355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виктор Поротников » Спартанский лев » Текст книги (страница 8)
Спартанский лев
  • Текст добавлен: 26 октября 2016, 22:52

Текст книги "Спартанский лев"


Автор книги: Виктор Поротников



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

Я уверен, Симонид, что даже если Астидамия родит от тебя слабого младенца, то старейшины вряд ли прикажут отнести его к Апофетам[94]94
  Апофеты – ущелье в горах, куда спартанцы относили хилых младенцев на съедение диким зверям.


[Закрыть]
, ибо над этим ребёнком будет довлеть слава его отца. А это в Лакедемоне самая надёжная защита в таких случаях.

   – Ты думаешь, Мегистий, что Астидамией двигало желание зачать от меня сына? – неуверенно проговорил Симонид.

   – Прежде всего ею двигало искреннее желание отблагодарить тебя, друг мой, – заметил Мегистий. – Не удивляйся. У лакедемонянок довольно широко распространена именно такая форма благодарности, ведь здешние женщины считают себя самыми красивыми на свете. Поэтому, отдаваясь какому-нибудь знаменитому человеку, спартанка прежде всего желает произвести на него неизгладимое впечатление.

   – Скажу откровенно, Астидамии удалось очаровать меня, – признался Симонид. – Если честно, то я не видел женщины с более прекрасным телом, чем у неё. А ведь ей, кажется, уже за сорок!

   – Если я не ошибаюсь, – сказал Мегистий, – сорок лет Астидамии исполнится только через пять месяцев.

   – Астидамия и лицом не менее прекрасна, чем телом, – задумчиво промолвил Симонид. – Божественная женщина! Я обязательно сочиню эпиграмму в её честь.

   – Да ты, кажется, потерял голову, дружище! – Мегистий засмеялся.

   – Ради такой женщины и головы не жалко, – махнул рукой Симонид и тут же продекламировал стихотворные строфы:


 
Златом волос, белокожестью дивного стана,
Блеском очей несравненных меня покорила навек
Женщина эта, живущая под сенью лаконских вершин...
 

После этого Симонид принялся сетовать, что ему уже семьдесят лет.

   – Ну, было бы мне хотя бы шестьдесят. Я тогда женился бы на Астидамии.

   – Друг мой, она ни за что не покинет Спарту, – сказал Мегистий. – Ты же не привык подолгу жить на одном месте.

   – Ради такой женщины я согласился бы поселиться в Спарте, – заявил Симонид самым серьёзным тоном.

   – Даже так? – Мегистий удивлённо приподнял брови.

Беседу двух друзей нарушило появление царя Леонида и его брата Клеомброта.

Дом Мегистия находился как раз между герусией и домом Леонида, поэтому царь частенько после утреннего заседания по пути домой захаживал в гости. Вот и на этот раз Леонид оказался в гостях у Мегистия, повинуясь своей давней привычке. Перед этим Леонид случайно повстречал на улице Клеомброта, увлёк того разговором и таким образом привёл его с собой.

Мегистий и Симонид сразу обратили внимание на мрачную раздражённость Леонида, хотя он и старался выглядеть спокойным и невозмутимым.

   – Что-нибудь случилось? – спросил Мегистий, обращаясь сразу к Леониду и Клеомброту.

Леонид хмуро промолчал.

Клеомброт же ответил, не таясь:

   – Не знаю, грозит ли случившееся ныне бедой Лакедемону, но с гневом Талфибия это несомненно связано.

Мегистий и Симонид непонимающе переглянулись.

Отведав вина, Клеомброт стал рассказывать то, что узнал от Леонида.

Оказывается, в Спарту прибыли послы из города Тиринфа, которые просят помочь им в борьбе с Аргосом. Тиринфяне вознамерились выйти из союза городов, во главе которого стоит Аргос. Когда-то в этом союзе было десять городов, их жители принадлежали к дорийскому племени. Но по мере ослабления Аргоса после неудачных войн со Спартой из этого союза вышли два больших города, Эпидавр и Трезена. Ныне примеру двух этих городов решил последовать Тиринф. Аргосцы заявили тиринфянам, что согласны отпустить их из союза, но при условии, что те сроют стены и башни своего города. По словам аргосцев, это будет гарантией того, что тиринфяне не замышляют зло против Аргоса.

