Текст книги "Спартанский лев"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

Никто из горцев явно не ожидал такого поворота.

Дафна и Евбул были подобны двум рассерженным леопардам. Дафна, подхватив с земли топор, бросилась с ним на Петеоса и рассекла тому плечо. Евбул всадил свой кинжал в живот другому факельщику. Затем он, размахивая факелом, разогнал в стороны рычащих собак, которые бросились было на него и Дафну.

Ксанф, спасаясь от собак, вскочил на брыкающегося коня. Две другие лошади рвали поводья из его рук, порываясь умчаться прочь.

Поверженный наземь Петеос громко звал на помощь.

Илоты не решались вступить в схватку, издали бросая дротики и камни. Евбул уворачивался от камней, а дротики подбирал и кидал обратно.

Дафна вскинула лук. Её меткие стрелы поразили ещё двоих илотов, у которых в руках были факелы. После чего мелькавшие среди хижин и изгородей факелы стали гаснуть один за другим. По приглушённым возгласам и топоту ног стало ясно, что илоты хотят взять непрошеных гостей в кольцо.

   – Уходим! – крикнул Евбул.

Но Дафна не послушалась и пустила очередную стрелу, убив одну из рычащих собак.

Евбулу пришлось напомнить, куда и зачем они едут.

   – Если хочешь, то оставайся, а скиталу отдай мне.

Это подействовало. Дафна бросилась к своему коню.

Однако на нём уже сидел Ксанф, растерянный и трясущийся от страха. Тогда Дафна вскочила на лошадь Евбула, велев тому сесть у неё за спиной.

Бросив хромую лошадь, трое наездников на двух конях поскакали почти наугад сначала через заросли орешника и дрока, потом по извилистой тропе вниз по склону холма, огибая редкие сосны. Огромная скала, господствуя над холмами и узкой речной долиной, закрывала собой полнеба и бледный лик луны, отчего мрак казался ещё более непроницаемым.

Скакавший впереди Ксанф, не видя перед собой ни зги, полностью положился на чутьё своего скакуна. Он мысленно молил богов, чтобы конь не споткнулся, иначе эта дикая скачка в ночи станет последним эпизодом в жизни.

Выбравшись наконец на дорогу, беглецы перевели коней на шаг, чтобы прийти в себя. Особенно это касалось Ксанфа, для которого пережитое за последний час явилось сильнейшим потрясением. У бедняги тряслись руки, а из глаз катились слёзы. Живописец не мог вымолвить ни слова, лишь всхлипывал и бормотал что-то невнятное.

Дафна и Евбул какое-то время хранили молчание.

Потом Дафна негромко промолвила:

   – Прости, Евбул. Я виновата перед тобой.

Евбул ничего не ответил. Он лишь крепко пожал ей руку повыше локтя, как бы воздавая хвалу за проявленную смелость.

* * *

Под Фиреей спартанского войска не оказалось. Фиреаты рассказали, что царь Леотихид повёл войско по следам аргосцев к Прасиям. Купив ещё одного коня, Дафна и её попутчики после небольшого отдыха умчались вдогонку за спартанским войском.

Со слов фиреатов выходило, что аргосцы, недолго простояв у их города, двинулись к югу вдоль морского побережья, опустошая селения периэков на своём пути. Знали в Фирее и о том, что аргосцы разграбили Прасии. Об этом сообщили критские купцы, которые шли на своих кораблях к Прасиям, но, увидев разорённый город, причалили к берегу возле Фиреи.

В Прасиях войска лакедемонян тоже не оказалось.

Рыбаки сказали Дафне и её спутникам, что аргосцы, разграбив Прасии, двинулись к Спарте, поскольку им стало известно, что спартанское войско ищет врага в Кинурии. Царь Леотихид, добравшись до Прасий, сразу понял, в каком угрожающем положении находится Спарта. Поэтому, не останавливаясь, Леотихид повёл своих воинов к горному проходу, желая настичь аргосцев на марше.

   – Отсюда, с побережья, через горы ведёт всего одна дорога, пригодная для войска, – говорили рыбаки, сумевшие избежать смерти и плена. – Этой дорогой ходят в Спарту купеческие караваны.

