Текст книги "Шесть подозреваемых"

Автор книги: Викас Сваруп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

– А это кто? – любопытствует Мохан.

– Не заговаривайте с ними. Даже близко не подходите. Это иностранцы из страшной группировки «Лашкар-э-Шахадат». В прошлом году покушались взорвать Красный форт.[87]87
  Красный форт – символ индийской независимости в Дели.


[Закрыть]

– Почему их не держат отдельно, раз они особо опасны?

Тивари ухмыляется:

– Вы, братец, тоже в числе особо опасных.

Кумар кивает.

– А вы за что здесь?

– Да за все. Пожалуй, в Уголовном кодексе Индии не осталось такой статьи, которую бы я не нарушил; теперь вот ожидаю разбирательства. Только ничего эти судейские не докажут. Вообще я в Тихаре по собственному выбору. Тут безопаснее, чем снаружи.

С этими словами он идет поболтать с парой арестантов бандитского вида. К Мохану тут же приближается молодой человек и припадает к его ногам. От незнакомца пахнет грязью.

– Аррэ, ты кто? – шарахается от него Кумар.

– Говорят, вы – Ганди-баба, – робко подает голос юноша. – Я хотел засвидетельствовать почтение и попросить о помощи. Меня зовут Гудду.

– За что сидишь? – осведомляется Мохан.

– Украл у пекаря булку хлеба. Я здесь уже пятый год. Меня каждый день избивают, заставляют чистить параши. А я так тоскую по маме. Очень хочу к ней. Я знаю, вы можете меня вызволить… – Он заливается слезами.

– Иди, иди отсюда, – отмахивается Кумар. – Послушай, я такой же заключенный, как и ты. Мне сейчас не до чужих забот, самому бы сначала выбраться. И не вздумай никому рассказывать эту чушь про какого-то Ганди, договорились?

Он отходит на другую сторону внутреннего двора, но там к нему почти сразу же подходит старик с орлиным носом и серыми, с искрой, глазами.

– Yada yada hi dharmasya glanirbhavati bharata, – нараспев произносит он и переводит с санскрита: – «Когда наступает преобладание беззакония и безбожия, о потомок Бхараты, тогда ты приходишь разрушить силы зла».[88]88
  Измененная фраза из Бхагавадгиты. В оригинале: «Когда наступает упадок религии и преобладание беззакония и безбожия, тогда Я Сам нисхожу, о потомок Бхараты». (Слова бога Кришны, обращенные к воину Арджуне.)


[Закрыть] Мой вам поклон, о великий Махатма. Только вы способны спасти нашу страну.

– А вы-то кто такой? – устало спрашивает Мохан.

– Доктор Д.К. Тирумурти к вашим услугам, сэр. Профессор санскрита, из Мадурая.

– Забыл добавить, что ты еще и профессиональный мошенник, – подает голос подошедший сзади Тивари.

Кумар тянет гангстера за рукав:

– Пойдем отсюда, Баблу, довольно с меня свежего воздуха, надышался. Один просит, чтобы я его спас, другой объявляет меня избавителем нации… Здесь тюрьма или сумасшедший дом?

– Разница в принципе невелика, – ухмыляется тот. – Держитесь ближе ко мне, если не хотите свихнуться.

За ужином подают все ту же пресную гадость, но к этому времени Мохан успевает серьезно проголодаться и не моргнув глазом съедает все четыре роти, запив их оставшимся бульоном. Между тем его сосед почти не прикасается к пище, зато почему-то постоянно хлюпает носом.

– Как же вы держитесь без еды? – спрашивает Кумар. Тот отвечает широкой улыбкой. Потом утирает нос рукавом курты, поднимает угол матраса и достает на свет шприц для подкожных инъекций.

– Вот моя пища. – Удостоверившись, что шприц хорошо работает, гангстер вводит иглу себе в руку.

Мохан морщится.

– Вы что, наркоман?

– Еще чего! – горячо возражает Баблу. – Это я контролирую кокаин, а не он меня.

Сделав укол, Тивари вздыхает:

– Ааххх… Блаженство. Сказать по чести, ничто не сравнится с кайфом от крэка. Хотите попробовать? Это вам не какое-нибудь виски.

