонно, отмел такую версию. Он, Вере, понятное дело, был слишком занят неподвижным телом Джонно, чтобы обращать внимание на руку, поэтому не знал, была ли она на месте, когда он тащил его в спальню.

– Он спал за диваном, когда я спустилась в гостиную, – заметила я, – и не покидал ее, пока Вере его не утащил. Следовательно, это не мог быть Джонно.

Фредди все еще была в студии. Она была увлечена работой и не слышала ничего подозрительного.

– Должна признаться, я не заметила бы, даже если бы разнесли весь дом. – Она отложила палитру и начала мыть кисти. – Если это не дети, тогда кто? Это было бы действительно смешно, если бы Мэгги так не расстраивалась.

– Итак, мы знаем, кто не мог это сделать, – я начала считать по пальцам, – Арчи, Джорджия, Эмилио, миссис Мордейкер и мисс Типпл все время находились в гостиной. Вас с Вере тоже исключаем.

– Миссис Уэйл, – напомнил Руперт.

– Невозможно!

– Почему?

– Она слишком набожна. У нее бы не хватило духу на такое. Она крестится каждый раз, когда Джонно поминает Господа.

– Тогда остается только полковник, – заключил Макс. – Правда, он не производит впечатления человека, способного так пошутить. Я вообще сомневаюсь, что на свете есть вещи, которые кажутся ему забавными.

– Еще есть я, – сказал Руперт. – У меня нет алиби. После обеда я гулял в одиночестве.

– Предположим, это был кто-то чужой, – предположил Макс. – Двери заперты?

– Я выходил через парадное крыльцо, – ответил Руперт, – а вошел через одно из боковых. Снег только прекратился к тому моменту. Если кто-то вошел, пока я был в саду, должны остаться следы.

Мы пошли проверить. Во дворе была видна лишь одна цепочка следов, описывающая круг с четвертью вокруг дома – от парадной двери до боковой, как и говорил Руперт.

– Прекрасно, – обрадовался он. – Значит, злоумышленник в доме.

Миссис Уэйл была на кухне – мыла посуду. Когда Руперт спросил, известно ли ей что-нибудь о пропавшей руке, в ее глазах явственно отразилась тревога. Перекрестившись рукой в красной резиновой перчатке, она проговорила:

– Темные дела не скроешь! Как написано в Библии, «горе тем, которые влекут на себя беззаконие вервями суетности, и грех – как бы ремнями колесничными».

– Воистину – горе, – согласился Макс.

– Из этого следует, что вам нечего нам сказать? – спросил Руперт.

– Лентяй – легкая добыча для сатаны! – провозгласила она и повернулась к нам спиной.

– Я почувствовала себя виноватой, как всегда бывало со мной в ее присутствии.

– Вот видите, она не могла совершить такое, – сказала я, когда мы вернулись в холл. – Она – воплощенное благочестие и нравственность.

– Надо найти полковника Мордейкера, – сказал Руперт.

– Пустая трата времени, – ответила я. – У него напрочь отсутствует воображение. Я знаю, что он ее не брал. И начинаю думать, что назревает сенсационное открытие! Вы не чувствуете ничего в воздухе? Я чувствую! Сверхъестественное рядом!

Полковника мы обнаружили в библиотеке, спящим в кресле. На столике рядом с ним лежали несколько открытых книг. Периодически он всхрапывал и причмокивал губами.

Руперт взглянул на страницы с изображениями птиц.

– Он всерьез заинтересовался синелапым соколом.

– Интересно, как давно он тут сидит? – осведомился Макс.

– Посмотри сюда, – Руперт указал на пепельницу, в которой лежала уже потухшая сигара, – на ее конце образовался столбик пепла в дюйм длиной. – Если сигару не курить, она тлеет медленно. Он спит уже по меньшей мере полчаса. И огонь в камине успел погаснуть.

– Мог ли он что-нибудь сделать? – спросил Макс, когда мы снова вернулись в холл.

– Не думаю, чтобы у него хватило бы на это соображения, – ответил Руперт.

– Конечно, он этого не делал, – согласилась я. – Полковник – самый недалекий мужчина из всех, кого я встречала в своей жизни. И это, господа, о чем-то говорит.

