Текст книги "Облака среди звезд"

Автор книги: Виктория Клейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Глава 6

Меня разбудил телефонный звонок. Открыв глаза, я почувствовала боль от синяков и ужасную разбитость. Когда-то давно воспитательницы будили нас по утрам, чтобы заставить прочесть молитву. С шестнадцати лет я открыто заявила о своем атеизме и больше никогда не брала в руки молитвенника, но теперь вдруг ощутила горячее желание обратиться к Богу за помощью. За окном начинался отвратительный, пасмурный день.

Телефон продолжал дребезжать, и это приводило меня в бешенство, я надеялась, что хоть кто-нибудь догадается снять трубку. Полночи я не могла заснуть – всякий раз, закрывая глаза, вздрагивала и просыпалась от начинавшегося мне сниться кошмара. К тому же то ли от пирога Елл, то ли от усталости у меня подступала тошнота к горлу, и я никак не могла успокоиться.

Телефон все звонил. Столкнув на пол упитанного и ленивого Марка-Антония, я накинула халат и прямо босиком спустилась вниз.

– Алло…

– Инспектор Фой.

– Это Хэрриет, – тут же проснувшись, отозвалась я.

– Мне нужно поговорить с вашей матерью.

– А который час?

– Четверть восьмого.

– Вы не могли бы перезвонить позже. Она очень не любит, когда ее беспокоят раньше половины десятого.

– Прошу вас, передайте ей, что мистер Бинг сегодня должен быть в суде в десять часов.

– О Боже! Боже! – Я похолодела от ужаса.

– Не волнуйтесь. Это чистая формальность. Сегодня будет предварительное слушание дела. Вам не обязательно приезжать.

– Может быть, его все-таки признают невиновным?

– Хэрриет, послушайте меня. Ничего, что я называю вас по имени? Вы должны набраться терпения, сделайте это ради себя и ради вашего отца. Британская следственная система работает очень медленно, и даже внешне неоспоримые вещи всегда тщательно проверяются, собственно, это и делает наше правосудие наиболее безошибочным из всех существующих в мире. Я знаю, как вам тяжело, но, поверьте, я ни за что не допущу, чтобы невиновного человека отправили в тюрьму, я все сделаю, чтобы этого не случилось. Пожалуйста, наберитесь терпения.

– Да, спасибо вам, – прошептала я в ответ.

– Хорошо. Не оставляйте его без вашей поддержки, но пока вы можете отдохнуть, – с ним мистер Силкерт-Грин, и все идет нормально.

– Да, я поняла. Спасибо вам, – повторила я, понимая, как глупо себя веду, выражая благодарность человеку, который собирается обвинить моего отца в убийстве.

– Не унывайте…

Инспектор повесил трубку. И я тоже медленно отошла от телефона, направляясь к себе, когда раздался еще один звонок.

– Добрый день, это Креспен. С кем я разговариваю?

– Хэрриет.

– Очень рад, – у него был обычный сдержанный тон – так он говорил со всеми знакомыми.

– Позвать Офелию? – спросила я.

– О, нет. Не стоит ее беспокоить. Просто передайте ей, что я звонил.

– Что-нибудь еще?

– Э-э-э… Передайте, что я уезжаю на несколько дней в свой загородный дом. У дяди день рождения. Мне придется присутствовать на торжествах. Ему исполняется девяносто.

– Не знаю, поздравлять вас или выразить сочувствие.

– Скажите Офелии, что я позвоню, когда вернусь. До свидания.

На кухне Мария-Альба мыла посуду, оставшуюся со вчерашнего вечера.

– Что такое? Ты неважно выглядишь.

– Ерунда, я в порядке… – Как могла, я притворилась веселой и жизнерадостной. – Я почти привыкла, это вчера у меня был шок. Скоро совсем приду в себя.

Я улыбнулась ей и, повернувшись к окну, вдруг вскрикнула от неожиданности. Несколько человек с фотоаппаратами и камерами стояли около дома, один даже подбежал совсем близко, увидев меня в окне кухни.

– Негодяй! – воскликнула Мария-Альба и, схватив попавшийся под руку половник, бросилась к выходу в сад. – Чтоб вам в аду гореть!..