Дафна приняла решение двигаться к горному проходу.

Ксанф робко заметил, что царь Леотихид прекрасно осведомлен о намерениях аргосцев.

   – Мы можем считать выполненным то, что нам поручили эфоры, – сказал он, – ведь Леотихид повернул войско к Спарте.

   – Я должна передать скиталу Леотихиду, – упрямо проговорила Дафна. Евбул поддержал её.

Ксанфу было предложено остаться в Прасиях, но он наотрез отказался. В нём вдруг взыграла мужская гордость. Желая заслужить у Дафны хоть какое-то уважение к себе, художник был готов и дальше терпеть голод, жажду и сильнейшую усталость.

БИТВА ПРИ ГИППОКЕФАЛАХ

При всей своей нелюбви к военному делу царь Леотихид тем не менее прекрасно смотрелся во главе спартанского войска. Закалка, полученная в юности, позволяла без особого труда выносить длительные марши по жаре и бездорожью. Облачённый в доспехи Леотихид, благодаря своему высокому росту и крепкому телосложению, выглядел мужественно и даже в какой-то степени устрашающе. Он неплохо владел оружием. Пущенный дротик редко пролетал мимо цели, удар копьём обладал необычайной силой, а в схватке на мечах Леотихид был и вовсе неодолим, благодаря ловкости и длинным рукам. Менар, желая сделать из сына непревзойдённого воина, обучил его держать меч как правой, так и левой рукой.

Единственно, чего недоставало Леотихиду, так это храбрости. К тому же в одном из сражений ему повредили голову, с той поры стало заметно ухудшаться зрение.

До своего воцарения на троне Эврипонтидов Леотихид неизменно числился в спартанском войске среди урагов либо замещал какого-нибудь временно выбывшего эномотарха. Став царём, Леотихид опять же выступал на вторых ролях, поскольку трон Агиадов сначала занимал Клеомен, прославившийся своими победами на всю Элладу, а потом на нём утвердился Леонид, брат Клеомена. Ни с Леонидом, ни тем более с Клеоменом тягаться в военном мастерстве Леотихид не мог. Но в отличие от Демарата и не стремился к этому.

Поход к Фирее стал для Леотихида первым военным предприятием, когда ему было доверено верховное главенство над войском. Впрочем, у эфоров не было выбора. По закону, во главе войска должен стоять царь. Так как Леонида не было в Спарте, то военная власть досталась Леотихиду. Честолюбивая родня мигом заговорила о том, что Леотихиду надлежит не просто разбить аргосцев в Кинурии, но и вести войско на Аргос.

   – Взятием Аргоса ты прославишь своё имя на века! – говорил отец. – Даже царь Клеомен не смог взять Аргос. Дерзай, сын мой!

Однако Леотихид оставайся глух к отцовским наставлениям. В прошлом ему приходилось встречаться с аргосцами на поле битвы, он знал, сколь силён и упорен этот враг. Если даже непобедимому Клеомену не удалось взять Аргос, то нечего об этом думать ему, Леотихиду. Все свои надежды на победу он связывал с Амомфаретом, ибо тот был горазд на разные военные хитрости и имел большой боевой опыт.

Амомфарет в отличие от Леотихида рвался в сражение. Его одолевало честолюбивое рвение превзойти военной славой царя Леонида, разбившего аргосцев под Микенами.

Не обнаружив противника в Кинурии, Амомфарет мигом понял замысел аргосских полководцев, устремившихся к Прасиям. Два перехода от Прасий, и беззащитная Спарта станет их добычей. За всё время долгого противостояния между спартанцами и аргосцами последним вдруг неслыханно повезло. Оба спартанских царя при всём желании не смогут спасти Спарту от вражеского нападения.

   – Нам придётся лететь на крыльях, чтобы избавить Лакедемон от разорения, – сказал Амомфарет Леотихиду.

