Текст книги "Спартанский лев"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

МАЛИЕЦ ЭФИАЛЬТ

Даже в труднейшие периоды войны в Египте, даже в моменты наивысших успехов восставших вавилонян Ксеркс всегда держал себя в руках. Ныне приближённые не узнавали своего повелителя, от которого веяло свирепой кровожадностью.

Ксеркс без раздумий отдал в руки палача военачальников мидийской конницы, угодивших в плен и отпущенных на свободу. Царь царей приказал обезглавить Артавазда, начальника своих телохранителей, лишь за то, что тот посмел насмехаться над Гидарном, которому не удалось сломить сопротивление воинов Леонида. Один из советников расстался с жизнью, поскольку предложил искать другой путь в Срединную Грецию. Было известно, что к западу от Фермопил, там, где горные хребты Эты соединяются с горами Дориды, изрезанной узкими ущельями, пролегает заброшенная дорога из Фессалии в Фокиду, не пригодная для повозок, зато вполне проходимая для пехоты и конницы.

Ксерксу казалось унизительным со своим бесчисленным войском отступить перед горсткой эллинов, засевших в Фермопильском проходе.

Зная, что Мардоний как-то в разговоре с Отаной и Гидарном тоже упоминал обходной путь через Дориду, Ксеркс при всяком удобном случае издевался над ним.

   – Я помню, Мардоний, как с горящими глазами ты описывал мне красоты Эллады, говоря, что победить греков не составит большого труда, – говорил царь. – Что там Эллада! Ты предлагал мне завоевать все земли на Западе до Геракловых Столпов! Помнишь, Мардоний? Мы действительно без сражений прошли всю Фракию, Македонию и Фессалию. Однако первое же эллинское войско, вставшее на пути, оказалось нам не по зубам. По твоей вине, Мардоний, я – царь царей! – стал заложником ситуации, когда ни одолеть врага, ни отступить одинаково невозможно. Храбрость моих войск оборачивается горами мёртвых тел, а жалкий отряд Леонида как стоял в Фермопилах, так и стоит. Меня окружают бессилие и тупость! Сколько похвальбы звучало вокруг, когда моё войско переходило Геллеспонт! Где ныне эти хвастуны? Иные теперь помалкивают, а иные умолкли вообще навеки.

В такие минуты Мардоний просто не знал, что сказать.

Ксеркс уже отказался от честолюбивых мечтаний о завоевании Италии и Сицилии. Добраться бы до Афин! Стремление к военным победам, ещё совсем недавно одолевавшее Ксеркса, сменилось мрачными мыслями о злосчастном роке, довлеющем над его разноплеменным войском. Маги усиливали меланхолию царя царей, нашёптывая ему о неблагоприятных знаках, выпадавших при жертвоприношениях. Впервые в жизни ощутив полное бессилие перед вставшей у него на пути преградой, Ксеркс, как капризный ребёнок, изливал своё раздражение на тех своих вельмож, кто некогда особенно усердно подталкивал его к войне с Элладой. После расправы над Артаваздом эти люди старались как можно реже показываться на глаза царю царей.

Ксерксу казалось, что только флот может его выручить, избавить от позора. Множество дозорных расположились на горных вершинах вдоль северного побережья Малийского залива, с рассвета до заката вглядывались в морскую даль. Дозорными были заготовлены большие вязанки сухих дров, чтобы пламенем костров немедленно оповестить стоявшее у Трахина войско о появлении флота.

Однако помощь пришла к персидскому царю не со стороны моря.

Была глубокая ночь. Ксеркс не спал, разделяя с карийской царицей Артемисией позднюю трапезу. Артемисия была также обеспокоена судьбой персидского флота, в составе которого находились и её пять кораблей. Царь и царица делились опасениями, которые одолевали их тем сильнее, чем дольше не было вестей. Артемисия была интересной собеседницей, поэтому Ксеркс пришёл в негодование, когда начальник стражи сообщил ему о приходе Гидарна.

   – Повелитель! Гидарн очень просит принять его, – с поклоном промолвил военачальник. – Он привёл с собой какого-то человека, судя по одежде, эллина.

   – Что? Перебежчик? – встрепенулся Ксеркс. – Зови!