Фотограф уже собирался нажать на кнопку, но, увидав разгневанную домработницу с половником, бросился к воротам.

В это время вошла Корделия. Выглядела она тоже неважно. На ней были джинсы вместо школьной формы, хотя день был учебный.

– Эти подлые твари достали меня! Знаешь, о ком я? Друзилла Пэпворт все время лезет в драку. Эта завистливая дрянь теперь и вовсе не оставит меня в покое. Все уже знают, что его обвинили в убийстве.

– Он не убивал. Ты не должна этому верить. Я понимаю, что не все твои одноклассницы к тебе хорошо относятся, но это не значит…

– Ты уже забыла, что такое школа! – воскликнула Корделия, тряхнув головой. – Со мной же никто не будет общаться теперь. Навсегда. Все будут от меня шарахаться. Мне придется все время быть одной, везде. Но, может, я к этому и привыкну… А если все это осточертеет, то сбегу в лес и буду жить в шалаше. И кто-нибудь станет приносить мне еду из сострадания, потом у меня откроется пророческий дар, и я буду предсказывать, как оракул.

– Ненавижу школу! – продолжала Корделия. – Всех учителей и наставников ненавижу. Им бы только наказывать ни за что ни про что. У них на уме только одно – как бы побольше помучить детей. Ни за что не пойду в школу. А если ты станешь заставлять меня, покончу с собой. – Я вздохнула, не имея сил спорить с ней, и она с торжеством добавила: – Я собираюсь приготовить папе пирог. – Вынув из шкафа миску, она стала насыпать муку. – Это поднимет ему настроение. Заверну его и положу в коробку, чтобы не остыл. – Корделия отыскала пачку рецептов Марии-Альбы и начала отмерять ингредиенты.

Я бессмысленно следила за ней, понимая, что и мне пора чем-нибудь заняться.

Когда я снова спустилась вниз через час, приняв душ и немного успокоившись за чтением Джерарда Мэнли Хопкинса, то была немало удивлена, обнаружив в гостиной Макса Френшэма. Макс так же, как отец, играл в «Короле Лире». Он был другом моих родителей.

– Хэрриет! – Он взял меня за руки. – Я пришел убедиться, все ли в порядке. Как самочувствие Вальдо?

– Как вы тут оказались?

– Прошел через заднюю дверь. Вы, должно быть, уже позабыли, что в прошлый раз, когда я был у вас на дне рождения Клариссы, сами показали мне тайный путь через лабиринт.

Я вспомнила, что действительно год назад водила Макса по лабиринту Лавди и рассказывала ему о замечательных талантах нашего садовника. Каролина, жена Макса, очень разозлилась на нас за эту прогулку и в отместку весь вечер флиртовала с моим отцом, зная, что никто уже не смог бы упрекнуть ее в чрезмерной развязности. Но все это не вызвало серьезных подозрений и не привлекло ничьего внимания – Френшэмы считались вполне респектабельной супружеской парой. У Макса было бледное и узкое аристократическое лицо и карие глаза. Нельзя было не поддаться его редкостному обаянию. Пока что успехи его на сцене были невелики, и в «Короле Лире» он должен был исполнять роль Эдгара. Ему было только тридцать четыре, и расцвет его карьеры был еще впереди, как полагали многие.

– Очень мило, что вы навестили нас.

– Такое несчастье! Он не мог этого сделать. Я знаю Вальдо, уж кто-кто, а он и мухи не обидит. Он даже руки ни на кого бы не поднял, разве что по сценической необходимости. Бедняга Бэзил, конечно, его можно только пожалеть. Но должна же полиция разобраться с этой глупой ошибкой. Мы все подтвердим, что Вальдо не способен совершить убийство… – Он остановился, переводя дыхание. Его слова бальзамом пролились на душу – за эти два дня Макс оказался первым человеком, горячо отстаивавшим невиновность моего отца. – Бедная Хэрриет, вы, наверное, так устали от вчерашних треволнений?