Для тиринфян остаться без городских стен и башен означало рано или поздно оказаться во власти мстительных аргосцев. Тиринфяне надолго запомнили их жестокость, когда те разорили городок Микены: его граждане посмели дать заложников царю Клеомену, когда тот шёл войной на Аргос. Микены не имели стен, поэтому жители не стали воевать с лакедемонянами, заявив о своём нейтралитете. По той же причине Микены стали лёгкой добычей аргосцев, которые двинулись на них войной, узнав о смерти царя Клеомена.

   – Поэтому тиринфяне заявили аргосцам, что не намерены разрушать свои стены, – сказал Клеомброт. – Тогда те пригрозили войной. Одному Тиринфу против Аргоса не выстоять. Вот тиринфяне и просят спартанцев вступиться за них.

   – А эфоры и старейшины страшатся войны с Аргосом, получив неблагоприятные предсказания богов, – сердито вставил Леонид. – Представилась прекрасная возможность разрушить Аргосский союз, а наши седовласые мужи в герусии трепещут перед гневом Талфибия!

   – Опять неблагоприятные знамения? – нахмурился Мегистий, переводя взгляд с Леонида на Клеомброта.

   – Жрецы, как обычно, принесли жертву Аресу – Эниалию и Афине Меднодомной, так всегда делают в Лакедемоне, прежде чем объявить войну, – ответил Клеомброт. – А жертвы оказались неблагоприятными. Эфоры послали гонца в Олимпию к оракулу Зевса. Гонец вернулся сегодня утром...

   – ...И привёз из Олимпии убийственный оракул! – не сдержавшись воскликнул Леонид с нескрываемым раздражением. – Если верить этому оракулу, то нам лучше вовсе забыть про оружие и воинскую доблесть, ибо всякое военное столкновение обернётся для спартанского войска полным разгромом!

   – А ты считаешь, что спартанцам надлежит вступиться за тиринфян, невзирая на неблагоприятные предзнаменования? – Мегистий вопросительно посмотрел на Леонида.

   – Я сам готов возглавить войско, – твёрдо произнёс тот. – В победе над аргосцами я уверен. Наше войско ничуть не слабее. К тому же нас непременно поддержат союзники, те же тиринфяне. Аргос не просто проиграет эту войну, но будет поставлен на колени, о чём мечтал ещё мой брат Клеомен.

   – Я согласен с Леонидом, – кивнул Клеомброт. – Более удобного случая, чтобы раз и навсегда разделаться с Аргосом, трудно себе представить. Ах, если бы знать, как умалить гнев Талфибия!

   – Эфоры велели отыскать могилу персидских послов, чтобы перезахоронить их останки в Азии со всеми почестями, – с небрежной усмешкой проговорил Леонид. – Как будто это что-то может изменить.

   – Эфорам ведь надо же что-то делать, брат, – не удержался от усмешки и Клеомброт. – Вот уже два месяца спартанцы не могут получить ни одного благоприятного оракула! А тут ещё нелепые смерти феора и глашатая Доримаха во время торжества в честь Немейских игр. Всё это явные признаки гнева богов.

   – Я вот что надумал, Мегистий. – Леонид приблизился к прорицателю и положил ему руку на плечо. – Тебе предстоит отправиться в страну молоссов[95]95
  Молоссы – одно из эпирских племён. С конца V века до н.э. в течение двухсот лет молоссы занимали господствующее положение в Эпире.


[Закрыть]
к оракулу Зевса Додонского. Причём отправиться немедленно!

   – Он сумел убедить в этом и эфоров, – словно извиняясь за брата, жаждущего войны, сказал Клеомброт.

   – С какой просьбой я должен ехать в Додону? – спросил Мегистий, не выразив ни удивления, ни огорчения.

   – Постарайся узнать, что надлежит сделать спартанцам, чтобы избавиться от свалившегося на них проклятия Талфибия. – Леонид вздохнул. – Я очень надеюсь на тебя, друг мой. Ведь у тебя есть друзья и гостеприимны среди додонских жрецов.

   – Я сделаю всё, что смогу, царь. – Мегистий чуть склонил голову.

Вскоре Леонид и Клеомброт ушли.

