Текст книги "Шесть подозреваемых"

Автор книги: Викас Сваруп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

– Я и есть Ганди.

– Да? – хохочет любовница. – Вот бы и вправду завести шашни с великим Бапу.

Мужчина чуть заметно краснеет.

– Что ж, я должен был заговорить об этом раньше, Рита-джи, но наше общество губят семь основных грехов. Это Политика без принципов, Богатство без труда, Знание без характера, Торговля без честности, Наука без человечности, Поклонение без жертвенности и, наконец, Наслаждение без совести, – перечисляет он, отгибая пальцы. – Последнее подразумевает отношения между мужчиной и дамой, на которой он не женат. Надеюсь, что вы понимаете всю важность…

– Прекрасно понимаю. Это значит – секс без настоящего чувства. Все это время ты меня просто использовал, но не любил. Теперь, значит, надоело, решил уйти, вот и ломаешь комедию, – с озлоблением выпаливает Рита. – Прекрасно. Убирайся, самовлюбленная скотина, ты вечно думал только о себе. Даже не знаю, зачем было тратить время на такое ничтожество. Вон отсюда!

Она тычет пальцем в открытую дверь.

– Прежде чем уйти, позвольте дать вам еще один совет. Могу ли я попросить вас хранить целомудрие? Это одна из величайших дисциплин, без которой разуму не достичь необходимой твердости.

Рита в недоумении смотрит на него, затем приходит в ярость.

– Ах ты, свинья! – шипит она и награждает мужчину звонкой оплеухой.

Покачнувшись назад, Кумар ударяется плечом о дверной косяк.

– Это было совершенно не обязательно, – бормочет он, прижимая ладонь к лицу. – Впрочем, если вам так угодно, если это позволит вам излить накопленную злобу, я готов подставить правую щеку, – и поворачивается в другую сторону.

Рита буквально выталкивает его на лестницу.

– Скатертью дорожка, мистер Мохан Кумар! – кричит она и громко хлопает дверью.

– Ошибочка, моя дорогая. Меня зовут Мохандас Карамчанд Ганди, – доносится до нее откуда-то снизу, сквозь звук удаляющихся шагов.

– Что-то не так, сахиб? – недоумевает водитель. – Вы очень рано сегодня вернулись.

– Отныне, Бриджлал, тебе лучше забыть дорогу к этому дому, – отвечает Мохан.

– Биби-джи будет вне себя от радости.

– А кто это – биби-джи?

– Ваша жена.

– Как? Разве я женат?

Мохан Кумар идет по собственному дому как человек, потерявший память, в безуспешных попытках сложить воедино рассыпанные и перемешанные осколки прошлого. Навстречу ему выходит Шанти, сияющая восторженной радостью новообрученной невесты.

– Бриджлал рассказал мне, что ты порвал со своей ведьмой. Неужели это правда?

– Да. Мисс Рита Сетхи больше меня не увидит.

– Тогда погоди минутку. – Жена ненадолго скрывается в комнатке при кухне, превращенной в маленький храм, и возвращается с железной тарелочкой в руках. – Позволь, я прочитаю короткую молитву.

– Для чего это? – спрашивает Мохан с изумленным видом, когда ее средний палец, обмакнутый в ярко-алую киноварь, касается середины его лба.

– Сегодня мы обновляем наш брачный завет, – краснеет она.

Кумар отстраняется.

– Видишь ли, Шанти, я принял обет полного целибата, поэтому не ожидай от меня исполнения обязанностей женатого мужчины.

– Ты можешь спать у себя в комнате, – невозмутимо произносит супруга. – Довольно с меня и того, что тень этой ведьмы покинула наш дом. Все-таки есть правда на небесах.

Мохан поднимает указательный палец, точно школьный учитель.

– Отныне я посвящу свою жизнь борьбе против несправедливости. Истина станет моей наковальней, а отказ от насилия – молотом.

– Аррэ, что в тебя вселилось? Ты говоришь совсем как Ганди-джи.

– В таком случае не возражаешь, если я буду звать тебя моей Ба?[71]71
  Махатма Ганди ласково называл свою жену Кастурбай «Ба».


[Закрыть]

– Называй как угодно. Только не езди больше к этой ведьме.