В царском шатре горело множество светильников, поэтому человек, пришедший вместе с Гидарном, невольно сощурил глаза, войдя из мрака ночи в роскошное обиталище персидского владыки, озарённое ярким светом огней и блеском золота. Оно было здесь всюду: золотая посуда на столе, позолота на тонких витых колоннах, на спинках кресел, на высоких подставках для светильников, золотые нити блестели на расстеленных под ногами коврах, переливались в мягком ворсе тяжёлых тканей, драпирующих стены шатра.

При виде царя царей, облачённого в роскошные длинные одежды, с золотой диадемой на голове, с длинной завитой бородой и усами, выкрашенными в рыжий цвет, спутник Гидарна упал на колени и уткнулся лбом в цветастый вавилонский ковёр.

   – Кто ты? – громко спросил Ксеркс по-персидски.

Он был разочарован: по внешнему виду незнакомца сразу можно было понять, что это один из местных пастухов, которые пасут коз и овец на горных лугах Малиды. Этот человек был явно не из отряда Леонида.

Гидарн чуть ли не силой заставил пастуха подняться с колен и перевёл ему сказанное Ксерксом на греческий язык.

   – Меня зовут Эфиальт, – сказал незнакомец, поправляя на шее завязки плаща, сшитого из козьих шкур. – Когда-то я жил в Трахине, имел большой дом и гончарную мастерскую. Но потом в Малиду пришли спартанцы, во главе которых стоял царь Клеомен. Малида оказалась на пути у Спарты, идущей на помощь фессалийским Алевадам, которые в ту пору воевали с долопами. Одному из спартанских военачальников приглянулась жена моего старшего брата. Он стал уговаривать её бросить мужа и детей, звал уехать с ним в Лакедемон. Электра, так звали жену моего брата, отказалась. Тогда негодяй обесчестил её. Когда спартанское войско, возвращаясь домой из Фессалии, опять сделало остановку в Трахине, мой брат разыскал насильника и ударом кинжала убил на месте.

Клеомен, собрав граждан Трахина, повелел, чтобы они осудили моего брата и меня на вечное изгнание. Электру Клеомен отдал на потеху своим воинам. После такого позора Электра повесилась. Брат, не дожидаясь неправедного суда, тоже покончил с собой. Меня ж<> осудили на изгнание, продав с молотка всё имущество. Я скитался по чужим землям до тех пор, пока в Спарте не умер ненавистный царь Клеомен. Затем я вернулся в Малиду. Но мои сограждане из страха перед спартанцами по-прежнему не позволяют мне жить в Трахине. Поэтому я вынужден пасти чужих овец и на родной земле жить изгоем.

Эфиальт тяжело вздохнул и ненадолго умолк.

   – Скажи царю, зачем ты пришёл сюда, – промолвил Гидарн, слегка толкнув пастуха в бок.

   – Я хочу отомстить спартанцам за все свои страдания и унижения, – вскинув голову, проговорил Эфиальт. – Я знаю, что во главе эллинского отряда, запирающего Фермопильский проход, стоит Леонид, брат Клеомена. Вот почему я здесь. Я могу провести персидское войско обходным путём через Трахинские скалы по заброшенной Анопейской тропе. Об этой тропе мало кто знает. Эта тропа идёт через Каллидромские горы и выходит к восточному выходу из Фермопил.

Гидарн перевёл сказанное на персидский и от себя добавил:

   – Владыка! Если действовать без промедления, то уже к утру отряд Леонида окажется в ловушке. Воистину, этого пастуха нам послали добрые боги-язата!

   – Воистину, – кивнул Ксеркс, поднявшись с кресла. Царь взирал на обветренное лицо Эфиальта, на его жёсткую чёрную бороду, на длинные спутанные волосы, словно стараясь запомнить до мельчайших подробностей облик посланца счастливой удачи, которой он молился в последние дни. Да, Аша-Вахишта услышала его!

   – Скажи, что ты хочешь за свою услугу? – обратился Ксеркс к пастуху.

Тёмные, как спелая олива, глаза Эфиальта взволнованно забегали. Он пробормотал, не смея взглянуть на царя царей:

   – Я человек бедный.