– Нет, спасибо.

– Лично мне требуется одна-единственная доза, на ночь. Этого хватает аж до следующего вечера.

– Как же вы спите?

– Глотаю снотворное.

– К счастью, мне пока не нужны таблетки, чтобы уснуть, – бормочет Мохан и натягивает одеяло на голову.

– Спокойной ночи, сэр, – отвечает Баблу и ни с того ни с сего разражается взрывом хохота.

Время идет. Кумар, хотя и со скрипом, втягивается в тюремную жизнь. Он постепенно приучается вставать в 5.30 на перекличку, сидеть на вонючей параше, не зажимая носа, пить водянистый чай и жевать несъедобные роти, ходить на молитвенные собрания и на сеансы йоги, даже смотреть по телевизору «мыльные оперы», которыми увлечено большинство здешних обитателей. Среди его знакомых появляются убийцы из Пенджаба и поджигатели из Гуджарата, нигерийские наркоторговцы и узбеки-фальшивомонетчики, мошенники из южных и насильники из северных районов Индии. Он начинает поигрывать в шахматы и карамболь. Берет из тюремной библиотеки три книжки в неделю и обзаводится личным дневником.

Все это время Кумару помогают держаться на плаву запасы шотландского виски, ежедневно доступные от щедрот Баблу; неизменные передачи от Шанти по средам – с говядиной карри и цыпленком бирьяни,[89]89
  Бирьяни – блюдо из риса с мясом (или овощами, если готовится для вегетарианцев) и специями.


[Закрыть] а главное – утешительные речи адвокатов о скором выходе на свободу.

Между ним и Тивари завязывается весьма непростая дружба. Мохана коробит от примитивной прямолинейности гангстера и наплевательского отношения к событиям в мире; с другой стороны, он восхищается властью, которой тот обладает в тюрьме. Баблу – некоронованный король «Тихара», весь персонал у него на побегушках: кто-то подкуплен, кто-то запуган. Находясь в тюрьме, он правит целой империей, причем львиную долю времени полушепотом общается со своими вассалами – устраивает похищения женщин и детей, требует выкуп, получает контрабандные партии алкоголя, кокаина и сим-карт, раздает подачки уступчивым полицейским и продажным чиновникам. У Баблу потрясающий нюх на человеческие слабости: он точно знает, кого соблазнит девчонка по вызову, а кого – презренный металл. Но лишь накануне Нового года Кумар окончательно убеждается в его всемогуществе, когда Тивари организует «маленький концерт» для персонала и своих верных приспешников.

В читальном зале столы и стулья задвинуты по углам, а у стены возведен импровизированный деревянный помост. Пол устилают белые простыни с поролоновыми подушками. Посередине выставлены две бутылки «Джонни Уокер». Вокруг на одинаковом расстоянии – соленые орешки в мисках из нержавейки.

Сам Баблу полулежит, опершись на мягкий валик, потягивает из бокала виски, хрустит кешью и любуется юной красоткой на сцене. Девушка в юбке до колен и облегающей блузке старательно подражает движениям Шабнам Саксены под фонограмму, составленную из кинохитов актрисы.

По левую руку от хозяина торжества сидит начальник охраны, по правую – Мохан. Вплотную к ним расположился прочий персонал, а позади – пятнадцать избранных арестантов, допущенных на представление.

Танцовщица трясет внушительной грудью перед носами у мужчин. Зрители пялятся на нее, кличут милашкой и делают непристойные жесты. Между тем ночь все тянется, алкогольные испарения ударяют в головы, и вот уже тюремщики забираются на сцену, чтобы присоединиться к пляске. Один призывно вихляет бедрами, другой неуклюже ловит край развевающейся перед ним юбки. Тивари подзывает девушку к себе и осыпает ее дождем из банкнот по сто рупий каждая. Начальник охраны благодушно взирает на происходящее, время от времени засматриваясь на новенький «Ролекс», который утром получил в подарок от гангстера.

– Потрясающе, Баблу сахиб! – заливается соловьем доктор Тирумурти. – В жизни не думал, что буду так веселиться в тюрьме.

– А я всегда говорю: «Живи и дай жить другим», – самодовольно произносит Баблу и подмигивает Мохану: – Ну что, Кумар сахиб, как по-вашему? Плохо ли отмечать Новый год в «Тихаре»?