Оставив в Фирее обоз, спартанское войско скорым маршем двинулось к Прасиям. Расстояние в сто двадцать стадий было покрыто без привалов и передышек. Амомфарет гнал войско вперёд, не дожидаясь отставших, в надежде застать аргосцев за грабежом и сокрушить их внезапным ударом. Однако на месте Прасий спартанцы увидели лишь дымящиеся развалины. Аргосцы не только успели уйти в горы, но также погрузили на корабли всё награбленное и морем отправили в Аргос.

   – Они тоже двигаются налегке, – заметил тестю Леотихид. – Нам не настичь их, поскольку они выигрывают почти полдня.

   – Настигнем, – хмуро ответил Амомфарет, который верил в свою удачу.

Спартанское войско выступило к горному проходу, ведущему в долину Эврота. Всех, кто не имел сил для дальнейшего пути, Амомфарет оставил в Прасиях. Высланные далеко вперёд дозоры из легковооружённых воинов доносили Амомфарету и Леотихиду, что аргосское войско уже миновало теснины Парнона и вышло на равнины внутренней Лаконики.

Перед выступлением из Прасий Амомфарет принёс щедрые жертвы богам, покровительствующим Лакедемону. Произнося молитву, он просил не о чудесном избавлении Спарты от вражеского вторжения, но лишь о том, чтобы бессмертные обитатели Олимпа дали возможность спартанцам догнать аргосское войско...

Оказавшись в самом центре Лаконики, куда вражеская нога не ступала уже добрых полсотни лет, аргосские военачальники вдруг затеяли споры друг с другом. Автесион, уязвлённый недавним поражением аргосцев под Микенами, горел сильнейшим желанием ворваться в Спарту и одним ударом расквитаться за все прошлые обиды, Автесион настаивал на том, чтобы войско двигалось прямиком на Спарту, не отвлекаясь на грабежи. Два других военачальника, Терей и Памфил, полагали, что глупо отказываться от любой идущей в руки добычи, настаивая на разорении всех городков и деревень по дороге на Спарту. Распалённое алчностью и безнаказанностью аргосское войско требовало того же от своих полководцев, полагая, что Спарта никуда не денется.

Терей и Памфил говорили, что воины, набив сумы золотом и серебром, станут храбрее сражаться, ведь им будет что терять в случае поражения. И Автесион уступил. Вернее, алчущее добычи войско взяло верх над своими военачальниками.

Аргосцы широко рассыпались по всей округе, отмечая чёрным дымом пожарищ разорённые поместья спартиатов, городки периэков и деревни илотов. Если илоты искали спасения в лесах и горах, то периэки толпами бежали в Спарту, надеясь на защиту.

Периэки недоумевали, почему всегда такие воинственные и стремительные спартанцы ныне позволяют врагу безнаказанно грабить свои владения. Видя, что и в самой Спарте войск очень мало, многие из периэков устремились в другие города на правобережье Эврота. Прежде всего – в Харакому и Фарис, так как эти города имели крепостные стены. Множество периэков собралось на горе Менелая в нескольких стадиях от Спарты в надежде, что аргосцы сюда не сунутся. Гора Менелая имела довольно отвесные склоны, и в случае опасности здесь можно было организовать сопротивление даже хорошо вооружённому войску.

Отягощённые добычей аргосцы разбили стан в платановой роще, чтобы передохнуть перед последним броском к Спарте, до которой было уже совсем близко. С юго-запада к платановой роще примыкала гряда холмов, два из которых своими очертаниями напоминали лошадиные головы. Потому-то эта местность называлась Гиппокефалами, то есть «Лошадиными головами».

С холмистой гряды открывался вид на реку Эврот и на город лакедемонян, раскинувшийся на другом берегу. С высоты можно было отчётливо видеть мост через Эврот и заслон из поваленных деревьев перед ним. У моста стоял небольшой отряд спартанского войска.

Аргосцы разожгли костры, чтобы подкрепиться обедом перед нападением. Военачальники, поднявшись на вершину холма, принялись обсуждать, с какой стороны удобнее ворваться в Спарту.

Неожиданно дозоры аргосцев заметили клубы пыли на дороге, ведущей со стороны Прасий. В пыльной завесе можно было различить красные щиты лакедемонян и сверкавшие на солнце длинные острия копий.