И Мохан Кумар заводит в доме совсем другие порядки. Теперь он каждое утро проводит с Шанти в домашнем храме, творя молитвы и распевая бхаджаны. Прежним рубашкам и костюмам он предпочитает простые хлопковые курты-пиджамы, питая особенную любовь к шапочкам в стиле Ганди. Перестает красить волосы, ест исключительно вегетарианскую пищу, отказывается от алкогольных напитков, кладет в чай тростниковый сахар-сырец и настаивает на том, чтобы получать каждый день по литру козьего молока.

Мобильник он выбрасывает за ненадобностью, а свободное время проводит за чтением «Бхагавадгиты» и прочей религиозной литературы. Кроме того, Мохан сочиняет письма в газеты, где рассуждает о таких вопросах, как коррупция и безнравственность; их не печатают, поскольку они подписаны именем «Махатма Карамчанд Ганди». Однако главное из его увлечений – кропотливый, настойчивый сбор сведений об убийстве Руби Джил. Все найденные вырезки Кумар аккуратно подклеивает в альбом.

– Почему тебя это волнует? – спрашивает Шанти.

– Она была величайшей среди моих учеников. До того как ее жизнь трагически оборвалась, эта девушка работала над докторской диссертацией, посвященной основам моего учения.

– Соседи только и судачат что про чудесное перерождение нашего сахиба, – делится Бриджлал с поваром. – Поговаривают, будто бы он тронулся, вообразил себя Махатмой Ганди. И почему биби-джи не отведет его к хорошему доктору?

– Все богачи в какой-то степени чокнутые, – высказывается повар. – Кроме того, новый муж ее больше устраивает.

– Но ведь сумасшествие – нешуточная болезнь. Сегодня он Бапу, а завтра велит называть себя императором Акбаром.[72]72
  Джелал-ад-Дин Мухаммад Акбар (Акбар Великий) – третий падишах династии Великих Моголов, одиннадцатый падишах Индии.


[Закрыть]

– Аррэ, нам-то что за дело, как он себя величает? – отзывается Гопи. – Главное, чтобы поступал по чести. И нас не допекал.

– Да, верно. И что же мне делать?

– Ну, раз биби-джи притворяется женой Ганди, то и ты притворяйся водителем Ганди.

Наступает время Дивали, праздника огней. Дом Кумара сияет переливающимися гирляндами. Ночное небо пышет разноцветным пламенем; на нем беспрестанно взрываются ослепительные розовые и зеленые цветы. Каждые несколько секунд очередная ракета с визгом взмывает к звездам. Оглушительный треск петард напоминает грозу.

В саду собралась орава детишек; они хлопают в ладоши и визжат от восторга.

Семилетний Банти, отпрыск соседского дворника, запускает фейерверк вместе со своим другом Аджу, восьмилетним сыном сапожника. Мальчики запихали ракету в пустую бутылку из-под колы.

– Эй, Аджу, поглядим, что получится, если бутылку держать не прямо, а под наклоном? – предлагает Банти.

– Аррэ, ракета полетит не кверху, а в сторону, – пожимает плечами Аджу.

– Тогда давай попробуем попасть по воротам. Я наклоню, а ты поджигай.

– Хорошо.

Пока Банти держит стеклянную бутылку в руке, направив к воротам, Аджу чиркает спичкой и подносит ее к запалу. Фыркнув искрами, выпустив облако дыма, ракета летит вперед, но вдруг разворачивается, устремляется к дому и на глазах у перепуганных насмерть детей ныряет в окошко на втором этаже.

– Господи, Банти, что ты наделал! – Аджу закрывает род ладонью.

– Тихо! – шипит Банти. – Никому не рассказывай. Хватаем пакеты с петардами и бежим, пока не попались.

Немного погодя Шанти в сопровождении Гопи выходит в сад. У нее в руках несколько глиняных светильников на подносе и коробка со сладостями. Осторожно сняв одну дию,[73]73
  Дия – глиняная или латунная лампа, в которую опускают фитиль и наливают масло.


[Закрыть] женщина ставит ее в середину рисунка, которым заранее украсила бетонный пол беседки.

В западном углу сада оглушительно разрывается бомба-шутиха. Повар неодобрительно поглядывает на ребятишек, танцующих на лужайке от радости.

– Только посмотрите на этих недоумков, биби-джи, – ворчит он. – Они же не просто салют, они наши деньжищи на ветер пускают. Что ни «бум», то сотня рупий.

Шанти потирает глаза, которые сильно чешутся от ядовитого дыма, и негромко кашляет.

– Старовата я стала для этих петард. Уж лучше бенгальские огни.