– Меня беспокоит, – озаботился Макс, – злой умысел, стоящий за этим. Тот, кто украл руку, явно хотел расстроить Мэгги. К тому же этого вполне достаточно, чтобы обеспечить ночные кошмары тем дамам, кто поглупее.

Мне понравился этот намек.

– Ты забыл о мужчинах, которые тоже впали в панику, – заметила я.

– Лучше продолжим поиски утром, – решил Руперт. – Можно будет обыскать спальни, пока все будут завтракать. Хотя в таком большом доме… – Он с сомнением покачал головой.

Я решила, что обыщу нашу с Корделией комнату сейчас же, иначе просто не смогу спокойно спать.

– Не забудь заглянуть под кровать, – посоветовал Макс, который явно умел читать мысли.

Те, кто оставался в гостиной, за исключением Мэгги, уже вполне пришли в себя и в наше отсутствие занимались поисками ботинок мисс Типпл, необъяснимым образом исчезнувших. Миссис Мордейкер обвинила в краже Аннабель и высказала ей все, что она думает о непослушных, избалованных девочках. Бедняжка вспыхнула и убежала из комнаты. В конце концов ботинки были обнаружены под столом, уже изрядно пожеванные Дирком. Миссис Мордейкер несколько раз повторила, что собака есть собака, и с ней трудно было не согласиться. Хотя поведение Дирка заслуживало всяческого порицания, следовало поблагодарить его за то, что он сумел отвлечь мысли присутствующих от грядущих бедствий и неминуемой гибели.

Руперт объявил, что все в полном порядке и беспокоиться не о чем. Мэгги было обещано устроить крупномасштабную облаву на руку утром, если ей будет от этого легче. Он еще раз повторил, что убежден, будто это детская шалость, не заслуживающая внимания.

– Мертвецы безвредны, – презрительно заявила мисс Типпл. – Остерегаться следует живых. И я хочу предостеречь любого, кто захочет побеспокоить меня ночью, что на моем прикроватном столике будет лежать заряженный револьвер. Он принадлежал моему отцу, и я никогда не расстаюсь с ним!

В этот момент к нам присоединился полковник Мордейкер.

– Чушь! – прорычал он, когда ему объяснили, в чем дело. – Если какой-нибудь проклятый недоумок полагает, что способен справиться с Х.Р.Г. Мордейкером, он глубоко ошибается! Рода, где мой дробовик?

– В машине, Гервард, но стоит ли…

– Не спорь, женщина! Мужчины, слушайте меня! – Я прямо-таки увидела всех нас на бивуаке где-нибудь под Анцио. – Я буду дежурить первым, с двенадцати до двух, на верху лестницы, и каждые пять минут проверять те комнаты, которые не выходят на главную площадку. Кто сменит меня с двух до четырех?

На какое-то время воцарилась тишина.

– Очень хорошо. Придется справляться одному. Никогда не встречал такого сборища слабаков.

– О Гервард, мне не нравится все это, – запротестовала его жена. – Подумай о своем сердце. Тебе лучше пойти спать. Ты перевозбудился.

Полковник оскалился и вышел вон из гостиной. Через мгновение мы услышали, как хлопнула входная дверь. Мэгги выглядела озабоченной.

– Надо предупредить Джанет, чтобы она была осторожна, когда пойдет ставить утренний чай.

Когда мы с Корделией обыскали свою спальню, она спросила:

– Ты же не думаешь, что старина Гэлли на самом деле сам забрал свою руку?

– Конечно, нет! – убежденно ответила я и на всякий случай полезла в шкаф. – Кто-то придумал это, чтобы привлечь побольше гостей в дом.

– Но такое случается во всех семьях. При чем тут привидения?

– Аннабель говорит, что кроме старого Гэлли есть много других призраков. Например, Леди Рва. Она жила здесь давным-давно, а муж бросил ее в ров, потому что она заболела оспой, на лице остались жуткие следы, и он не хотел больше ее видеть.

– Какая подлость! Но, постой, здесь же нет никакого рва!

– Нет. Наверное, его засыпали. Во всяком случае, Аннабель говорит, что она ходит по дому ночью – ее лицо закрыто шляпой – и оставляет мокрые следы.

– Ты не должна верить всему…

Вдруг Корделия истошно завопила, не дав мне договорить:

– Я нашла ее! Под этим одеялом! Потрогай!