– По-моему, вы правы, – соглашается Мохан. – В конце концов, здесь не так и ужасно. Ваше здоровье!

Перед самой полуночью Кумару приспичивает отлить, и он покидает читальный зал. На выходе в лицо ударяет порыв ветра, все тело пронизывает дрожь. Стоит промозглая ночь, однако небо расцвечено яркими вспышками шутих и ракет. Пересекая двор, Мохан слышит подозрительный шорох, и вдруг ему зажимает рот чья-то большая ладонь. Мужчина отчаянно вырывается, но тут ему в спину тычут холодным и твердым металлическим предметом.

– Попробуй дернись – отстрелим яйца. Понял?

В темноте словно ниоткуда вырастают трое мужчин. Мохан видит их лица – и у него пересыхает во рту. Это члены грозной террористической группировки «Лашкар-э-Шахадат», «Армии мучеников».

Кумара толкают к воротам. Вокруг ни души: все веселятся на концерте. Из открытых дверей негромко доносятся радостные выкрики и музыка. У главных ворот дежурит охранник, но и он засмотрелся на фейерверк, прислонив винтовку к ноге. Главарь беглецов бесшумно подходит к нему и, точным движением ухватив за шею, валит наземь.

– Вы… вы… вы почему не в камерах? – удивляется подвыпивший сторож.

– Заткнись! – командует главарь, в то время как один из сообщников завладевает оружием и направляет его на охранника. – Отпирай.

Дрожа от страха, тот вынимает из кармана связку ключей и трясущимися пальцами открывает висячий замок. Створки ворот распахиваются. Главарь немедленно обрушивает на голову охранника удар пистолетной рукояткой. Бедняга словно подкошенный падает без единого звука.

Кумар начинает мелко трястись.

– Пожалуйста, только не убивайте меня, – молит он похитителей.

Главарь смеется в ответ. Это последнее, что слышит Мохан. Его голова взрывается болью, и все вокруг чернеет.

Очнувшись, Кумар видит склонившееся над ним лицо медсестры.

– Где я? – спрашивает он.

– В лазарете.

Рядом на столике лежит газета. Мохан берет ее в руки. На первой странице – его фотография. «Дерзкий побег из «Тихара»! Ганди-баба пострадал!» – гласит заголовок. Ниже приводятся подробности: «Охрана краснеет, мямлит и заикается, когда пытается объяснить, как можно было смотреть кабаре в стенах тюрьмы строгого режима, покуда трое иностранных террористов преспокойно бежали на волю. Как удалось им выбраться из камер или раздобыть пистолет, полиции еще предстоит выяснить. Тем временем персонал ожидает серьезная перетряска».

Возмездие не заставляет себя долго ждать. Начальник охраны временно отстранен от службы. Его место занял новый, более жесткий и принципиальный. Восемнадцать служащих понижены в должности. Баблу и Мохана переводят в тесную общую камеру.

Гангстер не устает проклинать беглецов.

– Вот сволочи, из-за них я теперь должен маяться, как все прочие. Мобильник забрали, даже радио не послушать и телевизор не посмотреть. Как жить в этой чертовой дыре?

– «Оставьте все привязанности, посвятив себя служению Богу и ближним своим» – так говорит нам «Гита», – нараспев произносит Кумар.

– Гита – это кто?

– «Гита» – ключ к пониманию писаний мира. Она помогает постичь таинство ненасилия, таинство осознания самих себя через призму физического тела.

– Вы что несете, Мохан сахиб?

– Истинное развитие заключается в том, чтобы умалиться до нуля.

Тивари переглядывается с доктором Тирумурти.

– По-моему, он того?

– Нет, Баблу сааб.[90]90
  То же, что и сахиб, – господин, начальник, босс.


[Закрыть] Он открывает знание, которое до сих пор держал под секретом. Мы с вами присутствуем при возрождении прежнего Ганди.

– Очень удобно! – скалится гангстер. – В камере для особо важных персон он преспокойно хлестал мое виски. А теперь, когда загремели в гнилую дыру, превратился в святошу? Ничего не скажешь, тот еще шельма.