– Не понимаю, зачем сахиб пустил этих уличных голодранцев к нам в дом да еще накупил пиротехники на пять тысяч рупий. Вот увидите, к завтрашнему утру весь сад будет загажен. А мне потом убирать.

– Аррэ, Гопи, разве у тебя нет сердца? – возражает Шанти. – Бедные малыши, может быть, ни разу в жизни не видели такого салюта. Я рада, что Мохан зазвал их сюда, к нам на праздник. Это его первый добрый поступок за тридцать лет.

– Что верно, то верно, – уступает повар. – В прошлом году в Лакхнау сахиб весь Дивали резался в карты в казино. А сегодня он сидел в храме, поклонялся богине Лакшми вместе с вами и даже впервые на моей памяти постился. Прямо не верится, что перед нами тот же самый человек.

– Лишь бы только больше ничего не менялось, – отзывается жена хозяина и подзывает детишек за сладостями: – Сюда, сюда! Кому прасада?[74]74
  Прасад – пища, в ходе религиозного обряда предложенная Богу и распространяемая после этого среди верующих как духовное и священное вещество. Последователи индуизма верят в то, что в процессе обряда предложения материальные элементы входят в контакт с Богом и приобретают духовные качества, становясь неотличными от Бога, которому они были предложены.


[Закрыть]

Заметив в саду Бриджлала и Рупеша, она восклицает:

– Ну, как идут приготовления к торжеству?

– По вашему благословению, биби-джи, свадьбу назначили на воскресенье, второго декабря, – просияв, отвечает водитель. – Надеюсь, что вы и сахиб окажете нам великую честь своим присутствием.

– А как же, Бриджлал, – кивает Шанти. – Ранно для нас как родная дочь.

– Что это, биби-джи? – в испуге кричит Рупеш, указывая пальцем на окно второго этажа, откуда клубами валит черный дым.

Хозяйка поднимает глаза – и коробка со сладостями падает у нее из рук.

– Боже, кажется, в комнате Мохана пожар. А он спит внутри! Бегите, спасайте сахиба! – кричит она, устремившись к дому.

Взбежав по ступеням, Гопи, Бриджлал, Рупеш и Шанти обнаруживают, что Мохан заперся изнутри.

– Откройте, сахиб! – рычит водитель и молотит по двери кулаками.

Никакого ответа.

– Господи, он задохнулся и потерял сознание! – дрожащим голосом причитает Шанти.

– Надо бы выломать дверь, – советует Гопи.

– Разойдись… Дорогу! – командует Рупеш.

И хочет с разбега налечь на дверь, но та вдруг сама по себе отворяется, обдав его сильным жаром. Кумар на негнущихся ногах выходит из комнаты. Лицо у него багровое, одежда и руки черны от сажи.

Мужчины бросаются в комнату затушить огонь, а Шанти остается, чтобы позаботиться о своем супруге. Тот кашляет, хрипит, потом широко разевает рот и начинает глотать свежий воздух.

– Аах… Аах…

Рупеш выходит из спальни, весь в копоти.

– Потушили, сахиб, – сообщает он. – Хорошо, что горели одни занавески.

– Слава Богу, – говорит Шанти Кумару, – как же вовремя ты проснулся.

Тот часто-часто моргает.

– А что стряслось-то?

– У тебя в комнате был пожар.

– Пожар? И кто же его устроил? – подозрительно щурится Мохан.

– Это все уличная ребятня в саду, – заявляет Гопи.

– Ребятня? Откуда ей взяться в моем доме? – гневно вопрошает хозяин.

Повар с водителем озадаченно переглядываются.

***

Некоторое время спустя Кумар, переодевшийся в чистый костюм, спускается в столовую.

– Есть хочу, – говорит он повару. – Где мой ужин, Гопи?

– Все готово, сахиб, точно как вы приказывали, – отзывается тот и ставит на обеденный стол пустое блюдо, а рядом кастрюлю со свежеприготовленными роти.[75]75
  Роти – хлебные лепешки, которые пекут без масла – в отличие от наана.


[Закрыть]

Мохан берет кусочек – и тут же выплевывает.

– Что за дрянь? – с отвращением кривится он. – Это не фрикадельки с карри.

– Тыква с карри, приготовленная специально без лука и чеснока.

– Что за дурацкие шутки! Я терпеть не могу тыкву!

– Но вы употребляете только вегетарианскую пищу.