Это приближалось войско Леотихида.

В стане аргосцев призывно завыли трубы. Полководцы стали выводить свои отряды на залитую солнцем равнину.

Спартанское войско было малочисленное аргосского. Тем не менее гоплиты с красными щитами и с красными султанами на шлемах, сойдя с дороги, начали строиться в фалангу, намереваясь без промедления дать бой.

   – Кажется, спартанским войском командует безумец, – с усмешкой заметил Терей. – Он гонит своих воинов в сражение, хотя те наверняка валятся с ног от усталости.

   – Вдобавок, спартанцы уступают нам числом, – добавил Памфил.

   – И всё же я не уверен, что победа достанется нам легко, – хмуро проронил Автесион, надевая на голову шлем.

Перед тем как начать битву, Леотихид, по обычаю, принёс в жертву белую козу, чтобы почтить бога войны и Муз. Царь долго разглядывал окровавленные внутренности жертвы, стараясь определить по ним, каков будет исход сражения. При неблагоприятном знамении начинать битву запрещалось. Леотихид так долго копался в кровавом месиве, что потерявший терпение Амомфарет подошёл к нему с недовольным возгласом:

   – Ты заснул, что ли? В чём задержка, зять?

Леотихид вскинул на тестя сердитые глаза. Его лицо было испачкано жертвенной кровью, поскольку впопыхах он несколько раз утирал пот со лба рукой.

   – Смотри сам. – Леотихид раздражённо кивнул на разложенные на камне внутренности животного. – Печень явно увеличена. В желудке язва. И селезёнка какого-то нездорового цвета. Нам не победить в этом сражении. Боги предупреждают нас об этом.

Амомфарет склонился над внутренностями жертвы. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в истинности сказанного Леотихидом. Жертва явно была неугодна богам.

   – Надо принести в жертву другую козу. – Амомфарет жестом подозвал к себе погонщика, отвечающего за жертвенных животных.

Погонщик сообщил, что все жертвенные козы и овцы отстали от войска ещё в горном ущелье вместе со жрецом-предсказателем. Единственную козу погонщик тащил на своих плечах, понимая, что без жертвоприношения битву начинать нельзя.

Отпустив погонщика, который сделал всё, что мог, Амомфарет беззвучно выругался. Ругаться вслух возле жертвенника считалось кощунством.

   – За время этого непрерывного марша у нас отстало полторы тысячи воинов, а те, что добрались сюда, вымотаны до предела, – промолвил Леотихид, смывая с рук кровь в медном тазу с водой, который держал молодой раб. – Вот почему жертва неблагоприятна. Наши гоплиты полны решимости сражаться, но силы их не беспредельны.

   – И это говорит спартанский царь! – с негодованием произнёс Амомфарет. Он указал рукой в сторону гряды. – За этими холмами лежит Спарта, поэтому мы обязаны вступить в сражение.

   – При неблагоприятном знамении я не могу дать сигнал к битве, – упрямо проговорил Леотихид.

   – Тогда сигнал к битве дам я, – решительно сказал Амомфарет и надел на голову венок из цветов и веток мирта.

Это означало, что жертва угодна богам.

   – Держи. – Амомфарет протянул Леотихиду другой венок.

Царь взял венок, но медлил надевать его. Он приблизился вплотную к Амомфарету и сердито зашипел ему прямо в лицо:

   – Тебе так не терпится умереть? Мне ведомо, любезный тесть, что у вас в роду смерть на поле битвы считается наилучшим исходом для всякого мужчины! Только умирать тоже надо с умом. Своей смертью мы только добавим славы аргосцам. Неужели ты этого не понимаешь?

   – И всё же нам надо сражаться, Леотихид, – повторил Амомфарет, с убеждением глядя тому в глаза. – Отвлекая аргосцев на себя, мы тем самым дадим возможность подойти к Спарте войску Леонида, которое наверняка уже где-то недалеко.