Втроем с Марией-Альбой и Корделией мы сели завтракать в столовой, не поднимая занавесок на окнах. Сквозь маленькую щелочку виднелись только ровно подстриженные кусты и несколько деревьев. Мне было грустно оттого, что жизнь моей семьи стала предметом бесцеремонного любопытства окружающих. Где-то за оградой промелькнули две мужские фигуры, и, присмотревшись, я увидела репортера, примостившегося на каменном парапете и заряжавшего пленку. Еще один настраивал объектив камеры, шаря по окнам дома. От досады я даже уронила вилку на пол. Корделия подняла голову и недоуменно посмотрела на меня. Если даже для меня вся эта история обернулась потрясением, то каково ей, в столь юном возрасте ставшей жертвой нелепой травли.

– Дурацкая рассеянность, – пробормотала я, стараясь сохранить улыбку, – как роялисты в период Французской революции, прячемся от обезумевшей толпы за стенами особняка.

– Мы так долго не протянем, если будем рассчитывать, что Брон один будет за нас отдуваться, – сказала Корделия, постучав ложкой по скорлупе вареного яйца.

– Ну, знаешь ли, дорогая, это несправедливое обвинение – женщины не так часто прятались за спину мужчин, как принято считать. Даже в более трудные времена они тоже сражались. Даже лили раскаленную смолу на головы врагов. Впрочем, это мало помогало. Когда заканчивалось продовольствие, а затем собаки, кошки и крысы…

– Лучше умереть, чем съесть Марка-Антония! – Корделия продолжала невозмутимо чистить яйцо.

Мы выпили по чашке шоколада со сливками, и Мария-Альба остроумно заметила, что, коль мы попали в осаду, она использует этот шанс, чтобы откормить нас как следует, сохранив жизнь несчастному животному.

– Дверь хлопнула, – сказала, прислушавшись, Мария-Альба, – кто-то пришел.

Я встала из-за стола и бросилась в прихожую, где увидела Рональда Мэйсона в распахнутом пальто и сбившемся галстуке.

– Хэрриет! Дорогая моя! Я не знал, что подумать! – Мне нравился его голос, мелодичный, низкий, с чуть заметной хрипотцой, какая бывает у все курящих. – Я не забыл, где у вас хранится запасной ключ. – Он вернул его мне. – Но сейчас лучше держите его в доме.

Рональду Мэйсону было около сорока, человек он был весьма прозаический и приземленный, но не лишенный чувства юмора и сентиментальности. В речи он нередко употреблял архаические формы и слова, свойственные людям старшего поколения.

Увидав в дверях Марию-Альбу, он обратился к ней на итальянском, демонстрируя безупречное произношение, усвоенное в Оксфорде:

– Sono io, Maria-Alba, il tuo anziano amico – Ronnie. (Мария-Альба, это твой старый знакомый, Ронни.)

– Anziano, vero (И точно старый), – заметила Мария-Альба, мрачно оглядев его, но, все же отложив в сторону кочергу, которую прихватила с собой из столовой для самообороны.

– Ронни, хорошо, что ты приехал, – я поцеловала его в щеку, ощутив запах лавандовой туалетной воды, – они не прицепились к тебе?

– Нет, нет, – Рональд пригладил взлохмаченные волосы.

Не успели мы уйти из прихожей, как снова раздался звонок в дверь.

Я подошла и глянула сквозь щель почтового ящика. На лестнице стоял незнакомый молодой человек.

– Цветы из магазина по заказу, – произнес он на ломаном английском.

Цветы? Возможно, мама что-то заказала, не предупредив нас. Я уже собралась отворить дверь, но Мария-Альба, вновь вооружившись кочергой, подошла поближе.

Как только я высунулась на улицу, мне в нос тут же сунули не только букет, но и микрофон. Со всех сторон посыпались вопросы: что я думаю по поводу ареста, считаю ли отца виновным, какова моя реакция на выдвинутые против него обвинения и так далее.

Наглому юнцу повезло. Мне не давали закрыть дверь.

– Подождите, мисс, секунду, ответьте, прошу вас… – кричали они все вместе. Но тут вмешался Рональд – он оттолкнул от двери незваных гостей.

– Пошли все вон, вон! – крикнул он, отцепляя особенно назойливых репортеров от ручки. Наконец нам с трудом удалось от них избавиться и запереться. Для надежности я еще навесила на дверь цепочку.