Всегда знал, что у тебя нет мозгов, а теперь еще и с ушами проблемы? С какой стати мне есть эту гадость?

– Значит, так, сейчас же подай мне мяса, хотя бы курятины, или беги собирать вещи.

Гопи уходит, почесывая в затылке, и возвращается вместе с Шанти.

– Так ты больше не вегетарианец? – осторожно спрашивает она.

– А когда это я успел превратиться в вегетарианца? – скалится муж.

– Две недели назад. Ты сам объявил, что отказываешься от мяса и алкоголя.

– Ха! – усмехается Мохан. – Надо быть полным психом, чтобы додуматься до такого.

– Еще немного в этом доме – и я им стану, – бормочет себе под нос Гопи, убирая с обеденного стола.

Тут Мохан пристально смотрит на Шанти, насупив брови. – Что ты там говорила насчет алкоголя? Надеюсь, никто не тронул мою коллекцию виски?

– Ты велел ее уничтожить полмесяца назад, – ровным голосом отвечает жена.

Хозяин вскакивает из-за стола, словно его ударили током, и опрометью бросается в кладовую, переделанную под винный погреб. Вернувшись, он с побелевшим лицом принимается лихорадочно обыскивать кухню – выдвигает каждый ящик, шарит на полках, даже заглядывает в печку. И наконец обессиленно падает на стул.

– Пропали, все до единой… Как ты могла? Двадцать с лишним лет, море усилий – и все псу под хвост. Ты хоть представляешь себе, сколько стоили мои запасы?

– Но это был твой…

– Ох и достали же вы меня! – шипит Кумар, и в его глазах загорается недобрый огонек. – Что же я, сам их разбил, или ты провернула все за моей спиной? Отвечай, женщина!

– Да мне-то зачем бить бутылки? Я тридцать лет их терпела, – с несчастным видом оправдывается Шанти. – Ты сам две недели назад заявил, что, мол, ни один человек, будучи в здравом уме, не станет прикасаться к алкоголю или другой отраве.

– Нет, ты точно свихнулась, женщина! Да ни один человек, будучи в здравом уме, не расколотит отменные бутылки с иностранным виски. Так, кто выносил их из погреба?

– Бриджлал.

– Подать сюда эту свинью.

Водитель вызван и допрошен со всей строгостью. Однако полмесяца репетиций не минули напрасно. Бриджлал без запинки рассказывает, как биби-джи велела ему уничтожить винный запас; как он отвез бутылки к муниципальной сточной канаве и по одной расколотил их о тротуар; осколки же ссыпал в пакет и выбросил в урну, к которой вскоре подъехала мусорная машина.

– А тебе не пришло в голову сначала поговорить со мной?

– Биби-джи сказала, что такова ваша воля. Кто я такой, чтобы спорить?

– Биби-джи, биби-джи… Все беды в доме от этой бабы! – скрипит зубами Кумар. – Если я сейчас не напьюсь, то…

– И зачем отказываться от такого мудрого, правильного решения – сделаться трезвенником? – умоляет Шанти. – Я столько лет постилась, чтобы ты забыл эту вредную привычку. И вдруг слышу: бросаешь пить… Я-то думала, Бог наконец открыл твои глаза, дал рассудка…

– Это тебе не хватает рассудка, женщина! – рявкает Мохан и поворачивается к водителю: – Отвези меня на Кхан-маркет, и поскорее. Я же теперь не засну, покуда как следует не наберусь.

– Сегодня Дивали, сахиб. Рынок закрыт.

– Тогда пойди и стащи где-нибудь бутылку! – рычит Кумар и, взяв со стола тарелку, бросает ее о стену, разбивает тарелки вдребезги.

– Забери его, Бриджлал! – вопит Шанти. – Отвези в какой-нибудь бар, пока он все тут не расколотил!

– Ни минуты не задержусь в этом доме, – заявляет Мохан и уходит, громко хлопнув дверью.

Наутро он вызывает Бриджлала и отправляется прямиком на Кхан-маркет, в «Лавку современных вин». Владелец лавки, мистер Аггарвал, широко улыбается:

– Добро пожаловать, сахиб Кумар. Что-нибудь новенькое принесли?

– Не понял?

– Ну, пару недель назад вы продали нам винтажную коллекцию. Может, еще что-нибудь осталось? Плачу любую цену.

– Вы ошибаетесь. Мои бутылки уничтожены.