Мегистий позвал своего единственного слугу и велел ему привести с пастбища двух мулов для дальней дороги. А сам принялся складывать необходимые вещи в кожаные торбы, соединённые широким ремнём, благодаря которому их можно было легко навьючить на осла или мула. Собираясь в путь, Мегистий был совершенно невозмутим, как будто ему предстояло ехать не на север Греции за десять тысяч стадий, а совершить двухчасовую поездку в соседний городок. При этом он вёл беседу с Симонидом, который был в восторге от кушаний, подаваемых в доме Астидамии. Поэт спрашивал, из чего готовят блюда, после которых престарелый мужчина вдруг чувствует себя моложе лет на тридцать.

   – Ты пробовал нечто подобное, живя в Спарте?

   – Конечно, пробовал, – ответил Мегистий, – и не раз. Местные женщины большие мастерицы в приготовлении таких блюд. Поскольку я вдовец, то некоторые овдовевшие спартанки часто пытаются завлечь меня в свои сети. Признаюсь, в постели были хороши все, с кем мне довелось провести ночь. Однако своенравия у каждой было хоть отбавляй, а мне властные женщины не по душе, скажу честно.

   – Ты интересовался, из чего готовятся такие изумительные кушанья?

   – Интересовался, – кивнул Мегистий, сворачивая в несколько раз тёплый шерстяной плащ перед тем, как засунуть его в торбу.

   – Так рассказывай же! – Глаза у Симонида загорелись. – Не тяни.

   – Всех способов приготовления таких кушаний я не знаю, – начал Мегистий, – но наиболее распространённые могу назвать. Прежде всего чесночная похлёбка с приправой из свежей петрушки, салата и сельдерея. Эту похлёбку даже врачи рекомендуют мужьям, у которых молодые жёны. Затем хороша тыква с луком, чесноком и кориандром, которую следует тушить в оливковом масле на небольшом огне. Едят её в холодном виде.

   – Да, да! – воскликнул Симонид.– Тыкву я ел. Отлично помню! Продолжай, друг мой.

   – Ещё есть чисто спартанское блюдо: вымоченные в мёду лепестки дикой розы и календулы, – продолжал Мегистий, наполняя необходимыми в дороге вещами торбу и туго завязывая тесёмками её верх. – Это блюдо ты пробовал у Астидамии?

   – Нет, не пробовал. Зато Астидамия угостила меня кушаньем из тёртого козьего сыра с маслом и мелко нарезанными дольками какого-то корня. Было очень вкусно.

   – Знаю, – отозвался Мегистий, вытряхивая мусор из второй торбы. – Это тоже чисто лаконское кушанье. Оно готовится из сыра, молочного соуса и корня пурпурного ириса. Причём нельзя использовать дикий ирис, поскольку в нём содержится сильный яд. В пище пригоден только специально выращенный садовый ирис. Корень надо добыть на третьем году жизни растения, желательно после продолжительных дождей, потом разрезать на мелкие кусочки и высушить на солнце.

   – Поразительно! – восхитился Симонид. – Кто бы мог подумать, что корень обычного цветка имеет такую силу!

   – Поживёшь в Спарте подольше и не такое узнаешь, – рассмеялся Мегистий, складывая во вторую торбу головки сыра, ячменные лепёшки, чеснок и сушёную рыбу. – Здесь и законы, и сам образ жизни направлены исключительно на физическое совершенство граждан, на отменное здоровье их жён и детей. Телесная крепость – вот главный идол, которому со времён Ликурга поклоняются в Лакедемоне. – Мегистий сел на скамью, чтобы переодеть сандалии, и вдруг расхохотался. – Однажды я на спор затеял борьбу с одной спартанкой, уже имевшей внуков. Так ты не поверишь, Симонид, я не смог её одолеть. И проиграл спор.

Неудивительно, – промолвил Симонид, присев рядом. – Более тренированных женщин, чем здесь, я нигде не видел. А я, как ты знаешь, объездил всю Грецию...


* * *

Гостем Леонида в этот солнечный весенний день был Агафон, сын Полиместора, спартанец очень древнего рода, отмеченного в прошлом славными воинскими доблестями. С Агафоном Леонид был дружен с самого детства. Поэтому именно ему царь поручил дело необычайно опасное: под видом торговца проникнуть в Аргос и разведать, в каком состоянии ныне находится войско.

Агафон провёл в Аргосе без малого месяц и сумел раздобыть нужные сведения. Кое-что ему удалось увидеть даже своими глазами.

Послушать Агафона пришли также Клеомброт и Сперхий, муж Дафны. Пожаловали двое преданных друзей Леонида, военачальники Пантей и Эвенет.