– Шакалы, гады, мерзавцы! – пробормотал Ронни. – Молодые бессовестные мерзавцы. Они даже не сознают, до чего отвратительны и вульгарны.

– Идемте, я угощу вас кофе, – пригласила я его.

– Благодарю, Хэрриет, но меня такси ждет на улице. – Он кивнул мне с виноватым видом.

– Что нам теперь делать с этими цветами? – спросила Мария-Альба. – Все вазы уже заняты.

– Дом становится похож на склеп, – не выдержала я, – кругом одни букеты, на другом букете тоже открытка: «Дорогой Клариссе от Джереми. Никогда не забуду». Господи, какой ужас! Такое впечатление, что все всерьез верят, будто отец совершил убийство, и его жизнь теперь кончена. Отлично, я их отнесу Лавди для его компостной ямы.

– Подумать только, сколько стоили эти орхидеи… – скорбно заметил Рональд.

Мы с сестрами постоянно подшучивали над ним из-за его бережливости.

Он никогда никого не приглашал к себе, но всегда первым приходил на вечеринки и уходил в числе последних. К тому же бывало, что он прихватывал с собой бутылку виски или рома, остававшиеся от праздника. Однажды исчезли даже мыло и полотенце. Мой отец был настолько изумлен, что не нашелся, что сказать по этому поводу. У Ронни была неплохая карьера в театре, а в кино он заработал столько, что на жизнь ему должно было хватать. Приключения и опасности внушали ему страх, особенно опасался он нищеты. И мой отец, смеясь, время от времени спрашивал его, что может добавить огня в его скучную жизнь.

– Это вы, Рональд? – донесся голос матери. Она спускалась по лестнице в леопардовом пальто, и я заметила, что она взяла с собой дорожную сумку. – Что это с вами случилось – вы попали в аварию? – спросила она равнодушным тоном.

– Я выехал сразу, как только вы позвонили. – Рональд вздохнул немного обиженно. Затем поправил галстук и гордо поднял голову. – Боже мой, как вы восхитительны, дорогая Кларисса! – Он поклонился и простер руку с изяществом профессионального актера.

– Эта маска не обманула бы даже слепого, – ответила мама презрительно. – Трудно даже представить, что вы и вправду думаете то, что говорите.

Я с интересом рассматривала замысловатые завитки волос, скрывавшие кончики ушей Ронни. Он давно уже носил специальный парик.

– Вы вольны не верить в мой искренний восторг, но от этого он не нисколько не уменьшается.

– Вы, я вижу, растолстели, – добавила мама, посмотрев на его живот. – Вам бы следовало обратиться в новую клинику на Братон-стрит. У них разработаны специальные диеты и всякие рецепты для похудания, препараты, приготовленные из корней горных растений, тибетские настойки, предлагается даже удаление жира хирургическим путем.

– Знаю я эти клиники с их рецептами, – пробормотал Рональд, – корни растений! Терпеть не могу эти чертовы травы.

– Если вы ничем не заняты и в хорошем настроении, то я прошу вас пойти со мной.

– Куда ты идешь? – спросила я.

– Я как раз иду в клинику, на консультацию к пластическому хирургу. Мне сказали, что мистер Моффэт-Райм отличный специалист и может сделать как раз то, что мне нужно. Я хочу убрать морщины вот тут.

Она прижала пальцы к скулам. Косметические операции были для моей матери экстремальным видом развлечений.

– А как же папа?

– Я уже буду в порядке к тому времени, когда его освободят. Это все очень быстро… – Она улыбнулась, словно уже успела позабыть обо всех своих страданиях накануне вечером.

– Ты не хочешь увидеться с ним? Он был очень расстроен, что ты вчера не приехала.

Она посмотрела на меня с укором:

– Хэрриет, я уже заметила твою тенденцию драматизировать события. Это не делает тебе чести, сентиментальность недалека от вульгарности – не забывай об этом. – Она поправила прическу перед зеркалом. – Я не Марина Марлоу, которой все равно, чем привлекать к себе внимание публики.

Это замечание могло означать только одно – Марина Марлоу, исполнительница роли Реганы в «Короле Лире», была еще одной пассией моего отца.

– Я вернусь через неделю. Корделия, детка, пока… – мама поцеловала мою сестру.