   – Довольно! – Ксеркс жестом подозвал к себе одного из евнухов. – Дайте ему золота, сколько сможет унести.

Затем царь повернулся к Гидарну:

   – Возьмёшь «бессмертных» и пойдёшь в обход. Выступай сей же час!

* * *

Свет нового дня, зародившийся в небесной лазури, только-только рассеял в теснинах ночной сумрак, но тревога, подобно порыву холодного ветра, уже пронеслась над эллинским станом. Дозорные на фокейской стене заметили человека, пробиравшегося к Фермопилам со стороны Анфелы, где стояли персы. Перебежчиком оказался один из фессалийцев, многие из которых вступили в войско Ксеркса по принуждению.

Дозорные привели перебежчика к Леониду.

   – Царь! Персы двинулись в обход по Каллидромским горам, – сказал фессалиец. – Ксеркс послал к восточному выходу из Фермопил Гидарна и всех «бессмертных».

Леонид спешно собрал военачальников союзных отрядов.

   – Друзья! – начал он. – Персы отыскали обходную тропу. «Бессмертные» уже вышли, чтобы зайти нам в тыл. Я отпускаю вас всех, ибо Фермопилы нам не удержать. Мои спартанцы останутся здесь до конца. Без приказа из Спарты мы отступать не можем.

Среди союзников разгорелись споры. Понимая, что в сложившихся обстоятельствах оставаться в Фермопильском проходе дело совершенно безнадёжное, союзники хотели, чтобы лакедемоняне отступили вместе со всеми.

   – Иначе про лакедемонян скажут, что они выполнили свой долг до конца, а нас назовут трусами, – молвил коринфянин Антенор. – Отступать, так всем вместе. Таково моё мнение.

Несмотря на уговоры, Леонид стоял на своём. Спартанцы останутся у Фермопил, чтобы задержать персов, остальные эллинские отряды пусть уходят.

   – Глупо всему нашему войску погибать здесь после стойкой трёхдневной обороны.

Неизвестно, сколько времени продолжались бы споры, если бы от дозорных не пришло известие: варвары толпами приближаются к Фермопилам от Анфелы. Союзники стали торопливо собираться в дорогу. Лишь феспийцы все как один заявили, что остаются с воинами Леонида.

   – И всё же, друг мой, тебе придётся немного отступить, – обратился Леонид к Демофилу, предводителю феспийцев. – Будешь со своим отрядом прикрывать мне спину у восточного выхода. «Бессмертные» смогут пройти к Фермопилам только там. Поставь своих гоплитов в самом узком месте между морем и горами. И держись до последней возможности!

Демофил построил своих воинов в колонну и повёл к восточному проходу, куда уже ушли прочие союзники, торопившиеся до наступления дня выбраться из теснин в Локриду Эпикнемидскую.

Персы, приблизившись к фокейской стене на полёт стрелы, остановились, словно в нерешительности. На самом же деле Отана и Мардоний, отправленные Ксерксом на последнюю битву с войском Леонида, выжидали, когда «бессмертные» завершат свой путь по горам и спустятся к морскому побережью у восточного прохода. Ни Отана, ни Мардоний не догадывались, что в лагере эллинов за фокейской стеной остались лишь спартанцы. Они разложили множество костров, дабы враги полагали, что здесь стоит всё эллинское войско.

Над эллинским станом витал густой аромат жареного мяса и чечевичной похлёбки, приправленной сильфием. Спартанцы подкреплялись, все они были в боевых доспехах, с мечами у пояса. Дозорные ели прямо на стене, продолжая наблюдать за всеми передвижениями варваров.

Мегистий после беседы с Леонидом был хмур и бледен. Его жёг стыд. Пророчество, данное много лет назад, ныне оборачивалось полнейшей катастрофой. Ни о какой победе над Ксерксом уже не могло быть и речи.

Леонид ободрял Мегистия, говоря, что тот никогда не ошибался в своих предсказаниях. Кто знает, может, спартанское войско уже на подходе к Фермопилам. Чтобы выяснить это, Леонид попросил погадать на внутренностях жертвенной овцы.

Мегистий, желая узнать ближайшее будущее Леонида и его соратников, сам выбрал овцу и заколол её, разложив на камне окровавленные потроха.