Сквозь несколько слоев ткани прощупывалось нечто твердое и шишковатое, с утолщением на одном конце. Мне в лицо выпорхнула моль, и я тоже заорала.

– Я не хочу умирать! – горячо проговорила Корделия. – Я буду стоять тут, тогда она не сможет на меня показать.

– Ерунда! – Хотя сердце мое учащенно билось, я, глубоко вздохнув, откинула одеяло и подняла над головой рождественский чулок Корделии, который приготовила для нее еще в Лондоне и привезла с собой. Я сама спрятала его здесь, когда разбирала вещи, и с тех пор благополучно о нем забыла.

– Я могу получить его сейчас? Осталось всего пятнадцать минут до наступления Рождества!

– Я совершенно забыла, что завтра Рождество.

– Можно?

– Нет. Ложись спать. – Я убрала чулок в шкаф.

– Какая ты злая! Офелия и Порция обязательно бы мне разрешили!

Через несколько минут я услышала, как часы бьют полночь. Мне стало стыдно, что я поссорилась с сестрой в такой момент.

– Счастливого Рождества, – пробормотала я. – Добрых снов.

Тишина.

– Хэт?

– М-м?

– Счастливого Рождества.

– М-м… Спасибо.

Глава 26

– Хэт! Как здорово! Какое чудесное ожерелье! О, не спи! Я хочу, чтобы ты посмотрела, как оно смотрится на мне. – Я открыла один глаз и одобрительно кивнула. – Как ты можешь спать? Уже семь утра! Мэгги разожгла камин. А как тебе вот эта шляпа?

– Потрясающе.

– Может, сдвинуть на затылок? Я хочу подарить свою старую голубую шляпу Аннабель. У бедной девочки наверняка нет ни одной приличной шляпы. Честное слово, я бы лучше вышла к обеду голой, чем в этой ужасной зеленой штуке, которая была на ней вчера. Может, ты дашь ей что-нибудь поносить? Хэт?

– М-м?

– Где ты взяла такие восхитительные колготки? Они невозможно сексуальные! Так можем мы что-нибудь отдать Аннабель? Хэт! Проснись!

Я попыталась собраться с мыслями и вспомнить, что было накануне. В первую очередь я порадовалась, что Корделия, несмотря на пренебрежение, решила взять Аннабель под свое покровительство. Я надеялась, что у той хватит ума не отказываться от этого. Потом вспомнила все остальное…

Я проснулась, как только пробило два, от боли в ноге – меня разбудил пинок Корделии. Она заворочалась, уткнулась носом в мою руку и продолжала крепко спать. Я посмотрела на часы и закрыла глаза, надеясь заснуть снова.

Ставни были открыты, и свет полной луны бил в глаза даже сквозь закрытые веки. В голове надоедливо крутились мысли. Неужели для моего отца в тюрьме чары Флер Киркпатрик кажутся достаточным утешением в этот день, который он всегда любил проводить в кругу семьи? Я подумала о Марии-Альбе, воюющей с монахинями. Представила, как бедный Марк-Антоний бродит по пустому дому, не понимая, почему его бросили. За стенами дома выл ветер, сгибая деревья так, словно хотел вырвать их с корнем.

Потом вспомнила, что чулок Корделии остался в шкафу. Хоть она уже давным-давно не верила в Деда Мороза, ритуал следовало соблюсти. Я на цыпочках прокралась по ледяному полу мимо Дирка, спящего у давно погасшего камина, и открыла дверцу. Собственное лицо в обрамлении встрепанных волос заставило меня вздрогнуть. Зеркало внутри шкафа, как всегда, застало меня врасплох. Я взяла чулок и положила посреди кровати. Дрожа, залезла обратно в постель и попыталась расслабиться и заснуть.

Спустя полчаса я уже перебрала всю свою жизнь, начав с критического обзора фигуры, лица и характера. Потом с некоторым облегчением позволила себе погрузиться в постыдные мечты о Максе, не посчитавшись с бедной несчастной Каролиной. Я перевернула подушку и прижалась к холодной гладкой поверхности, говоря себе, что утром все должно стать на свои места. Как только мои мысли начали путаться, я почувствовала, что хочу в туалет. Я полежала еще минут десять, надеясь, что это ощущение уйдет, но, естественно, этого не произошло.