Еще раз оглядев себя с ног до головы в зеркало, они открыли дверь и вышли на улицу.

– Слава Богу, все кончилось! – пробормотала Мария-Альба. – Помоги мне, Пресвятая Дева, все в руках Всевышнего… Никогда не знаешь, что с тобой случится…

Она покачала головой и, взяв кочергу, отправилась на кухню.

Разыскав Марка-Антония, я отнесла его вниз и выпустила в сад. Теперь мне следовало попытаться хоть как-нибудь утешить Офелию.

Ни на стук в дверь, ни на просьбы ответить я не услыхала ни звука. Тогда я заглянула в замочную скважину. Если бы я хоть на йоту могла бы поверить, что она любила Креспена, то, вероятно, сочла бы ее скорбь достойной сострадания. Она лежала на постели, бледная и неподвижная.

– Дрянь, дрянь, дерьмо! – громко выкрикнула она, вдруг подняв голову, – вероятно, в эту минуту она думала о Генриетте Слоттс в роли будущей виконтессы Соуп.

Пока я подглядывала в замочную скважину, из сада донесся странный шум, и Марк-Антоний стрелой промчался мимо меня в мансарду. Я глянула вниз и увидела у лестницы Брона, удерживающего обеими руками на поводке бело-рыжую собаку. Она отчаянно лаяла, не слушая криков Брона, и пыталась сорваться с привязи.

– Тише, тише! Кто этот гость? – крикнула я сверху брату и тут же побежала вниз. Как только я оказалась на последней ступеньке, собака встала на задние лапы и принялась лизать мне руки, выражая свою симпатию.

– Он хороший. Не бойся. Это Дерек.

– Дерек? Бедняжка. Где-то я уже слышала это имя.

– Можешь звать его как захочешь. Но откликается он на Дерека, если, конечно, немного успокоится.

– А почему я вообще должна его как-то звать? – У меня мгновенно зародились серьезные подозрения.

– Потому что я привел его для тебя. Я вчера так и не смог показать его тебе, вернулся слишком поздно, напившись, да еще с папой случилась такая скверная история.

– Но… Брон, ты что, с ума сошел? Разве можно так делать? Ты же знаешь, как папа ненавидит собак.

– Но ты же всегда говорила, что хочешь завести собаку. Ну вот, пока папы нет дома, у тебя есть такая возможность.

– Брон, но что будет, когда он вернется домой? Мы же не сможем бросить собаку на улице. Конечно, я всегда мечтала о собаке, но сейчас столько проблем…

– Знаешь… – Брон расстроено опустил голову, – это так обидно, я ведь хотел сделать тебе подарок. Думал, это отличная идея. Хотел тебя порадовать. И потом, он такой маленький, мне кажется, и папа не стал бы возражать… – добавил он упавшим голосом. – Очень жаль, что так вышло…

– О, Брон, послушай, я совсем не хотела тебя обидеть, и он мне очень нравится…

– Стоп, ни слова больше! – Брон сделал вид, что смахнул слезу. – Я отдам его обратно.

– Хорошо, хорошо, – Брон так умело описал мне горестную историю несчастного существа, что я едва не разрыдалась, – оставлю его, но только до тех пор, пока папа не вернется домой. – Я почесала Дерека за ухом, и он тихонько заурчал. Шерсть у него была мягкая на ощупь и очень красивого светло-коричневого цвета, а нос совсем черный. – Спасибо тебе. – Вряд ли я смогла скрыть, что на самом деле была ему не так уж благодарна.

– Хорошо, что он останется, – отозвался Брон, сделав вид, что не заметил моего неудовольствия.

– Лучше скажи, какой он породы? Я надеюсь, он не вымахает в полкомнаты?

– Совсем нет, он почти вырос. Так мне сказали. Это корнуоллский терьер.

– Да? – Я в недоумении посмотрела на Дерека. – Ничего о них не слышала.

– Вот видите, и вы кое-чего не знаете, мисс Хэрриет Бинг, – саркастически заметил Брон, – хотя и специалист-кинолог.

– Но Дереком я его звать не стану.

– Как хочешь. Я ухожу. Скажи Марии-Альбе, что вернусь только к ужину.