– Нет, это вас кто-то ввел в заблуждение, сэр. Я лично выложил за коллекцию двадцать пять тысяч рупий.

– Ясно. – Кумар потирает свой подбородок и вызывает Бриджлала в лавку. – Скажите, это, случайно, не он продал вам бутылки?

– Точно, он, – подтверждает мистер Аггарвал.

– Думаю, пора мне услышать правду насчет вина, – ледяным голосом произносит Мохан.

Дрожа от страха, Бриджлал выкладывает все как на духу.

– И что ты сделал с деньгами? – грозно хмурится хозяин.

– Отдал родне жениха моей Ранно, сахиб.

Мохана переполняет ярость, и он наотмашь бьет водителя по лицу.

– Ах ты, неблагодарный пес! Кормил его, поил, а он мне – нож в спину? Убирайся, и чтобы без денег не возвращался. Вернешь все до последней рупии, сегодня же к вечеру, или я заявляю в полицию.

Бриджлал припадает к ногам хозяина, заливаясь горькими слезами.

– Но, сахиб, это расстроит свадьбу Ранно. Я выплачу все по частям, из жалованья, только не заставляйте меня разбивать сердце дочери.

– Раньше надо было думать. Или к вечеру принесешь двадцать пять тысяч, или пойдешь под арест.

Немного погодя Бриджлал приходит в кабинет Мохана и протягивает ему коричневый конверт.

Пересчитав купюры, Кумар довольно ухмыляется:

– Отлично. Ровно двадцать пять тысяч. Молодец, Бриджлал. Наперед будешь умнее. В следующий раз я буду непреклонен – выброшу на улицу, как собаку. Даже крыши над головой не останется.

Водитель не отвечает ни слова и молча покидает кабинет, двигаясь словно зомби.

Проходит неделя. Мохан Кумар возвращается к пьянству и поеданию мяса с таким исступлением, что его домашним кажется, будто и не было никакой передышки, а была лишь очередная затея воспаленного алкоголем ума. С женой он теперь совершенно не разговаривает; мало того, смотрит на нее с таким отвращением, что Шанти боится попадаться ему на глаза. Гопи серьезно предупрежден: даже не приносить тыкву в дом, не говоря уже о том, чтобы приготовить.

Мохан опять начинает ходить на службу и даже пытается потолковать по душам с любовницей, но Рита Сетхи наотрез отказывается брать трубку, что причиняет Кумару немало головной боли. И тут из банка приходит подтверждение об оплате, при взгляде на которое мужчину хватает апоплексический удар.

Сестра Камала сурово сдвигает брови и делается похожей на строгую школьную учительницу.

– Давайте поговорим начистоту, мистер Кумар. Вы заявляете, будто бы наша организация нелегально перевела с вашего банковского счета два миллиона рупий, я вас правильно понимаю?

– Еще как правильно, – бормочет он, утирая потный лоб голубым носовым платком. – Сегодня по почте пришло подтверждение. Вот смотрите. – Мохан бросает на стол бумагу. – Здесь сказано, что чек номер 00765432 на двадцать лакхов рупий выписан в пользу «Миссионеров милосердия».[76]76
  «Миссионеры милосердия» – католический религиозный орден, основанный Матерью Терезой в 1950 г.


[Закрыть] Я ничего подобного не выписывал, следовательно, здесь кроется какой-то обман.

Сестра Камала подчеркнуто небрежно поправляет на груди кипенно-белое сари с синей каймой.

– В таком случае придется освежить вашу память. Сестра Вимала, – обращается она к точно так же одетой женщине, стоящей рядом, – будьте любезны, подайте мне документы.

Та приподнимает на носу круглые очки и опускает на стол зеленую папку, скрепленную железными кольцами. Сестра Камала перелистывает бумаги.

– Не могли бы вы взглянуть на это, мистер Кумар? Вот ксерокопия чека, который мы получили от вас десять дней назад, седьмого ноября. Узнаете свою подпись?

Мохан изучает документ с видом бывалого нотариуса, которому принесли на рассмотрение подозрительное завещание. После затянувшейся паузы он выдыхает:

– Очень похоже на мою. Отменная копия, надо сказать, – и тычет пальцем в сестру Камалу: – Такими вещами, знаете ли, не шутят. Можно и в тюрьму загреметь.

– Ах, значит, подпись поддельная? Ладно… – Она возвращается на первую страницу. – А как насчет этого снимка? Тоже фальшивка?