Видя, что Амомфарет от своего не отступит, Леотихид украсил свою голову венком и с поднятой правой рукой двинулся вдоль застывшего в строю спартанского войска. Он направлялся на правый фланг, где стояли царские телохранители и виднелся царский штандарт.

Амомфарет, изобразив радость на своём лице, направился к левому крылу фаланги, где стояли воины, получившие в битвах больше двух ран.

По сигналу трубы фаланга пришла в движение. Гоплиты двинулись вперёд, держа копья остриями вверх и выдерживая равнение в шеренгах, несмотря на неровности почвы.

Долина была покрыта множеством небольших впадин, тут и там вздымались бугры.

Легковооружённые илоты заняли место позади фаланги, приготовившись поражать врагов стрелами и дротиками через головы своих гоплитов.

Позади строя шли музыканты, игравшие на флейтах и авлосах[164]164
  Авлос – наиболее распространённый в Древней Греции музыкальный инструмент, сравнимый скорее со свирелью, нежели с флейтой.


[Закрыть] мелодию, с юных лет знакомую каждому спартанцу: военный марш, сочинённый поэтом Тиртеем[165]165
  Тиртей – поэт-лирик, живший в Спарте в VII веке до н.э. Воспевал спартанский дух, являлся автором коротких боевых песен и маршей.


[Закрыть]. Спартанцы неторопливо шагали в ногу, подлаживаясь под музыкальный ритм.

На другом конце широкого поля изготовилась к битве фаланга аргосцев. Аргосцы, полагавшие, что лакедемоняне обречены на поражение, не двигались с места.

Когда до врага оставалось не более трёхсот шагов, прозвучала команда, повторенная сигналом трубы. Гоплиты в спартанской фаланге наклонили копья вперёд. В тот же миг спартанцы хором запели пеан Кастора.

Кастор был одним из Диоскуров, покровителей спартанских царей. Этот мифический герой был нарисован на военном штандарте царей-эврипонтидов. Полидевк, брат Кастора, издревле изображался на знамени царей-агиадов. Хотя знамёна спартанских царей и отличались одно от другого, зато пеан, с которым воины шли в битву, был один для всего войска. И назывался этот пеан Касторовым не случайно. Кастор был рождён Ледой от царя Тиндарея, легендарного властителя Лакедемона. Отцом же Полидевка был Зевс Громовержец.

Допев пеан до конца, спартанцы замедлили шаг. В этот миг в воздухе засвистели сотни стрел и дротиков, выпущенных илотами в сторону аргосцев.

Шагая в тесном строю своих телохранителей, Леотихид никак не мог избавиться от леденящего страха, который тем сильнее сжимал его сердце, чем ближе к аргосцам приближалась спартанская фаланга. Он видел, что вражеская фаланга гораздо длиннее по фронту, что при столкновении со спартанцами аргосцы неминуемо охватят их с обоих флангов.

«И тогда конец! – паниковал Леотихид, мысленно бранивший своего упрямого тестя. – На что надеется этот безумец? Воистину, идём скопом как жертвенные бараны на заклание! Леонид наверняка так не поступил бы. О боги! Взгляните же с вершины Олимпа в нашу сторону и помогите нам хоть чем-нибудь!»

Леотихид увидел, как опустились копья аргосской фаланги, и она с громким боевым кличем двинулась навстречу спартанцам. Покуда аргосское войско стояло в тени высоких платанов, оно не выглядело столь устрашающе. Но когда солнечные лучи озарили стремительно надвигавшуюся фалангу аргосцев, над которой колыхались на ветру тысячи черно-белых султанов, в душе Леотихида погасла последняя надежда выйти живым из этого сражения.

Неожиданно по шеренгам передали приказ Амомфарета разомкнуться и принять в середину фаланги легковооружённых илотов.

«Что ещё придумал этот сумасшедший! – раздражённо подумал Леотихид, когда приказ дошёл и до него. – Глупец пытается таким образом удлинить наши фланги. Смешно! Желая усилить фланги, он ослабляет центр!»

Тем не менее Леотихид подтвердил приказ для своих телохранителей и эномотий правого крыла, подчинённых непосредственно ему. Трубач на левом фланге спартанского войска возвестил о начале маневра, ему ответил трубач на правом фланге.