– Но ты же хотел поехать к папе, Брон? Мама отправилась в клинику, Офелия скорбит о предательстве Креспена, Порция вообще пропала, а с Марией-Альбой я не могу ехать – она и так вчера настрадалась.

– Господи, незачем ездить в тюрьму всей компанией, будто это какая-нибудь вечеринка. Это нетактично. – Брон назидательно поднял голову и посмотрел на меня с осуждением. – Мне необходимо повидаться с Вандой, – Ванда был агентом Брона, – нужно с ним посоветоваться насчет моих интервью. Я не могу отложить все дела и ехать к папе.

Глава 7

– Буду звать его Байроном, – сказала я, – в честь поэта…

– Он совсем не похож на престарелого занудного писаку, – возразила Корделия, угощая Дерека вишневым муссом, который он с удовольствием уписывал, – жаль, что Брон подарил его не мне, он такой хорошенький. Я бы звала его Конфеткой.

– Ну уж нет! – взорвалась я. Дерек, наевшись, из благодарности положил голову на колени Корделии.

– Почему? Это гораздо лучше, чем давать ему имя какого-то противного брюзги.

– Байрону было всего тридцать шесть, когда он умер. Он был очень привлекателен, от него сходили с ума все женщины в высшем свете, хотя он и хромал. И к тому же он был талантливым поэтом, – пояснила я, находя свои аргументы весьма убедительными.

– Хромал? Это очень романтично, – мечтательно заметила Корделия, – точно как Ричард Третий? – Это был любимый фильм Корделии, и с ним она сравнивала все театральные и телевизионные постановки. Лоренс Оливье произвел на нее когда-то неотразимое впечатление, и она даже приделала всем куклам орлиные носы из пластилина, чтобы они походили на него хоть немного. Дерек в это время уже начал приставать к Марии-Альбе, несколько раз обежал вокруг стола и наконец запрыгнул к ней на колени.

– Ну-ну, тише! – Она отодвинула подальше от края стола тарелки и миски. – Le cose vanno di male in peggio. (Час от часу не легче.)

Ситуация действительно становилась все более запутанной и тяжелой. Дерек спрыгнул на пол и сел у ее ног, надеясь получить еще какое-нибудь лакомство.

После ланча, который даже по меркам Марии-Альбы был слишком изобильным, – макароны с томатным и мясным соусом, жареная курица, рис и овощи, – Байрону досталось всего понемногу, и он стал весело носиться по дому и лаять, напоминая, что теперь ему пора на прогулку. Все, что мне было известно о собаках, – с ними нужно гулять три раза в день. Кроме того, я увидала, что мой питомец повсюду сует свой нос, а значит, без присмотра вполне способен свалить на пол вазы с цветами и сгрызть ножки у мебели.

Прогулка получилась тоже не слишком приятной. Прежде всего я сожалела, что из-за меня прибавилось забот Марии-Альбе. Теперь ей придется изо дня в день следить за тем, чтобы Дерек не покушался на ценные вещи в доме. Погода, когда мы вышли на улицу, оказалась промозглой и холодной, журналисты кружили вокруг дома, как мухи вокруг меда, Байрон носился по парку до тех пор, пока не свалился от усталости, и я никак не могла его затащить его обратно в дом.

– Дайте ему побегать, мисс! – крикнул мне один из репортеров, когда я отказалась отвечать на их вопросы. – Нехорошо все время держать собаку на привязи.

Меня приводила в ярость та наглость, с которой эти люди совали нос в чужие дела, но, не желая продолжать дискуссию, я отстегнула поводок, и Байрон с радостным лаем умчался прочь, растаяв в сырой мгле. Все закончилось тем, что я вместе с Корделией и двумя журналистами два часа кряду рыскали по парку в поисках беглеца. Туман быстро сгущался, и мы с трудом могли разглядеть хоть что-нибудь на расстоянии десяти шагов. Волосы у меня намокли и прилипли к лицу, а ноги просто окоченели.

– Странное дело, – заметил приятного вида молодой человек, принявший участие в поисках, звали его Стэн, – может, он решил вернуться домой, вы, кажется, сказали, что нашли его?

– Не знаю. Понятия не имею, где он раньше жил. Может, он и вправду сбежал от хозяев.