Вдоль длинной галереи горели тусклые светильники. Я увидела полковника Мордейкера, сидящего в кресле спиной ко мне. Двинулась в противоположном направлении, при каждом скрипе половицы ожидая, что незамедлительно отправлюсь в мир иной. В туалете меня ненадолго посетила мысль, что я примерзну к стульчаку и останусь тут до утра, пока не принесут электрообогреватель, чтобы меня спасти. Но через минуту я уже кралась обратно в спальню.

Мне оставалось пройти футов двадцать, когда я заметила чью-то фигуру впереди. На ней был длинный халат и нечто вроде старинного чепца, надвинутого низко на лоб. Вдруг что-то блеснуло на полу – мокрый след. Я тут вспомнила историю про бедную Леди Рва. И поэтому двинулась за ней, испытывая ужас при мысли, что она меня заметит.

Леди Рва – а я была почти убеждена, что это она, – устремилась вперед, словно желая побыстрее добраться до полковника. Я не решилась окликнуть его, боясь, что он начнет палить по двум мишеням сразу. Облегчение вдруг сменилось страхом, как только фигура миновала кресло, едва не задев руку полковника, а он даже не повернул головы.

Я со всех ног кинулась в спальню, захлопнула за собой дверь и трясущимися пальцами повернула ключ. Забравшись в постель, я кляла себя последними словами за трусость.

Минут через двадцать, когда мне удалось наконец успокоиться, я была уже не так убеждена, что в самом деле видела пришельца с того света.

За завтраком царило праздничное настроение. Стол был украшен ветвями лиственницы с шишками, орехами, шарами и сухими цветами. В меню тоже присутствовали некоторые особые блюда. В честь такого дня сэр Освальд вышел к завтраку и был необыкновенно сердечен со всеми, особенно с Корделией.

После завтрака, на котором присутствовали все, кроме Джонно и полковника, стали собираться группы для посещения церкви. Корделия и Аннабель тут же куда-то исчезли, и я заметила, что большинство мужчин и Джорджия также решили последовать их примеру.

Миссис Мордейкер, Мэгги и Фредди поместились с сэром Освальдом в «роллс-ройс», который Дингл подал к парадной двери. Я заверила Мэгги, что пройдусь пешком с миссис Уэйл и Дирком.

Утро было прекрасным. Снег сверкал на солнце. Покрытые снежными шапками тисы отбрасывали причудливые тени. С карниза старого каретного сарая свисали длинные сосульки.

Миссис Уэйл шла рядом со мной, сложив руки в перчатках на животе и подняв воротник. Между ее бровей и вдоль щек пролегли складки, глаза были устремлены на дорогу. Было очевидно, что зимние пейзажи не производят на нее никакого впечатления.

– В Лондоне никогда не бывает такого снега, – сказала я, когда шум водопада остался позади. Мне очень хотелось найти подход к этой женщине, которая игнорировала все мои попытки быть с ней дружелюбной. – Даже в парке он быстро покрывается следами.

– Очень неприятно, когда его тащат в дом на ботинках.

– Да, согласна, но он такой красивый! Снег на Рождество – я запомню это навсегда.

– Я часто думаю, что Господь создал мир таким прекрасным, чтобы ввести нас в искушение.

– Правда? А почему? По-моему, мы должны получать удовольствие от мира.

– Удовольствие – это пренебрежение нашими обязанностями перед Ним.

– Но так славно видеть это чудесное небо! – Я полной грудью вдыхала удивительный морозный воздух. Мне хотелось прыгать или петь, чтобы выразить свой восторг. – Посмотрите, как безупречен снег. Он заставляет все выглядеть таким – знаю, что это банальность, но все равно – чистым, невинным.

– Вам нужно быть осторожнее, мисс. Каждый год он вызывает у людей снежную слепоту. Даже местные жители, случается, плутают среди холмов, потому что кругом все белое.

Мое стремление быть доброй и внимательной к миссис Уэйл угасло, хотя я понимала, что трудно быть веселой, когда приходится трудиться дни напролет, в то время как другие предаются безделью.

– Вы всегда жили в Хай Пик?

– Я родилась здесь, мисс.