– Читали, Баблу сааб? – Тирумурти тычет в газету, которую держит в руке. – Говорят, суд над Вики Раем перенесли на пятнадцатое февраля.

– Какая разница, когда огласят приговор? – с презрением отмахивается Тивари. – Всем и так ясно, чем дело кончится.

– Да, в этой стране справедливости днем с огнем не отыщешь, – вздыхает профессор санскрита. – Ганди-баба, такой человек, сидит под арестом, а Вики Рая, убийцу, выпускают на полю под залог.

Последние слова неожиданно заставляют Кумара встрепенуться.

– Вики Рай… Вики Рай… Вики Рай… – бормочет он и морщится, словно кто-то разбередил его старую рану.

– Надо бы сделать хорошую ставку, – заявляет Баблу. – Миллион к одному за то, что парня оправдают.

Тирумурти кивает:

– Согласен.

– Да что же вы? – укоряет их Мохан. – Говорите так, словно в Индии до сих пор правят британцы. В те дни, я не спорю, правда страдала в девяноста девяти случаях из ста. Но сейчас-то мы сами себе хозяева. Уверен, что Вики Рай получит свое сполна. Нужно верить в правосудие.

– Ладно, Ганди-баба, – говорит Баблу и зябко передергивается. – Пятнадцатого февраля посмотрим, кто из нас был прав.

– Вы, случайно, не заболели? – участливо спрашивает Кумар.

– Ерунда, – откликается тот. – Слегка простудился.

Проходит еще пара дней. Тивари ведет себя все непонятнее – взрывается по мелочам, часто жалуется на тошноту и на мутную пелену перед глазами, его то и дело непроизвольно бросает в дрожь. Вдруг, ни с того ни с сего заподозрив своего соседа Тирумурти в сотрудничестве с тюремным начальством, Баблу велит ему держаться на расстоянии. Потом совершенно бросает есть и отказывается выходить из камеры. По ночам он катается по каменному полу, свернувшись клубком и корчась, как от ужасной боли.

– Это ломка, – объявляет свой диагноз Тирумурти. – Кокаина-то здесь больше не достать. Надо срочно раздобыть ему дозу, а то загнется.

– Я не согласен, – решительно возражает Мохан. – Врач, потакающий слабостям больного, губит его и опускается сам. Баблу не нужны никакие наркотики. Ему не хватает любви и заботы.

На следующий день Мохан производит на молитвенном собрании настоящий фурор. Произнеся очень длинный и впечатляющий монолог о вреде наркотической зависимости, о важности веры и преимуществах целибата, он просит каждого узника лично представиться, подробно расспрашивает об их историях и сроках заключения. Особенное внимание Кумар уделяет состоянию здоровья своих новых товарищей и даже предлагает некоторые домашние средства одному арестанту, посетовавшему на колики в животе. Кроме того, Мохан проявляет небывалый восторг по поводу библиотеки, проверяет, играет ли система местного радиовещания бхаджаны, и за обедом просит на кухне козьего молока.

Ночами он спит на голом полу, добровольно чистит за собой парашу и с радостью предлагает делать то же для остальных. Раз в неделю Мохан устраивает «молчаливый пост», объясняя, что воздержание от разговоров, дескать, придает ему внутренней силы.

Где же, как не в тюрьме, появляться и процветать вождям? Люди, объявленные отбросами общества, льнут к любому, кто даст им хотя бы надежду на поддержку в их нелегкой жизни. Вскоре Ганди-баба собирает вокруг себя широкий круг приверженцев. Причем самым преданным его учеником становится Тивари, уже почти исцелившийся от наркомании.

– Знаете, что труднее всего на свете, Ганди-баба? – спрашивает Баблу однажды вечером.

– Что?

– Пробудить веру в человеке, отрекшемся от религии. Теперь я ваш вечный должник, вы показали мне Божью благодать.

– Значит, на завтрашнем собрании ты споешь со мной «Вайшнав Джанато»? – В глазах Мохана мерцают огоньки.

– Мало того, я готов обрить голову и сделаться вегетарианцем.

– Чудесно. Если бы ты еще оставил свои преступные занятия…

– Считайте, что я их уже оставил, Ганди-баба. Гангстер Баблу Тивари умер и похоронен. Больше никакого оружия.