– По-моему, нам лучше вернуться, – предложила Корделия. – Я обещала Марии-Альбе помочь приготовить соус на ужин. – Но я знала, почему сестра так стремится домой, – начиналась ее любимая телепередача. – Не расстраивайся так сильно, Хэт, он уже, наверное, вернулся и ждет около двери. Мне он показался очень умным и сообразительным.

В этот момент к нам присоединился еще один журналист, по имени Джей.

– Знаете, – заметил Стэн, – может быть, она права и ваш питомец уже прибежал домой. У меня когда-то была собака, по кличке Уэсти, однажды она вырвалась вместе с поводком и убежала неизвестно куда. Это всегда так тяжело переживается – к животным привыкаешь. Я боялся, что моя шестилетняя дочь Мелани заболеет от тоски.

Он начал рассказывать мне о Мелани, о том, какая она милая и замечательная, затем об Аннете, его жене, страдающей рассеянным склерозом, до которого ее довела тяжелая работа в адвокатской конторе, о том, как долго она пребывала в депрессии, затем о его доме на Пьюли Оукс, где жилье стоило для них слишком дорого и где с ними еще находилась старая мать Анетты. Ее звали Айви, но Стэн называл ее Айви Грозная, из-за ее скверного характера. Я с интересом слушала его исповедь, и, обнаружив во мне сочувствующего собеседника, он оживленно продолжал делиться подробностями своей семейной жизни.

По пути обратно я поведала ему кое-что и о своей семье. Я отлично понимала, что даже если не принимать во внимание скандал, вызванный арестом отца, жизнь моей семьи была более насыщена интересными событиями, нежели существование Стэна и его родственников. С моей стороны было бы нечестно не пооткровенничать с ним в ответ на его доверительный рассказ. Я говорила в основном о карьере Брона, об ангажементах Офелии, которой сейчас тоже не везло с работой, и о том, что Порция пропала неизвестно куда вместе со своим таинственным незнакомцем.

– Простите, – он встряхнул головой так, что капли полетели в разные стороны, – вы не против съесть по сэндвичу и выпить что-нибудь, чтобы согреться?

Есть мне совсем не хотелось, но отказаться от его приглашения означало бы обидеть его в лучших чувствах, и потому я согласилась. Но не успели мы свернуть к какой-то забегаловке, как из тумана выскочил Дерек и с веселым визгом засуетился вокруг нас. Выходя на прогулку, я надела на него дождевик, который в детстве носили мы с Порцией, и, к моему удивлению, Дерек умудрился не потерять его. Я была так счастлива, что он нашелся, что даже не могла сердиться на него. Пока мы шли назад, нам попалось открытое кафе, где Стэн все-таки купил сэндвичи. Часть их них, разумеется, досталась Дереку.

У меня так поднялось настроение, что в ту минуту я считала Стэна своим лучшим другом. Он попросил у меня разрешения сфотографировать Дерека для своей дочки, которая очень любила собак и всегда интересовалась, как отец провел день.

Когда мы уже собирались прощаться, неподалеку от нас остановилась полицейская машина, и из нее вышли инспектор Фой и сержант Твитер.

Дерек сразу же кинулся к инспектору и приложился грязными лапами к его плащу. Я принесла извинения за это безобразие, но инспектор даже не обратил внимания на досадную неприятность. Так что я опять подумала, что человек он милый и добрый.

– Ваша мама поедет с нами? – спросил он, пытаясь оттереть грязь носовым платком.

– Нет, дело в том, что она поехала на лечение.

– Какое несчастное стечение обстоятельств… – Он так странно посмотрел на меня, что я едва не выложила ему всю правду. – А ваши брат и сестры?

– Корделия поедет с нами. Порция еще не вернулась, у Брона полно дел, он очень занят, а Офелия себя плохо чувствует.

Не успела я договорить, как дверь открылась и на пороге появилась Офелия. В свете тускло горевшего фонаря, бледная и золотоволосая, она казалась сказочно прекрасной феей. На ней было белое пальто и серебряный шарф, а на голове – маленький черный берет. Она остановилась в нескольких шагах от меня, воскликнув:

– Ни в коем случае не подпускай ко мне это отвратительное животное! – На инспектора она не обратила никакого внимания. – Я иду обедать с Перегрином Уолмскоттом, больше ни минуты не могу оставаться в этом склепе. Господи, о Господи! Эти ужасные похоронные венки, эти лица… Что касается Марии-Альбы, то, по-моему, ей тоже пора лечиться, – она в таком мрачном настроении, что к ней подойти страшно.