Леонид и Агафон, стоявшие неподалёку, молча ждали, что скажет знаменитый прорицатель. Вот Мегистий омыл руки в чане с водой и приблизился.

   – Идемте завтракать, друзья, – тихо и печально произнёс он, – обедать мы будем уже в Аиде.

Поняв смысл сказанного, Леонид отправил Агафона к раненым, что-то прошептав ему на ухо.

Когда Агафон удалился, Леонид взял Мегистия за руку.

   – В случившемся нет твоей вины, друг мой, – сказал царь. – Аполлон Пифийский ясно дал понять спартанцам, что гибель их царя послужит спасением Лакедемону. Это моя судьба. Я хочу, чтобы ты рассказал эфорам и старейшинам обо всём здесь случившемся...

   – Нет, Леонид! Не проси и не настаивай, – твёрдо промолвил Мегистий. – Я не покину тебя. Твой жребий – это и мой жребий. Но если ты хочешь оказать мне услугу, тогда отправь гонцом в Спарту моего сына.

К тому времени Ликомед уже вернулся из Этолии, куда посылал его Леонид за помощью. Этолийцы обещали прислать войско в Фермопилы, но только после окончания Олимпийских игр.

Наскоро перекусив в кругу своих гиппагретов, Леонид вызвал в свою палатку Ликомеда и Аброника, командира афинской пентеконтеры, стоявшей на якоре недалеко от Фермопил.

Царь протянул Ликомеду бронзовый жезл с крошечной фигуркой богини Ники на конце, предварительно сняв пергаментный свиток, на котором был записан приказ эфоров о защите Фермопил.

   – Передашь «Нику» эфорам, – сказал Леонид. В просторечии спартанцы называли жезл «Никой». – Также захватишь с собой мой царский штандарт. Не хочу, чтобы боевое спартанское знамя угодило в руки варваров. Скажешь эфорам: их приказ выполнен. Теперь иди, Ликомед. Аброник перевезёт тебя на своём корабле в Опунт. Дальше ты дорогу знаешь.

   – Царь, но почему я? – дрогнувшим голосом спросил Ликомед.

   – Так распорядился жребий, – солгал Леонид. – Пойми, кто-то должен сделать это. В твоей доблести я не сомневаюсь. Ступай.

Ликомед вышел из палатки, не скрывая досады на лице.

   – Царь, на моём корабле хватит места для всех раненых, – сказал Аброник.

   – Раненые спартанцы никогда не покидают своих соратников, – промолвил Леонид. – Они либо вместе со всеми возвращаются победителями, либо вместе со всеми погибают. Таков военный обычай Лакедемона.

   – Царь, я имел в виду тяжелораненых, – заметил Аброник. – Тех, кто не могут держать оружие в руках. Они ведь только обуза.

   – Ты хочешь сказать, что тяжелораненые лакедемоняне могут попасть в плен к персам, – понимающе покивал Леонид. – Не беспокойся, друг, у нас в обычае добивать своих раненых, если нет никакой надежды на победу. В Лакедемоне всех их будут считать доблестно павшими.

Аброник был потрясён услышанным.

   – Царь! Но разве в Спарте не воздадут почести твоим тяжелораненым воинам, если они вернутся домой? Разве их раны не служат доказательством их доблести? Зачем идти на такие крайности, убивать своих же соратников, когда есть возможность их спасти?

Леонид, помолчав, сказал:

   – Спартанцев с юных лет приучают к тому, что боевое подразделение, будь то лох или эномотия, есть нечто нерушимое. Поэтому всякому спартанцу запрещается покидать боевой отряд, в каком бы бедственном положении этот отряд ни оказался. Либо победить всем вместе, либо всем вместе погибнуть. Таков наш закон. Чудом уцелевший спартанец или бежавший с поля битвы по возвращении в Спарту лишается гражданских прав, от него отворачиваются родственники и друзья. К нему прикрепляется позорное прозвище «задрожавший». Смыть такой позор можно, только проявив неслыханную доблесть в сражении, а больше никак.

Аброник, у которого просто не было слов, лишь молча качал головой.

«Так вот на чём основано военное счастье лакедемонян, – думал он. – Победа или смерть! Как просто. И как жестоко».