Среди гостей в это утро был и Леарх, который благодаря усилиям своей сестры и матери стал на днях «младшим возлюбленным» мужа Горго. Леарх, в душе более тяготевший к Леотихиду, не стал противиться воле матери и почти каждый день приходил домой к Леониду, чтобы слушать его беседы с родственниками, друзьями и просто просителями, дабы обрести со временем умение сочетать в своей речи краткость содержания и глубину смысла.

В Спарте не любили длинных пространных речей и старались избегать пустопорожней болтовни. Юношей и девушек здесь приучали к тому, чтобы они сначала думали, а потом говорили, – по возможности кратко.

Когда Леонид обедал дома, а не в кругу сотрапезников в доме сисситий, то Леарх непременно сидел у него за столом, где обязательно велись беседы о доблести, скромности и добродетельных поступках. К себе на обед Леонид обычно приглашал тех граждан, которые были известны в Спарте как люди честные и добродетельные.

Вот и сегодня собравшиеся гости слушали рассказ Агафона перед тем, как перейти к утренней трапезе. В соседней комнате рабы заканчивали накрывать на стол.

Дафна, пришедшая навестить Горго, вдруг зашла в мужской мегарон и поманила к себе Леарха из-за дверной занавески. Леарх нехотя вышел в коридор, ведущий в поварню. Он решил, что у Дафны к нему какое-то срочное дело. Она же, ухватив брата за руку, увлекла его за собой в женский мегарон.

Во внутреннем дворике Леарх сердито высвободил свою руку из цепких пальцев сестры.

   – В чём дело? Куда ты меня тащишь?

   – К Горго, куда же ещё, – раздражённо ответила Дафна, вновь схватив брата за руку. – Она соскучилась по тебе. Ты не виделся с нею три дня! Это никуда не годится.

   – Я обязательно навещу Горго, но не сейчас, – взмолился Леарх. – Я хочу послушать Агафона. Скажи ей, что...

   – Никаких отговорок, братец! – Дафна была неумолима. – Я обещала Горго привести тебя к ней и сделаю это. А то, что Агафон занимает своими россказнями Леонида и остальных его гостей, так это нам только на руку. Вернее, вам. Никто не помешает обниматься и целоваться. Идём неё!

Дафна рванула брата за руку и потащила дальше за собой. В ней чувствовалась немалая сила, хотя она была стройна и женственна на вид.

Леарх подчинился, понимая, что сестру ему не переспорить. Пользуясь возрастным старшинством, Дафна всегда главенствовала над младшим братом, это повелось ещё с детских лет.

Горго изнывала, не видя Леарха, как только может изнывать женщина, все мысли которой изо дня в день заняты любимым человеком. Каждый день разлуки с Леархом казался пыткой: она ничем не могла занять себя, как ни старалась. Леарх и всё, связанное с ним, было для чувствительной Горго единственной отрадой и жизни. Потому-то в последнее время она заметно отдалилась от всех своих подруг кроме Дафны, которой Горго частенько поручала приглядывать за братом и доносить, чем он бывает занят, с кем дружит, к кому ходит в гости. Даже маленький сын гораздо меньше занимал мысли Горго, нежели возлюбленный. Плистарх очень походил на Леонида, а это не нравилось царице, и потому она была почти равнодушна к мальчику, вверив его заботам кормилицы.

Едва Дафна втолкнула недовольного Леарха в женские покои, как тот мигом оказался в объятиях поджидавшей его Горго. Не стесняясь Дафны, Горго стала покрывать поцелуями лицо своего возлюбленного и гладить его кудри. Эта исступлённая любвеобильность всё чаще стала раздражать Леарха, которому казалось, что его возлюбленная порой при посторонних людях выдаёт свои чувства взглядом или прикосновением руки. Наедине же с Леархом Горго и вовсе становилась безумной, настаивая, чтобы он поскорее овладел ею всё равно как.

Вот и теперь, не дав Леарху произнести ни слова, Горго быстро принялась раздеваться. Дафна деликатно отвернулась, встав у двери настороже.

Швырнув на пол пеплос и покрывало, Горго, оставшаяся в одних сандалиях, принялась стаскивать хитон с Леарха, исступлённым шёпотом твердя о том, как она истосковалась.

   – Ты с ума сошла! На мужской половине сидят Леонид, Клеомброт, муж Дафны... И ещё Агафон... – лепетал Леарх, оставшись без одежды, но не смея обнять Горго. – Мой внезапный уход может показаться им подозрительным. Я должен поскорее вернуться в мужской мегарон. Не сердись, Горго. Но так надо!