Кумар оторопело смотрит на глянцевое цветное фото в прозрачной обложке. На сей раз он молчит еще дольше.

– Ну… похоже на меня, – жалобно произносит Мохан.

– Да, мистер Кумар. Это вы и есть. Вы приходили в среду и, сидя здесь, в этой самой комнате, на этом самом стуле, отдали нам чек да еще рассказывали, как восхищаетесь Матерью Терезой и тем, что она делала. Говорили, что стяжать богатства для себя одного – преступление против человечества. А потом подписали чек на двадцать лакхов. Сестра Вимала даже сфотографировала нас для ежемесячного бюллетеня, на память о самом крупном в истории нашего отделения разовом пожертвовании.

– Но… но я не помню, как сюда приходил.

– Зато мы отлично помним и в состоянии доказать, – с торжеством парирует сестра Камала.

– И что, я никак не могу их вернуть? – умоляет Кумар.

– Мы уже обналичили чек. Средства пойдут на хоспис для неизлечимо больных, на расширение детского дома и на строительство маленькой школы. Подумайте о том, как будут благословлять вас обездоленные, получившие помощь из ваших рук.

– Чихал я на их благословения. Мне нужны мои деньги. Я занимаю очень ответственный правительственный пост…

– Полный разных соблазнов, верно? Сестра Вимала как следует покопалась в вашем прошлом. Это ведь вас, мистер главный секретарь, члены Ассоциации по делам государственной службы назвали самым продажным чиновником Уттар-Прадеша?

– Ну, это уже слишком. Сначала берут мои деньги, теперь еще оскорбляют. Так вы вернете мои деньги, или мне обратиться в полицию?

– Вам не в полицию надо, мистер Кумар, а к доктору. А теперь извините, у нас время молитвы.

– Но как же… – заикается Мохан.

Сестра Камала решительно захлопывает дверь и, обернувшись к своей помощнице, крутит пальцем у виска:

– Псих. Совершенный псих.

В клинике доктора М.К. Дивана очень располагающая обстановка – обитая голубой тканью кушетка и несколько мягких кресел с откидывающейся спинкой так и манят расслабиться; на гипсовых стенах развешаны картины с ненавязчивым абстрактным рисунком; даже искусственный фикус в углу выглядит совершенно как живой. Продуманный декор создает ощущение гостиной, а не приемного кабинета. Доктор Диван – высокий мужчина, которому сильно за сорок, – говорит отрывисто и грубовато, с резким британским акцентом.

– Может, сбросите обувь и приляжете? – приглашает он пациента, застывшего у стены в нерешительности.

Кумар неохотно следует совету и опускается на кушетку, подперев голову мягким валиком. Доктор пододвигает кресло поближе, садится, достает серебристую ручку и блокнот в обложке из черной кожи.

– Хорошо, а теперь давайте послушаем, что вас беспокоит.

– Доктор, в меня вселилась неведомая сила. Это похоже на постоянную зубную боль. Я начал ходить, говорить и действовать как совершенно другой человек.

– И кто этот человек?

– Вы не поверите, – помолчав, говорит Кумар.

– Может, попробуем? – сухо роняет доктор.

– Это Ганди… Махатма Ганди.

Вопреки ожиданиям пациента известнейший в Дели специалист по клинической психологии не разражается смехом – он даже бровью не ведет.

– Гм-м… – произносит доктор и крутит в пальцах карандаш. – А кто говорит со мной прямо сейчас?

– Прямо сейчас я Мохан Кумар, бывший главный секретарь Уттар-Прадеша. Но в любую минуту могу превратиться в него. – Кумар наклоняется к доктору. – Все началось после того спиритического сеанса, будь он неладен. Полагаете, это случай демонической одержимости?

– Демоны существуют лишь в кино, мистер Кумар. А кино и реальность – разные вещи.

– Значит, я схожу с ума?

– Ну почему же? И совершенно здоровые люди не всегда ведут себя адекватно.

– Вы не понимаете, доктор. Эта болезнь заставляет меня вытворять безумные вещи. Рядиться, к примеру, в кхади и в дурацкую шапочку Ганди; или перебить все свои бутылки с редким виски; или стать вегетарианцем и выбросить целых двадцать лакхов, заработанных тяжким трудом, на «Миссию милосердия».

– Понятно. И когда именно это происходит?

– Не могу сказать. То есть… то есть вот сейчас я – это я, а через минуту – уже другой человек. И начинаю нести околесицу о Господе и религии.