Со временем еще несколько заключенных по примеру Баблу переходят на вегетарианскую пищу, и поварам приходится пересмотреть меню. Кумар вдохновляет арестантов писать картины, которые хорошо расходятся через веб-сайт, созданный зятем доктора Тирумурти. Как-то раз Мохана приглашают выступить с речью в женском тюремном блоке. Он убеждает узниц заняться приготовлением различных закусок; их начинают продавать под маркой «Выбор Бапу».

Газеты посвящают реформам Кумара передовицы. Двое обратившихся британских наркодилеров, Марк и Алан, берутся написать его биографию. Ченнайский университет подает заявку на присуждение Мохану Нобелевской премии «За вклад в борьбу за мир».

Близится пятнадцатое января. В тюрьме только и разговоров что про судебное дело Вики Рая. Накануне разбирательства Мохану не спится. Под безмятежный храп сотоварищей он долго расхаживает по камере.

А на следующий день, перед самым обедом, приводит в кабинет начальника охраны целую процессию из арестантов.

– В чем дело? Что вам всем нужно в моем кабинете? – вопрошает начальник охраны.

– Вот, пришли на цирк полюбоваться, – сообщает Тирумурти.

– Какой еще цирк?

– Суд над Вики Раем, – поясняет Баблу.

– А, это можно. Я и сам хотел посмотреть. Начальник охраны жмет кнопку на пульте дистанционного управления, и старенький телевизор на книжном шкафу начинает мерцать, оживая.

Буквально на всех каналах идут прямые репортажи из зала суда в Дели. Начальник переключает на «ИТН», и на экране появляется Баркха Дас, облаченная в синий салвар-камиз и оливковый жилет фотографа.

– Сегодня на наших глазах пишется новая страница в истории индийского правосудия, – произносит она. – Так же, как некогда американцы, затаив дыхание, ожидали вердикта по делу О'Джея Симпсона, наша страна замерла в ожидании приговора Вики Раю. В зале не протолкнуться, однако внутри находится корреспондент «ИТН» Шубхраншу Гупта, который и держит нас в курсе последних событий. Шубхраншу, скажите нам, решение уже объявили?

Чуть наклонив голову, она прислушивается к голосу из наушника, затем поднимает глаза и корчит гримаску.

– И мы только что получили новые сведения из зала суда. Вики Рай объявлен полностью невиновным в убийстве Руби Джил.

В кабинете водворяется мертвая тишина.

– Ну, слышали? Довольны теперь? – ворчит начальник охраны, выключив телевизор. – Все, расходитесь по камерам.

– А что я говорил? – подмигивает Баблу Тивари доктору Тирумурти.

– Если он на свободе, мы-то за какие грехи здесь гнием? – возмущается тот.

– Просто у тебя нет папаши – министра внутренних дел, – отвечает Баблу.

Кумару кажется, будто земля разверзлась у него под ногами. Он даже хватается за руку стоящего рядом Тивари, чтобы не упасть.

– Вы что-то хотели сказать, Ганди-баба? – хором спрашивают арестанты.

Мохан молчит.

Три следующих дня он отказывается есть, не вступает в разговоры, не выходит из камеры. Он просто лежит на койке, вперившись невидящим взглядом в потолок.

– Вы бы поели чего-нибудь, Ганди-баба, – упрашивает Баблу. – Разве поможет ваш пост отомстить за смерть Руби Джил?

– Похоже, для этого остался только один способ, – наконец подает голос Мохан.

– Какой?

– Вики Рай должен умереть, – мягко произносит Кумар.

Баблу чистит ухо пальцем, думая, что ослышался.

– Вики Рай должен умереть.

– Ужасно странно слышать от вас такие речи, Ганди-баба, – говорит Баблу.

– Я всегда утверждал, что если останется лишь один выбор – между трусостью и насилием, предпочту последнее. Лучше прикончить убийцу, чем позволить ему и дальше проливать невинную кровь. Человек, способный мириться с беззаконием, ничуть не лучше того, кто его совершает. Можно тебя попросить об одной – последней – услуге?

– Ганди-баба, одно ваше слово, и я за вас жизнь отдам.