Перед взором изумлённых аргосцев спартанская фаланга остановилась и раздвинула фланги, приняв в середину своего строя легковооружённых илотов. После окончания маневра фланги спартанцев сравнялись с флангами аргосцев. Илоты, не теряя времени даром, принялись осыпать врага стрелами и дротиками. Аргосцам пришлось ускорить шаг, чтобы избежать больших потерь в центре своего боевого строя, угодившего под сильный обстрел.

Спартанские гоплиты тоже ускорили шаг, а их центр, наоборот, замер на месте по сигналу трубы.

«О боги! Что вытворяет этот безумец! – думал Леотихид, видя, что центр спартанской фаланги остался где-то позади в то время, как фланги уже сошлись в схватке с аргосцами. – Сейчас илоты расстреляют все свои стрелы и обратятся в бегство, открыв огромную брешь в самой середине нашего строя. О, Зевс, вразуми же моего тестя!»

Однако опытный Амомфарет знал, что делал. Понимая, что фронтальный удар более многочисленных аргосцев неминуемо приведёт к охвату флангов спартанской фаланги, Амомфарет во избежание этого раздвинул свои фланги и принял в центр боевого построения легковооружённых илотов. Покуда илоты, не двигаясь с места, обстреливали из луков центр аргосской фаланги, на флангах спартанские гоплиты подобно таранам врубились в ряды аргосцев, тесня их. Напор спартанцев на обоих флангах остановил аргосскую фалангу. Весь центр боевого строя аргосцев стоял в бездействии, находясь под обстрелом. Наступать в центре аргосцы не могли, дабы сохранить в целости боевой строй. Их фланги под напором лакедемонян постепенно подавались назад, поэтому приходилось отступать и центру, чтобы аргосская фаланга не оказалась согнутой в дугу.

Именно этого и добивался Амомфарет, желая сильным давлением на вражеские фланги изогнуть аргосскую фалангу наподобие подковы, чтобы затем ударом с тыла расколоть её надвое. Такое в прошлом не раз проделывал царь Клеомен, сражаясь с аркадянами и ахейцами.

Но развить первоначальный успех Амомфарету не удалось, поскольку лёгкая пехота аргосцев внезапно ударила спартанцам в спину. Он бросил против аргосских гимнетов илотов и часть тяжеловооружённых периэков, стоявших в задних шеренгах спартанского боевого строя. Периэки и илоты стремительной атакой рассеяли вражеских гимнетов, но, увлёкшись преследованием, далеко оторвались от своих главных сил.

Между тем аргосские военачальники, распознав грозящую им опасность, тоже произвели неожиданный маневр. Они оттянули центр своей фаланги далеко назад, при этом их фланговые отряды, отступая в разных направлениях, попросту разорвали боевой строй лакедемонян надвое. Немногочисленные илоты, составлявшие центр спартанской фаланги, были обращены в бегство лёгкой пехотой аргосцев.

Амомфарет предпринял отчаянную попытку исправить положение, грозящее спартанцам окружением и разгромом по частям. Его отряд, оставив отступающих аргосцев, двинулся на соединение с отрядом Леотихида. Трубачи по приказу Амомфарета непрерывно подавали сигналы, повелевавшие Леотихиду произвести такой же маневр. Сигналами Амомфарет также призывал к себе периэков, гонявшихся в отдалении за гимнетами аргосцев.

Отряд Леотихида начал движение на соединение с Амомфаретом. Однако аргосцы, наседая с трёх сторон, то и дело принуждали лакедемонян останавливаться и отражать нападения. Не легче приходилось и воинам Амомфарета, которые оказались в полном окружении, но продолжали пробиваться к отряду Леотихида. Периэки, отряд за отрядом, стали спускаться с холмов, спеша на помощь спартанцам. Но аргосцы имевшие численный перевес, сумели не только оттеснить периэков, но и взять их в плотное кольцо.