– Значит, вы хорошо помните, что делали до того, как вернулись в себя?

– Поначалу совсем ничего не помнил. Сплошные провалы. Но сейчас понемногу выясняется, каких же глупостей я успел натворить в роли Ганди.

Доктор беседует с ним еще полчаса и наконец определяется с диагнозом.

– Выражаясь научным языком, полагаю, что вы страдаете СМЛ, или синдромом множественной личности; в кино это называется раздвоением личности.

– Хотите сказать, я раскололся на половинки – на Мохана Кумара и Мохандаса Ганди?

– Примерно так. При СМЛ обычно целостная личность расщепляется на две, а то и на большее число независимых друг от друга частей. Больной, как правило, сознает себя только в одной ипостаси, имея в лучшем случае смутное представление о других. Скажите, вы готовы подвергнуться в нашей клинике сеансу гипноза?

– А что это даст?

– Мы заглянем внутрь вашего подсознания, чтобы разобраться, какие события или переживания из прошлого могли на вас так повлиять.

– Мне будут задавать интимные вопросы? – На лице пациента появляется озабоченное выражение.

– А как же иначе? Суть гипноза как раз и заключается в том, чтобы обойти критического цензора человеческого сознания.

– Нет. На гипноз я пойти не могу! – решительно отрезает Мохан.

Доктор вздыхает.

– Мистер Кумар, если вы рассчитываете на мою помощь, будьте со мной откровенны. Скажите, вы в детстве сталкивались с насилием?

Мохан садится на кушетке и злобно сверлит психолога глазами.

– Давайте обойдемся без фрейдистских заморочек. Просто в двух словах объясните, как мне остановить превращения. М.К. Диван улыбается:

– На свете найдется много людей, которые все бы отдали, чтобы преобразиться в Махатму.

– Доктор, не городите чушь. Поймите, Ганди никто не любил, его боялись. Он обращался к таким инстинктам, которые каждый хотел бы похоронить в себе. Махатма советовал отказаться от секса, вина, богатства. Ну и какая радость от жизни без этих главных для человека вещей?

– Бывают вещи куда важнее, мистер Кумар.

– Да ладно, я пришел не затем, чтобы слушать лекции по философии! – Пациент наклоняется и начинает завязывать шнурки. – Хотите отработать свой гонорар? Тогда объясните, отчего происходят мои превращения.

– Наука не знает ни одной биологической причины, которая вызывала бы синдром множественной личности. Практически во всех случаях, что мне доводилось видеть, переход личности из одного состояния в другое совершается в ситуации сильного стресса.

– Значит, чтобы все прекратилось, мне достаточно избегать потрясений?

– Теоретически да. Однако должен предупредить: иногда вторая половина заявляет о себе без предупреждения. И что еще важнее, со временем она может полностью одержать верх.

– Уверяю вас, доктор, Махатме Ганди меня не одолеть. – Мохан встает с кушетки. – Спасибо, что уделили время.

– Интересно было пообщаться, мистер Кумар. Жаль, что мы не нашли общего языка, но по крайней мере, надеюсь, для вас кое-что прояснилось.

– Если бы люди легко находили общий язык, сколь прекрасным местом стал бы наш мир, – торжественно произносит Кумар и ласково пожимает доктору предплечье.

– О Господи! – вырывается у него.

Мохан усмехается:

– Шучу. Просто хотел показать, что происходит, когда я переключаюсь на половинку Ганди. Но больше этому не бывать. Прощайте, доктор. – Он бодрым шагом покидает клинику.

М.К. Диван озадаченно смотрит из окна вслед удаляющейся фигуре.

Вернувшись домой, Кумар начинает вести себя тише воды, ниже травы – осмотрительнее, нежели бухгалтер, заметивший неподалеку налогового инспектора. По дому передвигается на цыпочках, словно записался в балет, с великой осторожностью избегает столкновений со стенами или дверьми, а уж домашний алтарь обходит шагов за двадцать. Выбрасывает из дома все до единой петарды. Строго-настрого приказывает Бриджлалу водить машину со скоростью сорок километров в час и ни в коем случае резко не тормозить. Затем пересматривает свою домашнюю библиотеку и без жалости сжигает все, что хоть отдаленно может напомнить ему о ненавистном политике. Под горячую руку попадают такие раритеты, как первое издание книги «Индия моей мечты» и биография Мартина Лютера Кинга, которого нередко называли «американским Ганди». На ночь Мохан теперь выпивает гораздо больше обычного, а потом, лишь бы только не допустить Махатму даже в свои сны, принимает валиум.