   – Даже если бы я преступил этот суровый закон и позволил тебе переправить тяжелораненых в безопасное место, всё равно ничего хорошего не получилось бы, друг мой, – продолжил Леонид. – Спасённые тобой раненые спартанцы покончили бы с собой при первой же возможности. Ведь для каждого спартанца бесчестье страшнее смерти.

Аброник взирал на Леонида с невольным уважением. Он впервые в жизни видел человека, державшегося с таким спокойствием перед лицом неминуемой смерти. Афинянин поражался обычаем лакедемонян ставить воинскую честь выше страха перед смертью.

   – Царь, что мне передать Фемистоклу и Еврибиаду? – спросил Аброник, задержавшись у дверного полога палатки.

   – Передай им, что до сумерек мой отряд и феспийцы, пожалуй, продержатся, – сказал Леонид...

В палатку, где лежали тяжелораненые спартанцы, пришёл Тимон, посланный Агафоном. Тимону было приказано оборвать жизнь у шестерых соратников, в числе которых был и его давний друг Эвридам.

Тимон вошёл в душный полумрак палатки, где витал тяжёлый запах засохшей крови и лечебного дёгтя, которым смазывали раны.

   – Можете уходить, – сказал он троим илотам, служившим лекарями в отряде Леонида.

Илоты, менявшие повязку на голове одного из раненых, прервали свою работу.

   – Совсем? – уточнил старший из лекарей.

   – Совсем, – ответил Тимон и вынул из ножен короткий меч. Прихватив свои нехитрые пожитки, илоты торопливо покинули палатку. Тимон, посторонившись, дал им пройти.

Из шестерых тяжелораненых трое пребывали в забытьи. Тимон сначала направился к ним и недрогнувшей рукой прервал их сонное дыхание.

Затем, вытирая окровавленный меч, он приблизился к Евксинефту, у которого были перебиты обе ноги.

   – Какой была утренняя жертва? – спросил Евксинефт, приподнявшись на локте.

   – К сожалению, неблагоприятная, – со вздохом произнёс Тимон, присев рядом.

   – Дай. – Евксинефт протянул руку к мечу. – Я сам.

Тимон подал меч и отвернулся.

Евксинефт заколол себя точным ударом в сердце.

   – Теперь меня, – промолвил Эвридам, обращаясь к Тимону. – А то нету мочи терпеть эту боль.

У Эвридама была глубокая рана в животе.

   – Нет, меня! – воскликнул другой раненый, которому лекари бинтовали голову. – Видишь, кровь так и течёт. Иди сюда, Тимон!

Тимон повиновался, поскольку раненный в голову был не простым воином, как Эвридам, но предводителем эномотии.

Видя, что Тимон не смеет вонзить меч в его забинтованную грудь, раненый эномотарх подставил шею:

   – Режь!

   – До встречи в Аиде, Алексид, – прошептал Тимон и рассёк мечом сонную артерию на шее военачальника.

   – Где же спартанское войско? – грустно спросил Эвридам, когда Тимон сел около его постели.

   – Не знаю, – ответил Тимон, не глядя на друга. – Прости меня, Эвридам.

   – Я знал, что рождён смертным, – слабо улыбнулся Эвридам. Его запёкшиеся губы разбухли и потрескались. – Я сейчас закрою глаза, а ты сделай своё дело. Всё равно рана моя смертельная. Хочу лишь сказать тебе напоследок. Я очень признателен тебе за то, что ты сосватал мне Меланфо. Какие славные ночи я провёл с нею! Сколь прелестна была Меланфо на ложе. Я умираю без сожаления. Прощай, Тимон.

   – Прощай, Эвридам! – дрогнувшим голосом произнёс Тимон.

Он поудобнее перехватил рукоять меча и, стиснув зубы, умертвил друга одним сильным ударом.

* * *

Когда Аброник ушёл, Леонид стал облачаться в боевые доспехи. Ему помогал слуга. Надев панцирь и поножи, Леонид велел слуге отправляться к восточному проходу и находиться там в дозоре.