– Как здорово – провести детство в таком прекрасном тихом месте.

– Не могу сказать, что мне было так уж весело. Меня вырастила старшая сестра. Она была суровой женщиной и несдержанной на язык. Наша мать умерла от рака, когда мне было четыре. Осталось шестеро детей. Снег означал для нас, что корнеплоды замерзнут в земле, а дрова будет трудно найти. Мы спали валетом, вчетвером в одной кровати, это помогало согреться. – Плохо скрытая горечь слышалась в голосе миссис Уэйл. – Наш отец был шахтером. Он умер от чахотки через пять лет после матери. Я работала с пятнадцати лет, пока в двадцать не вышла замуж за садовника.

– Вы любите сады?

Она впервые подняла на меня глаза:

– Я ненавижу их.

– О!..

– Сад напоминает мне о нем. Он бил меня. Иногда я оказывалась в больнице. А потом он попытался задушить меня бечевкой. У меня остался шрам. – Она опустила воротник пальто, и я увидела белую полосу, пересекающую ее горло.

– О, как ужасно! – Я уже и думать забыла о синеве неба и чистоте снега.

– Я не могла больше этого выносить. И убежала. Нашла комнату и работу в Шеффилде.

Я была удивлена неожиданной откровенностью миссис Уэйл.

– Должно быть, вам тяжело пришлось.

– Сначала я работала на швейной фабрике. Была хорошей швеей. Но фабрика разорилась. И я поступила на работу в театр костюмершей.

– Да? Как интересно! Мой отец – актер. По крайней мере… – Я замолчала, справившись от нахлынувших воспоминаний.

– Мне известно о вашем отце, мисс. Я сразу вспомнила имя, когда леди Пай упомянула его, и узнала вас по фотографиям в газетах. Мне очень жаль. В тюрьме тяжело. Это может сломить дух.

Меня несколько поразило – что могло заставить эту женщину читать «Дейли Баннер», которую полковник Мордейкер называл «непристойным листком». Хотя, возможно, в нее были завернуты свиные отбивные или что-нибудь вроде того.

– Мне понравилось в театре, – продолжала миссис Уэйл. – Первое время я была счастлива. Мы ездили по стране, и я немного повидала жизнь. У меня был возлюбленный.

– Как это приятно!

– Да, это было очень приятно. – В ее словах не слышалось иронии. – Но мой муж прослышал об этом и разыскал меня. Они подрались. Я испугалась, что он убьет единственного человека, которого я любила. Тогда я взяла ножницы и ударила его.

Я была в таком шоке, что не могла вымолвить ни слова. Миссис Уэйл шагала рядом со мной, опустив голову, на ее лице ничего не отражалось.

– Вы?.. Он?.. – удивленно произнесла я.

– Он умер. Меня посадили на десять лет. – Солнце скрылось за облаком, и снег уже не сверкал. – Я получила по заслугам.

– Любой поступил бы так на вашем месте. Мне кажется, приговор был слишком суров.

– У них было только мое свидетельство о том, как все произошло. Мой любовник сбежал за границу и не мог быть вызван на допрос. У него были неприятности с полицией в прошлом.

– Как это подло!

Миссис Уэйл пожала плечами, продолжая глядеть в землю:

– Человек слаб. Никому не стоит доверять.

– Неужели все таковы? Просто вам не повезло.

– Я не верю в удачу, мисс.

– Как это печально! – Весь мой оптимизм улетучился, когда я услышала рассказ этой женщины.

Я подумала, что надо бы поговорить о чем-нибудь более приятном.

– Там, должно быть, деревня? Сверху выглядит очень мило – эти заснеженные крыши вокруг церкви…

– Годы, проведенные в тюрьме, сломили меня, – продолжала миссис Уэйл, будто не слыша моих слов.

– Все время среди людей, но всегда в одиночестве, холод зимой, жара летом, грязь, все вокруг отвратительно, и никакой надежды. Но хуже всего чувствовать себя презренным существом, будто ты уже не человек. – В ее голосе прозвучало ожесточение, и я почувствовала беспокойство.

– Может быть, не стоит говорить об этом? – робко заметила я. – Это, должно быть, причиняет вам боль.