   – Конечно, дорогой, тебе необходимо вернуться, – говорила Горго, а сама тянула юношу в спальню. – Конечно, твоё долгое отсутствие может вызвать подозрения, поэтому тебе нужно сделать всё быстро, как ты это умеешь. Ну, давай же!

Горго улеглась на ложе и широко раздвинула свои белые холёные ноги. Вид нежных округлых бёдер, раскинутых в стороны, сделал своё дело. Отбросив колебания, Леарх тоже взобрался на ложе.

Руки его привычными движениями гладили бедра Горго, груди с маленькими сосками, мягкий живот. Леарх уже не думал, что в этом доме всего в каких-нибудь сорока шагах отсюда находятся Леонид, его брат и прочие гости.

В спальню вошла Дафна, чтобы поторопить любовников.

   – За тобой послали слугу, – сообщила она с беспокойством. – Я сказала, что ты сейчас придёшь: занят беседой с царицей.

Однако Горго, дорвавшаяся до ласк с самым желанным для неё мужчиной, не выразила совершенно никакого волнения.

Гладя его тело, она с восхищенной улыбкой обернулась к подруге:

   – Какой красавец! Какой атлет!

Дафна приблизилась вплотную к распростёртому на ложе Леарху и с нескрываемым удовольствием принялась ласкать пальцами его обнажённое тело, не слушая протестующих возгласов.

   – Как жаль, Леарх, что ты мой брат, – сказала она задумчиво. – А то бы я не уступила тебя никому.

   – Я думаю, ласки Гебы[96]96
  Геба, богиня юности, стала женой Геракла после вознесения героя на Олимп. Поскольку ещё не окончился срок траура по умершему брату, Геба попросила Геракла не лишать её невинности в течение 40 дней. А чтобы смягчить время ожиданий, Геба все 40 дней ласкала Геракла ртом. С тех пор оральные ласки именуют «ласками Гебы».


[Закрыть]
между братом и сестрой вполне допустимы, – проговорила Горго, поощряя Дафну взглядом. – Смелее! Я разрешаю.

   – Дафна, не смей! – Леарх попытался подняться.

Горго навалилась всем телом ему на грудь, тем самым заставив подчиниться и этому её капризу...

Внезапно дверная занавеска колыхнулась, и в спальню вошёл Леонид.

Его появление и прозвучавшая насмешливая фраза: «Так вот чем вы тут занимаетесь!» – поразили всю троицу словно громом. Леарх покрылся мертвенной бледностью и стыдливо закрыл лицо руками. Дафна, наоборот, покраснела и, отскочив от ложа, не знала, куда девать глаза.

И только Горго без всякого смущения подняла с пола свой пеплос и стала одеваться, повернувшись к мужу спиной. При этом она тихонько мурлыкала себе под нос какую-то шутливую песенку.

   – Леарх, мы ждём тебя в трапезной, – строго сказал Леонид. – Поторопись, иначе ты пропустишь самое интересное в рассказе Агафона.

Не прибавив ни слова, царь ушёл. С его уходом в спальне наступила долгая гнетущая пауза, во время которой Горго продолжала приводить в порядок свой внешний вид, глядясь в бронзовое зеркало и поправляя растрепавшуюся причёску. Леарх, поднявшись с ложа, с каменным лицом теребил в руках свой хитон, Дафна стояла посреди комнаты и, поднеся к лицу свои растопыренные пальцы, потряхивала ими, словно не знала, куда их девать после всего случившегося. Лицо её было в красных пятнах от сильнейшего стыда и негодования на саму себя. Она кусала губы, беззвучно ими шевеля, как будто силилась что-то произнести и не могла. Взгляд был обращён в пол.

   – Доигрались! – сердито пробурчал Леарх, наконец облачившись в хитон и собираясь уходить. – Говорил я вам... Как теперь выпутываться?

   – Умоляю, прости меня! – простонала Дафна. – Это я во всём виновата. Одна я.

Буркнув что-то невнятное, Леарх выбежал из спальни. Шум его торопливых шагов затерялся в продомосе[97]97
  Продомос – широкий проход в греческом доме, обычно от него отходили более узкие коридоры.


[Закрыть]
, ведущем на мужскую половину дома.