– Я хочу, чтобы ты убил Вики Рая.

– Убить Вики Рая? – Тивари медленно качает головой. – Существует много такого, за что я готов умереть, но нет ничего такого, за что я был бы готов убить.

– Не надо повторять мне мою же собственную фразу, Баблу.

– Это не просто фраза. Я в нее верю. Вы помогли мне переродиться, Бапу.

– Если ты не можешь, тогда я сам это сделаю.

– Шутите?

– Я серьезен, как никогда. Научишь меня, как пользоваться пистолетом?

– Пара пустяков. И научу, и еще достану вам хороший ствол, когда отсидите и выйдете на волю. Но вдруг за два месяца ваш гнев успеет остыть?

– А я и не собираюсь так долго ждать.

– Постойте… Только не говорите, что замышляете побег. Может, вы по ночам копали тоннель?

– Нет. Это вовсе не обязательно. Меня выпустят через главные ворота.

– Что же вы задумали, Ганди-баба?

– Увидишь, Баблу, скоро увидишь. Для начала, прошу тебя, устрой мне встречу со всеми арестантами.

Неделю спустя в «Тихаре» вспыхивает массовое движение неповиновения. Заключенные отказываются готовить, убирать, мыться в душе, требуя улучшения условий, справедливого к себе отношения и прекращения вымогательства со стороны властей.

Начальнику тюрьмы становится не до шуток.

– Что вы такое затеяли, мистер Кумар? – осведомляется он.

– Гражданское неповиновение становится священным долгом, когда в государстве царит беззаконие и произвол, – отвечает Мохан.

Начальник применяет жесткие меры, но заключенные не дают себя запугать. Наступает десятый день забастовки. Сад увядает, из санитарных узлов начинает пахнуть. Двор зарастает грязью, классные комнаты покрываются пылью.

Тюремные власти собираются на экстренное совещание с вышестоящим начальством. Неделю спустя Кумара досрочно выпускают из «Тихара». Шанти ожидает его у ворот с огромной толпой последователей, которые дружно скандируют: «Да здравствует Ганди-баба!» Мохана сопровождает ликующий эскорт из машин, автобусов и велосипедов. Громко ревут гудки, радостно тенькают звоночки. Уже у дверей своего дома Кумар произносит длинную речь о необходимости борьбы с несправедливостью.

Еще через несколько дней Мохана приходит навестить одноглазый мужчина со свертком под мышкой.

– Я от Баблу Тивари. Мы можем потолковать наедине? – говорит незнакомец.

Мужчины выходят в сад. Одноглазый разворачивает пакет и достает оттуда блестящий пистолет.

– «Вальтер ППК», не бывший в употреблении, – сообщает он. – У Джеймса Бонда в нескольких сериях была такая же пушка.

– Сколько с меня?

– Баблу Бхай не велел брать денег. Это его подарок.

– А пули?

– Магазин полностью заряжен.

Кумар берет пистолет и взвешивает на ладони.

– Можно попробовать?

Одноглазый оглядывается вокруг и с сомнением переспрашивает:

– Прямо в саду?

– А что здесь такого? – Мохан щелкает предохранителем, целится в пустую бутылку из-под кока-колы, забытую на деревянных перилах беседки, и нажимает на курок. Гремит оглушительный выстрел, бутылка со звоном разлетается на осколки. Кумар одобрительно кивает головой, дует на дымящийся ствол и прячет оружие за пазуху своей курты.

Шанти с визгом выбегает в сад.

– Что случилось? Я слышала выстрел. Думала, кто-нибудь…

– У тебя опять разыгралось воображение, – невозмутимо говорит ей Кумар. – Смерть благословенна в любое время, но дважды благословенна для воина, умирающего за правое дело.

Тем же вечером посыльный доставляет карточку с золотым обрезом и заказным рисунком М.Ф. Хусейна[91]91
  М.Ф. Хусейн (р. 1915) – наиболее знаменитый из ныне живущих индийских художников.


[Закрыть] на конверте.

«Вики Рай приглашает вас на праздничный ужин, который состоится 23 марта в номере 6», – гласит лаконичный текст, набранный готическим шрифтом.

Мохан читает, и на его губах появляется лукавая усмешка.