   – Я знаю, Тефис, ты быстро бегаешь, – сказал Леонид, – поэтому и поручаю тебе это важное дело. Притаись где-нибудь на возвышенности и наблюдай за действиями феспийцев, на них вот-вот должны навалиться «бессмертные», посланные Ксерксом в обход. Как только ты увидишь, что «бессмертные» одолевают феспийцев, со всех ног беги сюда к стене. От тебя, Тефис, будет зависеть, ударят «бессмертные» нам в спину или нет.

Тефис поклонился, собираясь немедленно выполнить поручение.

Надевая короткий плащ, он не удержался и спросил:

   – Господин, когда же подойдёт спартанское войско?

   – Скоро, Тефис, – без колебаний ответил Леонид. – Быть может, уже сегодня. Вот почему нам так важно продержаться до вечера.

Схватив широкополую шляпу, Тефис выбежал из палатки.

Леонид опустился на грубо сколоченную скамью и, положив на колени короткий меч, извлёк из ножен голубоватый стальной клинок. Итак, сегодняшний день станет последним в его жизни. Как бы то ни было, он до конца выполнит свой воинский долг. Однако душа не желала смерти.

Перед мысленным взором предстала Горго, бледная, как её покрывало. Царь услышал тихий голос: «Со щитом или на щите?»

«На щите, Горго. На щите! – мысленно ответил Леонид. – Прощай!» Прозвучала боевая труба. Это был сигнал к построению.

Вошёл другой слуга-илот и сообщил, что афинская пентеконтера отчалила от берега.

Леонид собрал военачальников.

   – Персы выжидают, когда «бессмертные» ударят нам в спину, – промолвил царь. – Значит, мы нападём первыми. Наверняка Ксеркс где-то здесь. Нам остаётся только идти вперёд и постараться убить его. Если я погибну, главенство примет Сперхий.

Ворота в фокейской стене на ночь закладывали корзинами с камнями. Леонид распорядился освободить проход. Спартанцы вышли из-за стены и построились фалангой на шесть шеренг в глубину.

Солнце, взошедшее над горами, озарило своими лучами блестящие щиты лакедемонян, их красные плащи и султаны на шлемах. Спартанская фаланга перегородила узкую приморскую долину.

Потоки солнечного света, пролившиеся из-за Каллидромских гор, осветили и полчища персидского царя, заполнившие всё пространство между горами и низким морским берегом. Больше двадцати тысяч варваров столпились между Анфелой и фокейской стеной, ожидая сигнала. Персы собирались штурмовать восстановленную эллинами стену, принесли с собой длинные лестницы и ручные тараны, изготовленные из молодых дубов.

Маневр спартанцев немного озадачил персидских военачальников. Никто из них не ожидал, что те первыми ринутся в атаку на во сто крат превосходящее численностью войско.

Ксеркс, находившийся на высокой колеснице, окружённый отборными отрядами, был изумлён и поражён той отвагой, с какой спартанцы врезались в плотные ряда персидского войска. Длинные копья лакедемонян разили персов во множестве. В тесноте ни один удар не пропадал даром. Ксеркс видел, как полчища его воинов подались назад, отхлынули перед непреодолимым частоколом из спартанских копий. Отступая, многие угодили в непроходимую топь, кого-то свои же спихнули в море, кого-то затоптали насмерть. Рёв и стон висел над скопищем вооружённых людей, теснимых горсткой беспощадных гоплитов. Спартанцы медленно, но верно продвигались вперёд, они шли по грудам поверженных врагов, страшные в своей неистовой ярости и желании дорого продать свою жизнь.

Ксеркс очень скоро понял, куда нацелен удар фаланги. Спартанцы пробивались к его золотой колеснице и к его золотому штандарту, видимым издалека.

Лакедемоняне вклинивались всё глубже и глубже в персидский боевой строй, который был подобен живой рыхлой плоти, рассекаемой остро заточенным клинком. Леонид сражался в передней шеренге. Персы узнавали царя лакедемонян по его щиту и шлему, в него целили из луков, дротики летели в его сторону, немало персидских храбрецов бросалось желая пленить Леонида на глазах у царя царей. Но храбрецы погибали один за другим, а спартанцы, ведомые своим царём, рвались туда, где стояли отборные телохранители Ксеркса, заслоняя своего повелителя.