Шанти переживает возвращение прежнего мужа со стойкостью истинной мученицы. А Гопи снова готовит мясные блюда и каждый вечер приносит в спальню сахиба содовую со льдом.

Дождливым вечером Кумар сидит у себя в спальне со вторым бокалом виски, просматривая документы, касающиеся текстильной фабрики Рая. За окном не на шутку разгулялось ненастье. Ливень идет сплошной стеной, гром сотрясает крышу. И тут раздается телефонный звонок.

– Алло?

– Здравствуйте, Кумар.

Каждый раз, когда Вики Рай обращается к нему по фамилии, Мохан ощущает легкий укол досады. Впрочем, как любой дорожащий своим местом чинуша, он выучился сносить и не такие удары по самолюбию.

– Да, сэр.

– Просто хотел напомнить, что завтра заседание.

– Конечно, сэр. Раха сегодня прислал мне доклад. Вообще-то я как раз его изучаю.

– Так мы рассчитываем на вашу поддержку завтра, когда будем проталкивать предложение о новом сокращении штата. Вы же в курсе, текстильной компании нужны серьезные перемены, тут без увольнений не обойтись.

– Совершенно верно, сэр. Необходимо сократить по меньшей мере сто пятьдесят рабочих мест. Не беспокойтесь, я позабочусь о том, чтобы ваше предложение приняли без проволочек. Найдутся, конечно, и недовольные. Профсоюзы вцепятся в эти рабочие места словно клещи. Датта, как всегда, закатит сцену. Но где ему в одиночку тягаться с пятерыми управленцами? Никуда не денется, подчинится большинству.

– Не сомневаюсь, что вы сумеете разобраться с этой занозой. Спокойной ночи, Кумар.

Мохан опускает трубку, и в это время кто-то стучит в дверь. Сначала звук тонет в шуме дождя, затем настойчиво повторяется. Сердито нахмурившись, Кумар взлезает в тапочки, поднимается и открывает дверь. На пороге стоит Бриджлал в промокшей до нитки одежде и с налитыми кровью глазами.

– Чего тебе надо? – спрашивает Мохан.

– Все кончено, все кончено… – стонет Бриджлал. Его бьет мелкая дрожь.

Хозяин морщит нос.

– От тебя несет, как из хлева. Надрался, что ли?

– Да, сахиб, я надрался, – глухо усмехается водитель. – А чего вы хотели от паленой сельской выпивки? Она и не так воняет. Зато мозги прочищает получше вашего драгоценного импортного виски, – прибавляет он и вваливается в комнату.

– Пшел, пшел, – отмахивается Мохан, словно гонит собаку. – Ты мне на ковре наследишь.

Не обращая внимания на его слова, Бриджлал продолжает надвигаться.

– Подумаешь, ковер, велика беда. Вы мне всю жизнь изгадили. Знаете, какой сегодня день? – невнятно взвизгивает он.

– Ну да. Воскресенье, второе декабря. День как день, а что?

– Сегодня Ранно должна была выйти замуж. Мне бы слушать брачные песни, смех счастливых гостей, а вместо этого мой дом наполнен плачем жены и дочери. И все из-за вас!

– А я-то здесь при чем?

– Это вы ославили меня перед всем рынком как последнего вора. Вы потребовали свои деньги, и мне пришлось забирать приданое у родных жениха. В жизни так не унижался. А в чем моя вина? Бутылки-то все равно велели разбить. Если я получил за них деньги, кому это повредило? Вы, господа, обманываете жен и гуляете на стороне. Вы пьянствуете, играете в карты и даже налогов государству не платите. А в тюрьмы сажают нас, бедняков.

– Довольно, Бриджлал. Ты забываешься, – грозит ему пальцем Кумар.

– Отношения между хозяином и слугой – дело очень тонкое, – продолжает водитель как ни в чем не бывало. – Вы переступили роковую черту, сахиб. Семья жениха окончательно разорвала помолвку. И что мне теперь прикажете делать? Позволить родной дочери остаться на всю жизнь старой девой? Как я буду смотреть в глаза жене, которая день и ночь надрывалась, готовясь к этой свадьбе?

– Предупреждаю, Бриджлал. Ты переходишь все границы.