– Что-то рано вы идете обедать, – я посмотрела на часы, – еще нет шести. Поедем со мной к папе.

– Думаю, мы еще куда-нибудь зайдем – в кино или послушаем музыку, мне необходимо развеяться и прийти в себя.

– Я был бы вам благодарен, если бы вы уделили мне пару минут… – инспектор Фой мрачно взглянул на Офелию – можно представить, что он подумал после моего вранья, будто она плохо себя чувствует.

– Вы?.. – Офелия повернулась к нему, смерив его презрительным взглядом, – она очень умело им пользовалась, когда поблизости появлялся неприятный ей человек.

Инспектор только удивленно поднял брови:

– Я вас надолго не задержу, мисс Бинг.

– Я уже сказала, что ухожу. – Она повернулась спиной к нему и собралась удалиться, но сержант Твитер преградил ей дорогу.

– Давайте не будем играть в эти глупые игры, мисс Бинг, – обратился к ней очень спокойно Фой, – у меня мало времени. Мне необходимо опросить всех членов вашей семьи. Могу вызвать вас в полицию, если вы предпочитаете такого рода встречи. – Он кивнул Твитеру, сержант подошел к машине и открыл дверь.

– Вы что, меня арестовываете? – с вызывающим смехом откликнулась Офелия.

– Советую вам пройти со мной в дом и ответить на мои вопросы.

– Да как вы смеете!

– Вам выбирать.

Что-то в голосе инспектора заставило Офелию одуматься. Она подошла к лестнице и, поднявшись, открыла дверь. Но я не услышала, о чем они говорили, потому что сразу же отправилась проведать Марию-Альбу.

Из столовой доносились голоса Офелии и инспектора, но разобрать, о чем они говорили, было невозможно. Периодически она нервно смеялась. Я взяла с собой Корделию, и мы сели в машину с сержантом Твитером. Через пять минут из дома вышел инспектор Фой.

– Все в порядке! – крикнул он сержанту. – Не будем терять времени, а то придется задержаться до ночи.

Мы с сестрой изумленно переглянулись. У меня сложилось впечатление, что из битвы с инспектором Офелия вышла победительницей, но я заметила, что Фой чем-то рассержен. Даже воротник вокруг его рубашки будто недовольно топорщился. Всю дорогу никто из нас не произнес ни слова, пока машина не проехала сквозь ворота в высокой кирпичной стене. Перед тем как нам разрешили пройти внутрь, охранник несколько раз внимательно оглядел нас.

Мы прошли во внутренний двор, замкнутый с четырех сторон, и я подумала вдруг, что поскорее хочу выбраться на свободу. Мне трудно было представить, как человек мог провести неделю или еще дольше в таком месте и не впасть в отчаяние или не сойти с ума.

В здании, куда нас привел инспектор, были узкие коридоры, выкрашенные зеленой краской и освещенные неоновыми лампами. Свет был столь ярким, что резал глаза. Пахло тоже весьма неприятно. Каждые пятнадцать метров инспектор останавливал нас и предъявлял охране удостоверение. Только после этого разрешалось следовать дальше. Я старалась не оглядываться по сторонам – было невыносимо страшно смотреть на зарешеченные двери камер, за которыми мелькали лица заключенных. Я почти физически ощущала их ненависть к нам, случайным посетителям, в отличие от них располагавшим бесценным даром личной свободы. Чтобы не выдать свой страх Корделии, я держала ее за руку и старалась ни на шаг не отставать от инспектора. Внезапно он повернулся ко мне и спросил:

– С вами все в порядке?

Я была благодарна ему за такую заботу, мне сделалось чуть легче, приступ панического ужаса схлынул. К счастью, комната, в которой заключенные встречались с посетителями, была уже близко и дверь ее не была заперта. Наверное, мне стало бы еще хуже, подумай я в ту минуту, что отца держат в одной из таких вот клеток под замком.