И вновь случилось то, что было. Толпы персидских воинов обратились в бегство, толкаясь и падая. В хаосе было невозможно разобрать, где Отана и Мардоний, где прочие военачальники.

Ксеркс кричал своим приближенным, чтобы они остановили бегущих, велел трубачу играть сигнал атаки. Ариомард, брат Ксеркса, видя, что никто не слушает сигналов трубы, остановил бегущее войско, перегородив путь отрядами царских телохранителей. Восстановив какое-то подобие порядка, Ариомард приказал военачальникам вновь вести войско в сражение. Однако боевой дух персидских воинов был надломлен. Кто-то предпочитал издали пускать стрелы. Кто-то с безопасного расстояния метал дротики.

Ариомард метался вдоль шеренг, бранясь и негодуя. В его руке была плеть, которой он хлестал по лицу всякого, кто норовил улизнуть из сражения. Тут же находились Отана и Мардоний. Оба с таким же злобным неистовством хлестали плётками направо и налево, ибо бегущих персов было гораздо больше, чем тех, кто храбро сражался.

Персидским полководцам удалось организовать ещё один мощный натиск на отряд Леонида, но и этот наступательный порыв скоро иссяк. Под ногами у наступающих спартанцев не было видно клочка земли: им приходилось идти по сплошным завалам из мёртвых и умирающих. Сандалии скользили в кровавом месиве из рассечённых человеческих тел, отрубленных голов, рук, вывороченных наружу внутренностей.

Тогда Ксеркс бросил в битву своих телохранителей. Мелофоры, наклонив копья и закрывшись плетёными щитами, ринулись на спартанцев, понимая, что если они не остановят эллинов, то те неминуемо доберутся до царя царей, колесница которого находилась всего в полусотне шагов от сумятицы сражения. Скрежет металла, грохот сталкивающихся щитов и крики сражающихся, эти грозные звуки яростной битвы далеко разносились вокруг, рождая эхо в ущельях Каллидромских гор. Потревоженные птицы стаями кружили над заливом и горными утёсами, покрытыми лесом.

Мелофоры стали одолевать лакедемонян лишь после того, как упал Леонид. Метко пущенная стрела угодила ему прямо в глаз. Всё произошло быстро и неожиданно. Леонид рухнул прямо в толпу врагов, сражённый насмерть. Персы с торжествующими криками схватили тело спартанского царя и поволокли прочь.

Агафон и окружавшие его лакедемоняне с удвоенной яростью бросились вперёд с намерением отнять Леонида.

Разметав всех, кто стоял у них на пути, Агафон и его соратники завладели телом царя и стали пробиваться обратно к своим. С огромным трудом Агафону удалось вырваться из кольца врагов. Телохранители Ксеркса, подгоняемые Отаной и Мардонием, скопом навалились на лакедемонян, желая любой ценой отбить Леонида.

Закипела ожесточённая рукопашная схватка. Мёртвые и раненые, спартанцы и персы громоздились друг на друга, из-за тесноты и давки не было возможности замахнуться мечом.

Наконец спартанцы подхватили тело своего царя и, окружив драгоценную ношу плотным кольцом, стали отступать обратно к фокейской стене. Персы, измученные невиданным по ожесточённости сражением, не преследовали лакедемонян.

Обратно за стену вернулось меньше половины спартанцев, почти все были ранены. Место недавней битвы было покрыто множеством убитых. Ксеркс потерял около трёх тысяч воинов.

* * *

Не успели спартанцы перевести дух, как перед ними возник Тефис. Он был без плаща и шляпы, хитон взмок от пота. Было очевидно, что весь путь от восточного прохода до Фермопил Тефис проделал бегом.

   – Всё кончено! – утирая пот с лица, сообщил он Сперхию. – «Бессмертные» перебили феспийцев и двигаются сюда.

   – Много их? – спросил Агафон.

   – Много. Тысяч шесть, если не больше.

Агафон бросил мрачный взгляд на Сперхия, вопрошая: «Ты теперь главный. Что будем делать?»

   – Будем пробиваться в Локриду, – решительно промолвил Сперхий, осматривая свой покрытый вмятинами шлем. – Здесь мы сделали всё, что могли. Я хочу спасти от поругания тело Леонида.