– Да, это так. Но таково мое наказание. За все эти годы лишь от одного человека я услышала доброе слово, и это был тюремный капеллан. Он говорил, что, каковы бы ни были мои деяния, я все равно остаюсь дочерью Господа. – Миссис Уэйл подняла взгляд к небу, и ее голос исполнился чувства. – Он сказал: «Небеса радуются одному покаявшемуся грешнику больше, чем девяноста девяти праведникам». Это много значило для меня – осознание принадлежности к чему-то. Ненависть, жестокость и отчаяние покинули мое сердце, и я увидела свет впереди. После этого я встречалась с капелланом каждую неделю, мы вместе читали Библию, и я узнала о бесконечном милосердии Господа нашего. Когда я вышла из тюрьмы, то пожелала удалиться в англиканскую обитель, но мать-настоятельница не была уверена в истинности моего призвания. Она предполагала, будто я боюсь, что общество не примет меня, и поэтому хочу скрыться от него. Она сказала, что я должна провести еще несколько лет в миру, рассказывая всем, кто пожелает слушать, историю моей жизни, – во искупление моего страшного греха.

– Я бы назвала это слишком жестоким решением. Вы и так страдали десять лет. Не понимаю, почему верующий человек должен быть так непримирим.

Миссис Уэйл впервые улыбнулась, впрочем, едва заметно:

– Тесны ворота, и узок путь.

Служба была очень торжественной. Мы с Фредди пели с большим воодушевлением, в то время как остальные едва открывали рты. В начале гимна я взглянула сквозь экран, пыталась рассмотреть солистку, и увидела миссис Уэйл, стоящую на ступенях алтаря с запрокинутой головой и распевающую, словно дрозд. Во время проповеди о любви к ближнему большинство из нас последовали примеру сэра Освальда и закрыли глаза. У священника был такой пронзительный голос, что Дирк начал лаять. Это продолжалось некоторое время, пока миссис Мордейкер не расшипелась, как целое змеиное гнездо, и чуть не вдавила бедному животному нос внутрь черепа, но на этот раз все же заставила его замолчать.

От продолжения беседы с миссис Уэйл на обратном пути меня спасла Фредди, выразившая желание пройтись пешком.

– Вере пошел наблюдать за птицами. Он надеется опять увидеть этих соколов. Завтра мы уезжаем, и это его последний шанс. Портрет практически закончен. На следующей неделе отнесу его в багетную мастерскую.

– Очень жаль, что вы уезжаете. Здесь так хорошо, правда? Мне нравятся такие сборища. Можно неплохо узнать людей.

– Меня всегда пугала такая навязанная близость с теми, кто может быть тебе неприятен. Наверное, потому, что я была единственным ребенком в семье. В таких случаях я пытаюсь быть аналитиком, изучаю людей, вместо того чтобы присоединиться к ним. Хотя для тебя это должно быть привычно, потому что ты из большой семьи.

– На самом деле я часто чувствую себя аутсайдером даже в собственной семье. Все они выглядят ярче, более заметны, чем я. Но они здесь ни при чем, наоборот, я не была бы собой, если бы не они. Семья придает тебе какое-то значение, помогает определиться. Не представляю, какой бы я стала, если бы была единственным ребенком.

– Что касается семьи, дело в том, что тебе приходится приспосабливаться к людям, которых ты не выбираешь. И в любом случае ты связана с каждым из них. Я даже завидую тебе. Такая хорошая школа терпимости и любви.

– Ты не любила своих родителей?

– Моя мать умерла, когда мне было девять. Я боготворила ее. Фэй возникла уже на следующий день после похорон. Ее ужасно раздражала необходимость присматривать за мной. Отец всегда был на ее стороне. В течение многих лет я даже не пыталась кого-нибудь полюбить.

Я взяла ее за руку, чувствуя невыразимую жалость:

– Но сейчас ты вознаграждена за все.

– Да… – Фредди будто не переставала удивляться вновь обретенному счастью. – Вере признался, что рассказал тебе о ребенке.

– На самом деле я сама догадалась. Надеюсь, ты не сердишься?

– Нет, конечно же нет! Я не собираюсь делать из этого тайну. Просто мне самой еще нужно к этому привыкнуть.

– Я так рада за вас. Я обожаю детей!

Мы немного прошли молча.