Дафна всхлипнула и взглянула на Горго, почувствовав на себе пристальный взгляд. Невозмутимость царицы поразила её.

   – Тебе придётся всё взять на себя, подруга, – негромко и властно произнесла Горго. – При случае скажешь Леониду, что испытываешь давнюю страсть к родному брату. Что страсть эта и тебе не в радость и тем более не в радость ему. Ещё скажешь, что посвятила и меня в это, как свою лучшую подругу. Поняла?

Дафна молча кивнула с убитым видом.

   – Но если хочешь, я возьму всё на себя. – Горго приблизилась к Дафне и обняла её за плечи. – Не беспокойся, милая моя. Гнев Леонида меня не коснётся, ведь он не умеет гневаться. Вернее, считает ниже своего достоинства гневаться на женщину: по его мнению, женщины в сравнении с мужчинами существа более низкие.

При последних словах на губах царицы появилась неприязненная усмешка.

   – Ну, что ты! – запротестовала Дафна. – Лучше я всё возьму на себя. Я ведь и впрямь виновата.

   – Милая моя, всего ты взять на себя не сможешь при всём желании. Кое-что непременно останется и мне, – ответила Горго.

Вернувшись в трапезную, Леонид как ни в чём не бывало занял своё место во главе стола и попросил Агафона продолжить прерванный рассказ об увиденном в городе аргосцев.

   – А где Леарх? – поинтересовался Клеомброт, жуя лепёшку с мёдом.

   – Уже идёт, – невозмутимо ответил Леонид. – Ты же знаешь, стоит Леарху увидеться с Горго, и та не отпустит его, покуда не поведает все свои секреты.

   – Там ещё и Дафна, – усмехнулся Сперхий. – Вдвоём-то они заболтают кого угодно, не только Леарха.

   – Верные слова, – с усмешкой обронил Леонид, подвигая к себе блюдо с жареным мясом. – Лишь моё появление заставило двух этих подружек оставить его в покое.

В этот момент в трапезную вбежал раскрасневшийся Леарх и уселся между Эвенетом и Клеомбротом на единственный пустующий стул. Шутливая реплика Сперхия по поводу его румяных щёк вогнала беднягу в ещё большую краску. Он склонился над своей тарелкой и принялся есть чечевичную похлёбку, забыв про хлеб и чеснок.

Агафон опять начал разговор про аргосцев, и все присутствующие за столом устремили свои глаза на него.

Для своих пятидесяти лет Агафон выглядел очень моложаво. Он был строен, во всех движениях сквозили лёгкость человека, прекрасно владеющего своим тренированным телом. Загорелая кожа, нос с горбинкой, тёмные глаза и чёрные вьющиеся волосы придавали Агафону облик азиата. Он и впрямь прекрасно говорил по-финикийски и по-персидски.

   – Мне удалось выяснить, что в Аргосе специально для войны со Спартой военному делу обучается тысяча юношей старше двадцати лет, – говорил Агафон, не забывая про сыр и зелень, лежавшие перед ним на глиняной тарелке. – Я даже видел этих юношей во время священного марша к храму Ареса. Вооружены отменно! И судя по всему, столь же отменно обучены сражаться. Командуют ими военачальники, воевавшие ещё против царя Клеомена.

   – Это опытные вояки! – уважительно заметил Клеомброт.

Эвенет молча покивал головой.

   – Ещё я узнал, что кроме этой молодой тысячи у аргосцев есть тысяча ветеранов, воинов старше сорока пяти лет, – продолжил Агафон. – Тоже умелые вояки! Все укрепления охраняют именно они. Есть у аргосцев и конная стража на дальних подступах к Аргосу. Отряд таких всадников мне тоже удалось увидеть из окошка дома, где я останавливался на постой. Дом стоял близ государственных конюшен.

   – Ай да Агафон! – Леонид взял со стола чашу с вином. – Проник в самое сердце Аргоса! За твоё здоровье, друг мой.

Царь осушил чашу до дна. Его примеру последовали все присутствующие за столом кроме Леарха, которому по молодости лет пить вино было пока запрещено.

Далее Агафон поведал, что из разговоров аргосских торговцев и покупателей он выяснил, что численность гражданского ополчения помимо двух отборных тысяч составляет примерно две тысячи гоплитов и около четырёхсот лучников. Не считая тех аргосцев, которые служат матросами и гребцами на военных кораблях.