Амомфарет видел, как вяло отбиваются от врагов периэки, измотанные долгим маршем и преследованием по жаре гимнетов. Да и спартанцы от усталости с трудом удерживали оружие в руках, ещё немного, и сил у воинов совсем не останется. Аргосцы это понимали, поэтому не особенно наседали на лакедемонян, выжидая, когда сделают своё дело зной и жажда.

Пробиться к Леотихиду Амомфарету так и не удалось. Он замер на месте будто раненый кабан, окружённый сворой охотничьих собак.

Но когда военачальники аргосцев уже торжествовали победу, внезапно из недр земли раздался угрожающий гул, словно какое-то чудовище стремилось вырваться из преисподней на солнечный свет. Почва под ногами воинов заходила ходуном. По склонам холмов покатились камни. Деревья зашатались из стороны в сторону, будто чья-то могучая невидимая рука пыталась вырвать их из земли. Постепенно гул нарастал, и вместе с этим усиливалась дрожь земельных недр, где-то возникали глубокие расселины, где-то, наоборот, вспучивались гигантские бугры, окутанные густыми клубами песка и пыли.

Объятые ужасом аргосцы, бросая оружие, стали разбегаться кто куда. Копья и знамёна летели под ноги обезумевших от страха воинов. Никто из военачальников не пытался остановить это повальное бегство. Для всякого эллина землетрясение было проявлением гнева бога Посейдона, который в своей мстительности доходил до того, что сравнивал с землёй целые города либо заливал огромными морскими волнами прибрежные равнины.

Испуганы были и лакедемоняне. Однако привыкшие к железной дисциплине спартанцы не бросали оружие и не покидали строй. Глядя на творившийся вокруг хаос, они лишь теснее прижимались друг к другу, закрываясь щитами от летящего песка. Даже когда огромная трещина в земле с ужасающим гулом разошлась прямо под ногами, разделив отряд Амомфарета надвое, ни один спартанец не обратился в бегство. Воины помогали своим соратникам, провалившимся в расселину, выбраться наверх. Одни оберегали знамя, другие проявляли заботу о раненых.

Амомфарет, выбежав из тесного круга своих воинов, хохотал как безумный и размахивал руками.

   – Это Посейдон помогает нам! – кричал он. – Я принёс ему жертву в Прасиях. Брат Зевса услышал мою просьбу о помощи! Глядите, как разгневан Посейдон на аргосцев!

Веселье Амомфарета тем не менее не передавалось никому из лакедемонян, которые чувствовали себя букашками под ногами у разъярённого великана и мысленно прощались с жизнью.

Чтобы хоть как-то подбодрить своих людей, Амомфарет велел трубачам непрерывно подавать сигнал победы.

   – Посейдон помог нам победить дерзких аргосцев! Слава Посейдону! Мы победили!

Победный глас боевых спартанских труб вклинился в шум и грохот, издаваемый разбушевавшейся стихией. Местность менялась на глазах. Это было жуткое зрелище. В воздухе висела густая завеса пыли. Из-за неё не было видно, что с отрядом Леотихида, уцелел ли кто-нибудь.

Но вот в отдалении пропела боевая труба.

   – Ага! Слышали? – радостно закричал Амомфарет, тряся за плечи тех, кто был рядом с ним. – Это Леотихид! Он жив! Ха-ха.

Гул утих так же внезапно, как и пробудился за несколько минут до этого. Колебания почвы прекратились. Улёгся ветер.

Мелкая пыль, постепенно оседая, открыла взорам испещрённую узкими разломами равнину, покрытую тысячами брошенных щитов, шлемов, мечей и копий. Среди разбросанного оружия лежали тела погибших воинов, аргосцев и лакедемонян. Особенно много неподвижных тел было там, где в самом начале сражения спартанцы потеснили фланговые отряды неприятеля.

Воины Леотихида и Амомфарета с радостными криками устремились навстречу друг другу, объятые ни с чем не сравнимым чувством избавления от смертельной опасности. Леотихид не смог удержаться от слёз, обнимая Амомфарета.

   – Я верил, что боги не оставят нас в беде, – со смехом твердил тот.

   – А я не верил, – признался Леотихид, – но рад, что ошибся.