– О чем ты пишешь в своей газете? – спросила Фредди.

Я вкратце обрисовала ей идею «Призрачной зоны».

– Я надеюсь, это не ты стащила руку, чтобы было, о чем писать? Конечно, я шучу. Ты не поступила бы так с Мэгги.

– Она так плохо выглядела с утра. Думаю, если б я жила здесь круглый год, постоянно слушая этот ветер, мое воображение тоже проделывало бы со мной неприятные шутки. Здесь невероятно красиво, но как-то неспокойно. Даже сны снятся не такие, как всегда, – более похожие на жизнь. А прошлой ночью я и вправду поверила, что видела призрак. – Я рассказала Фредди историю о Леди Рва. К моему удивлению, Фредди расхохоталась до слез.

– О, дорогая моя! – наконец проговорила она. – Прости, что так напугала тебя. Боюсь, это была я.

– То есть?..

– Я и не представляла, что ты шла за мной.

– Так это ты была в длинной галерее?

– Мне не спалось, и я решила еще разок посмотреть на подбородок сэра Освальда. Я не собиралась ничего рисовать, но меня неожиданно осенило. Я не заметила, как прошло время, и неожиданно услышала, как часы бьют половину второго. Я не чувствовала себя уставшей, но понимала, что нужно ложиться спать. И решила принять ванну, чтобы расслабиться.

– Но я же была в ванной!

– Не говори никому, но я пользовалась емкостью для стирки в бельевой. Она наполняется гораздо быстрее. К тому же там так тепло. А ванная все время занята. Я взяла ночную рубашку и полотенце, но забыла шлепанцы. Поэтому пришлось идти обратно босиком. Нужно было, конечно, получше вытереть ноги, но я торопилась добраться до постели. Вот тебе и разгадка…

– Но… – Я была весьма разочарована тем, что мой первый опыт расследования оказался неудачным.

– Как ты прошла мимо полковника? И почему спустилась вниз?

– Я оставила сумочку в гостиной. Это моя любимая сумочка, и я не хотела, чтобы Ди… чтобы какая-нибудь собака добралась до нее. Полковник спал мертвым сном, упершись подбородком в приклад. Когда я поднялась обратно, он уже практически лежал в кресле, откинув голову на спинку, и булькал, как вода в унитазе. Кто-то – должно быть, Мэгги – укрыл его пледом.

– Вот черт! Я действительно думала… Какая досада! Чтобы удержаться на работе и заставить читателей дрожать, придется обмануть их и забыть о том, что ты мне рассказала.

– Ты становишься настоящим журналистом.

Пруд у мельницы превратился в замечательный каток. Вся деревня собралась там. Немногие обладатели коньков выписывали круги и восьмерки на середине, где лед был более гладким. С краю дети возились, скользили, держась друг за друга, валялись в снегу и радостно вопили. Наиболее отчаянные скатывались с вершины холма на жестяных подносах. Малыши таскали туда-сюда самодельные санки. Бабушки и дедушки, примостившись на заборчике, окружающем мельницу, наблюдали за происходящим, судача о временах своей молодости. Вся эта картина удивительно походила на те, которые так любили изображать голландские художники.

Наше появление вызвало большой интерес. Нас было восемь. При разборе коньков Джорджия сцепилась с Корделией из-за единственной свободной белой пары. Последующая за этим сцена очень напоминала финальную сцену из «Золушки», и в результате коньки остались за Корделией.

Фредди катание очень понравилось, хотя на нас периодически наезжали группы детей, норовившие нас повалить.

– Я люблю физические упражнения, – сказала она. – Наверное, потому, что так редко ими занимаюсь.

Мне захотелось исследовать реку. Выше пруда она текла между крутых берегов, с которых склонялись заснеженные деревья. Было замечательно – оказаться одной в таком прелестном месте. Поразительней всего была тишина.

Деревня быстро скрылась из виду. В промежутках между деревьями и скалами проглядывало небо, постепенно затягивающееся облаками. Я чувствовала себя удивительно одинокой и свободной.

Тут я услышала скрип коньков за спиной. Чьи-то руки обняли меня за талию. Я дала ему руку, и вместе мы покатились еще быстрее, скользя, как птицы в небе. Это было похоже на сон. Мне казалось, что мои ноги не касаются земли.