   – Стало быть, Аргос может выставить четыре с половиной тысячи воинов для сухопутной войны, – подвёл итог Леонид, обведя присутствующих за столом долгим взглядом. – Спарта же имеет пять тысяч гоплитов, не считая периэков и наших союзников в Пелопоннесе.

   – Не забывай, Леонид, что и у аргосцев есть союзные города, – вставил Агафон. – К примеру, Гермиона может выставить больше тысячи гоплитов. Тиринф – две тысячи. А ещё есть Мидея, Немея, Микены...

   – Тиринфяне не станут сражаться за Аргос, – сказал Клеомброт. – Ты долго отсутствовал, дружище, и не знаешь всех перемен, случившихся под небом Пелопоннеса.

   – А в Микенах, думаю, ещё не забыли бессмысленную жестокость аргосцев, не так давно прошедшихся с огнём и мечом по этому городу, – добавил Леонид. – Тем более не поддержат аргосцев Эпидавр и Трезена, которые вышли из Аргосского союза несколько лет тому назад.

   – Аргос мы победим, это несомненно, – сказал Сперхий, наливая себе ещё вина. – Вот только как избавиться от гнева Талфибия?

Заметив недоумение в глазах Агафона, Клеомброт стал рассказывать ему о напасти, свалившейся на Лакедемон сразу после окончания последних Немейских игр.

   – Можно затеять войну, невзирая на неблагоприятные знамения, – махнул рукой бесстрашный Эвенет. – Клеомен часто так делал и побеждал! Вы все были тому свидетелями.

   – Не забывай, чем кончил Клеомен, – хмуро промолвил Клеомброт. – Это ли не месть богов?

   – С богами шутки плохи, – согласился Пантей.

Потянувшийся за сушёной айвой Леарх вдруг заметил на себе пристальный взгляд Леонида. От этого взгляда внутри у юноши всё похолодело. Он лишь теперь в полной мере осознал, в какую скверную историю угодил, оказавшись в постели с Горго, да ещё в доме у своего «старшего возлюбленного».

«Да, с богами шутки плохи, – мелькнуло в голове у Леарха. – Ас царями?..»

Одно он знал совершенно точно: будь на месте Леонида Клеомен, он без раздумий убил бы Леарха на месте. И ложе наслаждения стало бы смертным одром.


* * *

Десять дней потребовалось Мегистию и сопровождавшим его людям, чтобы добраться до священной долины в Эпирских горах, где с незапамятных времён находилось святилище Зевса Додонского.

Край этот, овеянный мифами и легендами, некогда был прародиной дорийских племён, со временем ушедших на юг и создавших в Пелопоннесе свои государства: Спарту, Мессению, Коринф, Аргос...

Север же Греции заняли другие воинственные племена: молоссы, хаоны, феспроты и афаманы. На земле молоссов, чьи цари возводили свою родословную к Ахиллу[98]98
  Ахилл – сын Пелея, царя мирмидонян, один из храбрейших греческих героев, осаждавших Трою. Неоптолем, сын Ахилла, тоже участвовал в Троянской войне. После взятия Трои Неоптолем воцарился в Эпире и стал родоначальником молосских царей. Сына Неоптолема звали Молоссом. От этого имени произошло название одного из эпирских племён – молоссов.


[Закрыть]
, сыну Пелея и был построен город Додона. В святилище Зевса рос древний дуб, по шелесту листьев которого женщины-жрицы давали прорицания тем, кто приходил поклониться царю богов. Наиболее ценные дары просителей обычно развешивались на ветках священного дуба.

Подвешенными к одной из веток дуба-исполина оказались и серебряные чаши, привезённые Мегистием в дар Зевсу.

На его вопрос жрицы изрекли ответ бога, записанный ими на особой свинцовой табличке.

Оракул Зевса Додонского гласил:


 
Вот вам ответ мой, о, жители шлемонесущего града!
Равным за равное нужно платить в полной мере.
Кровью за кровь и смертью за смерть; так избегнете
Доли проклятой и мести богов олимпийских.
 

Привезённый Мегистием оракул эфоры и старейшины изучали долго и скрупулёзно. Наконец-то им в руки попала ниточка, которая могла вывести из тупика, в какой угодили все граждане Лакедемона по вине царя Клеомена.

Среди старейшин большинство склонялись к тому, что равной платой за убийство персидских послов является смерть Клеомена и тех людей, которые бросили персов в колодец, а потом тайно где-то закопали их тела, которые, кстати, так и не были найдены.