Так закончилась эта битва, случившаяся в месяце артемисии[166]166
  Артемисий – по спартанскому календарю конец апреля – начало мая.


[Закрыть] по спартанскому календарю, в третий год семьдесят четвёртой Олимпиады по древнему летоисчислению. А по-современному исчислению в 482 году до нашей эры.

* * *

– Что с тобой, Леонид? – спросил Мегистий. – Последнее время ты всех избегаешь. Объясни, что случилось?

Леонид сидел возле очага, угрюмо уставившись на раскалённые угли. Тень от взъерошенных волос падала ему на лоб, придавая взгляду некую таинственность.

Мегистий уселся рядом, всем своим видом показывая, что не намерен уходить, не добившись ответа.

Молчание длилось долго. Было слышно, как по черепичной крыше хлещут струи дождя. Из женских покоев доносилось грустное пение кормилицы, укладывающей спать маленького Плистарха.

   – Мне жаль, Мегистий, что твоё предсказание не сбылось, – наконец промолвил Леонид. – Помнишь, ты как-то предсказывал мне, что я стану спасителем Лакедемона. Вышла ошибка, друг мой. Спарту спасли от разорения Амомфарет и Леотихид. – Он невесело усмехнулся. – Смешно сказать, Леотихид впервые возглавил войско и сразу же так прославился. Вот что значит любимец богов!

   – Если говорить откровенно, то Спарту спас Посейдон, – заметил Мегистий. – Аргосцы оставили поле битвы, испугавшись землетрясения, которое, кстати, не пощадило и спартанцев.

   – Я же говорю, что Леотихид – любимец богов, – повторил Леонид.

   – Нашествие аргосцев, без сомнения, стало тяжёлым испытанием для Лакедемона, – сказал Мегистий. – Но, мне думается, что самая страшная угроза ещё впереди.

Леонид дружески положил свою руку на плечо Мегистию.

   – Не думай, что я ради собственной славы жду не дождусь смертельной опасности для своего отечества. Просто мне обидно, что я опоздал к сражению.

   – Ты разбил аргосцев под Микенами, Леонид. Поэтому ты – победитель, как и Леотихид с Амомфаретом.

   – Да. Конечно, – согласился Леонид, чуть кивая. – Только я-то знаю, Мегистий, что моя победа у реки Астерион не идёт ни в какое сравнение с победой при Гиппокефалах. Леотихид и Амомфарет оказались в гораздо более трудном положении, и они победили. Теперь Симонид Кеосский напишет эпиграмму в их честь.

Опять повисло молчание.

Два дня назад Леотихид отправился в Коринф, где начались общеэллинские Истмийские игры. На этих играх помимо состязаний атлетов и ристаний колесниц проводились также музыкальные и поэтические агоны.

Зная, что среди поэтов непременно будет Симонид Кеосский, Леотихид вознамерился встретиться с ним, чтобы предложить восславить в стихах победу спартанцев при Гиппокефалах.

Мегистий не сомневался, что тщеславный Леотихид постарается внушить всем, что спартанцы победили благодаря исключительно его полководческому таланту, оставив Амомфарета в тени. Тем более что Амомфарет заболел и на Истмийские игры поехать не смог.

   – А почему ты не поехал на Истмийские игры? – спросил Мегистий.

   – Потому и не поехал, что Леотихид ныне славнее меня, – с глубоким печальным вздохом ответил Леонид.

«Его уязвляет, что Леотихид при всей своей никчёмности в военном деле волею случая оказался на гребне славы, – думал Мегистий, сочувствуя Леониду. – Ему стыдно перед согражданами и перед самим собой. Вот почему он не поехал в Коринф вместе с Леотихидом. Симонид, приезжая в Спарту, выказывал Леониду неизменное уважение, пренебрегая знакомством с Леотихидом. Ныне у Леотихида появилась прекрасная возможность покрасоваться перед поэтом в лучах славы, ведь в Коринфе и Афинах уже известно о разгроме аргосцев при Гиппокефалах».

Мегистий, желая отвлечь Леонида от невесёлых дум, заговорил о другом.