Никто из уцелевших военачальников не возразил против сказанного. Сообщая воинам приказ Сперхия, Агафон от себя добавил: что, быть может, в Локриде Эпикнемидской удастся соединиться со спартанским войском, которое наверняка уже где-то на подходе.

Окрылённые надеждой, лакедемоняне перевязали раны, напились воды из близлежащего источника и двинулись к восточному проходу. Тело Леонида, завёрнутое в плащ, было уложено на носилки, изготовленные на скорую руку из двух сломанных копий.

Спартанцы не прошли и десяти стадий, как у них на пути, развернувшись от моря до гор, возникли сверкающие золотом украшений отряды «бессмертных». Боевые персидские трубы завыли. Узнав щиты лаконских гоплитов, «бессмертные» принялись торопливо сплачивать свои ряды.

Спартанцы, не сбавляя шага, построились клином и бросились на врагов. Носилки с телом Леонида находились в самом центре поредевшей боевой колонны.

С первого же натиска пробив плотные шеренги варваров, отряд лакедемонян оказался в полном окружении. «Бессмертные», гордые своей победой над феспийцами, которых было гораздо больше, чем спартанцев, яростно нападали, желая смять, затоптать, уничтожить эту горстку безумцев в красных плащах. Но чем больше «бессмертные» напирали, тем больше их погибало под мечами самых стойких в Элладе бойцов. Верные своей тактике ближнего боя, спартанцы почти не рубили мечами наотмашь, поскольку такой удар открывал правый бок при замахе. Они наносили быстрые колющие удары в лицо, шею, низ живота либо, прикрываясь большими круглыми щитами, разили.

«Бессмертные», толкаясь и теснясь, только мешали друг другу. В толчее было невозможно вытащить раненых из кровавой сечи, стоны и вопли которых лишь добавляли смятения. Спартанцы же шаг за шагом пробивались вперёд, громоздя перед собой горы трупов. В этом страшном хаосе из громыхающих щитов, сверкающих мечей, поднятых топоров и копий, среди сражающихся и умирающих эллинский бог войны демонстрировал азиатскому воинству все преимущества боевых доспехов лакедемонян, их железную дисциплину и умение владеть оружием.

Пробив насквозь передовой отряд «бессмертных», спартанцы врубились в колонну, возглавляемую Гидарном. Гидарн бледнел от бессильной ярости, видя, что ни многочисленность отборного персидского отряда, ни храбрость его воинов не в состоянии остановить спартанцев, которых становилось всё меньше, но тем не менее они упорно продвигались вперёд. Перед спартанцами оставался лишь арьергард «бессмертных», когда на помощь Гидарну подоспел Ксеркс со всем войском.

Сперхий, быстро оценив ситуацию, повёл остатки своего отряда к невысокому холму – единственное возвышенное место в этой части приморской долины. Спартанцы взошли на холм, образовав круг на его вершине.

Персидские отряды расположились внизу среди оливковых рощиц, зелёных лужаек и неглубоких впадин, заполненных плотными наносами песка вперемешку с галькой.

Был полдень: припекало солнце. Ксеркс пребывал в мрачном расположении духа. Он воочию убедился в правдивости слов Демарата. Даже оставшись без союзников, спартанцы не поддались страху и не отступили.

«Из какого теста слеплены эти люди, не ведающие робости перед сильнейшим в Азии войском! Кто научил их такому бесстрашию? Такому умению убивать? – размышлял Ксеркс, разглядывая небольшой холм, на котором застыла горстка людей в красных плащах, заслонившихся круглыми щитами. – Их там чуть больше полусотни, но они, кажется, намерены сражаться и дальше. Непостижимый народ!»

Ксеркс призвал к себе Гидарна. Персидские вельможи, толпившиеся возле царской колесницы, вытягивали шеи, стараясь расслышать слова, брошенные ему царём.

Гидарн вскочил на коня и поскакал к холму, на котором заняли оборону спартанцы. Многие тысячи азиатских воинов со всех сторон взирали на то, как одинокий всадник спешился у подножия холма и, взмахнув рукой в знак мирных намерений, стал карабкаться вверх по склону. Из сомкнутого строя лакедемонян вышел предводитель.