И если проклятье Талфибия постигло Лакедемон после смерти людей, виновных в убийстве персидских послов, значит, смысл додонского оракула гораздо глубже. Смысл заключается в том, что боги преследуют Спарту не только за убийство персов, но и за прочие злодеяния Клеомена, не очень-то почитавшего богов. В этой связи старейшины припомнили и недавний оракул Зевса Олимпийского, гласивший, что горе, когда бесчестье поселится среди честных людей.

   – Чтобы избежать гнева богов, нам следует восстановить попранную справедливость и вернуть в Спарту Демарата, подло оболганного Клеоменом и Леотихидом, – заявил старейшина Евриклид, самый уважаемый среди геронтов. – Но следует не только вернуть Демарата на отчую землю, но и отдать ему трон Эврипонтидов. Вот в чём, по-моему, состоит истинный смысл додонского оракула.

Кто-то из старейшин пошёл ещё дальше, развивая мысль Евриклида. Прозвучало мнение, что было бы справедливо, если бы Леотихид добровольно сложил с себя царскую власть и даже принял смерть во искупление злодейски погубленных персидских послов. Соглашаясь с Клеоменом всегда и во всём, Леотихид тем самым стал пособником многих чёрных дел.

Однако эфоры, и особенно Евксинефт, решительно воспротивились тому, чтобы вернуть Демарата в Спарту.

Защищая Леотихида, Евксинефт говорил:

   – Все мы знаем, на чём основана их вражда. Демарат в своё время отнял у Леотихида любимую женщину, с которой тот был помолвлен. Многих граждан возмутило тогда не то, что он увёл невесту, а то, как он это сделал. Я не стану вдаваться в подробности. Думаю, что они известны всем присутствующим. Скажу лишь, что прежде, чем обвинять в неблаговидных поступках Леотихида, неплохо бы вспомнить и про неблаговидные поступки Демарата. Даже бегство его из Спарты есть преступление, а не жест отчаяния или обиды. Ведь лишив Демарата царской власти, сограждане не лишали его власти вообще, у него оставались полномочия полководца. Однако Демарат счёл себя глубоко оскорблённым и предпочёл чужбину отеческому очагу. Будто служение Лакедемону не в царской диадеме есть что-то оскорбительное.

Ладно бы, Демарат избрал прибежищем для себя какой-нибудь греческий город или остров. Так нет же! Он припадает к стопам персидского царя, врага всех эллинов. Какой злобой против сограждан надо пропитаться, чтобы снизойти до служения Варвару, до низких поклонов ему! Возникает вопрос, зачем Демарат это сделал? Ответ очевиден: он намерен мстить спартанцам с помощью персидского царя. Леотихид может и не совсем хорош как царь и человек, но изменник Демарат, на мой взгляд, во сто крат хуже.

После речи Евксинефта прения разгорелись с новой силой. Сторонников у старейшины Евриклида теперь заметно поубавилось.

Леотихиду пришлось покинуть герусию, поскольку по закону в заседании не имел права принимать участие тот, кому выдвинуто даже малейшее обвинение в чём-то неблаговидном. Тем более – тот, над кем нависла угроза быть изгнанным из отечества.

Леотихид пришёл домой в величайшей тревоге, понимая, что если возобладает мнение старейшины Евриклида перевесом хотя бы в один голос, ему не избежать изгнания, а может, и смерти.

Вот почему, когда перед взором Леотихида предстал Леарх, полный беспокойства из-за случившегося с ним в доме Леонида, дружеской беседы не получилось. У Леарха язык не повернулся рассказать всю правду. Он знал, что в доме Леотихида ему могут запросто налить вина вопреки всем запретам, поэтому рассчитывал хотя бы залить свою печаль вином. Однако Леотихид, не слушая жалоб Леарха на невезение в жизни, довольно бесцеремонно спровадил его к своей супруге, заявив, что Дамо желает ему что-то поведать.

«Мне бы твои печали, мальчик!» – с лёгкой досадой думал Леотихид, вернувшись в свою комнату, чтобы и дальше томиться ожиданием исхода заседания в герусии.

После полудня, как всегда, наступало время трапезы. Старейшины, цари и эфоры расходились по домам, чтобы через два часа опять собраться вместе в стенах герусии. Если срочных дел не было, то деятельность государственных мужей в такие дни обычно продолжалась только до полудня.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю